Лучшая подруга

Она немного полновата. Ну, как немного… При росте сто шестьдесят она весит девяносто кило. Не все люди сконструированы одинаково, и тем более – не все идеально. У нее круглое лицо, маленькие светло-зеленые глазки, пухлые щеки, тонкие губы. Абсолютно нет груди, нет бедер, зато есть живот. В автобусах ей уступают место, и она садится. Работает в университете, читает английский, пишет кандидатскую. Умная девочка, только очень любит поговорить. А голос звонкий, даже визгливый. И слов всегда много-много…Она девственница. Я это знаю, потому что мы живем вместе и у нас нет тайн друг от друга.Отец купал ее до восемнадцати лет в ванной, мылил ей «спинку и животик», вытирал насухо, укладывал в постель и укрывал одеялом, подтыкая края. Когда она об этом рассказывала, все смеялись. А она без стеснения рассказывала – такая любовь была у них в семье, все друг другу доверяли, целовались, щипались, сюсюкали, баловали друг друга сладеньким.
Все семейные гнезда по-разному устроены. Моя мать даже волосы мне не могла растрепать, я всегда отскакивал. И только когда уезжал навсегда, она попросила: «Можно поцеловать тебе руку?»
После универа я искал квартиру, и Мариша предложила снимать вместе и платить поровну. Дети без родителей. Дети, которые пытаются быть самостоятельными. Дети, которым уже самим пора иметь детей.
Она еще и свидетельница Иеговы. Не пугайтесь – не грузит, не подсовывает «Сторожевую башню». Она здраво к этому относится. Просто собрания для нее – форма досуга, там она надеется встретить парня, который ее полюбит и женится на ней. И она всегда торопится на эти собрания. Я спросил однажды, зачем приходить так рано.
- В зале мало сидячих мест, – объяснила она просто. – Тот, кто придет позже, будет стоять.
Это хорошая вера, удобная. Зачем стоять, если можно сесть? Меня такое объяснение очень успокоило. Это не посты и не вериги.

Студенты посмеиваются. Дразнят Булкой, но любят за спокойный характер. Объясняет она бойко и никогда не раздражается.
Мои друзья тоже смеются. Называют «наша женщина». И она смеется. Потому что не женщина. Ну, и, соответственно, не наша.
Притом, что говорит быстро, а со знакомыми даже взахлеб, она ужасно медлительна. По-моему, мобильно собраться она может только на утреннюю проповедь. А первых пар у нее нет: на кафедре знают, что она обязательно опоздает.
Просыпается она поздно, проснувшись – долго сидит в постели, умывается и купается по два часа, сушит волосы феном до тех пор, пока фен не вырубается от перегрева. Красится (а она красится) тщательно и бесконечно. Ест много и медленно. В туалете проводит по часу, в том числе и в общественных местах – в кино и супермаркетах. Сначала я офонарел от такого ритма жизни. Но она же не жена мне, не близкий человек – нет надобности ее переделывать. Пусть она не готовит и не убирает в квартире. Это и я могу, мне нравится.
Зато у нее нет таких примочек, как у других девчонок: не есть пирожных с маком, «потому что между зубами остаются такие черненькие», или не заказывать пиццу вечером, «потому что не успеем съесть до шести», или упрашивать идти с ней в клуб, «потому что хочется поколбаситься с народом».
И увлечения у нее спокойные: она вяжет на спицах и собирает рецепты народной медицины – точно знает, как чистить печень, как укреплять иммунитет и при каких хворях принимать отвар пастушьей сумки.
Недостаток только в том, что по ночам она очень шумно мастурбирует. Поначалу я даже просыпался от громких чавкающих звуков. Но потом привык, вообще перестал замечать. Ведь это единственные физические упражнения, которые она делает.
Как только ты перестаешь подгонять человека под свои стандарты – ты принимаешь его таким, какой он есть, ты миришься с ним, и ты его любишь. Эта Мариша… я не встречал человека лучше! Она занимала мне денег, когда я был на мели, она звонила в редакцию, когда нужен был резонанс на мои первые статьи, она успокаивала мою маму по телефону, она не запрещала мне курить в квартире, она не прогоняла моих друзей, даже если они приходили среди ночи, она не отворачивалась, когда я болел, не фыркала, не говорила, что я грязная скотина и она не будет ходить со мной в один туалет, она даже рассказывала мне, что Иегова беспокоится о моей душе и о том, чтобы я не заразился ничем серьезным. И я знал, что это не Иегова беспокоится…
Я не могу приукрасить ее образ, потому что она и так прекрасна. Со своими дневными голодовками и ночным обжорством, с вечно недописанной диссертацией, с надеждами на то, что какой-то парень ее полюбит и женится…
Блядь, да кто же ее полюбит, если она такая страшная? Сейчас даже красивых никто не любит.
На моих друзей она не надеется – у меня специфические друзья. Только однажды спросила:
- А Вадим тоже с вами?
Вадим – качок, бывший борец. По нему не скажешь.
Я потом намекнул Вадьке:
- Может быть?
Он даже не засмеялся:
- У меня на нее никогда не встанет.
- А за миллион? – помог Виталька.
- И за миллион.
Все ценят глянец. Не только наша компания, все. Я три месяца волосы не мелировал, но потом подстригся и снова начал. Ну и что? Мне с белой челкой лучше.

Разъехались без скандала. Не вечно же нам жить вместе? Она же не беременна от меня! Я же не обязан развлекать ее вечерами, когда меня самого никто не развлекает!
- Да-да, ко мне Лена переедет, – сказала она спокойно.
Лена переехала, потом вышла замуж за какого-то старпера. Как и я, в принципе. Только Ленкин старпер был капитаном корабля, а мой – начальником рекламного отдела фирмы, выпускающей газовые горелки. Я так скучал потом по прошлой компании, от которой хотел отвязаться, – локти грыз до крови, не сложилась моя стабильная жизнь с этим тупым маразматиком.
Она звонит иногда. Тарахтит что-то в трубку, всегда спрашивает о моей маме. А я ничего не знаю о своей маме. Я живу один.
И она живет одна. По-прежнему ходит на собрания. По-прежнему надеется. По-прежнему пишет диссертацию на тему, которая с каждым днем теряет свою актуальность.