Осторожно, хрупкое

Железные двери с шипением и лязгом разъехались, и Максим шагнул из прокуренного тамбура электрички на перрон, вдыхая свежий холодный воздух.

В началее ноября Петергоф особенно прекрасен. Когда проходит золотая осень, и листопад собирает свою дань, оставляя голые ветви мёрзнуть под проливным дождём, наступает самое сумрачное и унылое время года. Сверху с неба кап-кап, снизу под ногами хлюп-хлюп, и для полного счастья – промозглый ветер, бьющий в лицо веером мелких холодных колючих брызг… Плюх-плюх. 

Это хорошо ещë, что мелкий противный моросящий дождь перестал, наконец, поливать всë кругом, точно безумный садовник из шланга грядки после снятого урожая. 

Жёлтый свет фонарей разливался по тёмному мокрому асфальту, местами уже схватившемуся тонким ледком. А если бы Максиму захотелось легонько подуть на фонари, то изо рта начал бы вырываться едва заметный пар. 

– Осторожно, двери закрываются… – донёсся сзади усталый голос машиниста. – Следующая станция… 

–... Старый Петергоф, – пробормотал Максим вслед уходящей электричке. Поднял воротник пальто и пошёл к подземному переходу со светящейся надписью: «Выход в город». Точнее, сделал пару шагов и обернулся. 

На скамейке перрона сидел парень с длинными мокрыми волосами, в небрежно заправленной в рваные джинсы майке. Лица его было не разглядеть, только покрасневший от холода кончик носа, с которого капала вода. Парень сидел, сгорбившись и поджав босые ноги под скамейку, а руки спрятав между колен. Голые плечи, торчащие из-под майки, уже приобретали синюшно- фиолетовый оттенок, сквозь который едва просвечивала татуировка в виде удивленной кошачьей морды. 

Морда эта была Максиму хорошо знакома. Точнее, он помнил эту морду до мельчайших подробностей, потому что сам её и нарисовал. Сначала карандашом на листке, вырванном из школьной тетради в клеточку, а потом – тушью на полупрозрачной кальке, с которой и была сделана наколка. Но почему-то именно первый рисунок стоял сейчас перед глазами, будто Максим только что его закончил… и отдал соседу по парте. 

Да ну, не может быть! 

Максим помотал головой, прогоняя наваждение. Костя? 

– Костя! – он потряс парня за плечи, чувствуя, как пальцы соскальзывают с мокрой холодной кожи.– Кот!

Парень поднял на него тёмно-карие глаза, явно не понимая, что от него хотят, потом пригляделся и безразлично пошевелил посиневшими губами:

– Привет, Макс… 

– Ты что здесь делаешь? – жалобно спросил Максим, снимая с себя пальто и накидывая его на Костю. 

– Жду, – так же равнодушно ответил парень и опустил лицо. 

Максим открыл рот, но тут же закрыл его и приложил свои ладони к холодным щекам парня, а потом наклонился и взял его красные от холода руки в свои. 

– Чего ждёшь? – поинтересовался Максим, растирая ему ладони. 

– Поезда, – спокойно проговорил парень и выпрямил спину. – Не спрашивай, зачем. 

– Зачем? – тут же спросил Максим. 

Костя помедлил и равнодушно ответил:

– Не хочу жить. 

Максим замер, прекратив на мгновение растирать его ладони, отпустил его руки и притянул к себе:

– Кот… Ты что, сдурел? Не делай этого, даже не вздумай! 

Парень отодвинулся и молча покачал головой:

– Это моя жизнь, - ровно произнëс он. – Я могу делать с ней всë, что хочу. 

Максим потëр кошачью морду на его плече и спросил сквозь зубы:

– А чего ты хочешь? 

Парень на мгновение поднял глаза, встретился с ним взглядом и через силу проговорил:

– Чтобы всë это закончилось. 

И отвернулся. 

Максим закусил губу и принялся снова растирать его ладони, словно раздумывая о чëм-то. 

– Пойдём лучше со мной, а? – наконец, негромко предложил Максим.

Он почувствовал, как Костя дёрнул плечом, и заговорил быстро-быстро:

– Согреешься, выспишься, поешь… А завтра всё пройдёт, вот увидишь. 

Костя отвернулся и сипло ответил:

– Нет, не пройдёт. Это не проходит. 

Максим погладил его по голове и нетерпеливо произнёс:

– Потом расскажешь, ладно? Если захочешь…  А сейчас пошли ко мне, а то я сам уже мёрзну. 

– Так иди, Макс, – проговорил Костя и опустил голову. – Я тебя не держу. 

– Не могу, – возразил Максим. – Как я буду сидеть дома, в тепле и уюте, зная, что ты здесь мёрзнешь? 

Костя то ли кашлянул, то ли усмехнулся:

– Как все. Всем на меня наплевать… 

Максим аккуратно взял парня за скулы и поднял его лицо к себе. 

– Нет, – твëрдо проговорил он, глядя Косте в глаза. – Мне не наплевать. 

Костя смутился и попытался высвободиться, но Максим не отпускал его, растирая скулы ладонями. 

– Веришь ты или нет, мне не всё равно, – тихонько проговорил Максим. – Я даже иногда скучал по тебе, правда. 

Парень вздрогнул и вскинул глаза, словно не поверил своим ушам. А Максим поёжился, одёргивая свой куцый пиджак «ёлочкой» и уселся рядом на скамейку, толкнув Костю боком:

– Двигайся! 

Костя молча уступил часть скамейки и вытянул посиневшие ступни. Максим искоса глянул на них, поёжился и умоляюще заговорил:

– Костик, ну пожалуйста, послушай меня… Умереть ты всегда успеешь. Давай только не сейчас, ладно? Давай ты просто переночуешь сегодня у меня, а завтра – делай, что хочешь! 

– Ты хороший парень, Макс, – с тоской произнёс Костя. – Всегда был хорошим… 

Максим почувствовал, что краснеет: 

– Да ну, перестань, Кот! – и вскочил, потянув его за руку:

– Пошли уже, пока мы оба не замëрзли! 

Костя нехотя подчинился, поднимаясь со скамейки. Максим подхватил его за плечо и быстро потащил к подземному переходу, словно опасаясь, что тот передумает. 

В переходе на выложенном плиткой полу на крышке люка сидел огромный пушистый серый котище, подобрав под себя лапы. И смотрел на них обоих любопытными жёлтыми глазами.

– Привет, кот, – кивнул Максим ему, как старому знакомому. Котище повернул к нему голову и сипло мяукнул. –  Он меня тут каждый вечер встречает, – смущённо объяснил Максим. – И здоровается… Скажи: «привет, кот!»

– Привет, кот, – послушно произнёс Костя. Котище посмотрел на него и снова сипло мяукнул. 

– Вот видишь! – развеселился Максим. – Он и тебя признал! 

Они вышли из перехода и пошли по тропинке через парк. Максим продрог до костей, но хорохорится, тыкал пальцем в небо над головой и показывал созвездия: 

– Этот ковшик - Большая Медведица.  Ну, её все знают…  Видишь, звёздочки домиком? Это Малая Медведица, она на Полярную звезду хвостиком показывает… А вон там, над ней аркой расположился Дракон. У него голова квадратная, только сейчас не видно… А слева от Большой Медведицы видишь звёзды полоской? Это Гончие Псы… 

Костик, спотыкаясь и поскальзываясь, шёл рядом, чуть сгорбившись, но на небо всё-таки иногда поглядывал. Может, из вежливости, а может, ему и вправду стало интересно… Максим то и дело поправлял на нём пальто и старался не смотреть на его босые грязные ноги. 

Они прошли мимо школы, в которой когда-то вместе учились, через её футбольное поле наискосок, и оказались в том самом дворе, в котором прошло их детство. 

У своего подъезда Максим полез в правый карман пальто, не снимая его с Кости, и вытянул ключ:

– Оп! 

И буквально втолкнул его в подъезд, в котором ничего не изменилось. Всё те же вытертые серые ступеньки, облупившаяся зелёная краска на обшарпанных стенах и коричневые деревянные перила лестницы. Даже дверь осталась той же, обитой чёрным дерматином, с медными звёздочками гвоздей и латунным глазком посередине, на высоте человеческого роста. 

– Ты сразу лезь в ванну, а я пока ужин придумаю! – быстро проговорил Максим, отпирая дверь и зажигая свет в прихожей. 

– Не разбудим ... – начал было Костя, но Максим перебил его:

– Мама умерла полгода назад. Я живу один. 

– Извини, я не знал, – потупился Костя. Но Максим уже затащил его в прихожую, захлопнул дверь и, взяв за руку, как маленького, повёл в ванную. Пустил воду, повернув кран в ванну, и чиркнул спичкой, поджигая газ в титане.

– Раздевайся – и в воду! – приказал Максим и убежал на кухню. 

