Существительное прилагательное

- Нам придётся расстаться, - в глазах вселенская тоска и готовность искупить.Чем?
- Вали, - тут главное не переигрывать, мы оба люди эмоциональные и легко резонируем, а если этот идиот не уйдёт сейчас, то всё начнётся заново, пойдёт по бесконечной спирали.
Устал.
- Тебя не интересует причина?
Обиделся. Наверняка готовился и придумывал весомые аргументы, а они остались невостребованными.
- Нет. Я спать хочу.
Отвернуться, уткнуться носом в холодную стену. Не аллегорическую, вполне реальную, с обоями в полоску. Кто выбрал такие идиотские обои? Будем считать, что он, так на них приятнее злиться. Уйдёт, тогда можно будет их все отодрать от стен. Прямо сейчас это будет выглядеть истерикой. Крупный витой шнур, вшитый по краю диванной подушки, неприятно впился в щёку. Кисти-финтифлюшки, мещанство, радости разбогатевшей нищеты, напоказ. Мерзость. Выкину, как только уйдёт.
Да что ж он не уходит-то?
- Шур…
Фу-у-у-у-у! Терпеть не могу, когда меня называют этим женским «Шурочка»! Гадость какая. И во рту мерзко, горько. Что я жрал? Лёгкие дерёт. Простыл, что ли? Да кто притащил в дом эти дебильные подушки? У меня щека скоро форму этого шнура примет.
- Шур, мне, правда, очень жаль. Я много думал и…
Слышно, как он махнул рукой. Взвизгнула ткань пуховика. Очень предусмотрительно. Надо будет взять на заметку - прежде, чем предлагать расстаться, нужно полностью одеться и собрать все вещи, которые неизбежно накапливаются в чужой квартире, особенно когда практически живёшь в ней. Очень удобно, на случай, если выставят резко и пинками. Он думал, что я скандал закачу. Мило. Скандал – это здорово. Только пусть сначала уйдёт.
- Мне очень жаль. Чего не скажешь о тебе.
Вот сейчас главное – не накинуться с кулаками и не заорать, брызжа слюной, всё, что думаешь на самом деле, в лицо, доказывая, что он не прав, последними неоспоримыми доводами. Высокое искусство самураев.
Ушёл. Можно выдохнуть и закатить истерику. Можно ломать мебель и выкидывать всё, что ему тут нравилось. Статуэтку глупую – балерину из фарфора. И светильник с хрустальными дребезжалками. Подушку эту. Нет, статуэтку не выброшу, её Танька подарила, увидит – голову оторвёт вместе с ушами. А светильник там нужен, сначала придётся купить другой. Интересно, свою чашку он забрал? Ту, бежевую, в диких вензелёчках? Диких и необузданных, залезающих вовнутрь чашки. Сука.
Устал. Сначала посплю, а потом закачу сам себе скандал. Ох, и отведу душу.

***
- Шурка! Что это за безобразие?!
Какой у Таньки визгливый противный голос. Не замечал раньше. Маскировалась.
- Ты что тут устроил?!
Звяканье осколков по ламинату. Тяжёлый скрип отодвигаемого с прохода комода.
- Упал.
Язык ворочается с трудом, вязнет в густой массе слюны.
- Ой, деби-и-и-илушка-а-а-а-а, - тянет Танька и больно пинает в бок коленом. – Подъём в алкогольных войсках! Всем не опохмелённым строиться на кухне! У тебя всё ещё есть кухня?
- Я сплю.
- Спи. Кто ж тебе не даёт?! Только встань, прими душ, почисть зубы и оденься. Я пока схожу в разведку. У тебя коридор раньше был там, где теперь лежит шкаф, верно?
- Я упал.
- Я так и поняла. Боюсь спросить, сколько раз?
- Выпил немножко.
- Ну да, а мебель нынче не та… Понимаю. Кстати, чтобы тебя немного сориентировать, не прими за упрёк, пьёшь ты уже два месяца. Это предварительные расчёты, но могу уверенно заявить, что наблюдается явная тенденция усиления и намечается вполне предсказуемая патология. Ты ещё вещи не начал продавать?
- Я работаю.
- Нет, тебя вчера уволили.
- Как уволили?!
Весьма отрезвляющая и бодрящая мысль.
- О! Есть контакт! – Танька радостно потирает руки. – Всё расскажу, когда ты выполнишь весь комплекс гигиенических процедур.
