Jolis
Спираль
Аннотация
Часто ли взрослый человек обращает внимание на влюбленного в него подростка? Приятно, конечно, забавно, но в общем-то, даже смешно... Но если лет так через пять эта смешная привязанность перерастает в что-то серьёзное? Теперь уже просто так не отвертишься, а жизнь сама расставит всё по местам.
Ботинки, пальто, пиджак — Егоров словно освобождался от жесткого, тесного футляра. Не расстегнув до конца, он стянул рубашку через голову, швырнул комом на кресло, опустился в изножии тахты, а потом откинулся назад. Лопаток приятно коснулся гладкий прохладный шелк покрывала. Плечи и затылок ныли от неотпустившего напряжения, шею все еще тянуло. Он вытащил из шлевок конец ремня, дернул молнию вниз и приспустил резинку трусов.
Илья все еще стоял, расслабленно привалившись к дверному косяку, и внутрь не проходил. Его скользящий, небрежный взгляд Егоров чувствовал на себе, как чувствуют кожей солнечный зайчик.
Может, и не хотел, вернулся он к последней внятной мысли. Может, и правда не верил, что все будет всерьез. Оторопел от развития событий, испугался и не знает теперь, как пойти на попятный и выбраться из самим же заваренной каши. Егоров усмехнулся. Отличный воспитательный момент. Метод естественных последствий. Жан-Жак Руссо. "Эмиль, или О воспитании". Но веселая злость как вспыхнула, так и потухла, сменившись снисходительным сожалением. Перед ним был Верин "малой", позавчерашний ребенок, которого он катал на плечах. А Егоров — взрослый мужик, которому не пристало злорадство.
Правильнее было бы дать парню шанс слиться без имиджевых потерь: обратить все в туповато-дружескую шутку и замять по дороге, подвезти к универу, высадить у метро, или вон хотя бы — зарулить в бар на углу, вместо того чтоб идти сюда, — напоить полноценно, чтоб вышибло все из памяти, и сгрузить ближе к ночи домой. Стоило деликатно позволить ему сейчас передумать и слинять, или самому неловко "уснуть", или сказать что-нибудь вроде: слушай, я так дико устал после всего, что, сам понимаешь... — и пусть считает, что хочет. Да что там, даже выйти за сигаретами и не вернуться — и то было бы нормальным выходом.
Егоров повернул голову к двери. И наткнулся на пристальный взгляд в упор.
— Так что, ты сверху? — спросил он.
Илья дернул уголком губ и медленно, заторможенно ступил вперед. Примятый ворс ковра заглушил звук его шагов. Полминуты ушло на то, чтоб он преодолел жалких полтора метра — расстояние от входа до постели. У края он остановился, замер ненадолго, потом, словно очнувшись, похлопал себя по карманам, достал из джинсов узкий белый тюбик и пачку презервативов и кинул на прикроватный столик. Егоров хмыкнул — тот же джентльменский набор остался в бардачке машины. Значит, все-таки собирался, подумал он, а не просто бравировал или брал на слабо.
Егоров протянул руку, провел ладонью по его бедру к ширинке, коротко стиснул — уже было что — и, зацепив пальцами за пояс, подтянул ближе, так что Илье пришлось поставить колено на постель.
— Мини-отель с почасовой оплатой, — глумливым голосом процитировал он буклет. — Что ж ты со мной, как со шлюхой-то?
— Можно было и в ординаторской, конечно, — в тон ему отозвался Егоров, — кому такое бумаги заполнять мешало? — Он пожал плечами. — Ты это в книжках прочитал, что ли, — про шлюх? Место как место.
Многодневный срач, бессменное за последний месяц постельное белье, гора немытой посуды и советская квадратная плитка синего цвета в ванной отметали напрашивающийся вариант. Тащить члена семьи Воронцовых к себе он, пожалуй, воздержится ближайшие лет сто.
— И многих ты сюда водил?
Твоя какая забота, вертелось на языке, но что-то подсказывало, что похожего ответа Илья и добивался — одному ему ведомо зачем, а играть по его правилам Егоров не желал.
— Бывало, — равнодушно соврал он и разделся наконец полностью.
Двигаясь торопливо, поспешно, Илья тоже избавился от одежды, бросил ее прямо на полу и выпрямился, снова уставившись в упор. От включенного кондиционера его кожа пошла мурашками, тонкие светлые волоски на предплечьях встали дыбом. За воронцовской ехидной бесшабашностью в глазах проступало что-то незнакомое, тяжелое и будоражащее, от чего в паху у Егорова наливалось кровью и требовательно ныло. Илья перекинул через него ногу и забрался на тахту. Он возвышался над Егоровым, стоя на коленях по обеим сторонам его тела, и если б Егоров приподнялся на локтях и потянулся вперед, то мог бы слизнуть аккуратную каплю предэякулята, выступившую на головке.
— Ну, — подстегнул он. Ни приподниматься, ни тянуться вперед, он, разумеется, не стал. Пусть и хотелось.
Илья оперся на его грудь у плеча, когда полез за тюбиком. Помогать ему Егоров не собирался, даже ноги не развел, только прикрыл веки и постарался расслабиться в ожидании. Непонятная возня длилась дольше привычного, след чужой ладони на груди грел фантомным теплом.
Шелест срываемой пленки. Картонный шорох. Оторванный зубами обрывок фольги. Плевок. Каждый звук синестезически откликался в теле тактильным эхом. Егоров жмурился, как от ласки.
Он распахнул глаза, только когда члена коснулся латекс.
— Что ты...
До зубовного скрежета знакомые — и одновременно чужие — глаза следили за его реакцией сквозь густую щетку ресниц, в которых пряталась искра насмешки, не вытравливаемая ни возбуждением, ни настороженностью, ни страхом. Илья зажал кончик кондома пальцами, а другой рукой раскатал кольцо по длине.
— Что ты... — осекся Егоров и, не сдержавшись, застонал на выдохе, когда Илья направил его член в себя и осторожно опустился сверху.
Горячая ладонь опять уперлась в плечо. Илья навис над ним, со свистом втянул воздух, слабая судорога свела мышцы, он качнулся в сторону. Егоров помог ему удержать равновесие и слепо погладил по ребрам. Илья медленно привстал и снова насадился.
— Так? — настойчиво, искательно заглянул он в лицо потерявшему дар речи Егорову.
Его черты — узнаваемые и совсем другие — искажало желание, и Егоров тонул в нем, как муха в сиропе, теряя волю к сопротивлению. Илья двинул бедрами — иначе, более плавно; потом еще раз — импульсивно и резко, вырвав у Егорова новый стон.
— Так? — повторил Илья и сам же ответил: — Так.
Егоров кивнул, подтверждая. Илья склонился к нему и неожиданно мягко, едва касаясь, провел пальцами по щеке: от виска к подбородку. Против воли Егоров потянулся вслед, ловя остаток подаренной ласки. Со следующим рывком (что ты... бессмысленно, по инерции ахнул Егоров) Илья нагнулся и коротко тронул сухими губами его рот.
— Что я что? — спросил он. Его зрачки были расширены.
— Что ты со мной делаешь, — выдавил Егоров между толчками, когда смог перевести дух.
