Горе от ума или любопытство не порок

Если бы кто-то сказал мне год и четыре месяца назад, что моё… ммм… общение с Сеней выльется в совместное проживание (седьмой этаж новостройки, кредит на ближайшие «-дцать лет»), я бы не просто не поверил. Скорее всего, я бы возмутился до самых глубин души. С ним же невозможно. И большей частью по причине его неуёмных сексуальных фантазий.
Откуда он черпает вдохновение, вероятно, так и останется для меня загадкой. Ладно бы сидел на форумах в интернете, в группах там всяких озабоченных — нет, инет-общение он недолюбливает, говорит, слишком много времени отнимает трёп. Есть, конечно, друзья-студенты, такие же, как он, без царя в голове. Но Арсюха каминг-аута боится, как огня, так что вряд ли он с ними обсуждает свои фантазии. Да и сомнительно, что его оболтусы обладают богатым сексуальным воображением. Но даже если вдруг и так, открыто говорить об этом у них точно кишка тонка. Впрочем, кто их знает, это поколение next.
Телевизор отпадает тоже — по нему учат Родину любить, а не однополых сексуальных партнёров в разных позах. Остаётся чтение. Может, оттуда берет на вооружение сюжеты? Читает Сенька всё подряд, отдавая предпочтение печатным книгам, но на этом его консервативность и заканчивается, видимо. Примечательно, что любимые жанры у него — фэнтези, ужасы и детективы. Хм, вот это и странно, я не замечал у Толкиена, Кинга или, допустим, того же Пратчетта каких-то секс-инструкций.
Остаётся одно — склонность к экспериментам у Сеньки врождённая.
А вот с чувством юмора у него сложнее, я понял это почти сразу, как мы с ним съехались.

Вот типичный пример. Были мы с Василичем как-то раз в командировке, остановились, как водится, в гостинице. И начали нам в номер названивать проститутки, предлагая «не желаете ли с девочками отдохнуть». Ну, прейскурант у них с охлаждающим эффектом, поэтому мы не желали. А они настойчивые, звонили и звонили. Так на очередной, хрен знает какой по счету, звонок Василич взял трубу и с ходу:
— Так. Слушай сюда. Нужна девственница двадцати восьми лет, блондинка, сиськи не меньше четвёртого размера, худая, не ниже метр девяносто, знание шведского языка обязательно! Найдёшь такую — тройной ночной тариф забашляю. Всё ясно? Вперёд!

Оказалось, что это жена Василича звонила. М-да, бывает. Василич с тех пор со стационарными телефонами как-то не очень. Но ведь смешная ситуация, правда? А Сеня разобиделся от души, когда я ему рассказал: «Так вот вы как там в своих командировках расслабляетесь? И да, смешно — оборжаться можно», — и надулся, как мышь на крупу.
У меня, к слову, жена по молодости случилась — ну с кем не бывает? Сенька в целом-то молодцом, без заскоков, но присутствие женщин рядом со мной, пусть даже в теории, его иногда напрягает.
Я ему:
— Ты ревнуешь что ли? Сеньк, ну ты что?! Что умеют те проститутки делать такого, чего не делаешь ты?

Он обозвал меня озабоченным идиотом, набычился и уткнулся в очередную книжку.
Ну да, «хотели как лучше», как говорится… Но комплименты — моё слабое место, вечно лажаю. Ладно, бывало и хуже. Арсюха отходчивый, мы помирились. Сперва он со мной «мирился», потом я с ним, чуть не проспали на следующий день в итоге.

Хотя зря я ему тогда про звонок, конечно, рассказал. Богатое Сенькино воображение да на благодатной почве расцвело и по-своему все вывернуло — стал он меня доставать сексом по телефону, да так настырно, куда там тем проституткам, спасу не было. Придёт с учёбы домой и, нет бы делом полезным заняться, — давай меня по телефону третировать. Уж как я ни уговаривал, мол, через какие-то три-четыре часа дома буду, ну потерпи. Нет! Секс по телефону давай, хочу попробовать, вынь ему да положь, мол, уже и разделся, и готов, и мне под твой голос хочется подрочить и кончить, и чтоб, не видя тебя, а только слушая голос…
Будто не понимал, что я в кабинете не один, кроме меня ещё Василич и Алинка. Алинка — девчонка клёвая, жаль, ей скоро в декрет, будет её не хватать.

Я и предложил своему аудиалу-любителю: если мой голос нужен, давай спою тебе и всего делов.
Судя по неоднократно слышанным мною комментариям, моё пение производит ошеломляющее впечатление на слушателей, особенно неподготовленных, — пою я громко. «Тебя слухать — не для слабаков забава», говаривал мой дед (он всю жизнь в деревне прожил, ему простительно). Одним словом — я стараюсь, с душой вывожу куплеты.
Так и в тот раз начал: с чувством, с толком, свою любимую — про коня. Старинная казацкая песня, мне дико нравится. Сенька там что-то затараторил было — фигушки, поздняк метаться, я уже начал. Но не успел дойти по второму разу до: «мы пойдём с конём, по полю пойдём», — как к нам влетела Тамара Павловна, наша замша из кабинета напротив.

— Началось? Началось?! Я скорую вызвала! Где Алина? — а у самой глаза, ну совершенно безумные.

Василич, что за своим столом моим вокалом наслаждался, сидел какой-то взволнованный, а Алинки вообще в кабинете не было — она как раз у девчат из отдела техдокументации чаёвничала. Живот у неё, кстати, прикольный, балконом таким вперёд выступает, и огромный, а ещё только шестой месяц.
Чуть позже Тамара Павловна высказала мне, когда выяснилось, что это не схватки и вообще не Алина, и когда вся наша контора, почти пятьдесят человек, сбежалась, что такого от меня не ожидала, что «с виду приличный мужчина, а ведёшь себя, как подросток-переросток, стыдно должно быть, Григорий Леонидович, стыдно!». Это я-то подросток?! Вот спасибо на добром слове!

Сеньку этот инцидент на время охладил. Но вскоре я укатил по работе в Ухту, и мальчишка снова с этим своим сексом по телефону, будь он неладен. И пацану ж пофиг, что я не один в номере, и что селят нас порой в таких домах колхозников — жуть. Какие там отдельные спальни и душ, бывает и такое, что один унитаз на весь этаж — и на том спасибо, что не на улице.
А я слабохарактерный с ним, вечно сдаюсь. Правда, не сразу, иначе ведь неинтересно. Так и в тот раз.
— Ладно, чтоб тебе ни дна, ни покрышки. Что говорить-то надо?

— Ну-у, — протянул. — Расскажи для начала, какой у тебя член.

Я так почти и сел. Прямо в неотапливаемом коридоре, куда вышел для сексу — я ж не этот, как его, кто прилюдно любит.

— А ты будто не видел? — поинтересовался ненавязчиво.

— Григо-орий! — начал заводиться Сенька.

— Арсе-е-ений! — но, стараясь не заржать, сказал, что просили: — У меня хороший член. Хороший у меня член. Я, короче говоря, в общем, хочу тебя, вот. Хочу — аж зубы сводит. И это… Прости, что кончил тебе на лицо! — с надрывом выдал я последнюю фразу.

— Ну, Грих, ну неужели сложно? — сказал Сенька минут через двадцать, когда успокоился и перезвонил. — Ну, ради меня, ну разочек. Ну, мне очень хочется попробовать. — И сам начал, ага: — Гриш, представь, мы с тобой как будто на войне, и ты взял меня в плен. Кругом дым, копоть…

— А у нас с тобою — похоть…

— Так. Я запасся терпением на триста лет. Спокойно, Сеня, — пробормотал он сам себе и продолжил громче: — И вот ты, такой сильный, афигенный, опасный тащишь меня в ближайшие кусты…

— Помыться бы… — вставил я негромко. Просто у меня воображение хорошее, в красках все представил.

— Чего тебе опять надо?!

— Ну, Сень, ты сам сказал, там копоть и всякое такое…

— И вот ты, мой насильник, — продолжил, не обращая на меня внимания, Сеня, — весь такой возбуждённый, я чувствую твою эрекцию, и сам от смеси страха и дикой жажды секса я…

— А интересно, гондоны на войне выдают? — задал я насущный вопрос.

— Ч-чего?!

— Ну, я так понимаю, аптек там не предусмотрено поблизости, так?

— Какие. Аптеки. Гриша. На черта тебе вот сейчас аптека?!

— Сейчас, допустим, без надобности, но там — извини. Мало того, что антисанитария, грязь, копоть, не помыться, так ещё и гондонов нет. Не, я так не согласен.

Сенька отключился. Видимо, снова убежал успокаиваться. Потом перезвонил. Настырный малый!

— Ладно. Григорий, мы с тобой у нас дома.

— Подожди, а как же кусты?! — меня уже несло, если честно. — Я давно в кустах не трахался! В сиреневых! Знаешь, как там поётся: сире-ень цве-ела-а… — попытка перевести секс на пение вновь не удалась.

— Оба, мать твою, чистые, не обгоревшие и не вонючие, — громко продолжил с нажимом Сеня. — Ты приходишь с работы. Вот только заикнись мне про душ и гондоны! Приходишь, значит, а я голый, жду тебя. Уже подготовленный, как только можно подготовленный, Гришенька! Вот прям бери и пользуй меня, как захочешь! И начинаешь меня уже трахать, Гриш, мил ты мой! Начинаешь трахать! — уже почти рычал в трубку Сеня.

— А мы где, собственно, это делаем? — со всей своей доброжелательностью поинтересовался я. Русские не сдаются, так вот!

— В смысле?

— Ну, на кухне, в спальне? Где?

— На кухне, Гриша. На нашей долбаной, едрит твою мать, кухне. Ты ж первым делом, как придёшь домой, руки не помыв, несёшься как угорелый на кухню! А ещё про антисанитарию мне тут втирал!

— У меня хороший аппетит здорового мужчины, что плохого? — оскорбился я. — А вот ты мне лучше скажи, почему опять посуда не помыта?

— К-какая посуда?! — Арсюха, когда нервничает, немного заикается, совсем чуть-чуть, а я просто балдею от этой его особенности.

Конечно, я выключил в итоге дурака. Сделал, точнее, сказал всё, как надо. И в тот раз, и потом. Только вот слушать его частое дыхание, стоны, то, как он произносит моё имя, кончая, находясь при этом чёрте где, за сотни километров от него, не имея возможности ласкать его — лично для меня было очень больно. И невыносимо, до дрожи, хотелось к нему. Но что поделать? Работа. Зато, какие встречи после разлук…

Вскоре после Ухты я обнаружил в нашей домашней библиотеке пополнение в виде трёх книг. «Мировой бестселлер», гласили яркие буквы на обложках. Зная Сеню, я не сомневался, что все тома он проглотил запоем. Про «Пятьдесят оттенков» только глухой, наверное, не слышал, но меня как-то не сильно интересовало раньше, чтобы ближе знакомиться с нашумевшим произведением. А тут уж, как много старший, умудрённый жизнью товарищ, я счёл своей обязанностью просмотреть сию монографию по БДСМу, от которой весь мир кипятком ссыт в восторге.
Ну, что тут сказать? Хоть и смотрел по диагонали, сюжет-то не бином Ньютона, понятен и без пол-литра.

Мужик-коммерс и девица после колледжа. Девица на всех страницах болтала без умолку со своей «внутренней богиней» (так и не понял я, шо цэ за мадама, у меня в мозгах почему-то образ половецкой каменной бабы всплыл — древнее божество, между прочим). В общем, ни тебе парня у девчонки, ни страницы в Твиттере, при этом вся такая клёвая, всё при ней, и бонус - она греха не знавшая, члена во рту не державшая. Кстати, насколько помню, интимное общение с девицей главный герой начал именно с того, что последний упомянутый девицын недостаток взял и быстренько исправил. Этот герой — парнишка ближе к тридцатнику, недолюбливающий отношения с обязательствами, но, по закону жанра, втрескавшийся намертво в ту деваху. Демонический красавец, таинственный, как Фантомас, и богатый, как наследник Билла Гейтса. А дальше всё по канонам дамских романов — непорочность укрощает разврат и ненавязчиво, но упорно толкает его на путь исправления. И выталкивает-таки. Путь этот, естественно, усыпан фантастическими мульти-оргазмами, яхтами, бриллиантами, гаджетами и шмотками от Прада. И правильно, не делать же героем какого-нибудь слесаря с завода, живущего в однушке с бабулей? Ах да, чуть про самое главное не забыл — у того чувака целая пытошная имелась (размером поболе, чем вся наша квартира, я так понял). Перед посещением «тайной комнаты» он полромана дурёху запугивал и душу ей вынимал БДСМ-ным контрактом. Я, читая, всё ждал, когда они уже прекратят торговаться над каждым пунктом и отправятся делом заниматься — аж замер в предвкушении, ну думаю, это же как там можно развернуться! Чёрт, ведь целая комната оборудованная! Не, я не фанат, но подробные описания, что там и как, в той комнате, я б почитал, почитал — уж больно автор туману вокруг неё напустил. Да и внутренней богине не помешало бы кляп всунуть. Только вот напрасны были мои ожидания — паренёк свою деваху отшлёпал разок по попе, она заплакала, он её пожалел. Короче, весело у них там всё получилось, я поржал, ага. Сначала один, потом с Сенькой, когда обменялись впечатлением от прочитанного.

Это я к чему аннотацию на бестселлер выдал? К тому, насколько сильно действует печатное слово на неокрепшие умы. Арсюха ведь на сексе по телефону не угомонился и книжкой этой не ограничился. И вскоре почти всё свободное время он проводил на диване с ноутом — раскрыв рот, читал что-то в сети. Результатом такого времяпровождения стало то, что в один не предвещавший беды вечер он подошёл ко мне, когда я тихо-мирно телек смотрел, никого не трогая, и, будучи, к слову, голым, выдал на полном серьёзе:

— Держи шлёпалку, — протянул мне деревянную лопатку, мы ею блины переворачиваем. — Отшлёпай меня!

