Век неспокойного солнца - Последние главы

Глава 19

К Косте следователь приехал на работу. Сразу же объяснил ситуацию – прекрасно понимая, что Петров сам совсем недавно работал в системе – и попросил подтвердить, действительно ли Денис Каратаев был на даче в Ольгино. Костя мгновенно просчитал варианты – ему совершенно не улыбалось подтверждать свое знакомство с Денисом. Следователи могли пойти по этой ниточке, запросто выяснить, что Каратаев гомосексуалист и тогда… Петров хорошо представлял себе, как быстро ненужная ему информация попадет на стол к тем, кому не следует. И решительно отрекся – нет, к нему приезжала сестра, но приезжала одна, просто отдохнуть на даче. Никакого Каратаева он знать не знает. Его не волновало лжесвидетельство, много сильнее он переживал, что Любу могли допросить раньше. Но следователь ничего не сказал, поблагодарил за помощь и распрощался.
Через десять минут после его ухода Петров вылетел из здания банка к телефону-автомату.
Убедить Любу отказаться от того, что она привезла Дениса в Ольгино, оказалось делом нелегким. Петров долго доказывал сестре, что от ее молчания зависит не только его, Костина, работа, но и благополучие ее будущего ребенка. Ведь он, родной брат, не сможет удержать дом, если потеряет работу. А куда тогда она будет привозить свое дитя? Снимать дачу за бешеные деньги? Да и неизвестно, куда повернет следовательская мысль – начнут докапываться, выяснят, что Люба устраивала оргии у себя дома. Да-да, именно оргии, а как еще назвать их с Алексеем пристрастие к сексу на троих, а то и на четверых? Дойдет до журналистов, попадет в прессу – тогда пострадает и Любино реноме, и карьера ее мужа, врагов он себе на радио нажил предостаточно. И в любом случае он, Костя, уже сказал следователю, что Денис к ним не приезжал. Что он его не знает. Люба ведь не хочет, чтобы его посадили за лжесвидетельство?
Нарисовав сестре ужасные перспективы, созданные его воображением, Петров заручился обещанием подтвердить его слова и вернулся на рабочее место более-менее успокоенным. Но тревога не оставляла. Более того, к ней начал примешиваться стыд и раскаяние. Костя прекрасно понимал, что следователи, решившие, что Денис сказал им неправду, автоматически запишут его в подозреваемые. В ситуации полного беспредела и безнаказанности, о которых Петров знал не понаслышке, другого виновника убийства – а после беседы со следователем Костя догадывался, что у них нет никаких зацепок – искать никто не будет. Дело пойдет как раскрытое по “горячим следам”, показания из Дениса так или иначе выбьют или просто состряпают несуществующие улики. И Денис пойдет под суд. Будет придуман мотив, его обоснуют, никакого алиби после показаний Кости и Любы у Дениса не окажется, никто не будет ни в чем разбираться тогда, когда страну захлестывает преступность. Конечно, грамотный адвокат сможет Дениса спасти… грамотный. И хорошо оплаченный. Но у Дениса денег нет. И семья его, интеллигенты хреновы, не наскребет на хорошего адвоката никогда, особенно сейчас, когда в стране сумасшедшая инфляция….
Костя сидел за столом, тупо глядя на разложенные перед ним бумаги. Жизнь рушилась – уже в который раз – и опять по его вине.

Люба позвонила вечером. Она плакала и говорила, что никогда себе не простит, что она негодяйка, что Костя трус и предатель.
Петров собрался и поехал к сестре. Он долго утешал ее, объяснял, что никто Дениса ни в чем не собирается обвинять. Но даже если обвинят, то им придется молчать все равно – потому что они уже сказали. И отказываться от показаний нельзя ни в коем случае – им припишут сговор с целью обмануть следствие, Бог знает, во что это все выльется, а они не имеют права рисковать.
Люба снова плакала и расстраивалась, но под конец согласилась с Костей, что менять показания ни в коем случае нельзя.