Костя обвёл взглядом крашеные деревянные полки, прибитые к стенам, унитаз в углу, небольшое оконце над ванной и табуретку напротив раковины. В углу на одном крюке висела стиральная доска, а на другом - алюминиевый таз. Вздохнул, содрал с себя майку и джинсы, и набросил на змеевик сушилки. 

– Картошку с грибами будешь? – послышался из коридора голос Максима. –  У меня ещё винегрет есть и пельмени могу сварить! 

Максим возник на пороге, переодетый из костюма в шерстяной свитер и серые штаны от пижамы, наткнулся взглядом на голую Костину задницу и сердито пробормотал, отводя взгляд:

– Ты почему ещё не в ванне? 

Костя молча залез в воду и откинулся на спину, закрыв глаза. Максим вздохнул, сбросил свитер и взял мочалку:

– Сиди, не рыпайся! 

Костя молча смотрел сквозь полуприкрытые веки, как Максим намыливает мочалку, осторожно берёт его ступню и начинает бережно оттирать грязь.

– Не больно? – поинтересовался Максим, закончив с одной ногой и переходя к другой. 

Костя помотал головой:

– Нет. 

Максим несмело улыбнулся и попросил:

– Шею наклони, я тебе голову помою. 

Костя покорно наклонился вперёд и закрыл глаза, чувствуя, как пальцы Максима втирают ему в волосы шампунь, пахнущий ромашкой и ещё чем-то, знакомым с детства. И не удержался, заревел, размазывая пену по лицу. 

– Тише, Кот, – сочувственно пробормотал Максим и погладил кошачью морду на его плече. – Мыло в глаза попадёт, щипать станет… 

Костя шмыгнул носом и кивнул:

– Ага… 

Максим смыл пену с его головы ковшиком и смущённо пробормотал:

– Ты извини, у меня душ сломался, а я не знаю, как починить… 

– Я разберусь…  – кивнул Костя. – Завтра. 

– Правда? – обрадовался Максим. И всучил ему мочалку и мыло:

– Дальше сам…  Ты уже большой мальчик! – и похлопав Костю по плечу, умчался на кухню. Костя проводил его спину взглядом и принялся ожесточённые тереть себя мочалкой, словно хотел содрать начисто всю кожу. Потом снова откинулся в ванной и зажмурился. Вода из крана негромко журчала, титан монотонно гудел, а ноги отогрелись и начали неприятно ныть изнутри. 

– Так тебе и надо, дураку, – пробормотал Костя, не открывая глаз. Он чувствовал себя вшивым котёнком, которого подобрали на улице из жалости, отмыли, накормили и… И что? Нельзя ждать ничего большего, нельзя. Завтра тебя снова выгонят на мороз, и чем сильнее разнежишься, тем обиднее будет потом. А потом наступает неумолимо, безжалостно, всегда. 

Костя погасил газ, выключил воду и вышел из ванной на заботливо постеленное Максимом вафельное полотенце. С удивлением обнаружил на табуретке у раковины чистую футболку и джинсы, а на крючке - другое полотенце, махровое банное. 

– Спасибо, Макс, – одними губами поблагодарил Костя и принялся вытираться. Примерил футболку – тесновата, но ничего, пойдёт, на мытую кожу лучше чистое. Джинсы оказались как раз впору, хоть Костя и натянул их на голое тело, сидели, как будто влитые. 

Костя поискал глазами стиральную машину, но не нашёл, и оставил грязную одежду в тазу. «Завтра постираю», – подумал он и усмехнулся: спасибо этому тощему благодетелю, у меня будет завтра… 

Костя вышел из ванной, приглаживая волосы. Деревянный пол поскрипывал под ногами крашеными половицами. Путь на кухню он помнил наизусть: сколько раз мальчишкой он прибегал сюда после глупых шалостей и драк, отсидеться, пока пьяный отец носился по двору и искал своего непутёвого сына с ремнём в руках! Тётя Катя, мама Максима, полная седая женщина с улыбчивым лицом, поила приятеля сына чаем с вареньем и сушками, и прятала шалопая у себя, пока его отец не остынет, не сходит в магазин за очередной чекушкой и не уснёт в своей комнате до утра, плюнув на воспитание сына в очередной раз. 

Умерла тётя Катя, с грустью подумал Костя, жалко. И Макса жалко, один он остался на свете. А о своём отце, утонувшем по пьяни на зимней рыбалке, когда на заливе оторвало льдину, Костя никак не жалел. Такой вот он плохой сын оказался, да. Правильно отец его порол, жаль, что мало… 

На кухне уютно скворчала на сковородке картошка, а в стеклянной миске посередине стола гордо красовался винегрет. Максим в свитере, штанах и шерстяных носках колдовал над чаем…  Костя на мгновение замер в кухонном проëме со снятой дверью, точно у него закружилась голова и перехватило дыхание. Максим со спины был такой же щуплый и тощий, как и много лет назад, когда впервые притащил своего приятеля к себе домой и точно так же наливал чай и что-то мурлыкал себе под нос. 

Почувствовав на себе Костин взгляд, Максим обернулся – и превратился обратно в двадцатилетнего парня с упрямой морщинкой между бровей и чуть наметившимися складками у рта. Впрочем, ярко-зелёные глаза его светились той же самой мальчишеской радостью, что и тогда:

– С лёгким паром, – улыбнулся Максим и, не дожидаясь ответного «спасибо», кивнул на стул:

– Садись, Кот, ужинать будем! 

Костя сёл, привычно поджав под себя одну ногу. 

– Спасибо, Макс, – тихонько произнёс он, глядя, как Максим расставляет тарелки, выкладывает вилки и достаёт из своего допотопного холодильника початую бутылку водки. Костя отвёл глаза и пробормотал:

– Ну это, наверное, лишнее… 

Максим очень серьёзные заявил:

– В лекарственных целях! - протянул руку, набулькал стопку, сыпанул в неё перца на краешке ножа, и приказал:

– Давай, пей! 

Костя вздохнул и опрокинул в себя рюмку. Перец немилосердно начал драть гортань и заставил моментально вспотеть. А внутри разлилось приятное тепло… Костя схватил вилку и принялся за картошку, обильно политую сметаной. Коричневые малюсенькие лисички торчали в ней, как гвоздики.

Максим смотрел на него со странным выражением, словно хотел что-то спросить, но не решался. Сам он ел, не спеша, аккуратно и красиво, как в ресторане. Костя аж им залюбовался, не отводя глаз от тонких кистей с длинными пальцами и овальными лунками ногтей. От узких запястий с торчащей косточкой, вылезших из-под рукавов. От острых ключиц и маленького озорного кадыка на шее… Упрямый подбородок, пухлые губы и ямочки на щеках. И удивлённые зелёные глаза, словно спрашивающие: ты чего на меня уставился, а? Что-то не так? 

Костя покраснел и отвёл взгляд. Идиот, это же Макс, твой одноклассник, сосед по парте, а не какой-нибудь там мальчик…  хм, с улицы! Даже не смотри на него так, не вздумай, кошак драный! Он тебя пожалел, домой притащил, намыл, накормил – а ты уже и расслабился, и сразу на старое потянуло? 

– Может, добавки? – спросил Максим. 

– Нет, спасибо, я наелся, – ответил Костя. – Очень вкусно, спасибо. – И сдуру поинтересовался:

– Сам готовил? 

Макс невесело кивнул:

– Я теперь всё сам. 

Костя накрыл его руку своей ладонью и с чувством произнёс:

– Ты молодец. 

Макс опустил глаза:

– Да, наверное… 

Костя помолчал и спросил в лоб:

– Что-то не так, Макс? 

Максим достал вторую стопку и, не спрашивая, налил водку и себе, и Косте. 

– Всё не так, Костик. 

Они чокнулись и заели винегретом, пихаясь ложками в миске, как маленькие. 

– Так что не так? – допытывался Костя, чувствуя, как алкоголь ударил в голову. – Ты не бойся, я уже никому ничего не расскажу… 

Максим посмотрел на него, как на глупого ребёнка, и с грустной улыбкой сказал:

– Всё не так, как хотелось, Кот. Но это ерунда, не бери в голову…  

Максим вдруг хлопнул себя по лбу ладонью, будто что-то вспомнив, достал две чашки и налил чай. В одну из чашек он бросил кружок лимона, сыпанул коричневой пахучей приправы и положил ложку мёда. 

– Пей, пока горячий! - приказал он. 

Костя покорно стал глотать напиток, искоса поглядывая на то, как Максим складывает грязную посуду в мойку. 

– Лучше ты расскажи, с чего вдруг решил под поезд кинуться, – проговорил Максим, не оборачиваясь. 

Костя закусил губу и посмотрел на него исподлобья. Врать Максу не хотелось, а рассказывать школьному приятелю про себя всякие мерзости – тем более. Ему стало нестерпимо стыдно, что он так бездумно и быстро испоганил себе жизнь и малодушно решил сбежать на тот свет. Перед кем? Да хоть перед ним, Максом, стыдно. Не перед собой же…

 – Не сегодня, ладно? – хрипло проговорил Костя, отводя глаза. – Завтра расскажу…  если захочешь. 

