Как ловко я провел удушливое лето

– Слушай, а поехали куда-нибудь, развеемся! – Митя сказал это просто так и тут же внезапно загорелся идеей. Надо сказать, самовозгорание моего старого друга будет пострашнее лесных пожаров и тлеющих торфяников, окруживших «Нерезиновую» мглистым кольцом в злопамятное небывало-знойное лето. Я, тяжелый на подъем, начал ныть и вяло отнекиваться, ссылаясь на «много работы» и «нету денег», но Муза Дальних Странствий неожиданно оживила и мое летаргическое воображение. А что? Дела будут всегда, свободных денег не было никогда и не предвидится, – так неужели остается лишь киснуть и задыхаться в объятой гарью Москве?! Энтузиазм набирал обороты, и наша телефонная болтовня, начавшаяся с безобидно-трафаретных расспросов типа «как сам?», стала приобретать судьбоносный характер.

Тут же отыскались и тур-бюро с толковой теткой-оператором, и деньги – Митя великодушно дал в долг. Видать, идея зацепила не по-детски! Правда, выбор маршрута оказался многотрудным. Приемлемые варианты или не проходили по срокам, или были дорогущими, или грозили нам нудным лежанием на пляжах какой-нибудь трепетной Болгарии, уже в советские времена ставшей тур-отстоем. Митя рвался то в румынскую Трансильванию (как же, замки вампиров!), то в таинственную Албанию, которой, видимо, надоела ее голая социалистическая задница, и которая вдруг сообразила, что международный туризм – это круто и питательно! Но Албания не имела особых оснований манить и чаровать: единственной достопримечательностью там мог быть только ржавый «железный занавес», да не нам на него любоваться! И даже знаменитая красота аборигенов на диво не тянула: мы тоже не среди монстров живем! «Дракульи замки» осточертели вместе с «вампирскими сагами». Я стал робко настаивать на крупных городах, где были бы музеи, дворцы и дискотеки с «темными комнатами». Когда я робко настаиваю, это полный абзац и «суши весла», – не сдвинуть. Наконец операторша, талантливая умелица распихивать туры во все дыры, нашла то, что устроило нас обоих: Будапешт-Вена-Будапешт, 8 дней, никаких пляжей, куча попутных городов, масса экскурсий и очень сходная цена. Тень Священной Римской Империи осенила наши предвкушающие мордочки и ординарные биографии. Визы дали в положенный срок. Путешествие стало терять вид абстрактного «зазывалова», обретая реальные очертания.

Сборы были совершенно недолги: побросали в чемоданы трусы-майки, вечные совковые кипятильники и, естественно, водку с сервелатом (первое – на подарок притаившемуся в Вене старинному дружку-итальянцу, второе – на жлобские ужины в гостинице). И через пару дней мы уже катили в Шереметьево-D. Там запомнился только очень активный сотрудник Сити-банка, предлагавший невероятно выгодные накопительные скидки за количество полетов. Частота, с которой я летаю, сулила получить сладостную скидку непосредственно у св. Петра, после терминального, так сказать, путешествия. Однако трансфер оказался довольно безболезненным, и даже я, страдающий легкой формой клаустрофобии, перенес это плановое злоключение спокойно: читал путеводители, взятые у друзей, несравненно более продвинутых по части зарубежных поездок. Готовился ко встрече с прекрасным.

Будапештский аэропорт был украшен заковыристыми надписями на тарабарском языке, непохожем ни на какие другие языки мира. Еще бы: 39 букв, 16 падежей и сплошные суффиксы! Гидша – выпавшая из какой-то кубанской глубинки и злым ветром занесенная в Европу суматошливая дама – посадила нашу маленькую группу во вполне комфортабельный автобус (кондишн!!!) и, постоянно сбиваясь с «товарищей» на «дорогие мои дамы и господа», повезла в столицу мадьярского каганата. Несколько обескуражили ее путевые заметки: «Щас мы едем по 6-му району, ... переехали с в 12-тый, … а теперь – в 15-й». Вот исчерпывающая, блин, информация! Слегка привлекла внимание не имевшая ни породы, ни какой-либо гендерной конкретики «птица Турун» (национально-орнитологический символ Венгрии), то и дело являвшаяся древним князьям на развилках истории. О них – и о князьях, и о развилках, – было сказано до обидного мало, не сравнить со скрупулезным перечислением районов.