Об аресте Дениса Петров узнал к концу недели. Он страшился этого, предвидел, но в глубине души надеялся, что обойдется. Тлела в нем подспудная уверенность, что следователи не окажутся раздолбаями, готовыми кинуться на первого же подвернувшегося человека. Но надежды разлетелись в прах – бабка-соседка, подошедшая к телефону, плача, рассказала, что Дениса забрали, а его комнату опечатали.
- Разве ж убивец он, Дениска-то, разве ж убивец? А мне следователь так и сказал – убивец, мол, женщину убил неделю назад. А Дениска-то мухи не обидит, пил, знамо дело, помню – но рук никогда не распускал. Сижу вот и плачу – неужто ту девочку, которая к нему приезжала?
Костя похолодел. Бабка помнила, что Люба заезжала за Денисом. Это ничего не подтверждало и не опровергало, но могло служить косвенным доказательством того, что Денис сказал следователям правду. Наверняка они заставили его расписать тот день по минутам – где был и что делал. Бабку надо было заставить замолчать – любым способом.
- Бабушка, я тоже уверен, что Денис не виноват. Я подъеду, а вы мне расскажете – как дело было. Может и вытащим Дениса. Хорошо?

План составился в голове Петрова почти мгновенно. Соседка Дениса была совсем старая – революцию еще помнила. Внезапная смерть старушки никого не удивит. Мало ли что – стало плохо, упала, только действовать надо быстро. Очень быстро.
Он подъехал к дому Дениса поздно вечером – старушка не спала, ждала, с порога начала рассказывать. Костя слушал ее вполуха, сидя на кухне. Когда бабка повернулась спиной, он вытащил из кармана камень, завернутый в газету и легонько ударил женщину по затылку. Оглушенная старуха кулем осела на пол. Костя положил ее на бок, так, чтобы создавалось впечатление падения с табуретки. Затем взял в комнате подушку и прижал к лицу жертвы. Когда пульс перестал прослушиваться, Костя отнес подушку на место, закрыл в комнате и в кухне форточки, включил газ и поставил на конфорку пустую кастрюльку. В углу кухни висела иконка с лампадкой. Огонек мерцал еле-еле, но этого было вполне достаточно.

Через полчаса, сидя в машине, припаркованной неподалеку, Костя увидел огненный шар, вылетевший в небо. И сразу же – звук взрыва. Потом послышались крики. Приезда пожарных Петров дожидаться не стал.

Он не испытывал никаких угрызений совести – работа давно научила его относиться к человеческой жизни и смерти без каких-либо комплексов. Жил человек, потом умер. Все там будем, одни раньше - другие позже.
На следующий день Костя внимательно просмотрел газеты и не пропустил ни одного выпуска новостей по телевидению.
“Взрыв бытового газа на Учительской улице. Во время пожара один человек погиб”.
Такая формулировка в разделе происшествий его полностью устроила. Милиция списала пожар на несчастный случай. Впрочем, Петров не сомневался, что именно так и будет – ну упала бабушка, потеряла сознание. Газ успела включить, а спичку поднести не успела. Или забыла. Мало ли таких историй в ежедневных сводках. Это ведь не расстрел конкурентов у пивного ларька. И не взорванная машина какого-нибудь слишком удачливого бизнесмена. Обычная бытовуха.

О Денисе Костя старался не думать. Вечером после работы он даже поехал в Сосновку и снял там парнишку лет восемнадцати-двадцати. Секс в машине оказался довольно пресным – паренек старался угодить клиенту, помахавшему перед его носом долларами. От этого старания Косте было ни жарко, ни холодно. Пока парень путался в пуговицах Костиных брюк, Петров равнодушно смотрел в его коротко стриженый затылок, потом предложил отъехать подальше. Уложив паренька животом на теплый капот, Костя стянул с него джинсы вместе с трусами и без прелюдий воткнулся в теплое нутро. Паренек хрипло стонал, пока Костя двигался в нем с размеренностю автомата - может, от боли. Или притворялся. Косте было все равно. Тем не менее, он взял у парня телефон и обещал позвонить, когда тот снова ему понадобится. Парень не возражал, телефон дал с готовностью, написал на клочке бумажки свое имя – Боря.
Боря так Боря. Бумажка отправилась в бардачок машины.