Ну, я уже давно смекнул, что с ним проще согласиться. Если ему что в башку втемяшилось, не рассосется… Сам напросился, думаю, сейчас ка-ак всыплю ему, надолго запомнит и отстанет от меня со своими извращениями.
Ага, это легко сказать — всыплю. Не могу и всё! Это ж Сенька, мой любимый мальчишка. Как вообще с ним так можно?! Да и за что? Я и жить-то только рядом с ним начал, а он — «Бей меня»…
Но делать нечего, ударил разок:

— Больно, Сень?
— Нет, — ответил. — Ещё давай!
Я снова ударил: — Больно?
Тут он рявкнул:
— Тебя что, заклинило с этим вопросом? Бей молча!

Пришлось собраться с духом — надо как-то через себя переступить, потерпеть. Мало ли, ну вот организм у него такого требует. Задница у него — умф, если честно, такая… такая... господибоже, аппетитная, а тут ещё и раскраснелась. Чую — а ничё так, действительно, мне нравится.

Вдруг Сеня поднялся с моих ног, и такой несчастный — это надо видеть.
— У меня не встаёт, — убитым голосом, и пальцем на свой член ткнул в доказательство. — Вот почему?! Не должно так быть! Я читал, ну эти, фанфики. Там у парней така-ая эрекция на порку! Некоторые даже кончают, прикинь? Честное слово! — а сам чуть не в слезы.

Пожалел я его:
— Сень, давай ещё разок попробуем, а? Первый блин комом.
Он снова устроился у меня на ногах, а я стал по-хитрому: шлепок — погладил, снова шлепок — языком по позвоночнику, по заднице или между булок пальцами, и по мошонке — он как раз ноги развёл. В общем, дело пошло не в пример лучше — Сенька начал постанывать, возбудился, что и я ощутил.
— Ну, слава богу, — выдохнул он облегчённо. — А то мне уж подумалось, что я какой-то неправильный.

Я-то, наивный, решил, ну раз убедился он в своей правильности, так и хватит, можно дальше спокойно жить. Ага, разбежался!
Через пару дней после «блинов» пришёл я домой с работы, а там…

Во-первых, только я закрыл входную дверь, как до меня донёсся благой мат Беса, явно где-то запертого. Бес — мой, а теперь наш котяра, полностью оправдывающий своё имя: таких шизанутых ещё поискать, а уж ограничение своей свободы он не переносит ни в каком виде. Кота поначалу по-другому звали, это я его переименовал в Беса, потому как, глядя на его выкрутасы, только так и получалось его называть. Я всё ждал, когда он подрастёт и успокоится, станет таким чинным-благородным, как и подобает нормальному коту. Ан нет! Дури в нём с годами только прибавляется. Смотрели кино «Загадочная история Бенджамена Баттона»? Ну вот, Бес мне главного героя отчасти напоминает. В старости он, слепой седой и беззубый, будет носиться, как котёнок, и жизнерадостно рушить всё на своем пути, вопя при этом во всю глотку, вот попомните мои слова. Но я отвлекся.
Сенька, что бы там с котом ни происходило, мне несколько дороже, если выбирать. Вот его я и решил первым поискать — то, что шебутной мальчишка не вышел меня встречать, встревожило — обычно они на пару с Бесом под ногами путались, стоило порог перешагнуть.

И что я увидел, залетев как ошпаренный в гостиную?
Стояло моё чудо в комнате на коленях и глядело на меня мятежным взором. Аккурат под люстрой стояло, ноги в лодыжках связаны, а руки сзади и в наручниках. Это ж надо додуматься! А исхитриться, чтоб сделать?! Правда, он — парень худой и гибкий, вот и развлекался, видать, как мог. А во рту у него шарик на ремнях, красный такой. Мне сразу «Криминальное чтиво» вспомнилось: там на толстом негре, которого насиловали, такой же был.
Рядом с Сенькиной головой тихонько покачивался перевёрнутый пластиковый стакан, похоже, из-под сметаны, грамм на полкило. Его крест-накрест обвязывала верёвка, тянущаяся к люстре. И вода с того стакана потихоньку капала, значит. Довольно много, как мне показалось, накапало. Сеня полотенце подстелил — его счастье. В противном случае я такое халатное отношение к ламинату вниманием бы не обделил. Осмотрел я этот стакан: внутри лёд, а в нём ключ не иначе как от наручников, вмёрзший. Задумка гениальная — когда эта глыба льда растает, ключ выпадет, и Сенька себя освободит.

Размышления о том, нахрена ему это всё сдалось, я отодвинул на время, а его спрашивать, понятно, бесполезно — с кляпом сильно не поболтаешь. Да и не до того мне было, если честно, голод-не тётка, пошёл я, пока суд да дело, кота спасать, да на кухню пожрать. Котяра вылетел пулей из туалета, едва я приоткрыл дверь, и прямиком к Сеньке — ну, думаю, сейчас ещё налетит на него в отместку за арест, горячий-то парень, и бегом за ним. Нифига. Тормознул Бес рядом с пацаном, морду задрал кверху и давай своим гнусавым «ма-а-о» на висячий стакан ругаться. Стало понятно, почему кота свободы лишили — ещё бы, такая игрушка висит, а не достать. Взял я Беса на руки, чтоб не расстраивалась зря животина, и на кухню.

Кухня встретила чистотой и пустотой — вот как накануне я вымыл посуду и убрался, так кружка из-под моего же утреннего кофе и стояла и больше ничего. Ни на плите, ни в холодильнике ничего не добавилось. Нет еды, значит. И меня, блин, такое зло взяло: ну, приготовил бы пожрать кормильцу и шёл бы себе с чистой совестью дальше с ума сходить. Тем более, целыми днями дома торчал, пока каникулы. Посидел я, пожевал печенья с его-маминым компотом. Но быстро меня попустило, чую, скучно, ёлки-палки, — ни тебе на ухо никто ни трындел, ни скакал рядом, ни ронял ничего с грохотом. Тихо слишком, непривычно. Вернулся в комнату, подошёл к Сене, он глазами мне чего-то всё показать пытался и наконец-то соизволил подать голос, точнее, мычание.
Ну я шарик тот со рта отстегнул, и он мне тут же:
— Грих, что-то не так у меня пошло. Я уж почти три часа вот так, а лёд никак не растает, сволочь такая.

— Ты бы этот ключ в трёхлитровой банке заморозил, — посоветовал я, а он объяснил, что это тара наименьшего объёма, найденная в доме, а вообще речь в «рецепте» шла о стаканчике из-под йогурта. Видать, снова какой-то хрени начитался.
Жалко мне дурака моего стало, чего, думаю, ждать. Отцепил приспособу, под горячей водой разморозил тот лёд и узника чести (то есть неуёмной фантазии), освободил:

— У меня только один вопрос: кайф-то в этом какой?

— А это, — глазищи его карие аж заблестели. — Я для тебя наказание придумал. Да погоди орать, дай договорить! Не для тебя, точнее, а для себя, — и продолжил воодушевлённо: — Когда я накосячу, ты меня вот так накажешь. Только с твоим участием намного лучше получится — надо так связать, чтоб я сесть не смог, потому как я все-таки присаживался, когда совсем невмоготу было. И это знаешь как доходчиво будет! Хотя, даже вот так… Ой, как ноги болят, ой-ёй-ёй, бли-и-ин!

Видать, и правда болели, он и встать сам не смог. Взял я его на руки да отнёс в спальню, а уж там, конечно, размял ему и колени, и ноги. Потом, после ужина, он окончательно оклемался. Кот, устав оплакивать пропажу капающего стакана, заснул, страдалец. А Сенька, став прежним чудиком, заявил:
— Завтра пойдём в зоомагазин и в этот, как его, интим-магазин. Там, знаешь, сколько всего, я вот только наручники и кляп прикупил — на большее денег сегодня не хватило, — и взгляд сделал, как у кота из Шрека, засранец, знает, что на меня его жалобная мордаха действует.

Час от часу не легче. Но пошли мы в этот интим-магазин — именно так он и назывался, скромно расположившись в полуподвальном помещении прямо по соседству с Сенькиным факультетом. С гордой надписью над входом: «Товары для укрепления семьи» — правильно, наручниками скреплять всяко надёжнее.

Такое обилие разнокалиберных разноцветных искусственных фаллосов на несчастные несколько квадратных метров кого хочешь впечатлит. Не остался в стороне и я. Прохаживался себе, разинув рот, осматривался. Сеня же чувствовал себя там, как ни в чём не бывало — вот оно, современное юношество — ничем не проймёшь, нечего и стараться. Купили мы там какую-то плётку, зажимы для сосков, спросили маску на голову, Сеня, точнее спросил — он вёл переговоры с продавщицей, как тот заправский БДСМ-щик из книжки. Девушка тоже не из скромняг попалась, ну ещё бы — в таком месте работать. Сказала, что «была креативненькая такая масочка, в виде морды собачки, но её прикупили, мы помногу не возим, товарчик специфический, вот вибраторы лучше берут — не хотите? И есть масочки для глаз». Ну, взяли мы масочку для глаз, от вибраторов Сеня отказался, слава яйцам. А, может, не хотел меня уж совсем в краску вгонять — я-то не такой раскомплексованный по самое не могу.
Но, придя домой, выяснилось, что на этих покупках он не остановился. Нашёл нужный сайт в сети и заказал там ещё что-то. А я благополучно про игрушки забыл, надеясь, пока там оно всё дойдёт до нас почтой России, он уже и передумает со своими экспериментами.

Рано я расслабился. Как выяснилось, пока я, разинув рот, осматривался в том интим-подвале, Сенька под шумок прикупил, ни больше ни меньше, сбрую для члена, с цепочкой. И ко мне, значит, клинья подбивать начал — давай, мол, тебе оденем?
А я взял и ответил «давай» — согласитесь, не каждый день среднестатистический мужик в ремешки член облачает. Почувствуй себя спартанцем, называется. Сенька застегнул сбрую на самые последние кнопки, вуаля — крепко держится.
Арсюха проникся такой красотой и, думаю, тем, что я сходу согласился на его просьбу, и, расчувствовавшись, захотел мне отсосать. Опустился передо мной на колени, приобнял за бёдра и давай наяривать. И всё вроде как шло преотлично. Только совсем недолго: пока мой член, поначалу напоминавший баварскую сардельку — бледного цвета и такой же мягкий — не трансформировался прямо на глазах, по понятным физиологическим причинам, в добротную твёрдую палку настоящей итальянской салями. И такую же красную. Сенька аж взвыл от восторга, а вот мне взвыть хотелось от боли — те чёртовы ремни уж очень перетянули член.
А тут ещё Бес в очередной раз проявил верх бестактности. Кот пребывал в непоколебимой уверенности, что цепочка, болтающаяся у меня возле колен и весело бликующая солнечными зайчиками, приобретена именно для него. Но раз она по нелепой случайности оказалась на мне, Бес решил устранить несправедливость — вцепился в неё когтями и заверещал, требуя срочно отдать, при этом с намёком плотоядно поглядывая и на ремешки на члене.
Сеня нехотя оторвался от моего члена и от греха подальше отнёс вырывающееся из рук исчадие ада охолонуть в туалетной ссылке, и долго ещё из сортира слышались возмущённые вопли обманутого в лучших чувствах кота.

А потом нам вообще жить стало весело, жить стало ха-ра-шо. Сеня покупал садомазо причиндалы коробками. Он их называл словом таким, с кондачка и не вспомнишь… девайсами, вот! Чего он только не притаскивал… Особенно меня впечатлила маска в виде собачьей морды, ну так классно сделана, обалдеть! Запали ему в память те слова продавщицы-то. Лекторов бы своих так запоминал! Мухобойку кожаную ему выслали, ну это я так по незнанию решил, когда в руки ее взял. Пожалел, что мух на тот момент еще не было, на деле бы опробовать. Но Сенька погладил меня по плечу и, ласково заглядывая в глаза, сказал, что это стек, который прямо сейчас надо на нем опробовать, не дожидаясь появления мух. Как-то раз припёр носки резиновые. Меня они сначала напрягли — реально из чёрной резины, латекс, как сказал Сеня.

— Это для фиста, — мечтательно ответил он, когда я сказал, что ноги в таких взопреют до волдырей, и поинтересовался, какой идиот их решил производить. А уж когда он начал мне про тот фист рассказывать… вот тут я за голову и схватился, окончательно седеющую, небось, прямо на глазах.

Я тогда было подумал, про пользу воздержания, что ли, книжку какую купить, да Сене подсунуть. Но решил я, что лучше уж с ума сходить, чем целибат держать. Ничего, разберёмся и с маской, и с носками — на рыбалке пригодятся, если что, ноги зато не промокнут. Главное ведь что? То, что мы вместе, вот что.

*****
Кто-то, увидев меня с Сеней, вероятно, скажет: «А-а-а, на молоденьких потянуло. Ну, всё ясно: седина в бороду, бес в ребро». И будет во всём неправ, кроме одного. Во-первых, это Сеньку на меня потянуло. Во-вторых, седины у меня в бороде нет, как и самой бороды. Но про беса в ребро — это в точку. Именно. Я не рассказывал, как мы с Сеней познакомились? Сейчас исправлюсь. А познакомил нас… Бес. Чтобы понять, как дело было, немного предыстории.

Беса, тогда ещё местного четырехногого, то есть лапого, Гавроша — именно так его поначалу звали, — я встретил в магазине, что в соседнем от моего местожительства доме. Нет, кот не ходил с деловым видом по рядам, совершая покупки. Он пришёл честно спереть колбасы, вот за этим занятием я его и застал прямо на месте преступления. В колбасном отделе, в самом низу напольной витрины-холодильника находилась моя любимая ливерная (каюсь, грешен). Я присел и только было потянулся к ней, да так и замер с протянутой рукой. Чёрный как гуталин молодой кот взирал на меня из глубин витрины и с утробным рыком жрал за милую душу колбасу, недовольно сверкая на меня из полумрака горящими зеленью маленькими фарами: чего, мол, пялишься, ступай, куда шёл, всё равно не поделюсь.

