Повестка

Старый город Каменец Подольский уютен и чист, словно квартирка библиотекарши. Город-живопырка, город-распашонка, направо шагнёшь - армянский костёл, налево шагнёшь - польский, посередине скромная ратуша. Город обрамляет каньон с речушкой, за которым через мост уже новострой, горадминистрация и все такое. Из старого среди новостроя - больница, в которой работал доктором молодой Булгаков. 

- Сходите-сходите, здание больницы хорошо сохранилось, если спросят, скажете, что на отделение идёте, больного навещать, -настоятельно советовала хозяйка, дама весьма словоохотливая и приветливая. 

- Если за неделю вперёд заплатите, я вам скидку сделаю десять процентов. Уютно у меня? Я этом доме выросла, между прочим. Троих сыновей воспитала. Тут раньше коммуналка была, но мы выделили. Соседи тоже претендовали, да напрасно, уж я-то нашла ходы. 

На сайте по сдаче жилья со мной общался ее сын, Виталий. Переписывался строго по-украински. Заселять нас пришла мать, церемониться не стала, узнав, что мы из Одессы, сходу затараторила на русском. Я устал с дороги, хотелось в душ, но Галина Ивановна не спешила уходить. Она вытащила карту и воодушевленно показывала нам, где расположены достопримечательности, секретные источники, баня, замок…

- А еврейское кладбище есть? Это ж было то ещё еврейское местечко, -перебил я. 

- Есть кладбище! Даже два. 

Галина Ивановна долго искала на карте и ещё дольше объясняла, как нам туда пройти. 

Мне все больше хотелось в туалет по-большой нужде, в какой-то момент я не выдержал и заперся там. Галина Ивановна поняла намёк не сразу, но минут через десять все же отыскала в себе силы оставить нас в покое. 

Нам повезло с погодой: бабье лето ласкало нас комфортными температурами, солнышко нежно освещало тропы в каньоне, костёлы радовали прохладой, в старом замке нас вкусно кормили бограчом; мы ежедневно пили кофе на площади Польский Рынок с видом на ратушу в закате, мы бодро всходили на горку в поисках еврейского кладбища, молились в деревянной православной церкви шестнадцатого века, увешанной чистыми тряпочками. Попа не было, вокруг церкви дети играли в футбол, девочка лет восьми продала нам свечку. 

С этого чудного острова на самом краю войны совсем не хотелось уезжать. Один раз звучала сирена, все остальное время шло совершенно без тревог, вечерний шелест деревьев уговаривал нас остаться и тишина за окном шептала: побудьте ещё недельку. Мы побыли ещё две. Хоть и не в полном составе. 

Улочки здесь вымощены лет пятьсот назад щебнем, добытым в каньоне. Это был богатенький город с Магдебургским правом и несколькими рынками. Даром что райцентр Хмельницкой области. Хмельницкий, который бывший Проскуров, был ещё сто лет назад захудалым местечком, где прибывших встречали на вокзале бодрые еврейские рикши, предлагавшие перенести пассажира по адресу на собственной спине, ибо пройти по раскисшему чернозему проскуровских мостовых без специальных галош было непростым решением. В неказистом Проскурове три года служил и скучал Куприн, а вот Булгаков выбрал городок поинтеллигентнее. Здесь, в Каменце, и Петлюра принимал последний парад войск Украинской Республики перед тем, как окончательно проебать страну большевикам и проститься с мировой славой. 

И вот сейчас снова война, не за рынки сбыта империалистов, не за ресурсы с финансами, не за торжество пролетариата, не за правое или левое, а просто так, на ровном месте, война, которой вполне могло бы и не быть. 

Нас трое в Каменце, и да, мы не рвёмся на передовую. Я, Мишка и Володька - мои коллеги программисты. Вообще-то, мы могли бы позволить себе и лучшую в этой дыре гостиницу, но в квартирке уютнее. И сидеть мы тут могли бы до самого конца войны - деньги Галина Ивановна берет с нас совсем какие-то смешные - но даже самым упоротым программерам нужно хоть раз в неделю вытащить свои задницы на море или на Дерибасовскую или хоть в пивняк какой, где много народа, а ни того, ни другого, ни третьего здесь нет. Ну хорошо, исправлю: хоть раз в месяц. Плюс тут с женщинами совсем не разнообразно - найдёшь что-то приличное на тиндере, а оно или в Черновцах сидит или в злополучном Проскурове. Не ехать же трахаться за сто км, тем более, что по вечерам надо все-таки работать. Каждый из нас копит потихоньку на собственное жилье, ну а как иначе, не просирать же три тысячи долларов в месяц на всякую ерунду. У Володьки, кстати, четыре, ну он и постарше, ему двадцать семь. 