Максим протянул руку через стол и потрогал его лоб. Хмыкнул и согласился:

– Завтра так завтра. Тогда пошли спать. 

– Давай, я хоть посуду помою, – неуверенно предложил Костя. 

– Ладно, давай, а я пока постелю, – почему-то нахмурился Максим и вышел в комнату. 

Не хватало ещё его ненароком обидеть, подумал Костя, намывая посуду жёсткой губкой и складывая в сушилку над раковиной. Открыл холодильник, чтобы убрать винегрет, и не удивился, обнаружив почти пустые полки. Максимка явно не купался в роскоши, как некоторые глупые мальчишки весь последний год… 

Косте вдруг захотелось отмотать время назад, как киноплёнку. Не поступать в этот дурацкий институт. Не ходить в армию. Не сидеть там в Богом забытом гарнизоне на дальней заставе, охраняя никому не нужные бочки из-под горючего на краю света. Не поддаться на уговоры старшины, внаглую пристававшему к молодому парню то в душе, то под пол-литровую баночку разведённого спирта…  И не возвращаться потом в свой родной город, чтобы болтаться по злачным местам, выискивая таких же, как он, придурков для торопливой случки. Не жить на содержании у холёного богатого мужика, когда-то мастера спорта, а потом полу уголовного торгаша антиквариатом. Не узнать случайно, мимоходом, что отец утонул полгода назад, и его уже давно похоронили, а в его квартиру въехали другие люди… Косте до боли в висках захотелось, чтобы всего этого не было, не случилось никогда, не происходило вообще! 

Лучше бы он дружил с Максимом, например. Может, любил бы его тихонько, раз уж он, Костя, таким уродился. Но только так, чтобы Максим сам и не догадывался.  И даже если бы тётя Катя всё равно умерла, Костя в этот момент был бы с ним. Поддержал бы его, чем мог… И не жил бы Максимка так бедно, Костя бы нашёл способ ему помогать, это точно.

Но нет, прошлого не вернешь, хоть разбей себе башку об этот чёртов железный холодильник! Всё уже случилось так, как уже случилось. 

– Ничего уже не исправишь, – пробормотал Костя сам себе и услышал сзади:

– Ты чего тут застрял? 

Костя обернулся и открыл рот. Максим стоял перед ним голый, в одних трусах, позёвывая и прикрывая рот ладошкой. Через весь правый бок у него тянулся зигзагом лиловый шрам, чуть натягивающий кожу у бедра…

– Что это? – обмирая, спросил Костя и не удержался, провёл пальцами по шраму. Максим не отстранился, только дёрнул плечом и неохотно проговорил:

– Машина меня сбила на переходе. Пришлось почку одну удалить, – он невесело улыбнулся и добавил:

– Зато в армию не забрали… и не заберут. Смогу универ спокойно закончить. 

Костя с трудом заставил себя перестать поглаживать Максов бок и убрать свои грязные лапы подальше. За спину, например…

– Больно было? – глупо поинтересовался он у Макса.

– А я не помню, – честно признался Максим. – Два месяца в коме провалялся, все думали, что помру, поэтому и зашили кое-как… А я вот взял, да и очнулся! Живой! – радостно закончил он.

Костя покрутил головой, усмехаясь. Максимка был всё тот же неунывающий и забавный мальчишка, и, как и раньше, умеющий легко находить во всём что-то хорошее.

– Это здорово, что ты живой, – серьёзно кивнул Костя.

– Ага, – застенчиво-насмешливо согласился Максим. – Мне тоже нравится.

Он поддёрнул трусы и поманил за собой ладошкой:

– Пойдём, я тебя тоже полечу немножко!

Костя выключил свет на кухне и поплёлся за ним. Ступни просто горели, словно с них начисто содрали кожу. И немножко кругом шла голова от всего. Но это мелочи…

В комнате всё поменялось: старый шифоньер, раньше перегораживавший её надвое, отъехал к стене, а кровать из отгороженного закутка – к другой стене, напротив. Стол по-прежнему стоял у окна, но теперь был повёрнут к нему боком. Тумба с телевизором стояла между столом и шифоньером, и только шкаф с зеркальной дверцей остался на прежнем месте, в углу около двери. С другой стороны двери поселилась этажерка с книгами, а Максов полосатый диванчик исчез, как и не было. 

– Ложись, Кот! – скомандовал Максим, – и давай мне свои лапы. 

Он чуть не умер, думал Костя, исподтишка разглядывая его, пока Максим натирал Костины ноги каким-то густым кремом, больше похожим на жир... Чуть не умер хороший весёлый и добрый парень Макс. Тот самый, что всегда вытаскивал его, Костю, из неприятностей и даже не ругал за это. Тот, который никогда не давал просто списать, а садился рядом и объяснял, что и как, хоть два, хоть три раза подряд, пока у того в голове не станет всё по местам. Тот, с кем хотелось бы дружить, только всё время не получалось… Почему?

– Не смотри на меня так, – вдруг фыркнул Максим, не поднимая головы. Натянул Косте прямо на намазанные кремом ноги шерстяные носки и смущённо спросил:

– Если я тебе свои трусы дам, ты не побрезгуешь? Они новые, ещё ни разу не надёванные… Или лучше шорты?

Костя улыбнулся и ответил:

– Всё равно. Давай, что не жалко.

– Мне для тебя ничего не жалко, – быстро проговорил Максим, отводя глаза. Встал, достал из шкафа сложенные вчетверо трусы и протянул Косте. – Переодевайся… Если хочешь, я отвернусь или выйду.

Костя подавил смешок и спокойно сказал:

– Макс, ты меня полчаса назад в ванной мыл. 

Максим кивнул и отвернулся.

Костя сел на кровати и потянул футболку через голову:

– Ну если ты сам стесняешься, то я могу выйти переодеться, – неуверенно предложил он.

– Не надо, – не поворачиваясь, попросил Максим, – можешь прямо здесь…

Костя расстегнул молнию и потянул вниз джинсы, стараясь не снять вместе с ними носки. Извиваясь всем телом, вылез из штанин, придерживая себя за пятки. Натянул белые трусы в серый горошек и заржал:

– Готово!

Максим обернулся и тоже хихикнул, прикрыв рот ладошкой. На лохматом, как медвежонок, Косте они смотрелись и вправду забавно, словно бантик на пулемёте. Максим погасил свет и лёг рядом. Поёрзал, поудобнее устраиваясь под одеялом и предупредил:

– Я могу во сне пинаться и разговаривать…

– А я сплю, как сурок, и храплю, как медведь в берлоге! – отозвался Костя. –  Так что пинайся, сколько влезет. 

Максим подвинулся к нему поближе и вдруг совсем по-мальчишечьи приобнял его рукой за плечо:

–  Ну и храпи себе на здоровье… 

Костя тихонько выдохнул и замер. 

– Мне так страшно было одному, – медленно проговорил Максим. – Я всё ждал, что мама придёт, а она всё не приходила… 

Костя сглотнул и спросил тихонько, чувствуя, как прерывистое дыхание Макса щекочет ему плечо:

–  И чего же ты боялся? 

– Что она и вправду придёт, – серьёзно объяснил Макс. И прижался щекой к его плечу. Костя закусил губу и погладил Макса по голове:

– А теперь не боишься? 

– С тобой я ничего не боюсь, – честно признался Максим и зевнул. 

– Спокойной ночи, Максимка, – выговорил Костя. – И спасибо тебе за всё.

– Спокойной ночи, Кот, – полусонно ответил Максим. И обнял его покрепче, точно боялся, что снова останется один. 

2.

Всю ночь Макс вертелся, вздрагивал, что-то бормотал и складывал на Костю то руки, то ноги, не просыпаясь. А Костя лежал рядом, спокойный, как слон, изредка шевеля пальцами на ногах и удивляясь, как не отморозил их вчера напрочь. Сна не было ни в одном глазу, зато в голове беспрестанно крутилась всякая ерунда. 

Ни о каком самоубийстве он больше и не помышлял. Теперь ему было, для чего жить, точнее – для кого. Но даже испытывая невероятный прилив нежности и благодарности к своему спасителю, Костя раз и навсегда зарёкся даже думать о Максе, как о своём парне. 

«Ты всегда хотел с ним дружить – ну так давай, начинай!» – думал Костя, поправляя на Максе скинутое одеяло. Никогда не поздно быть хорошим…  ну или хотя бы попробовать. Косте и раньше хотелось быть таким, чтобы все его любили, да как-то не получалось. То в одну историю влипнет, то в другую, а потом пошло-поехало. Вот он уже и хулиган, и двоечник, и все на него рукой махнули. 

