Царь-Медведь

Как пропал Михаил, никто из деревенских уж и не помнил за давностью лет. Да и искать его особо некому было. Жил с дедом кузнецом на самом отшибе деревни, где сразу за околицей начинался великий могучий Лес.

Парнем он был сроду тихим, молчаливым. Улыбался чаще, чем говорил, и будто сам себя всегда стеснялся. Большой был и добрый. Бывало набежит ребятня и давай на разные голоса дразнить его:

— Мишка-мишка, в попе шишка! — А он лишь стоял и улыбался застенчиво. Кулачищи пудовые повесит вдоль туловища и глазами коровьими хлопает.

— Ужо я вам… — пробасит, а сам улыбается, сдержаться не может — ну не бить же детишек неразумных. Смешно ему все было. Бабка Настена только головой качала, такое завидев.

— Медведь. Как есть медведь…

Сказала — как припечатала. С тех пор и повелось — не Михаил, а Миша — Медведь, стало быть.

Бабку Настену в селе побаивались. Овдовела рано, но траура так не сняла и замуж больше не вышла. Лечила деревенских помаленьку травками пахучими. Не опасалась в одиночку уходить далеко в Лес. Народ ее все больше сторонился. Особенно после одного случая. Грянула революция, пришли в деревню большевики — всех в колхоз загонять — и повелели крест с купола местной церкви снять. Долго никто не решался — дело-то антихристовое, Господу неугодное. Наконец, Петр — местный здоровенный детина, давеча назначенный председателем созданного колхоза, взялся за пять рублей. Поплевал на ладони и полез на маковку. Вот тогда бабка Настена возьми и скажи:

— Богохульное дело затеял… Потонешь, ой, потонешь в своем грехе.

На нее поцыкали, да покачали головами: где потонешь-то? Вокруг деревни ни озера, ни реки, ни даже ручейка захудалого. Крест рухнул с верхотуры и раскололся. Перекрестился народ по старой памяти и разошелся по своим делам. А Петр вечером пришел домой, спросил у жены напиться. Взял стакан молока, припал жадно, поперхнулся и рухнул как подкошенный. Потонул, стало быть, в обычном стакане. Был здоровый тридцатипятилетний верзила, да и помер в момент. Жена и двое деток остались. В больнице говорили непонятное — дескать, тромб оторвался. А что такое тромб, как он оторвался, — здоровый же мужик? А вот бабку Настену вспомнили. С тех пор и побаивались.

Михаил от людей не то чтобы бегал, но компанию себе точно не искал. Если не было дел в кузнице, уходил в лес и сидел подолгу под старым дубом. Волосы рыжие веревочкой завяжет, чтобы не мешались, и вырезает всякие фигурки потешные из дерева. Руки хоть и большие, да ловкие — то белочку, то зайца, то свистульку какую, а чаще всего медведей. У него фигурками медвежьими вся изба была заставлена. Детишкам дарил, если забегали к нему в кузню. Подзовет мальца, пальцем поманит, подмигнет хитро. Разожмет огромную ладонь — а на ней мишка игрушечный, да какой потешный. Дите сразу в смех. Михаил потреплет ласково по вихрам, да подтолкнет к выходу. Не мешай, дескать…

Дед Андрей все вздыхал:

— Жениться бы тебе, Мишка. Бабу тебе хорошую надо, чтобы присматривала. А то, не ровен час, помру, один останешься. — Но Михаил лишь отмахивался да краснел застенчиво. А чего краснеть? Как-никак двадцатый годок, а девку с ним никто отродясь не видывал. Хотя вон как Ольга вокруг него увивалась — уж на что хороша девка была. Что только она ни делала: и коленками сверкала, и плечико круглое невзначай показывала, и зубами посверкивала — да все без толку. Михаил лишь мычал что-то невнятное, краснел до малинового цвета, да сбегал в Лес под свое любимое дерево сидеть.

— Отстаньте вы от него. Не по этому он делу, — буркала бабка Настена, а Ольга от досады кусала кончик русой косы. Через полгода выдала ее мать замуж за рябого Осипа из соседней деревни, и от Михаила все отстали.

В день, как Михаил пропал, жарко было не по-осеннему, даром что сентябрь наступил. Ни один листик от дуновения не шелохнулся. Воздух теплый, паутинки летали, солнышко пригревало. Ушел кузнец как обычно в Лес под свой любимый дуб — посидел-посидел, да разморило его на солнцепеке. Лег прямо на траву, шапку под голову подложил и заснул глубоко, как дитя.

Сколько проспал, неведомо, а проснулся в опускающихся сумерках. Вокруг тихо, ни звука, ни ветерка. Только похолодало. Поднялся Михаил, зевнул, потянулся, аж кости хрустнули. Глянул — а на опушке лесной, совсем близко, настоящая барыня стоит. Платье на ней богатое, из красного бархата сшитое. Сапожки на ногах ладные, не то что девки деревенские — босиком все лето, а зимой в валенках. На плечах накидка с меховой оторочкой. Лицо красивое, словно на иконах писанное, только взгляд недобрый.

— Поди ко мне, — шепчет и пальцем манит. — Поди, чем угощу… — и протягивает горсть малины на ладони раскрытой.

Михаил подошел подивиться на такое чудо — вся малина уж отошла, считай, где ж барыня насобирала такую сочную да крупную… а та знай шепчет-приманивает:

— Иди-иди ко мне, Мишка мой хороший, Мишка неуклюжий…

Михаил и пошел к ней. А как рядом встал, схватила она его за обе руки, к себе потянула.

— Какой ты большой да пригожий… пахнешь солнцем да травами… приголубь меня… смотри, какая я красивая, — застежки дергает и наряд распахивает.

Михаил даже зажмурился — под платьем у барыни ничего нет, а она знай тянет его за руки, не отпускает. Целует его прямо в уста и знай свое приговаривает:

— Порадуй меня, уж я тебя отблагодарю, — а у самой глаза горят угольями, да руки холодные как смерть, — золота тебе отсыплю полную шапку, дом себе в деревне купишь, на перинах пуховых спать будешь, с золота есть, с серебра пить, только поцелуй меня, Мишка мой…

Михаил и рад бы вырваться, да не пускает барыня, с нечеловеческой силой держит. Хоть и маленького росточка, да не иначе железными обручами сковала.

— Не люба ты мне! — запротивился кузнец и дернул руку — вырвался.

— Не хочешь, значит? — ощерилась красавица, и глаза её полыхнули алым пламенем. Глянул Михаил, а руки у барыни старые да костлявые, пальцы скрюченные, а ногти черные длинные.

— Ах ты ведьма! — отскочил от нее подальше и палку схватил. — Ужо я тебя!

— Медведь неуклюжий! — взревела барыня и топнула ногой так, что птицы с верхушки старого дуба стаей метнулись. — Был Медведем, Медведем и останешься!

Сказала и сгинула. И тот же миг помутилось все перед глазами у Михаила, земля поплыла из-под ног и все погасло.