- Тань!
- Иди… в душ.
Спорить с ней бесполезно. То есть её можно обаять и умилостивить, как любую женщину, но только не когда я в таком состоянии. Падшие души у неё вызывают скорее отвращение, чем жалость, а полезного мужского очарования во мне сейчас на медный грошик.

***
Душ – это хорошо. Жаль, что понимаешь это, только когда уже заставишь себя намокнуть. Зубы чистить лень, но придётся. Похоже, мне сегодня ползти на брюхе к начальству и старательно сосать его чувство собственного величия, причмокивая и преданно заглядывая в глаза. Что я мелю о хорошем человеке, злыдень? Никитич просто не мог меня уволить. Не в этой жизни. Что я натворил? На стол ему нагадил? Сожрал годовой отчёт со всеми оригиналами документов по дальним филиалам? Да нет, мы его сдали уже. Вроде бы. Может, я всё же вцепился в жирную задницу брюзгливой представительницы центрального офиса? Бешено раздражает, как она трясётся на ходу, так и тянет придержать рукой, чтоб не колыхалась. Не выдержат крепления, отвалится – до первого этажа новую лифтовую шахту прорубит. Бриться или не бриться? Вот в чём вопрос. Паду ли, бритвою пронзённый, иль зарасту по брови мхом? Отверстие для дыхания пока имеется. Следовательно, можно ещё какое-то время зарастать.
На кухне пахнет едой и почему-то растворителем. В распахнутое окно залетают снежинки. Хорошо, хоть ветра нет, всего лишь мороз.
- Так за что меня Никитич выгнал?
- Извини. Я пошутила, - ни грамма раскаяния в голосе. – Надо же было как-то тебя заставить вернуться в этот мир. Трудно разговаривать, находясь в разных параллелях. Супчику поешь.
Вопрос «откуда супчик?» ненужный - на столе возвышается термос. Есть вопросы и поважнее.
- Нафига окно нараспашку?
- Тут растворителем воняет.
Логика – великая вещь, а женская ещё и неохватна.
- Это я и сам чувствую. Можно же было просто форточку открыть. И нахер ты тут растворитель разлила?
- Я?!
- Ну не я же, - сомнение предательски проскальзывает в голос.
- Ну, это само собой. Домовые шалят. Рисунок с плитки оттирать пытались. Могу их понять, жуткие цветочки.
- Рисунок с плитки не оттирается.
- Так они ж необразованные, Шур. Всё опытным путём выясняют.
- Издеваешься?
- Как всегда. Это мой способ не дать тебе сдохнуть без пользы.
- Я так понимаю, что тебе моя жизнь нужна за чем-то конкретным?
- Не без того. Ты кушай. Похмелись.
Запотевшая стопка с ледяной водкой подмигивает, слезится от томления, игриво манит. Пупырчатые огурчики плавают в рассоле. Квашеная капуста светится изнутри жемчужной белизной, нарядно украшенная морковными конфетти.
- В первую очередь, меня беспокоит состояние лу-у-у-у-у-учшего друга, - Татьяна патетически прижимает обе ладони к груди, чуть выше сердца.
У женщин всегда проблема с подобными жестами, особенно, если грудь эта с трудом упихана в лифчик четвёртого размера, дабы вспухать идеальными полушариями в вырезе платья. Эффект готовой к прыжку биомассы.
- Ты опять расстался с этим твоим воображаемым другом?
- Он не воображаемый. И больше не друг.
- Ну, знаешь, когда слышишь о ком-то на протяжении пары лет, и при этом ни разу его не видишь, то невольно сочтёшь этого кого-то плодом воображения.
- Он не хотел афишировать. У него ответственная работа.
- Ага, у всех безответственная, а у него ответственная.
- Ему бы это навредило.
- Это он тебя бросил, - режущая констатация неприглядного факта. – Догадаться было не трудно. Так что хватит его защищать. Он тобой пользовался почти два года и ничего взамен, даже иллюзии полноценных отношений. В попу эти сопли.
- У нас с тобой разное представление о полноценности отношений. А сопли в попе, это какое-то запредельное извращение. Реально существующая технология?
- Теория, но готовая к испытаниям на практике. Хочешь стать добровольцем?
- Нет. И закрой окно, меня колотит уже.
- Тебя колотит от другого, - ворчит, но окно закрывает.