И сколько Костя не пытался припомнить, чтобы им гордились или просто похвалили, это ему никак не удавалось. Он даже никого не мог назвать, кроме тёти Кати, Максовой мамы, кто бы им хоть как-то интересовался или разговаривал с ним. Собственную мать Костя помнил плохо, она развелась с отцом, когда тот начал пить и поколачивать её. Первое время мать терпела, хоть и была из интеллигентной семьи, но потом у неё завёлся дядя Слава, который Косте сразу не понравился. Мать с дядей Славой ходили под ручку, забирая Костю из детского сада, и о чём-то негромко говорили. Однажды мать спросила Костю хочет ли он, чтобы дядя Слава стал его папой… Костя возмутился: зачем, у него уже есть папа! И другого ему не надо! Никакого! Он кричал и топал ногами, и даже замахнулся на неё…  И только увидев её испуганные глаза, понял, что она смотрит на него так же, как и на его отца. Но он не мог простить её за то, что она заставила его выбирать, кого предать. И от этого у маленького Кости в голове что-то сломалось, и дальше всё пошло наперекосяк. 

Он остался жить с отцом. Тот продолжал пить, но первое время сына не обижал. Но однажды сын набедокурил, и отец его выпорол. Ремнём. Было больно и обидно… Потом ещё раз и ещё раз, и с каждым разом Костя всё меньше и меньше боялся и всё больше отца ненавидел. Порка стала ему вместо похвалы, и он всеми силами старался заслужить хотя бы наказание, потому что иначе в глазах отца он становился просто пустым местом. 

А так отец даже рассказывал своим собутыльникам, что вытворяет его сын, с удивлением и даже какой-то гордостью. Нет, Костя никогда не отнимал денег у тех, кто помладше, и даже почти не дрался в школе, но всё равно, прослыл хулиганом. Если бы не школьная библиотекарша Анна-Ванна, то, может быть, у Кости не было бы вообще никаких шансов. Но перечитав всего Жюля Верна, Майн Рида и Фенимора Купера, он уже не мог быть просто бандитом, а желал стать благородным пиратом. Джека Лондона, Дефо и Стивенсона он зачитал до дыр, а «Одиссею капитана Блада» просто спёр из библиотеки, за что и был от неё отлучён.

Отец решил, что сын вырос дурачком, раз ворует книжки, а не деньги, и тоже махнул на него рукой. Костя к тому времени стал статным красавцем, упорно вися на турнике и махая гантелями, так что на него стали заглядываться девчонки. А что, парень видный и поговорить есть о чём, даром, что хулиган… Костя же всеми правдами и неправдами выманивал у девчонок книжки, а когда домашняя библиотека девочки кончалась, он просто заводил себе другую. 

С окончанием школы настало золотое времечко: Костя неожиданно для самого себя пошёл за компанию с одноклассником поступать в театральный институт – и поступил. На творческом конкурсе ему достался Кот-Баюн, и совершенно не зная, кто это и что он должен изобразить, Костя начал с вдохновенного чтения Пушкинского Лукоморья, а потом принялся петь частушки, помуркивая дурным мявом, и плясать на стуле, чем уморил приёмную комиссию до колик в животе. Одноклассник не поступил и очень за это на Костю обиделся… А отец, узнав, что сын подался в актёры, только плюнул и поставил на нём окончательный крест. 

Целый год Костя жил, как в раю. Да, он далеко не был лучшим, но ведь остальные мальчики и девочки всю жизнь занимались в театральных студиях и кружках, а он, можно сказать, с улицы зашёл! Его хулиганская натура нашла себе отдушину в пародировании, а всё свободное время Костя пахал, как чёрт, осваивая азы актёрского мастерства. Его не было ни на одной пьянке в общаге, ни на каких квартирных посиделках. Зато за этот год Костя плотно прописался в ТЮЗе на подменах и даже скопил немножко денег, выступая тамадой на свадьбах. Ни с кем из ребят и девчат со своего курса он близко не сходился, поглядывая с усмешкой на их романы и проделки... Первое время Костя был совершенно уверен, что занимает не своё место, и что рано или поздно его отчислят. Но преподаватели думали иначе и тянули незадачливого студента изо всех сил, удивляясь его упорству и диковатой наивности.

Но тут пришла повестка в армию, потому что военной кафедры в институте не было. И вся Костина чудесная жизнь полетела под откос. 

Костя быстро понял, что ему нравятся не округлые женские формы, а вполне конкретные мужские части. Это открытие его сильно подкосило ещё в учебке, на первой же помывке в бане. Пока другие пацаны дурачились, кидались друг в дружку мочалками и мылом и тёрлись спинами в душе, Костя не знал, куда глаза девать. Наскоро помывшись кое-как, он выскочил из душевой, как ошпаренный и натянул на себя бельё, гимнастёрку и галифе. В форме все были одинаковые, коротко стриженые и неотличимые друг от друга, как картошка в ведре. И Костя сумел затеряться среди остальных, стараясь ничем не выделяться.

Костю послали служить за тридевять земель от дома, и каждый день среди красот Забайкалья стал для него каторгой. Потому что ничего ефрейтор Константин Котов не хотел так сильно, как вернуться домой, все эти два года подряд. 

Даже не к отцу, нет, просто – домой, в Питер. С его вечно пасмурным небом, мелким крапчатым дождиком и морозными утренниками – пусть! «Домой. Хочу домой,» – сцепив зубы, твердил Костя, замкнувшись в себе и не высовываясь лишний раз. 

Жаль товарищей по службе не выбирают, а то бы Костя охотно поменялся своим старшиной роты прапорщиком Маратом с кем угодно и на кого угодно! С первого же дня караула Марат, хитрый и улыбчивый татарин, положил на него глаз и не отпускал от себя до самой демобилизации. Да, он защищал глупого мальчишку от старослужащих с их безнаказанными жестокими и бессмысленными издевательствами. Да, подкармливал домашними гостинцами и даже щедро делился таёжными дарами, которые сам заготавливал и консервировал – от грибов до рыбы и орешков. Да, выписывал Косте книжки из областной библиотеки, позволял слушать своё радио и даже сидел с ним, когда Костя свалился с тяжелейшей простудой, отпаивая мальчишку морсом из ягод и настойкой на вонючих жёлтых корешках. 

Но было и другое. То, что с самого первого дня вгоняло Костю в краску и смущённо-томное состояние, когда слабеют ноги и немеют губы. Всё эти двусмысленные шуточки Марата, его долгие пронзительные взгляды и осторожные лёгкие поглаживания по стриженому Костиному затылку, от которых мурашки бежали по всему телу… Нет, Костя понимал, к чему дело идёт, и даже не особо сопротивлялся. 

Наверное, Марат по-своему любил его. Только от этой любви у Кости были сплошные проблемы и никакого выхода, кроме как повеситься или дождаться дембеля. Зная о наклонностях Марата, товарищи по службе смотрели на Костю кто с презрением, кто с жалостью, а кто и с насмешкой… Но Костя не зря учился в театральном, и умел держать лицо, делая вид, что не замечает. Сам он с первого дня понимал, что деваться некуда: либо татарин рано или поздно его изнасилует, либо Костя сам под него ляжет. Марат был терпелив, добр, даже временами приятен и душевен – и Костя, в конце концов, уступил его домогательствам.

Марат забрал его к себе на дальний пост, где в двадцати километрах от части стоял деревянный брак, сарай и десяток пустых цистерн из-под горючего. Делать там было особо нечего, не считая того, чтобы три раза в день снимать показания с датчиков метеостанции и заносить их в журнал. Стопки таких журналов пылились на полках в сарае, и Костя ни разу не видел, чтобы кто-нибудь в них заглядывал. Сам он относил исписанные журналы в сарай, укладывал их в стопку с обозначенным на полке годом и тут же забывал о нём. 

Полтора года пролетели почти незаметно. Временами Костя ловил себя на том, что уже не считает дни до окончания службы, а просто живёт, стараясь ни о чём не задумываться. Из хулиганистого озорного мальчишки он стал незаметно превращаться в вертлявого манерного юношу. Сначала Косте было противно, а потом он привык и даже стал нарочно разыгрывать из себя невесть что. Этому, наверное, не желая того, поспособствовал и татарин, сняв с Кости тяготы армейской жизни вместе с трусами и приставив к ведению домашнего хозяйства…  Надо отдать ему должное: Марат научил Костю всему, что умел сам – от заготовки и закатки съестных припасов до работы со столярным и слесарным инструментом и починки бытовой техники. 

Вообще, наклонности Марата терпели все: и начальство, и сослуживцы – потому, что он был мастер на все руки. Залудить чайник, починить велосипед или холодильник, справить забор или врезать замок – да пожалуйста! Марат никогда никому не отказывал, наоборот – всегда сам первым интересовался, чем может помочь. И когда у Кости под самый конец службы стало получаться не хуже, Марат однажды ласково предложил, обнимая за плечи и заглядывая в глаза:

– Котенька, оставайся со мной, а? Жить будешь, как у твоего Христа за пазухой! Служба непыльная, халтура всегда найдётся... Всё у тебя будет, что ни захочешь. Только оставайся, а? 

