Alter Ego — Обретение любви ( главы 26 - 28 )

Глава 26 Танец жизни

Сергей открыл номер, щелкнул выключателем. Они жили в центральном секторе у Кати, на десятом этаже. Хотя официально у каждого была своя комната – эта, с балконом и видом на Москва реку нравилась им больше.
Вечер был теплым, ни дуновения ветра не тронуло штору, когда Катя открыла балкон.
- Темно совсем, а дома все в огнях. - она вышла, оперлась на перила, смотрела на реку, на светящиеся полосы речных трамвайчиков, на бусы уличных фонарей, яркие неоновые щиты, меняющиеся надписи на стенах высоток. – Красиво. Огромный город, я не привыкла к такому. И не хотела бы… а ты?
Она не признавалась, но слова Николаева все еще пугали ее. Вдруг Сережу не отпустят?
- Что я? – Сергей тоже вышел на балкон, обнял ее сзади, прижался, поцеловал в макушку.
- В Москве хотел бы жить?
- Нет, в Москве ни за что. Питер люблю, да. Но жить… не знаю, теперь, после Голландии наверно нет.
Ему и в голову не пришло, что Катя может подумать не хорошо. Богатая наследница, почти принцесса, а он? Как тут не упрекнуть партнера в меркантильности, уже был такой, да и не один.
С кем-то другим Сергей осторожничал бы, сохранял защиту, но не с ней. Для нее давно открылся весь и не опасался подвоха, злых слов. Он был уверен, что Катя не причинит боли.
- Это потому, что ты в Петербурге плохо жил? В хрущевке? – спросила она.
Сергей снова вспомнил свой угол в общей с матерью и отцом комнате, стену с трещиной, скрипучий диван с жесткими пружинами, убожество, нищету…  и понял, что не это определяет его ответ.
- Нет, не потому, что плохо жил. Другое.
Он молчал, подыскивая слова. Как сказать ей о той связи, что сразу и, вероятно, навсегда возникла между ними, о том, что он жизни не мыслит вдали от нее. Танец? Да, конечно, но…если бы сейчас отняли танец, то связь и желание быть рядом осталось. Покой, вот что он ощущал с ней. Не стоячее обывательское болотце, в покое этом, как в надежной оболочке жила и билась томным желанием страсть. Она возрастала и не вмещалась уже в границы образов, порожденных танцем. Одна душа на двоих… одна Жизнь… Оставалось завершить, сделать близость совершенной. Отдаться и обладать неистово жаждал он и боялся.
Сергей вздохнул, трепет прошел по его телу, Катя сейчас же прильнула теснее. Теперь и отвечать ничего не надо было, она поняла.
Он осторожно за плечи развернул ее к себе, стал целовать в мягкие податливые губы, пьянея от их покорной нежности.
- Люблю тебя…вот почему, - шептал он в них.
Катя молча обнимала, путала его волосы, гладила плечи. Он знал ее руки, тысячи раз знал их! И, как в первый раз узнавал. Каждое ее знакомое прикосновение оказывалось новым. Обжигало, обнажало душу. И ничего не было сейчас, кроме этих женских рук.
А Москва мерцала огнями улиц и набережных, затмевала звезды небесные рубиновыми кремлевскими, дышала июльским теплом. Огромный город и в нем двое, между небом и землей, между надеждами на счастье и страхом потери. Когда любишь - боишься потерять…
- Идем ляжем, Катюша, я хочу без одежды.
- Да, да, - выдохнула она, а сама обнимала все крепче. Я ревновала тебя сегодня к Эгле, так глупо, глупо, - Катя засмеялась, откинула голову, заглянула в его лицо. – Ты красивый… и весь мой…
Сергей приподнял ее, понес в комнату на постель. Раздевались они медленно, наслаждаясь и этим, продлевая ожидание.
- Мы и свет не погасим, - спросила Катя?
- Как ты хочешь? – Сергей совсем раздел ее, положил на спину, целовал грудь.
- Не знаю…аааах…еще…
- Тогда погасим…я сейчас.
Он встал, в три шага добрался до выключателя, попутно сбрасывая с себя рубашку и стягивая майку. Брюки снял на обратной дороге, уже в темноте. И снова лег к Кате, накрывая собой, сплетаясь ногами.
Она развела бедра, выгнулась под ним. Это тоже был танец, древний, как ночное небо, новый для двоих, стремящихся стать одним.
Сергей никогда не был с женщиной, а Катя не знала мужчин, в этом они оказались равно невинны. Но страсть вела их, предназначенное природой совершалось в целомудренной тишине, нарушаемой прерывистым дыханием и невнятным шепотом. Они вскрикнули одновременно и замерли, пораженные обретением друг друга.
- Теперь весь твой… а ты моя, - шепнул он, - прости… больно только в первый раз… - и виновато касался в темноте ее губ и щек, гладил брови. – Ты красивая.
- Разве ты видишь?
- Да. Самая красивая из всех женщин на Земле. И я хочу тебя очень сильно.
- Я чувствую, - по голосу Сергей понял, что Катя улыбается. Он смутился, хорошо темно и она не заметит. Он действительно безумно ее хотел и с трудом сдерживался, чтобы не взять со всей страстью. Желание накрывало горячей волной, скручивало в узел. Не позволяя этому возобладать, Сергей стал двигаться медленно. Она была тесной, восхитительно тесной и нежной, он раздвигал эту тесноту, заполнял собой, содрогался в ней, чувствовал ответный трепет и подходил к последней черте…такого он никогда не испытывал. Близость с Катей потрясала, он хотел бы отдаться совсем, но стремление уберечь ее было сильнее. Сергей вышел умоляя
- Возьми его, Катюша, прошу…
Она поняла обхватила руками, сжала и он кончил в ее ладони так сильно, что перестал видеть, слышать. Это было как обморок. А потом ее голос
- Сереженька, милый… и частые быстрые поцелуи…
Катя плакала Сергей обнимал ее и повторял:
- Я люблю тебя…люблю…
Все остальные слова он забыл.
Катя все плакала, обхватывала его за плечи. Как током ударило — он причинил ей боль. Ладони Сергея быстро прошли по ее спине, ягодицам, бедрам. Простыня под ними была мокрой... теперь и руки его тоже...Как он мог! Перед третьим туром...
— Катя, Катюша прости! Что я наделал...прости, тебе очень больно? Так не будет, это в первый раз... Не плачь, дай я свет зажгу посмотрю. Он потянулся к прикроватной тумбочке, нащупал выключатель лампы и не смог. Катя разомкнула кольцо рук, повторяя движение Сергея прошла ладонями по его телу, сверху вниз, от плеч к бедрам, а потом выше. Сердце у него зашлось от этого, и он потерял дыхание, как после вариации.
— Дурачок ты любимый... Я и сама хотела. И не сильно больно. А ты большоооой. Она совсем перестала плакать, захихикала, сжала ладонь. Сергея выгнуло от этого, он втянул воздух, замычал. Катя прижалась, спросила тихо: — тебе хорошо со мной?
— Да...никогда так не было. Я просто... 
Он не находил слов.
— Что, что скажи?
— Я... Как будто вошел в тебя... Нет, не в том смысле, в том тоже, но я про другое... Ты меня смущаешь!
— Пожалуйста скажи! Я хочу знать.
— Вошел в тебя бестелесно. Это как, вот мы бывает танцуем не прикасаясь, расходимся, но я все равно чувствую тебя... А тут было, как будто совсем одно, я стал тобой, а ты мной, это… как танец в его высшем, божественном проявлении.
— Как танец, - эхом отозвалась она.
— Я не представлял, что так бывает, а потом горячо и свет вспышками, в глазах как софитами залепили.
— Ой какой ты не романтичный, софитами залепили, разве принцы-рыцари такое говорят? 
— А какое?
— Нууу... Не знаю... Твоя роза так хороша, например.
— Какая роза?
— А- ха-ха... Катя перекатилась и легла на Сергея, обхватила его бедрами. — Та, которую ты так усердно поливал.
— Вот подожди, дотанцуем конкурс, и я покажу тебе, что значит усердно...
— Не сомневаюсь, — она целовала его и закрывала распущенными волосами.