Кожа покрывается тонким, но плотным слоем вяжущего счастья. Как мало нужно…
- К делу давай, - требую. – Зачем я тебе понадобился?
- Ты совсем не веришь в дружбу?
- Верю, особенно в твою. Пока тебе выгодно, ты будешь меня дружить до самой могилы, куда сама же и сведёшь. Это твоя личная почётная привилегия, навроде ордена с бантом и атласной перевязью или правом не снимать шапку в присутствии монарших особ. Тань, извини, но твоя дружба не пошла бы дальше душа из брандспойта и насильственной госпитализации. А тут супчик горяченький, водочка, огурчики… Не темни, рассказывай, зачем подлизываешься?
Ой, какие грустные глазки! Я тоже хочу научиться такие делать! Я щас разрыдаюсь от умиления. А вот это известный приём - обнять руку, ткнуться носом в плечо. Котята под дождём просто злобные гадкие монстры по сравнению с этой женщиной, когда она чего-то хочет добиться от мужчины.
- Сашенька…
- О, даже так? Не Шурка? Серьёзное дело.
- Сашенька, солнышко…
Ласковые поглаживания по ключице. Зря я с ней трахался. Ей пары раз хватило, чтобы все точки вычислить и запомнить навеки.
- Я тебя та-а-а-а-ак люблю, - искренние слёзы в глазах, прям щемящая нежность охватывает. – Ты ведь не откажешь мне в помощи? Пообещай.
О-о-о-о-о! А вот это ошибка! Раз обещание требуется заранее, значит, точно нельзя соглашаться.
- Фиг тебе.
Демонстративно закуриваю. Она смешно морщит нос.
- Сашенька, я в отчаянном положении. Это вопрос жизни и смерти. Вся моя карьера на кону. Ты не можешь сейчас меня бросить одну, беззащитную, на произвол судьбы, в этом ужасном жестоком мире!
- Переигрываешь.
- Да? А так? – встаёт и отходит на пару шагов. – Ты эгоистичный самовлюблённый сукин сын, я не так уж часто прошу тебя о помощи и делаю это только тогда, когда мне это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужно! Ты мне друг или жопа с пальцем?!
Скептический насмешливый взгляд сквозь дым её немного сбил.
- Шурк, не будь свиньёй, а? Очень надо.
- Сделка?
- И это я ищу выгоды в дружбе?! Люди добрые, вы видели когда-нибудь такого поца?!
С трудом оттаскиваю её от форточки.
- Ты мне поможешь, или я устрою марш протеста, и мы с твоими соседями тебя отсюда выселим в ходе народного бунта против власти пидорасов. Заодно погромим пенсионера с первого этажа, он мне опять на машину вылил какую-то дрянь.
- Так не ставь машину на клумбу под его окнами.
- Это часть сделки? Твоё условие? Жертвуешь собой ради старичка? Я в восхищении.
- Хер тебе.
- Согласна.
- С тобой невозможно разговаривать с похмелья.
- Ещё рюмочку, благородный господин? Супчик подогреть?

***
- Поверить не могу, что ты меня на это подписала.
Стон души имеет все основания стать жалобным подвыванием. На мне ненавистный костюм от претенциозного «Армани для бедных», пошитый китайцами по заказу кавказцев. Проблёскивающая ткань пиджака, маячковый галстук, жёсткий ворот рубашки-насильницы, приталенной там, где у нормальных людей должно быть пространство для дыхательной функции. Жёсткий футляр для моей измученной салонными процедурами тушки. Я, розовый, отсвечивающий шлифованной кожей, глянцевеющий безупречной причёской, чувствую себя настолько идиотом, насколько не дано ни одному мирному обитателю дурдома.
- Ты великолепен, - Танька выдыхает мне в ухо порцию поощрительного восхищения и тут же приправляет её пармезаном раболепия: - Я у тебя в неоплатном долгу. Все наши бабы просто сдохнут от зависти прямо на месте. Я заказала фургон для тел моих недругов.
- Тот «икарус», на котором привезли бухгалтерию?
- Это «мерседес». Ты совершенно не разбираешься в современных способах перевозки серпентариев. Из «икаруса» они бы расползлись по городу, а кому нужны такие проблемы в нашем зоопарке?