Ни у кого из нас нет военной специальности, никого из нас троих пока что не зовут в военкомат. А если позовут? Я считаю, что придётся идти, куда деваться, надо ведь кому-то. Но пока нас не ищут. 

После прогулок мы с Мишкой иногда пьем пивко, и тогда здешние безветренные вечера кажутся ещё нежнее. Володька у нас не пьёт, он отжимается на балконе семьдесят пять раз, бегает в каньон и наверх, мажется кремом после бритья за восемьдесят пять долларов. Кому достанется такое стройное и упругое сокровище, неясно, ибо наш Володька до сих пор девственник, все эти шлюхи с тиндера его не интересуют, а подойти и познакомиться на улице он, похоже, не решится уже никогда. Вот у нас с Мишкой бывают время от времени девчонки, и ничего, что мы с ним, прямо скажем, далеко не дрищи. Это в промежутках между работой на компе, играми с компом и просто сидением за компом. Если честно, то за компом гораздо веселее, чем эта потная беготня за подходящим влагалищем, с неизбежным разочарованием в конце, потому что вот мне, например, впадлу носить это влагалище на руках дольше, чем, ну, дня три, ок, неделю - а потом я хочу, чтоб меня уже оставили в покое и отпустили к моей новенькой, светящейся, да! блин! - клавиатуре. 

Мы и сюда ехать не очень жаждали, но Володька уговорил - он где-то, наверное, прочёл, что путешествия и перемены мест полезны для здоровья. 

Сегодня, вернувшись из нового города (который через мост), мы увидели приклеенную на нашей двери повестку. Там значилось имя Виталия, но холодок по организму, тем не менее, пробежал, не знаю, как у моих друзей, но у меня да. 

Выгрузив пиво в морозилку, мы решили, не откладывая, позвонить нашей Галине Ивановне. 

- Что? Повестка? Вы не сорвали ее? Сорвите скорее. Ладно, я сейчас к вам за ней забегу. 

Она постучалась минут через двадцать. 

- Ножик дайте. В верхнем ящике. 

Она тщательно содрала с двери белую бумажку с печатями и весь скотч, на который бумажку приклеили. 

- Хер они получат. Ни одного сына я им не отдам. Они там договорится между собой не смогли, а нам теперь жизни отдавать?! Хер. Это не наша война. 

Мишка вытаскивал из холодильника запотевшие бутылки, Володька резал салат, я отвечал на сообщения по работе. К такому мы не были готовы. 

- Как не наша? А чья же ещё? Они же на нас напали, бомбят…

- А мы их тоже бомбили. У меня сестра родная в Донецке. Бомбили очень даже. 

- Но Донецк это же наша территория. Они свою Чечню тоже бомбили. Да ведь и Донецк нас тоже бомбил, там просто с нашей стороны нет крупных городов, поэтому и жертв меньше. Что вы такое говорите. -я говорил все это уже много раз в дискорде русским программерам, но тут с трудом подбирал слова от удивления. 

- Ну воюйте, если вам надо. Я побежала, в общем. Если захотите продлить, предупредите за два дня, я тогда не буду квартиру на сайт выставлять. Отдыхайте, ребятки. Никому не открывайте! Вообще никому! Если ещё повестки приклеют, срывайте сразу или мне звоните, я приду сорву. Пока-пока. 

Володька включил чайник. Он купил вчера в сувенирной лавке три разных сбора карпатских трав и не все еще опробовал. Я вытащил своё пиво из морозилки и уселся за стол. 

- Материнское сердце, блять, -произнёс Мишка нараспев, снимая свитер. Я заметил, что животик у него торчит больше, чем у меня. 

Мы с Володькой молчали. Видно было, что Володька молчал напряженнее. 

- Вопрос-то на самом деле не простой, -продолжил Мишка вполне серьезно. -Хочу ли я воевать за это государство. Они ж все тут все проебали, сами, Крым, Херсон, полстраны, вооружение разворовали, что этот презик, что тот, ни на шаг, ни на ход вперёд не думали, а обязаны были на два. Не эвакуировали никого. Если б не джавелины, проебали бы вообще всё. 