Костя опешил и мягко освободился от объятий татарина. Зная, что тот на него смотрит, танцующей походкой прошёл к окну голышом и закурил. 

– Нет, – через пару минут выбросив щелчком бычок в темноту, ответил он. И сам удивился, каким нарочитым и неестественным стал его голос. – Ни за что. Домой хочу. 

Татарин молча лёг спать, а через неделю привёз себе из части другого мальчишку. Тощего, лопоухого, с чудесными детскими доверчивыми глазами. Костя, не помня себя, устроил дикую сцену ревности и последний месяц службы провёл не на отдалённом посту, а в общей казарме гарнизона. Там ему, конечно, первые несколько дней пришлось вытерпеть много всего интересного от товарищей по службе. Но потом все быстро сообразили, что Костя починит всё: от наручных часов до трактора, и злые языки тут же заткнулись. 

В последний день татарин приехал со своим новым мальчиком, в глазах которого Костя прочитал испуг и стыд от прошлой встречи, и усмехнулся:

– Пошли-ка, малой, поговорим. 

За сараем Костя закурил и спросил:

– Как звать? 

– Тёма… 

– Эх, Тёма! – усмехнулся Костя. – Слушай сюда. 

И за пять минут объяснил ему всё, что с ним было и что он понял в жизни за последних два года. Когда татарин нашёл их, Тёма сидел рядом с Костей на скамейке, сжавшись в комочек, и плакал навзрыд:

– Не хочу, не хочу, не хочу! 

– Ты что наделал? –  потемнел лицом Марат. 

– А ты? – поинтересовался Костя, подскакивая к нему, как чёртик из табакерки.

– Я? – взвился Марат. – Да ты бы без меня пропал! Повесился бы или чего хуже, убил бы кого! 

– Да! – заорал Костя. – Но это была бы моя жизнь! Дурацкая, но моя! А не твоей подстилки! 

Марат как-то сразу сгорбился и стал выглядеть на все свои сорок лет, если не больше. 

– Я думал, тебе нравится… 

– Как меня трахают в зад? – взвизгнул Костя. – Нет, у меня просто выбора не было! 

– Тише, – испуганно попросил татарин, оглядываясь. 

– А раньше тебе нравилось, когда я громко кричу! –  продолжал орать Костя. – Но вот знаешь, милый друг…  Хрен тебе, а не Тёмочка! Его в армию призвали Родину защищать, а не жопу подставлять, понял? И если я узнаю, что ты его хоть пальцем тронул, Марат, клянусь твоим Аллахом – я тебя посажу! 

Марат стоял, опустив лицо. Костя оглянулся и увидел лица ребят, которые смотрели на них троих, высунувшись из окон казармы. Интересно, что они успели услышать, а что – нет. 

– Зачем ты так со мной? – с тоской спросил Марат. 

Костя мог ответить тем же самым: «Мол, а ты зачем со мной так?» – но ему вдруг стало его жалко. Чуть-чуть. Но достаточно. 

– Артём! – позвал Костя. – А ну, иди сюда!

Мальчишка вытер слёзы и, бочком обойдя Марата, подошёл к Косте. Тот дал Тёме вчетверо сложенный листок и чётко проговорил:

– Если что-то с тобой случится, Тёма, я приеду и кого-нибудь точно убью. Так всем и передай…  А мне ты будешь писать каждую неделю по этому адресу, понял? Всё, что у тебя на душе, всё, что с тобой происходит, Тёмочка. И не дай Бог я не получу твоего письма! Я прилечу и выпорю тебя твоим же собственным ремнём! 

Мальчишка кивнул, спрятал листок в карман и несмело улыбнулся:

– Спасибо. Я думал, ты не такой…  Прости. 

Костя почувствовал, что у него в горле комом стали пустые глупые слова и просто махнул рукой: «Иди!» Тёмочка радостно кивнул и побежал в казарму. Марат проводил его спину долгим взглядом и вздрогнул, когда Костя тихо попросил:

– Ты всё-таки приглядывай за ним, ладно? А то вдруг обижать начнут…

Марат торопливо кивнул и безнадёжно предложил:

– Может, тебя до города довезти?

– Давай, если не лень, – охотно согласился Костя. Торчать на остановке три часа в ожидании автобуса или ловить попутку на трассе ему совсем не улыбалось. – Только мне ещё в одно место надо забежать… Попрощаться.

Марат удивлённо глянул на него, но промолчал.

– Заберёшь меня у водокачки через полчаса? – попросил Костя, как ни в чём не бывало, накинул на плечо сумку и пошел на выход из части. Никто не кричал ему в спину, как положено: «Дембель пошёл!» Но все молча смотрели ему вслед, словно глаз отвести не могли… «Да пофигу мне, что вы там себе думаете», – усмехнулся про себя Костя и в последний раз крутанул вертушку КПП.  

Первый вздох свободного человека за воротами части... Костя так долго об этом мечтал, что даже удивился тому, что ничего не почувствовал особенного. Даже вокруг ничего не изменилось: всё те же берёзки с ёлками, вытоптанная земля на остановке с табличкой: «Войсковая часть. Конечная» - и прозрачное синее небо над головой. Только потом он заметил, что окружающее стало походить на смазанную картинку, как перрон из окна электрички… Вроде бы понимаешь, что за окном всё настоящее, и даже можешь успеть выскочить и потрогать серый шершавый асфальт. Но как только поезд трогается с места, картинка за окном уже не имеет с тобой ничего общего.

Костя пересёк кольцо остановки и ломанулся через молодой березняк и кусты к реке. Можно было обойти по лесной тропинке, но не хотелось тратить время зря. Он легко сбежал по косогору вниз и выскочил на небольшую полянку над обрывом, где лежал большой серый камень. Отсюда всё было видно, как на ладони: и река внизу, и дальний берег, заросший камышом, и тёмный частокол леса на том берегу. И даже огромное зелёное море тайги, простиравшееся до самого горизонта… По самому краю плëса на той стороне реки ходила какая-то птица – то ли цапля, то ли выпь. 

Полтора года назад на этом камне сидел стриженый мальчишка в военной форме, выбравшийся в свою первую увольнительную не в город, а подальше от всех на природу. Костя будто наяву видел, как он кричит своё: «Не хочу!», точно сегодняшний мальчик Тёмочка, запивая злые слёзы тёплой вонючей водкой и бросая в реку камешки. 

Сегодняшний Константин Котов уже не имел к нему никакого отношения. Словно тот глупый мальчишка и вправду здесь умер, кинувшись с обрыва головой вниз. А вместо него на берег из воды вылезло мерзкое языческое чудище вроде водяного. 

– Прощай, – одними губами прошептал Костя и невольно засмотрелся на открывавшийся отсюда вид. Сейчас он ему даже нравился, не то, что полтора года назад, когда отсюда было никуда не деться… 

Но не настолько, чтобы Косте по-прежнему не хотелось домой. Он быстро пошёл вниз по склону вдоль реки туда, где на самой излучине торчала деревянная мачта водокачки. А под ней уже стоял трижды перекрашенный армейский «газик».

– Ты дурак, Марат, – почти равнодушно объяснял Костя, пока они тряслись по разбитой грунтовке. – Не стоило меня заставлять. Не надо было вообще ко мне лезть… Подождал бы месяц-другой, и сам бы к тебе пришёл. Потому что ты хороший, добрый и нежный, как отец! – он вдруг с удивлением поймал себя на неожиданной истерической нотке, но уже не мог остановиться:

– Я же теперь всю жизнь буду искать такого, как ты! 

Марат ударил по тормозам так, что машина заглохла, а они оба чуть не поцеловали лобовое стекло. 

– Зачем искать, Котенька? - глухо спросил он, уставившись прямо перед собой. – Оставайся… 

Может быть, если бы Марат не побоялся посмотреть ему в глаза, и Костя прочитал бы в них всю ту нежность и заботу, что раньше… Может быть, если бы Костя не похоронил уже сегодня того наивного глупого мальчишку, каким он сюда приехал… 

Может быть, тогда он и остался бы. А что? Никто никогда не любил его так, как этот немолодой усталый дядька. Но Марат не осмелился этого сделать, а Костя не нашёл в себе сил снова шагнуть первым навстречу. 

– Нет, – повторил он, уже не удивляясь тому, как жеманно-капризно это прозвучало. –  Домой хочу. 

Марат с третьего раза завёл машину, и они поехали дальше. Больше они не разговаривали. Больше Костя здесь ни разу не был. Никогда. 

3.

По приезду Костя восстановился в институте, но на этот раз учёба у него не заладилась. С новыми однокурсниками ему было скучно, а прежние его товарищи поглядывали на него насмешливо и свысока: ну куда ты опять лезешь? А самое главное – у Кости пропала та очаровательная грубоватая наивность, а вместо неё вылезли дешёвое фиглярство и манерность…Так что в ТЮЗ его больше не звали. 