Ночью Костя спал крепко, без снов. И на работу явился в прекрасном расположении духа. Полдня он размышлял о том, что жизнь может быть хороша и без Дениса с его проблемами. Ближе к вечеру Петрова вызвал Викентьев, похвалил за проводимую работу, сообщил о повышении оклада в связи с постоянно растущей инфляцией и о премии.
Прибавка покрывала инфляцию с лихвой, Костя обрадовался и совершенно искренне поблагодарил начальство, уже прикидывая, куда потратит премиальные. В свалившейся на голову удаче он увидел добрый знак – жизнь была на его стороне.
Вернувшись домой, Петров нашел телефон Бори и пригласил его к себе. По дороге он купил в супермаркете всевозможные деликатесы – от красной рыбы до буженины, пирожные, бутылку хорошей водки. Костя намеревался устроить себе праздник – себе и парню, с готовностью откликнувшемуся на его звонок.

Вечер прошел более чем удачно. И ночь тоже. Костя даже позволил себе подвезти нового любовника до метро. Судя по всему, Боря тоже был рад знакомству с небедным солидным мужчиной. Во время свидания он всячески старался Косте угодить, смотрел преданными глазами и готов был выполнять любые Костины прихоти.
На работу Петров приехал в отличном настроении, время от времени посмеиваясь при воспоминании о ночных безумствах. Эти отношения совершенно не походили на отношения с Денисом – никакого надрыва, никаких обязательств, никаких воспоминаний о прошлом. Легкость и свобода – вот что ощущал Костя – легкость и свобода. Он не сомневался, что связь с совершенно случайным парнем будет много легче скрыть, чем связь с Денисом. Денису нужно было все, и его совершенно не волновало, устраивает ли это любовника. Он ставил Костю перед совершенно невозможным и недопустимым выбором – а Петров не любил выбирать. В противоположность Денису Боре не было нужно ничего – его устраивали необязательные случайные встречи по желанию Кости.
Сейчас Петрову было даже смешно вспоминать, как он сам мечтал жить с Денисом, вместе ездить отдыхать, проводить с ним все свободное время. Костя теперь отчетливо понимал – жизнь, которую вел Денис, ему самому не подходила совершенно. Одно дело – тайные и ни к чему не обязывающие свидания. И совсем другое дело – жизнь семьи, которая у всех на виду.
“Надо будет навести справки о Борисе, на всякий случай – мало ли что”, - напоследок подумал Петров, открывая личное дело одного из сотрудников, заподозренного в сливании информации по клиентским базам, и его мысль тут же перескочила на работу, - “А этот Веденеев, судя по всему, живет не по средствам. Стоит присмотреться…”