========== Часть 2 ==========
— Вера... Вер, — с глухим раздражением попытался прервать он ее зажигательную историю.
Но Вера его не слышала. С чего бы?
Станет она реагировать на его вялые возражения, если Егоров никогда не мог ей отказать — ни тогда, ни теперь, и ей это доподлинно известно. Она упивалась собой: бархатным тембром своего грудного голоса, блеском в глазах, шармом — сидящая на посту медсестричка машинально откликнулась улыбкой на ее приветливый кивок, тонким запахом духов, умением забавлять даже банальным рассказом.
Она никогда бы не пришла, не будь на сто процентов уверена в успехе дела, подумал Егоров. Это злило.
— Вера!
Резкий окрик заткнул наконец фонтан ее брызжущего обаяния.
— Ну что, что?
— Начнем с того, что это не в моей власти. Так не положено, это против правил.
— Да брось! Это такая малость. Он просто постоит в углу — в халате, маске, перчатках, что там еще надо? Весь стерильный, как медицинский спирт, и молча последит за ходом операции... Он никому не будет мешать.
— Он потеряет сознание от первого же надреза, а я буду вынужден откачивать его вместо пациента.
— Ничего такого не случится, он же не институтка. Просто проблюется в туалете после всего и больше ты его не увидишь. Это все, о чем я прошу.
Егоров приостановился и взглянул на нее.
— Не понял?
— Операции две, максимум три — сделаем скидку на его ослиное упрямство — и малой больше не появится. Я его знаю как облупленного.
— Ты же сказала, он собрался в медицинский?
— Ты все прослушал, — оживилась она снова. — Я же объяснила. Это просто очередная блажь. Даже не блажь — мелкая мстительность и говноедство. Ему вдруг захотелось в Англию, хотя разговор о ней был закрыт еще пять лет назад. Тогда у отца были другие возможности, и Ильюхе предлагалось, но он сам уперся рогом, что учиться будет только здесь. А тут вдруг ни с того ни с сего передумал и подкатил с этим к отцу. Четвертый курс, какая Англия? Отец даже слушать его не стал...
Вера ненавязчиво взялась за его локоть, Егоров так же аккуратно отвел руку.
— Это все очень интересно, но я сейчас занят, — он обогнул ее и пошел широким шагом по коридору. — Позвони мне в другой раз. Может, ближе к осени.
Она пустилась следом, нимало не смутившись, словно не слыша его слов. Ничто не могло заставить Веру Воронцову отступить, если она что-то вбила себе в голову.
— И тогда с какого-то перепуга возникла эта тема с поступлением в медицинский и прорезавшейся тягой кого-то лечить. В двадцать лет, видите ли, он вдруг осознал свое истинное призвание: приходи ко мне лечиться и корова, и волчица. Ну чушь же!
— Чушь, — согласился Егоров. Он открыл дверь на лестницу и стал спускаться. Вера не отставала.
— И теперь этот новоявленный айболит компостирует отцу мозг так, что тот уже готов сдаться и подписаться на еще десять лет его обучения с нуля. Но ведь это бред!
— Бред, — на ходу бросил ей Егоров.
Вера прытко обогнала его на ступеньках и поскакала спиной вперед, держась за перила, просительно и лукаво вскидывая ресницы. В этом было что-то раздражающее, выбивающее его из колеи. Ей давно было не пятнадцать. И даже не двадцать пять. Прежние девчачье-пацанские ужимки не шли ни кашемиру на ее плечах, ни тонким каблукам, ни блеснувшему за прядью волос бриллианту. На ее лице можно было прочитать весь прайс косметологического отделения клиники "Скандинавия". Не заставит себя ждать и эстетическая хирургия, оценил он.
— Ему достаточно увидеть какие-нибудь кишки или подкожный жир — и он забудет о своей маленькой мести. Покажи ему что-нибудь мерзкое, — фыркнула она, — огромную опухоль там, или трофические язвы, или вот — гангрену! Бывает же у кого-нибудь такое? Этого ему точно хватит забыть про глупости.
Она находила это комичным. В уголках ее пухлых губ и глаз без морщин плясали смешинки. Ей было весело. Егоров поморщился.
— Егоров, миленький! Пожалуйста.
Она молитвенно сложила руки, железобетонно уверенная, что детская непосредственность в ее исполнении все еще способна производить нужный эффект.
Она должна была казаться ему жалкой и смешной, но не казалась. Он видел то, чего не видел когда-то, много лет назад, и понимал теперь все то, чего не осознавал раньше. И все это могло рождать в душе презрение к ней и насмешку над собой прежним, но не рождало.
Ему было на все это плевать, вот что бесило больше всего.
— Мне надо идти, — сказал он и махнул направо: — Выход с отделения — там. Был рад встрече.
Словно не услышав, Вера уверенно пошла за ним через холл.
— Посетителям туда нельзя, — повернулся к ней Егоров у лифта.
— Твой ответ: нет? — переспросила она.
— Мой ответ: нет. Извини.
— Хорошо, посмотрим на дело иначе, — с легкостью избавилась она от сияющей улыбки и нанесенного пуховкой шарма. — Я заплачу. Сколько это стоит?
— Вера...
Егоров усмехнулся про себя и покачал головой — скорее своим мыслям, чем ее словам.
Боковым зрением он вдруг заметил, как от столба отделилась сливавшаяся с ним до той поры фигура.
— Здорово, да? И вот так каждый раз, — услышал он и в первый момент даже остолбенел: настолько ярким показалось дежавю. Улыбка-вспышка — то ли самоуверенно-наглая, то ли беззащитно-отчаянная, белые зубы, рваная челка, спадающая на глаза. — Ты-то свалил. А я с ними остался.
На секунду Егорову почудилось: даже глаза подведены точно так же. Он моргнул. Ерунда, конечно, — парень был как парень: острые широкие плечи, стертые на изломах джинсы, руки в карманах безразмерного худи, растрепанная шевелюра. И вроде не так чтобы сильно похож, если приглядеться, но...
— Я Илья. Помнишь меня?
Егоров очнулся от наваждения и приподнял кисть параллельно полу.
— Вот таким.
Губы были шире и тоньше тех, на которые Егоров так же неприлично уставился вечность назад. Он столько раз потом видел эту гремучую смесь смущения и дерзости, что мог бы и привыкнуть.
Проблема заключалась в том, что он так и не привык.
— Ты, как обычно, вовремя, — напомнила о себе Вера. Егоров перевел взгляд с Ильи на нее. — Я, пожалуй, пойду. Сделала для тебя, что могла. Договоритесь дальше без меня.
По инерции Егоров смотрел ей вслед, пока цокот шпилек не заглох за вертушкой. Потом повернулся к Илье и снова был странно поражен неуловимым сходством.
— Это пугает, да?
— Что именно? — настороженно уточнил он.
Илья неопределенно обвел пальцем холл.
— Ну... это все. Ответственность, — повел он плечом. — От тебя зависят человеческие жизни. Всегда было интересно, как врачи с этим справляются.
— Я здесь не один на сто миль. Не только от меня что-то зависит, — ответил Егоров.
Двери грузового лифта неожиданно разъехались в стороны, и им пришлось посторониться, чтобы пропустить каталку. Егоров машинально ответил на брошенное ему приветствие. Раздолбанные колеса с грохотом преодолели железный порог.