Окраины тянулись вполне по-советски уныло (впрочем, как любые окраины), зато центр оказался пышным, не обезображенным подрывной деятельностью какого-нибудь местного кагановича или лужковскими «точечными застройками», не хуже «точечных бомбежек» изменяющими облик города. Было чисто, как в Минске, а тяжеловатая холодная каменная красота напоминала Берлин, который довелось посетить – звучит жутковато – аж в прошлом веке. То, что сразу после моего визита рухнула Великая Берлинская Стена, позволило потом небрежно ронять в разговоре: «Да, знаете ли, стоило мне только приехать...»
С места в карьер нас, уставших и взмокших, взяли в агрессивный экскурсионный оборот и повели смотреть грандиозный монумент первым королям и прочим выдающимся деятелям. В американском уголовном праве подобную стремительность называют «Cruel and unusual punishment» – «суровым и нестандартным наказанием». Полу-мифические древние князья, отлитые в красиво позеленевшей бронзе, до того воинственно таращили пустые глазницы, что двое бывших с нами подростков в один голос восхищенно прошептали: «Назгулы!»1 Рассказывая об исторических деятелях, чьи статуи подковой расположились за монументом, гидесса упомянула одного короля – «мудрый и добрый, забыла, как зовут...» – который в мрачные годы повальной инквизиции указом определил, что «в Венгрии ведьм нет»! Однако глядя на маленькие глазки, длинный нос и крашеные космы нашей гидуньи, мы поняли, что с тех пор здесь многое изменилось.

Прелестный выставочный комплекс, пряничные резные башенки и кровли которого виднелись в парке за памятником Назгулам, оказался компиляцией начала ХХ века, куда архитектор натащил из всевозможных эпох флигели и фасады. Соседство разных стилей производило впечатление откровенной, хотя и очень красивой подделки. Такие же миленькие замки в стиле «с миру по нитке» обожают строить в Штатах смешарики-миллиардеры, нет на них людоедки-Эллочки! Зато у памятника «Анонимному Летописцу» мы с волнением узнали, что каждый прикоснувшийся к его бронзовому перу, имеет все шансы обрести литературный дар. Раздраженная группа потом долго оттаскивала меня и Митю от этого залапанного до блеска атрибута: мы вцепились в него как в последнюю надежду.
Рыбацкий бастион над Дунаем и замечательное здание Парламента очень даже впечатлили, чего уж там. Старинная таллинообразная Буда, после берлиноподобного Пешта, тоже очаровала: такое беспроигрышное «завлекалово»! Дунай – широченный, серо-зеленый (а вовсе и не голубой!)2 – тихо нес свои воды в края румынских вурдалаков, вечер дышал покоем, закат картинно догорал, и Митя заметил вполголоса: «Вот до чего может дойти борьба с гей-парадами: даже реку перекрасили!»

Митя был зол: гидесса «кубанского разлива» постоянно отмахивалась от него, оводом жалящего провокативными вопросами типа: «а какой породы это дерево?» или «а в каком году...?» На все попытки унасекомить дама огрызалась: «Я не ботаник!» (не историк, не инженер, не искусствовед и так далее). Список постоянно рос, словно она была создана из какого-то интеллектуального антивещества, а ее родной Краснодарский край был еще и краем света!
Наконец группу развезли по разным отелям, четко обозначив этим спектр туристических притязаний. Нами был заказан скромненький трехзвездочный. Только мы не ожидали, что он окажется настолько трехзвездочным! В, извините за выражение, «лобби отеля» гидуха3 настойчиво стала предлагать свой номер телефона, обещая по возвращении из Вены устроить нам индивидуальное обслуживание с кастаньетами. Содрогнувшись, я стал мямлить свое обычное гнилостно-интеллигентское «конечно-конечно» (без попыток записать что-либо), но умница Митя включил «протестные формы общения» и одним щелчком категорически отмел ее «цыганочку с выходом». Ушла, привычно обидевшись.