Глава 20

Коноваленко колесил по городу. Ему нравилось ездить просто так, без цели и смысла, ощущая, как послушна в его руках мощная красивая машина. Свободного времени у него хватало – Хозяин никогда не заставлял Алешу торчать в бесплодном и бесполезном ожидании на стоянке у банка. Если Коноваленко требовался – Хозяин звонил заранее по радиотелефону, установленному в салоне машины, и назначал время.
Леша никогда не опаздывал ни на минуту.
Викентьев даже поощрял эти его поездки, считая, что таким образом Коноваленко выучит город до последнего проулочка.
Алеше было приятно расположение Петра Васильевчиа. Он испытывал к Хозяину совершенно искреннюю любовь – преданно-слепую, нерассуждающую любовь – и считал совершенно естественным, что эта любовь Викентевым по достоинству оценена. Разумеется, были вещи, в которые Коноваленко не считал нужным начальника посвящать – например, в свою охоту за молодыми красивыми девушками. Это было глубоко личное, интимное, принадлежащее только Лешиной душе.
После истории с Милой Алексея преследовало желание снова испытать те восхитительные ощущения. В своих мечтах он в подробностях представлял себе девушек, хрипящих от удушья у его ног. Жертвы умирали медленно, доставляя Леше ни с чем не сравнимое наслаждение. Иногда Коноваленко даже позволял себе представить так Любу – но немедленно обрывал сам себя в ужасе, что покушается на святое.
Разъезжая по улицам Питера, Леша ни на мгновение не забывал о своем поиске. Ему очень нравилось так думать про себя – “я в поиске”. Тысячи женских лиц скользили мимо сознания, иногда какое-то впечатывалось в память яркой вспышкой. Невозможность немедленного обладания запомнившейся девушкой доводила Коноваленко до бешенства, он яростно сжимал руль, пытаясь побороть эмоции. Однажды он даже поехал вслед за одной такой – понравившейся – но вынужден был дать газ на первом же светофоре, потому что девушка была не одна, а с подругой.
И все-таки он нашел.
Леша, как обычно, подхалтуривал вечером на Невском. Из кафе вывалилась подвыпившая компания, разделилась на части. Большинство расходилось парочками, но одна девица, нетвердо держащаяся на ногах, двинулась по проспекту в одиночку. Не доходя до Аничкова моста, она подняла руку, голосуя проезжающим машинам.
Упустить такой шанс Леша не мог.
Девушка была очень пьяна – она с трудом назвала свой адрес и почти сразу выключилась на заднем сидении машины. Лешка мчал ее в памятный лесок, и его сердце билось от восторга – вот оно, вот, наконец-то. Не имело никакого значения, что жертва была вообще не похожа на Любу – даже отдаленно. Главное – она находилась в полной его власти.
В чувство девицу удалось привести с трудом – сильными пощечинами. Она вряд ли сразу сообразила, в чем дело. Леша не долго наслаждался ее просьбами о пощаде – зверски избив и изнасиловав девушку, он задушил ее руками, чувствуя, как под пальцами дергается и ломается тонкое горло. Испытанный в этот момет экстаз превзошел все Лешины ожидания. Он долго лежал на трупе, приходя в себя. Возиться с мертвым телом не стал – отволок за ноги в ближайший овраг, закидал ветками и прелой листвой. Подумав, плеснул сверху немного бензина из канистры. Затем покурил у машины, прогоняя остатки возбуждения, а окурок бросил в овраг. Полыхнуло пламя – веселое, пышное – полыхнуло и почти сразу осело в мокрой после дождя траве.

Произошедшее Алексей подробно описал в своем дневнике, возбуждаясь от воспоминаний и грубых слов, которые с удовольствием употреблял. Перечитав написанное, Коноваленко решил, что просто слов недостаточно. Он попытался нарисовать убитую девушку, но у него ничего не вышло.
На следующий же день он купил себе самый дешевый фотоаппарат-мыльницу, сожалея, что не догадался сделать этого раньше. И уже выходя из магазина сообразил, что не сможет отдавать пленку на проявку и печать. Проклиная себя за тупость, Коноваленко вернулся в магазин и умолил продавщицу взять фотоаппарат назад, клятвенно пообещав сегодня же приехать и купить взамен “Поляроид”.
На “Поляроид” денег не хватало, и Леша решился попросить взаймы у Хозяина. Викентьев над идеей Лешки заняться фотографией не посмеялся – только удивился, что нужен именно “Поляроид”. Лешка кое-как мотивировал свою просьбу тем, что не умеет возиться с пленкой, а таскаться заряжать ее в ларьки “Кодак” лениво, потом еще проявки ждать, потом негативы просматривать…

Вечер он посвятил знакомству с приобретением – пощелкал кусты во дворе, бабушек у подъезда (фотографии тут же раздал им на память, старушки были счастливы).
Его терзало желание опробовать технику немедленно. Лешка предвкушал, как вернувшись домой, он будет рассматривать снимки, заново переживая все моменты, каким сильным будет возбуждение, какой восхитительной - развязка.