— Знаешь, мне пора... — протянул он Илье руку для быстрого пожатия, останавливая ногой смыкающиеся двери, но Илья задержал его руку в своей, положил ему на запястье другую ладонь — и, словно пойманный этим в ловушку, Егоров замер на половине шага.
— Я слышал твой ответ сестре, — сказал Илья.
Егоров хотел сказать: хорошо, коли так. Хотел сказать: если слышал, то должен понять, ты же не маленький. Или: не обижайся, тут ничего личного. Но промолчал, чего-то ожидая.
— Одну смену, — попросил Илья. — Подари мне сутки твоего времени, и если я тебе помешаю, то отстану, как Вера и хочет. Я не буду путаться у тебя под ногами, доставать тупыми вопросами или что-то в этом духе. Ты меня даже не заметишь.
Он улыбнулся, и Егорова дернуло, словно током.
Разумеется, вздохнул он. Все так и будет.
— Хорошо, — произнес он вслух. — Жду тебя в среду.
========== Часть 3 ==========
Шею и затылок отпустило. Егоров крепче обнял подушку, с наслаждением пошевелился, повернул голову и притерся другой щекой. Он чувствовал себя куском дрожжевого теста. Плечи перестали ощущаться каменными, согретые неожиданно сильными руками мышцы приятно ныли. В поясничном отделе хрустнуло и встало на место.
— Эй. Полегче там.
Илья убрал руки и сполз ниже. Егоров лениво ждал, но прикосновений больше не последовало.
— "Полегче" не значило "остановись". Все в порядке.
— Нравится?
— Да, — подтвердил Егоров. — Не знаю как хирург, но массажист из тебя вышел бы неплохой.
— Как скажешь. Полегче так полегче.
Илья поерзал, устроился получше — Егоров усмехнулся, физически почувствовав причину неудобства — провел ребром ладони вдоль его позвоночника с одной стороны. Потом с другой.
— Рельсы, рельсы...
Егоров хрипло рассмеялся.
— Шпалы, шпалы... Ехал поезд из Варшавы.
— У нас говорили "запоздалый".
Ему давно не было так хорошо. Он размяк и расслабился. И даже пожалел, что не забил на постыдность своего жилища и не повез Илью к себе. Тогда можно было бы никуда не торопиться и лежать вот так долго-долго, наслаждаясь теплыми руками и весом гибкого тела.
— Из последнего вагона посыпался горох... — Было щекотно. От прикосновений кончиков пальцев кожу покалывало, как от мелких разрядов тока. — Пришли куры — поклевали... Пришли гуси — пощипали... Пришел слон — потоптал.
— Привстань, — попросил Егоров.
Илья повозился у него за спиной и действительно поднялся на колени. Егоров перекатился набок и переложил подушку от изголовья в низ живота. Повернулся обратно и лег лбом на скрещенные предплечья.
— Пришел дворник... — ну, что там дальше? — глухо бросил он застывшему в молчании Илье, не поднимая головы.
— Разметал, — голос Ильи дрогнул.
Несколько секунд спустя он подтянул к себе валяющуюся рядом вторую подушку, и Егоров позволил запихнуть под себя ее тоже. Теперь его зад торчал на возвышении, как на подиуме. Илья переступил, поставив между его ног сначала одно колено, потом второе.
— Пришел начальник, — сообщил он очень сосредоточенно, сбивая слова, как кегли, тяжелым дыханием. — Поставил стул... стол... печатную машинку.
Сухими, обжигающими ладонями Илья огладил его тело от шеи к бедрам, провел по плечам, лопаткам и ребрам; словно проверяя реакцию, с силой сжал ягодицы. Егоров дернулся. Наволочка под ним была уже влажной от смазки.
С резинкой Илья справился уже не так быстро, как в первый раз, но вошел грамотно, Егоров ожидал худшего.
— А откуда знал, если не секрет? — вдруг стало любопытно ему.
— Да так... предположил, — ответил Илья не сразу, когда Егоров уже решил, что тот предпочел не услышать. — Вера мне ничего не рассказывала, если что.
— Она ничего и не знала.
Он на пробу толкнулся назад, чтоб ускорить процесс, Илья охнул, но не повелся и притормозил, продолжая двигаться размеренно и основательно. Опыта соответствующего у него, положим, все же не было, со странной собственнической радостью, решил про себя Егоров. Но для первого раза Илья держался более чем достойно. Разгоряченный, он пьяняще пах свежим, молодым жаром и брал с большим азартом и увлеченностью, чем отдавался. Постепенно нарастив темп, он стискивал бедра Егорова до синяков, так что тот коротко сдавленно постанывал и уже позволял себе подмахивать, и каждый толчок превращался в столкновение. Егоров шипел на особо резких и закусывал губу — сказывался долгий простой, но такое ему нравилось. Только очень хотелось взглянуть Илье в лицо.
В какой-то момент — Егоров сам уже прилично поплыл — тот отпустил его бедро и переложил руку ему на плечо, сжал пальцы у ключицы и потянул вверх, привлекая к себе. Егоров поддался, оттолкнулся ладонью от смятой постели, прижался спиной к вздымающейся груди. Илья зажал его шею в сгибе локтя, как в тисках, и не останавливался, а второй рукой грубо обхватил его член.
— Дорогие мама с дочкой — ну, как там дальше? — издевательски прошептал он Егорову на ухо. — Дзинь-точка.
Егорова выгнуло. Сперма обляпала не только съехавшие подушки, но и простыню, одеяло, и даже деревянную спинку тахты.
Он вывернул голову назад и благодарно, мокро чмокнул Илью в губы. Тот судорожно сдавил его в неудобном объятии и всхлипнул. Егоров подумал, что он тоже все, но ошибся. Илья выпустил его из рук и еще минуту-другую догонялся, поставив в коленно-локтевую.
— Егоров, — тихо позвал он, когда отдышался. Он привалился к его плечу, потерся гладкой щекой о кожу — то ли извиняясь, то ли заискивая. Егоров улыбнулся.
— Что?
— Ты охуенный, знаешь?
Сомлевшее в истоме тело словно окатили ледяной водой. Распаленное огнем сердце окаменело и разом осыпалось в мелкое сухое крошево.
— Да, — через силу выдавил из себя Егоров. — Мне говорили.
========== Часть 4 ==========
Он, конечно, блевал. Но потом, после. Тихо слинял куда-то, так чтобы никто не наткнулся. Может быть, на улицу.
— Да ладно тебе, нормально продержался же, — устало откинувшись к спинке дивана, сказал Шахназаров. — Для первого раза очень даже неплохо.
— Головная боль, — поморщился Егоров.
— Ну, тоже верно. Но если, как ты говоришь, почти родня...
Илья вернулся минут через пятнадцать, перекатывая мятную жевачку во рту, с красной сеткой сосудов на белках и слипшимися мокрыми ресницами, встал у двери, не переступая порог.
Егоров оторвал блокнотный лист, черкнул название и вышел к нему в коридор.
— А можно мне остаться еще ненадолго? Я не буду мешать.
— Иди домой, — помотал головой Егоров и сунул ему бумажку.
— Что это?