В лифте над телефонной трубкой связи с оператором висела истерическая надпись: «ТОЛКО SOS!!!». Неужели кто-то из соотечественников пытался позвонить из лифта на родину? Вселившись, Митя немедленно пошел жаловаться на несоответствие статуса отеля его личной многозвездной сущности (в детстве его пороли солдатским ремнем, и следы звездочек до сих пор напоминали о себе). Я изображал «группу поддержки». Портье, средних лет активно некрасивый дядечка, молча выслушал претензии и опять уставился в телевизор: похоже, он не особо понял наш скверный английский, поскольку сам знал его еще хуже. По большому счету претензия была одна, вроде как неутолимая: категорический запрет на курение в номере (ничего, потом дымили в открытое окно как подорванные). Вернулись: на моей подушке сидел огромный черный таракан и только что «Кукарачу» не напевал! Теперь я сам понесся в лобби, изображая уже «группу захвата». Но негативные эмоции вызвали у «лоббстера» лишь застенчивую улыбку. Очевидно, в отеле водилось и кое-что пострашнее. Но, приняв душ и утолив голод отечественным сервелатом, мы успокоились, а потом и вырубились: день все же был насыщенный!

Утром мы обнаружили в холле накрытые к завтраку столы: пища оказалась вполне вкусной, а знаменитая паприка – так и вовсе пальчики оближешь! Не прошло незамеченным и появление нового портье – молоденького, симпатичного, с хорошим английским и приятными манерами. Митя не удержался и прошептал: «Вот она, третья звезда этого двухзвездочного отеля!» Юноша отреагировал на наши «аццкие взоры» нейтрально и растворился под суровым подозрительным взглядом крупной леди. Судя по отдаленному сходству, это была его матушка, по совместительству также глава семейного бизнеса. В советских фильмах о войне тетки с такой внешностью и повадками обычно бегут доносить в немецкую комендатуру. Однако я быстро потерял интерес к звездам и полицаям отеля: предстояла поездка в Вену!
Приятная и живописная дорога – справа и слева тянулись дивные виды на урожай – привела нас в старинный городок Дьёр. Где мы с Митей, зачарованные узкими средневековыми улочками и разноцветными домиками, быстро отстали от группы и потерялись. Чего делать не следовало: плотный график грядущих экскурсий мог не оставить гиду возможности ждать, пока мы найдемся. Я тут же загрустил, как мультяшный «мамонтенок на льдине», а опытный Митя в образе «банного листа» подошел к чете каких-то, как выяснилось, итальянцев и сержантским голосом задал составленный по всем правилам вопрос: «Веариз зэ моуст импотент турист обжект ин зиз таун?»4 Макаронники, поняв, что из четы им грозит преображение в обе половинки задницы в случае некорректного отношения к нашим нуждам, так испугались волнующей перспективы, что подскочили, едва не взяли под козырек и чуть ли не за ручку отвели нас ко Дворцу Епископа. Там, изнывая от информации и жары, стояли – о, радость! – родненькие соотечественники. Судя по их кислым лицам, мы ничего не потеряли, отстав. Более того, группа даже не успела заметить наше отсутствие.

На следующем перегоне до Вены Митя разговорился с сухоньким гидом-аборигеном, когда-то учившемся в Москве. На вопрос: «А есть ли в Венгрии антисемитизм?» усталый грустный дядечка, которому на миг изменила политкорректность, грустно ответил, что на себе этого не ощущал, поскольку страну гнетет куда более серьезная проблема: цыгане-тунеядцы, живущие на пособии и плодящиеся как кролики. Так что вся венгерская ксенофобия обратилась на них. Впрочем, подобными проблемами – будь то арабы, турки или негры – озабочено почти каждое европейское государство, из тех, разумеется, что стали заложниками расхожего и не очень верно истолкованного понятия о демократии и толерантности.

Наконец мы прибыли в Вену!! Увы, начались те же скрупулезные перечисления районов, хотя новая гидесса была молода, хороша собой и производила впечатление образованной. Впечатление размазалось ее экспрессивным комментарием: «А вот памятник Гете в позе философа!». Временами она вспоминала, что есть дистанция между ею, давно живущей в Вене, и нами, убогими россиянами. Ни с того ни с сего переходя на странный акцент, договорилась до леденящего душу оборота: «Штраус-мама» (речь шла о знаменитом памятнике композитору и слегка коснулась его биографии). Заинтриговало также упоминание о «дворце принца Евгения Саульского» (вообще-то – Савойского, но кому что ближе).