Сергей ни с чем не сравнивал близость с ней. Все прежнее было сметено, ВСЕГДА, только Катя... женщина, которой он принадлежит душой, телом, танцем. Он не воспринимал иначе — соитие, как адажио под музыку тишины. Она звучала в нем, внутри, и теперь такой запредельный покой, они с Катей все еще не разъединились... Танец бесконечен, он дольше чем жизнь...

Проснулся Сергей от шума воды в ванной и сигнализации авто где-то внизу, на проспекте. Балкон распахнут, за окном светло, дверь в ванную приоткрыта. Он встал, пошел к Кэтрин, встал под душ вместе с ней. Знакомый запах черной орхидеи...теперь он приобрел для Сергея еще один смысл, связался с прошлой ночью. 
— Можно я все-таки...
Она молча взглянула на него, глаза широко раскрыты, совсем близко. И Сергей забыл, что хотел сказать. Он намылил губку, стал осторожно мыть ее плечи, грудь, белая пена ползла по телу Кэтрин, запах орхидеи становился сильнее. Сергей вспомнил озеро, Жизель... Потом Сашу...
Он не понимал почему эти воспоминания приходят, тревожат. Казалось бы, что особенного? Ну, было один раз, мало ли у кого с кем было, это все в прошлой жизни осталось, Саша, конечно, обо всем забыл и Сергею давно пора.
О чем он думает, когда вчера...стоило вспомнить и дыхание пресеклось. Он не знал, что это может быть настолько острым, а ведь не мальчик. 

—Сережа?

—Да... Он закрыл глаза, подставил лицо под душ, и... ощутил ее руки там, где билось вздрагивало и разрывалось в нетерпеливом стремлении  желание близости. Оно возрастало, поглощало, становилось центром Вселенной – прочее бледнело и растворялось в нем.
—Нет, смотри, смотри на меня так! — велела Катя, Сергей подчинился, его потянуло за ту грань, где здравый смысл исчезает. — И когда танцевать будем тоже, смотри на меня так! — она задышала часто, обвилась вокруг него всем телом, целовала грудь, — я теперь хочу его, еще и еще...
Сергей понимал Катю лучше, чем она сама. Первая настоящая близость принесла только боль и неудовлетворенность, а знание о том, что должно произойти уже было, он научил ее раньше.

— И он хочет, только нельзя сейчас. Во-первых, пусть заживет, ты маленькая совсем там, - он гладил мокрые плечи, спину, пальцы следовали за струйками воды. 

— А ты большой, — ее пальцы следовали за желаниями. 
Сергей с большим трудом выиграл борьбу с собой, потянулся к крану, закрыл воду.

— Если я так буду смотреть, мы вообще танцевать не сможем. Я даже не представляю, как теперь будет, я все время... аааа... Катя, что ты делаешь! Нельзя нам сейчас.

— Ну почему, почему, почему?

— Птичка ты моя, или рыбка... Дай вытру тебя... Нельзя потому, что ноги держать не будут. Я знаю, как это бывает, ни прыжка, ни туров. 

— Откуда ты знаешь? — она все целовала, и смеялась, и ласкала его, наслаждаясь властью над телом Сергея, — мне нравится, как ты стонешь и дышишь.
— Поверь, что знаю... Не балуйся, я не выдержу, — он поймал ее руки и развел в стороны, — давай волосы сушить, где твой фен? Потом позавтракаем и пойдем погуляем. В номере с тобой невозможно оставаться, я помру до третьего тура, или залюблю тебя до обморока.

— Как вилисы?

— Они затанцовывали, — Сергей все удерживал ее и смотрел в глаза. Катя притихла. Она привыкла доверять и подчиняться его рукам. Он отпустил, но тут же закутал ее в полотенце, подхватил и понес на кровать. — Сейчас вытремся хорошенько, высушимся, я тебе массаж сделаю, надо мышцы размять, чтобы ножки не сводило. 

Только тут они увидели на разворошенной постели большие пятна.

—Мы простыню испортили, Сережа! Горничная придет убираться, что же делать? Стирать?

— Выкинуть. Они дадут новую и счет выставят, здесь все-таки отель пять звезд.

— А можно так?

— Ты, как маленькая...  Да ты и есть... и чем я только думал! 

— Не головой! Я сейчас проверю.

— Не начинай, а то не распеленаю, — Сергей осторожно положил ее в кресло и сдернул с кровати простыню. — Матрас, к счастью, не пострадал. А то и его бы пришлось в окно выкидывать на голову Каменской. Ты не ревнуешь больше?
-- Нееет…

Они шалили, вытирались, целовались, сушили и расчесывали прекрасные Катины волосы, обсуждали вчерашний день и Стасика.

— Давай подарок ему купим? — предложила Катя.

— Давай... он ведь нас спас, сейчас бы уже чемоданы паковали в обратный путь.
-- Я очень люблю Стасика, он играет лучше всех. А как думаешь, хорошо это, что они с Максом?
-- В каком смысле? Что не с женщиной?
Нет, - Катя на несколько секунд задумалась, -- Максим тоже хороший, по-своему. Он старается, чтобы все получилось, но Стасику другое надо. 
--Максим жесткий, с ним тяжело бывает, да. Ладно, разберутся они сами, - Сергей избегал углубления в эту сомнительную тему, он не знал, как говорить с Кэтрин о Максе. Она часто удивляла его способностью без смущения затрагивать такое, о чем другие молчат. И это с первых часов знакомства. Может быть потом они обсудят Макса и Стасика, а сейчас важнее всего то, что между ними самими. Сергей не мог сказать, что Катя – это его выбор, она данность, часть его, нечто обретенное в поисках. Совершенная красота. Как он мог сомневаться, оттягивать близость. Если бы можно было сейчас… но нет!
– А что покупать Стасу будем? Что он любит? – Катя достала из шкафа два платья белое и черное в горошек и раздумывала какое надеть.
- Что любит? Мне кажется только ноты. Надень белое, сегодня жаркий день обещали.

— Почему это! Концертмейстер тоже человек. Вот пойдем в город и посмотрим, раз тебе невозможно со мной в одном номере находиться. Да, я тоже хочу белое… день жаркий…мог бы сказать, что оно мне идет!
-- Тебе все идет, а лучше всего совсем без одежды. – Сергей картинно закрыл глаза рукой, - одевайся, а то я за себя не ручаюсь.
***
Завтрак плавно сместился к обеду, а прогулка затянулась, но Сергей уговорил Катю пропустить классику, даже вечером. Накануне третьего тура у них были выписаны еще репетиции на исторической сцене, а этот день он хотел провести с ней. В покое вряд ли, состояние влюбленности так накрыло обоих, что наверно и со стороны было заметно, но в счастливой праздности.
На улице на них оглядывались, но Катю это мало их тревожило, а Сергея и подавно. Они выбирали пешеходные зоны, бродили взявшись за руки по июньской Москве. Смотрели на фасады, витрины, вывески. В центре, у Кремля было много огромных фешенебельных магазинов, но за ними открывались старомосковские дворы.