Зато Костя неожиданно открыл для себя злачные места, где искали знакомств такие же извращенцы, как и он. Костя быстро разобрался в правилах игры: никаких имён, только клички, чем моложе, тем лучше, от малейшего проявления чувств надо бежать без оглядки, чтобы не влипнуть в дурацкий роман, всегда одевать резинку, чтобы не подцепить заразу, а больше всего стоит опасаться тех, кто обещает златые горы или странно себя ведёт, потому что среди них могут оказаться те, кто ненавидит извращенцев и всегда готов избить, ограбить или даже убить. 

Костя довольно скоро успел наглядеться всякого и понял, что лучшим вариантом было бы найти обеспеченного нежадного мужика, которому проще завести себе постоянного мальчика, чем каждый раз искать нового, когда захочется. Но Костя упрямо продолжал считать себя настоящим парнем, который хорошо ли, плохо ли, но собственными руками строит свою жизнь… Ему казалось омерзительным жить на содержании у какого-нибудь старика, расплачиваясь собственным телом за подарки и подачки. 

Да, ему нравились парни…  И что? «Я не алкоголик, не уголовник, не наркоман… Если уж они настоящие мужики, то и я тоже!» –  уговаривал он себя каждый раз, когда ему казалось, что он совсем уже скатился, ниже не придумаешь. Но это работало только до тех пор, пока Костя не смотрел на себя в зеркало. А там давно уже прописались и поджатые губы, и приподнятые брови, и кокетливо-жеманное выражение лица, которое вкупе с трехдневной щетиной выглядело особенно отвратительно. 

Но Костя не нашёл смелости сказать себе: «Нет!» и продолжал в том же духе. Пока его шикарно не вышибли сразу из института и общаги за «аморальное поведение».  Ну подумаешь, притащил к себе в общагу молоденького дурачка, напоил его и отымел в общем душе! Кто ж знал, что он чуть ли не несовершеннолетний и втайне надеется, что Костя окажет ему протекцию при поступлении! С этим стоило бы подкатывать скорее к возвышенно-мечтательному преподавателю вокала или к моложавому ироничному физруку, но никак не к горе-студенту! 

Косте повезло: его буквально подобрал на улице старый знакомый, ныне солидный антиквар, а ранее – мастер спорта по боксу Сан Саныч. Точнее, Костя сам к нему припёрся в антикварный магазинчик, где среди раритетов и предметов старины Сан Саныч устроил ещё и художественный салон. На небольшом полукруглом подиуме обнажённые юноши выступали живой натурой для студентов художественных училищ и некоторых избранных художников. Костя до армии и сам не раз выходил на этот подиум, кстати, за весьма неплохие деньги. 

Но сейчас Сан Саныч критически оглядел голого Костю и покачал головой. Вместо милого фавна-подростка перед ним стоял пошлый молодой сатир, уже не годный к прежнему применению. 

Костя не строил ему глазки, нет. Он хотел работать и был готов…  Ну, почти на всё. Сан Саныч это понял и оценил: 

– Жить будешь у меня наверху, – положил Сан Саныч. – Работать будешь внизу. Платить буду немного, на жизнь хватит. Насчёт всего остального – не беспокойся! Жратва, шмотки и цацки – всё будет… 

Костя сглотнул и искоса глянул на него. Как Сан Саныч только догадался, что ему теперь деваться некуда… 

– Кем я буду работать? – уныло поинтересовался он, представляя самое худшее. Вот он и докатился до самого дна… 

– Головой и жопой! – грубо заржал Саныч, глянул на понурившегося Костю, оборвал себя и спокойно разъяснил:

– Бухгалтерию будешь вести и штаны в зале просиживать… А ты что подумал, дурачок? 

– Извините, – с облегчением виновато выговорил Костя, пряча глаза. 

– А то, что ты подумал, ещё заслужить надо, – безжалостно продолжал Сан Саныч. – Я кого попало в постель не тащу, понял? 

Костя всё понял и взялся за дело, засучив рукава. Квартира Сан Саныча над магазином отныне блестела чистотой не хуже, чем дорогой ресторан. Завтрак, обед и ужин всегда ждали хозяина, пунктуального, как настенные часы, горячими и разнообразными. Рубашки и костюмы были идеально выглажены и развешены, как трофеи, а постельное бельё всегда было свежим и хрустящим, как скатерть. 

Но всё свободное время от работы в магазине и по дому Костя не бил балду, а осваивал премудрости бухучёта и увлечённо копался в каталогах и книгах по искусствоведению. Через пару месяцев он знал назубок, что такое финифть и филигрань, чем интарсия отличается от обычной инкрустации и на глазок мог отличить старинную бронзу от новодела. Он ещё мог спутать позументы с галунами, но настоящий классический фарфор с китайской подделкой – ни за что… 

Сан Саныч радовался его успехам, как ребёнок, уговаривая не надрываться и предлагая отдохнуть от трудов праведных…  Наконец, однажды он предложил Косте поехать с ним в отпуск за границу. 

Но Костя смущённо отказался (честное слово, из скромности!):

– Не закрывать же магазин на неделю…  Вы езжайте, а я поработаю. 

Сан Саныч сначала иронично хмыкнул, а потом вдруг уважительно посмотрел на него. И Костя сообразил, что старый антиквар понял его по-своему: мол, парень готов отказаться от малого, чтобы выиграть главный приз… Костя вздохнул и продолжал пахать, как конь. К моменту возвращения Сан Саныча всё было готово в лучшем виде. Он переделал всё ценники в магазине, переписав их красной и чёрной тушью на резные биржи из тонкой фанерки. Переставил местами комод в стиле рококо и английский ореховый секретер, а между ними воткнул изящное бюро эпохи модерна, рассадив на них коллекционных кукол. Перевесил несколько картин, и они заиграли красками, как иконостас в церкви… На особо ценных фарфоровых фигурках теперь красовались маленькие таблички с предупреждением: «Осторожно, хрупкое!» Там подвинул, тут переставил – и когда он вышел сам в центр салона, сердце его зазвенело от удовольствия, как хрустальные подвески на люстре под потолком. 

Теперь салон выглядел настоящим музеем, а не чуланом, где как попало свалено по углам всякое старьё и рухлядь. Даже маленькая конторка, за которой Костя встречал гостей, оживилась, уставленная оловянными солдатиками вместо пошлых слоников... Костя с улыбкой смотрел, как отдохнувший и даже помолодевший лет на пяток Сан Саныч чуть ли не на цыпочках осматривал нововведения, довольный ими, как самый большой слон. 

А наверху Сан Саныча ждал ужин из трёх блюд на английском сервизе, снятом по такому случаю с витрины, и запотевшая бутылка настоящего французского шампанского в ведёрке со льдом. Нет, столовое вино тоже присутствовало, и отменного качества. Но главный сюрприз Костя приберёг напоследок. Убрав тарелки, он выложил перед Сан Санычем продолговатую деревянную коробочку размером с конверт для письма и тихо произнёс:

– С днём рожденья. 

Сан Саныч повернул замочек и открыл коробку. Внутри лежал старинный австрийский брегет. Костя нашёл его, когда разбирался в подсобке, среди поломанных вещей, предназначенных на выброс. Почему-то у него не поднялась рука отодрать от брегета серебряные крышечки и отправить их в переплавку, как остальную рухлядь. Он колупнул ногтем грязь и патину, и понял, что озорной котёнок, вставший на задние лапы, заслуживает лучшей участи. Костя разобрал, отмыл и отчистил брегет, смазал шестерёнки, выправил пружину - и с замиранием сердца услышал размеренное мурлыканье. 

Костя тут же решил, что не сбудет его тайком от хозяина и не выставит на продажу, нет. Наверное, за границей на званом обеде в лучшем ресторане, где Сан Саныч отмечал свой день рождения в кругу иностранных коллекционеров и почтенных ценителей старины, ему дарили куда более шикарные подарки и произносили витиеватые хвалебные речи. Но по тому, как Сан Саныч осторожно, как хрупкую ёлочную игрушку, взял брегет в руки, отщёлкнул крышечку, поднял к уху и прислушался – Костя понял, что попал в точку. 

– Спасибо, мальчик мой, – с чувством сказал Сан Саныч. – Этого я никогда не забуду. 

И с этого момента Костя стал «его мальчиком» чуть ли не официально. Сан Саныч завёл на него трудовую книжку и счёт в банке, заставил Костю прилично постричься, научил его носить костюмы вместо джинсов и свитеров, и принялся везде таскать с собой, знакомя с нужными людьми и обучая хитростям ведения дел. Он водил Костю по музеям и выставкам, беззастенчиво тыча пальцем и в двух словах объясняя, что имеет баснословную стоимость, а что – только сомнительную художественную ценность, и почему. Сан Саныч оказался искренним любителем театра и почитателем классической музыки, и поэтому Костя сопровождал его и в филармонию, и на премьеры в опере. Постепенно он научился разбираться в живописи и скульптуре не хуже студента художественного училища и вести себя в обществе так, как будто всю жизнь был мальчиком из приличной семьи. 

