Соло над водой

Соло над водой (deep water soloing) - стиль скалолазания, когда восхождение совершается рядом с водой, в одиночку, без веревок или каких-либо других искусственных средств помощи.

Когда он, вслед за завучем, вошел в класс, меня посетило предчувствие. Предчувствие не чего-то определенного, конкретного, а просто Предчувствие. Я вдруг всеми фибрами своей души уловил, как в моем мире что-то сдвинулось, покатилось и набирает обороты.

- Познакомьтесь, - сказала завуч, - Это ваш новый учитель физики - Олег Николаевич Воронцов.

Класс замер, рассматривая незнакомого мужчину. Как это его занесло в нашу среднеобразовательную школу, где правили "три поросёнка"? Директриса, завуч и завхоз - три приземистые, пухленькие тетеньки пенсионного возраста немедленно отсекали все новое и нестандартное. А тут вдруг перед нами мужик, похожий на кого угодно, но только не на затурканного жизнью и безденежной работой школьного учителя.

Обычные джинсы и свитер. Руки в карманах. Короткостриженный. Широкоплечий. Трехдневная щетина на мужественном загорелом лице. Но больше всего меня поразили глаза. У пришельца был цепкий веселый взгляд авантюриста, корсара, искателя приключений, героя Ильфа и Петрова. Он присел на учительский стол и начал урок:

- Итак, кто знает, чем отличается физика от других наук?..

На перемене только и разговоров было, что о новом учителе. Мишка резюмировал общие опасения:

- Блин, похоже, придется учить...

Меня это тоже должно было волновать, но, почему-то, не волновало. Я вдруг поймал себя на мысли, что пытаюсь представить волосатая у физика грудь или нет. Вечно у меня какие-то мысли проскальзывали дурные.

Со скоростью света Воронец стал кумиром школы. Мало того, что он доходчиво и увлекательно преподавал, он обладал недюжинной харизмой и могучим обаянием сильной личности. До кучи он оказался мастером спорта по альпинизму, что сразило нас, впечатлительных ребят, наповал.

Я старался держаться в стороне от ажиотажа вокруг нового учителя. И не потому, что он мне не нравился, а потому что, напротив, нравился уж как-то слишком сильно. В его присутствии со мной творилось что-то невообразимое, и я боялся этой своей непонятной реакции. Пока он был в школе ребяческая неугомонная энергия била из меня ключом. Я разве что колесом не ходил, пытаясь привлечь его внимание. А в дни, когда у него не было уроков, на меня нападала апатия. Все казалось пресным и бессмысленным.

В классе я занимал нишу "неуправляемого отморозка". Это был мой метод выживания. Раньше, когда отца перевели в Москву, и я, цыпленок с цветами, отправился первого сентября в свою новую школу, то мне с первого взгляда на моих рослых однокашников, хищно посмеивающихся в мою сторону, стало ясно, что или я любыми способами вливаюсь в коллектив, или бить меня здесь будут нещадно. У страха глаза велики, возможно, я преувеличивал опасность. Но то, что репутация задиристого, безбашенного пацана помогла мне адаптироваться на новом месте - это факт.

Точно так же, заслужить внимание учителя мне казалось логичнее всего плохим поведением. Я никогда не приходил на его урок вовремя, а шумно вваливался с приличным опозданием. На вопрос: "Бартеньев, почему ты так припозднился?" Я мог, например, посетовать на сломавшийся автобус. Одноклассники, знавшие, что мой дом в ста метрах от школы, покатывались со смеху. На следующий день я "застревал в лифте". Пацаны валились под парты - я жил на первом этаже. И так далее, и так до бесконечности. Всем известны методы, как можно достать учителя, я перепробовал их все. Но Олег Николаевич не доводился, а, напротив, был единственным учителем, который заступался за меня на педсоветах. Этот Макаренко искал ко мне подходы.

Однажды Воронцов попросил меня задержаться после уроков. Ребята тут же обнадежили:

- Ну, Пашка, ни пуха! Ждет тебя очередная взбучка...

Только я этого не боялся. Мой отец общался со мной в имперской манере, по принципу: "Молчать, если хочешь со мной разговаривать!", поэтому к разносам у меня выработался стойкий иммунитет. А вот перед нормальным, дружеским разговором на равных я оказался безоружен. Вот уж не ожидал от себя, что столько сходу выложу. Даже самое сокровенное выдал, что пытаюсь рисовать "как Бердслей". И про то, что футбол ненавижу, но меня родители с детства гонят на поле.