Я сперва забыл, что хотел, настолько удивился, потом меня подотпустило. Но глаз отвести от разбойника уже не мог: всегда восхищался теми, для кого наглость — не второе, а первое счастье. Так я и сидел, восхищённо любуясь негодяем, не сразу сообразив, что не только к себе, но и к коту привлекаю внимание. В скором времени я с котом на руках гордо шествовал на выход под немое изумление покупателей и красноречивые проклятия персонала. По эмоциональным фразам продавщиц выяснилось, что Гаврош — известный рецидивист, и не раз промышлял таким образом. Между прочим, кота в магазине жалели и подкармливали, но… гены, дурные гены. «Ворованное куда слаще купленного» — вот его девиз. Я засунул мелкого ворюгу за пазуху и пошёл домой, будучи уверенным, что лаской и хорошей жратвой из любого четвероногого преступника можно сделать законопослушного и полезного члена общества.
Так и жили первое время: я, Гаврош, плазма на стене, стол с компьютером и ортопедический матрас без кровати — на мебель у меня из-за ремонта денег не хватило.

Жили мы, не тужили. Кот любил выдрыхнуться днём, пока я вкалывал на работе, а ближе к ночи начинал «священную войну». Война велась по всем правилам военного искусства, с тщательно спланированной стратегией и отработанной тактикой: ссора с соседями, громкое объявление войны и, собственно, сам театр военных действий — всё, как положено, с разведкой, артподготовкой, главным сражением и — основное, ради чего всё и затевалось — захватом трофеев. Пленных котяра не брал. Трофеями служили обои, шторы, тапки, предметы одежды, столовые приборы, мои очки для чтения, словом, всё, что попадалось под его воинственный коготь, безжалостно отымалось узурпатором. В качестве порабощённых народов, как правило, выступал я. Моё местонахождение на полу этому очень способствовало. И, надо отметить, кот довольно быстро приучил меня к порядку, не прибегнув при этом ни к проникновенным тирадам, ни (почти) к физическому воздействию. Вот как надо поступать родителям с подростками-неряхами!

Но скоро Гаврош, переименованный мной достаточно быстро в Беса в силу своей явной принадлежности к нечистой силе, заскучал от размеренной и сытой жизни и принялся орать под дверью, намекая, что «королевство маловато, разгуляться негде». Я, конечно, не собирался его никуда выпускать — поорёт, да успокоится. Только Бес моего разрешения и не ждал, он брал измором. После нескольких бессонных ночей и поселившегося в доме характерного запаха котовой похоти я сдался.

— Вернёшься — кастрирую, — пообещал я ему, открыв дверь на улицу.

Тот смерил меня надменным взглядом и неторопливо вышел, задрав хвост и подёргивая кончиком.
Не поверил засранец в угрозу, ну и правильно — как бы я лишил его самого дорогого, что есть для каждого мужика, независимо от вида и породы?

По моим прикидкам, он, нафестивалившись с мурками и проголодавшись, на следующий день должен был настырно орать у порога, требуя впустить хозяина на законные квадратные метры. Но, вернувшись с работы, я не увидел Беса у дверей. Во дворе на моё «кис-кис» он тоже не отозвался. Пришлось отправиться искать гуляку по местам его боевой славы, то есть в магазин. Там меня заверили: кот своим визитом давно уже их не радовал, и выразили робкую надежду, что он продолжит в том же духе. Я оставил девчатам свой номер телефона, убедительно попросив их сообщить мне немедля, если Бес заскочит к ним.

Но кот пропал, ни слуху, ни духу. Я загрустил, ведь действительно полюбил этого разгильдяя.
И вот спустя дня четыре, когда я уже отчаялся увидеть его когда-либо, поздно вечером мне позвонили из магазина. Через несколько минут я, запыхавшись, влетел в автоматические двери и замер в изумлении. Возле входа, сидя на подоконнике, мой поганец балдел в обществе незнакомого парня, тот с ним по-дружески беседовал и скармливал остатки колбасы. Ливерной — Бес своим привычкам не изменил.

— Вот ты где! Говорил, кастрирую, ну держись теперь! — наверное, у меня это вышло слишком эмоционально, потому что отреагировал не Бес, который даже ухом не повёл, а парень.

— Ещё посмотрим, кто кого, — ответил он нагло. — Я хотя бы знаю, как это делать, — тут я вообще замер: что за чокнутый?! — И вообще, ничего вы нам не говорили. Мы вас первый раз видим, правда, Черножопик? — обратился он к коту, взяв его на руки, а тот — предатель! — глаза бесстыжие прикрыл, соглашаясь.

— Да это мой кот! — я охренел от того, что две нахальные морды абсолютно не впечатлились моим появлением. Не, ну парень-то ладно, но кот-то! Я ж его пригрел на груди в буквальном смысле! Как там в мульте? "Мы его, можно сказать, на помойке нашли, отмыли, очистили…"

— Чем докажете, что ваш?

А вот этот вопрос меня вообще обескуражил.

— Да с чего я должен тебе что-то доказывать?! Отдай кота! Быстро!

— Ага, щаз! Может, ты из него шапку хочешь сделать? Видишь, мех какой? Признак бурманской породы.

— Басурманской он породы! Отдай кота, мальчик, не зли меня, — я решительно взялся за Беса, хотя логичнее и правильней было оставить неблагодарную тварь этому парню. Но это я потом сообразил, а тогда мне хотелось восстановить справедливость. — Он у меня уже две недели кантуется, всю квартиру обделал.

— Это потому, что он место своё не нашёл. Не нравится ему что-то, — парнишка вроде подумерил пыл, Беса к себе не тянул, но и не отпускал. Получалось, мы его вдвоём держим. — Давай, я взгляну, скажу, чего ему не хватает, — и посмотрел на меня глазами честными и чистыми.

— А ты откуда знаешь, что ему нужно? Пожрать да сломать что-то — вот что ему надо!

— Я в Ветеринарке учусь, а фелинология вообще мне интересна.

— Что? Фемино… как?

— Фелинология — это раздел в зоологии, изучающий кошек.

Ну надо же, кто бы мог подумать, что для кошаков специальный раздел выделили, не тигры ведь, чай. В общем, пока парень меня забалтывал, мы как-то незаметно двигались в сторону дома, идти-то было недалеко. Спохватился я у подъезда, и вроде как уже неудобно было дверь перед носом захлопывать.

— Ну, заходи, что ли, раз пришёл, — может, не очень-то гостеприимно, ну так я его в гости и не звал.

И началось. И наполнитель у кота в лотке не тот, и лежанки не хватает, и когтеточка необходима — «Иначе все обои обдерёт, а потом и мебель, если, конечно, купишь», — усмехнувшись, не удержался от подначки Арсений (так он представился, пока мы по лестнице поднимались).

— Он ещё недавно в коробке на помойке спал, и ничего, прекрасно обходился, — попытался отбрыкаться я от лишних трат. Не то чтобы жалко денег, но ведь это дворовый кот, а не шиншилла там какая-нибудь! Прекрасно когти о старую разделочную доску поточит и на газетку сходит. — Ладно, куплю, — под двумя парами укоризненных глаз я сдался.

— А я таблеток от глистов принесу и ошейник противоблошиный. Мы в ветклинике практику проходим, там попрошу, — Арсений улыбнулся во все тридцать два зуба и свалил, оставив нас с Бесом приходить в себя от стремительного натиска: пришёл, увидел, раскритиковал, надавал ЦУ и обещаний, улыбнулся напоследок и исчез, как мимолётное виденье.

Я думал, либо больше его не увижу, либо придёт в лучшем случае раз и всё. Это уже потом я узнал, что Сеньку я сразил своим («капец я просто афигел, вау какой мужик») видом с первого взгляда — его слова, не мои. И из-за кота он пререкался, и домой ко мне напросился только ради знакомства. А я ведь ещё с неделю потом наивно верил, что юный Айболит таскается в мой дом исключительно ради Беса.

Я вдруг стал замечать, что интересую Арсения. Как мужчина интересую, и с каждым днём эта тенденция усиливалась. Чувствовал взгляд парня, так и гуляющий по мне, когда он думал, что не замечаю. Но стоило подловить его, взглянуть внезапно, неожиданно — он моментально гасил своё напряжённое, выжидающее созерцание меня: отводил глаза, прятался за улыбками, болтал, суетился. Прикасался ко мне как будто ненароком он тоже не случайно. Мальчишка, ей-богу.

Мне хотелось, чтобы он сам мне открылся, первый. Это придало бы ему уверенности в себе на будущее - что может послужить лучшим бальзамом для юношеского эго, чем возможность ощутить на собственном опыте, как проявленная смелость и настойчивость вознаграждаются победой? В чём бы ни было, уж в отношениях — прежде всего. А свои сексуальные способности и потребности я обязательно продемонстрирую, успею, решил я.

Однако Сеня тормозил. Видимо, не был уверен, «одной ли мы с ним крови». Я решил ненавязчиво подтолкнуть его, оставив диск с гей-порно на видном месте. На его беззвучный вопрос (скорее беззвучный крик — я просто видел, какой надеждой осветилось его лицо), как бы мимоходом ответил, что парни именно этой студии мне нравятся намного больше остальных, хотя европейское гей-порно тоже весьма достойно. Вот тут уж Арсений перестал менжеваться и сказал коротко и ясно, что он гей.

После обоюдного открытия карт лёд тронулся, словно ледостав взломали взрывами. Целовались мы очень проникновенно, я млел и плыл, серьёзно. А наш первый раз, скомканный, торопливый, с каким-то даже надрывом, вспоминаю часто и с теплотой. Я не ошибся в значимости проявления инициативы для парня, но, честно сказать, не ожидал, что это настолько воодушевит Арсения: между становящимися всё более откровенными ласками он определенно дал понять, что намерен быть сверху. Для меня позиция никогда не была принципиальной, и Сеня, убедившись, что я не воспротивлюсь, а очень даже наоборот, отпустил, наконец, тормоза.

На матрасе парень задал такой темп, закачаешься — прославленная машинка зингер по сравнению со скоростью парня выглядела асфальтоукладочным катком. И всё шло просто ух! Дали мы стране угля, мелкого, но много. Изгнанный из спальни кот во всю глотку распекал нас за закрытой дверью, светильники на потолке дёргались нам в такт, геометрические фигурки на постельном белье подпрыгивали, сердца наши выбивали стаккато, а рты кривились от страсти и издавали стоны дуэтом.

Но недолго: Сеня оказался тем ещё скорострелом. Я и понять-то мало что успел. Зато, какой минет Арсений мне сделал… Он изучил губами и языком каждый миллиметр моего члена. Не старался удивить или продемонстрировать мастерство — сосал он, казалось, для собственного удовольствия: ему нравилось облизывать член, погружать целиком в рот, а потом выпускать из губ. Его пёрло, доставляло — это чувствовалось, слышалось в вырывающихся стонах, словно мой член для него стал долгожданным подарком, которым нужно насладиться по полной. Нужно ли говорить, что я наслаждался не меньше.

Вскоре Сеня понял, что ничего доказывать мне не надо, как нет нужды и торопиться, а нужно просто наслаждаться друг другом на всю катушку. Всё ведь просто на самом деле. Мы так стали зажигать, любо-дорого: во всех позах, ролях и на всех поверхностях. Арсюха каждому процессу отдавался с душой и по полной. И как же быстро я к нему привык…
Партнёр, с которым я до Сени общался несколько месяцев по принципу «встретились два одиночества», так и не перешёл из разряда приятеля по сексу в иное качество — он не считал необходимостью стать для меня ближе, не нуждался и в моих чувствах. И незаметно растворился в прошлом, не оставив воспоминаний. Сеня же сумел за недолгое время стать близким настолько, что я с трудом представлял, как же раньше без него жил. И, разумеется, причина заключалась не только в постели. Прикипел я к парню, что уж тут лукавить… Авантюрный, впечатлительный, деятельный, любопытный, жизнелюбивый, отзывчивый, страстный, буквально переполняемый энергией, которой он щедро делился со мной, наполняя мою привычную, точнее, одинокую и однообразную, холостяцкую жизнь новыми красками. И смыслом.

Самым хреновым для меня оказалась тишина в доме после его уходов — давящая, выматывающая, ледяная. Странно — я всегда любил её, во всяком случае, чувствовал себя комфортно, находясь в тиши один. Но с появлением Сени я её возненавидел. Тишина и одиночество трансформировались для меня в пустоту, и ощущения от неё были отвратные. Тогда я предложил Сене переехать ко мне. И увидел, насколько он счастлив услышать это. Вот так у нас всё и началось.

Сенька, несмотря на свой достаточно юный возраст, оказался парнем хозяйственным, домовитым даже. Насколько я понял, за это надо было сказать спасибо его маме — она больше была занята устройством личной жизни, чем сыном и бытом. И пацан с детства привык о себе заботиться сам, а став жить со мной, и обо мне. Вот так началась наша история.

Однажды Сеня решил, что не помешало бы и ему зарплату в наш дом приносить. Обострению его тяги к труду поспособствовал, конечно, кризис. Как говорится, ипотека — не тюрьма, амнистии не будет: зная, что каждый месяц я перевожу в банк немалую часть своих кровных за квартиру, он всё чаще заговаривал, что без ущерба сможет и учиться, и работать. И как я его не отговаривал, уверяя, что он сам золото, и данного вклада в семейный бюджет вполне достаточно, стал Сенька искать подработку. Хотя бы на летние месяцы, чем меня и убедил.

Легко сказать, да трудно сделать, как оказалось. Не то, чтобы он привередничал, но или мне категорически не нравились варианты (как же, отпущу я его официантом в ночной клуб!), или работодатели почему-то не понимали своего счастья, когда он изъявлял желание у них трудиться.

В тот вечер Сеня едва переступил порог, как я уже знал, что его попытка устроиться на работу в очередной раз не увенчалась успехом. Но если прежде он довольно спокойно относился к неудачам, в тот день у парня накипело. И клапан сорвало.

— Не взяли? — поинтересовался я, пропуская его в квартиру.

— Да они сами не знают, чего хотят! — начал возмущённо. - Нет, главное, зачем тогда предупреждать, что для них основной показатель для трудоустройства — честность?

— Сеньк, честность здесь требуется не буквальная. Вернее, вообще никакая не требуется. Надо было просто сыграть в общепринятую игру с совместными реверансами и стандартным обменом фраз.