Он готов был наплевать на осторожность и затащить в машину первую попавшуюся девчонку, но инстинкт самосохранения не дал совершить глупость.
Поразмыслив, Лешка решил действовать по другой схеме. Он припарковал машину в довольно глухом спальном районе и пошел кружить вокруг окрестных домов.
Как назло, никого подходящего не находилось – то девушка шла не одна, то мешали случайные прохожие.

Жертва обнаружилась случайно, когда уже стемнело – невысокая, небрежно одетая молодая женщина с дворняжкой на поводке.
Отпустив собаку гулять, она присела на скамейку и достала из кармана сигареты. На тихий шорох в кустах сзади не обернулась – и Лешка оглушил ее, ударив кастетом по затылку.
Коноваленко перетащил женщину через спинку скамейки, заклеил ей рот липкой лентой, этой же лентой скрутил руки и ноги. Подогнав машину, перевалил тело в багажник, сел за руль и осторожно выехал на пустой проспект…

Неделю Алексей наслаждался фотографиями. Они хоть и получились темноватыми, но память мгновенно восстанавливала подробности, не запечатлевшиеся на карточке. Потом изображения приелись – Коноваленко захотелось новых ощущений и новых фотографий. Он даже не заметил, как страсть к Любе отодвинулась на второй план. Лешка по-прежнему относился к ней, как к недосягаемой мечте, но теперь его сексуальные фантазии сместились в иную плоскость. Люба превратилась в ангела, с улыбкой наблюдающего за Лешиными похождениями. Иногда, в минуты экстаза, он даже видел ее лицо, и это придавало Коноваленко сил.

К своим обязанностям личного шофера он стал относиться еще более тщательно. У Хозяина не должно было возникнуть ни малейшего подозрения, почему Алексей похудел, стал молчалив, откуда в глазах лихорадочный блеск. Коноваленко знал, что у Викентьева наметанный глаз – изменения во внешности Лешки он заметит легко. И когда Петр Васильевич задал ожидаемый вопрос – Алексей отшутился давно придуманной ложью:
- Любовь, Петр Васильевич, сволочная штука.
Фраза прозвучала двусмысленно. Викентьев шутку оценил, бархатно посмеялся и, похоже, выкинул проблему из головы.
А Коноваленко, переждав пару недель, снова выехал на охоту.


Глава 21.

В камере изолятора временного содержания вместе с Денисом сидело еще четверо – нагловатый, коротко стриженый парень лет двадцати, старик-бомж и двое угрюмых мужиков. Старик стащил в магазине бутылку водки, выпил половину прямо в торговом зале и был пойман охранником. Зачем деда сунули в ИВС, Денис понять не мог, разве что собирались приклепать ему еще пару-тройку краж. Старику было все равно, пожалуй, он даже был рад, что над головой есть крыша и кормят три раза в день.
Один из мужиков по пьянке до полусмерти избил жену и вступившегося за дочь свекра, другой попался на подделке документов.
Самым опасным Денису показался парень – держался он вызывающе, третировал старика, хамил остальным, намекая на “крутых ребят, которые вытащат с любой кичи”. Он щеголял блатным жаргоном, разглагольствовал о “крупных делах”, “крышах”, “стрелках” и тому подобных вещах, для Дениса бывших совершенно непонятными.
Но с допроса Михаил вернулся притихшим, забился в угол и, как показалось Денису, беззвучно плакал в рукав порванной куртки.