Финансовый отдел держится особняком, и мимо них меня продефилировали трижды, прежде чем позволили взять в руки бокал. Взять в руки, но не пить. Корпоратив только предполагает возможность коллективной пьянки во имя слияния разрозненных тружеников в единый организм, на деле же, умные люди реализуют на подобных мероприятиях совсем иные возможности, требующие ясной головы и приличного поведения. Моё поведение тоже требуется.
- Милочка Андреевна, - оживлённо щебечет Танька. – Вы сегодня превосходно выглядите! Этот оттенок розового так вас свежит! Вот и Сашенька тоже так думает. Он меня только что спрашивал, что это за красавица такая всех затмевает?
Вообще-то я спрашивал, что за пугало в розовом пеньюаре загораживает половину присутствующих и перекрывает подступы к шведскому столу. Но я молчу, следуя букве инструктажа.
- Ой, Альберт Мубинович! У вас новый одеколон? Похоже на восточную сказку! Просто волшебно.
Воняет, как на помойке на заднем дворе китайского ресторана. Аж глаза режет.
- Розочка, это костюм снежинки? Какая прелесть! Очень смело!
Ещё бы не смело! Швабра в два моих роста с намотанной на неё марлей в рюшечках.
- Ванюша, ну что вы опять весь в телефоне? Побудьте с коллективом. Познакомьтесь, это Саша. Мой о-о-оч-чень близкий друг.
Это он Таньку отшил? М-м-м-м… Какой сла-а-а-аденький мальчик… Может, мне не откажет? В ход идёт фирменный оскал и тяжёлой артиллерией удар по флангам – горячий взгляд. Ну, точно. Теперь понятно, почему Ванюша отшил нашу Танечку. Правильно, меня ждал, мой хороший. Я знал, что это отличная идея – сопровождать подругу на новогодний корпоратив.
- Простите, Ванечка, нам пора! Кажется, я вижу шефа, а я с ним ещё не успела поздороваться! Саша! Ты к полу прирос, что ли?! Пойдём быстрее, пока его не перехватили, су… у-ущего денди.

***
- Станислав Григорьевич … кстати, позвольте представить… так рады… нет, что вы, он говорящий!
Шум в ушах. Жарко. Ворот рубашки душит, впивается в шею.
«Нам придётся расстаться».
«Вали».
У меня галлюцинации на почве беспросветного алкоголизма. Таких издевательских совпадений просто не должно быть, потому что не честно.
«Мне очень жаль. Чего не скажешь о тебе».
Черты лица, знакомые до последней детали. Родинка на шее выглядывает из воротничка дорогущей рубашки. Рука с безвкусной печаткой на мизинце. Блеск бриллиантовой крошки. Какая пошлость. Очень душно.
- С вами всё в порядке, Александр?
Ох, да что вы говорите?! Так ты все это время помнил, что меня зовут не Шуркой?
Злость отрезвляет, охолаживает разгорячённый мозг. Глоток шампанского. Какое счастье, что шампанское сухое! Я бы просто не вынес ещё одной мещанской пошлости в виде полусладкой бурды.
- Да, не беспокойтесь, - вежливая улыбка. – Тут немного душно.
Сейчас важно удержаться и не начать судорожно прижимать к себе Таньку, тиская её аппетитные формы. Никаких спонтанных жестов. Даже месть должна быть изящной, если она вообще должна быть. Улыбаемся, но без фанатизма, как начальнику своей подруги, а не как трижды бывшему. Он боялся огласки, и в этот миг я держу его за горло. Мало? Достаточно для начала. Ай-ай-ай, как интересно всё складывается.
Полоски на обоях, вензеля, хрусталь, фарфоровая балерина.
Улыбается в ответ. Пируэт.
- Тут есть балкон. Нам его открыли для курильщиков. Может быть, вас проводить? Вы белый, как полотно.
- Это мой натуральный цвет. Благодарю, но я уверен, что не заблужусь, тут по прямой.
Насмешку надо не швырять в лицо, а легко оставлять в воздухе, как постепенно тающую улыбку чеширского кота. Тонкость и изящество, друг мой – то, чего тебе не постигнуть никогда. Дорогой костюм менее важен, чем умение его носить. Достоинство менее ценно, чем умение его не демонстрировать.

***
- И давно ты с ней? Ты всё это время меня обманывал?