Но Арсений, оскорблённый до глубины души, словно не слышал меня:
— Вот что за идиот составляет вопросы для собеседования, а? Спрашивают меня, почему хочу именно у них работать. Я говорю — да мне всё равно где. Куда примут, там и буду вкалывать. Это же подработка! Мужик так на меня странно выпялился. Он что, всерьёз ждал, что у меня мечта всей жизни до седой жопы в их конторе бумажки разносить? Дальше спрашивает: каким я вижу себя через пять лет. Двадцатишестилетним вижу! Он снова на меня зырит как-то тревожно. Но продолжает: на какую зарплату я рассчитываю. На миллион, отвечаю. Евро. Он аж поперхнулся. Вот зачем спрашивал тогда? Зачем? — Сеня посмотрел на меня в ожидании поддержки, а я представлял чудную картину, как он заявляет о своих амбициях абсолютно серьёзным голосом, и сожалел, что лично не наслаждался этим зрелищем.

— Дурацкие вопросы, согласен. А ещё что хотели знать?

— Какие у вас есть достоинства? А какие они у меня? Во сне не храплю и за столом не чавкаю. Усидчивость, отвечаю. Пример привёл — однажды дошёл до тридцать второй страницы поиска в гугл. Не впечатлился он почему-то. Видимо, надо было рассказать, что в двенадцать лет первое место на школьных соревнованиях по бегу занял… точно! Вот я ж не сообразил, что для курьера это был бы плюс.

— Это ты зря умолчал, конечно, — покачал я головой, стараясь не заржать, чтоб не обидеть.

— Ну вот, — грустно вздохнул Сенька. — И у него совсем нет чувства юмора, у этого, любопытного. Дай-ка, думаю, для разнообразия сам вопрос задам: почему, говорю, предыдущий сотрудник от вас свалил? Он ответил, что в декрет ушла. А я ему: о чёрт, опасно тут у вас. Тут он вообще занервничал почему-то и сказал, что я свободен.

Выпустив пар, Сеня удручённо замолчал. Я потрепал его утешительно по макушке, прикидывая, как бы взбодрить, потому как совсем пацан приуныл. Даже на Беса внимания не обращал, не лез к нему со своими крепкими мужскими объятиями, от которых у кота обычно глаза из орбит вылезали.

— В общем, так, — начал я, напустив строгости в голос. — Умолчав про первое место по бегу, ты непростительно ошибся. К тому же, вообще работу не получил, поэтому придётся тебя наказать. Чтоб в следующий раз думал, как вести себя на собеседовании. Неси мешок наказаний.

Арсений на секунду замер, а затем, подпрыгнув от нахлынувшего на него предчувствия скорого счастья, пулей помчался за мешком. Разительная метаморфоза его поведения была вполне объяснима, если учитывать его прогрессирующую тягу к получению наказаний. Сейчас объясню.
Сенькина неистощимая фантазия продолжала бить ключом. В основном разводным и мне по голове. Идеи из него так и выплёскивались. Что-то вызывало во мне неподдельный интерес. За что-то он получал воображаемый подзатыльник, но только воображаемый — настоящий отвесить я не мог, несмотря на то, что иной раз он провоцировал меня с настойчивостью, способной заткнуть за пояс самого изощрённого манипулятора. Если к приобретаемым парнем девайсам я худо-бедно привык и, получив очередной из них, уже не прикидывал, как применить его в хозяйстве, а использовал, к буйному восторгу Сени, по прямому назначению, то к производимому непосредственно его руками я всё же продолжал относиться с опаской. Впрочем, ни разу его… как бы сказать… хендмейд не оставлял меня равнодушными. Как раз напротив, я испытывал поистине шквал разнообразных эмоций — от искреннего опасения за его психическое здоровье до неконтролируемого желания внести и свою лепту в его своеобразные, но, несомненно, нетривиальные задумки.

Как, например, получилось с так называемым мешком наказаний, который он одним прекрасным вечером преподнёс мне с торжественным видом. С надеждой заглядывая в глаза, Сеня не спеша рассказал суть своей затеи. А суть заключалась в следующем.

В детском магазине в отделе «всё для школы» Арсений купил мешок для сменной обуви. Ярко-жёлтый, с красными завязками. Он и послужил тарой, вместившей в себя перечень наказаний — и немалый перечень, к слову — в виде записок, помещённых в свою очередь в контейнеры от киндер-яиц. Стало понятно, отчего незадолго до изготовления «лото» Арсений неожиданно воспылал неистовой симпатией к детским сюрпризам. Наблюдая, как он скупает их чуть ли не коробками, я, тем не менее, помалкивал: нравится парню шоколад — пусть лопает на здоровье.
Игрушки он выкидывал, упаковки же от них любовно складывал в коробку из-под кроссовок, а накопив некоторое их количество, приладил под записки с наказаниями. Записка в контейнер, контейнер в мешок, мешок в ящик шкафа — прям смерть Кощеева, а не БДСМ.
В общем, как вы наверняка поняли, предполагалось, что Сеня провинится, будет вынужден тащить из мешка контейнер-сюрприз и выполнять заявленное в нем наказание. Там, насколько я понял, перечислялся стандартный набор… хм… заданий: помассировать колени о горох, помедитировать у батареи, будучи на некоторое время пристёгнутым к ней цепью, насладиться трапезой из миски на полу, получить массаж девайсами, ну и ещё несколько бочонков с наказаниями по мелочи. И пустые имелись, ожидающие, судя по всему, когда в Сеньку в очередной раз врежется вдохновение, и он напридумывает ещё заданий-наказаний.

Что на меня в тот вечер нашло, уже не вспомню, но я тоже решил проявить фантазию. Сеня, с трудом очухавшись от радости, что я откликнулся, наконец-то, на его экзерсисы, с благоговением прошептал: «О да-а-а». В одну из капсул я засунул при нём же написанное «достать ещё два и выполнить оба наказания по очереди».
Чуть позже, будучи дома один, я основательно разнообразил содержимое мешка, намеренно не поставив об этом в известность Арсения: несколько видоизменил уже существующие наказания и написал четыре своих. Ибо нефиг, как говорится.

Так вот, тот вечер после фиаско в поиске работы. Дождался своего часа ящик Пандоры, он же мешок «сюрпризов». Сене повезло. Он сразу вытащил бочонок, в котором предлагалось «достать ещё два и выполнить оба наказания одновременно». Прочитав «одновременно», Сеня уставился на меня. Нетрудно было угадать превалирующую мысль на его лице. Интерес, впрочем, возобладал над изумлением, и через секунду Сенька читал следующие задания: «быть прикованным к батарее в течение часа» и «жрать из миски суп с пола без помощи рук».

Я ведь не сухарь какой, умею и помочь, и посочувствовать, поэтому, искренне желая добра Арсюше, я добавил антуражу действиям — супом ему предстояло наслаждаться из тщательно вымытой миски Беса, благо тот хищения своего добра не замечал.

Минут пять не замечал. Бес оказался, как всегда, неподражаем. Получив тревожный сигнал по своим бесовским каналам, в чём в подобных случаях я никогда не сомневался, он, до этого безмятежно спавший сном праведника в спальне, в мгновение ока оказался на пороге гостиной. Увидев возле окна Сеньку, старательно лакающего бульон с пола, кот, сгруппировавшись, покрутил своей тощей задницей и сиганул к батарее, плавно притормозив возле парня, чтобы вблизи разобраться в ситуации.
А когда увидел, из чего Арсений трапезничал… Боже мой, сколько горя, тоски, тотального разочарования в близких людях и в собственной судьбе читалось в кошачьем взоре — его мир рушился, и он был не в силах этому воспрепятствовать! Если бы он мог запричитать, он именно так и сделал бы, облекая всю свою обиду, боль, все душераздирающие страдания несчастной Бесовской души в гневные, но справедливые укоры.

Впрочем, не таковский кот чувак, чтобы долго предаваться разрушительным эмоциям и, достаточно быстро взяв себя в лапы, он достойно справился с первыми, самыми сильными эмоциями. Вскоре Бес присоединился к Сеньке, к вящей радости парня, охотно уступившему еду вечно голодному сыну преисподней. Но с того случая кот стал относиться к еде как к чему-то обманчивому, то есть старался съесть содержимое миски до конца и моментально, а то мало ли.
Хотел я было сказать, что мы о «помощи зала» не договаривались, да пожалел пацана. Хватит с него и того, что с четверть содержимого миски он самоотверженно выкушал — первые блюда Арсений действительно «терпеть ненавидит» с садика.
В общем, впечатления от экстравагантного ужина в тот день бесследно стёрли в памяти Арсюхи воспоминания о неудачах в трудоустройстве. А спонтанный, но необычайно целительный секс тут же, не отходя от радиатора, — меня дико возбудила и скованность Сени, и вся ситуация в целом — вернул ему и общий тонус, и веру в будущее.

Вскоре после «пикника у батареи» я вернулся домой немного раньше обычного. Только порог переступил, слышу — в спальне музыка, эротичная такая, а Сенька в коридоре не появляется. Я, конечно, направился на звуки и, открыв с ноги дверь, инстинктивно сжал кулак — как-то разволновался, в общем. Волнение моментально сменила другая эмоция — аху**ие. Вот не скажешь иначе, не буду и слова подбирать.

Напротив зеркального шкафа-купе человек, с которым я делил кров, хлеб, иногда пену для бритья и всегда очередь в туалет по утрам, занимался какой-то новаторской зарядкой, весьма странной, на мой взгляд: опустится на колени, посидит — встанет на ноги, снова на колени — в исходное положение. Увидев меня, появившегося в зеркале, он и бровью не повёл, но «привет» сказал. Сел я на кровать в позе Роденовского Мыслителя. Сижу. Наблюдаю.

— Сень, это и есть йога, что ли?

Незадолго до этого Сеня выразился в том смысле, что ему не помешало бы стать «ещё гибчее», если дословно, в чем ему может помочь эта азиатская акробатика.

— Что? Йога? А, не. Это моя тренировка. Мне нужно научиться вставать на колени.

Я не сразу понял, что он имел в виду. Ну встал на колени, эка невидаль. Что, впервой, что ли? Если нравится пацану — мне ж не жалко, лишь бы он улыбался!
Оказалось, то, как мой перфекционист это делает, «не вызывало в нем чувства удовлетворения собой и не выглядело в его собственных глазах достаточно убедительным»:
— Я тренируюсь вставать на колени правильно. Чтобы не походить при этом на марионетку, у которой обрезали нити. Тренируюсь держать эту позицию, чтобы она стала моей второй натурой.

Я понял — цитата. Памятью-то его природа не обидела. И ещё стало понятно, что чтение Арсением эротических фантазий буйно-помешанных авторов продолжалось. На повестке дня — новый, простигосподи, шедевр, а предыдущую историю он, выходит, дочитал. Значит, тренировки по еб*е в глотку (пардон, это не моё определение! тем не менее, очень точное), что проходили на прошлой неделе, закончились. Жаль - я бы не отказался их продлить.

Наблюдая за одухотворённо-фанатичным выражением лица парня, за медленными и плавными, словно под гипнозом, движениями, я понял: как бы ни были захватывающими Сенины эксперименты, пора его потенциал направлять в более мирное русло. Пока дело не дошло до экскрементов. Или до переодевания его в женскую одежду, с мэйк-апом и прочей лабудой… бррр… Нет уж, настолько я не продвинут, это точно.

А когда я услышал от него:
— Грих, пока сидишь, подумай, как мне тебя называть — Господин или Хозяин, — моё решение скорректировать Сенькины увлечения стало твёрже алмаза.

С бо́льшим энтузиазмом, чем когда-либо раньше, я поддержал идею моих друзей сгонять в Вологодскую область проветриться да по лесам дичь погонять. К тому же, я отчаянно скучал и по ним, и по нашему чисто мужскому увлечению — с тех пор, как мы с Арсением сошлись, как-то не получалось выбраться. Ехать я решил с Сеней, очень надеясь при этом, что в охоте парень найдёт отдушину, а чтобы он не скучал в пути, ненавязчиво положил к вещам Тургеневские «Записки охотника» — уж лучше, чем всякие новомодные книжки.

Мои бывшие однокашники, Игорь, Мишаня и Славка, заехали за нами по пути из Москвы. Ранним утром мы встретились на окраине северного микрорайона, взволновав окрестные дома зычными приветствиями. Через каких-то минут двадцать, почти охрипшие от радостной встречи, двинулись, наконец, в путь.
Кстати, не только я решил традиционный состав разбавить. Компания собралась душевная. Особенно присутствие двух дам нас душило, ибо с нами охотиться поехала жена Мишани, Катерина, и её компаньонка, Диана. Я уже имел возможность общаться с Катрин, и могу с гордостью заверить, что каждый раз подобное испытание судьбы проходил с честью.
Чего Мишка с прицепом ломанулся — так мы и не услышали внятного ответа. Сеня же, простой и бесхитростный малый, сходу припечатал его званием подкаблучник. Но, как говорится, не можешь изменить обстоятельства — измени своё отношение к ним. Тем более Мишка так рявкнул своим командирским голосом, что мы сочли за благо отложить свои подколы на попозже.

Долго ли, коротко ли, но добрались мы до охотобазы, что в Сокольском районе. Решили с егерями организационные моменты, расположились, отдохнули-пообедали, всё чин-чинарём. Пообщались, познакомились все поближе…
Всё же не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов о Катерине.

Вот какая картинка приходит на ум мужчинам при слове стерва? Шпильки, чулки в сетку и неизменно алые помада с лаком. Некоторые из нас, могу поспорить, почти не сомневаются, что губы и ногти у них алые от рождения.
Я не говорю о тех женщинах, которые из кожи вон лезут стать стервами, чтобы казаться респектабельнее и привлекательнее, прежде всего, разумеется, для мужчин, будучи на самом деле недостаточно уверенными в себе.
И не о тех, кто собственную грубость и хамство, циничность и гипертрофированное чувство собственного превосходства облекли в гордое звание «стерва» и при любом случае навязчиво демонстрируют миру.
Сейчас же что? Общество изо всех сил культивирует стремление девушек и женщин как можно срочнее стать стервами. В любом из многочисленных женских журналов вам объяснят, насколько это круто, и какие соблазнительные дивиденды приносит. Я обомлел, увидев рядом с нашим офисом растяжку, убеждающую прекрасный пол побросать свои дела и бегом прибежать на курсы стерв (именно такое название!), ибо только закончив оные, девушка, женщина окончательно и бесповоротно станет настоящей стервой и, как результат, по-настоящему счастливой и нужной. Без вариантов.
Так вот, на мой взгляд, хабальство не заменит природных способностей. Как и курсы, будь они хоть от самой Миранды Пристли. Стерва — состояние души. Состояние перманентное, двадцать четыре на семь, от нуля до гробовой доски.

