Непутевые записки секс-туриста

Шри Ланка
 
На Цейлоне. Прекрасная Ланка. Плавлюсь в шезлонге, отхожу в волнах Индийского океана и снова плавлюсь.
 
Регулярно подходят бои, предлагают купить мелочевку или фрукты. Иногда облизываюсь, но не на фрукты. Стройные фигурки из молочного шоколада явно вкуснее. Так и хочется вынуть их из мятой фольги дешевых футболок и шортов и надкусить.
 
Наконец подходит чудо, обвешанное барабанами. Парень лет двадцати с точеным дравидийским лицом и умопомрачительной фигурой. Бросило в пот похлеще чем от солнца. Перебираюсь под тент, хватаю стакан с арбузным соком и напускаю на себя вид бывалого интуриста. Объясняю, что барабаны мне нахер не нужны, но что у него очень красивое лицо. В ответ улыбается белоснежными зубами, но уходит, понуро волоча ноги по пляжному песку. Провожаю его взглядом голодного кота, упустившего мышонка.
 
Через четверть часа юный барабанщик возвращается и на плохом английском пытается выяснить, какие бы сувениры на память хотел приобрести белый мистер. И тут я наглею, произнося понятное во всем мире слово: секс! Он пожимает плечами и разводит руками. Барабаны глухо бьются друг о друга. Тогда я продолжаю атаку: с тобой, красавчик! Улыбается в недоумении и уходит.
 
Через полчаса снова подходит и молча усаживается в плетеное кресло под тентом. Я предлагаю холодное пиво. Он пытается что-то бормотать на пиджинге, но я прерываю нетерпеливо-хамским: двадцать долларов. Он достает из шортов калькулятор и переводит в рупии. Потом рисует мне двойную сумму. Объясняю, что налички у меня больше нет (что правда), остальное на карте. Банковского счета у пляжного торговца, конечно, нет. Уходит.
 
Возвращается через полчаса и говорит одно слово: окей! Собираю вещи и веду его в отель. Хорошо, что в пяти минутах. Чтобы заговорить зубы швейцару, прошу сфоткать нас, попутно несу ахинею, тыча пальцем в барабаны. Не знаю, что он понял (у них с английским не лучше, чем в России), но пройти не препятствовал. 
 
Дрожит как перед пыткой током, но пытается улыбаться. Я неумолим. Предлагаю душ. Входим под струи вместе. Наконец прикасаюсь к шоколадному телу, глажу по спине и бедрам. Меня колотит. Кожа у тамилов и сингалов шелковая. Он моется, делая вид, что не замечает моих ласк. 
 
Я все понимаю: бедный натуральный парень. Наверно, за день на жаре ничего не заработал. На мои деньги хоть поесть нормально несколько дней сможет. Я совратитель, в его глазах богатый дядька-извращенец. Но об этом я подумаю потом, а сейчас кайф.
 
В постели он сначала непроизвольно отталкивал мои жадные руки, потом, когда возбудился, затих и терпеливо сопел, потом стонал. И мне тогда было неважно – от боли или удовольствия. Я отрывался. Уложился в десять фрикций. Презирать себя начал только после выстрела, взрыва, от яркости которого долго не мог разомкнуть веки.
 
Чтобы как-то успокоить совесть, пригласил его в ресторан, но он наотрез отказался – видно, боялся, что знакомые заметят. Да и до захода солнца еще много работы…
 

Таиланд

Полюбил Таиланд за природу, за море, за лучшее в мире манго. А вот тайцы не в моем вкусе. Слишком мелкие, лица приплюснуто-невыразительные. Нет, в травести-шоу «Альказар» цыпочки, конечно, как на подбор, но на улицах таких не встретишь. Квир-проститутки на набережной тоже аппетита не вызывают. А вот я, с бородой и оволосением выше среднего, оказывается, вполне в тайском вкусе.
 
Есть у меня правило: из каждой страны привозить настенные тарелки с видами красот и сексуальные впечатления. Этнографией, понимаете ли, увлекаюсь.
 
Уговорил меня спутник на гей-сауну. Сам безволосые азиатские тела на дух не выносит, в бани не ходит из-за тахикардии, но галочку-то поставить надо, иначе подруги в Москве не поймут и слушать рассказки про сафари-парк не станут. 
 
Поплутали по Бангкоку и не без труда нашли подходящее заведение. 
Трехэтажненько, с размахом, все любезно, гостеприимно, чисто. Бары на этажах, большой бассейн, сауна. Часто доносится английская и русская речь. Тайцы восседают в обнимку с белыми. Все чинно и пристойно (чуть не ляпнул «благородно»). Если бы не темный лабиринт.
 
