Космополит

Дениска ушёл от мужа. Вернее, даже не ушёл, а сбежал, роняя тапки. Прожил с ним, если мне не изменяет память, лет двенадцать. И вот - заявляется ко мне и говорит:

- Я ушёл от Коли.

Тоже мне, колобок! 

- Чего такое-то? - спрашиваю.

Молчит. Наливаю ему зелёного чая. Другого он не пьёт. Смотрит куда-то в сторону, будто наказанный. 

- Пытать я тебя точно не буду. Ушёл - и ушёл.

- Давай ты меня сначала трахнешь, а потом я тебе всё расскажу…

Не могу сказать, что Дениска - мой предпочитаемый типаж: худощавая, немного женская фигура, мелированные волосы до плеч, персиковые кроссовочки. Одним словом - Дени-и-иска! Стонет, как сирена. Тут я совершенно не против, но как только кончаю, хочу убрать это нежное тельце с глаз долой. Мы оба убираемся на кухню. Я снова наливаю ему зелёного чая, а себе - крепкого чёрного. 

- Коля - узурпатор, - изрекает Дениска.

- Да ну? - хохочу я в ответ. 

- Вот ни фига не смешно, - хмурится он, прихлёбывая чай. 

- И ты это понял только через… сколько лет? Двенадцать?

- Тринадцать почти… 

- Ну, так лучше поздно, чем никогда! 

Дениску я знаю ещё с тех пор, как он был подростком. Его матушка (царствие ей небесное) преподавала на соседней кафедре и была космополиткой, каких поискать. Она ещё из тех диссидентов, которых называли “сахаровцами”. Когда Сахарова сослали к нам отбывать ссылку, она вроде бы стояла в каких-то пикетах, регулярно сидела в ментовке, но времена были уже отнюдь не сталинские, поэтому ей удавалось сравнительно легко отделаться. Ещё до того, как совок канул в прошлое, приходила на занятия в расклешённых джинсах и чуть ли не с ирокезом. Но то, что она была “охуительной преподшей”, перекрывало всё. Я учился у неё в двухтысячные. Тогда уже никого не нужно было агитировать “против советской власти”, так что Оксана Генриховна сменила джинсы на обычные брюки, но оставалась всё такой же “охуительной”. Она завела моду пить на кафедре зелёный чай и ещё этот вонючий… от которого тухлой рыбой несёт. При этом, конечно, никуда не делась её бурная общественная деятельность: она продолжала ходить на митинги, ездила в Москву к Ходорковскому на судебные заседания, состояла в каком-то там (кажется, “сахаровском”) комитете. Это, конечно, было одно название: просто несколько таких же бывших антисоветчиц решили назваться “комитетом” и “бороться за права человека”. Словом, Дениска всем этим (в том числе и зелёным чаем) был окружён, можно сказать, с пелёнок. Ну, а когда закончился пубертатный период, в его жизни появился Коля. 

-Он хотел положить меня под негра, - Дениска переходит на шёпот, - А я узкоглазых-то не выношу, а уж с негром даже сесть рядом стремаюсь.

- Хо-хо!.. - трясусь я от смеха, - Мы испугались чёрной пиписьки и сделали ручкой!

- Да ну тебя нахуй! - обиженно отворачивается Дениска, - Я, между прочим, понял, что я расист… Я кавказцев люблю, ну… европеоидов тоже можно. Только лучше брюнетов! Вот как ты, например…

- Святые ёжики! Я сейчас покраснею и убегу! - продолжаю я хохотать. 

Дениска, бедолага, шумно вздыхает и пьёт свой чай. Я примирительно кашляю. 

- Где Коля негра-то взял в наших широтах?

- Да хуй знает! Нашёл на доске на какой-то! Ты же знаешь: если он что-нибудь захочет, то его и танком не остановишь!

Знаю-знаю. Николай Болотович - ещё одна легенда нашего не самого последнего учебного заведения. Преподаёт на той же кафедре, где когда-то преподавала покойная Оксана Генриховна. Я даже помню один эпизод из самого начала двухтысячных: Николая Болотовича избили на улице какие-то отморозки. Денискина матушка добилась возбуждения дела (менты хотели всё замять), правда, никого задержать так и не удалось. Но скандал был грандиозный. Колина физиономия с ярко выраженными монголоидными скулами даже мелькала в газетах. Сам-то Коля при этом каким-то ярым космополитизмом не отличался и по демонстрациям не бегал. Он просто любил мальчиков. На факультете об этом знала едва ли не каждая собака. “Рыбаком” он был опытным и без улова не оставался. Любил помногу и сразу с несколькими. Но красной черты не пересекал никогда: несовершеннолетних не ловил. Поэтому в его постели оказывались либо старшекурсники, либо аспиранты. Дениска едва не стал исключением. 

- Он всегда всё решал за меня… - Дениска проводит рукой по волосам, как какая-нибудь Алёна Прекрасная. 

- Мм.. Разве тебе это не нравилось? 

Дениска наклоняется и громко шепчет:

- Я же говорю - я ненавижу узкоглазых! Все эти тринадцать лет он ебал меня своим маленьким хуем, смотрел на меня своими щёлками! При этом у него на его пухлом теле почти нет волос! У меня иногда было такое ощущение, что я трахаюсь с колобком!