Костя быстро привык к хорошему, но продолжал упиваться работой, находя в ней отдушину от некоторых неприятных особенностей новой жизни…  Да, на людях и в бытовых или деловых вопросах Сан Саныч был мил и любезен, местами строг, но справедлив, и никогда не позволял себе лишнего. Но в постели он был жестоким насильником, чуть ли не садистом. Первый раз Костя даже рыдал от стыда и отчаяния, запершись в ванной, чувствуя себя рваным футбольным мячом, из которого выпустили воздух. Он разглядывал свои синяки и плакал, вспоминая нежного и ласкового Марата и то, как он с ним обошёлся… Как он мог так опуститься, чтобы с ним обращались, как с резиновой куклой! А тут ещё он узнал через третьи руки, что его собственный отец утонул на зимней рыбалке и его похоронили без Кости, а в опустевшую квартиру вселили других людей. И Костя понял, что теперь ему деваться совсем некуда, не то, что в армии, когда считаешь дни до дембеля, точно зная, что всё это однажды закончится. 

Сан Саныч наутро отводил от него глаза и пытался задобрить подарками, путешествиями и премьерами. Однажды Костя встретил в театре одного из своих бывших соучеников и с удивлением увидел в его удивлённых глазах зависть и обиду… «Вот дурачок, тебя бы так имели и в хвост, и в гриву,» – подумал с грустной усмешкой Костя. Он-то уже привык и к этому, и к роскошной жизни…  Но что-то мялось и ломалось в нём изнутри, как старая пружина в заводной кукле. И хотя Костя чувствовал, что его самоуважение катится вниз, как мячик по лестнице, больно ударяясь о каждую ступеньку – он уже не искал в себе силы сопротивляться, а просто уходил с головой в работу. И Сан Саныч платил ему сторицей, позволяя почти всё. 

Из этого «всего» было только два исключения: нельзя было заводить интрижки на стороне и приводить кого-либо в отсутствие Сан Саныча в его квартиру. В первый же раз за нарушение этих правил Сан Саныч так отделал Костю, что тот неделю еле ползал по его квартире, держась за стенки. Болело всё, от рёбер и почек до мочевого пузыря, а синяки с лица сошли только через две недели… «Хорошо, что нос не сломал и зубы не выбил,» – покаянно думал Костя, даже не вспоминая того нежного и ласкового мальчика, которого подцепил в Катькином саду. И зарёкся раз и навсегда от дурацких приключений на свою задницу. 

Но Костя ошибался, когда думал, что Сан Саныч рано или поздно отойдёт и всё будет по-прежнему. Тот больше не спускал Косте никаких ошибок и оплошностей, каждый раз поколачивая его. В постель к себе он Костю больше не укладывал, а только требовал с него работу и исправно платит деньги. И с собой никуда не брал. Костя стал для него в одночасье даже не пустым местом, а просто прислугой, с которой незачем церемониться. 

Костина сберкнижка, документы и Тёмкины письма оставались у Сан Саныча, и поэтому Костя даже не помышлял о побеге. Просто с каждым днём всё глубже и глубже погружался в пучину отчаянья и угрызений совести за то, что он сам сломал то хрупкое доверие, что ненадолго возникло между старым холостяком и молодым дурачком. Всё у него валилось из рук, и он уже принимал тумаки и зуботычины, как должное. Не хватало только последней капли, чтобы совсем сломаться. 

Сразу после ноябрьских праздников Костя изловил в салоне воришку. Молодой парень, едва ли старше его самого, польстился на оловянных солдатиков на конторке и был пойман за руку. Костя безо всякой жалости к тощему затравленному пацану в поношенной курточке и драных джинсах собирался уже вызвать милицию, когда услышал за спиной голос Сан Саныча:

– Оставь, я сам разберусь. 

Костя послушно ушёл обратно в зал, посидел там с полчаса и через тридцать одну минуту закрыл салон точно по расписанию. Опустил жалюзи на окнах, поставил на сигнализацию и сдал салон под охрану. Купил в магазине напротив молоко, сметану и хлеб, поднялся по лестнице и открыл дверь своим ключом. 

В ванной лилась вода, а по коридору были разбросаны вещи: куртка, джинсы, рубашка, стоптанные кроссовки и даже трусы с носками. Костя, чувствуя, как внутри всё леденеет, а голова становится пустой, как воздушный шарик, оттащил продукты на кухню, а сам пошёл в свою комнату и переоделся в свои старые майку и джинсы. Привычно переложил сдачу и чек с магазина в задний карман, намереваясь отчитаться перед хозяином, даже не особо задумавшись об этом. Как сомнамбула, снова вышел в коридор, собрал чужие вещи и отнёс их в кладовку, где стояла стиральная машина. Закинул их в неё, засыпал стиральный порошок и поставил режим «Сильное загрязнение». А потом долго отмывал руки в маленькой раковине рядом со стиральной машиной, точно и впрямь в чём-то перепачкался. 

Наконец, он пришёл в себя, выключил воду и быстрым шагом прошёл по коридору прямо в кабинет, даже не заглядывая в ванную. 

Сан Саныч сидел в одном чëрном халате, расшитом драконами, за своим любимым столом из красного дерева. Перед ним стояла почти пустая бутылка коньяка и низенький бокал. 

–  Ужин накрывай на троих, – тяжело дыша, приказал Саныч. 

– Нет, – ответил Костя, не опуская головы. Он знал, на что нарывается: пьяный Саныч был куда хуже трезвого. Но Косте уже было всё равно: ну, изобьёт Саныч его ещё раз, подумаешь! Даже если и совсем убьёт, то никто по Косте не заплачет. А ему самому такая жизнь и вовсе не нужна. 

– Что ты сказал? – искренне удивился Сан Саныч. 

– Я не голоден, – спокойно объяснил Костя, уставившись на него невидящими глазами. – Я не хочу есть. 

Сан Саныч усмехнулся и налил себе ещё, выцеживая последние капли. 

–  А что же ты хочешь? –  спросил он, допив коньяк одним залпом. 

– Уйти, – просто ответил Костя и положил на край стола свой ключ. – Отпусти меня. 

Саныч крякнул, покрутил в руке пустой бокал и поставил его на стол рядом с опустевшей бутылкой. 

– И куда ты пойдёшь? На ночь глядя, зимой… – чуть насмешливо поинтересовался он. 

–  Всё равно, – пожал плечами Костя, чувствуя, как снова заныли его рёбра в предвкушении удара. – Я так больше не могу. Отпусти меня! 

– Значит, тебе можно водить, кого попало, а мне нельзя? – тяжело спросил Саныч. И заорал, хлопнув по столу ладонью:

–  Я у себя дома! 

Костя вздрогнул от звона упавшего со стола ключа, но даже не зажмурился. Саныч глянул вниз, точно ища глазами, что там упало, и пьяно признался:

– Я хотел, чтобы ты понял, как мне было больно… 

– Мне тоже было больно, – ответил Костя почти равнодушно. – Каждый раз. Очень больно. 

Саныч потёр лоб и тихо произнёс:

– Костик, ты же мне почти как сын… 

И тут Костю прорвало. Он понимал, что теперь Саныч точно его убьёт, но молчать уже не мог. Словно внутри лопнула пружина, и Костя в сердцах бросил:

– Как хорошо, что у тебя нет сына! –  и глядя в потемневшие глаза Саныча, добавил, чтобы наверняка добить:

– Ты бы и его затрахал до смерти! 

Саныч вскочил и ударил с размаху кулаком…  Нет, не Костю, а по столешнице. Та с хрустом просела, а пустая бутылка подпрыгнула на столе, покатилась и брызнула по полу осколками. 

– Да иди ты…  –  севшим голосом сказал Саныч. –  Вали! На все четыре стороны! 

Костя кивнул, и как был – в тапочках на босу ногу, в майке и джинсах – выскочил в коридор и понёсся в прихожую. Саныч нагнал его в три прыжка и схватился за ручку двери:

– Стой, дурачок, ты куда… Куртку хоть одень и деньги возьми… 

– Ничего мне от тебя не надо! – взмолился Костя. – Только отпусти! 

Саныч отшатнулся от него, а из-за его спины донёсся ехидный голосок:

– Да пусть идёт! Хочет сдохнуть, пусть сдохнет! 

Это вчерашний воришка вышел из ванной, замотанный в одно полотенце на бёдрах. Отмытый, расчёсанный и распаренный, он выглядел чуть ли не подростком и был вполне доволен жизнью. 

– Заткнись! – рявкнул на него Саныч, а Костя, воспользовавшись моментом, дёрнул ручку, выскочил в подъезд и поскакал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Пулей вылетел во двор и со всех ног побежал к ближайшей станции метро прямо по скользким от первого ледка лужам. По дороге с него слетел один тапок, но Костя, опасаясь погони, не остановился, а только прибавил ходу. Влетев в фойе наполовину босой, он зашарил по карманам и купил жетон. 

Сунул второй тапок в мусорку под укоризненный взглядом пожилой уборщицы и поехал на вокзал, откуда уходили пригородные поезда. 