…Дед Андрей с неделю в лес ходил. С утра до ночи искал Михаила, да все попусту. Внук как сквозь землю провалился. Только фигурку медведя потешную под деревом нашел, да шапку, на том и все. Местные охотники уверяли со знанием дела, что задрал его медведь. Поговаривали, что появился в ту пору особенно крупный, необычного окраса — не бурый, а светлый, словно золотой. Дед Андрей и сам его видел. Вышел к нему зверь на опушку и встал как вкопанный. Дед за ружье схватился, навел. Да только выстрелить не смог, хотя шкура у хозяина леса была — аж золотом на солнце горела. Знатная шкура. Стоял дед Андрей с ружьем, да никак не мог на курок нажать. А зверь постоял-постоял, вздохнул по-людски, развернулся и в Лесу скрылся. Дед Андрей потом клялся новому председателю колхоза за стопкой первача, что точно видел слезы человеческие в глазах у хищника. Однако кто ж пьяному поверит?

Через полгода поступила разнарядка кулаков раскулачивать. Пришли и кузницу у деда Андрея отнимать. Да он войти не давал, в дверях стоял расхристанный, пьяный. Оставили как есть, решили драку не затевать и назавтра вернуться. Хвать поутру, а дед-то отошел. Сердце не выдержало. А про Михаила с тех пор никто ничего не слыхивал… Вот такие дела…

— Блин, ну где твоя Ненайденка? — взвился красный от досады Павел, отгоняя назойливого комара.

— Найденка, — поправил Алексей и озабоченно глянул на карту. — Тут должна быть. Такое ощущение, что кругами ходим.

— Это я заметил, — съязвил Павел. — Причем не первый час.

— Ты знаешь, а ведь про нее говорят, что она заколдованная, — почесал нос Леха и снова уткнулся в карту.

— Да что ты? — ехидно поддел его Пашка и пнул ботинком сыроежку. — Просто нехера забираться туда, где GPS не ловит, — и в который раз покосился на ставший абсолютно ненужным мобильный. — Тут сигнала нет! До сегодняшнего дня и не знал, что такие места на земле еще существуют. В этой Ненайденке, наверное, до сих пор советская власть.

— Село заброшенное, — ответил Леха на автопилоте и подавил растущее раздражение — Павел ныл не переставая, стоило им покинуть Москву. Ныл больше суток в поезде Москва-Златоуст, мешая Лехе любоваться проносящимися за окном деревнями, ныл на городском автовокзале, потому что туалет был недостаточно чист. Ныл в рейсовом автобусе до Магнитки, потому что не работал кондиционер. Ныл в попутке, выведя из себя водилу, который согласился подбросить их почти до самой Найденки. Все это здорово действовало на нервы и мешало Лехе сосредоточиться и обдумать кое-что. Теперь ему хотелось как следует тряхнуть Пашку за грудки, чтобы тот наконец заткнулся. Тем более, что до места их так и не довезли, — дорога заросла. Небритый водила, согласившийся транспортировать их за энную сумму, задумчиво почесал пузо под застиранной и потерявшей цвет майкой и махнул рукой в сторону вырубки. Пространство метров десять шириной отличалось от остального непролазного леса тем, что там росли совсем молоденькие деревца. Понятно было, что именно здесь лет тридцать назад и пролегала дорога в село. Идти по ней было неудобно, но и сбиться со следа тоже было сложно.

— Далеко пилить-то? — сплюнул жвачку в кусты Пашка.

— Километров пять, — буркнул водила и с неодобрением посмотрел на Пашкин столичный прикид — рваные джинсы, кислотной расцветки кроссовки и сережку-гвоздик в ухе. Алексей был одет многим скромнее. Урал все-таки тебе не столица. Никакой толерантностью к геям здесь и не пахло. Пашка же вообще не понятно чем думал, когда собирался в поход. Видимо, так и не свыкся с мыслью, что две недели совпавшего отпуска они проведут не на египетском пляже, а в уральской глуши. И все благодаря Лехиному увлечению археологией. Теперь в довершение всего прочего они еще и заблудились — обещанные пять километров они давным-давно отмахали, а села и в помине нет. Меж тем дело шло к вечеру и Лехе становилось не по себе.

Он посмотрел на своего парня, понуро сидящего на какой-то кочке, и почувствовал укол вины. В конце концов пора признать, он обломал парню долгожданный отдых у моря и потащил в глушь непролазную.

— Пойдем, — Леха примирительно улыбнулся и сложил карту в несколько раз.

— Сдалась тебе твоя деревня! — шмыгнул в который раз распухшим носом Паша и почесал глаз. В придачу к непредвиденным злоключениям у коренного москвича в лесу разыгралась жесточайшая аллергия на какую-то траву и никакие антигистамины не помогали.

— Не деревня, а село, — поправил Леха и решительно зашагал вперед.

— Да какая на фиг разница, — буркнул Пашка, но все же встал и поплелся следом, стараясь аккуратнее ставить ноги и не навернуться через какую-нибудь корягу.

— Большая, — Леха расправил давящую на ключицу лямку рюкзака. — В деревне церкви не строили. Только в селе.

— А чего ж тогда люди ушли, если  церковь была, и все дела? — продолжал ворчать Паша.

— Церковь еще большевики после революции перестроили под сельский клуб. Но советскую власть там так себе приняли. Жили-то в основном староверы. А почему заброшенное, не знаю. Как обычно, небось, — молодежь в город подалась: кто учиться, кто на заработки. Сообщение транспортное плохое, вот и пришло все в упадок, — откинул со взмокшего лба русую челку Леха, — хотя ходили слухи, что место проклятое.

— Проклятое? — насторожился Пашка. Был у него помимо других особенностей такой грешок, как трусость. Бздловат был Павел, хотя сам предпочитал это качество называть осторожностью.

— Ага, — не смог отказать себе в удовольствии самую малость поиздеваться над партнером Леха. — Говорили, в окрестностях бродит оборотень — огромный медведь с золотой шерстью. В народе его прозвали Царь-Медведь.

— Медведь? Да твою мать! — простонал Павел. — То есть здесь еще и медведи водятся? Ты чего раньше не предупредил? А если выпрыгнет сейчас из кустов?

— Если бы ты услышал эту байку, со мной точно не поехал бы, — сказал Леха и про себя злорадно усмехнулся. Вполне могло быть такое, что они прошли мимо пары-тройки косолапых. Только вот то, что медведь в природе животное на редкость бесшумное и, скорее всего, заслышав людей, потихонечку растворится в лесной чаще, — Паше можно не говорить.

Лес тем временем редел. Теперь они шли через березняк, в котором кое-где попадались ели да кустарник.

— Ай, блядь! — раздалось сзади, и Леха сцепил зубы, чтобы не заорать: «Ну что еще?», но замер столбом.

— Меня какой-то жук укусил! — взвыл Паша.

— Смотри! — не услышал его Леха и указал на возвышающееся впереди старое полуразрушенное кирпичное строение, зиявшее пустыми проемами.

— Что это? — Паша перестал чесаться и застыл у Лехи за плечом.

— Похоже на церковь. Только купол сбит почти начисто. Церкви при царе из кирпича клали и на века. Поэтому и сохранилась. А от домов не факт, что осталось что-нибудь, — зачем-то перешел на шепот Леха и подвел итоги: — Пришли. Вот она Найденка!

Они молча обогнули каменную постройку и вышли на открытое пространство, где было то, что осталось от староверческого села — десятка два покосившихся оставленных домов.