— А мы не заблудимся? — забеспокоилась Катя, когда они далеко отошли от гостиницы и потерялись в поворотах и разветвлениях улиц.

— Язык до кремля доведет. Ну или Гугл-навигатор. Сейчас посмотрю где мы... А, так это Петровка, замечательно пришли, можно сдаваться властям.

— Почему?

—Ну как, разве ты совершеннолетняя?

— Мне восемнадцать исполнилось, ты же поздравлял и вообще, сейчас как стукну!

— Да шучу я, шучу. — он обнял ее, — На Петровке тридцать восемь Министерство внутренних дел, то самое. Но в Чеку мы не пойдем, давай свернем в переулок, смотри дома какие, старая Москва...

— Дворов нет вообще, одни стены, как в Испании. И все церкви, церкви. Ты был в Испании?

— Да, в Мадриде на гастролях, только улиц я там не рассматривал, утром репетиция, вечером спектакль. Там- то я ногу и сломал, прыгнул неудачно на чужой сцене.

— Бедный. Не думай про это, нельзя думать про плохое прошлое, тогда оно не прилипает.

Сергей хотел ответить, но из конца переулка, где возвышалась колокольня раздался тягучий медленный бархатный звук: " Боммммм" и поплыл над крышами. И еще удар, и еще, они следовали друг за другом, наполняя пространство и самый воздух вибрацией. 
— Звонят! Сережа! Я так люблю колокола. — Катя остановилась, вытянула вперед руки, закрыла глаза и поднялась на полупальцы, лицо запрокинула к небу...
Сергею захотелось приподнять ее сзади на воздушную поддержку, ближе к безоблачной синеве этого чудесного дня. Легкая она была, светлая.
Катя обернулась, встретила его взгляд и стояла так.
-- Сережа? Что?
-- Ничего, идем туда, посмотрим колокольню.
Они повернули с Петровки, оставили позади ярко розовый гладко оштукатуренный угловой дом с окнами-амбразурами, забранными решеткой. За домом поднималась глава церкви, но за забором. Этот церковный забор, сложенный из кирпича, вверху заканчивался характерными кремлевскими двурогими зубцами, под ними через равные расстояния опускались узкие щели бойниц. Забор  тянулся и тянулся, несколько входных арок были заложены, но одна открыта, за ней виднелся зеленый полисадник и поднималось раскидистое дерево, крона его выглядывала через забор сверху.
-- Ну точно, как в Испании! А стена крепостная, наверно древняя, брусчатка во дворе. И смотри, - Катя остановилась перед чугунным люком, тронула его носком, - узор какой чудной, фигурный. Подожди, я сфоткаю.
-- Да это же канализационный люк! Лучше стену с бойницами.
-- Нет! Мне вот люк нравится.
Через двадцать шагов от люка через широко раскрытую створку зеленых деревянных ворот, встроенных в глубокую арку Сергей и Катя увидели внутренний двор перед церковью. Просторный плац, выложенный каменными плитами, ограничивала арочная галерея, на плацу стояли легковые машины и самосвал.
-- Это монастырь наверно, стена какая толстая, метра полтора. Хочешь туда? – предложил Сергей.
-- Нет, в монастырь я не хочу, там вон стройка, все раздолбано, пылища, вперед пошли, до конца забора.
Метров через пятьдесят на другой стороне переулка они увидели маленькую церковь в строительных лесах. Рабочие штукатурили светло желтый фасад, и колокольню, ходили по шатким мосткам, переговаривались, перекрикивали пескоструйку, а над храмом, над свежевыкрашенным серым куполом возвышался золотой крест, он стоял на золотом шаре. На колокольне креста еще не было, только звонница. Храм был встроен в углубление двора, который в свою очередь огибал фасадом красивый краснокирпичный дом с узорчатой кладкой. С обеих сторон двора закрытые шлагбаумы, а здание храма за невысокой решеткой. На ней щит с надписью в центре.
Памятник Архитектуры
Церковь Сергия в Крапивниках. Усыпальница князей Ухтомских
1678 – 1679 гг  XVIII В
по периметру здания ведется видеонаблюдение
И еще какие-то написанные от руки объявления были приколоты на доске сбоку.
-- Церковь Сергия, это же твой святой! Надо зайти, Сережа, где тут вход?
-- Мне кажется и тут ремонт, - Сергей смутился, он и припомнить не мог, когда в последний раз был в церкви.
Но Катя ему выбора не оставила, она крикнула рабочему, который проходил над ними по лесам.
-- Здравствуйте, а скажите храм действующий? И где вход?
-- Действующий, действующий. Но служба только закончилась, а вход вон там, левее, если хотите животворящему кресту поклониться. – рабочий указал на угол здания, где к полукруглому козырьку была прицеплена запорошенная строительной пылью и заляпанная побелкой полиэтиленовая пленка, за ней скрывалась дверь. Как и все двери в этом старом переулке она была арочная.
-- Идем! Чудесно, открыто там. А, нет, постой, женщинам нельзя с непокрытой головой и хорошо, что я не в слаксах. -- Катя вытянула из сумочки белый шелковый шарф и набросила на распущенные волосы, -- Вот, теперь пошли.

Глава 27 Златы венцы

Сергей отвел мутноватую полиэтиленовую завесу, потянул дверь на себя и остановился на пороге, рука сама поднялась для крестного знамения. За первой дверью была вторая, та открывалась вовнутрь. 

- Сережа, а ты крещен? – зашептала у него за спиной Катя. 

- Да, - так же шепотом ответил он, - а ты? 

- Я тоже, меня Виктуся в церковь часто водила. Катя выскользнула из-за спины Сергея, взяла его за руку, - Войдем? 

Она тоже перекрестилась и они, продолжая держаться за руки переступили порог храма. 
Он был небольшим. Сводчатый белый потолок без росписи, икон на стенах мало. Что поразило Катю более всего, так это крест, воздвигнутый в центре, он поднимался до самого купола, а внизу уходил в холм, сложенный из камней, убранный живыми белыми цветами. Холм придавливал овальную плиту, очень похожую на надгробную. По бокам стояли два высоких светильника с лампадами и свечами. Катя отступила на шаг и крепко сжала пальцы Сергея. 

— Ты чего? – встревожился он.

--Не знаю…испугалась… крест, как в Жизели… 

— Правда похоже, может пойдем тогда? 

— Нет, не хорошо, надо свечку поставить, раз пришли. Давай купим… 

Слева от них, в боковом пределе стоял стол, нечто вроде прилавка с крестиками, иконами и свечами разной толщины, связанными в пучки. 
Сергей повел Катю к столу, а за ним сидела женщина в туго повязанной черной косынке и сером фартуке, поверх платья. Она глянула и руками всплеснула. 

- Матерь Божья, Царица Небесная, какие же дети красивые пришли! Вы верно к батюшке, отцу Дмитрию, он сейчас только литургию отслужил. Да я позову, подождите. 
И раньше, чем Сергей успел остановить ее, женщина снялась с места за столом и темной птицей метнулась в дверку сбоку алтаря.