- Хм. Джавелины они получили уже за пару месяцев до войны, надо погуглить. Так что думали заранее ещё как. Нет, все не так уж совсем-то плохо. Они допускали, что русские нападут, чо, и разведки им соо бщали, тебе темного опять? -спросил я. 

Володька вдруг грохнул на стол перед нашими носами миску с салатом. 

- Вы что бля, совсем берега попутали? А ничего, что это ваша Родина?! И на вашу родину напали! Хули вы эту ватницу слушаете! Не её эта война. Вот залетит ракета ей в манду, сразу будет её. 

Мишка положил себе в тарелку салату, налил пива в стакан. 

- А блять ничего, что газ из рашки идёт как шёл? Аммиак по трубе течёт. Ты реально веришь, что на этой войне никто из наших не наживается? А мне ты предлагаешь жизнь за эти пустые флаги отдавать? Да?

Тут уже не выдержал я:

- Миша, что значит пустые? Тебе же не все равно, какой флаг будет висеть на горадминистрации. Или?

- А если я скажу, что все равно? Ты, может, думаешь, что крымчане сильно назад рвутся? Я хочу жить там, где качество жизни лучше. Это разве плохо? Да блин, если орки в Одессу придут, я сопротивляться не буду. С ними уж хуже не будет. 

Володька сильно покраснел, заиграл желваками. 

- Ну-ка повтори, что ты сказал. 

- Ты чо? Ты прям такой патриот? Ну, сорри. 

- Я тебе щас сделаю настоящее сорри. 

Володька схватил стакан с недопитым пивом и вылил содержимое Мишке в лицо. 

- Вони тисячами наших людей вбивають. З ними вже гірше, вже! Уже давно! Ти дурень чи шо?

- Дебил. Война есть война. А ля гер, хули. Я не говорю, что это все хорошо, что они делают. Но во многом же мы сами виноваты. 

И тут Володька ударил его кулаком в лицо. Брызнула кровь из носа. Мишка стукнулся головой о стоящий сзади холодильник. Я встал между ними, пытаясь успокоить. 

- Вов, не стоит. Это его точка зрения, у нас свобода мнений, не надо так. 

- Біжи! Біжи воюй! Що ж ти тут-то прохолоджуєшся, виродку, іди з ними бийся, а не зі мною! -Кровь текла из Мишкиного носа на футболку, образовывая пятно, он кричал и неловко оборонялся. 

Володька оттолкнул меня к стене и ударил Мишку ещё раз, сильнее. Мишкина табуретка надломилась и съехала в сторону, он грузно рухнул на пол, толкнул стол, я успел в последнее мгновение удержать от падения миску с салатом, один стакан с пивом всё-таки упал. Мишка сидел на полу в полубессознательном состоянии. Володька замахнулся на него ногой, но передумал, сплюнул и ушёл в свою комнату. 

Эпилог 1

Утром Володька уехал в Одессу на своей машине, оставив на холодильнике долю за квартиру до конца недели. Когда мы с Мишкой вернулись домой, Володька уже в нашей фирме не работал. Исчез куда-то, то ли в другую компанию, то ли еще куда. Связь с ним прервалась. 

Мишка заплатил взятку в военкомате и скоро уехал в Валенсию, а я вот сижу. Не то, чтобы у меня не нашлось бы пяти тонн баксов, а просто: здесь мой дом. Вчера весь день не было света и воды, но все равно здесь мой дом. Может быть, мне просто интересно побыть внутри истории, может быть. 

Мишка пишет из Валенсии радужные письма с фотографиями, мы скайпимся иногда.

 - Тут так круто! Куча наших, тепло, я отсюда уже не уеду никуда, тут квартиру и куплю. В Одессу так, побыть можно приехать. Испанский начал учить. 

Истина пусть будет себе истиной, но друзья мне важнее. 

Хорошо бы, чтоб Володька тоже нашёлся. Потом кто-то сказал мне, что он сначала пошёл в тероборону, а сейчас уже воюет в настоящих окопах. 

Надеюсь, он жив. 

Эпилог 2

Мишка, обиженный, уехал в Одессу на Блаблакаре раньше времени, оставив на холодильнике свою долю за квартиру до конца недели. 

Возвращались мы с Володькой вдвоём на его машине. Много спорили. Он сказал ещё, имея ввиду Мишку, что "цей гнилий народ він захищати не збирається", и что "таких, як Мішка, у нас половина населення". 

Вернувшись, Володька заплатил взятку в военкомате и скоро уехал в Валенсию. Мы переписываемся в телеге, он окончательно перешел на украинский.