— Сюр какой-то! — прошептал Пашка и передернул плечами. Зрелище и правда было странное. Открытые калитки, дворики, поросшие метровым сорняком и кустарником, мрак оконных отверстий. Люди отсюда ушли давным-давно.

Они двинулись по достаточно широкой улице между черными развалинами. День был безветренный и солнце налилось тяжелым золотом позднего августовского дня. Воздух был таким густым и наполненным запахом трав и хвои, что Леха чувствовал себя большой рыбой, лениво передвигающейся в теплой воде. Стоило им поравняться с третьим по счету домом, как за калиткой что-то брякнуло и следом резво зашуршало в траве. Пашка несолидно взвизгнул и вцепился в Лехино предплечье, а тот стиснул зубы, чтобы снова не рявкнуть на парня.

— Брось, это какая-то лесная живность. Белка, скорее всего, — как можно ровнее сказал Леха, стараясь никак не выдать тот факт, что у самого сердце бьется о ребра с бешеной скоростью. Они остановились прямо посреди улицы. Чтобы взять себя в руки, Леха сбросил в траву тяжеленный рюкзак и, пошарив, достал блокнот с записями.

— Так… — потер он задумчиво лоб. — Акиньшины жили в самом крайнем к лесу доме. Там же и кузница была. — И покрутив головой, сориентировался. — Туда!

— Хрень все это, — проворчал Пашка, но уже гораздо тише. — Сказки. Ничего мы здесь не найдем.

— Слышал поговорку: «Сказка — ложь, да в ней намек»? — усмехнулся Леха. — Дыма без огня не бывает.

— Ага, — зло сплюнул Пашка. — Чую, сейчас разбогатеем.

Пашка не скрывал, что с пренебрежением относится к Лехиному увлечению археологией. Единственное, все же примиряющее его с вылазками в глушь было то, что в результате таких экспедиций им пару раз удавалось неплохо поправить совместный бюджет. Хотя у Лехи были какие угодно мотивы, но не корысть им двигала, это совершенно точно. Он терпеть не мог определения «черный копатель» и за наживой не гнался, считая бабки приятным бонусом. А вот некое волнение, если не сказать трепет, от того, что иногда удавалось найти вещь, протягивающую незримую ниточку между прошлым и будущим, он ценил больше всего в жизни.

Первый раз он испытал это чувство, когда в Подмосковье, копаясь в теткином огороде с двоюродным братом, они отрыли странную тяжелую бляху. Дядя Толя, занимающий должность директора в местном краеведческом музее, покрутив странную штуку в мозолистых узловатых пальцах, бережно стер грязь и усмехнулся:

— Ты смотри-ка! И герб губернии, и имперская корона — все на месте. Это же значок сельского старосты! — и потрепал четырнадцатилетнего Леху по голове. — Одно непонятно, что он у нас в огороде делает, деревня-то тогда в стороне была… Хотя. Шел, видать, пьяненький староста откуда-то из соседней деревни через поле, да цацку-то и обронил! А ты везучий, раз нашел. Отдашь мне? — цепко взглянул в лицо пацану, но Леха отрицательно помотал головой и протянул руку, чтобы забрать сокровище обратно, — мое.

В Москве он продал знак в антикварную лавку на Арбате за сто долларов и с тех пор стал искать предметы старины прицельно. Поступил на исторический МГУ, да там же и остался — младшим научным сотрудником на кафедре археологии. Со временем стал вести поиски самостоятельно, даже обзавелся небольшим металлоискателем. Заодно изучал сложный и не поддающийся объяснению мир антиквариата — где всплеск интереса к тем или иным предметам старины невозможно было объяснить. Ездил по местам сражений, по заброшенным деревням. Навара особого не имел, так, мелочишка всякая: военная, особенно ценилась та, что с нацистской тематикой, пара-тройка медалей к трехсотлетию дома Романовых, серебряные полтинники и медяки. Но вот так основательно, как в этот раз, к поездке готовился впервые. Так захватила история, рассказанная покойной прабабкой Настеной.

…Нужный дом, а точнее то, что от него осталось, ждал их на отшибе, в конце когда-то весьма широкой улицы. Вероятно, чтобы не мешать громким стуком молота по наковальне остальным селянам. Изба почернела от времени, вросла в землю и зияла пустыми оконными проемами. Строение, которое, надо полагать, ранее было отведено под кузню, стояло чуть поодаль. Леха поднялся на крыльцо, опасаясь, что гнилое дерево не выдержит и нога может провалиться, но дом был срублен на славу. Даже дверь на месте имелась, хоть петли и скрипнули оглушительно, стоило Лехе потянуть на себя кованую, искусно сделанную ручку.

— Не ссы, Пашка, — повернулся к слегка побледневшему парню Леха. — Если и водится в округе нечистая сила, то уж точно и не здесь.

— Это почему же, интересно? — нахмурился Паша, которому все происходящее нравилось все меньше.

— Ты помнишь хоть одну сказку, где кузнец был бы отрицательным героем? А ведь силищу нужно было иметь богатырскую, чтобы железо ковать, — усмехнулся Леха, проходя в темное помещение и смахивая с лица паутину. Пашка, помявшись, ступил на крыльцо и тотчас взвыл — нога провалилась по самое колено, но Леха этого не заметил, оглядывая старые, но искусно выкованные петли и дверную ручку. — Кузнецы на Руси всегда были священной кастой. Защитники и умельцы. На них высшими силами охранная печать стояла. Так что проходи смело.

Паша скрипнул зубами и, держась за ногу, прошел за Лехой.

— Только не говори, что мы здесь ночевать останемся, — прошептал он, осматриваясь, — изба на редкость хорошо сохранилась.

— А что нам остается? Вон, солнце за горизонт садится, — кивнул Леха в сторону темных зубьев леса, над которыми низко висел красный шар. — Спальники у нас есть. Переночуем, а завтра с утра примемся за поиски.

— Твою ж налево, — Паша сбросил с плеч рюкзак с видом человека, коснувшегося подошвами дна существования. — Леш, ты мудак, извини, конечно. Притащил меня хрен знает куда, не пойми за чем. Ну с чего, скажи на милость, ты решил, что мы здесь что-то найдем? Когда этот Акиньшин помер, а? До Великой Отечественной? С чего ты решил, что нож еще здесь? Ты представляешь, сколько народа здесь перебывало с тех пор? Здесь, как пить дать, все перерыли вдоль и поперек сотню раз.

Леха молча подошел к окну и уставился на темный лес, начинавшийся прямо за домом. Были вещи, которые он не мог объяснить не только Павлу, но и себе самому. Поэтому он упрямо отказывался признавать тот факт, что привело его сюда что-то непонятное и неподвластное ему самому. Будто его, Алексея Олейникова, тащили сюда в Найденку огромным арканом. Он, как любой взрослый и трезвомыслящий человек, все в своей жизни пытался разложить по полочкам. Вот и сейчас он упрямо призывал на помощь логику.

