Ты для меня оранжевого цвета

Не могу не смотреть на тебя, извини. Чего хочешь проси, только не этого. Просто видеть – уже счастье. Понимать, что ты есть, знать, что ты здесь, надеяться, что это не пройдёт, как дурацкая простуда - этого недостаточно. По крайней мере, для меня.Мне нравится рассматривать тебя, как картину. Во всех подробностях и целиком. С головы до ног и обратно. Именно поэтому я люблю тебя мыть в ванной, это ни с чем несравнимое удовольствие. Какое наслаждение тереть тебе спинку, мыть голову, брать за руку, за эти длинные пальцы с овальными лунками ногтей, со сморщившейся кожицей на кончиках! От мочалки по пяткам щекотно, и ты веселишься, как ребёнок, сдувая с ладони мыльную пену. Ох уж мне это недоигранное детство! Прёт отовсюду. Боюсь даже представить, как нужно не замечать, не любить, не интересоваться собственным ребёнком, чтобы так обделить всем, чем только можно… Я всё время забываю купить мыльные пузыри и подложить на полочку с шампунями и гелями для душа. Но когда-нибудь я это сделаю.Видеть тебя. Отойти на шаг назад, глянуть, вернуться, удивиться, как всё по-разному выглядит - вблизи и на расстоянии. Потрогать, пощупать - это правда ты? Пожалуйста, не отворачивайся. Не прячься за иронию. Тебя это раздражает, да? Так запрети мне это делать! Нет, я не перестану, но постараюсь незаметно подглядывать. Так тебе больше нравится?
Есть такие детали, что приводят меня в восторг. Ресницы, например. Да, я знаю, что ты их даже стесняешься, считаешь, что они слишком тонкие. А по мне - так самое то, как раз вокруг твоих глаз. Этих изумительно зелёных глаз, где мне хочется быть хотя бы маленьким отражением. Силуэтом, потерявшимся в зелени леса. Спинкой рыбки, мелькнувшей в речной заводи. Утонуть в твоих глазах, раствориться в них? Ни за что! Я хочу отражаться в них, хочу жить во взгляде сейчас и всегда, даже тогда, когда придётся уйти туда, откуда не возвращаются. Извини, такой вот я эгоист.
Никогда не встречал никого даже отдалённо похожего на тебя. Только в детстве, в полузабытом сне, ко мне прилетала бабочка. Садилась на ладошку и цеплялась за кожу маленькими коготками. И я смотрел на неё, а она - на меня. Мы словно знакомились друг с другом каждый раз, и заново узнавали друг друга с первого взгляда... Этот сон повторялся и повторялся, пока я не вырос. А потом в мою жизнь занесло тебя - может быть, прямо оттуда, из детских снов? Вдруг настоящее счастье должно быть именно таким - попрошенным заранее, намечтанным, насмотренным и долгожданным? Всё так. Ты обязательно когда-нибудь вспомнишь серые любопытные глаза лопоухого мальчишки – и сердце окатит холодным дождём. Не бойся, я с тобой.
Я останусь с тобой, даже когда меня не станет. Обещаю. Захочешь увидеть – просто закрой глаза и смотри, сколько влезет. Я останусь где-то на самом донышке твоего сердца. Потому что оно упрямое, и просто так не сдастся. Только пожалуйста, не закрывай его на замок. Пусти другого, если он постучится прямо в сердце. Он может, и не прекрасный, и не принц совсем. Но живой, и не просто так пришёл.
Не надо хмуриться, хотя тебе идёт такое выражение лица, как немногим. Даже мне наблюдать за этим неловко, словно меня поймали в детстве в ванной за горячим душем. Когда ты сводишь брови, они ползут навстречу друг дружке, как два лохматых зверька, принюхиваясь, точно встретив старого знакомца. Мне смешно и немножко стыдно одновременно. Прости, я не хотел.
То есть - нет, вру я, конечно, хотел. Всегда хотел, хочу и буду. Я буду смотреть на тебя, когда ты краснеешь. Не отведу взгляда от медленного румянца, набегающего на скулы, как волна на песок на закате. Когда солнце уже село, а волна приобретает именно этот оттенок - цвета лёгкого смущения, переходящего в откровенную неловкость. Что тут непонятного? Закат – это маленькая смерть. Привыкай помаленьку умирать каждый день, если любишь красоту. Иначе никак…
Иногда мне проще рассердить тебя, чем рассмешить. Но я стараюсь всё-таки держать равновесие. Да, я питаюсь твоими чувствами. Бывает, что ты кормишь меня нелепыми обидами и глупой завистью - прости, у меня от этого изжога. А от ревности у меня несварение желудка, ты же знаешь. Ты даёшь мне всё, от салата до компота, когда отдаёшься. Спасибо. Но заметь, пожалуйста - я всегда встаю из-за стола чуть-чуть голодным. Оставляю на потом? Да, и это тоже.