— Возьмешь на посту. Попроси воды и прими сразу.
— Да нормально все. Не надо... — замотал головой Илья.
Егоров отмахнулся.
— Надо. И еще: пустой желудок в этом деле не спасает, голодная рвота с желчью хуже. Так что в следующий раз немного поешь, только лучше не пей.
Ему хотелось сказать что-то поддерживающе-одобрительное, но никогда ничего такого не умел, и вместо похвалы только пожал плечами.
— На самом деле, это не страшно, у многих поначалу бывает. Со временем проходит, — он поднял взгляд на Илью и удивился выражению нескрываемого довольства на его лице.
— Когда? — сияя, спросил тот.
— Что когда?
— Следующий раз. Завтра?
— Завтра у меня только смена закончится, — усмехнулся фирменной воронцовской напористости Егоров. — Может, через неделю или даже две. Я тебе позвоню.
— А во сколько?
— Не знаю, как получится. А до которого часа тебе можно звонить?
— Да нет, я не в этом смысле, — засмеялся Илья. — Во сколько твоя смена закончится?
У него был приятный смех, сдержанный, не такой взрывной и заливистый, как у сестры, да и улыбка была не совсем ее — теперь, когда Егоров присмотрелся, ему казалось странным то первое, яркое впечатление идентичности. В малом узнавались обе породы Воронцовых одновременно, в Вере всегда было больше отцовского, отточенно-прямолинейного, а в чертах и манерах Ильи сквозила и обманчивая кошачья мягкость покойной Марины Львовны.
— А тебе зачем?
— Да так. Интересно стало.
— В восемь заступил, прибавляй сутки. Но у меня еще дела, так что точно не скажу, когда вырвусь.
Егоров освободился только около полудня. Вышел на улицу, потянулся, хрустнув суставами. Утренняя прохлада и дымка, о которых так мечталось под хирургическими лампами, окончательно рассеялись. Солнце резануло уставшие глаза, от асфальтовой духоты запершило в горле. Он подумал о предстоящей дороге, и предложение Шахназарова прикорнуть в ординаторской на диванчике уже не вызвало у него прежнего протеста. Егоров широко, с чувством зевнул и протер заслезившиеся глаза. В первую секунду он даже решил, что знакомый силуэт у края пандуса ему почудился, но потом Илья прытко взбежал по ступеням.
— Что-то случилось? Ты зачем здесь?
— Встретить тебя, — с легким удивлением, как о чем-то заранее оговоренном сказал он.
— Я же на своей.
— Я тоже. Мне все равно нечем заняться — я выспался, отдохнул. А тебе как сейчас за руль? Сам на себя посмотри. Хочешь, я тебе даже машину потом к дому пригоню, если доверишь?
Тащиться через весь город по пробкам и правда не хотелось, упасть на переднее рядом с водительским и забыть наконец о концентрации внимания — чем не рай. Егоров развел руками.
— Меня посетила мать Тереза.
Шутка была так себе, достойной суточного дежурства, но Илья вполне искренне подхихикнул, что оказалось неожиданно приятно.
У парковочного места Егоров выразительно присвистнул.
— Это твоя, значит?
— "Моя" не означает "мой выбор", — словно в оправдание сказал Илья. — Вообще-то это был подарок.
— На окончание школы? — хмыкнул Егоров, и, если бы он не знал Воронцовых, то мог бы решить, что Илья смутился. — Дай угадаю, чей это был выбор.
— Да уж, не Борис-Михалыча точно, — рассмеялся Илья.
В салоне было хорошо, светлая кожа подголовника мягко приняла гудящий затылок, тонировка успокоила воспаленные веки.
— Очень хочешь спать?
— А сам как думаешь? — подавил очередной зевок Егоров. Илья не заводил мотор, чего-то от него ожидая. — А что?
— Хотелось как-нибудь тебя угостить. Сегодня не получится, да?
Не повернув головы, Егоров с сомнением скосил на него глаза.
— После суток у тебя ведь выходной? — не реагируя на его молчание, продолжил Илья. — Во сколько за тобой заехать?
Это был совершенно необъяснимый феномен. Егоров никогда не любил панибратства и простоты того разлива, которая хуже воровства. У него было не так уж много друзей, он мало кого к себе подпускал. Скорый переход личных границ ему самому был не свойствен, и потому шанс оказаться частью его жизни у тех, кто пытается вломиться туда без стука, стремился к нулю.
И тем не менее второй представитель семейства Воронцовых, который не только не стучит, но и норовит открыть дверь с ноги, не вызывал у него инстинктивного отторжения. Даже наоборот. Выработанным стоп-взглядом Егоров посмотрел на Илью, но идея посидеть с ним в баре какое-то мгновение не выглядела для него абсурдной.
— Я не пью.
— Совсем?
— С теми, кому нет двадцати одного.
Илья развернулся к лобовому стеклу с видом победителя и повернул ключ зажигания.
— Хорошо. Возьму с собой паспорт, — он не выдержал и фыркнул на невысказанное удивление. — Дай угадаю источник инфы. У Веры Борисовны всегда было плохо со счетом.
Егоров вспоминал ту поездку потом урывками — но вспоминал. Почему-то больше всего он боялся полноценно отрубиться и захрапеть, не хотелось, чтобы Илья расталкивал его у подъезда залившим слюной обивку, с осоловелым, помятым лицом. Солнце било в глаза на поворотах и в просветах улиц, на съезде с моста их основательно тряхнуло, и Егоров рефлекторно перехватил руль, накрыв ладонью кисть Ильи. Тот что-то рассказывал — как и Вера, он умел говорить о непримечательном забавно — но оборвал фразу на середине.
— Прости, что не приглашаю, сам понимаешь... — сделав неопределенный, заменяющий объяснение жест, извинился Егоров у подъезда.
— Окей, — с насмешливо-печальным видом ответил Илья. — Не будем торопить события.
Егоров невольно улыбнулся.
— Часто такое слышишь? Мне казалось, что сейчас с этим делом попроще, чем раньше.
Илья неопределенно качнул головой.
— Смотря у кого. Смотря с кем.
— Значит, все как всегда. А у тебя сейчас есть кто-нибудь? — вдруг спросил Егоров неожиданно для себя. С недосыпа он обычно страшно тупил и подвисал, а тут, видимо, заразившись от Воронцова, наоборот, поддался бесконтрольной расторможенности.
— Я бы сказал, что да, — на вид Илья никак не отреагировал на его бестактное любопытство, что Егорова немного успокоило, — если бы был уверен, что этот кто-нибудь знает, что он у меня есть.
— Ну, это ерунда, — открыл Егоров дверь. — Дело времени.
— Само собой, — легко согласился Илья и помахал ему в боковое стекло.
========== Часть 5 ==========
— Я что-то не так сделал?
Илья сидел на краю тахты и следил за его перемещениями по номеру. Привычная легкая ирония в его взгляде исчезла.
— О чем ты?
— Не знаю, — пожал он плечами, — потому и спросил.
Егоров с трудом расправил напяленную на влажное тело футболку, собрал с пола и кресла остальные вещи — старательно сложил по швам в стопку.
Он тянул время. Он никогда не умел врать, только уходить от ответа.
— Я что-то не так сказал, да?