— Это и без слов понятно, что перерыли, Паш, — сказал он примирительно и погладил подушечками пальцев теплое, нагретое за день дерево покосившегося оконного переплета. — Но судя по тому, что я слышал и смог нарыть на этого Акиньшина, дураком он не был. Вряд ли держал такой раритет на полке в избе. Скорее всего, прикопал где-то в палисаднике или в леске поблизости. А поди найди, если не знаешь ориентира. Вот и не нашли: техники в ту пору современной не было. А мы завтра с утра с металлоискателем здесь все прочешем. Авось и повезет.

— Сказки все это, — презрительно фыркнул Паша и оглянулся по сторонам.

— Ну почему же сказки? — ровно ответил Леха. — Визит Николая Второго в Златоуст в июне 1904 года — известный факт. Он тогда приезжал, чтобы напутствовать и благословить полки, отправляющиеся на фронт в Маньчжурию. Во время этого визита мастера Златоустовской оружейной фабрики преподнесли ему подарки. Это тоже документально зафиксировано. Николаю подарили три офицерские шашки и кубанский кинжал. Все тончайшей работы, с золочением. И в придачу три кинжала и четыре клинка ему преподнесли для наследника — царевича Алексея. Вот только главный подарок царевичу — охотничий нож, тончайшей работы с позолотой, воронением и гравировкой с травлением — закончить не успели.

Алексей замолчал, вспоминая, сколько терпения и сил стоило, чтобы по крупицам собрать в архивах записи об этой поездке. Как по кусочкам складывалась мозаика, и как лег в эту головоломку последним решающим фрагментом давно забытый рассказ прабабки Настены.

— Ну, допустим, — хмыкнул Пашка и уселся прямо на пол, сложив ноги по-турецки. — А с чего ты решил, что этот неподаренный охотничий нож здесь, в этой… — Пашка пожевал губами, вспоминая название, которое никак не давалось — …Найденке.

Леха поковырял ногтем рассохшееся дерево и замер. Прямо перед ним, на покосившейся раме стояла маленькая фигурка медведя. Поделка была вырезана так искусно, что было видно и крошечные когти животного, и нос, и грустные, похожие на человеческие, глаза. Алексей аккуратно взял фигурку и посадил маленького деревянного медведя на ладонь. Странно, но складывалось ощущение, что вырезали игрушку буквально вчера. Археолог поднес ее к носу и втянул ноздрями запах свежеструганного дерева.

— Леш! — донесся до него голос Пашки. Зов звучал словно издалека и раздражал тем, что мешал сосредоточиться на странной находке. — Лех! Ты чего там залип?

— Что? — вздрогнул, приходя в себя Леха, не в силах отвести взгляд от маленького медведя на ладони.

— Блин, Лех, мы как сюда попали, ты прям отупел заметно, — в голосе Паши слышалось нетерпение. — Я тебя уже раз десять окликаю. С чего, говорю, ты решил, что кинжал здесь?

— Не кинжал, а нож… охотничий, — машинально ответил Леха и вернул фигурку на подоконник, решив заняться находкой вплотную чуть позже. — А решил я так, потому что точно известно, что ведущим мастером по выковке клинков на Златоустовской оружейной фабрике был некто Андрей Акиньшин. Мастером он был от бога. Его весь город почитай знал. Про таких, как он, говорили «золотые руки». Сам из деревенских, из староверов. Вот из этой Найденки он попал в подмастерья на фабрику по малолетству и там его заметили. Как бы то ни было, подготовкой подарков для царевича руководил именно он. В аккурат перед революцией в доме Акиньшиных случился страшный пожар. Сгорела вся семья Андрея: дочь с мужем и их четверо детей, а сам он стал инвалидом — ноги обожгло. Единственный, кто чудом уцелел при пожаре, малолетний внук Акиньшина — Михаил. Работать с такими травмами на фабрике Андрей больше не мог. Он забрал внука и вернулся в Найденку. Поселился на отшибе, вот в этом самом доме. Подолгу стоять не мог, но кустарничал понемногу и внука своего обучал всему, что знал.

Леха замолчал. Вот тут и начиналась самая чертовщина.

— И? — снова вывел его из задумчивости голос Пашки. — Это ничего не значит. Откуда тебе знать, что этот Андрей и нож с собой прихватил?

Алексей помялся, прежде чем дорассказать заключительную часть истории.

— Прабабка моя Настена сказывала, что в аккурат перед тем, как Андрея раскулачивать пришли, пропал младший Акиньшин — Михаил. Просто исчез в одночасье. Парень, говорят, был нелюдимым и часто в лес уходил один. Но знал все тропы как свои пять пальцев. А однажды ушел и не вернулся. Дед Андрей чуть с ума не сошел от горя. Целыми днями в лесу пропадал — искал. Бабка рассказывала, что тому, кто найдет Михаила, он посулил награду царскую — охотничий нож искусной работы.

Пашка помолчал, прикидывая хуй к носу.

— Эта та прабабка Настена, которая в маразм впала на старости и на холодильник молилась? — покачал он головой. — И ты хочешь сказать, что это был тот самый нож для наследника? Типа этот Андрей его с собой умыкнул в 1904-м? Да ну бред… Если дед Андрей такой мастер был, он мог таких еще десяток наклепать.

Леха покачал головой.

— Нож был больно приметный. На него гравировка нанесена тончайшая — сцена охоты на медведя. Холодняк этот Андрей Акиньшин председателю колхоза показывал, когда напился с горя, после того как внук пропал. А через несколько дней его раскулачивать пришли. Тут у деда Андрея сердце и не выдержало. Помер. А нож как в воду канул. Иначе бы всплыл давно в чьей-нибудь коллекции.

— Вообще не факт, — фыркнул Павел, — ты прекрасно знаешь, что нож может болтаться у какого-нибудь частного ценителя старины. Тем более если был приобретен на черном рынке. Тогда ты вообще ничего про него никогда не узнаешь, если случайно не всплывет.

В ответ Леха промолчал. Все, что говорил ему Павел, он прекрасно знал и сам, только вот было кое-что еще, что гнало его сюда в уральские леса. Звало, манило, притягивало, шептало в ухо, дышало в затылок так, что волоски по всему телу дыбом вставали. Но не рассказывать же Павлу о своих странных снах. Снах, что мучили его чуть ли не с самого детства. Снах тягучих, сладких, грешных и густых как гречишный мед.

Леха вздохнул и перевел взгляд на подоконник, чтобы еще раз полюбоваться на чудную поделку, и тут сердце екнуло — на подоконнике ничего не было. Словно мишка испарился. Леха поежился и потер глаза.

— Давай-ка спать, — списал он видение на усталость и повернулся к своему парню. — Утро вечера мудренее.

… — Нет здесь ничего! — раздраженно бросил Пашка и стер пот с лица.

Леха сидел на крыльце, на котором встретил рассвет, и рассеянно наблюдал, как Павел в сотый раз прочесывает с металлоискателем огород. Рубашки на Пашке не было и кожа его мягко поблескивала от тонкой пленки испарины. Зрелище было весьма ничего, и еще неделю назад Леха бы набросился на парня враз, устроив ему секс-марафон на часок. Тем более, что вокруг на километры ни души. Но Леха лишь раздраженно повел плечами. Ему с утра было не по себе. Он проснулся от чего-то неведомого, странного и необъяснимого. Сна не было в помине, хотя небо оставалось темным. Лишь слегка розовело над верхушками вековых елей. Сердце колотилось как сумасшедшее, и вниз по позвоночнику катилась капля пота. В последнее время сны вернулись к нему с удвоенной силой, и чем ближе он становился к своей цели, тем сильнее охватывала его смутная тревожная маята. И дело было далеко не в ноже, за которым они сюда явились.