Катрин не нуждалась ни в мировом признании, ни в курсах. Мир и без того крутился вокруг её мизинца, ухоженного, разумеется, но коротко подстриженного и без лака. Катина профессия — самая что ни на есть мирная, она специалист-репродуктолог, и довольно известный и уважаемый специалист, о чём нам неоднократно говорил Мишаня, раздуваясь от гордости. Как по мне, ей бы больше подошло генеральское звание. Бывшие мужья и нынешний, дети от предыдущих браков, свои и Мишкины, свёкры и свекрови, родители, коллеги и начальство на работе, соседи, маникюрша, собака маникюрши — все, кто попадал в поле Катерининого зрения, жили согласно повороту её головы и движению левой брови, и были при этом счастливы, пусть подчас вопреки своим желаниям. Но Катерина Львовна лучше знала, что для кого приемлемо, а что недопустимо.
Не женщина — королева. Как там классик говорил: «Минуй нас пуще всех печалей. И барский гнев, и барская любовь»?

Мы, мужики за тридцать, вполне неосознанно попали под её своеобразное, очень своеобразное очарование. Чего нельзя было сказать про Сеню — он малый толстокожий и в упор не замечал Катюшиных претензий, как то: «контролируй свой словесный поток», «здесь не курилка», «ограничь количество спиртного» и тому подобное — претензий, произносимых ангельским голосом и обращённых прежде всего к супругу. Но в том-то и заключалось её мастерство — мы тоже почему-то начинали и контролировать, и ограничивать.
Сенька мой был в ударе. Особенно его воодушевляла её непримиримость к мату. И откуда он узнал столько матерных частушек и скабрёзных анекдотов? Надо же. Словом, благодаря Арсению идеальная Катеринина левая бровь почти непрестанно дёргалась вверх, рискуя остаться навсегда причиной кособокости её чела.

За столом засиживаться не стали. Начали собираться на ночную охоту на кабана на лабазе. Если кто не знает, лабаз — это такое сооружение на дереве, на высоте четырёх-пяти метров. Одним словом, укреплённые доски. Залезаешь на такой а-ля скворечник и сидишь там, поджидаешь зверя. Ставят лабаз обычно рядом с местом кормёжки зверя, ну вот, например, рядом с поляной, где растёт овёс. Долго сидишь. Курить, пукать, чихать, разговаривать не рекомендуется, у зверя нюх и слух, сами понимаете, не чета нашему.
Мы с Сеней и Игорёхой загрузились в уазик Никитича, нашего закадычного приятеля-егеря, московские коллеги — в БТР Мишани, который он почему-то упорно звал машиной.

По приезду к лесу из Мишкиной машины вывалился наш толстопуз, за ним Славка, но это не всё! Мы с мужиками круглыми глазами смотрели, как из машины вылезли — кто бы вы думали? — Катрин и Диана собственными персонами! В полной экипировке от sasta и воодушевлением во взорах, деляги будьте-нате. Чего на базе не остались? Солдаты Джейн Вологодского разлива — вот что эмансипация натворила! Мне снова вспомнился афоризм про невозможность изменения обстоятельств.

Побродили мы по лесу, поосмотрелись, а девчата как-то загрустили. Но терпят, только губки скорбно поджимают и вздыхают в букетики из лесных цветочков. Никитич сжалился над незадачливыми компаньонами и предложил отвезти женщин в охотничий домик, «тут как раз недалеко». Конечно, все обрадовались такому повороту, приободрились: дамы тому, что спать не на «насесте» будут, а мы… ну что мы? Вестимо — баба с возу, всем легче.
Но когда Никитич рассказал в двух словах особенности ночёвки в подобных сооружениях, снова приуныли. Причём все, даже Сенька впечатлился. Егерь наш — мужик простой, сглаживать мрачную перспективу не стал и сказал, как есть.
Представьте себе сруб без окон, с землёй вместо пола, без света, разумеется, без удобств. Стоит себе такая избушка почти на курьих ножках прямиком посреди девственного леса со всеми его наполнителями в виде диких зверей. Что делать? Логичный вывод — оставить с ними на ночь телохранителя, и при озвучке этой мысли все дружно посмотрели на Сеньку, включая меня.
Через каких-то минут пятнадцать скандала без лишних свидетелей, моих доводов в виде поцелуев и клятвы, что это только на одну ночь, в последующие пусть как хотят разбираются, Сенька смирился со своей участью, пожелав, не поскупившись на эпитеты, всем жёнам мира в целом и мужьям-подкаблучникам в частности всего того, чего обычно в подобных обстоятельствах желают.

Что у них ночью происходило, я чуть позже узнал, но представить, благодаря мастерству рассказчика, смог, словно воочию всё наблюдал.

Оставшись в домушке, гости зажгли свечу. Дамы достали бутерброды и термос, предложили Сене. Тот гордо отказался и вообще был не в настроении. Но он отходчивый, попустило его попозже — на свежем воздухе аппетит ой как разыгрывается. Тем более спать пришлось ложиться втроём, на полуторных полатях, тут уж не до отрыва от коллектива.
Вскоре выяснилось, чай на ночь глядя был явно лишним — женщинам захотелось в туалет.
Сеня кротко посоветовал им не заходить далеко и перевернулся на бок.
— Сень… Сеничка… Ты уж сходи с нами, — и куда делся Катеринин гонор, столько покорного ожидания в голосе прозвучало. А уж насколько он наигранным был — то нам никогда не узнать.

Сеня, может, и молод, но джентльмен до кончиков своих вихров. Конечно, он пошёл, хоть и ворчал, что нормальные телохранители сопровождают известных актрис или певиц на концерты или приёмы, а он получается не тело-, а жопохранитель. Но снаружи он и сам проникся: всё-таки дикий лес, где на полста километров человека можно не встретить, а волка, кабана или медведя — запросто, это вам не городской парк и не лесок вокруг садоводства.
Когда мы оставляли троицу, погода начала портиться: поднялся ветер. К ночи же над лесом сгустились тучи.
Вы не были ночью в северных лесах? О, если нет, вы много потеряли, настолько впечатляющая картина. Летом ночи на севере светлые. Небо нахмурилось, но очертания раскачивающихся черных деревьев были прекрасно видны на фоне свинцовых туч. Арсений и дамы, обуреваемые священным трепетом, не могли глаз отвести от сказочного леса вокруг, танцующего с ветром свой мрачный ритуальный танец. Шум листвы напоминал чей-то шёпот и, слышимый со всех сторон, он дарил неведомые, ни с чем несравнимые ощущения - страх вперемешку с восторгом.
Как Сенька мне признался потом, он сразу подумал о чертовщине, женщинам тоже что-то подобное в голову пришло:

— Как лешие шепчутся, — тихо выговорила Диана.

— Или ведьмы, — согласилась с ней Катя.

— Не переведёте, о чем речь ведут? — невинный Сенькин вопрос разрушил торжественность момента, и дамы вспомнили, наконец, зачем они вышли. Заодно вспомнили и слова егеря. Никитич тем еще знатоком слабого пола оказался, и перед отъездом по секрету им на прощание сообщил, понизив голос: тут, мол, беглые каторжники случаются, вы уж по лесу не шорохайтесь, сидите себе скромненько в домушке как паиньки, и все образуется. Диана с Катериной все за чистую монету приняли, поэтому все свои дела, отойдя чуток в сторонку, почти моментально сделали. А когда совсем рядом послышался вой волка, да ему ещё и ответил такой же, троицу с улицы как ветром сдуло — они впрыгнули в домик и задвинули засов.

Легли. Спать, разумеется, не хотелось. Каждый из них судорожно вспоминал особенности общения человека с дикими зверями и каторжанами — хрен редьки не слаще, а шансов на спасение ноль.
Дамы дрожали. Уложив Сеньку в середину, они жались к нему с обеих сторон, льнули как к родной мамке — нет, гораздо более искренне, я думаю. Парень всё же собрал волю в кулак и строгим голосом, изо всех сил скрывая, что сам боится до усёру, велел спать.
На робкий вопрос, какова их судьба в перспективе недавно услышанного волчьего воя неподалёку, он успокоил дам, логично заметив: «Нас хоть и трое, но не поросят же, не сдует волк эту чёртову домуху», а про себя порадовался, что ружье ему на всякий пожарный всё же выдали.
Это только кажется, что когда страшно — ни за что не заснёшь. Усталость и стресс действуют много лучше самых сильных снотворных, заснула и честная компания. Но ненадолго. Как им показалось, проснулись всего через несколько минут от того, что к шуму усилившегося ветра добавился посторонний звук — кто-то стучал в стену.
Тук… тук… бух! бу-бу-ух! Тишина пару секунд и по новой.
Сказать что три «не поросёнка» мысленно уже попрощались с жизнью — ничего не сказать.
Сенька, например, явственно чувствовал, как от корней волос вытекает какая-то синева и окрашивает волосы в серебристый цвет — ну то, что у него с фантазией всё отлично, вы и раньше поняли.
Но смел не тот, кто не боится, а тот, кто преодолевает страх. Собрав остатки мужества, Арсюха гаркнул невидимому кому-то: «Пошёл на х*й!»

Катрин возмущённо прошипела: «Что за выпад?», а впечатлительная Диана взмолилась: «Не провоцируй их!».
Сеня, добрая душа, решив их успокоить и чуточку взбодрить, пояснил, что всё делает в соответствии с традициями. Существует, мол, поверье: когда начинаешь плутать в лесу, то исключительно потому, что леший водит. Так вот, если послать его на известный орган, он с большой вероятностью охотно уйдёт. И хотя сейчас они не заблудились, леший, или кто там ещё, может, его заместитель какой, решил, видимо, внести некоторую долю разнообразия в их времяпровождение. Если ему указать верный путь, то может и сработать. Шансов не много, но вдруг?
Словно в доказательство того, что указанное Сеней направление отвергли, в стену раздался совсем уж оглушительный грохот. Диана тихонько заплакала, Катрин зашептала «Отче наш».
Через какое-то время они начали вновь проваливаться в какое-то забытьё, ведь трястись от страха бесконечно невозможно. А человек — такая сволочь, что ко всему способен привыкнуть, даже к аккомпанементу лешего, вообразившего, будто домушка — это барабан.

Вскоре ветер успокоился, и все звуки стихли. Проснулись они уже от наших голосов. И, видит бог, такой горячей искренней радости в женских глазах при виде мужчин как у Катерины с Дианой, я ни до, ни после не видел.
Сеня проявил мужскую сдержанность в этом плане и на меня с объятиями не бросился.
Он отправился за домушку, где и застукал Славку с Игоряном — эти тормознутые увальни не могли побыстрее сделать то, зачем пришли туда! Возмущению моему не было предела. Увидев Арсения, они несколько смутились, а в итоге вообще слиняли. А тот с задумчивым видом стал осматривать сучок, привязанный верёвкой к ветке рядом стоящего с домиком дерева. Добротный такой сучок. Потянув за верёвку и отпустив её, Сеня наблюдал, как полностью подчиняясь законам физики, сучок по инерции качнулся и вступил во взаимодействие со стеной сруба, производя характерное «бух».

— Сеня… Арсюх… — пожалуй, впервые парень смотрел на меня без привычной нежности и смешинок. Внутри у меня похолодело. — Это Игорян со Славкой превентивные меры приняли. Чтоб Мишкины бабы больше не увязывались за ним по мужским делам. Ну нафига они тут, а? А Мишка, ну, ты сам всё видел… Сень? Я честно хотел тебя предупредить, но, понимаешь... Надо было, чтоб по-настоящему, чтоб ты тоже, в общем. Чтоб не проговорился, жалея их. Вот я дурень... Сень? Простишь?

Сеня отвязал деревяшку, откинул её в сторону. Стал сматывать верёвку.

— Пойдём, Сень, завтракать, — позвал я его самым нежным голосом, на который был способен. — Чего тут с верёвочками играться?

— Пойдём, — он улыбнулся мне в ответ. — Мы дома с верёвочками поиграемся. Я тут читал одну книжку про связывание. Очень интересно написано. Знаешь, пора мне и с другой стороны себя попробовать. Может, наказывать ещё интереснее, чем получать наказание? Как думаешь?

И знаете, что я подумал. У егеря, что ли, политического убежища попросить?

*****
Нежно лелеемая мной надежда, что Сенька по пути домой с охоты забудет идею о смене ролей в наших садо-мазо играх, на следующий день разбилась вдребезги. Утром Арсений, позавтракав приготовленными мною сырниками и напившись кофе со сгущёнкой, — да, я предпринял отчаянную попытку задобрить парня, ну, а вдруг? — тоном инквизитора, обличающего еретика, оповестил меня, что верёвки ждут. На мой тяжкий вздох Сеня отреагировал дёрганьем бровей и нарочито суровым: «Надо, Федя, надо», — а у самого глаза аж загорелись в предвкушении. Экспериментатор-энтузиаст, чтоб его! Я ж всегда «За» любой кипиш, кроме голодовки. Но чувствовать собственной жопой прелести мазохизма совершенно не жаждал, вот не вдохновился. Но не обламывать же парня. Да и косяк за мной был, чего уж тут. Как там говорил кто-то из великих? Х*йня война, главное — манёвры! Вот я и решил, что по ходу пьесы разберусь. Потому, не торопясь выходить из-за стола, попросил задушевно: «Огласите весь список, пожалуйста. Что же меня ждёт в качестве наказания?». И вот тут по растерянному Сенькиному взгляду понял, что сценарий он не продумывал. Однако ответил достаточно бодро.

— Свяжу тебя.

— Ага. Начало вдохновляющее. А чем? Верёвкой или бондажной лентой?

— Верёвкой, конечно, ты что? — удивился Сеня моему вопросу. — Бондажной лентой легко обездвижить, но это же не то совсем. А вот шибари — целое искусство!

— Что ты говоришь, искусство, надо же. Чего только в мире нет. Как оно — ши… как? Бари? — забалтывал я Арсюху, подливая ему ещё кофе и пододвигая поближе вазочку с печеньем.