Глупо было думать, что Илья оставит ему такую возможность.
— Не придумывай, — ровно сказал Егоров. — Все в порядке.
Это было неправильно, но нахлынувшая волна жалости заставила его бросить вещи на стул и подойти к Илье. Слов не было — и не могло быть, но Егоров протянул руку, чтобы просто дотронуться до него, извиниться, утешить тактильно, и коснулся отросших волос. Жест вышел смазанным и неловким, Илья потянулся к нему, задрал голову, подставляя щеку. Егоров проехался пальцами по его лицу, не удержавшись, приподнял за подбородок, нагнулся и крепко, с нажимом поцеловал в губы.
— Все будет хорошо.
Илья перехватил его руку у запястья, но не настойчиво, а как-то очень мягко, словно просяще — кисть Егорова легко выскользнула из его ладони, еще пару мгновений Илья держал в горсти пустоту.
— Мы точно должны идти?
Егоров одновременно злился и мучился совестью. Илья был ни в чем не виноват: просто еще один запутавшийся, предоставленный самому себе ребенок, который сам не знает, что и зачем творит. Но второго погружения в затягивающий омут этой жадной недолюбленности Егоров позволить себе не мог, слишком резко и жестоко его выдернули из первого. Повтор декомпрессионной болезни его сломает, он это точно знал.
— Стоило бы где-нибудь перекусить.
— Можно заказать еду сюда.
— Я не очень люблю есть в постели. А ты?
Илья кивнул.
— Хорошо, как скажешь, — он помолчал, будто раздумывая, продолжать или нет, а потом все же произнес, скривившись: — Ты сказал, что заплатил за сутки... Значит, мы еще вернемся сюда?
— А разве тебе не нужно домой?
Илья обиженно сверкнул глазами и подобрался на постели.
— Егоров, мне двадцать один год, и я уже пять лет как живу сам по себе. Не разговаривай со мной, как с ребенком.
— Извини. Не буду.
Егоров сгреб одежду и отправился в ванную одеваться. Идиотизм, но разматывать обернутое вокруг бедер гостиничное полотенце и натягивать трусы при Илье ему было неловко.
Когда он вернулся, Илья сидел на том же месте, подтянув к себе ногу, голый, как будто никуда не собирался. Зато хмурая подозрительность вновь уступила место привычной лисьей ухмылке, что Егорова сейчас не столько обрадовало, сколько заставляло напрячься.
Он вопросительно остановился напротив.
— Иди сюда, — попросил Илья. — Не бойся. Это ненадолго.
Егоров вздохнул.
Илья откинулся на локти, медленно вытащил из-под бедра ступню, широко отвел колено в сторону и уперся пяткой в угол прикроватного стола.
— Илья, — безвольно сказал Егоров. — Перестань. Пожалуйста.
— Иди сюда, — упрямо и требовательно повторил Илья. — Еще один раз. Во всем остальном разве мы не поступаем, как хочется тебе?
В раздумье Егоров не трогался с места.
— Паллиативная медицина, — сказал Илья. — Так ведь это называется? Ты же врач, Егоров.
— Что ты несешь? — шагнул вперед Егоров, и Илья подался ему навстречу.
Они молчали в ресторане. Егоров не помнил, как и что заказывал, и очень удивился принесенной форели на пару. Он не чувствовал вкуса еды, не слышал обрывков чужих разговоров, хотя соседние столики были заняты.
— Значит, все в порядке? И я могу продолжать приходить в больницу?
— Конечно. Про тебя даже завотделением спрашивал на днях. А девчонки так вообще откусят мне голову, если ты не придешь.
— Когда у тебя дежурство?
Он проверял: Егоров знал, что Илья наизусть помнит его график.
— В четверг.
— Я приду, — пообещал Илья. — В четверг.
Перед тем как лечь спать, Егоров снял с зарядки телефон и выбрал в списке номер. "Не спишь? позвонить можно?"
Шахназаров перезвонил ему сам.
— Что-то случилось?
— Ничего. Ничего особенного. Просто у меня тут дела неотложные нарисовались, потом объясню, в связи с чем просьба: в четверг меня не подменишь? А я за тебя в воскресенье выйду.
— В четверг? — сверился с календарем Шахназаров. — Годится, подменю.
— Да, — как бы вдогонку, в проброс продолжил Егоров. — Там Илья должен будет в четверг прийти, уговор с ним был. Так ты подхвати его — не в службу, а в дружбу, ладно?
Шахназаров фыркнул.
— Спрашиваешь! Если он мне, как тебе, еду привозить и бумажки заполнять станет, я его у тебя с руками оторву. Пеняй потом на себя.
— Хорошо. Буду пенять.
Что-то саднящее царапало за грудиной полночи и не давало спать. Промаявшись часов до пяти, измотанный больше, чем на сутках, Егоров поднялся и пошел в туалет. Он долго мыл руки и тупо пялился на себя в зеркало, никого, кроме жалкого клоуна, там не наблюдая.
На груди, рядом с соском, под мочкой уха и на плече у ключицы багровели свежие засосы.
========== Часть 6 ==========
Егоров всегда тяготился общением с неровесниками: что со старшим поколением, что с молодым. Оно не складывалось для него естественным образом, в обоих случаях ему приходилось подстраиваться, а он не любил к собеседнику снисходить, к щенячьей ли ограниченности или к старческой закостенелости сознания — все равно.
Странным было то, что с Ильей Егоров этого никогда не ощущал. Он отчего-то не чувствовал с ним разницы в возрасте. Дело точно было не в зрелости Ильи, Илья был обычным, средним парнем, со своими постдетскими проблемами, интернет-шутками в речи и юношескими сентенциями. Ничего такого, что отличало бы его болтовню от болтовни тысячи других ребят, Егоров не замечал. Встречаясь, они не философствовали, не обсуждали ничего важного, Илья не поражал глубиной или нестандартностью суждений, если бы Егорова попросили оценить его ум, он затруднился бы с определением: Илья был неглупым, сообразительным, понятливым — но интеллектуалом Егоров бы его не назвал.
Их отношения не были отношениями наставника и ученика — веселое панибратство Ильи и отвращение к роли гуру у Егорова не допускали даже намека на что-то похожее. Иногда Егорову приходило в голову, что со стороны они смотрятся вместе странно, Илье сложно было дать больше двадцати, Егоров не выглядел младше своего тридцатника с хвостиком — что в глазах других могло их связывать? дальнее родство? ситуативное знакомство? До поры это мало его волновало.
С Ильей было легко. Те смены, когда он приходил, Егоров любил — они пролетали быстрее и казались не такими напряженными. Егоров привык к тому, что Илья подхватывает его после дежурства, ему нравились их полусонные на час-другой посиделки в кафе или баре перед возвращением домой. Его терапевтически успокаивала неназойливая, не требующая от него особого участия, беседа. Ему было приятно смотреть на Илью, слышать его голос.
Он с удивлением ловил себя на том, что Илья стал для него чем-то вроде релаксанта и стимулятора одновременно.
— Он живет в Ницце. По четыре месяца в году постоянно, и с перерывами на деловые поездки в остальное время. У него там собственный дом. Все свои обязанности, если это возможно, он выполняет оттуда. А сюда прилетает как в длительные командировки.