- Паш, а сменить вид спорта не хочешь? Я объявляю набор в секцию по скалолазанию и хочу тебя пригласить. У тебя прекрасные данные - координация, выносливость... Я тут наблюдал за тобой на стадионе. Подумай... Мне, кажется, у нас с тобой получится...

Принять решение мне помог тяжелейший грипп. Вдруг все странные мечты, с которыми я боролся и давил на корню, будучи здоровым, накинулись на меня в температурном полубреду. Мне грезились, что мой озноб не от болезни, а от прикосновений рук физика. Но это были мои собственные руки и мои фантазии, из-за которых я кончал под одеялом по несколько раз на дню. Обманывать себя дальше стало бессмысленно: я гомо, и я болею Воронцовым. Встав на ноги, я пошел сдаваться в секцию, полностью сознавая, что я делаю это только ради того, чтобы быть рядом с Ним.

***

В мае следующего года, достаточно натренировавшись на скалодромах, мы поехали в Крым, на наши первые серьезные сборы на естественном рельефе. Это был мой выпускной год, и мама, которая уже заранее истериковала по поводу армии, настаивала, что ехать мне не стоит, а надо готовиться к поступлению. Наивная, даже если бы, в конце концов, родители не сдались под моим напором, я бы просто спёр у них деньги и уехал без разрешения. Две недели рядом с Воронцовым, если повезет, то может быть даже в одной палатке, да я за это бы душу продал.

На сборы ехали поездом. Дурачились, пели песни, набившись всей гурьбой в одно купе. Лучше всех играл на гитаре и пел наш руководитель. Он знал уйму песен и легко держал аудиторию, которую, впрочем, держать было несложно - девять обожающих тренера ребят с горящими глазами ловили каждое его слово.

Я залез на верхнюю полку и, затаившись наверху, обмирал от его низкого с хрипотцой голоса. И ничего мне больше не надо было для счастья. В какой-то момент я выскользнул в тамбур остудиться: у меня были припасены сигареты - запретный сладкий плод.

В полумраке тамбура, под стук колес и убаюкивающее покачивание, мне абсолютно всё казалось возможным, даже то, что когда-нибудь Воронцов прижмет меня к себе и скажет: "Что же ты молчал, что любишь меня? Мы столько времени зря потеряли".

- Что, Пашка, куришь?

Я обернулся:

- Нет. С чего Вы взяли?

Мне повезло - за мгновение до того, как Олег Николаевич появился, я отбросил сигарету.

- Дыхалку посадишь...

- Да, не курил я!

Его близость будоражила меня. Он приобнял меня за плечи и наклонился, принюхиваясь.

- Ну, ты ври, ври, да не завирайся.

Мы были там одни, он сам подошел ко мне так близко, а я безнадёжно любил его уже второй год. Сам не понимаю, как это произошло, я просто слегка качнулся навстречу и коротко клюнул его в губы. Он изумленно отпрянул. Замешательство было коротким. Почти тут же он расхохотался:

- Бартеньев, ты плохо кончишь!

Его слова донеслись до меня откуда-то издалека. Зато все остальные чувства были обострены до предела. Я сделал безумную попытку поцеловать его еще раз, уже по-настоящему. Он резко, и довольно грубо, оттолкнул меня.

- Ты что обалдел? Что это еще за игрульки?

Казалось бы, все ясно, но я еще на что-то надеялся. Не зная как передать то, что распирало меня изнутри, я рухнул коленками на засранный пол и обхватил тренера руками. В любой момент в тамбур мог кто-нибудь войти, но мне было по барабану. Воронцов же был одновременно рассержен и сбит с толку: "Как это воспринимать? Как очередную выходку трудного подростка или как объяснение в любви в пантомиме?" После минутного колебания Воронец отвесил мне оплеуху и ушел, холодно бросив через плечо:

- Кончай паясничать.

Сказать, что я был раздавлен - это ничего не сказать. "Чего я жду, на что я надеюсь? Он женат. Он почти в два раза старше меня. Я для него пустое место". Я чувствовал себя щенком, обделавшимся в центре ковра на глазах у хозяина. Но я держался за щеку, горячую от его удара и меня переполняла обида. Пусть я жалок и смешон со своим нелепым, никому ненужным обожанием, но поднимать на меня руку, он не имел права. Я ему ничего не сделал...
В купе я вернулся другим человеком. Озлобленным и несчастным. Я то думал, здесь ко мне относятся как к человеку, оказалось, ошибался. Первую из серии стычек я спровоцировал еще в поезде, на подъезде к Симферополю. Готовые к высадке мы сидели на рюкзаках и трепались ни о чем. Тренер в нашем разговоре не участвовал, был задумчив, озабочен.

- А ТЫ, Олег, что думаешь по этому поводу? - громко спросил я с нарочитым ударением на "ты".