— Аа, ы-ба-ы, — разбил он по слогам. — Аыена, — важно кивнул Сеня с набитым курабье ртом.

— Сень, кстати, а помнишь, ты про премьеру какую-то говорил? Вот ты сказал, я сразу вспомнил — «Тронутые». Может, сходим на первый сеанс? Потом в пиццерию или за американскими булками…

— О-ля-ля, да мы испуга-а-ались! — разулыбался Арсюха.

— Пф, вот ещё. Чего мне бояться-то? Просто последние дни отпуска, а следующая неделя у меня загруженная…

Сеня, даже не дослушав, подорвался с места и утёк в спальню. И да, я наивный осёл, раз решил, что парень метнулся одеваться в кино. Вместо этого он вышел с мотками верёвок в руках и, остановившись на пороге кухни, кивком указал мне дорогу в гостиную. Обречённо вздохнув, я понуро поплёлся за ним.
Сеня поставил на середину комнаты стул и посмотрел на меня строго.

— Раздевайся, — сказал.

— Нафига? Бить будешь?

— Ага, в одежде и через одеяло, — посмотрел он на меня снисходительно. — Гриш, я помню о твоих способностях переворачивать всё с ног на голову в стремлении сбить меня с панталыку. Только знай: за то, как ты поступил со мной на охоте, я всё равно тебя свяжу. Но главное, мне хочется научиться делать обвязки именно на живом человеке. И вообще…

— Оп-па, а до этого ты на каком практиковался?

— И вообще, — договорил Сенька с нажимом, — может, тебе даже понравится! Как ты узнаешь, не попробовав?

Хотелось мне ответить, что не обязательно говно ложкой хлебать, чтобы узнать, что вкус не нравится, но не стал. Вздохнул и принялся раздеваться.
Первые несколько минут процесса мне, как ни странно, даже понравились. Сенька бодро скакал вокруг меня с увлечённым лицом, оглаживая по плечам, спине. То так, то этак прикладывал верёвки — будто профи-портной мерки снимал, только гораздо сексуальнее. Ложащиеся на тело петли и завязывающиеся ловкими пальцами узлы доставляли довольно интересные ощущения, возбуждающие даже, надо признаться. Пока дело не дошло до заведённых за спину рук. Вот с ними возникла в буквальном смысле неувязка: не получался у моего шибариста-самоучки какой-то хитрый узел.
И минут через пять мне процесс надоел — никакого внимания к себе я от Сени не ощущал. Он даже на мой налившийся член — вот уж этого в сложившейся обстановке я не ожидал! — никак не отреагировал. Бубнил только себе под нос: «Коренной конец поверх левого кулака с ходовым концом… частью троса полный оборот вокруг него… так-так-так… ага… вот сюда…».

— Сень, у меня тут тоже конец свободный образовался… Се-е-ень… Сеничка, ему бы оборот кулака не помешал… — заигрывал я.

— Не помешает, не переживай! Калмыцкий узел не только красив и надёжен. Он легко развязывается, если дёрнуть за ходовой конец, так-то, — как обычно, Сеню невозможно было сбить с пути истинного: если уж он чем-то увлекался, то на все сто процентов. — То есть, если потянуть… — резкий рывок заставил меня зашипеть сквозь зубы: в заведённые за спину руки со всей дури впились верёвки.

— А-а, вот в чём ошибка! Надо было не через эту петлю, а под ней, — несколько долгих минут шебуршения за моей спиной, и — вуаля! — очередной рывок стянул мои запястья ещё плотнее. — Или нет?

— Сень, мне отлить надо! — меня уже не возбуждала ситуация. Сидеть с заломленными руками становилось с каждым мгновением всё неудобнее. — Арсений! И пить! И спина зачесалась… — ответом мне послужило упорное пыхтение и ещё несколько дёрганий — легко развязывающийся в теории узел на практике никак не желал поддаваться.

— А вообще, ты молодец, Сеньк. Не останавливайся на достигнутом. Ну, получилось фиаско со связыванием меня, не беда, — подначивал я парня. — Зато ты поднатореешь в практике, и цены тебе не будет. Сможешь подвесить цветочный горшок, например.

— У нас нет цветов, — мрачно пробурчал Сеня.

— Ну тогда качель или гамак на даче. Да мало ли где навык пригодится! Может, мешок завязать какой случится или груз на багажнике тачки укрепить.

И что я такого сказал?! А Сенька надулся. Обиженно сопя, он принялся распутывать мне руки. Но хрен там, это оказалось труднее, чем связывать. Психанув, он с помощью ножа вернул мне наконец-то свободу движения.
Так что вы думаете, я ещё и виноват остался.

— Ты как всегда! Вот трудно тебе немножко потерпеть, да? Трудно? И потом, зря я, что ли, покупал всю эту хрень от полукосаря за моток? Ой! — тут он сообразил, что про стоимость ляпнул сдуру, но слово — не воробей.

— Что-о-о?! Моток верёвки, один — один! — за полкосаря? А их тут… — я принялся считать мотки: — два… пять… шесть…восемь… Да ты что, совсем страх потерял?!

И Остапа понесло. Разволновавшись не на шутку, я выдал такую красочную тираду, аж сам себе понравился.
Для начала заверил парня, что ценю его заботу о фундаментальности и антураже ролевых игр. А то, что это, как правило, сопровождается заоблачной стоимостью, ну так не в деньгах счастье, всё так. Потом подробно описал наши возможности в недалёком будущем, щедро делясь с Арсением надеждой на то, что накопленный им к этому моменту железнодорожный контейнер садо-мазо причиндалов прокормит нас некоторое время, если в скором времени моя контора развалится. Об этом с недавних пор любил разглагольствовать шеф, находя откровенно садистское удовольствие в возможности пугать подчинённых мрачными перспективами и шокирующими примерами трагических судеб предприятий нашего профиля. Я предположил, что можно будет оплачивать девайсами коммунальные услуги, к примеру. Или засунуть в бак вместо бензина.

— Представь, Сеньк, расплачиваемся на кассе в гипермаркете. Девушка, а девушка, а давайте вот за эту курицу я вам вместо денег бондажную ленту дам? Новенькая, в упаковке! И муха не сидела! Вы только представьте открывающиеся перед вами возможности! Никакой боли! Никаких следов! Можно делать отличные кляпы и повязки на глаза! Волосы и ресницы не выдирает, проверено! Можно вообще всё тело вместе с головой обмотать, причём без риска устроить тотальную эпиляцию! А самое главное, девушка, мне каждая упаковка этой будь-она-проклята ленты длиной в девять — в девять! — несчастных метров обошлась почти в косарь, а вам она будет стоит всего-то один цыплёнок за сто рублей по акции! Что? Вас чёрный цвет смущает? Возьмите красную! Синяя есть! Бесцветная! Всё есть! Всё, черт возьми, есть! Ведь мой парень скупает их по принципу «а шоб було»! Даром, что ему лента уже при первом использовании не приглянулась. Но ведь есть такое слово — хочу! Хочу и буду! А верёвки? О, это же тот случай, когда ни в коем случае нельзя отходить от гламурности! Всех цветов радуги, силиконовые, хлопковые, джутовые, тонкие и толстые! Есть пятиметровые по четыре сотни! Восьмиметровые немного дороже. И, по традиции, почти всё в упаковках! Почему купили, но не использовали? А потому что гладиолус. Потому что на обвязку, как выяснилось, у нас терпения не хватает. Но опять же, мы «чай, не лаптем щи хлебаем, понимаем, что к чему!». А если, не дай бог, приболеть? Предложим провизорше страпон? Почему бы и нет! Новенький! Ни сантиметра в жопу!

— Ты мне до конца жизни будешь этот чёртов страпон вспоминать?! — огрызнулся Сенька, собирая верёвки в одну кучу — большу-у-ую такую кучу.

— И буду! Буду, балбесина ты эдакая! Это же надо, на кой чёрт ты вообще его в дом приволок!

— Ой, всё!

И правильно, как ещё можно оправдать глупость, как не этой универсальной и содержательной, в кавычках, фразой. Сеньке эту штуковину предложили на каком-то сайте интим-товаров за полцены, как постоянному клиенту. Арсений, практичный малый, тут же согласился на «выгодное» предложение. Ремней на фото он не разглядел, значение слова понимал смутно, предположив, что это новый вид дилдо. Но, боже мой, вы бы видели его лицо, когда он, получив коробку от курьера и открыв её восторженно, как ребёнок долгожданный подарок, взял изделие в руки и, рассмотрев поближе, понял, наконец, что к чему. Вспоминая тот момент, я неизменно ржу.

Убрав мотки верёвок с глаз долой и совершив успокоительную пробежку по квартире, Арсений подошёл ко мне и с достоинством непонятого современниками гения важно промолвил, что отсутствие интереса к экспериментам и зашоренность сознания тормозят прогресс человечества. И что нужно быть смелым, чтобы отважиться воспринимать мир во всём богатстве его красок и побороть свою низменную уверенность в том, что путь познания нового, пусть и тернистый, изобилует исключительно вакханалией рисков и ожогами неудач.
А потом величественно поднял голову и вышел из комнаты.
Я охренел. Впрочем, чему тут удивляться, с его-то страстью к чтению. Но если честно, я горжусь своим пацаном. В его возрасте чаще всего не очень-то любят читать, а вот Сенька без книг не представляет жизни. Оттуда его богатый словарный запас. И неисчерпаемый источник идей.

Но я отходчивый, да и люблю его, дурака. Была у меня мысль мониторить наш бюджет, в свете последних событий, но и она быстро растворилась: что ни говори, Сенька прижимистый в расходах, а все эти его игрушки — ну что ж, у каждого свои слабости. Кто-то модельки собирает, кто-то на спиннинги зарплату спускает, а у нас коллекция вот такая. Перед гостями, конечно, не похвастаешься, но ведь показуха не главное, правильно? К тому же я надеялся, что после неудачи с верёвками Сеня поумерит свой пыл. Но не тут-то было.

Оказалось, что ещё до того случая Арсений задался целью — дословно: купить настоящую плеть. Что он и сделал, не мудрствуя лукаво — нашёл в сети мастера по производству кожаных девайсов и заказал у него какой-то супер-пупер эксклюзив. И вот пришло время забирать заказ, о чём Сеня меня и осведомил.

Приложив все силы, чтобы не приложить парня после его слов, я постарался убедить себя, что теперь-то делать нечего — не кидать же чувака, потратившего своё время, труд и материалы. Хошь-не хошь, расплачиваться надо. Но кое-какие моменты я уточнил.
На мой закономерный вопрос, что в таком случае приобреталось им до этого судьбоносного решения, Сенька с неповторимым одухотворением начал чесать мне по ушам. Смысл его эмоциональной речи сводился к следующему: мы не имеем никакого морального права уважать себя, равно как и считаться личностями, более того, всё наше будущее существование сомнительно, если мы не обзаведёмся девайсами от истинного Мастера. Меня так ошарашила эта внезапно открывшаяся убийственная правда, что я не сразу обратил внимание на несоответствие употребления им единственного числа в разговоре о настоящей плети в начале его спича и множественного о девайсах в конце.

Но в моей памяти было всё ещё свежо воспоминание о стоимости верёвок. Узнав же цену за плеть, я потерял дар речи. Взял с полки первую попавшуюся книгу и, демонстративно завалившись на кровать, принялся внимательно читать. Пусть не думает, что из меня можно верёвки вить, бессовестный эгоист! Сеня присел рядом и посмотрел на меня как-то тревожно. А потом тихонько погладил мне колено и негромко посоветовал перевернуть книгу для удобства чтения. Ещё лучше — отложить её в сторону, он знает более интересное занятие. Так и получилось — и его изощрённые ласки, и всё, что за ними последовало, намного приятнее выяснения отношений. В душ после мы тоже пошли вместе.

Вскоре, примерно через час, мы подъехали к одноэтажному зданию, над одной из массивных металлических дверей которого красовалась позолоченная табличка «Перетяжка мебели. Все виды материалов» — именно там у Сени была назначена встреча с чудо-мастером, ваяющим, помимо прочего, волшебные плети.
И чтоб мне пусто было, если изготовителем девайсов не оказался мой старинный приятель Генка! Сколько лет прошло, но узнал я его в тот же момент, как порог переступил. Он меня тоже — сдавив в объятиях, Гена гулким басом вопросил: «Сколько лет, сколько зим?». Да уж вестимо, немало — давненько мы не встречались. Не то, чтобы общение тихо сошло на нет, как зачастую бывает с друзьями юности, как раз наоборот: Генка исчез из нашей компании внезапно. Говорили, он свалил в Европу к сестре, удачно выскочившей замуж, подрягался там, потом вроде бы в Москву подался, а после след его затерялся. И я был искренне рад встретить его снова.

— А ты зачем ко мне? Что у тебя, диван или кресла? — Гена логично предположил, что причина, приведшая меня к нему, из перечня официальных услуг населению.

— Мы за плетью. Я — Арсений, заказывал пару: флоггер и строгач, чёрные с золотом, — Сеня скромно выглянул из-за моего плеча.

Оплачивая заказ, мне хотелось провалиться сквозь землю. Одно дело выглядеть извращенцем перед каким-нибудь чужим мужиком, но совсем другое — перед когда-то близким знакомым. Но Генка смотрел на меня как ни в чём не бывало. Хотя чего я разволновался — наверняка его вторая сфера деятельности, изготовление авторских девайсов и общение с их заказчиками, закалила его в плане эмоций. Сенька что-то там говорил, что Шелест, а именно под таким псевдонимом творил Геннадий, — знаменитый и уважаемый в узких кругах Мастер. А через минуту я и думать забыл про свою репутацию в Генкиных глазах: из подсобки вышел ещё один друг моей бурной молодости — Никита. Вот кого я точно не ожидал встретить рядом с Генкой! После повторной бурной встречи я уж думал, что ничему не удивлюсь. Но, когда на мой вопрос: «Ты-то здесь какими судьбами?», Никитос приобнял Генку и, подмигнув мне, ответил:

— Вот именно судьбами, Гринь, ты прав. Уже юбилей скоро будет, как вместе, — челюсть у меня всё-таки отвисла.