Начались сны в подростковом периоде, еще тогда, когда четырнадцатилетний Лешка понял, что девочки его не интересуют. Снилось почти всегда одинаковое — большой могучий зверь вставал над ним как гора, сиял золотом мягкой шерсти, восхищал грацией, несвойственной такой груде мышц. Не пугал, но волновал до потных ладоней, до сердца, колотящегося в горле, до мурашек по коже, моментально становившейся чувствительной к любому прикосновению. Мял мягкими сильными лапами, урчал в ухо, щекотал дыханием в шею, мягко тыкался прохладным носом в живот. Просыпался после этих сновидений Леха с диким стояком и накидывался на спящего Павла с таким остервенением, что тот только диву давался. Поглядывал странно, но с расспросами, слава богу, не лез. А то, что тут скажешь. Леха даже погуглил на предмет зоофилии, но начитался такого, что предпочел дальше не лезть. Просто помалкивал о своих снах, потихоньку смакуя их послевкусие, тонким шлейфом наполнявшее его жизнь тайным запретным кайфом. Особенно, если учесть, что по жизни он был полным стопроцентным активом, а во сне зверь подчинял его себе полностью.

Все было безрезультатно. Почти сутки поисков ничего не дали. Пару раз прибор пищал, даря надежду, но все оказалось тщетно. Весь навар — подкова, металлическая цепь, да старая дверная ручка.

— Если и припрятал дед Андрей нож, то наверняка сделал это где-то в лесу, а не у себя огороде, — сплюнул Павел в траву, — а лес не перероешь. Только зря отпуск просрали, — обиженно засопел парень и потянулся за рубашкой, поняв, что Леха не обращает на него ни малейшего внимания. — Давай в Москву возвращаться…

Леха ничего не ответил. А что тут скажешь? В Москву не хотелось. В отличие от распухшего и чесавшегося Павла, он чувствовал себя в лесу превосходно. Тяжелый хвойный дух кружил голову так, что звенело в ушах. Куда-то ушла тупая, непроходящая головная боль, которая не отпускала его последнюю неделю в Москве. Открылся заложенный нос — будто всему организму сделали ингаляцию. Леха сидел на крыльце и кайфовал от какого-то непонятного чувства, что наконец находится там, где надо. Словно вернулся наконец домой из дальнего путешествия. Что было странно, учитывая, что он родился и вырос в Москве.

— Завалимся в Иль Патио. Пивка с пацанами попьем. В ванне с пеной полежу наконец! — мечтал Пашка.

Леха сорвал у крыльца былинку и задумчиво сунул ее в зубы. Пожевал, ощущая терпкий травяной дух и решился:

— Я остаюсь.

Пашка как раз перечислял, какие фильмы он не успел пересмотреть перед отъездом, да так и остался с открытым ртом. Чтобы осмыслить сказанное Лехой, ему потребовалось минуты три, не меньше.

— Как остаешься?.. — спросил он растерянно. — Здесь? — и обвел огород рукой с таким видом, что Леха почувствовал новый приступ раздражения. Ну с чего бы это Паше так ненавидеть все деревенское? Сам-то уже забыл, что приехал поступать в Москву из-под Рязани?

Он утвердительно кивнул и понял, что испытывает огромное чувство облегчения от того, что решение — каким бы дурным оно ни казалось — принято.

— Я с тобой до Магнитки обратно доеду, — сказал он неторопливо, прикидывая, какие действия нужно совершить, чтобы наладить свой быт в заброшенном селе недели на две. — Нужно провизии закупить и так… по мелочи.

— Ты совсем сдурел? Сдался тебе этот ножик! Может, его и нет здесь, — жалобно спросил Пашка и раздраженно прибил очередного комара. — Да, блядь!

— Нет, Паш, — помотал головой Леха, — я совершенно серьезно. Может, ножа и нет. Но у меня десять дней до конца отпуска и я хочу здесь все как следует перерыть, — с этими словами он встал с крыльца, повернулся и пошел вглубь дома.

«Бред, — подумал он тут же. — Ведь дело совсем не в ноже. Тогда в чем?» Краем уха он слушал нарастающую за его спиной истерику, но его почему-то не волновало больше, что подумает или сделает Пашка. Не хотелось никого удерживать, искать ненужные компромиссы и совсем не хотелось возвращаться в столицу, чтобы пить пиво в пиццерии, до которой нужно было добираться по пробкам едва ли не дольше, чем сидеть там с друзьями.

Пашка еще чем-то возмущался, но Леха уже методично складывал его вещи в объемный рюкзак — абсолютно глухой к тем доводам, что приводил партнер. В конце концов он подошел к красному от злости парню, не испытывая ни капли сожаления.

— Если поторопимся, успеем дотопать до трассы и поймать попутку. Переночую с тобой в Магнитке. Утром посажу тебя на рейсовый автобус до Златоуста. Там сядешь на поезд, — сказал он ровно и спокойно, глядя бывшему парню в глаза. Почему «бывшему», он не знал. Слово само всплыло в нем, будто сама Найденка отсекла его от прежней жизни и приписала к этой земле. — Или ты хочешь здесь еще ночь переночевать?

Павел споткнулся на слове и затравленно глянул на избу. По его лицу было понятно, что еще одна ночь в заброшенном месте в его планы не входит. 

— Тебя медведи сожрут! — сказал он глухо, но рюкзак из рук Алексея принял, расставив все точки над "й".

…Затарившись в Магнитке консервами и предметами первой необходимости, а также договорившись, что через неделю все тот же мужик, которого, как оказалось, зовут Николаем, привезет новые припасы, Алексей принялся за основательные поиски. Он еще раз прочесал огород и дом. Тщательно обшарил то, что осталось от кузни. После принял решение потихоньку углубляться в лес. Дом стоял на отшибе и вероятность того, что в случае крайней необходимости именно в лес кузнец подался прятать раритет, была очень даже большой. Вот только и лес был огромен, а учитывая, что на руках у Лехи были лишь догадки, ему все чаще приходило в голову, что он занимается откровенной херней…

На третий день поисков он набрел на небольшую поляну, в середине которой стоял раскидистый старый дуб. Вокруг было завораживающе красиво, и Леха с наслаждением привалился спиной к теплой коре дерева. Плечи и поясницу ломило от неудобной позы, в которой приходилось удерживать металлоискатель, и Леха был рад выдавшейся паузе. День был теплый и безветренный. В воздухе кружились золотистые пылинки и Леха почувствовал умиротворение. Веки его тяжелели и голова клонилась к правому плечу.

«Место какое-то странное», — вяло подумал Леха. — Ведь если разобраться, я совсем один в лесу. А страха нет. Мистика какая-то».

Он повозился и попытался устроить голову поудобнее, как внезапно его обожгло понимание, что он больше не один — на противоположном конце поляны абсолютно неподвижно стоял огромный медведь.