Ребята притихли, переваривая неловкость ситуации: как можно Учителя, Тренера, Кумира и на "ты"? Я же смотрел, не моргая, Воронцову прямо в глаза. Нарывался, что называется. Подсознательно мне хотелось, чтобы он меня осадил. А еще лучше, чтобы ударил, а вообще шикарно, чтобы выеб в наказание. Он первый отвел глаза:

- Да, забыл вам сказать... Здесь мы не в школе. Теперь мы одна команда и вы все, как и Паша, можете называть меня на "ты" и по имени.

Это было начало. Полагаю, Воронец проклял день, когда пригласил меня в команду. Я дерзил, грубил, цеплялся по поводу и без повода, втягивая наставника в препирательства и, тем самым, расшатывал дисциплину в коллективе. Мораторий объявлялся только на время тренировок и соревнований. Когда Воронцов с голым торсом, загорелый и мускулистый штурмовал стенку, мне было не до чего, а хотелось кататься по земле и выть. С невероятным усилием я делал безразличное лицо и отворачивался. Зато я мог смотреть на его туристические ботинки, на его майку, на его рюкзак... И у меня в этот момент горько щемило в груди. Замечал я и то, что и тренер за мной постоянно наблюдает. Очень часто я ловил на себе его пристальный изучающий взгляд.

Однажды мы вдвоем с Воронцовым складывали оттяжки и веревки. И вдруг он сказал:

- Прости меня за пощечину. Виноват, не разобрался...

- В чем?

- В том, что ты, очевидно, неудобная персона для нашего мужского коллектива...

- Что Вы имеете ввиду?

- Ну не надо, не надо делать такие круглые невинные глазки.

- ..?

- Лучше признайся к кому ты еще, кроме меня, приставал?

Я летел вниз к лагерю, не чувствуя ног. Где-то глубоко в горле застряло рыдание. Оставалась еще неделя сборов, и я не представлял, как я ее выдержу. Эту неделю мы должны были провести на новом месте и на этот раз, как-то само собой так получилось, что я попал в одну палатку с тренером. Я торчал у костра до последнего, предоставив Воронцу и Сереге с Мишкой, самим устроить "лежбище" и распределить места. Они все уже дрыхли, когда я, наконец, решился забраться в свой спальник, брошенный между Михой и Воронцовым. Все правильно: кто поздоровей тот по бокам, а нас с Мишкой, далеко не атлетов, можно зажать в коробочку с двух сторон - не вздохнуть, не выдохнуть.

Утром я проснулся от Его взгляда. Воронцов усмехнулся, уловив мое замешательство:

- Вот смотрю на тебя... Ты, когда молчишь, прям ангел, честное слово. И ресницы как крылья...

Он вдруг выпростал руку из-под спальника и погладил меня по щеке.

- Волчонок, как тебя приручить?

Я затаил дыхание, переживая незнакомую провокационную интонацию в его голосе. Приручить? Да я уже два года как "прирученный". Он может делать со мной все, что угодно. Его власть надо мной безгранична. Я стану тем, кем он захочет меня видеть. Другом? У него не будет преданнее человека. Любовником? Пусть только свистнет. Рабом? Я готов лизать его ботинки и не посмею поднять глаз.

Вечером этого же дня я долго не мог заснуть. Ребята давно уже спали, а я все ворочался, пристраиваясь поудобнее.

- Почему не спишь? Тебе холодно?

Воронцов прошептал мне это прямо на ухо. Затем я услышал, как за моей спиной он расстегнул молнию на своем мешке. Через мгновение Олег обнял меня и втянул к себе в спальник. Я лежал ни жив, ни мертв: толстовка со спортивками, два пуховых спальника, а главное прижавшийся ко мне сзади любимый мужчина - какой тут холод? А какой сон? Не меньше часа я не смел шевельнуться, чтобы не потревожить уткнувшегося мне в макушку Воронцова. Только когда он, наконец, не просыпаясь, откинулся на спину, я вздохнул с облегчением и смог перевернуться на другой бок. Воронцов лежал, закинув руки за голову. Невыносимо мужественный. Даже спящий он излучал звериную силу.

Я тихонько ткнулся носом ему в подмышку. От его запаха у меня и позже всегда сносило крышу, а в тот первый раз рот сразу наполнился слюной и пульс застучал в виски отбойным молотком. Немного потомившись, я решился положить руку тренеру на грудь и так замер минут на пять, потрясенный собственной смелостью. Воронцов глубоко мерно дышал. Я, моля бога, чтобы он не проснулся, начал по сантиметру сдвигать руку вниз. Меня трясло от страха, дыхание сбилось к черту, но остановиться я уже не мог. Свитер у него задрался, и моя ладонь сползла на обнаженный живот. Мне показалось немного странным, что живот такой твердый. Но цель уже была близка, я скользнул рукой еще ниже... и обмер.

