Я смотрю на радиоактивный закат, мужчина в синем платье сидит у меня на коленях
АКВАЛАНГИСТЫ
Я надевал твои линзы и, прекрасный в преломлённой наготеи слепой от слёз, снова ложился на пол, вспоминая, как ты
стоял у растворённого окна и ладонью отирал с лица дождь,
как я не двигался, потому что я был печальным богом Беккета
и это были наши дни без любви;
а ты не мог приподнять мои веки и увидеть свои надрезанные
ресницы на моих сетчатках,
потому что, угнетённый красотой моего тела, ты засыпал
и нашими анаволиями накрывал прелые тамариксы,
объединившие свои тени.
Ты был последним вдовцом Юга,
и ты любил не меня.
ОКТЯБРЬСКИЕ МАКИ
Через шторы смотрю, как ты выходишь из грязной 2001 Honda Civic –и в этом заправочном выглазье я бы хотел умереть.
Я бы хотел совсем уйти отсюда. (Вот по следам твоей машины
проехала ещё одна.)
Мне нравятся машины: это лучший рецепт тела,
и боковыми зеркалами они наблюдают за местностью,
свободно по ней перемещаясь.
У меня некрасивые глаза – в твоей машине я умереть не могу.
Мне так нравится высовывать из неё лицо на ветер.
ОТБРОШЕННАЯ ПУПОВИНА
Мутная, серебряно-синяя или ржавая, она так легко разворачиваетсяперед нами – эта плацента.
Я представлял её у домов из апельсинового камня, под шиферной крышей
моего старого гаража на юге и на твоей груди.
Послеродовое вещество и отброшенные глаза.
Ты патлач, ты покойник-рахоба – твои светлые волосы распадаются,
застывают на червивой поверхности этой плаценты –
ребристой, как соседний камыш.
Вытирай её пупочными волосами,
замри под солнцепёком,
готовься раскаяться, называй
каждую часть моего тела, ты мать закавказского беженца.
ПОСЛЕДНИЙ СЕКС, 99-Й ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПАУЛЯ ЦЕЛАНА
Вспотевший под портупеей и кожаной маской,Прилипший к моему телу, он прислушивается
К колоколам храма Святого Людовика Французского.
Полуциркульные апсиды Каппадокии влекут его,
И годы цветущей жизни висят под куполом.
Молочно-белые круги за моим ухом стекают
По наколке «celan.»;
Культура оплодотворена нами – вечерними мальчиками,
не говорящими о любви.
Мы сияем земноводным мусгравитом.
КУЛЬТУРА ПРИДЫХАНИЯ
Ты постригаешь мне ногти, и мне жаль, что ещё не наступило времярадикальной поэзии, не говорящей о разрушительном мире и языке.
Ты стряхиваешь грязь из-под моих ребристых пластин с наждачки
на пол, и так же легко когда-то время вычищало из меня
язык старой Армении, ведь в языке ничего не может остаться
и память языка безлична;
я всматриваюсь в грязные узоры под ногтями своей второй ноги,
и мне жаль, что уже прошло время ропалического стиха.
ДЫРЯВЫЕ ВЕРНУТ РОССИИ ГЕТЕРОСЕКСУАЛЬНОСТЬ
Теперь, когда разогнутой вешалкойвыскоблили из нас свободу
и корпорации, как логогрифический стих,
то сужаются, то расширяются в наших матках,
остатки эмбрионов взрываются
и бесплодные танцуют.
Благодаря бесплодию
все русские танцуют;
менструальные чаши танцуют, переполненные экстазом.
Как вязальная спица для абортов, ветер прокалывает твой шестицветный флаг,
и на всю Площадь трёх вокзалов ты орёшь,
куда ведёт этот танец,
ведь все стерильные космонавты и земляне
хорошо знают, что они русские,
и каждый кастрированный –
с разбитой головой или в противопульном шлеме –
танцует с перетянутой грудью.
СПУЩЕННЫЕ ЗАНАВЕСКИ
Мои волосы на ногах совсем мокрые,
и уже непонятно, где мои бёдра и где — твои;
и когда мы изредка открываем глаза,
кто-то из нас похож на ренуаровскую Диану.
Я вспоминаю эпиталамы.
Мы не видим, как входит мой отец;
он смотрит на мои стопы,
но я всё ещё тебя люблю.
Я ВОСКРЕСАЮ НАГИМ
Ночью ты думал о самоубийстве. Я убрал одеяло с волосатой жопы и хотел
сказать о чём-то, что ещё не поднялось на поверхность своего понятия.
Не вставая с подушки, мы смотрели на икебану в узкой горловине,
и я вспомнил, как болезненно выглядит мой рот, когда я заикаюсь.
Ты восстановил по памяти мои глаза, которые когда-то заклеивал
оранжевыми кружками, и одно из наших «я», полностью отодвинутое
от света, приходило, входило, боялось и возносилось.
Я ВОСКРЕСАЮ НАГИМ II
Ночью я хотел рождаться из своего тела. Ты смотришь на меня
через боковое зеркало, расстёгиваешь рубашку и просишь водителя
свернуть на улицу Двадцатого сентября.
Ты рассматриваешь мой затылок –
тебя угнетает долгая красота.
ЭРОТИКА ЗА СПИНОЙ
На эскалаторе поправляю тебе волосы.
1 комментарий