Как он порой бывает предсказуем. Это утомительно. Может, стоит соврать? Нет, я слишком устал, чтобы снова затевать игры. Я устал от игр в отношения. Татьяна сама не знает, насколько тогда ударила в точку – иллюзия. Не было даже её. Ни один из нас не знал, как в неё надо играть. Роли целиком списаны из сериалов про высокую любовь и порнофильмов. Бережно хранимое ничто, регулярно разрываемое на части вместе с живой плотью. Не склеилось?
- Мы просто друзья.
- Врёшь.
Так лень разубеждать, но придётся. Таньке ещё работать под его началом.
- Нет, не вру. Попросила сопроводить. Хожу вот, сопровождаю, старательно вызываю зависть.
- У тебя отлично получается.
Саркастическая усмешка. Окурок, летящий в темноту. Зачем? Есть же пепельница. Искра от печатки кажется багряной в закатном отсвете.
- Спасибо, я стараюсь.
Руки в карманах – дурной тон. Зачем напяливать шикарный костюм и обзаводиться настоящими запонками, если потом суёшь руки в карманы? Стеклянная дверь на доводчике, не умеющая хлопать – мелкая пакость от судьбы. Ну и ступай с миром.

***
- Ты чего так долго?
Платье Татьяны чуть влажное на спине, она танцевала.
- Повальсируйте меня, кавалер, - нарочитый прононс имитирующий брюзжание старой матроны.
- С удовольствием, - слегка обозначить поклон, спину держать прямо, глаза в глаза, не разрывать контакт.
- Что у тебя с нашим Стасиком? – нежное мурлыканье в шею. – Это то, что я подумала?
- Нет, это то, что есть на самом деле. Ничего личного.
Я, наверное, впервые лгу ей. Ради чего?
- Врёшь.
- В последнее время я слышу это обвинение так часто, что вот-вот начну врать. Оно тебе надо?
Нет, её не собьёшь, как опытную служебную собаку со следа.
- Стасик живёт один, ни с кем не встречается, никого не приводит на мероприятия даже для виду. Недавно стал злее обычного. Игорька уволил, никто не знает за что, а Игорёк точно гей.
- Ну и где логика?
- А на поверхности. Стасик и есть твой вымышленный бойфренд.
- Он не очень-то похож на вымышленного. Ногами перебирайте, сударыня, я не намерен вальсировать вами, как манекеном.
- Очень даже похож. Он вымышленнее некуда. Следит за собой, хорошая машина, деньги, отсутствие жадности, не хамит, всегда чист и свеж…
- Ты это уже говорила.
- Когда?
- Прогнись в спине, ты похожа на старую алюминиевую швабру, когда отклоняешься назад. А я, по твоей вине, – на полотёра.
- У меня на голове мочалка?
- У тебя в голове мусор.
- Не уклоняйся от ответа, а то я оттопчу тебе ноги. Когда я говорила?
- Только что. Ты сказала «следит за собой» и тут же «чист и свеж». Это одно и то же.
- Ничего подобного!
- Женская логика.
- Мужской шовинизм.
- Статуя Аполлона.
- Что статуя?
- Мы же играем в ассоциации? Музыка закончилась, я принесу тебе вина, душа моя.
- Лучше воды.
- Ты с ума сошла. Что подумает о нас общество?

***
- Ванюша, вы скучаете?
- Немного, - приветливая улыбка. – Тут не очень много тех, с кем мне хотелось бы пообщаться.
- О, надеюсь, я вхожу в их число, потому что мне как раз приспичило именно пообщаться с вами.
Как он мило розовеет. Не краснеет некрасивыми пятнами, а равномерно покрывается лёгким румянцем. Клиент готов, а я даже ещё не начал. Обидно. И куда мне теперь девать весь заготовленный арсенал подкатов?
- Иван, будьте любезны, проводите Людмилу Андреевну. Она не очень хорошо себя чувствует, - голос Стаса из-за моей спины.
Милочка Андреевна, пунцовая и потная, тяжело виснет на его локте. Оригинальное украшение.
Ванечка бросает на меня тоскливый взгляд. Улыбаюсь многообещающе. Что мне стоит найти его снова? Всё будет отлично, малыш. Улыбается в ответ.
- Даже не думай, или я его уволю.
Жаркий шёпот у самого уха. Сукин сын. Хочет сыграть на моей совести.
- Ещё предметы для шантажа будут?
- Да.
- Любопытно.
Снова руки в карманах. Я бы их с удовольствием зашил нафиг, как мне мама в детстве зашивала. Но этому лучше зашить вместе с руками, для надёжности.