Ты можешь сколько угодно поджимать губы, они от этого всё равно не станут тонкими или злыми. Упрямства им не занимать, это точно. Оно живёт где-то в самых уголках и вылезает то и дело смешным чёртиком, всегда так неожиданно, что я теряюсь. Что я такого сделал, чтобы заслужить это?  А маленькие, едва заметные корочки на губах? Прости, они сводят меня с ума. Каждый раз, когда целую тебя, я пытаюсь слизнуть их, как пеночку с молока. Жаль, что у меня таких уже нет, дать тебе попробовать, как это вкусно!
Нет ничего на свете вкуснее тебя. Я люблю тебя пробовать, катать языком, как ириску за щекой. Не сажай меня на диету, пожалуйста, я не могу всё время лопать макароны с сосисками - жалость и нежность. Да, тебя не долюбили в детстве. У тебя никогда не было ощущения, что тебя принимают целиком, со всеми твоими капризами и настроениями, любопыством и скукой, жаждой чуда и недоверием к людям... Я знаю, что я делаю с тобой. Я стараюсь долюбить тебя до себя. Скажи, что тебе это не нужно. Скажи, что надоело. Дверь там. Только ключи возьми, пожалуйста. И возвращайся к ужину, я твоё любимое ризотто с лисичками сделаю.   
Ого, ты уже злишься всерьёз? Брось, я только начал! Так смешно раздуваются ноздри, когда ты сердишься. Иногда хочется нарочно разозлить тебя чуток, чтобы на это поглазеть. Даже с риском получить по шее потом... В тебе точно есть что-то кошачье, признайся. Но вместо того, чтобы размахивать хвостом, ты дёргаешь крыльями носа. Значит, терпение уже почти лопнуло. Скоро ты на меня кинешься, да? Давай!
Для чего я тебя довожу? А то ты не знаешь! И вовсе не "для", а "до". Есть такая нотка в наших отношениях - "до". Довести до ручки, чтобы завести. Достать до сердца, чтобы почувствовать - а что там, в нём, на самом деле? Дойти до самой сути, чтобы понять. У тебя было до меня всякое, а уж у меня-то до тебя - почти целая жизнь. Не отворачивайся, я же тебе не тычу в лицо подробностями! Неприятно, понимаю, и стараюсь не напоминать лишний раз. Но ты же не хочешь делиться болью, обманутыми надеждами, разбитыми мечтами! Боишься спугнуть счастье? Оно не из пугливых, поверь. Просто поверь, не бойся. Ты даёшь мне другую, новую жизнь, и я благодарен за это. И даже если тебе хочется сейчас побить меня, я счастлив, что ты у меня есть.
Что ты вообще есть на этом свете.
Iuppiter iratus ergo nefas. Юпитер, ты сердишься, значит, ты неправ. Это латынь, мёртвый язык. Только стихи на нём до сих пор читают, представляешь? Уже давно никого нет: ни тех, кто писал, ни тех, кто читал, ни даже тех, кто разговаривал на нём. Теперь этим языком пользуются медики и такие придурки, как я. Потому что мёртвое тело в анатомичке на холодном столе и глухой отголосок любви сквозь тысячи лет – это одно и то же. Это про нас, людей.
Расслабься, я почешу тебя за ухом. Можешь помурлыкать. Ты это любишь - когда я запускаю пальцы в волосы и чешу тебе голову. Три минуты, пять, семь. Больше ты не выдерживаешь, правда? Это на самом деле такая игра : рассердить, погладить, довести... Ты же всё понимаешь. И всё равно каждый раз ведёшься.
Можно, я шепну тебе на ушко то, что давно хотел сказать?
Ты для меня - оранжевого цвета.
Как лето, как апельсин, как морковка. Как мандаринка на ладони. Ты мой вечный праздник, моя новогодняя ёлочка, моё личное чудо, которого я ждал с самого детства - и дождался.
Думаешь, я окончательно рехнулся? Нет, просто сколько себя помню, у меня никогда не было границ между цветом и звуком, вкусом и запахом. Старый дверной звонок издавал настолько яркий жёлтый звук, что зубы сводило от вкуса лимона. Свежая зелень травы ранней весной тихонечко шуршала на ноте "ми" третьей октавы, в удивительном созвучии с собственным запахом. Я терпеть не мог земляничное мыло - и что с того, что оно розовое и пахнет вкусно, но голова просто взрывалась от пронзительного "си"!
Ах да, прости. Спасибо твоим родителям, что они не отдали тебя ни в музыкальную, ни в художественную школу, а привели на настольный теннис. Ты до сих пор отлично играешь. С твоей подачи я завожусь с пол-оборота и теряю очки. Без очков я ни черта не вижу, ты же знаешь. Но продолжаешь навешивать мне подачи, пока я не сдамся. Тебе обязательно выигрывать каждый раз? Ну и пусть, я внакладе не останусь.
Просто я не знаю, как тебе объяснить, что пролетело мимо, пока тебе приходилось расти. Концерты в Малом зале филармонии и органная музыка - ты не терпеть их не можешь, тебя не  научили получать удовольствие от музыки. И от оперы, и от балета. Ты с любопытством шастаешь вместе со мной по музеям, крутишь головой и смешишь до икоты совершенно варварскими впечатлениями от увиденного. И я понимаю, что тебе нравится эта игра -  ты точно добираешь то, чего тебе не хватало всегда. Красоты. Ты любишь, когда красиво. А я люблю вести тебя за руку. Мне есть куда, поверь. Тебе понравится. Но я боюсь, что у тебя пока ещё нет готовности зайти так далеко.
