Человек в культуре: императрица Евгения

Помню, лет в десять я очень любил рыться в подшивке «Всемирной иллюстрации» за 1870 год у дяди на даче. Конечно, ни о каких таких своих «особенностях» я тогда не подозревал, однако ведь бог не только шельму метит, но и всё вокруг нее. Десятилетия спустя я узнал о том, что все эти дяденьки с лихими эспаньолками и в широченных военных штанах тоже были не без греха. В годы Второй империи существовала особая аллея (может, в Булонском лесу?), в которой назначали друг другу свидания гвардейцы и придворные одного с ними пола. Но главным открытием тогда, в детстве, была она — страница с портретом женщины, которая красотой своей заставила меня замереть. Внизу же значилось: «Евгения, императрица французов». И с тех пор в памяти копились сведения об этой женщине. Такой вот случился со мной странный платонический роман. 
 
Итак, наш рассказ о Евгении де Теба де Монтихо (1826 — 1920), которую наш Ф. Тютчев называл не без иронии (но и не без восхищения) «коронованной феей». Она родилась в семье испанского гранда и сочетала в себе испанскую, французскую и шотландскую кровь. Молва упорно (хотя вряд ли и верно) называла подлинным отцом редкостно красивой девочки писателя Проспера Мериме, любовника ее матери. Роман с литературой в этом роду завязался издревле. Ведь это предку Евгении посвятил своего «Дон-Кихота» Сервантес. Вообще в семье графа Монтихо за знаменитостями охотились. Друзьями дома были Бальзак, Стендаль и все тот же неизменный Проспер Мериме. Говорят, Стендаль был влюблен в Эжени, совсем еще девочку (и стал первой ее сердечной привязанностью). Под чарами этой любви он создал знаменитую сцену битвы при Ватерлоо в «Пармской обители» — лучшие свои страницы, по мнению Льва Толстого.
 
Все дружно называли Эжени первой красавицей Парижа (и всей Европы; это и мнение отца Анны Ахматовой). Но выходить замуж девушка не спешила, метя совсем, совсем уже высоко. Император Наполеон III предложил ей стать его любовницей. Графиня отвергла столь унизительную для нее участь и перешла с венценосным ухажером на письменное общение. Правда, письма за нее писал все тот же, как видно, незаменимый в этой семье Проспер Мериме. Но Наполеон-то этого не знал и, потрясенный умом и изящным стилем своей корреспондентки, сделал ей предложение. Так Эжени стала императрицей французов, а ее диадему украсил самый красивый бриллиант мира — «Регент».
 
Впрочем, сразу случился неприятный казус. Первую брачную ночь пришлось провести почти в походных условиях. Дело в том, что в замке Фонтенбло еще жила предыдущая пассия любвеобильного Наполеона III, и Эжени наотрез отказалась быть под одной с нею крышей. Пришлось срочно организовать привал новобрачных в летнем садовом павильоне. А был конец января…
 
Брак оказался не слишком счастливым. Наполеон нашел, что письма были куда умнее их «автора». Он шутил, что в Эжени не больше страсти, чем в горячем заварочном чайнике. Да, Евгения оказалась дамой холодной, но жутко ревнивой и властолюбивой, причем в политике она была заядлой реакционеркой. Благодаря ее безалаберному вмешательству во внутренние и внешние дела империя уверенно шла к своему краху, но при этом блистая всеми красками пышной и развеселой эпохи прожигателей жизни нуворишей или, как их тогда называли, «фешенеблей». И тон в этом задавала бесподобная Эжени.
 
Умная — и не очень, образованная — но не слишком, об этом современники спорили. Однако категорически сходились в одном: «Одевается — гениально!» Одевал ее создатель высокой моды Чарльз Ворт, но носить придуманные им туалеты было изматывающим душу искусством. Стоило даме, зазеваться и не по правилам сесть на стул, и огромный кринолин парашютом взмывал чуть ли не к самым ушам, открывая свету все тогда не положенное. С Евгенией афронта никогда не случалось. Никто не умел так грациозно носить эти наряды, обращаться с веером и вообще быть неотразимой, как Эжени. Да и на место поставить соперниц она умела. Когда любовница императора графиня Кастильоне явилась на бал, афишируя свою связь с «сиром» узором из сердечек по всему подолу, Евгения изрекла: «Низковато для сердца!»
 
Эжени выработала весь ритуал жизни богатой дамы, который сохранился до наших дней. Спа-процедуры, посещение показов мод на живых моделях — это все от нее идет.
 
Будучи самой гламурной дивой эпохи, она не забывала и о высоком искусстве. Во многом благодаря и ей были сняты гонения с романа Г. Флобера «Мадам Бовари». На сюжет родового предания герцогов Суньига — предков Евгении — написал свой самый загадочный и запутанный опус Джузеппе Верди — оперу «Трубадур». А уж Жак Оффенбах, этот «Моцарт Елисейских полей», задевал бедную Эжени чуть ли не в каждой своей оперетте.
 
«Безумная роскошь императрицы Евгении» вошла в поговорку у современников. А что вы хотите? Ведь ее «шкатулкой» служила коллекция драгоценностей Наполеона III — по мнению исследователей, самая большая в истории человечества… Закат ее был хоть и долог, но вовсе не так блистателен. Падение империи, смерть мужа, гибель сына на войне с зулусами, долгие годы изгнания, печальная старость женщины, пережившей свою красоту и славу. Евгения умерла в возрасте 94 лет в 1920 году — мы можем сказать: «При Советской власти» — совсем не в той вселенной, в которой она родилась, царила, блистала и была запечатлена великими художниками ее эпохи…
 
Ее образ и память о ней мы находим в романах Э. Золя и М. Пруста, а о жизни ее можно прочитать в двух последних томах десятитомной «Истории любви в истории Франции» Ги Бретона.
 
Ну, а этот рисунок, что перед вами — да, посильное признание мое в тайной к Евгении нежности.