— Вот как? — из вежливости откликнулся он.
Илья не часто горячился, его редко задевало что-то всерьез, как сейчас. Обычно он был в меру увлечен беседой и шутливо-ироничен. Его манера вести разговор временами напоминала легкий флирт, и поначалу Егорова почти смущала, а потом он привык и даже находил в ней что-то забавное.
— Он в Ницце. А Вера здесь.
— Думаю, если б она хотела жить в Ницце, то...
— ...то ему бы это не понравилось. Не думаю, что он там живет отшельником.
— Да и Вера тут не скучает, насколько я могу судить. В чем тогда проблема?
— Вот и отец делает вид, что его ничего не беспокоит.
— Делает вид? — уточнил Егоров. Илья откинулся назад и наклонил голову. — Кого вообще, кроме тебя, волнует это положение вещей?
— А ты считаешь, что всё правильно? Что так и надо жить?
— А как надо? — переспросил Егоров. Илья чего-то ждал от этого разговора, но Егоров не понимал, чего. — Я считаю, что мои представления о правильном не обязаны совпадать с чужими. Вера живет, как хочет, если бы ее что-то не устраивало, она бы это изменила.
— Не очень-то она счастлива.
— Откуда тебе знать?
Илья покачал головой с сомнением.
— Знаю. Ничем толком не занята, болтается как говно в проруби: ни профессии толком, ни дела, ни семьи, ни друзей, какие-то рыбы-прилипалы вместо подруг, какие-то ущербные связи вместо отношений — видел бы ты, с кем.
— Не имел возможности, к счастью. Не будь моралистом...
— При чем здесь мораль? — перебил Илья. — Единственное стоящее, что было в ее жизни, — тебя — она бездарно просрала.
— Перестань, — поморщился Егоров. — Это был ее выбор. То, что тебе кажется ужасным, она оценивает иначе. Она всегда мечтала о чем-то таком: быть предоставленной самой себе, ничем и ни с кем не быть связанной, не испытывать материальных проблем, ни за что не нести ответственности.
— Мечты обманывают, — упрямо и мрачно сказал Илья.
Егоров развел руками. Он не узнавал этим утром веселого и легкого в общении Илью.
— Почему мы вообще говорим о ней? — спросил он.
— А мы говорим не о ней.
Егоров вскинул бровь. Илья оторвался от спинки стула и подался вперед, положил локти на стол и сдвинул в сторону стоявший между ними высокий пивной стакан.
— Мы говорим обо мне. Не хочу превратиться в нее. Не хочу повторить ее путь.
— Тогда тебе не стоит выходить замуж за бизнес-партнера отца, — попробовал тупо отшутиться Егоров, но Илья его не поддержал и не улыбнулся в ответ, как обычно. — У тебя не получится. Отец не позволит. Наверняка он имеет на тебя гораздо более серьезные планы, чем на Веру.
— Плевать на его планы. Я не хочу заниматься тем, чем занимается он, не хочу переливать что-то из пустого в порожнее — пусть даже это будут деньги — и становиться вторым Борис-Михалычем. Я хочу быть таким, как ты.
— Ну приехали, — фыркнул Егоров.
— Да, как ты, — серьезно повторил Илья. — Хочу делать что-то по-настоящему нужное, что-то, за что не стыдно.
Егоров покачал головой. Ему захотелось потрепать Илью по волосам.
— Идеализм. И максимализм. Все не так примитивно устроено. Твой отец вовсе не переливает деньги из пустого в порожнее. Но окажись у меня такая возможность, я бы теперь, наверно, не отказался. Мой путь то еще удовольствие. Он сложнее. И неблагодарнее. И, чтобы ты знал, я о своем выборе жалел не единожды.
— Но ты же спасаешь жизни. Это абсолютное благо, разве нет? Тебе не приходится сомневаться, зачем ты вообще, приносишь ли ты кому-то пользу или бесцельно коптишь небо.
— Не каждый раз, — Илья вопросительно посмотрел на него, и Егоров пояснил: — Спасаю. Это тот еще груз, с которым дальше живешь. Это каждодневное напряжение, как у сапера. И такое же отсутствие права на ошибку и индульгенций. А те, кого ты вытащил, все равно помнят только тех, кто лечил их по возвращении к жизни.
— А это важно? Чтобы они помнили? Главное, что ты помнишь сам.
— Не знаю, — пожал плечами Егоров. — Может, и так. Если ты уверен, что тебе это надо, — вперед. Будет долго, нудно, трудозатратно и малоокупаемо — и я даже ничем особенно не смогу тебе помочь, — он усмехнулся. — Реаниматология не передается воздушно-капельным путем.
В отличие от предыдущей, на эту шутку Илья откликнулся охотно — открытой улыбкой с привычной ехидцей, под прищуренными ресницами пробежала знакомая искра, и если бы перед Егоровым сидела студенточка-практикантка, он был бы уверен, что с ним кокетничают.
Илья наклонился ближе и медленно обвел указательным пальцем край своего стакана.
— А половым? — спросил он.
========== Часть 7 ==========
— Ты охуенный, Егоров! — Сидящие на банкетках больные с посетителями синхронно оторвались от разговоров и посмотрели на них.
Егоров обреченно остановился. Своим легким, слегка приплясывающим шагом Вера двинулась к нему через холл.
— И я всегда об этом знала, — повисла она у него на плече. — Спасибо, спасибо, спасибо.
— Вера?
— Я ненадолго, — поспешно добавила она. — Пять минут, больше не отниму. Ты ведь уже закончил работу?
От нее пахло духами и морозным воздухом, Егоров не знал, куда ее деть — торчать посреди холла и привлекать внимание было не резон, возвращаться наверх он не собирался, а на улице без верхней одежды и настоящих пяти минут не продержаться, не то что Вериных. Вера отступила на шаг, но не отпустила его, как будто он мог сбежать. Егоров хотел бы, чтобы ему была неприятна ее цепкая хватка, чтоб его раздражала ее шумная демонстративность и настырность, но ничего такого не испытывал.
— Пойдем хоть... в зимний сад, что ли, — неожиданно нашелся он и высвободил руку.
Вариант был подходящий. Зимним садом назвалась короткая застекленная галерея туманного предназначения вдоль южного крыла на первом после цоколя этаже. Для пациентов дверь туда всегда была перекрыта натянутой веревкой, но на ключ не запиралась. В теплое время года там любили поболтаться сестры и студенты, но сейчас, когда ударил мороз, она наверняка пустовала.
— Какой же это сад, если тут нет ни одного растения, даже в горшке, — осмотрелась Вера.
— Здесь нет отопления, — зачем-то констатировал Егоров, словно это что-то объясняло.
Вера обернулась к нему с усмешкой — тянуще-знакомой, молчаливой, отозвавшейся внутри у Егорова унылой долгой нотой. Это напоминало сцену из арт-хаусного кино с рекурсией.
— Так чего ты хотела?
— Поблагодарить. И заодно поздравить — боюсь, что потом не выкрою времени до нового года. Я была уверена, что ты нам поможешь, и не ошиблась. У меня для тебя подарок.
Она расстегнула молнию на сумке.
— Значит, он все-таки передумал, — со странной горечью сказал он.