- Давай отойдём и поговорим?
- В туалет?
- Оставь эти клубные замашки. Вторая половина мероприятия, сейчас в туалете больше народу, чем в зале. Пойдём.
- А оно мне надо?
- А у тебя есть более интересные варианты… теперь?
- Вы поразительно проницательны Станислав… как вас по батюшке? Простите, запамятовал.
- Гришкин сын.
- Точно подмечено. Это что за катакомбы?
Рывок, и я прижат к стене. Спину холодит зимняя бетонная свежесть. Поцелуй требовательный и жадный. Сейчас важно не начать кусаться. От укусов недалеко до страстного продолжения. Не реагирую.
- Что ты со мной делаешь?
- Вообще-то просто стою и жду, когда ты закончишь.
- Ты прекрасно меня понял. Ты слишком существенное приложение к моей жизни, чтобы я мог от тебя отказаться.
- Приложение.
Толчок в грудь не сдвигает его, а лишь заставляет прижаться вплотную.
Полосатые обои, балерина из фарфора, чашка с финтифлюшками, я на привычном месте. Фуэте.
- Ты ошибся, Стасик. Я не прилагательное, я существительное.
- Я не то имел в виду.
- Уверен?
Молчание.
- Чего ты хочешь? – кусает за мочку уха.
Сколько нужно лет одному тупому Стасику, чтобы уяснить, что когда я не возбуждён, то это раздражает? Конспект бы, что ли, писал или составлял атлас эрогенных зон.
- Для начала, хочу, чтобы ты перестал елозить мной по холодной грязной стене. У меня всего один приличный костюм.
- Ты прекрасно меня понял.
- И чтобы ты перестал повторяться.
- Хочешь, я всем объявлю, что ты мой.
- Интересная формулировка.
- Да заметь ты меня уже! Придай мне хоть какое-то значение. Я тоже не прилагательное.
- Я знаю, ты центр вселенной.
Новая попытка поцелуя. С тем же успехом.
- А ты не центр?
- Я и есть вселенная, дурачок.
Спиной о стену довольно больно. Вышибает дух.
- Что мне сделать, чтобы ты был со мной?
- Купить машину времени и не бросать меня?
- Ты вынудил меня! Ты даже не заметил бы моего отсутствия, если бы я не предупредил, что ухожу.
От него пахнет тяжёлыми женскими духами, лёгкой ноткой подаренного мной одеколона, хорошим табаком, яростью и дорогим виски.
- Что мне сделать, чтобы мы были вместе, а не существовали параллельно?
- Дай мне причину для этого. Хоть какой-то повод.
- Не согласишься, я выживу с работы Татьяну.
- Поддержи мою челюсть, она не так хорошо приделана, как мне казалось. Ты серьёзно? Опять шантаж?
- А какие у меня варианты?
- Пикантно. Это даже, признаться, немного возбуждает. Но нет. Потому что ты блефуешь. Татьяну ты конкурентам не отдашь.
- Блефую, - соглашается легко, без малейших раздумий. - Тогда другое предложение: давай жить вместе. Ты ведь этого хотел?
- Нет.
- Нет?
- Нет.
- Значит, нет?
- Разумеется.
- Нет, не хотел? Или нет, не будем жить вместе?
- И то, и другое, и дай мне уже оторваться от этой сраной стены, мне холодно.
Задумчивый взгляд.
- Нет, Стасик, это не повод для шантажа, потому что я пойду на принцип, простужусь, и всё закончится печально – воспалением лёгких.
- Я люблю тебя.
- У тебя когда-нибудь было воспаление лёгких?
- Я люблю тебя.
- У меня – ни разу. Это, должно быть, весьма неприятно. Курить через трубочку, пить только бульоны и молоко…
- Я люблю тебя.
- Ты хочешь вызубрить эту фразу наизусть или занимаешься самовнушением?
- Я люблю тебя.
- Всё, я понял, тебя заело. Отодвинься немного, я знаю отличный способ, он эффективен и проверен на многих поколениях сложной техники.
- Ты меня любишь?
- Я сейчас в обморок упаду, так всё это трогательно.
- Любишь?
- Тебя хотя бы расклинило, а то я начал переживать, что ты так и на совещаниях у начальства сэкономишь ему время и вазелин.
- Ответь.
- На что?