Тебе всегда нужно погорячее: бифштекс обязательно с кровью, лук со слезами. Не торопись, ешь спокойно, никто не отбирает… Это просто молодость играет в одном месте, ничего, скоро пройдёт.  Жалко, конечно. Но не реви, береги слёзы, они тебе ещё пригодятся, по ночам в подушку рыдать от бессилия что-либо исправить в своей жизни.  Заливать вином бесполезно, лучше читай.
Хорошо, что привычка к чтению у тебя с детства и такая же неистребимая, как грызть ногти, прости. Даже я – скорее наугад открытая посередине книга, чем подарок судьбы или свалившийся на голову снег.  Что ты в ней найдёшь, зависит от тебя не меньше, чем от меня, понимаешь? Не спеши проглотить второпях, как дешёвый детективчик в мягкой обложке. Что тебе важнее - набить пузо или почувствовать вкус? Можешь набить мне морду, это не поможет. Я не могу себе позволить дать тебе какую-то невнятную жвачку, извини. Только самое лучшее. Весь мир. И я на десерт. Извини, если сладковато, посоли иронией, и лопай, как попкорн.
Ты для меня - оранжевого цвета. Целиком, от макушки до пяток. Локти, коленки, лодыжки, смуглые икры и лопатки. Длинная лесенка позвоночника, как ксилофон (я потом тебе покажу этот инструмент, ты удивишься, насколько он твой). Я могу пройтись по этой лесенке вверх и вниз, пальцами, языком, всем телом, чтобы почувствовать разницу. Запах, голос, кожа - всё рыжее для меня. Ты - это невообразимое счастье: видеть, гладить, слушать, нюхать тебя и чувствовать, как оранжевый цвет накрывает с головой.
Так бывает золотой осенью: идёшь по лесу с корзинкой, собираешь лисички. И вдруг перед тобой подосиновик. Молодой такой, шляпка едва раскрылась, ножка крепенькая, вся в крапинку. Стоит, не качается, листики кругом. И ты замираешь в восторге: да не может быть! Не бывает так красиво, в жизни, по-настоящему. Воровато оглядываешься, берёшься за него, тянешь на себя потихоньку, чтобы убедиться, что это взаправду, а не во сне… и хочется облизать его, всю шляпку, капельки все языком собрать, точно эликсир вечной жизни. Именно для тебя приготовленный. А ты его нашёл. Как будто кто-то сверху говорит: держи, это тебе. Держу. Лижу, как дурак. Надеюсь, ему тоже нравится.
А сердце внутри – как физалис. Ну, пёсья вишня, знаешь? Тук и тук. Но не это главное. Внутри этого сердца ещё есть ягодка. Только добраться да неё, не разорвав оболочку – никак. А суть-то именно в ягодке. Её на торт кладут, понимаешь? Но не едят. Она там для красоты.
А красота – страшная сила. Именно страшная, как сама жизнь. Идёт по улице человек, небритый какой-то, плохо одетый, бубнит себе что-то под нос - то ли стихи сочиняет, то ли сам с собой вслух спорит (а, это одно и то же!). А я смотрю на него - и чувствую на языке острую горечь с привкусом кислинки. И не сомневаюсь, что если познакомиться с ним - эта горечь рано или поздно проявит себя... Нет, я не знакомлюсь на улице, ты что! Я псих, но не до такой же степени.
Вон там, смотри. Да, прямо под окном. Расфуфыренная девчонка выходит из внедорожника, щёлкает сигналку и роется в сумочке. Блондинка крашеная, в безумной бежевой шубке, короткой юбчонке и длинных сапожках... Тебе не нравится, я понимаю. А я слышу, как она звучит. Жалобно, тоненько и безнадёжно. Боюсь, если тронуть её за сердечко, так оно и будет. Несмотря на наглую мордочку и голые коленки. Только она глазки выцарапает любому, кто тронет. Милая, правда?
Как мне живётся в таком мире, где всё перемешано - цвета, краски, звуки, запахи? Да ты знаешь, нормально, я привык. Всё-таки, это у меня с детства. Представь себе фейерверк, салют в небе – это мороженое, мы оба любим его трескать. Запах кофе глубоко синий, несмотря на цвет жидкости в чашке. Люблю всё сладкое, потому что оно чуток  зеленоватое. Люблю купаться, потому что вода чёрная, если закрыть глаза – та самая сплошная темнота, как ночью с головой под одеялом.
И только небо синее, ничем не пахнет и не звучит. Просто синее, и всё. Поэтому мне так жутко смотреть в небо, лёжа в траве.  На спине, рядом с тобой. Но если я повернусь, протяну руку, нащупаю тебя - всё в порядке, я уже не падаю в этот бездонный омут синего молчания и пустоты. Потому что ты рядом, и я от этого более живой, чем сам по себе.
Ты для меня оранжевого цвета.