Неисповедимы пути людские, воистину. Мы пили кофе и увлечённо обменивались новостями, а на прощание договорились обязательно встретиться в более домашней обстановке в ближайшем будущем.

Выйдя из мастерской обладателями эксклюзивной пары (а ведь действительно, то, что сотворил Гена — это произведение искусства, истинно говорю! Уж насколько я далёк от Темы и то потрясён и восхищён), мы отправились, конечно же, домой. Я был уверен, что Сеньке не терпится испытать флоггер и плеть. Но оказалось, ему не терпелось ещё кое-что. Подпрыгивая на ходу от любопытства, он завалил меня вопросами — откуда я знаю Гену и Никиту, был ли у меня с кем-нибудь из них секс и тому подобными. Почему бы и не рассказать, решил я. Только тут без пол-литры никак было не обойтись, да и обмыть эксклюзивное приобретение не мешало, поэтому по пути домой мы заехали в магазин, и вскоре под запотевшую бутылку беленькой и сварганенную на скорую руку закуску я устроил экскурс в моё прошлое. Уверен, преподавателей на лекциях Сенька не слушал с таким вниманием, как впитывал мой рассказ.

Кто привёл в нашу гоп-компанию Гену, сейчас уже сложно вспомнить. Всё, что я помню из того периода — то, что трахался я неистово и много, не особо разбираясь в партнёрах. Это было вскоре после моего развода. На развод же я подал на следующий день после того, как, сидя в глубокой тоске возле бабкиной клумбы, я, созерцая лилию, увидел вместо неё член. Мясистые лепестки, развратно раскрывшиеся, сладострастно выгибались назад и обнажали длинный упругий пестик с каплей секрета на влажной головке — я отчаянно, болезненно, мучительно жаждал мужского тела. Тогда-то я принял окончательное решение: ничего с моей гетеросексуальной семьёй, с моим недолгим браком, ловко навязанным родителями в целях излечить меня от гомосексуализма, не получилось. Вернувшись домой, я собрал шмотки под презрительное молчание жены. К её чести, она пренебрегла сопутствующим моменту скандалом, да и смысл? К тому моменту мы уже с месяц проживали как соседи, да и раньше страсти у нас не бурлили, несмотря на возраст: мне двадцать два, ей двадцать. В тот же день я уехал к Никите, который жил в то время с Димой. Или уже с Вадькой? Неважно.

Но даже среди разудалых ё*арей-террористов, коими мы тогда являлись, Гена выделялся, как баобаб в берёзовой рощице. И нет, дело не в его физической мощи. Внешне он как раз не слишком заметен — обычный парень, ростом метр с кепкой, неторопливый и молчаливый. Но что касается его члена… О, он достоин отдельного рассказа и лучше бы поэмы. Только вот стихоплётного таланта у меня нет, придётся прозой. Что ж, послушайте и вы.

Не сочтите меня за сумасшедшего, но, помнится, познакомившись с Геннадием ближе, я настолько ярко представил момент изготовления его Творцом, словно сам при этом поприсутствовал. Так и видел: сидел-сидел себе Бог однажды скромненько на облаке и ваял хомо сапиенсов. С раннего утра ваял, аж вспотел. Перед ним расставлены различные ёмкости с материалами, в одних черты характера, в других внешние данные. Но случился конец рабочего дня и, как следствие, усталость, снижение работоспособности, ну, вы понимаете. А так как Создатель в творческом порыве имел склонность увлекаться процессом, получилось в итоге, что к вечеру в банке с ростом материала осталось на донышке, в сосуде разговорчивости тоже не ахти, харизмы было на понюшку, а самцовости и того меньше. Зато в бутыли с размерами члена суспензии было дохера.
И вряд ли бог жадничал, скорее всего, он просто женщин в основном в эту смену ваял, потому и размеры мужского достоинства остались неисчерпанными. Я уже говорил про усталость. Так вот, у бога от перенагрузки дрогнула рука, и из той злополучной (для Генки) бутыли содержимого выплеснулось столько, что при разумной экономии этого хватило бы на пару дюжин мужиков. На пару дюжин х*ястых мужиков. Как вы теперь понимаете, размер достоинства Геннадия получился… Я даже затрудняюсь правильно подобрать эпитет, но постараюсь. Вот вы наверняка видели дымовые трубы крупных заводов: огромные, видные за много километров дуры, изрыгающие тонны копоти в небеса. Одна такая среднестатистическая труба — это примерно две трети Гениного х*я. Во всяком случае, половина точно.

Я-то знал об этой Гениной особенности и минуты, проведённые под ним, до сих пор вспоминаю с немалой долей гордости за себя. Ещё бы, я познал, что означает сесть на кол, когда не для красного словца сказануть, а убедиться на собственной жопе. С тех пор я на многое смотрю философски и никогда не пеняю на фортуну, ибо я везунчик, раз выжил тогда, это точно.
Никитос про габариты Геннадия не знал. Однажды погожим летним деньком, будучи в гостях у Никиткиных бывших однокурсников, супругов Ярослава и Эли, мы сидели с ним на новомодной на тот момент садовой качели и, монотонно покачиваясь, потягивали выдохшееся пиво. Чуть поодаль колдовал над шашлыком Гена. Вдруг Ник мечтательно выдал: «Хочу трахнуться с Геной».
Я протрезвел. Прекратив созерцать клумбу с обоссанными нами после пары вёдер пенного флоксами, я сфокусировал взгляд на Никите.

— Не надо, Никит. Поверь другу на слово — не надо, — и заботливо положил руку ему на плечо, подтверждая слова.

Никита упрямо покачал головой. Нижняя его челюсть самопроизвольно выдвинулась вперёд, а тонкие ноздри ломанного в драках носа раздулись — верный признак того, что хрен теперь Никитос от своих планов отступит.

— Никит, давай лучше я тебя трахну, а?

— Давай, — охотно отозвался Ник, радостно придушив меня в объятиях. — Но сначала — Гена, — сказал, как отрезал и отпихнул меня.
После Гены кого-то трахать, что в ведро член совать. Я честно пытался предупредить его, но куда там, парень и слушать не стал: если Никита кого захотел, рано или поздно быть ему выебаным.

— А дальше с его слов, — предупредил я Арсения и по новой наполнил стопки. — Но сперва выпьем за идиотизм и отвагу! Итак… — остограммившись, я продолжил рассказывать истории моей юности на радость подрастающему поколению.

Ник, затискав Генку в провонявших мышами сенях, назначил ему интимное свидание на чердаке старой, но вполне добротной избы. Чего его потянуло уединиться именно там — чёрт его знает, переклинило, видимо. В доме было несколько комнаток, пусть и маленьких, но, поди ж ты, Нику приспичило отдаться именно на чердачных опилках, о чём он и осведомил Генку, лапая его поджарое тело. Геннадию же было до фени, где, лишь бы срослось. Он втащил на чердак перину, две подушки с одеялами — приготовился к ночи разврата, ага. Тем временем Ник, зайдя в уличный душ, намывал себе задницу и член. Что-то напевал при этом и мечтательно улыбался — энтузиазм и жизнелюбие так и выплёскивались из него. Ещё бы, под крышей дома его ждал охренительный любовник, в чём Ник ни на йоту не сомневался.
Наконец, Никитос поднялся на чердак. Точнее, он впрыгнул в него в предвкушении фееричного траха. И тут же инстинктивно отпрянул назад, рискуя свалиться вниз и переломаться: на чердаке во всей красе стоял человеко-член. Не, не так. Перед ним стоял просто член, от пола до потолка. Вдруг кто-то, стоящий позади него, обеими руками обхватил эту трубу, пардон, член и, кряхтя от напряжения, наклонил чуток в сторонку. Наконец, обозначилось и лицо хозяина этого монстра, простигоспади, — им оказался Генаха: именно его сияющее лицо выглядывало из-за члена, игриво улыбаясь Никитке.

— Снизу быть не могу, у меня геморрой, — с места в карьер безапелляционно заявил Геннадий.

Ник нервно сглотнул, но рассудил, что убегать как-то не по-пацански. Спросил только:
— Как же ты живёшь-то, несчастный?

— Тихо сам с собою… левою рукою… — горько вздохнул Генка. И улыбнулся грустно. И прошептал приветливо: — Иди ко мне, малыш.

А затем со вполне очевидными намерениями стал приближаться к остолбеневшему от таких мансов Никитосу.

— Стой! — завопил Ник на всю округу. — У меня есть нереализованная фантазия. Я всю сознательную жизнь, можно сказать, только о ней и мечтал. Давай ты будешь дрочить вон там, у окошка, а я тут, возле лаза посмотрю. Достанешь кончей до меня?

Тут Генка обиделся и молча лёг на перину. А Никитос взял предназначенные ему подушку и одеяло и, соорудив лежбище подальше от Генки, но поближе к чердачному лазу (на всякий случай), улёгся тоже, радуясь, что легко отделался — жопа не порвана.
И уснул Никитос. И снилось Никитосу море.
Он покачивался на лодке, наслаждаясь солнышком. Тёплые лучи, пронизывая солёную воду, достигали дна, кротко одаривая своей лаской песок и камни и плавно перекатываясь по ним яркими бликами. Стайки маленьких ловких рыбок озорничали рядом. Казалось, опусти в воду руку, и они доверчиво коснутся её. Ка-а-айф.
Но вдруг, откуда ни возьмись, начался шторм, и на Никитку обрушился целый водопад. Вот откуда при полном штиле водопад?!
Захлёбываясь волнами и вопя от ужаса, Ник проснулся. И увидел прям над своей мордой лица заканчивающего оргазмировать, сладострастно подвывающего от нечаянного шанса кончить Геннадия.
Как Никитос орал матюгами, проклиная несчастного Генку, жители близлежащих нескольких районов наверняка помнят до сих пор. Вылив на себя целый литр хозяйского шампуня, Ник, выйдя из уличного душа, один хрен вонял Генкиным членом — я, давясь от смеха, не мог не подколоть этого Фому неверующего.

— Вот такая история про Геннадия, свет, Васильича, — завершил я свой рассказ. — Какая мораль в сей, не побоюсь этого слова, притче? — Сенька смотрел на меня широко распахнутыми глазами в немом восхищении моим талантом рассказчика. — А мораль в ней проста — на каждый х*й найдётся своя жопа! Вот и Гена нашёл своё счастье… Совет им да любовь с Никиткой, как говорится, — под эти слова я ловко допил остатки водки. — Да нужды в смазке не познать!

Сенька от моего рассказа поржал от души и окутал меня своими восторгами:
— Грих, ты та-ак здорово рассказываешь! Обожаю тебя слушать. Мне ни с кем в жизни не было настолько интересно. Вот почему ты книги не пишешь?

Я тихонько тащился от его словесных поглажек. Мы решили махнуть по пиву: заполировать водочку — не грех. И долго ещё разговаривали о том о сём, сидя в близлежащем парке на лавке.
Чудное творение талантливых Гениных рук так в тот вечер на деле и не испытали.

На следующий день случилась суббота, и с самого ранья раннего мы поехали в гости — на дачу к Сениной маме и бабушке. Вернее, в их загородный дом, как мадам Исаева, мама Сени, называла её, потакая своей причуде выглядеть респектабельно и аристократично. Дом с участком земли, заросшим всем тем, что не требует особого ухода: в основном одуванчиками, крапивой и лопухами, которые Сенька периодически скашивал газонокосилкой — уж больно нравился ему этот процесс. Ещё имелись несколько кустов и деревьев, посаженных бывшим владельцем, по совместительству одним из бывших мужей Нины Валентиновны. Когда-то давно ему хватило щедрости скоропостижно скончаться и оставить весёлую вдову хозяйкой свежепостроенного на тот момент дома в довольно престижном районе. Между кустами резвился ещё один член семьи: чихуа-хуа с королевским именем Чарльз — редкая по своей бесполезности и вредности животина.

Не понимаю тяги некоторых девушек и дам таскать за собой этих недоразумений. Ладно это было модно в средние века — люди тогда мыться не любили, и собачки, благодаря более высокой температуре тела, служили приманкой для вшей и блох. И руки после обеда удобно было об них вытирать — салфетки тоже не пользовались популярностью. Или сваливать проявления метеоризма на этих пустолаек, как вариант. Жрали-то всякую херню несочетаемую. Во! Может быть, в этом и причина популярности брехливых шавок? Хозяйка, скажем, налегала на капусту, а все неловкие для «высшего общества» моменты прикрывала собачкой.
Но с Чарликом у меня свои счёты — не простил я ему надругательства над Сенькиной игрушкой. Давно дело было, но запомнилось.

Мы гуляли в Прибрежном парке, и я выиграл в тире какого-то дурацкого слона цвета детского поноса. Сенька радовался, как ребёнок. Так, втроём, мы и заехали на обед к его маме — традиционный воскресный обед у тёщи, как я, посмеиваясь, называл эти визиты. И что вы думаете? Чарли, этот облезлый кабысдох и вредный же, скотина, увидев оставленного в кресле слона, тут же начал трахать бесправную зверушку. Прямо у меня на глазах. Я слегка отпихнул озабоченного. Он, врезавшись в противоположную стену, на бочок упал, лапками задрыгал и давай визжать на весь микрорайон. Даром, что тощий да немощный, голос у него, что пионерский горн на рассвете.
И тут же Нинвалентиновна, мама значит, как заорёт:
— Гео-о-оргий! Что вы себе позволяете?! — у этой голосина тоже немалых децибел, ещё бы, мадам — певица нашего областного театра оперетты. И не суть, что роли ей доставались кормилиц и горничных. Когда надо, высокие ноты брала легко и непринуждённо.

— Пусть ваш Чарли держится подальше от слона, — угрюмо предупредил я.

— Ах, как вам не стыдно, Георгий, стыдитесь! Стыдитесь! Чарли познаёт мир, а вы так жестоко его обрубаете! И вообще, Чарли — больше чем собака, но вам, бессердечному эгоисту, этого не понять! — и платочек к татуажу. И горестные всхлипы.

Я к Сене: гри, мол, как на духу, чего от меня твоя вражина скрывает.
— Ну-у, в обще-е-ем, мама, кагбэ-э-э…

— Арсений! — гаркнул я ободряюще.