Вера походя кивнула, копаясь в содержимом.
— Там конверт? — без улыбки пошутил Егоров.
— Обижаешь? Конечно, нет.
Она вытащила небольшую коробочку с лентой и золотым бантом.
— Тогда не надо. Я этого не ношу, не ем и не использую, и наверняка оно подойдет любому из тех, кого ты знаешь, так что вряд ли пропадет. А если ты не выбросила чек, то сможешь сдать обратно. Кроме того у меня ничего нет для тебя в ответ, и получится несправедливо.
— Ты меня обидишь, — Вера держала коробочку протянутой.
— Неужели? — равнодушно сказал он.
Он прошел вдоль длинного ряда застекленных рам, и Вера, помешкав, двинулась следом. С противоположного конца была видна полуосвещенная парковка за оградой больницы. Место, где Илья его обычно ждал после дежурств, было в самом углу, по диагонали от въезда. Сейчас оно пустовало.
— А если б я была благодарным пациентом?
— Это было бы другое.
— Но ведь ты спас нас, посмотри на это так.
Она прислонилась спиной к перилам, ограждающим прозрачную стену, став лицом к нему.
— Не возьмешь? — Егоров отрицательно помотал головой. — Ну как знаешь.
— Значит, все-таки передумал, — повторил он. — Зря. У него были некоторые способности к медицине.
— Не знаю, огорчу ли я тебя, — вздохнула Вера, небрежно пихнув коробочку обратно, — но, по моим нынешним подозрениям, медицина ему не особенно была и нужна.
Егоров невесело хмыкнул. Глупо с его стороны было снова купиться на взбрык затянувшегося юношеского протеста.
— Ему нужен был ты, а не медицинский. У него же с детства к тебе какая-то... — она помолчала, подыскивая слово, — болезненная привязанность. Ты не знал, но он полгода со мной не разговаривал, после того как я объявила, что замуж выхожу не за тебя, а за Берга. Устроил истерику, из дома грозился сбежать. К тебе, — рассмеялась она. — Смешной был, да?
— Да, — механически согласился Егоров.
Он редко пользовался сообщениями в телефоне: то, что не требовало срочности звонка, могло подождать, когда он откроет почту или посмотрит личку в соцсети. Остальное он чистил, не читая: стандартные поздравления-рассылки, спам, банковские оповещения...
— Мы тогда это списали на подростковый бунт и капризы, потом оно затерлось, забылось, а тут я вспомнила и подумала: а ведь он знал точно, что я к тебе побегу — к кому еще я могу обратиться? Чего и добивался.
— Чушь какая-то, — сказал Егоров.
В памяти его мобильного сейчас висели только две эсэмэски — неотвеченные, но не удаленные: "зря ты так со мной" и "я по тебе скучаю".
— А может быть, и чушь, — легко согласилась Вера, тряхнув ассиметрично выстриженной челкой. — Никогда не любила теории заговоров.
Егоров взглянул в окно: угловое место уже было занято чужой крупной машиной, в темноте ее силуэт даже напомнил ему джип Ильи. Егоров отвернулся.
— Что-нибудь еще? — спросил он. — Я тебя провожу.
— И все же спасибо тебе, — неожиданно сказала Вера за дверью зимнего сада. Он очнулся от роя налетевших мыслей и тупо посмотрел на нее. — Что отвадил его и вернул в колею. А то Ильюша у нас мальчик настойчивый и... — она улыбнулась, — харизматичный. Если что-то вбил себе в голову, находит способ добиться своего.
— Это у вас семейное.
— Хорошо, что ты не купился. Иммунитет?
Егоров не ответил.
Он проводил ее до самого выхода, придержал дверь и выпустил наружу.
Вера резко развернулась уже на крыльце, у ступеней и быстро пошла обратно, как будто вспомнила что-то важное. Толкнула ручку, втянула за собой шлейф холодного воздуха.
— Егоров!
В лице ее было что-то давно забытое, отчаянное и лихое, Егоров отступил, инстинктивно уходя от этого натиска. Он не любил ее внезапных порывов.
— А что, если б я вдруг предложила тебе...
— Не надо, — поспешно отрезал он. Вера замерла в шаге от него, он помолчал и смягчил тон, — не надо мне ничего предлагать вдруг.
Егоров отвел взгляд в сторону, за ее спину — туда, где в белом свете фонаря поблескивали редкие кристаллики снежинок.
— Ничего нельзя начать с чистого листа. А постскриптумов я не пишу.
Когда он снова посмотрел на Веру, она уже выглядела прежней, невозмутимой и милой.
— Можно тебя обнять?
Егоров развел руки.
Ее волосы щекотали ему щеку. Он нагнулся и прижал ее к себе за талию. Она по-прежнему казалась тающе бестелесной в ворохе одежды.
— Не вздумай знакомить меня с теми, с кем встречаешься, — прошептала она ему на ухо. — Я возненавижу любой твой выбор.
Она отстранилась и широко, сияюще улыбнулась:
— Вот так.
— Я учту, — заверил Егоров.
На этот раз он дождался, когда Вера спустится, проследил, чтобы она пересекла двор, миновала пропускной пункт, вышла к стоянке.
После стылой промерзлости люминесцентно-снежного крыльца мягкий свет и тепло холла показались уютными. Он с трудом вспомнил, что до встречи с Верой намеревался позвать Шахназарова из кардиологии, но теперь желание кого-то видеть пропало. Хотелось только собраться и свалить наконец домой. Он подошел к лифту, подпер плечом стену и нажал кнопку-стрелку. Цифры над дверью начали обратный отсчет.
— Значит, не пишешь постскриптумов? — негромко прозвучало за спиной.
Егоров медленно обернулся.
— Подслушивать нехорошо.
Илья сидел на кожаном диванчике у коридора.
— Здесь отличная акустика.
Светящаяся стрелка погасла, двери приглашающе разъехались. Егоров оторвался от стены и пошел в противоположную сторону. Плюхнулся на диван рядом с Ильей, задев локтем его локоть.
— Не пишу, если поставлена точка, — подтвердил он, предварительно крепко перехватив запястье Ильи, словно он мог куда-нибудь сбежать.
========== Часть 8 ==========
— Я ее не звал. И не знал, что она придет. Это важно?
Егоров закинул вещи в свою машину, захлопнул дверцу, передернул плечами от холода. Илья молча стоял поодаль, наблюдая за ним.
Его джип и правда был припаркован на прежнем месте. Егоров машинально поднял взгляд к зимнему саду — окна были темными, если там сейчас кто-то и находился, отсюда было не видно.
— Зачем она приезжала?
— Поблагодарить.
— И как? — с каплей яда спросил Илья. — Поблагодарила?
В ординаторской Илью встретили словно вернувшегося после тяжелой болезни. Пока Егоров собирал манатки, Марина налила ему кофе и распаковала подарочную коробку конфет, Шахназаров плеснул в чашку на два пальца коньяку. Измочаленная после дежурства Вера Яновна забежала и коротко, по-матерински обняла, и даже заглянувший на шум Левон снисходительно похлопал по плечу, как старого знакомого.
— Застегни куртку, — сказал Егоров. — Не пижонь.