В храме, кроме Сергея и Кати никого не было. Наверно, после окончания службы его закрывали. Сергей чувствовал себя не уверенно, но не плохо. Низкие своды не давили, а скорее отгораживали от внешнего мира. Через окна, забранные решетками с улицы проникало много света потому огонь свечей казался бледным. Белые стены и потолок еще больше высветляли помещение, делали его радостным. Даже большой крест, украшенный звездами, не угнетал. Это только сначала он казался странным посреди зала, а потом оказывался центром всего.
Чтобы не молчать Сергей спросил. 

— Что же мы священнику скажем, зачем пришли? 

— А он спрашивать и не станет, Сережа, можно ничего не говорить. Священник не бог, Виктуся меня так учила. 

— А зачем он тогда? 

— Как зачем? Передавать все, что Бог скажет. 

— Вроде мобильника? – усмехнулся Сергей. 

— Не смей здесь шутить! – одернула Катя, нельзя. Лучше подумай зачем пришел. 

— Строгая какая… Откуда же я знаю? Ты сказала, я и… 

Боковая дверь отворилась из нее пригнув голову вышел худощавый седой монах. Во всяком случае его черное одеяние было похожее на монашеское. Никаких украшений, плащей, накидок, или что, в представлении Сергея, должно быть на батюшках. Только черная длинная ряса и нагрудный крест.

Священник в несколько быстрых шагов приблизился, глянул на Катю, улыбнулся ей, благословил, она по школьному сделала реверанс, потом поцеловала отцу Дмитрию руку. Это вышло у нее просто и естественно. 
Сергей окончательно смутился, он все думал, что сказать, а священник уже смотрел на него. Не вопросительно, не выжидательно, а так, как будто все уже заранее знает, с чем Сергей пришел, но не осуждает и не сердится. Глаза светлые, спокойные, внимательные. 
Из-за седины только в первый момент он казался старым, но глаза – нет, да и лицо такое, можно сказать мужественное, вместе тем и благообразное, черты правильные, красивое, иконописное лицо. Бородка небольшая клином, как у Чехова. И сам на доктора похож, светский немного. 

— Здравствуйте, отец Дмитрий, извините, что побеспокоили, - начал оправдываться Сергей, - мы случайно зашли. 

— Здравствуйте. Никакого нет беспокойства. И случайностей у Господа не бывает, раз привел он вас сюда, значит по необходимости. 

Отец Дмитрий снова быстро глянул на Катю, она тут же взяла Сергея за руку, священник при этом чуть заметно одобрительно кивнул: «правильно делаешь» Катя обрадовалась и перестала бояться. 

- Скажите, а почему крест? – спросила она. 

- Это святыня нашего храма, Кийский Крест с мощами и камнями со святых мест, поклонитесь ему, испросите помощи и будет даровано по чистоте ваших просьб. 

- А за конкурс просить можно? 

- За что? – уточнил отец Дмитрий.

- За конкурс, я балерина, мы с Сережей танцуем, - стала объяснить Катя, и вот…чтобы все хорошо было, не за медали, а чтобы без травм. 

- Балерина, - еще более просветлел взглядом отец Дмитрий, можно и за конкурс, молитву прочтите и попросите в душе. 

- Я не знаю такой молитвы, - сникла Катя.

- А я научу…следует так Кресту молится «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство» А большая молитва святейшего патриарха Никона, который святыню воздвиг есть там у Креста в рамочке, идите, не смущайтесь. 

- Спаси Господи люди твоя, - повторила Катя. Отец Дмитрий снова согласно кивнул. Катя отпустила руку Сергея и пошла к Кресту, а Сергей остался один на один со священником. И не знал, что сказать, отойти за ней следом неловко было, а стоять молчать и того хуже. 
Отец Дмитрий заговорил сам. 

- А невесту вашу как зовут? 

И Сергей отвечал просто без удивления 
- Катя… Екатерина. 

- А вас? 

- Сергей. 

- И давно ли обручились? 

Сергей вспомнил Лейден, Весенние воды, прогулку и тот первый вечер, когда он просил Катю сать его женой. 
- Не так давно, полгода…даже меньше… 

- Это не мало. А в храм ходите? 

- Нет, - Сергей честно признался, врать не было никакого смысла, казалось, что отец Дмитрий не для того спрашивает, чтобы узнать, а чтобы Сергей ответы произнес. Кому то другому…Богу…

- У причастия давно ли были? 

- Даже не помню когда. 

- Значит и грехи не исповедовали. 

Сергей только головой покачал. 
Он посмотрел на Катю, она стояла перед Крестом сложив руки, знакомо, как умоляющая Мирту Жизель, много раз видел он этот ее жест. Нежный, беззащитный. И губы Кати шевелились, она шептала что-то свое, не молитву из рамочки. Сергей все смотрел и смотрел, отец Дмитрий ждал молча.
И Сергей понял, как озарение пришло – зачем он здесь. Рассказать…все как есть и спросить может ли он после всего этого быть с Катей. 

- А теперь вы не могли бы? Или…поздно уже, я видел там, на щите, исповедь только утром. – спросил он со странной уверенностью, что отец Дмитрий не откажет. 

- Можно и теперь, для благого дела всегда время. Подождите, я в ризницу схожу, а вы пока помолитесь. Молитвы знаете? 

- Отче наш. 

- Вот и помолитесь так. 

В разговоре их не было ничего нарочито церковного, отец Дмитрий не отгораживался, был открыт и доброжелателен. Исходила от него святоотеческая благость, но Сергей не знал, что это так называют. Он весьма смутно представлял себе процедуру исповеди, не помнил молитв и полагался лишь на свое искреннее и горячее желание спросить о себе и Кате. А для этого ему предстояло рассказать отцу Дмитрию всю свою несуразную жизнь.

Катя уже больше часа сидела вместе с той женщиной, которая встретила их на пороге таким странным возгласом. Женщину звали Ксения, она работала при храме, мыла, чистила, присматривала за церковной лавочкой и все знала про святыни. 

- Образ Сергия с мощами, и в Кресте мощи и камни с тех мест, где чуда происходили разные, - рассказывала она Кате, - но моя самая любимая Матушка Федоровская. Вот кто заступница семьям! Не иначе она тебя надоумила войти. 

Катя слушала молча, не переспрашивала. Беспокойства о том, что Сережа так долго с отцом Дмитрием разговаривает не было, скорее уверенность – все здесь правильно, а ей надо ждать. Мысленно она попросила: «Пускай все хорошо разрешится» и сидела слушала Ксению. Та говорила о каких-то книгах, даже пошла и принесла несколько, раскрыла показывала. Катя смотрела, но поверхностно, а на самом деле она прислушивалась к себе и к тому, как она чувствует Сергея. Здесь, под низкими белыми сводами храма она эту связь с ним ощущала физически, всей собой. Сейчас он метался, ему было больно и ничего изменить она не могла, только просить: «пусть все разрешится хорошо»

- Отец Дмитрий у нас недавно, до него другой настоятель, в самое трудное время, ох и трудное пришел. Тут склад был, церковное все порушено, кресты сбиты, усыпальница осквернена, - она перекрестилась испуганно, пошептала и продолжала, - Но с Божьей помощью все осилили, храм восстановили, памятником признали, прежний батюшка старался, бумаги эти выправлял. Приход мал был совсем, теперь потянулись. Ведь ничем святости изжить не смогли, также здесь благостно. Вот ты тоже это дуновение чувствуешь? Души достигает! Люблю я тут сидеть. Вот бы Господь меня отсюда призвал, каждый день молюсь об этом. Грех это, грех, отец Дмитрий увещевает, чтобы не просила смерти, нельзя. 