Лежа на шконке, Денис мучительно размышлял о том, почему Костя и Люба отказались подтвердить его алиби. Вывод оказался неутешительным – приходилось признать, что и любовник, и подруга побоялись оказаться скомпрометированными. И если с Костей все было ясно, то предательство Любы Денис объяснить себе не мог. Он знал, что по характеру она была честной и открытой, хотя и импульсивной женщиной. Какими доводами Костя заставил ее лжесвидетельствовать, какие аргументы привел, Денис не мог даже догадываться.

Когда его вызвали на допрос, Денис не представлял себе, что он будет говорить следователю. Да и о вопросах догадаться не мог. Поэтому известие о пожаре в их коммунальной квартире оказалось для Дениса просто ошеломительным. В результате на вопросы следователя он отвечал рассеянно, не задумываясь над смыслом, и опомнился только тогда, когда на стол перед ним легла затрепанная тетрадь в картонной обложке.
- Вы состояли с Люберецкой в интимной связи? – Похоже, следователь повторял вопрос уже второй раз.
- Что? – Денис впервые поднял глаза на следователя, - Нет, что вы. Я один раз был у нее в гостях на Новый Год. Ушел часа в три ночи и все.
- С вами был еще кто-то?
- Нет, мы были только вдвоем.
- В своем дневнике Люберецкая пишет, что живет встречами с вами, Каратаев. Как вы это объясните?
- Не знаю. Она говорила мне, что влюблена. Но я не был ее любовником. Мы встречались только на работе.
- Люберецкая описывает ваши интимные встречи, а не работу. Надо сказать, довольно откровенно.
Денис сжал зубы. Сексуальные фантазии покойной хозяйки оборачивались непредсказуемой стороной. Он переживал смерть Ольги, но теперь был готов возненавидеть ее за выдумки, грозившие сроком за убийство, которого Денис не совершал.
- Я не был ее любовником, - Он сказал это твердо, понимая, что следующая фраза станет необратимой, - У меня другая сексуальная ориентация.
Следователь изумленно вскинул брови, по лицу скользнула ухмылка.
- Ах вот как? И поэтому вы убили Люберецкую? Она вам надоела?
- Я не убивал Ольгу, - Устало ответил Денис, - Меня не было в городе. Анна Семеновна, соседка – она могла бы подтвердить, что я утром уехал со знакомой.
- Анна Семеновна Комарова погибла при пожаре, я вам это уже говорил. Кто еще может подтвердить ваше алиби?
- Да… говорили… Люба Турмина – она заезжала за мной. Константин Петров, ее брат, это на его дачу мы ездили.
- Петров и Турмина заявили, что они вообще не знают никакого Дениса Каратаева. С их показаниями вас ознакомили в прошлый раз.
Денис посмотрел в глаза следователю. На лице майора читалось откровенное удовольствие от того, что преступник пойман и уличен, осталось чуть-чуть дожать. “Не будь дураком, - Подумал Денис, – борись, ты МОЖЕШЬ доказать, что Люба и Костя солгали. Можешь”.
- Я могу доказать, что это ложь. У Любови Турминой машина “Жигули” шестой модели, государственный номер 67-19 ЛАГ, проживает она на Большом проспекте Петроградской стороны, дом двенадцать, квартира восемь. Обстановку квартиры я могу описать по памяти – я нередко бывал там в гостях. Муж, Алексей Турмин, работает выпускающим редактором на радио. Люба лепила с меня одну из своих скульптур несколько лет назад – она называлась “Ганимед”. Сейчас Турмина беременна. Срок еще маленький – я предлагал ей наблюдаться у моей матери. Константин, ее брат, бывший сотрудник ФСБ, сейчас работает в “Техно-Банке” заместителем начальника по защите информации, у него машина фольксваген-пассат, номер не помню. Дача находится в Ольгино, прямо рядом с заливом. Я могу достаточно подробно описать и сам дом, и то, как он выглядит внутри. Этого вам будет достаточно, чтобы понять, что я говорю правду?
- Мда, - Майор задумчиво катал по столу карандаш, - А почему ваши друзья все же от вас отказались и не подтвердили ваше алиби?
- Не знаю, может быть, чего-то испугались.
“И знать не хочу, провались они пропадом оба!”
- Чего они могли испугаться?- Протянул майор, - В каких отношениях вы с Петровым?
- Ни в каких. Я дружу с Любой, она попросила помочь на даче, вот и все.
- А с Петровым вы встречались раньше?
- Встречался, - Неохотно ответил Денис, - Но я долгое время не знал, что он брат Любы.
- При каких обстоятельствах встречались?
- В КГБ. Петров занимался… гомосексуалистами, до отмены статьи.
- Понятно-понятно, - Майор встал из-за стола и прошелся по кабинету, - Знаете, я начинаю думать, что вы говорите правду. Дом в Ольгино… не припомните, что есть на участке?
- Ну если учесть, что я там провел весь день… Справа у забора рукомойник и сарайчик, внутри сарайчика душ, там на крыше бак с водой. Слева три сосны, у крыльца куст сирени, довольно большой. У ворот два куста жасмина. За домом мы сжигали барахло всякое – там место для кострища. Под окнами запущенные грядки с клубникой и такая же запущенная клумба. Вот и все, собственно. Дом принадлежал каким-то старикам, Петров купил его не то в марте, не то в апреле этого года.
Майор положил перед Денисом бумагу и ручку:
- Пишите. Все, что вы мне сейчас рассказали. Опишите подробно квартиру Турминой, дачу Петрова, участок…