Там, где я ожидал нащупать штаны и под ними мягкий бугорок, моя рука наткнулась на горячую обнаженную плоть. Мне кажется, я даже охнул от неожиданности. Ответом мне был тихий смех. Я отпрянул. Из темноты на меня смотрели плутовские глаза. Воронцов не спал ни секунды. Он как паук караулил, пока мошка влипнет в паутину.

Авантюрист по натуре, человек, ходивший в горы и сплавлявшийся по бурным рекам, Воронец решил испробовать еще один экстрим - поиграть в мужской секс. А почему бы и нет, если под боком подходящая кандидатура, которая так и липнет как бабочка к огню? А для меня это была не игра, для меня всё было очень серьезно. И всё впервые.

В условиях палаточного лагеря даже сдрочить спокойно невозможно. Твои непосредственные соседи, если не спят, то чувствуют любое твое движение и слышат каждый шорох. Кроме того, всегда существует риск, что в палатке рядом окажется кто-то кто не дремлет. Поэтому, всё, что мы делали, было достаточно безрассудным.

Получив молчаливое разрешение, я осторожно, одними подрагивающими пальцами (взять в кулак мне казалось фамильярным) исследовал вожделенный орган, который быстро наливался от моих несмелых прикосновений. Самое большое впечатление на меня произвели... увесистые яйца. А член показался нереально большим, а еще очень нежным и влажным. Олег иногда хмыкал в темноте - его что-то забавляло. Я же сопел ему в подмышку и готов был расплакаться от любого неосторожного слова. Дав мне время все потрогать, Воронцов обхватил мою кисть своей рукою, так что получилась муфта для его члена из двух ладоней, и начал мощно мастурбировать. Скоро член стал не влажный, а по-настоящему мокрый и скользкий. Олег перехватил мою руку, сильнее стискивая головку. Еще пара рывков и он со стоном перевалился на бок.

Отдышавшись и приведя себя в порядок, Воронец потянулся ко мне. Он, кажется, хотел точно так же помочь разрядиться мне, но я запаниковал, стал отталкивать его руки и перевернулся на живот.

- Ты чего? Почему нельзя? Разве ты не этого хотел?

Как я мог объяснить ему, что мучительно стесняюсь демонстрировать свое, как мне тогда казалось, несовершенство обожаемому учителю - обладателю головокружительного тела? Я даже не знал, что я еще расту. Я лежал ничком, спрятав полыхающее лицо и прижав пахом свой возбужденный член. Воронцов стал успокаивающе поглаживать меня по спине. Потом пониже спины. Потом залез рукой в мои треники. А потом взял и спустил их до колен. Мне было волшебно хорошо, когда он своей шершавой рукой просто нежно гладил меня по попке.

На следующую ночь, дождавшись полной тишины в лагере, мы поодиночке покинули палатку, и отошли на безопасное расстояние. Олег присел на огромный камень и расстегнул комбинезон. Мне не надо было специального приглашения. Я топтался на коленках между его ног, еще до того как он успел справиться с последней пуговицей. Твердое и мягкое, нежное и грозное, сладкое и терпкое... Я поплыл моментально. Я слишком долго об этом мечтал.

Сейчас я понимаю, как бережно Олег ко мне отнёсся. Он ни в чем меня не подстегивал. Я делал только то, на что сам решался, только то, до чего сам дозрел. Он даже за затылок меня не придерживал, а лишь слегка теребил за ухом. А мне хотелось всего и сразу, но ничего не получалось, я спешил, суетился. Олег мягко попросил:

- Уймись ты. Никуда я не денусь. На головке сосредоточься...

А буквально через минуту, уже другим, требовательным, шепотом:

- Темп взял - не сбавляй... не сбавляй... Уёёёёёёёё...

Несколько выстрелов и мой свитер весь в его сперме. Я не готов был его отпустить, поэтому продолжил нежно посасывать член.

Джинсы, которые я опрометчиво надел на свидание, доставили мне массу неудобств своей теснотой. Не отрываясь от захватывающего процесса, я выпустил своего узника на свободу. Олег отреагировал потрясающе:

- Оп-па... Пашка,.. у тебя что СТОИТ, когда ты х*й сосешь?

Интересно, а он что думал? Видимо, это открытие его завело, так как орган у меня во рту сразу угрожающе расправился и затвердел.

Олег поднял меня с колен:

- Дай я на тебя посмотрю...