Вена – боже мой, Вена! – оказалась чудесной, загроможденной разностильными очаровательными зданиями, в «древовидном кружеве растительного покрова» (то есть в садах и парках). Даже по-прежнему серо-зеленый и совсем не широкий Дунай был здесь на своем месте и украшал. Заинтересовала этимология названия «Вена»: «горный лесной ручей». Надо же столько смыслов запихать в четыре буквы!

Нас привезли в отель в районе улицы «Maria-Hilfe-Strasse», которую мы тут же переименовали в «улицу Богородицы-Заступницы». Митя был несказанно доволен подобной дислокацией, поскольку в Москве жил сначала в старинном историческом месте, некогда именуемом «Говенное поле», а потом переехал на еще более историческое и старинное «Сукино болото». Номер нам выделили, не в пример венгерскому, весьма комфортабельный, хотя высота потолков – 4 метра – несколько угнетала. А там все было связано с цифрой «4»: администратор отправила нас на «фо-фло», но это так она произносила «first-floor». «Вот уж и правда «фу-фло», – думал я, волоча чемодан настолько сложной паутиной коридоров и закоулков, словно номер должен был находиться где-то в районе Анапы.

Мы приняли душ и стали ждать встречи с нашим старинным другом, итальянцем на жительстве в Австрии – назову его Фридрихом, раз уж дело в неметчине происходило. Когда-то мы крепко дружили с ним, аспирантом-славистом. Он вскорости и появился, сияя лучезарно. Глядя на его необыкновенно красивые крупные рук и стопы 47-го размера я почему-то вспомнил мандельштамовское: «номер ее ботинка был слишком велик и в точности передавался голосом». Белозубая улыбка, чеканный профиль, сексуальная поджарость и остальные параметры, похоже, были вынуты из морозильника – так великолепно все сохранилось, словно и не пролетело 20 лет... Только вокруг ароматом тысяч кофеен плыла радостная уютная Вена, а не угрюмая, затихшая в ожидании катаклизмов Москва 1990 года издания, где найти кафешку и перекусить было серьезной проблемой. Однако при ближайшем рассмотрении обозначились и некоторые изменения: моложавость моложавостью, а часики-то тикают... Волосики слегка поредели, гусиные лапки окружили ясные глазки и взгляд то и дело застывал, а речь тормозилась, словно находящийся за кадром сценарист еще не придумал дальнейший текст для этого персонажа. Возникло даже странное ощущение подмены, как-будто к нам пришел вовсе не Фридрих, а тщательно загримированный под него космический пришелец. Впрочем, причину следовало искать в несовпадении чаемого с реальным. Постепенно мы разогрели остывающее блюдо трогательной встречи, обильно сдобрив его густым соусом «атыпомнишь». Фридрих жил с молодым турецким аспирантом, еще раз доказав миру, что «крепкая мужская дружба» – оплот истинной толерантности.

Мы отправились гулять по городу. «Кайф пошел по Вене!» – сострил Митя, всегда имеющий о себе преувеличенно похвальное мнение. Памятник Марии-Терезии, с которого содрали аналогичное сооружение в честь нашей Екатерины Великой, несколько затерялся между двух потемневших от времени пышных зданий. Тут наша немка, гордо возвышающаяся посреди питерской плешки, ихнюю явно переплюнула. В одном из зданий находился музей изящных искусств. «Музей имени ограбленной Италии», как выразился Фридрих, переживавший, что Тициана здесь куда больше, чем на исторической родине. По пути к нам присоединился его местный приятель – наш компатриот, оказавшийся в Австрии во время Путча 1991 года и оперативно попросивший политического уё... убежища. Вот уже почти 20 лет долговязое томное создание ювелирствовало на развалинах империи и теперь готовилось к марш-броску на Париж. Чудненько прошвырнулись по центру, посидели в кафе, обвспоминались...