Дениса отпустили вечером следующего дня. Следователь извинялся за причиненное беспокойство, но ничего не сказал о том, проверили показания Каратаева или нет. Денису это было неважно. Неделя в ИВС показалась ему вечностью, и он просто наслаждался летним вечером, мелким дождем, ветром, гнавшим по Неве сизые волны. Он дошел пешком до Финляндского вокзала, купил жетон, зашел в телефонную будку и набрал номер Петрова. Когда знакомый голос энергично произнес “Алло?”, Денис с мстительным удовольствием, четко выговаривая слова, сказал:
- Меня освободили, слышишь, ты, сволочь трусливая?

Костя осторожно положил трубку и сел на стул, обхватив голову руками. В первый момент он обрадовался, услышав голос Дениса. Но тут же накатил страх – липкий, одуряющий. Отпустили – значит… поверили? Или проверили его слова? Он трижды дурак, это же совсем элементарно - проверить. Что ж он сдуру поддался эмоциям, Любку уговорил, бабку эту упокоил… А Денису всего-то и надо было рассказать следователю… да что угодно рассказать. Хотя бы описать Любкину квартиру.
“Идиот, я просто идиот. Зачем было отрекаться от знакомства – ведь достаточно было просто отказаться от того, что Денис ко мне приезжал. Неожиданно все случилось – следователь свалился как снег на голову. А теперь меня вызовут снова и уже очень внимательно поинтересуются, почему я дал ложные показания. И Любку тоже потаскают. Надо продумать защиту. Подставиться – но аккуратно, чтобы они не догадались об истинной причине. Объяснить, что Денис старый Любин знакомый. И что я растерялся, когда она привезла ко мне Дениса. Что моя должность не позволяет мне подобных компрометирующих знакомств. Потому я и сказал следователю, что не знаю никакого Каратаева. И у Викентьева подстраховаться – обязательно к нему съездить и объяснить все именно с этой точки зрения. Пусть считает меня карьеристом, испугавшимся за свое место, это я переживу. Но сначала вдолбить новую версию Любке, чтобы она не прокололась.”