— Конечно нельзя! – Катя даже от мыслей своих отвлеклась, - зачем про такое просить? 

— Так ведь одна я, деток Бог не дал, в монастырь не пошла, крепости духовной не достало. Так вот и осталась, ни мирянка, ни монашка, хорошо в храме работа есть, а то и не знаю, как жила бы. 

- А почему вы так про нас с Сережей сказали, когда увидели – «дети»… какие же мы дети? Большие уже, — все-таки спросила Катя.

— Божьи дети. Вы в храм вошли рука об руку, как жених с невестой. Красивые, светлые. Я и подумала вдруг – вот бы венцы им! – она взяла Катю за руку, - А сегодня можно еще, потом пост начнется, а сегодня бы так хорошо. 

— Не знаю… вот так без подготовки? 
— Отчего же без подготовки. Сергея твоего отец Дмитрий сейчас исповедует и наставит и причастит, потом и тебя. Чего на Петров пост венцы откладывать? Ведь вы уже… - она наклонилась и заглянула Кате в лицо, но по-доброму, с участием. Катя с улыбкой потупилась, но руки не отняла и сказала.

— Да, мы с Сережей вместе. 
Обе они поняли, что это означает. 

— Тогда и думать нечего, просите батюшку! Я сразу поняла, что Царица Небесная вас не просто так привела.

В пределе за арками послышались голоса отца Дмитрия и Сергея и то как передвигают что-то. Потом шаги. Настоятель вышел первым, Катя увидала на нем облачение и удивилась когда же он успел переодеться. Но потом все ее внимание сосредоточилось на Сергее. Она теперь запоздало испугалась и смотрела, искала в его лице подтверждения, что все закончилось. Он выглядел усталым, глаза покраснели, но взгляд светлый. И улыбнулся застенчиво и счастливо. Катя вскочила со скамьи и забыв, что они в храме - бегом к Сергею, но смутилась, за руки его не взяла, но он сам сделал это и повел ее к окну. 

- Что, что? Серёженька? Что он сказал тебе? А ты ему? – спрашивала Катя и все смотрела, смотрела… 

- Это потом, я расскажу потом. Сейчас другое. Катя…Катюша… - он наклонился, спрятал лицо в Катины ладони, - давай поженимся, прямо сейчас. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты… - он стал целовать ее руки, - скажи да. 

- Да, да… конечно – да! – У нее и тени сомнения не мелькнуло, Катя ответила сразу, - но как же прямо сейчас, Сережа? Разве можно? 

- Отец Дмитрий сказал можно. Только ты тоже должна с ним поговорить, исповедаться и…ну, он сам скажет что. 

Сергей был растерян, потрясен и счастлив. Все совершалось быстро и как будто само, не по его воле. Но он стремился к этому неотвратимому, может и страшному и радостному. Он запутался в своих ощущениях, из них самым сильным и явным были свобода: от прошлого, темного, от всего, что угнетало, и - боль. Он душу наизнанку вывернул перед отцом Дмитрием, такое раньше случалось только на сцене. Образу Сергей мог отдаться, но чтобы самому про себя говорить, в страшном, глубоко скрываемом сознаваться и… раскаиваться. Никогда этого не бывало. 

Он и слов бы сейчас не нашел, чтобы рассказать Кате. Сергей устал, исповедь опустошила его настолько, что он не чувствовал облегчения. Душа по-прежнему металась и искала, рвалась к Свету, а значит к любви.
Отец Дмитрий присел рядом с Ксенией на лавке, где только что сидела Катя ждал, задумался, а потом опершись о колени медленно поднялся и сказал. 

- Найди, Ксеньюшка кольца, были у нас обручальные. И свечи достань венчальные с лентами, покров на аналой праздничный. А я венцы принесу.

Дальше, все, как во сне было. Сергей с Катей ждали на скамье, Ксения снова вышла из боковой двери и отвела их к самому входу в храм. Поправила на голове Кати шарф, а на плечах пряди волос.

— С божьей помощью, с божьей помощью, - приговаривала она. На самой Ксении уже не было серого рабочего передника и платок она сменила на светлый. — я вас сфотографирую на память, можно? — спросила она у Кати.

— Можно, да... Но как же будет? Я совсем порядка не знаю, — Катя  не смогла иначе выразить и сразу испугалась, что сказала не то, ведь не спектакль это. 

— С божьей помощью...

Алтарные двери распахнулись и  в это же время солнечные лучи потянулись из окон, просветили храм, легли на основание креста, солнце уже опускалось к вечеру. Но Кате казалось, что это для них небесный свет. Она перестала бояться, вздохнула счастливо. Теперь бы не расплакаться, но и слезы ушли, осталось ожидание чуда. 

Сергей принял свет, как знак, свидетельство того, что Бог услышал и...простил? Главное было сейчас не в прощении, а в обновленной душе, цепенела она в страданиях и темноте, а теперь очнулась и вот он — Свет!
Отец Дмитрий вышел к ним из алтарной арки, крестообразно помахивая кадилом. Аромат курящегося сандала был теплым и легким, позвякивала цепь кадила, парчовое облачение настоятеля  празднично блестело золотом. Он подал Сергею и Кате зажженые свечи, перевитые лентами, встал лицом к алтарю, начал читать молитвы на старославянском. Сергей слушал ровный, глуховатый голос, усиленный сводами, вбирал в себя, наполнялся им — и боль уходила, рана затягивалась. Он знал, что рубец останется, никому не дано забыть, останутся сожаление, раскаяние в том что он вольно, или невольно совершил дурного. Но теперь он не один, есть рядом и впереди сила, способная все изменить. И теперь у него есть Катя. 
Отец Дмитрий закончил молитву, поднялся к алтарю и тут же вернулся, он нес тарелочку с кольцами и начал обряд, прежде коснувшись кольцом лба Сергея и Кати, благословил и повторил троекратно.
— Обручается раб божий Сергей, рабе божией Екатерине. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
Потом Катю
— Обручается раба божия Екатерина рабу божьему Сергею. Во имя Отца и Сына и Святого Духа Аминь.
Они целовали кольца, и отец Дмитрий надел их — серебряное жениху, золотое невесте, потом  трижды поменял. И то, что было у Кати оказалось на безымянном пальце Сергея, а его — на пальчике у Кати. 
— Положи благословение сих перстней благословением небесным и пусть ангел твой идет перед ними во все дни жизни их, — сказал отец Дмитрий и повел Сергея и Катю за собой в храм.
Они переглянулись, оба искали подтверждения друг в друге: "так ли чувствуешь ты сейчас?  таже радость в тебе" И отвечали: " да, да..." также и отцу Дмитрию отвечали, когда он спрашивал
— Имаши ли Сергей, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Екатерину... Имаши ли Екатерина произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в мужья сего Сергея.
Сакральность и красота обряда была надмирной, белые стены храма и солнце и обеты, и золотые венцы...
И троекратно:
—  Господи наш, славою и честью венчай их!
И чаша с вином из которой отпили оба
—  Брак честен и ложе непорочно, ибо Христос благословил их в Кане на браке, вкушая пищу плотию и претворив воду в вино,— явив это первое чудо, чтобы ты, душа, изменилась.
Когда отец Дмитрий соединил их правые руки и покрыл священной тканью, а поверх положил ладонь и повел новобрачных вокруг аналоя, возглашая: “Исаие, ликуй…”, слезинки поползли по щекам невесты, а лицо жениха, одухотворенное внутренним светом было так красиво, что Ксения, прижав руки к груди, замерла пораженная им.
Сергей нежно, но крепко сжал пальцы Кати, всю свою любовь вложил он в это касание, которого оба жаждали с начала обряда. Когда же все завершилось и Сергею можно было поцеловать Катю он прежде стер губами слезки, а потом коснулся ее дрожащих губ.
— Ну ,что ты, Катюша... Милая... Ты жена моя теперь и перед Богом, и перед людьми...
— И ты мой?
— Твой...весь твой...
Они поцеловали иконы у Царских Врат, отец Дмитрий дал им приложиться к Кресту, передал венчальные образа Сергею — Спасителя, Кате — Богородицы. 
И вот, Катя и Сергей стояли перед алтарем, счастливые, растерянные, держались за руки и не знали, что делать дальше. Уходить из храма не хотелось, здесь в особом пространстве, отделенном от внешнего мира  жила их радость, их новорожденная общая душа и они боялись за нее. 
Отец Дмитрий  вероятно провидел их страх и понял, что отпускать новобрачных сейчас нельзя. Он совсем уже по родственному поздравил своих новых духовных детей.
— Счастья вам в супружестве, любите друг друга. И... приглаю вас разделить со мной трапезу, как же такую красивую пару отпустить, мы с Аксиньюшкой и не налюбовались еще.
Сергей посмотрел на него с глубокой благодарностью, как же много этот человек понимал скрытого и как легко разрешал узы сомнений, уныния, отчаяния. Он скупыми словами наставлений освободил Сергея, дал надежду. И ведь ничего особенного не было в них, но возросли они в сердце. 

