Зажигалка

Снова перегорели пробки! Уже который раз он сидит без света. С каждым годом все становиться трудней и трудней. Опять заболела нога. Этой ночью была такая изматывающая боль, что пришлось сидеть и держать ногу в тазу с горячей водой, - только это немного помогало. Он полез за спичками на полку и уже при горящей свече вдруг увидел - зажигалку. Она лежала здесь давно, наверное, больше десяти лет, вся в пыли и паутине. Протер рукавом и попробовал зажечь. Она загорелась странным, мерцающим светом, и он вспомнил.
Прекрасный солнечный день на огромном, похожем на чашу стадионе, когда он только что отдал пас своему напарнику по команде, рев, как шум прибоя, болельщиков и крик комментатора: "Го-о-о-ол!"
Потом была резкая, все выворачивающая внутренности боль и, как в тумане, лица товарищей по команде, лицо тренера, большое, испуганное, круглое, озабоченное вид доктора и руки, сильные и бережно несущие его под негодующий рев болельщиков и трагическую тираду комментатора. Помнит госпиталь с белоснежными простынями и такими же белоснежными и бездушными, как эти простыни, медсестрами.
Ему было 22 года, когда он, мастер спорта международного класса, получил окончательный и жестокий приговор профессора: "Больше играть не будешь, перебиты сухожилия. С начало костыли, потом на всю жизнь палка".
Клуб, за который он играл, отнесся к нему с уважением - выделили квартиру, дали деньги, собес назначил приличную пенсию по инвалидности. Но футбол, его футбол, его наркотик, которому он был предан всю свою молодую жизнь, ушел от него, как уходит женщина от инвалида, тихо, предательски и бесповоротно.
Ушел из футбола и он, и больше никогда, хотя ему и предлагали тренерскую работу, даже не смотрел игру по телевизору, всегда выключая его в начале матча. После госпиталя к нему уже в новую квартиру, когда он был еще на костылях, клуб прислал к нему в помощь молодого фельдшера. - Звали его Петя, он только что окончил медучилище и должен был стать со временем доктором команды взамен старого, который вот-вот должен был уйти на пенсию. Был этот молодой человек красив, небольшого роста и с круглым, в веснушках, лицом, краснеющим при разговоре. Петя приходил к нему каждый день с начало на работу, а потом уже как к другу.
Один раз - это было перед Новым годом - они решили отметить праздник дома, и когда шла на кухне суматоха, что-то там шипело и кипело на плите, он почувствовал его взгляд и затем руку на своем плече. Рука его была теплая и зовущая, было странное ощущение не испытанного ранее тепла человека рядом. Тепло это было вызвано не состраданием, а чем-то другим.
Он повернулся и увидел его глаза, не давая себе отчета, обнял его и почувствовал, как его руки обвились вокруг шеи, ощутил его молодое тело. Это было странно никогда раньше ему ничего подобного, и представиться бы не могло.
Все время - тренировки, жесточайший режим, исключающий не только секс, но даже просто знакомство. Вся жизнь была расписана, как таблица игр. Они, обнявшись, прошли в комнату, Петя помог ему раздеться и разделся сам.
Потом была ванна с белым в цветочек кафелем и теплая струя воды, большая коробка конфет, бутылка белого итальянского "Чинзано". От всего этого - кружилась голова, и мысли растворялись в каком-то сладком-пресладком, с запахом лаванды, меде. На кухне что-то горело и выкипало, нужно было выключить плиту, но не хотелось вставать и выходить из этой истомы. Петя ловко выпрыгнул одним движением из ванны, что-то громыхнуло на кухне, появились сигареты и вот эта самая зажигалка. Они лежали в темноте на диване, курили, лилась легкая музыка, как сейчас за окном был январь, и только свет, такой же загадочный, мерцающий - когда он чиркал зажигалкой, чтобы прикурить, неясно вырисовывал контуры комнаты и все те же глаза, блестевшие и казавшиеся при этом свете такими большими и прекрасными.
После этой Новогодней ночи их отношения стали совсем иными. Он начал ходить в парк, и в скором времени они смогли поехать на экскурсию в Кусково.
Была ранняя весна, от ночных заморозков лужи были покрыты легким, ломающимся ледком. Они оставили экскурсантов, и зашли в небольшой ресторанчик с накрахмаленными, белыми, тугими скатертями на уютных маленьких столиках. Заказали, появившемуся, как из под земли, официанту: шампанское, икру, шоколад, пачку сигарет.
В почти пустом и прозрачном в это утро зальчике ресторана пела какая-то зарубежная певица - из машины, стоящей в углу; светило солнце сквозь легкие занавески, и на душе было так же прозрачно и светло.
Петя что-то говорил о том, что он должен скоро от него уйти, доктор команды ушел на пенсию, и он подписывает с игроками контракт на 10 лет, будет ездить на соревнования и привозить ему разные сувениры, они купят машину и станут путешествовать, поедут за границу и вообще все у них будет здорово.
Так все и произошло поначалу, как они мечтали в маленьком, пронизанном солнцем ресторанчике.
Потом была Петина женитьба, на дочери тренера команды. И вот уже как 5 лет, как он живет заграницей, у него двое детей, и вот как уже год не пишет ему совсем.
Он научился делать клетки для птиц, они получались у него прямо как произведения искусства, ездил с ними раз в неделю на Птичий рынок и стоял там с такими же, как и сам, торговцами птицами, рыбками, всякой всячиной. С ними было легко, он забывался, иногда только становилось грустно от воспоминаний и от того, что он остался совсем один.
Нет, пить он не стал - не пилось. Женщины, которые его жалели, а многие бы остались с ним рядом, были в тягость, он их почти не знал. Вот только, наверное, Надя, соседка по площадке, которая заходила к нему почти каждый день. Она работала на почте, в соседнем доме, и уже пять лет это был единственный человек, которому он мог сказать все.
Еще у него был случай: как раз, гуляя в парке, он увидел собаку. Она барахталась в ледяной воде и погибала, он вытащил её из проруби. Собака была лохматая, какой-то адской смеси шпица и бог весть чего, бежала за ним до самого дома, иногда забегая вперед, оборачивалась и, виляя хвостом, ждала. ОН назвал её "Торпеда" в честь своего футбольного клуба, и она жила у него, там, за шкафом, в прихожей.

При свете зажигалки он покрутил пробку, загорелся свет.
Пришла Надежда. На кухне они пили горячий кофе и из репродуктора неслись стихи: "Остались от тебя на память у меня, портрет твоей работы - Пабло Пикассо".
Он еще раз зажег зажигалку, прикурил и забросил её на полку...