Они вышли из больницы вдвоем — без слов, ни о чем не договариваясь, ничего не обсуждая. Егоров тянул время, а Илья ждал.
— Что с тобой не так? — не выдержал он наконец. — Ты же рад был меня видеть.
— Зачем ты приехал?
— Привез тебе подарок.
Егоров коротко нервно рассмеялся.
— Неужели? И какой?
Он шагнул к нему — Егоров машинально отступил и уперся задницей в багажник собственной машины. Илья прищурился, неуловимо качнулся всем телом — пластично, как кошка; расставил шире ноги, поднял и развел руки пустыми ладонями вверх; вскинул с вызовом подбородок:
— А ты угадай.
— Илья... — отвернулся Егоров.
Илья подошел к нему вплотную, прижал, обхватив за пояс, к автомобилю.
— Что? Или тебе уже подарили что-то похожее?
— Дурак.
Илья грубо поцеловал его в губы. Сильнее стиснул в руках. Под курткой у него была только футболка навыпуск, Егоров просунул ладони внутрь, дотронулся промерзшими пальцами до голой кожи, от ледяного прикосновения горячее тело ощутимо вздрогнуло. Илья ткнулся носом ему в шею.
— Что со мной не так? — повторил Егоров, переводя дыхание. — Всё.
— К тебе или ко мне? — с сиплым смешком спросил Илья.
— Моя ближе.
— А моя больше.
Илья не держал его за руку, не контролировал, шел впереди, страх выдавало только то, как он оборачивался назад убедиться, что Егоров никуда не делся и идет следом. Егоров плелся, словно подошвы его ботинок были отлиты из чугуна.
Он плюхнулся на не покрытое ничем холодное кресло и растер ладонь о ладонь.
— Я знал тебя, когда тебе было...
— И что теперь? — зло перебил Илья. — Мне двадцать один.
Матовый отблеск автомобильной лампы делал все слишком контрастным, черно-белым, и происходящее было похоже на стрип нуар-комикса.
— Я включу обогрев, — сказал Илья. Руки у него немного тряслись, пока он возился.
— Выключи свет, — Егоров избавился от своей куртки и развернулся к нему боком. — И постарайся меня не трогать.
В полутьме он неплохо справился с чужим ремнем, спустил молнию на ширинке и нагнулся.
Илья, конечно, его трогал: судорожно гладил по спине и ребрам, лез под рубашку и за шиворот, зарывался пальцами в волосы на затылке, но не направлял и не вмешивался в процесс, только стонал, извивался и вскидывал бедра навстречу. У Егорова не особенно ловко выходило, но более благодарного и невзыскательного партнера он вряд ли нашел бы.
— Это негигиенично, — прохрипел Илья, когда Егоров проглотил и, поднявшись, вытер рот тыльной стороной ладони. Илья следил за ним, откинувшись виском к подголовнику.
— Абсолютно, — согласился Егоров. — Никогда так не делай.
— Где-то в бардачке были влажные салфетки.
Егоров щелкнул замком и без особого рвения начал прощупывать содержимое вслепую. Илья остановил его, придержав за локоть. Подался ближе, потянул к себе, перекинул вторую ладонь ему на бедро, но Егоров в отрицательном жесте поднял руку и помотал головой.
— Не надо.
— Я любил тебя всегда, — куда-то ему в плечо сказал Илья.
— Конечно. Как скажешь.
— Не так, как сейчас, само собой, но это неважно. Ты не сделал ничего, чтобы это случилось. Но так случилось.
Он нехотя отодвинулся, отвернул голову. Свет дальнего фонаря едва дотягивался до салона через лобовое стекло, глянцевыми бликами ложился на капот.
— Сначала я даже не думал о том, что мне что-то перепадет. Не фантазировал, не дрочил на тебя — честно. Достаточно было того, что я просто мог быть рядом. Я бы без сожалений отдал тебя ей, даже мыслей не было ревновать или завидовать. Пока она все не испортила. Я ведь уже настроил глупых планов о том, как буду жить с вами вместе... Потом я очень скучал. Мечтал, как увижу — только поговорить, ничего больше... Потом искал о тебе все, что мог найти. Если вдруг понадобятся любые упоминания, я выдам их лучше поисковика. А потом я вырос — и стал искать в сети другие вещи...
— У тебя были накрашены глаза, когда ты пришел в больницу первый раз, — вспомнил Егоров.
— На каминной полке у отца стоят наши фото: мое и Верино — сделанные в двадцать. Каждый приходящий гость считает своим долгом ахнуть: одно лицо!.. — он снова повернулся к Егорову. — Я хотел наконец избавиться от тебя. Мне казалось, хватит одного раза, чтобы убедиться, что мечты обманывают, что ты просто плод моего больного воображения.
— Так и есть.
— Конечно, — съязвил Илья. — Как скажешь.
Его ладонь все еще лежала на бедре, Егоров накрыл ее своей рукой, сжал, пропустив пальцы между его фалангами. Илья привалился к нему плечом.
— Мне было все равно, каким способом тебя получить, если для этого нужно было стать ее кривой репликой, пусть так.
— Вы совсем не похожи, — сказал Егоров.
— Правда? — живо откликнулся Илья. Он оторвался от спинки сиденья и вытянулся в струну. — А это хорошо или плохо?
— Не знаю, — в раздумье пожал плечами Егоров. — Пока не понял.
— Пока?
Он не ответил. У него не было ни одного ответа — уже несколько месяцев, даже для себя.
— Ты три года подряд брал дежурство в новый год, в ночь на тридцать первое. А в этом отказался, — не оставлял его в покое Илья. — Шахназаров, — ответил он на верно угаданный вопрос, — я ему позвонил. Так что изменилось в этом году?
— Мне вдруг захотелось его отметить.
— Где?.. И с кем? — подождал ответа Илья. Егоров молчал. Только провел большим пальцем по чужой шершавой кисти. — И когда ты собирался меня позвать?
— На днях.
Илья вернул себе его взгляд, тронув Егорова за подбородок, наклонился, так что их лбы соприкоснулись.
— У меня очень скучно, — предупредил Егоров (ага, выдохнул ему в лицо Илья). — И бедненько. А еще не убрано и ничего не готово: ни елки, ни продуктов, ни новогоднего настроения.
— Идеальный вариант, — неестественно рассмеялся Илья. — Какая удача, я как раз искал что-то похожее.
Егоров посидел еще с полминуты, потом открыл дверь машины и поставил ногу на асфальт, Илья цепко ухватил его за рукав.
— Мне, наверно, не надо диктовать тебе адрес? — спросил Егоров. Илья покачал головой и отпустил его. — Я буду ждать.
Он обогнул капот и направился к своему парковочному месту, когда за спиной еле слышно опустилось боковое стекло.
— Егоров! — позвал Илья.
Он подошел обратно и пригнулся, опираясь на крышу машины.
— Я тоже не знаю, что мы будем делать с этим дальше, — криво и без привычной самонадеянности улыбнулся Илья.
Егоров сунулся внутрь и тронул губами уголок его рта.
— Обогрев включи уже. Кстати, — обернулся он, пока Илья не закрыл окно. Стекло остановилось в пяти сантиметрах от рамы. — У меня имя есть.
5 комментариев