Ну как можно удержаться. Когда-то, во фривольные девяностые, в Москве были гей-клубы с пошлыми темными комнатами, куда я боялся заходить. Боялся, что в темноте спарюсь с каким-нибудь уродом, или со старым знакомым, которого давно послал, что казалось хуже инцеста. К тому же спидизация страны тогда была на подъеме.
 
А тут целый лабиринт коридоров и комнат, в одной наткнулся на качели, в другой - на топчаны. По углам мерцают в инфракрасном свете обнаженные тела, из-за перегородок слышны загадочные шорохи и стоны. Выйдя из этого призрачного царства секса, выпил неслабую унцию крепкого алкоголя для храбрости. Мой спутник уже охмелел и, развалясь в шезлонге с видом скучающего спасателя, тяжелым взглядом обозревал крупные англо-саксонские тела на краю бассейна. Он был спокоен, будто оторвал свой талончик и ждал очереди. 
 
Я вернулся в манящую темноту и, присев на лавочку в какой-то пещере, внезапно ощутил спиной поглаживание холодной рукой. Обернулся – кромешный мрак и пустота. Встал посреди другого зала – кто-то ласкает мне шею и бедра. Прилег на топчан – почувствовал массаж ступней. Расслабился. 
 
Вскоре я ощутил себя в ком-то и по ритмичным движениям головы в моем паху понял, что я уже в сексуальном плену и раб своей похоти. Сил сопротивляться не было. После апогея мне негромко промяукали thank you very much, а когда вышел на свет и обнаружил на запястье браслет из туго сплетенных цветных нитей, предался размышлениям этико-философского характера о разности культур.
 
Второго захода не случилось, потому что мой оголодавший приятель уже насосался мартини и настойчиво тянул на ужин. Видя, как мы уходим в раздевалку, один из молодых тайцев у стойки бара, ничем не примечательный, улыбчиво помахал мне рукой. Очевидно, что это был он.
 
Уезжал из Таиланда я с мнением о туземцах как о народе очень тактичном, вежливом и теплом. Быть может, еще вернусь, уж очень манго люблю. Хотя их настенные тарелки при близком рассмотрении дома оказались невысокого качества.
 
 
Доминиканская республика
 
Поглаживая лысину, шеф сделал мне предложение, от которого трудно было отказаться: слетать в новогодний отпуск на Доминикану. Подозреваю, что повлияла его безъязыкость, а у меня английский. С нами полетели его жена-толстуха и соломенная вдова Наташка, она же бухгалтер. Подозреваю, что вся затея — это ее интриги. Она меня хотела, а я хотел мулатов.
 
Первого мулата я снял с легкостью набегающего облачка, даже не дождавшись акклиматизации. Просто заказал завтрак в номер. Он пришел весь в белом, с подносом, и принес, как мне показалось, свой роскошный плечевой пояс и все позволяющую улыбку. После щедрых чаевых улыбка стала белозубее и шире, а белая сорочка упала на диванчик. Под брюками случайно не оказалось трусов. Но, как понимаете, меня это не смутило, и я небрежно сбросил халат, накрыв им его сорочку. Так мы определились, кто сверху. 
 
Секс был вполне неистовым и неаккуратным: мой гостиничный халат пострадал от пятен кофе.
 
К шезлонгу у бассейна я пришлепал к полудню. Николай Иваныч с толстухой небрежно расплескивали апельсиновый сок и разморенно обсуждали отдачу своих отпрысков в православную воскресную школу. Наташа ощупала глазами мое бренное голое тело, очевидно прикидывая, когда и под каким соусом его употреблять. Однако, выполнив нормативы ГТО в бассейне, я ушел в номер для досыпа после долгого перелета и дальнейшей акклиматизации.
 
Назавтра утром мы встретились за яичницей с беконом в ресторане. Толстуха с Натахой что-то объясняли на пальцах гарсону, а шефа не было. Оказалось, что у него недомогание, и он заказал завтрак в номер. К бассейну он спустился перед обедом, быстро снял и свернул халат, почему-то в пятнах от кофе и черных курчавых волосках, довольно почесал брюхо и шумно плюхнулся в воду. Но даже из воды от него пахло мулатом.
 
Так я узнал неприглядную правду о Николае Иваныче, добропорядочном отце семейства и прилежном прихожанине. К сожалению, я разочаровал Наталью своей фригидностью и напускным романтизмом, так что вдовушке пришлось довольствоваться опять же персоналом отеля. И только толстуха, как наседка, весь отпуск кудахтала о своих детях. И нахрен ей, спрашивается, Доминикана?