— Спасибо, отец Дмитрий, мы с радостью, да, Катя? 

— Да, да... Только разве можно так?

— Отчего же я не могу пригласить вас в гости? Всенощной сегодня не служу,  облачение сниму и пойдем. И Ксеньюшка с нами. Здесь не далеко, один квартал, подождите, я скоро.

— Идемте, идемте! — стала уговаривать  Ксения, когда отец Дмитрий ушел в ризницу, — у батюшки такие альбомы есть с фотографиями со святых мест, и как храм наш восстанавливали, а вы про себя расскажете. Я тесто быстрое сотворю, спеку шарлотку с яблочками. 

— Спасибо! — Катя обняла Ксению, — Что за день сегодня чудесный! Как это все случилось с нами?

– С божьей помощью... от меня тоже подарок примите, из паломничества привезла, — она достала из нагрудного кармашка ладанку, - здесь на одной стороне Николай Чудотворец, а с другой Святое Семейство, и молитва между ними охранная для дома. Над входом повесишь и всех сохранит, кто с добром придет, а со злом — не допустит. Еще масло сандаловое, иерусалимское, аромат благостный. Возьми.

— Но самой вам не надо разве для дома?

— Дом мой здесь, силой Креста Животворящего охранен, иконами святыми. Бери и пойдем еще матушке Федоровской поклонимся. Вот кто семьи благословляет! Идем, идем...

Она потянула Катю за собой к иконе Богородицы, а Сергей смотрел на них.
Он задавал тот же вопрос — как это случилось с ним и Катей? В один день... Нет, они с первой встречи стремились к этому. И вот дарованы им златы венцы. Нельзя спрашивать, не надо, пусть останется тайным.

Глава 28  Маэстро, вальс!