До сей поры Леха видел этих животных исключительно по каналу Дискавери, да и то пару раз. Но он точно помнил, что медведи, которых показывали по телику, были гораздо темнее и мельче. Зверь, спокойно стоявший метрах в тридцати от Лехи, был просто огромным. Да к тому же его мех пылал в закатном мареве красным золотом. Заходящее солнце било ему прямо в спину и от этого вокруг хищника образовался светящийся нимб. Вот уж воистину — Царь-Медведь, подумалось Лехе. Медведь внимательно рассматривал человека, видимо, решая, что делать дальше, и парень застыл, рассудив, что самое правильное будет не провоцировать зверя. Несколько минут они играли в гляделки, потом хозяин тайги равнодушно отвернулся и скрылся в чаще, лениво виляя меховым задом. Леха не стал искушать судьбу и, вскочив на ноги, во весь опор понесся в обратном направлении, к заброшенной деревне. Однако очень скоро дыхалку сперло и он перешел на шаг, а потом, убедившись, что погони нет, и вовсе встал и уперся потным лбом в ствол дерева, стараясь унять бухающее сердце — лесной гость с поляны был один в один похож на зверя из давнишних снов Лехи.

…— Совсем мозгами поехал, — ворчал вслух Леха, кидая в рюкзак нехитрое имущество, которое он притащил с собой в Найденку. — Удивительно, как этот хищник меня раньше не задрал. Забрался один в лес и хожу тут — жду, пока меня сожрут.

Он беспокойно выглянул за дверь избы. Солнце окончательно скрылось за верхушками черных елей. Идти сейчас к трассе через лес по вырубке было чистым безумием. Леха застыл с фонариком в руке, так и не положив его в рюкзак, и вздохнул — по всему выходило, что придется провести в Найденке еще одну ночь. Оставалось надеяться, что медведь не придет за ним в село. Пораскинув мозгами, Леха решил сегодня не спать и нести дежурство, даже спальник не стал разворачивать. Сел к дальней стене, напротив входа и, открыв банку тушенки, приготовился нести вахту…

— …Не бойся зверя… зверь не обидит... Другого бояться надо... Как крест сняли, Мара в село за людьми пришла.. Сначала кузнеца забрала...  потом и другим жить не дала... 

Леха встрепенулся, роняя тушенку на пол. Жестянка громыхнула в ночной тишине. Звук был таким громким, что сердце у Лехи загрохотало вслед. Толстовка мгновенно прилипла к спине, вмиг покрывшейся холодным потом. Он вскочил на ноги, дико озираясь по сторонам. Изба была залита лунным светом, щедро сочившимся из окна и освещавшим все пространство в доме. Леха был один. Кроме него в избе никого не было. Однако голос, который он слышал, был столь отчетливым, что Леха помнил фразу, прозвучавшую в голове досконально. Да помимо всего прочего сам голос, произнесший слова, был знаком до боли и угрозы не таил — напротив. Словно Леха слышал эту фразу до этого не раз.

Парень снова привалился к стене, убедив себя окончательно, что вся мистика ему почудилась, и позволил себе слегка расслабиться. «Приснится же такое», — успокаивал он себя. Потом уперся затылком в деревянную стену позади и прикрыл глаза, однако тут же снова распахнул их — прямо перед ним на полу в квадрате лунного света стояла маленькая потешная фигурка медведя. Леха медленно протянул руку, опасаясь, что поделка опять сгинет, как в прошлый раз, но ничего такого не произошло. Пальцы сомкнулись на деревяшке, ощущая тепло. Деревянный медведь словно стоял на солнце за пару минут до этого. Леха подумал, что у него окончательно и бесповоротно уехал крышняк, но страха почему-то не почувствовал. Зато вспомнил голос, просивший не обижать зверя, — голос далекий и родной, со старческой трещинкой и не наигранной настоящей добротой — голос бабки Настены. Леха сжал игрушку в руке и, закрыв глаза, провалился в крепкий сон.

…Утром он внезапно понял, что никуда не уедет. Логического объяснения этому не было. Просто он знал, что должен остаться, и все. Вдобавок ко всему он опять пошел на лесную поляну. Причем на этот раз без металлоискателя. Зато банку тушенки прихватил. Открыл лакомство походным ножом и оставил на краю полянки. Сам отошел подальше — сел к дереву, которое уже определил как «свое». Привалился к нагретому стволу старого дуба спиной и стал ждать. Спросил бы его кто, откуда такая уверенность, что лесной житель придет, не ответил бы. Просто ждал.

Солнце пригревало, и после суматошной ночи с бдениями и пробуждениями, Леха не заметил, как закемарил чуток. Проснулся от того, что кто-то словно толкнул мягкой лапой в грудь — на краю поляны стоял давешний гость. Леха мгновенно проснулся и выпрямил спину как на параде. Медведь смотрел на него пристально, полностью проигнорировав подношение.

Лехе стало не по себе. С чего он вообще решил, что медведь его не тронет? Он, Леха, всяко вкуснее тушенки — свежак же. Так глупо вляпаться, ведь собирался же вчера уехать из села. А теперь сто пудов станет завтраком для безжалостного хищника.

Словно подтверждая его самые худшие опасения, медведь плавно качнулся и двинулся в его сторону, обойдя консервы стороной. Леха вжался в дерево спиной. Медведь двигался грациозно и медленно. Остановился метрах в пяти и принюхался.

«Наверное, чувствует мой страх, — отстраненно подумал Леха. — Или это собаки чуют? Даже если и так, я же не прикажу себе не бояться». — Он замер и уставился медведю прямо в глаза. Тот разглядывал человека, чуть прядая левым ухом и отгоняя назойливую мошку. Леха боялся моргнуть. Медведь сделал шаг вперед.

«Пиздец!» — пронеслось в голове у Лехи, и сердце от страха сжалось в комок, когда прохладный медвежий нос уткнулся в шею. Леха зажмурился от ужаса и впечатался в ствол за собой так, словно хотел врасти в кору. Кожу опалило звериное дыхание. Странно, но Леху обдало травяным духом и запахом нагретой на солнце земли, а не звериной вонью. Медведь нависал над ним, аккуратно обнюхивая и деликатно касаясь кожаным носом голой кожи на ключицах, и потом вокруг Лехи вдруг разом похолодало. Медведь чуть отстранился и заворчал жалобно, на одной низкой ноте, словно его мучила давняя заноза в лапе. Затем задрал голову, оглушительно чихнул и двинулся к лесным зарослям. Помедлил у самого края, и направился в чащу.

— Мишка-мишка! — одними губами шепнул в его сторону Леха и замер, когда гигант, находящийся уже метрах в тридцати от него, повернул в его сторону огромную голову, словно услышал зов. — Мишка, скажи, где ножик? — археолог лихорадочно облизал губы.

Медведь потоптался, поворчал и двинулся обратно к Лехе. Парень замер то ли от ужаса, то ли от предвкушения чего-то волшебного, но хищник, поравнявшись с тушенкой, деловито лег на землю, ловко обхватил банку передними лапами и сунул в жестянку свой лиловый язык. Со сладострастным чавканьем опустошил тару, и уже через пять минут, облизываясь, скрылся в чаще, потеряв в Лехе всякий интерес.