- Пфф!.. Хо-хо!.. - я совершенно не могу сдержать смех, но Дениске явно не до смеха. Ещё немного - и он у меня тут разревётся над чашкой с этим жиденьким пойлом. 

- А мне всегда нравились волосатые крепкие мужики, со щетиной, с волосатой грудью! С мощными ногами! - он как бы невзначай окидывает меня взглядом. 

- Ну, так нашёл бы такого и сказал: “До свидания, дядя Коля!” В чём проблема-то, не пойму?

- В том, что так нельзя. Я не могу обидеть человека!

“Так нельзя!” Я как будто вот прямо сейчас слышу интонации денискиной матери. Пожалуй, это были её любимые слова. Поставить зачёт автоматом за мытьё парт - “так нельзя!” Лучшую студентку группы гнобят за то, что она вдруг начала одеваться как мальчик, - “так нельзя!” Путин собирается на третий срок - “так нельзя!” По какому-то необъяснимому закону, в ней уживался нонконформизм уровня ирокеза и гиперопека стареющей матери. Тут по классике: Дениска был поздним единственным ребёнком. Его отца она послала куда подальше вроде бы ещё до родов, дедушек-бабушек тоже не было в живых. Когда сын однажды “клюнул” на закинутую Колей удочку, Оксана Генриховна, в общем-то, не возражала. Ну, а потом, когда её пожирал рак, она едва ли не с чувством выполненного долга сдала Дениску с рук на руки и слегла в могилу. Ему как раз исполнилось восемнадцать, и он был зачислен на первый курс. Коля во всех смыслах взял его под своё крыло, поселив у себя. Пожалуй, тогда это был не самый плохой вариант. К тому же, препод он был не менее “охуительный”, чем его усопшая коллега.

- Я посылал Колю - ничего в этом сложного, - говорю я, прихлёбывая чай, - Я же тоже проходил через этот вертеп, мать его!

- Ну, ты-то потом женился…

- Ну, и ты женись.

- Да ну тебя на хуй! - снова обижается Дениска. 

Несмотря на Колино покровительство, он вылетел со второго курса и с тех пор распиздяйничил. Периодически бегал по любовникам, в число которых попал и я. Особенно последнее время, когда я развёлся и стал совершенно свободен и “всегда с местом”. Не то чтобы Коля содержал его до самых трусов. Дениска трудился то администратором в салоне красоты, то курьером, то официантом, то баристой в каком-то ведомственном кафе. В конце концов, была материна однушка, которую он сдавал, хоть и за копейки. А тут как раз съехал очередной жилец и нарисовался чёрный хуй. Словом, звёзды сошлись так, что двенадцатилетний союз двух недоделанных космополитов распался, как Антанта. 

- Нет, Колю я обидеть не могу. Мне сейчас хуёво ты бы знал, как… Мама была бы в шоке.

- Да оставь ты хоть маму-то в покое… 

- Она бы точно в гробу перевернулась, узнав, что её сын - расист. 

- Бля… - стону я, - С какого перепуга ты расист? 

- С такого, что мне азиаты противны до тошноты, а негры - тем более.

- Это я уже слышал. Ты же не собираешься никого на кол сажать. 

Дениска снова наклоняется и шепчет:

- Если я скажу Коле, что он мне противен, потому что он азиат, это будет хуже, чем на кол. 

- Ну, вообще, насколько я помню, он иногда не против сесть к кому-нибудь на кол, - прыскаю я, - Главное, чтоб кол был подходящий!.. 

- Карик, тебе бы только поржать! А мне, может, и перед тем негром неудобно, которому я не дал! 

Я наливаю себе ещё чашку.

- Молодой человек, когда вы уже, наконец, начнёте шевелить своими мозгами, своими собственными? - я стучу ему по лбу, - А не вашей матушки, вашего уже бывшего мужа, любовника? “Что скажет Коля?” “Что бы сказала мама?” “Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!” В какой брошюре вы вычитали, что расизм - это когда вы отказываетесь трахаться с теми, кто вам не нравится? Хочешь кавказца - ебись с кавказцем, хочешь арийца - барабан тебе в руки! Хоть ёжика еби! Вот малолетнего - не дай бог, но ты вроде бы этим не страдаешь?

Он опять молчит, насупившись, будто переросший ребёнок, который не хочет есть, а его заставляют. Я почему-то вспоминаю, как однажды меня довольно жёстко отпиздили за то, что я - чурка. Их было трое, а я - один. Расизм как он есть. Были, впрочем, и другие разы. Меня немного спасали некоторые навыки в самбо, но и это не всегда было панацеей. Допив свой зелёный чай, Дениска мнётся, а потом изрекает:

- Карик, а мы с тобой могли бы… ну, жить вместе?

- Этого Коля мне точно не простит… - хохочу я, но быстро осекаюсь:    Дениска сверлит меня глазами, будто обиженный сын - непутёвого отца. 

Я вдруг вспоминаю, как в совсем уж незапамятные времена был влюблён в девушку из параллельного класса. А когда решил было… признаться - не признаться… она немного грустно улыбнулась и сказала:

“Я никогда не стану встречаться с нерусским”.

Я грустно улыбаюсь и говорю:

“Думаю, что не могли бы… Просто я… сам предпочитаю кавказцев”.