—Это-не-Чарли-а-душа-покойного-Васильдмитрича-бесподобного-святого-человека-так-считает-мама, — выпалил парень одним духом. — Грих, ты это… Не обращай внимания, ладно? У каждого свои слабости, — ласково, как только он может, заглядывая мне в глаза, успокоил Сеня.

Я и не очень-то собирался. Значение слова «безнадёжно» я знаю. Только в следующий раз, который не замедлил случиться, я спросил, отчего же этот заблудший в цепочке перерождений Васильдмитрич не дрочит, к примеру, на постель своей супружницы, а воспылал греховным влечением к молчаливому слонёнку? Даже Бес не позволял себе подобного! Хотя проживание с нами вполне могло оставить на нём отпечаток.
Словом, мне, и так не питавшему восторженных чувств к мелким собачкам, знакомство с Чарликом добрых чувств к ним не добавило.
То же могу сказать и в отношении Нины Валентиновны — и к этой особе у меня тоже личная неприязнь. Из-за её отношения к сыну, конечно же. Вот только к ней своё отношение я старался не показывать — Сеня любил мать. Какая бы она ни была.

Надо сказать, выглядела женщина в свои сорок с небольшим блестяще. И не потому, что почти всегда, даже в домашней обстановке, была с ног до головы в стразах и блёстках, словно мясо, обваленное в панировке. Маленькая собачка до старости щенок, вот и она: миниатюрная, очень симпатичная и улыбчивая — так и притягивала к себе взгляды всех вокруг и, зная это, от души наслаждалась вниманием и восхищением. Тщеславная до мозга костей, она жаждала восторгов и видела комплименты себе любимой в любом проявлении вежливости. Но что являлось фактом - она всегда неизменно пользовалась успехом у мужчин. И я уверен, даже в глубокой старости она по-прежнему будет интересной для многих и заводить новых мужей.

Всю свою жизнь Нина Валентиновна искала Настоящего Мужчину, перебирая кандидатов на это великое звание с упорством золотоискателя, промывающего породу в поиске самородка. Как у Пугачёвой, помните? «Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил, всю зарплату отдавал, тёщу мамой называл, и к тому же чтобы он и красив был, и умён!». Одного этого перечня с лихвой хватит для понимания, насколько искомый субъект редкий и соответственно достойный занесения его в Красную Книгу.
Только вот для Сениной мамы даже этого было недостаточно, и она с отвагой Ясона и упорством Колумба искала Его среди всех возрастных категорий, темпераментов и народностей. Женщина совершенно точно представляла, каким должен быть Настоящий Мужчина. Но то, что наделила его взаимоисключающими чертами, не осознавала. Если вкратце, персонаж получался действительно мифический. Брутальный самец, склонный к многочасовому мытью полов и посуды. Немой оратор. Питающийся святым духом бодрый здоровяк. Мачо-подкаблучник. Воин-домосед. И всё это в одном человеке.
Поставленная задача найти идеал оказалась трудна, но мадам не сдавалась. Потому и получалось ежегодно приводить в дом нового мужа для себя и, соответственно, папу для Сени. Подумать только — каждый грёбаный год у пацана случался новый папа! Сколько их, бедолаг, перемолотых жерновами Нинывалентиновновой любви, скитаются по белу свету или канули в Лету — список занял бы целый раздел статистики. Формат данного ресурса, боюсь, не способен вместить всех имён героев, оказавшихся на деле подлецами-обманщиками, коварно скрывавших свои недостатки. Кто-то мало зарабатывал, кто-то много ел или пил, кто-то имел наглость требовать от служительницы Мельпомены выполнения домашних обязанностей.
Поиски сказочного мутанта, Настоящего Мужчины, не остановил даже тот факт, что папа Вася, случившийся у Сеньки в четырнадцать лет, воспылал большей любовью к сыну, чем к его матери — на целеустремлённости Нинвалентиновны это никак не отразилось.

Что привлекало в ней мужчин помимо внешнего лоска, остаётся вселенской загадкой. Она не варила им жирные борщи, не собирала по квартире их вонючие носки и не замачивала в старом тазу, не вселяла в своих мужей уверенность, что их члены о-го-го, не рожала наследников, не привечала их волшебных мам. Заставляла самих опускать сиденье унитаза, закручивать колпачок на зубной пасте и сморкаться исключительно в носовые платки.

Те, кому выпала честь прожить некоторый период своей жизни рядом с этой красоткой, не понимали своего счастья. Не давали ей внимания шестнадцать часов в сутки. Почему шестнадцать? Потому что оставшиеся восемь они должны были зарабатывать. Чувствуете разницу? Не работать, именно зарабатывать. Желательно ночью, пока супружница почивала. Чтоб ей раз только, проснуться, а денежка — хоп! — и входит в дом. И рвётся на всех парах, стремительнее любых алых парусов, к Нинвалентиновне в лапку.
И она не какая-то там собственница! Что вы, что вы. У мужчины должно быть увлечение, будь то хоть рыбалка, хоть футбол, хоть написание диссертаций — да что угодно. Она всегда проявляла щедрость и широту души в этом плане, снисходительно разрешая мужьям маленькие слабости — пусть он хоть на реку сгоняет, хоть на стадион, что ж она, не понимает, что ли? Мужчине нужно своё пространство — в этом она так любила назидать своих глупых подруг. Только не уточняла, что ночью, все хобби ночью. Впрочем, подруги — слишком громкое определение: в каждой женщине Нинвалентиновна по определению видела соперницу и держала руку на пульсе.

Мало кто делал для своих мужей столько, сколько настрадалась Нина Валентиновна. Но они неблагодарные, приземлённые эгоисты! И всегда, всегда, каждый день требовали еды — вот это было самое возмутительное.
— Анато-о-олий! (Владимир, Семён, Александр, Иван, Тимофей и т.д. и т.п.) Я на диете, — многозначительно заявляла Нина Валентиновна. Ведь на диету она садилась и ради мужа в том числе! Но этот мудак вместо того, чтобы поддержать её и самому поменьше жрать, требует тарелку супа. Верх наглости!
И все последующие доводы о богинеподобной фигуре Нинвалентиновны, виновато высказываемые тем или иным мужем, улетучивались в космос, не впечатляя адресата — мадам, прикладывая платочек к очам, изливала по телефону душу маме и подружкам. Мама всегда «предупреждала, какое это ничтожество, но её никто не слушал», подружки злорадно сочувствовали.
Ещё мужья требовали чистого дома и чистой одежды. Но тут хитрая Нинвалентиновна сделала ход конём — подраставший в её доме мальчик, по совместительству случившийся ей сыном, уже в раннем возрасте был приучен к уборке не только за собой, но и за матерью, и за всеми многочисленными мужьями.

Теперь вы понимаете мой уничижительный сарказм в отношении этой женщины. Но знаете, что я вам скажу. Сеня никогда не жаловался на неё. Ни разу не позволил критику или пренебрежение в её адрес, не говоря уже о высказывании более негативных эмоций. Подлинная картина Сенькиного детства и юности сложилась для меня по обрывкам его фраз, когда в том или ином контексте разговора от него требовался ответ и промолчать, при всём его желании, было никак. Деликатность моего парня всегда вызывала во мне глубокое уважение, окрашенное, тем не менее, возмущением, грустью и сочувствием. Почему подобных родителей дети часто любят больше, чем заботливых и любящих?

Но надо отдать Ниневалентиновне должное, наши визиты она любила. Возможно, этому способствовали многочисленные пакеты снеди и брендового алкоголя, доставляемые нами к её столу — мне не жалко, даже если так. К счастью, нас она не напрягала и внимания к себе не требовала — меня она отчего-то сторонилась. И правильно, нечего. Поэтому отдых в её доме, вернее, на берегу извилистой речки рядом с сосновым бором, был нашим с Сенькой излюбленным времяпровождением летними выходными. Вот и в тот раз мы от души накупались, порыбачили с лодки, объелись шашлыками, словом, всё было абдельмахт.
Вечером в гости зашли соседи, что почти всегда случалось при наличии хозяйки на даче. Знакомых у Нинвалентиновны хватало всегда — творческая личность магнитом притягивала всевозможных поклонников. Потом кто-то ещё подъехал, кто-то пришёл. Понятно дело, какой русский не любит застолья в душевной компании.
В общем, неплохо посидели: и песни пели, и байки травили - кто во что горазд. Я про охоту рассказал, умолчав, конечно, про подставу для Сеньки, народ на ура слушал.

Про своё красноречие за столом у Нины Валентиновны я вскоре и думать забыл, а Сене, как оказалось, моя внезапная популярность запала в душу. Ещё по пути домой он расспрашивал, какое впечатление на меня произвёл Митя. Митёк сидел рядом, и я непринуждённо общался ним в течение вечера, как и с другими гостями. Это Сенькин приятель детства, как я мог о нём плохо отозваться? Конечно, выказал симпатию к нему, мол, и умный, и красивый, и вообще загляденье. У Арсюхи не так уж много друзей, чтобы я про кого-то сказал плохо, и они вдруг, не приведи бог, перестали общаться. Но Сеня вдруг загрустил.
Если бы я знал, к каким последствиям приведут мои дифирамбы чужому парню, я бы придержал коней. Да я б обет молчания дал!

Через пару дней, когда я после тяжёлого рабочего дня сосредоточенно работал с несколькими документами, попутно переваривая ужин, Сеня подсел ко мне с ноутбуком.

— Смотри, симпатичный, правда? — на экране висела фотка какого-то молодого полуголого парня. Получив от меня утвердительное угуканье, Сенька почему-то не отстал. — А этот? — на другой вкладке застыл в позе бодибилдера ещё один красавчик. — А кто тебе из них больше нравится? Или этот? — очередным щелчком мне продемонстрировали томного блондина.

— Сень, да мне всё равно как-то, все вроде ничего так. А кто они?

— У них в анкете стоит, что они не против попробовать втроём.

— Ты их троих свести, что ли, хочешь? — мозг у меня не успевал за Сенькиной логикой.

— Нет. Это я для нас третьего выбираю, - опустив голову, тихо проговорил Сеня. — Так на ком остановимся? Смотри, этот чем-то на Митю похож, хотел бы его?

Мне понадобилось время осознать, что он не шутит, а как раз наоборот, абсолютно серьёзно предлагает мне выбрать парня, чтобы впустить его в нашу постель. Нашу, мать её, постель!

— Тебе не хватает меня? — где-то внутри начал разливаться холод, отдавая горечью.

Сеня аж подскочил — ему не пришло в голову, что первым делом я предположу этот вариант.

— Ты что?! Нет, конечно! Это я для тебя. Чтобы ты, в общем, нас... Ну просто привыкание убивает чувства, и я подумал, чтобы костёр горел, а не тлел, нужно в него постоянно подкидывать… — взглянув на меня, Сеня осёкся.

— Присядь, Арсений, — я похлопал по дивану рядом с собой. Сенька подсел ближе. — Послушай меня и постарайся услышать, а главное понять! — достаточно строго, даже с некоторой злобой, неожиданной, прежде всего, для себя самого, сказал я.

Может, не стоило так с ним. Но мне вдруг стало настолько больно за него, за то, что в угоду непонятно чему он готов наступить себе на горло и сделать то, что ему самому не нужно. Совершенно не нужно! И стало так важно, так необходимо, чтобы Сенька понял меня. Только бы правильно подобрать слова…

— Знаешь, у каждого человека существует своя система координат, определяющая его мироощущение, — осторожно начал я. — И своя точка отсчёта. Хорошо, когда человек корректирует её осознанно и в положительную сторону. Но самое грустное, когда она смещается сама, потихоньку двигаясь в минус. Ты и сам не замечаешь, как уходишь всё дальше. С каждым днём эта точка отдаляется, а вернуться к изначальной почти невозможно. Так происходит с алкоголиками, наркоманами — их движение в пропасть заметно окружающим, но не ощущается ими самими до последнего. Так же и с душой — она меняется по чуть-чуть, но неотвратимо. У тебя смещена точка отсчёта любви. Тебе её не хватало с детства. Очень не хватало, катастрофически. Настолько, что твой личный отсчёт ушёл в минус. Помнишь, как у Кэролловской Алисы? Тебе нужно бежать со всех ног, чтобы остаться на месте. Только это гонка без конца, Сень. И без шанса достигнуть финиша. Тебе мало той любви, что есть. Но и её ты панически боишься потерять. Не веришь, что тебя не лишат её. И что касается меня... Тебе проще поверить, что ты вызываешь у меня только сексуальное влечение. Или что я с тобой из жалости, из чувства ответственности - «мы в ответе за тех…» и бла-бла. Ты не веришь, что достоин любви просто так. Просто потому, что ты такой, как есть. Каждый человек имеет с рождения право на любовь. А ты особенно, ты более многих достоин её! Ты удивительный мужчина, прекрасный человек, искренний, чуткий, заботливый, понимающий, бескорыстный. И я по-настоящему люблю тебя.

С каждым словом я видел, как меняется выражение любимых глаз. Как постепенно настороженность и какая-то надсадная тоска разбавляются верой и покоем. Хотя я понимал, невозможно в мгновение ока избавиться от многолетних страхов. Я и не ждал такой разительной перемены в нём. Важно, что он не перебивал и воспринимал мои слова. Пусть мне потребуется ещё не раз повторять, пока он действительно поверит душой, но я не оставлю своего намерения. И не остановлюсь, пока не увижу нужного нам результата. Необходимого нам обоим!
Взяв Сеню за руку, я продолжил:

— Люблю всем сердцем, Сень, которое ты ранишь своими сомнениями. Мне грустно и больно видеть, как ты изводишь себя в попытках найти то, что у тебя и так есть. Можно обыскать всю комнату и не найти очки у себя на лбу. Я очень хочу тебе помочь. Не могу вложить в тебя уверенность, могу лишь доказывать свою любовь словами и действиями. Но этого всё равно будет мало, если ты по-прежнему будешь держаться за убеждение в собственной недостойности. Отпусти прошлое — что бы в нём ни было, это прошло. Сейчас ты любим и нужен — вот такой, целиком и полностью. А теперь иди уже ко мне, мой хороший.

Вечерние сумерки наполнили комнату. А мою майку наполняла влага — уткнувшись в меня, Сенька тихонько плакал. Впервые при мне. Мы долго так сидели, обнявшись, не говоря более ни слова. Они были не нужны.