«Вот же ж блин!» — Леха провел трясущейся рукой по мокрому от напряжения лбу и обмяк.

С тех пор Леха каждый день посвящал поискам раритета, а после того, как солнце начинало клониться к закату, прихватывал с собой банку тушенки и отправлялся к старому дубу. Медведь появлялся не каждый день, но Леху не покидало ощущение, что косолапый все равно бродит где-то рядом. Порой археологу казалось, что он чувствует пристальный взгляд из-за кустов. Тем более, что банка тушенки, гостеприимно оставленная Лехой на краю поляны, стабильно пропадала. Однажды, дней через десять после памятного знакомства, медведь появился раньше, чем обычно и, дойдя до середины полянки, положил на землю ветку, которую до этого тащил в пасти. Глянул на Леху и отошел. Но не свалил по своему обыкновению, а уселся на задницу на краю поляны и выжидательно уставился на парня. Тот, медленно двигаясь, подошел к ветке и узрел россыпь мелких лесных яблочек. Он перевел взгляд на неожиданного гостя, весь вид которого говорил — «От нашего стола вашему столу» и абсолютно искренне сказал вслух:

— Спасибо!

Сорвал с ветки яблоко и, наскоро обтерев о толстовку, сунул в рот, тут же скривившись — кислятина была неимоверная. Однако Леха решил не выплевывать угощение, вдруг визитер обидится. С трудом проглотив вяжущий и плохо пережеванный плод, он сунул руку в карман и извлек на свет божий деревянную фигурку медведя. Завидев поделку, зверь поставил уши топориком.

— Знаешь, что это? — спросил Леха своего лесного друга. Тот жалобно заворчал и ткнул нос в передние лапы. Леха не двигался, но ничего не происходило. Минут через десять медведь встал, отряхнулся и медленно пошел в чащу.

— Ты кто такой?

Леху чуть кондратий не схватил от звонкого женского голоса за спиной. Он резко развернулся и увидел статную девушку в алой то ли накидке, то ли плаще: кто их женщин разберет с их гонкой за модой? Леха устало подумал, что после вежливых медведей, чертовщины с фигурками и ночными предупреждениями от давным-давно помершей прабабки, появление в лесной глуши красавицы уже особо и не удивляет, но мигом подсобрался — прийти особе пешком по лесу было абсолютно неоткуда. Ближайшим населенным пунктом была все так же Магнитка, а до нее по самым скромным прикидкам километров двадцать и то по непролазному лесу. Да и взгляд у девушки был какой-то странный. Мертвыми были у нее глаза.

Девушка тем временем, не дождавшись ответа, впала в некоторое раздражение.

— Так что ты тут в лесу забыл, любезный? — повторила она строго и быстро облизала яркие губы. Леха содрогнулся от нехорошего предчувствия. По всему выходило, что девушка с гнильцой. Он постарался говорить ровно и обтекаемо.

— Заблудился я, — ответил он аккуратно, оглядываясь и оценивая диспозицию, — пришел поохотиться, и заплутал.

Незнакомка выгнула красивую бровь и сложила руки на груди.

— Охотник, говоришь, — поддела ехидно, — на кого охотишься, любезный? И где твое ружье?

В этот миг их отвлек глухой низкий рык. Давешний медведь стоял на краю опушки, вот только от его неторопливой ленивой любезности не осталось и следа. Шерсть у него на холке стояла дыбом. Огромные крепкие клыки оскалены и с них на землю капала слюна.

— И ты здесь, мишка, — усмехнулась девушка, но закончить не успела. Яростно взревев, хищник в несколько прыжков достиг середины поляны, на которой они стояли, и бросился на незнакомку. Леха охнул и попятился, но тут произошло страшное. Фигура в красном выставила по направлению к нападающему руку, ладонью вперед, и зверь отлетел метров на тридцать. Его огромное туловище ударилось о вековую ель и дерево затрещало. Медведь же скатился на землю и, пару раз неуклюже взмахнув лапами, замер без движения.

Девица обернулась к застывшему Лехе.

— Смотри-ка, защитник у тебя нашёлся… — прошипела она и протянула к Лехиному горлу руку, на которой стремительно отрастали длинные кривые когти. — Не в то место ты зашел, охотник, ох не в то!

Леха развернулся и что есть мочи рванул к краю поляны, чтобы скрыться за лесным частоколом, но его подхватила и подняла вверх какая-то невидимая сила. Через несколько секунд Леха уже летел головой вперед. Он врезался в ствол дуба и скатился на землю, сильно приложившись виском к причудливо изогнутым корням старого дерева. Пронеслась секунда и сознание погасло, погрузив его в блаженное неведение.

Судя по тому, что солнце еще не село, он пробыл в отключке не так уж и долго. Леха приоткрыл одно веко и попробовал приподняться, но сразу бросил эту затею — в голове ломануло так, что звезды заплясали перед глазами. Одна звезда была ярче и крупнее остальных — тускло золотая, круглая, похожая на огромную солдатскую пуговицу. Леха постарался сфокусироваться на ней, чтобы остановить карусель в голове, а заодно рассмотреть как следует. Зрение возвращалось постепенно, и через минуту Леха наконец узрел искусно выгравированную морду медведя. Парень поморгал, чтобы сфокусироваться — в зеленой траве, под старым причудливо изогнутым корнем таинственно мерцал неизвестный предмет. Леха медленно провел по нему кончиками пальцев. Кожу похолодила вороненная сталь, и ладонь сомкнулась на рукояти ножа.

«Так вот где ты прикопал царский нож, дед Андрей», — мысленно восхитился Леха. Удивляться уже сил не было. Раритет явно был не прикопан, а впопыхах воткнут в густую траву в надежде, что никто не заметит. Видать, времени на то, чтобы прятать сокровище, не было совсем.

Через мгновение жгучая радость от находки сменилась холодком тревоги, когда Леха припомнил, как именно он воткнулся рожей в землю у лесного гиганта. Он аккуратно привстал на четвереньках и повернул голову к середине поляны, в надежде, что давешняя супергерл, швырнувшая его прямо в раскидистый дуб темечком, была видением от перегрева на солнце, но тут же заприметил алое одеяние девицы. Она стояла к Лехе спиной, а прямо напротив нее нетвердо пошатывался недавний Лехин защитник — золотой медведь. У парня неприятно сжалось сердце, было понятно, что медведь вступил с невиданной тварью в противоборство и ничем хорошим для него эта схватка не кончится. Надо было выручать зверюгу. Однако кидаться на ежа с голой жопой тоже было глупо. Леха первым делом вновь нащупал под корнями царское оружие. Обхватил рукоять и потянул нож из земли, но не тут-то было. Время плотно замуровало оружие в почве. Лехе пришлось обхватить рукоять обеими руками и дернуть со всей силы. Влажные от испарины ладони соскользнули и Леха, непроизвольно крякнув от досады, полетел на траву.