Люба выслушала брата, сжав губы.
- Я не хочу врать, Костя.
- Это не вранье. Почти не вранье. Вали все на меня – что я тебя уговорил, упросил, запугал....Все, что угодно – только не говори, что мы с Денисом были…
- Любовниками? – Сестра смотрела на Костю, - Ты этого боишься?
- Жена Цезаря…, - Петров криво усмехнулся, - Ты не представляешь, какое это оружие в нашей системе. Особенно в умелых руках. Это крах, гибель, полная зависимость.
- Если я не ошибаюсь, статью уже отменили.
- Это ничего не меняет. Для наших – ничего не меняет, Люба. В нашей конторе нельзя выбиваться из общего строя. Надо быть таким, как все.
- Ты же ушел из ФСБ, Костя. Ты говорил, что в банке работаешь.
Петров отвел глаза.
- В банке. Только этот банк… наш, в общем. Я же сам собираю досье на сотрудников. Представь, что меня начнут шантажировать.
- И что? Уволишься.
- И пойду в кабак двери новым русским за чаевые открывать? Ты соображаешь, что говоришь? А дом? А ...все?
- Как знаешь, - Люба устало закрыла глаза.
- Ты не переживай. Я поговорю с Викентьевым, никто тебя ни в чем обвинять не будет.


- Сестру, значит, защитить хотел. Похвально, похвально, - Викентьев добродушно улыбнулся, - Близкие люди у нас самые близкие. Как не порадеть родному человечку, да, Костик? Не волнуйся, никто твою сестру таскать по судам не будет. Я позвоню, кому надо, договорюсь.
- Петр Васильевич, не забуду! По гроб жизни…
- Да ладно, тебе, Костя. Ты же мне как сын, сам знаешь. Сегодня я тебе помогу, завтра мне помощь может понадобиться. Все под Богом ходим, в будущее не заглядываем.
Уже в дверях, когда Константин, продолжая благодарить, нагнулся за ботинком, Викентьев положил ему на шею тяжелую руку.
- Но ты и сам будь осторожнее. С пареньками-то. Не ровен час, прознает кто – стыда не оберешься. Я ладно – я свой.
Согнувшись, Костя замер, чувствуя, как лицо заливает невыносимый жар. “Знает, - Мелькнуло в голове, - Все знает, старый хрыч”.
Медленно распрямившись, он стоял с ботинком в руке, не зная, куда девать глаза.
- Что застыл-то, Костенька? - Ласково спросил Викентьев, - Разве ж я не понимаю, у каждого свои слабости. Кто девочек любит, кто мальчиков, а кто и вовсе – собачек.
Он хохотнул – сочно, с удовольствием, видимо, представив себе кого-то из подчиненных с собакой в постели.
- Да ты на меня не смотри, не смотри так. На будущее мои слова запомни, в узелок завяжи. Мы еще на эту тему с тобой поговорим. При случае. А пока работай, живи и ни о чем не думай. За тебя я подумаю, когда надо будет.

“У меня не было выхода. Выхода не было, - думал Константин, бесцельно колеся по городу на машине, - Викентьев в курсе? Черт с ним. Зато прикроет, отмажет. В конце концов я на него работаю, ему невыгодно меня сдавать. Я хороший сотрудник, удобный, а надавить на меня он может и без шантажа, рычагов хватит. А ведь я сам дал ему в руки зацепку, тогда, много лет назад, когда признался, что трахаю пацанов в кабинете. Посоветовался, млять, дурак. Боже мой, какой же я был дурак. Но я же тогда ничего о себе не знал. Я же был уверен, что просто доламываю этих пидоров. А Викентьев все понял. Он сразу все про меня понял и папочку, наверняка, завел. Сколько у него этих папочек? Одним бы глазом взглянуть. Это же золотое дно, Эльдорадо. Не та херня, которую я всю жизнь собирал – по такой мелочи Викентьев никогда не работал. Депутатишку припугнуть, журналюгу заставить заткнуться? Нееет, бери выше. Я для него так, шестерка, пешка со скамейки запасных. Понадобится – сунет в пекло и не вспомнит имени через пять минут. Ладно, надо забыть. Забыть и работать, как ни в чем не бывало. Викентьев правильно сказал – у каждого свои слабости. Знать бы, в чем ЕГО слабость. Знать бы… ”