У Стасика всегда была прорва терпения, но сейчас я явно балансирую где-то на грани, а может быть и за ней.
- Скажи мне правду, и я отстану.
- Люблю. Отстань.
Очередная попытка поцелуя застаёт меня врасплох с полураскрытым ртом. А ведь должен был просчитать. Это же просто.
- Ну? Ты обещал отстать.
- Я блефовал.
- Вернёмся к шантажу?
- Ой, Станислав Григорьевич, а что это вы тут делаете? Ма-мо-чки… Я никому не скажу, честно!

***
- Вы слышали? Наш шеф голубой, - трагический шёпот подчёркивает важность передаваемой сплетни. – Да, точно! Розочка застукала его с Танечкиным хахалем в закутке под лестницей. Говорит, Стасик прям чуть не изнасиловал там бедного парня.
Дым уплывает за перила и, замерзая, оседает вниз, на снежный сугроб отвеса.
- А я предлагал тебе её убить. Её бы даже нашли не раньше Рождества, а то и середины лета. Судя по слою пыли, там не часто бывают живые люди.
- Как не вовремя. Я ждал со дня на день повышения.
- Теперь у тебя появился ещё один вполне традиционный способ его добиться.
- Очень смешно.
- Я рад, что смог тебя рассмешить. Извини, что так долго ломался и затянул процедуру до её полного обнародования. Хотя, неизвестно, какие подробности сейчас передавали бы из уст в уста, если бы я поддался сразу…
Тихий смешок. Вторая сигарета, прикуренная от первой.
- Саш, а может, довершим эпатаж публики? Трахнемся в центре зала?
- Ты знаешь, почему на площади нельзя?
- Тоже верно.

***
Тишина нарушается постукиванием маятника нелепых часов, стилизованных под старину.
- А у тебя дома такая же дурацкая обстановка, как ты мне соорудил?
- Нет, я же дизайнер, у меня индивидуальный подход.
- Не удивительно, что ты стал начальником отдела, тебя просто отстранили от реальной порчи интерьеров.
- Меня сегодня повысили. Это вписывается в твою теорию?
- Вполне. Я тебе сразу предлагал отсосать.
Родинка на шее. Несколько тёмных волосков вокруг соска. Красные полосы от моих ногтей обрываются под рёбрами. Желтоватые капли на животе.
- Не пришлось.
- Да? Я не заметил, чтобы ты испытывал некий… дискомфорт после встречи с начальством.
- Оставь свои извращённые намёки. Меня повысили за мои достоинства.
- Странно. Прости за прямоту, но я бы не назвал их выдающимися.
Член, поднятый щепотью за крайнюю плоть, безвольно провис.
- Кретин озабоченный.
- Это ты мне сейчас предложил взять общую фамилию?
Не часто Стасик не находит, что ответить.
- Ладно. До шефа дошли слухи, что я гей, и он поостерёгся со мной ссориться.
- Геи – страшные люди. С этим трудно не согласиться. К ним нельзя поворачиваться спиной, это общенародная примета, а приметы на ровном месте не возникают, знаешь ли.
- А генеральный у нас…
- Очень страшный человек! Ё-моё, какая интрига!
- Не слишком закрученная. Твоя Танечка провернула интригу посерьёзнее.
- Весь внимание.
- Она так страдает от того, что у неё шеф увёл парня, что в утешение заняла освобождённое мной место.
- Сте-е-е-е-рва.
- Саш, ты спал с ней?
- Я люблю тебя.
- Значит спал.
- Я люблю тебя.
- Я не собирался устраивать показательные сцены ревности.
- Я люблю тебя.
- Тебя заело, существительное.
- Существительное прилагательное. Приласкательное целовательное.
- Язвительное и чрезвычайно болтательное.
- Бездарь.
- Зато, правда.
- Зато не в рифму.
- Я люблю тебя, Саш.
- Отсоси. Надо было раньше говорить.
- С удовольствием.
- Кретин озабоченный.
- Это общее.
- Должно же быть и у нас хоть что-то общее…
Полоски убегают вдаль по обоям и упираются в горизонт потолка. Постукивает маятник псевдостаринных часов. Тихо позвякивают потревоженные моими пальцами хрустальные подвески на светильнике, рассыпая по комнате разноцветные яркие блики. Покоится на кухне бежевая чашка с вензелёчками. А фарфоровая балерина всё крутит и крутит свои бесконечные фуэте.