— Очнулся, болезный? — ласково поинтересовалась барышня, теряя интерес к медведю и направляясь к дубу, под которым распластался на спине Леха. Археолог проворно вскочил на карачки и пополз обратно к корням, матерясь сквозь зубы. В этот момент снова раздался звериный рык. Еле стоящий на ногах медведь, словно поняв замысел Лехи, оттягивал внимание девицы на себя. Леха не видел, что происходит за спиной, но вариантов у него было немного — только завершить начатое. Он живо уперся пятками в корни дерева и, обхватив рукоять ножа, что есть мочи дернул оружие на себя. В этот раз нож поддался и медленно — миллиметр за миллиметром — стал выходить из земли. За спиной Лехи раздался стон, полный боли и отчаяния. Если бы Леха не знал, что рычит медведь, он бы голову на отсечение отдал, что крик человеческий. Этот вопль полоснул по нервам, и он, сцепив зубы, дернул рукоять на себя из последних сил, снова валясь плашмя в траву, но на этот раз нож победно сверкнул в его руке. За его спиной воцарилась тишина. Леха ловко перекатился на живот и вскочил сначала на четвереньки, а затем и на ноги.

— Отошла от медведя, лахудра! — рявкнул он со всей дури девице, склонившейся над распростертым на земле животным, и думая, что он полный идиот. Вместо того, чтобы спасать медведя, другой давно бы уже несся через чащу, прижимая к груди царский нож, но думать нужно было раньше — чудовище уже разворачивалось к нему. Леха почувствовал, что волосы на загривке встают дыбом — кожа у девушки почернела и сходила с нее струпьями, на пальцах вытянулись длинные черные когти, нос провалился, а глаза тускло светили красными угольями.

— Ну я тебе задам! — проскрипела ведьма, вытягивая коряжистую черную руку в сторону Лехи, и вдруг дернулась и застыла, глядя не на археолога, а на нож, зажатый в его руке. Леха медленно поднял клинок над головой, поражаясь тому, как глазницы ведьмы следуют за его движением, не в силах оторваться.

— Откуда у тебя охранный нож? — прошипела ведьма.

— Какой такой охранный нож? — пролепетал Леха на автомате, думая, что с минуты на минуту грохнется в обморок.

Ведьма не сводила глаз с раритета в руке Лехи, и внезапно тот почувствовал, что рукоять ножа наливается в его пальцах теплом и тяжелеет, словно оружие само собой напитывалось волшебной силой. Леха инстинктивно перехватил нож поудобнее и занес его над головой. Ведьма сжалась. Ее корявый палец заплясал, указывая на горящий в закатном пламени клинок.

— Нож, выкованный с истинной любовью, для того, кто был для Мастера истинным царевичем, — прошелестела ведьма и отступила на шаг назад.

Леха, чувствуя уверенность от того, что ведьма дала слабину, подался вперед и замахнулся. Черная мразь взвыла и сжалась в комок, но вдруг молнией кинулась к Лехе, пытаясь перехватить руки парня. Леха крепче сжал теплую сталь и без лишних раздумий вонзил клинок в грудь ведьмы по самую рукоять.

Дикий вой сотряс поляну и пролетел эхом по великому Лесу. Кинжал вспорол гнилую плоть и, дернувшись, застрял. Леха с ужасом смотрел в красные уголья ведьминых глаз, но уже видел, как те гаснут и покрываются сизой золой. А спустя мгновение ведьма разлетелась в пепел. Легкий ветерок подхватил прах, и через несколько мгновений все, что осталось от монстра, было развеяно летним теплым воздухом.

Леха обессиленно рухнул на колени, продолжая судорожно сжимать в трясущихся руках царский нож и не в силах оторвать взгляд от центра поляны, где на месте медведя на густой зеленой траве лежал обнаженный могучий богатырь с длинными волосами цвета красного золота. И прежде чем соскользнуть в обморок, Леха успел подумать, что это самое красивое зрелище, которое ему удалось увидеть за всю его жизнь.

Несмотря на поздний сентябрь, погода стояла теплая, и компания из трех молодых людей решила устроиться на веранде, благо вид на Христа Спасителя открывался как на ладони.

— Ну рассказывай, Пашка, — поторопил первый собеседник высокого темноволосого парня, стоило официантке принести им по поллитровому бокалу светлого нефильтрованного пива и удалиться.

— Да нечего особо, — вяло дернул уголком рта тот, кого собеседники называли Пашкой, и невидящими глазами уставился прямо перед собой.

— Так и не вернулся? — включился в разговор другой собеседник. — Неужели остался в этой Ненайденке?

— Найденке, — механически поправил Павел и почесал нос. — Нет, не вернулся.

— А мобильный-то его отвечает? — не унимался второй парень. Они с другом уже битые полчаса вытягивали из Павла подробности, но тот был на редкость неразговорчив. Мямлил что-то и отвечал неохотно. Вообще вся история с их последней экспедицией была мутной и странной. Леха из нее просто не вернулся, а Пашка дулся и замыкался, как только к нему приставали с расспросами.

— Отстаньте вы, — наконец буркнул Павел. — Хахаль там у него…

— У кого? — замер первый собеседник, не донеся до рта запотевший бокал с пивом и переспросил: — У Лехи? Да какой там может хахаль завестись? Ты же сам говорил, в этой деревне одни медведи водятся.

— Я тоже так думал, — хмуро кивнул Павел, вспоминая тот день, когда он, не дождавшись никакой весточки от Лехи, все-таки двинул обратно в Найденку. Поводов беспокоиться у него было хоть отбавляй — наступил сентябрь, а Леха так и не вернулся. На связь не выходил, на звонки не отвечал, и, в довершение всего прочего, не вышел на работу в университет. Позвонил лишь раз сказать, что у него все хорошо и он остается в Найденке, и как в воду канул. Пашка злился после неудавшегося совместного отпуска два месяца, а потом не выдержал и все-таки поехал проверить. По дороге был уверен, что Леха, отыскав все-таки раритет, просто-напросто решил не ставить Пашку в известность и не делиться найденным. В Магнитке нашел все того же Колю и уговорил доставить его до места. Но в Найденке Пашку ждал сюрприз.

Крайний дом, тот, что ближе всех к лесу, явно приводили в порядок. Стекла были вставлены в окна, крыльцо поправили, огород был выполот от травы и засажен какими-то хозкультурами, названий которым Пашка не знал. Со стороны кузни летел металлический перестук, а над трубой вился легкий дымок.

Леха встретил его на крыльце — загоревший и подтянутый, выглядевший так, что Пашка на секунду забыл, зачем пришел.

— Ты чего здесь? — нахмурился Леха, почему-то совершенно не обрадовавшись Пашкиному визиту. Пашка и сам моментом забыл, зачем пришел. От того, даже не поздоровавшись, спросил то, что осталось в мозгу.

— Ты это… Нашел, что искал-то?

В этот момент дверь за Лехиной спиной распахнулась и весь дверной проем заняла фигура огромного рыжеволосого великана, ростом на голову выше Пашки. Его волосы были перехвачены тесьмой, а из одежды на богатыре были только полотняные брюки, сползавшие с бедер, да кожаный длинный фартук, какие раньше носили кузнецы. Детина неодобрительно взглянул на Пашку и уперся пудовым кулачищем в деревянную опору крыльца. Леха не обернулся на вставшую за его плечом гору мышц, лишь расплылся в сытой счастливой улыбке и ответил на Пашкин вопрос:

— Нашел…

Мара - древний демон женского рода, часто приходит в обличии прекрасной девушки.