Отец Дмитрий жил в соседнем переулке. Шли к нему не торопясь, говорили о ремонте храма, о том, что как поднимут на колокольню крест, снимут леса и  будет уже все закончено.
— Тогда и цветы и кусты насадим, — радовалась Аксинья.
— И школу воскресную откроем, детей в приходе много. Будешь с девочками вышивать. Она мастерица такая, даже иконы вышивает, — сказал свящнник.
— У меня мама тоже вышивает, - вздохнул Сергей.
По тому, как он переглянулся с отцом Дмитрием, Катя поняла, что и о семье Сережиной на исповеди они говорили. 
— Вот бы я хотела научиться. Только у меня терпения не хватит. Я первые годы мучилась, когда у палки надо было стоять, само трудное это было.
— У палки? Наказание чтоли? — переспросила Аксинья.
— Нееет! — засмеялась Катя, — это мы так станок называем, палка для балетных тренировок. Потом привыкаешь лет через пять уже и жизни без него не мыслишь, каждое утро встаешь к нему. Но в начале — ужас что такое. Педагог говорит с позиции не сходить, а у тебя то нос зачешется, то спина, то балетки сползли, то кичка растрепалась. 
— С каких же лет начинают учиться? — спросил отец Дмитрий.
— С пяти - шести, в семь уже и поздно бывает. От особенностей зависит, кто- то больше гибкий и растягивается легко, и выворотность хорошая, тем легче учиться. А кто жесткий — беда. Бывает и так, что начинают учиться все хорошо, а к старшим классам вдруг фигура меняется, или рост высокий, или вырастет, что не надо, - Катя быстро показала Аксинье что именно вырастает — дотронулась до груди, но тут же смутилась, что при отце Дмитрии заговорила об этом и прибавила только, — и все труды тогда даром.
— Вот страсти какие! Чтоже тогда бросать? - воскликнула Аксинья жалостливо.
— Или бросать, или всю жизнь у воды стоять. Ну...в последней линии в кордебалете, — пояснила Катя.
— Я ни первой линии, не последней не видала, — призналась Аксинья, — столько театров рядом, но не была ни разу. 
— Почему? Это вам запрещено? — Катя спросила и снов испуганно посмотрела на отца Дмитрия. Он даже рассмеялся и приостановился, чтобы ответить.
— Почему же запрещено? Какое у вас представление странное! Если не в пост можно и в кино, и в театр идти. Это мы так в храме заняты во все дни, что нет времени. Совсем нет времени, — сокрушенно развел он руками. 
— А было бы если, то пришли бы к нам на выступление? — Катя то боялась его, то нет, она сама понять не могла, что с ней происходит. Но это было хорошее, от отца Дмитрия только хорошее. Она освобождалась от каких- то глубинных сомненний, которые в ней были, неизвестно откуда она взяла это, что танец на сцене богу не угоден, что в церкви ей не место, как блуднице вавилонской. Впрямую Катя никогда об этом не думала, но, оказывается, сидело это  в ней. И так  ей хотелось, чтобы отец  Дмитрий согласился прийти и тем самым ее сомнения бы разрешил. 
Он ответил сразу:
— Пришел бы, конечно. А вы приглашаете? 
— Да! На третий тур, это уже на исторической сцене в Большом театре и под оркестр. Завтра мы репетируем, а послезавтра танцуем. 
— Чтоже  Аксиньюшка, пойдем в театр? - спросил отец Дмитрий
— Да куда мне? И что я надену?- смутилась Аксинья.
— Что в храме носишь, то и в театр наденешь. 
— Конечно! Сережа, что же ты все молчишь? - воскликнула Катя, — приглашай и ты! Мы очень просим, Аксинья. — Катя понимала, что один отец Дмитрий не пойдет.
— Да, мы очень просим, — стряхнул задумчивость Сергей, третий тур красивые номера. Если вы любите балет.
— Вот увидит и тогда скажет любит, или нет, — подвел итог отец Дмитрий, - пойдем, пойдем, а то посреди дороги стоим, людям помеха. Тут уже совсем близко, третий дом после сквера. 
Но домой попали они не скоро. В небольшом сквере, который одной стороной выходил на оживленную проезжую часть, а с другой был ограничен несколькими старыми московскими домами, расположился маленький уличный оркестр. Пожилые музыканты, одетые в подобие исторической  военной формы, но не понятно какого рода войск, стояли полукругом,  перед ними на земле был призывно раскрыт для пожертвованией  футляр от музыкального инстрмента. На черном бархате подкладки мелочь — скромная дань за труды. Музыкантов было восемь человек, в руках медные духовые  — выделялись оранжевым блеском волторна и замысловато закрученная туба и особенно привлекал внимание красными боками с серебряными стяжками большой барабан с тарелкой. Он стоял в центре групы. Именно барабан и явился причиной приостановки музыки. Маленькая девочка в нарядном цветастом платьице тянула за руку бабушку, или няню, с которой гуляла в сквере, девочка капризничала:
— Хочу бум! Хочу бум!
— Нельзя Кристина, что ты? — увещевала женщина, — не мешай людям!
— Хочу! — упиралась девочка.
— Почему нельзя? — доброжелательно отозвался седой усатый ударник, — иди сюда, сейчас я тебя начу, как делать " бум".
Остальные музканты рассмеялись, опустили инструменты. Девочка отцепилась от няни и подбежала к барабану, ударник показал ей мохнатую колотушку — палочку с обшитым белым мехом навершием. Девочка схватилась за мягкий шар.
— Птичка, пушистик!
— Нет, не птичка, смотри... Берем вот так, - ударник  повернул  палочку, правильно вложил в руку девочки и, удерживая выше, сам направил, — а теперь бум! Еще раз — бум! Давай...
— Бум, бум, бум! — Кристина приговаривала при каждом ударе и даже подпрыгивала. Сквер огласился гулким звуком.
— А вот, у нас еще и тарелка есть с педалью, — продолжал мастеркласс ударник, — жми ножкой, вот сюда...
" Дзынннннь" — расплескалась и поплыла наверх волна звука.
Бум, бум, бум, дзинннннь...
— Да у тебя талант! — девочка отдала ему палочку, —  Коллеги, сыграем для юного дарования! Иоганн Штраус, полька, — картинно обьявил ударник,  вероятно, он был и руководителем оркестра. Музыканты прилжили инструменты к губам, собрались в ожидании сигнала. Мохнатая палочка поднялась вверх, ударник, ласково усмехнувшись в усы, подмигнул Кристине, — желающие могут танцевать...
Они заиграли на редкость хорошо! Стройно, задорно. Кристина прыгала и кружилась, прохожие приостанавливались, улыбались, но когда музыка закончилась снова двинулись своей дорогой. Мелочи в раскрытом футляре не прибавилось. Сергей заметил грустый взгляд ударника, брошенный в сторону скуповатой публики. 
— А  как играют,  наверно пенсионеры оркестра Болього театра, не меньше, — сказал он Кате, — я бы еще послушал. Что за свадьба без музыки? А хочешь станцуем?
— Здесь!? — засмеялась она, да что ты?
— Почему нет? Поможем братьям по театральному цеху. Заодно и Аксинье покажем, как мы умеем.
Отец Дмитрий поддержал.
— Благое дело, — он внимательно смотрел на Сергея, как будто искал подтверждения сказанному в храме, только между ними и богом и возрастающему теперь в душе молодого человека. 
Не дожидаясь ответа Кати, потому, что еще когда звучала полька Сергей понял, что ей хочется танцевать, он подошел к ударнику и попросил: 
— Маэстро, вальс, пожалуйста, — и положив в футляр крупную купюру, вернулся к Кате. Он поклонился ей, как на сцене, она передала рюзачок и шарф Аксинье и плавно опустилась в низком реверансе, из которого Сергей за руку поднял ее. 
По удивительному совпадению музыканты начали играть вальс из "Коппелии".
Сергей и Катя знали этот номер, они весело и легко импровизировали, упрощали то, что невозможно было исполнить без балетной обуви и хорошего пола, но показывали красивые позы, воздушные поддержки и даже туры. Они танцевали друг для друга, для Аксиньи, отца Дмитрия, для музыкантов и...  для Москвы. Признавались в любви городу, счастливому дню и танцу. Это было так необычно, что уже никто не мог пройти мимо и к концу номера на тротуаре образовалась группа зрителей. 
В первом ряду стояла Кристина с няней, когда музыка смолкла все, и даже оркестр, дружно заоплодировали, а Кристина прыгала и кричала.
— Еще! Еще!
— Теперь, чтобы они не разошлись без пожертвований давай поклон, как учила Эгле, — шепнул Кате на ухо Сергей и вывел ее вперед. Катя едва удерживая смех картинно подняла руки, пародируя Каменскую. Они раскланялись зрителям, оркестру, друг другу, Сергей поцеловал руку партнерши и снова вывел ее " на авансцену",  по дороге глазами указывая крайнему трубачу на футляр. Музыкант быстро понял, выставил мерило зрительской щедрости к самому поребрику, а сам снял кивер и пошел по рядам. На черный бархат и в шапку посыпались монеты и купюры. Прохожие уже не помещались на тротуаре, от этого и на проезжей части образовался затор, несколько машин приторозили у сквера, навороченный джип, даже припарковался, из него вышел водитель с фотоаппаратом и начал снимать толпу.
