Д. Александрович
Чардаш Монти
Он бежал вверх по эскалатору, спотыкаясь о сумки. Вокруг плясали яркие рекламные щиты. Анданте и аллегро, обе в две четверти и в том же строе. Одновременно с болезненным ударом двери по спине сделал глубокий вдох свежего марта и с ненавистью прогрыз взглядом дырку в кобуре стоявшего недалеко мента.
Новости нудно тянули какую-то лабуду про беспилотники, прилеты, привычно мельтешили камуфляжные интервью спецполковников. Он еле дождался бизнес-новостей, подошел к зеркалу, поправил модный галстук от Кардена, привычно брызнул на гладко выбритую шею Greenergy от Givenchy и взглянул на корпоративно дареный ролекс: оба-на! на ланч с китайцами опаздываю. Прикинул, сколько простоит в пробках и сколько кругов даст, чтобы припарковаться у "Праги". Терять лицо перед партнерами не хотелось. Он начинал нервничать, лихорадочно просчитывая варианты.
Неожиданно из глубин пятилетней давности всплыло метро. А ведь вариант! Холеное лицо перекосило при мысли о давке в удушливой сутолоке. Оставалось полчаса до ланча. Он представил себе аромат потной тетки с ерзающей по его коленям хозяйственной сумкой и добавил Givenchy на запястья. Потом смахнул поролоновым тампоном пыль с трехсотбаксовых туфлей, с чувством удручающей бесполезности.
От нового элитного дома с подземным гаражом до входа в метро было минуты три. Лукавое мартовское солнце раздувалось коварным циклоном по тихому зеленому двору. Нестерпимо захотелось включить квадро-музыку или, по крайней мере, послушать по радио курсы валют, прогноз погоды и новости на дорогах.
Проход через "яйцебойку" оказался вполне безопасным, лишь служительница будки выкатила живот и просверлила подозрением его модный серый костюм и лиловый галстук, оттеняющий белый снег сорочки. Пропустив два поезда, но все же уметенный волной пассажиров, он оказался в третьем. Прижимая сползающий дипломат к животу, он выбирал носом между похмельным перегаром пролетария слева и нечищенными редкими зубами немолодого гастарбайтера справа, чьи псевдоджутовые баулы заставили даже постоять два перегона на одной ноге. На кольцевой удалось задрать рукав и взглянуть на ролекс: хвала Сатурну, успевает.
В бесконечно длинной трубе перехода стояли тетки, тряся носочками, очочками и бланками каких-то дипломов. Профессионально-цыганистая тетка с коряво написанной мольбой на картонке и замызганное ее дите традиционно не вызывали желания полезть за кошельком. Линялая консерваторская недоучка лениво и без энтузиазма вытягивала из скрипки чардаш Монти.
И вдруг донесся какой-то звериный крик, нет, рык. Метрах в десяти на полу шевелился комок камуфляжного цвета. Он не сразу понял, что это было, и легкомысленно подошел поближе.
Волосы зашевелились на руках. Неуютный холодок поземкой покатился под белоснежной сорочкой. Анданте. Перед ним сидел парнишка, небритый, потому как и брить-то ещё почти нечего. Личико детское, волосы сальные... Брюки пятнистые закатаны... так, чтоб обе культи багрово-синюшные били по глазам наотмашь. Аллегро. И... вместо одной руки то же самое. Другая обожженная, наполовину беспалая. А на груди мальчика густо краснела медалька. Голова его падала от беспробудной тяжести выпитого. Иногда ему удавалось её вскинуть и открыть глаза цвета мутного хаки. Хакковые глаза! Вот она, бездна. Полная совершенная каденция. Безысходность.
И снова пьяный рык. И снова оглянулись прохожие. И кто-то бросил цветную бумажку, заклеенную скотчем, в распахнутую ушанку. А рядом нетрезво стоял высокий усатый парень в десантском камуфляже и со звездатой птичкой на голубом берете. Нога его выстукивала восемь тактов чардаша. Опаленная половина красивого архангельского лица не вязалась с белокурой прядью из-под берета. С калекой, видно, в госпитале скорешились.
Бывают судороги в горле? Нет, не комок. А выворачивающая боль, когда глотать ещё можно, но невыносимо больно. Как будто в глотке разорвалась мина. И один сухой горячий скрежет. А может, это скрежет трескающихся зубов? Лопающихся коронок и взрывающихся мостов?
Он отошёл и прислонился спиной к холодному кафелю. Затылком ощутил ледяную струю рваного чардаша. Горло отпустило. Руки механически достали из внутреннего кармана бумажник. Не считая, достал наличку и, скрутив трубочкой, опустил в банку. Отворачиваясь от влажного мутного хаки, он видел и слышал только чардаш армейского ботинка.
Наконец, почувствовав относительное равновесие, ватные ноги нетвердо повели к эскалатору. Куда он идет? Ах, да, на пересадку... Анданте. "Прага", китайцы... Душно. Сорочка холодным потом обжигала тело. Нет, не на переход, на выход! Он подошел еще раз к ушанке с раскрытым бумажником, не поднимая глаз, и вытряс все. Стоявший рядом десантник наклонился и поднял с пола несколько разноцветных банковских карточек. Посмотрел на них с любопытством новогоднего ребенка и вежливо-бесстрастно засунул их в боковой карман его серого костюма.
Он бежал вверх по эскалатору, спотыкаясь о сумки. Вокруг плясали яркие рекламные щиты. Анданте и аллегро, обе в две четверти и в том же строе. Одновременно с болезненным ударом двери по спине сделал глубокий вдох свежего марта и с ненавистью прогрыз взглядом дырку в кобуре стоявшего недалеко мента. Тот оглянулся, но не подошел, потому что с искренним любопытством при исполнении проверял документы у инородцев.
Четверть часа в глазах рябили реклама, ухмыляющийся мент, надутые телеполковники, хитроватый прищур цыганки… и глаза цвета хаки, культями вылезающие из орбит. И вся эта круговерть – с чардашем в ушах. Он нащупал в кармане карточки. Деньги. Да, только деньги. Деньги нужны, чтобы выбраться отсюда. Из этого метро, из этого города, из этой страны. Он тормознул левака и добрался до «Праги».
Китайцы стояли на крыльце, бесстрастная переводчица с натянутой улыбкой перевела наспех придуманные оправдания и тягучие извинения опоздавшего.
Улыбки получались плохо, слова вязли на зубах, как икринки. На ланч он заказал водку, много водки. Китайцы вежливо улыбались и переглядывались. В перерыве между икрой и омаром переводчица посмела спросить, не случилось ли чего. А он, занюхивая чёрным хлебом пятую стопку, тихо-тихо попросил: скажи халдею, чтоб музыку не ставил.
Спустя полчаса тяжелая голова гудела. Он раскрыл Телеграм, взгляд машинально упал на курсы валют. О, интересно.… А что фондовая биржа? Ух, ты! Курсы акций… Так я и думал… Какой же я умница, что не сбросил их вчера! И он приветливо посмотрел на такую чёрную, такую заманчиво блестящую икру в серебряном ведёрке и подостывшие, но ещё тепленькие блины с растаявшим маслом.… А другие новости можно ведь и не открывать. Ну-ка, ну-ка, а какая сегодня будет погодка?.. Весна идет, весна пройдет, жизнь продолжается.