— Что теперь делать? — спросила у Сергея Катя, продолжая раздавать улыбки и играть руками.
— Танцевать...
— Что танцевать?
— А давай тот номер, что нам парень из Виктусиной  студии ставил, сейчас я спрошу про музыку, любой джаз подойдет...
— Давай! Ой, там флик-фляк, а я в юбке...
— Я тебя быстро подкручу.
Катя продолжала раскланиваться, а Сергей отошел к оркестру.
— Ну, вы даете! Откуда взялись? Спасибо, ребята, я даже не знаю что сказать...спасибо! Я в жизни такого не видал! — ударник благодарно затряс руку Сергея. За спиной дирижера благодарно кивали остальные музыканты.
— Мы с конкурса балетного, — ответил Сергей, — и...у нас сегодня такой день, праздник. Сыграйте, пожалуйста еще, что-то в ритме... — он напел: — Тарам-пара, там-тарам парам, там...
— Ту-ру-ру, ру-ру, ру-ру, ру-ру-руууу... — подхватил первый трубач.
— Так это "Хелоу, Долли...",  — узнал второй, там еще тема есть, — он , — мы это играем.
— Вступление медленное, а дальше темп, — попросил дирижера Сергей и пошел по кругу, показывая жестами, чтобы расступились пошире. Встал на диагональ с того края, где так и оставались все время отец Дмитрий и Аксинья, улыбнулся им глазами, Аксинья радостно закивала, приговаривая.
— Красивые какие!
И прижимала к груди Катин рюкзачок. Отец Дмитрий улыбался в ответ молча. Сергей подал знак дирижеру. Музыка зазвучала почти одновременно с сиреной патрульной машины ГАИ, которая, мерцая сине-красной мигалкой остановилась у несанкционированного сборища людей и авто. Припаркованных машин прибавилось, к джипу пристроились еще три иномарки и две остановились на другой стороне улицы. 
В довершение всей этой суеты к скверу подкатил синий микроавтобус с надписью "TV Третья студия. Город и люди" из него выскочили двое парней и девушка в одинаковых сине-белых комбинизонах с такими же надписями на спине и груди, как на микроавтобусе. У одного из парней был штатив с камерой, вся команда решительно протолкалась вперед, через уже внушительную толпу. Штатив был установлен в тот самый момент, когда закончилось вступление и начался танец. 
Отец Дмитрий только головой покачал и сказал Аксинье
— Вот, шуму натворили.
— Но красота какая, батюшка, не видала я такой красоты! И в театре также?
— В театре лучше, а такого и я не видал. Смотри, вон уже милиция подьехала, не вышло бы неприятностей. 
— А могут быть?
— Кто его знает...
Но стражи порядка подошли сначала к телевизионщикам, а те, показали удостоверения и просили не прерывать "мероприятие". Гаишники видимых нарушений не усмотрели (парковка у сквера была разрешена) только попросили людей не стоять на проезжей части. И сами остались поглазеть на необычный перформенс. Мерцающая мигалка придавала действу еще более красочный настрой.
Сергею и Кате яркий свет был привычен, напоминал софиты. Музыка несмотря ни на что продолжалась и они могли танцевать!
Номер был современный, комический, с акробатикой, на публике они его никогда не показывали, да и не собирались. Выпускник "Черного тюльпана", молодой хореограф шутя поставил его для Кати и Сергея, чтобы они попрактиковались в новых элементах и поддержках, также Катя во что бы то не стало хотела научиться делать флик-фляк и фордер шпрунг. Ее безбашенная смелость ужасала Вику и восхищала зрителей. Сергей не позволял себе бояться за Катю, иначе он не смог бы отпустить ее в броске, дать полет на воздушных поддержках. Он не боялся, но ни на долю секунды не выпускал ее из рук, даже на расстоянии мысленно держал и знал — она уверена в нем и приходило головокружительное ощущение, когда в дуэте они становились одним, соединялись дыханием, чувством, мыслью. Потому им так легко было импровизировать. 
Зрители сопровождали аплодисментами каждый трюк. Им нравились герои этой танцевальной истории и песенка, спетая на четыре голоса медными трубами. Темп все убыстрялся. В финале сначала Сергей сделал флик фляк, потом подкрутил Катю, заключительные синхронные туры, поза и верхняя поддержка на плечо. Раскатистый звон тарелки потонул в криках, свисте и аплодисментах.
— Браво!
— Круто!
— Молодцы!
Сергей и Катя снова раскланивались. А мудрый трубач, который при появлении милиции предусмотрительно захлопнул футляр с выручкой,  теперь воспользовался толкучкой и беспрепятственно отнес заработанное к скромной автопромовской машине, что притулиась  в переулке.
Катя помахала зрителям рукой и хотела уже бежать к Аксинье и отцу Дмитрию, но на пути ее возникла решительная девушка в комбинизоне. Сначала девушка представилась Алиной Волковой, ведущей Третьей Студии, попросила сделать несколько фото с оркестром, потом, жестом фокусника извлекла микрофон, стала задавать вопросы музыкантам, а оператор снимал интервью на камеру. 
— Часто ли можно услышать ваш замечательный оркестр в этом сквере? Это традиция? — жизнерадостно стрекотала Алина.
Усатый барабанщик с достоинством отвечал за всех.
— Мы облюбовали сквер недавно, играем и в других местах. Взможно, концерты и станут традицией, полковая музыка нравится людям.
— Настолько нравится, что мы хотели бы пригласить вас на воскресный прямой эфир.
— Мы с удовольствием придем...
  Зрители тем временем обступили Катю и Сергея и тоже начали просить совместное фото, образовалась очередь и уже не удобно было уйти. Сначала Катя испугалась, она еще ни разу не сталкивалась с благодарной публикой так близко, но Сергей был рядом, он надежно обнимал ее за плечи и она успокоилась, заулыбалась. Алина Волкова переждала пока с танцевальной парой сфотографируется наряд ГАИ и приступила с расспросами.
— Неожиданно увидеть подобное выступление в старомосковском сквере. Расскажите, кто вы, как тут оказались и почему танцуете?
— Меня зовут Сергей, а это Катя, мы приехали на международный конкурс артистов балета, сегодня у нас выдался свободный день, пошли посмотреть Москву, услышали музыку, — Сергей отвечал за двоих, а Катя смотрела на него влюбленными глазами. 
— Услышали музыку и начали танцевать? — продолжала Алина.
— Именно так, балет для нас образ жизни, способ восприятия мира и выражения чувств.
— Как интересно и необычно. Честно говоря я думала это спортивные танцы.
— Нет, все-таки современный балет, номер ставил один молодой хореограф из Голландии.
— А можно задать вопрос вам, — Алина обратилась к Кате, — если балет выражение чувств, то какое именно вы передаете в этом танце.
Катя задумалась, словно прислушиваясь к себе, а потом с уверенностью ответила
— Радость! Одинаково исполнить невозможно, каждый раз будет что-то новое, но сегодня у меня радость, вооот такая большая, — Катя широко развела руки, — на всю Москву хватит.
— Спасибо, что поделились с нами, удачи вам на конкурсе. И надеемся еще увидеть ваши радостные танцы.
Оператор перевел камеру на массовку, потом на Алину и она в обьектив позитивно попрощалась с телезрителями. Когда же камеру выключили, то совсем другим, живым голосом сказала.
— Спасибо, я не представляла себе, что балет может быть таким! Обязательно буду болеть за вас.
Машины разьехались, народ стал рассасываться только теперь Аксинья и отец Дмитрий подошли поближе, а вместе с ними и дирижер.
— Тут такое дело, — замялся он, — мы за месяц столько не зарабатываем, выручили вы нас, на ремонт машины. Но все мы не загребем, поделимся.
— Да что вы! — засмеялся Сергей, — мы на вас чуть милицию не навели, начудили тут. Замечательно вы играете, невозможно устоять.
— И все-таки мы не можем так, не лабухи какие-нибудь, приличные музыканты. В Большом играли, но там...— он махнул рукой— и говорить не хочется. Многих стариков повымели, и нас не миновало. Но делиться надо, не по божески так на халяву.
— А тогда вот что, — нашелся Сергей, — храм Сергия Радонежского знаете?
— Это в Крапивниках? Конечно!
— Вот отец Дмитрий настоятель, если против не будет, то пусть наша доля на на новый колокол пойдет, или на другие какие нужды, на школу воскресную.
— Все, что от сердца жертвуется с благодарностью и принимается, — отвечл священик, — в любой день в часы когда храм открыт приходите.
— Ну, так и порешили, — обрадовался дирижер, — тогда пойду я, ребята погрузились уже. А... спросить хотел еще, что за праздник у вас?
— Обвенчались мы сегодня, — Сергей взял Катину правую руку, поднес к губам  и поцеловал безымянный пальчик с обручальным кольцом, потом в ладонь.
— Совет да любовь! Жаль инструменты упаковали, а то бы сыграли вам свадебный марш Мендельсона.
— Вы лучше сыграли... на счастье, — сказала Катя, — спасибо вам.
— Идем уже домой, детки, — попросила Аксинья, а то пирог не успею. Она накинула на Катины плечи шарф, а рюкзачок взял Сергей.
— Да, идем, — сказал отец Дмитрий, — теперь совсем рядом.