4.

Под утро Костя всё-таки задремал, и снилась ему всякая чушь. Будто он бродил по магазину Саныча в поисках входа  в метро. А когда он и впрямь вышел на станцию, вместо обычного поезда метро пришла старая зелёная электричка с деревянными сиденьями. Но привезла она его не в родной Петергоф, а на остановку с табличкой: «Войсковая часть. Конечная», где вместо Марата ему на шею бросился Тёмочка с криком: «Наконец-то ты приехал, Костя! Я тебя так ждал, так ждал, а ты всё не ехал и не ехал!» И Костя молча обнял его и поцеловал, но Тёма не отшатнулся, не испугался, а просто погладил его внешней стороной ладони по лицу… 

Костя вздрогнул и проснулся. Это был не Тёма, а Максим. Его ладонь касалась Костиной щеки… «Это он так разбудить меня хотел, что ли?» – удивился Костя. 

–  Привет, Кот! –  смущённо сказал Максим и убрал руку. 

Костя потянулся на постели, хрустнув локтями и, вспомнив вчерашнее, сипло мяукнул. Максим прыснул, прикрыв рот ладошкой, а Костя невольно залюбовался им. Максимка был в одних шортах и майке, острые ключицы его выпирали из-под ткани, на шее торчал озорной кадык, а над ним нависал гладкий упрямый подбородок. Пухлые губы, ямочки на щеках, прямой аккуратный нос и брови вразлёт… А ещё ресницы, густые, пушистые, почти как у девочки. 

– Привет, Макс, – серьёзно ответил Костя, глядя ему прямо в глаза. В ярко-зелёные глаза с озорными золотистыми прожилками. Сейчас в них не было ни смущения, ни непонимания, а только тихая радость и едва заметная грустинка. 

«Какой ты красивый», – подумал Костя, и тут же вспомнил свой вчерашний зарок... Убери свои грязные лапы, кошак драный! Этот парень не для тебя. 

– Как твои лапы, Кот? – озабоченно поинтересовался Максим, глянув на его босые ноги, торчащие из-под одеяла. Ночью Косте стало жарко в носках, и он осторожно выполз из них, стараясь не разбудить Макса. 

Костя пошевелил пальцами на ногах и радостно заявил:

– Нормально! 

– Вот и чудненько, – улыбнулся Максим и легонько шлёпнул Костю по животу:

– Тогда вставай, умывайся и пошли завтракать! 

Костя соскочил с кровати, натянул джинсы и футболку, и помчался в ванную. От ладошки Макса у него внутри разливалось горячее тепло, а сердце тихонько мурлыкало. Костя заметил нераспакованную зубную щётку на полочке над раковиной и снова поблагодарил Макса за его ненавязчивую заботу.

Костя почистил зубы, прополоскал рот, глянул на себя в зеркало – и неожиданно остался доволен тем, что увидел. От прежнего манерного вертлявого юноши не осталось и следа! Выбил из него Саныч эту дурь, хоть и на том спасибо…  Из зеркала на Костю смотрел обычный парень лет двадцати, может быть, немного грустный, но вполне обыкновенный. Парень как парень. Как Максим. Как Тёма. Как все… 

На кухне Максим гипнотизировал взглядом чайник, стоящий на полном газу и готовый закипеть. 

– Тебе кофе или чай? – спросил он, не оборачиваясь.

Косте до дрожи в коленках хотелось подойти к нему, обнять со спины и зарыться лицом в его густые волосы…  Но он ограничился тем, что легонько толкнул Макса в бок и просто ответил:

– Как себе, – и принялся раскладывать бережкой яишницу по тарелкам. Макс выключил газ под пронзительно засвистевшим чайником, обернулся и посмотрел на Костю:

– Я пью растворимый с молоком, – предупредил он слегка смущённо. 

– Отлично, – заявил Костя. Он ничего и другого и не ожидал. И присел за стол, опустив глаза в тарелку, чтобы снова не донимать парня своими взглядами. 

После завтрака Макс уселся на подоконник, закинув ногу на ногу, с недопитой чашкой кофе и осторожно поинтересовался, глядя в окно:

– Какие у тебя планы на сегодня, Кот? 

Костя почесал затылок и сообщил:

– Сходить за прокладками и починить твой душ… 

И неожиданно добавил, усмехаясь:

– Ты сразу говори, что ещё поломалось, чтобы два раза не бегать! 

Максим кивнул и начал перечислять:

– Кран на кухне течёт…  В коридоре выключатель через раз срабатывает. А в комнате из трёх розеток осталась одна, остальные не пашут. 

Костя сделал серьёзное лицо и залихватски пообещал, вспомнив Маратову присказку:

– Ладно, хозяин, поможем твоему горю! – и как бы между прочим, поинтересовался:

– А инструмент-то имеется? 

Максим замер с чашкой в руках:

– Какой? 

– Пара отвёрток, крестовая и прямая, ключ разводной или газовый, пассатижи или плоскогубцы… – перечислил Костя. – Нет? 

Максим испуганно помотал головой, округлив глаза. 

– Ладно, Макс, не трусь! – успокоил его Костя. – Я знаю, где найти… 

Он с трудом влез в Максовы тапки и побежал по утреннему холодку в соседний подъезд. У двери он чуть не столкнулся с бабой Верой, жившей на первом этаже. Сколько Костя себя помнил, у неё всегда были безмозглые кучерявые пудели абрикосового цвета, а сама она жила одна и была на редкость вредной тёткой, гонявшей всех пацанов во дворе истошными воплями. 

Вот и сейчас она подслеповато уставилась на Костю, натягивая поводок:

– Опять ты, окаянный! 

Молоденький глупый пудель радостно тявкнул и завилял хвостом. Костя присел на корточки, погладил собачонку и мирно поздоровался:

– Здравствуй, баба Вера. 

– Кому баба Вера, а кому и Вера Христофоровна! – сварливо поправила она. – Ты чего припёрся? Батька твой помер, в хате вашей другие люди живут, приличные! Нечего тебе здесь делать! 

Костя проглотил комок в горле и посмотрел на неё снизу вверх, как будто на мгновение снова вернулся в детство, когда она отчитывала маленького хулигана за поломанную под её окном сирень. 

– Я знаю, баб Вера, – пробормотал он, отводя глаза. – Я по делу пришёл, к дядьке Стасу. Не ругайся. 

Баба Вера опешила, махнула рукой и разрешила:

– Ну, раз по делу, так иди! – и натянув поводок, прошла мимо Кости, бурча себе под нос:

– Бегают тут всякие голышом без курток зимой, а потом болеют, чем ни попадя! 

Костя улыбнулся ей вслед и поёжился – в самом деле, было ещё холодновато. Красное ноябрьское солнышко едва пробивалось сквозь низкое серое небо и совсем не грело… Деревья во дворе облетели, засыпав ровным слоем опавшей листвы и скамейки у подъездов, и сушилку для белья, и даже покосившиеся качели с осыпавшейся краской. 

Костя кивнул двору, как старому знакомому, и поскакал по лестнице вверх. На втором этаже он громко постучался в  крашеную-перекрашеную дверь и крикнул:

– Дядь Стас, открой! Это я, Костя! 

Хозяин долго шёл к двери, потом никак не мог попасть ключом в замок, но, наконец, ему это удалось. Лязгнула дверная цепочка и зычный мужской голос произнёс:

– Кого ещё там черти принесли с утра пораньше? 

И на пороге возник Станислав Михалыч, немолодой усатый дядька в брюках с вытянутыми коленями и рубашке с закатанными рукавами. Костя улыбнулся: дядька Стас слегка располнел, да лысина стала чуть больше, а в остальном он так и остался «казак лихой, орёл степной» – и единственный мастер на всё руки во всём доме. 

– Здравствуй, дядя Стас! – чуть не поклонился Костя. – Выручи инструментом, будь ласка. 

Станислав Михалыч воззрился на Костю так, будто перед ним стоял не двадцатилетний юноша, а мелкий хулиган и озорник, и строго вопросил:

– Зачем тебе инструмент, обормот? Небось, опять что удумал дурное! Не дам! 

Костя умоляюще поднял руки:

– У Макса Матвеева, дружка моего, кран течёт и розетки не работают…  Починить хочу! 

Дядька Стас поскрёб затылок, махнул рукой и проговорил:

– Ну, если так…  Добре! Бери, что надо, – и пошёл по коридору к кладовке, поманив Костю за собой. 

Костя вежливо разулся на коврике у двери и прошлёпал за ним босиком.  В кладовке внешне царил беспорядок: стеллаж был забит снизу доверху молотками, лобзиками, ножовками, отвёртками в деревянных ящиках, гвоздями и шурупами в жестяных банках и прочей мелочёвкой. На стене висели на одном гвозде двуручные пилы, на другом – велосипедные камеры, а в углу стоял короб со всякими кранами, лейками для душа и прочими сантехническими причиндалами. 

Но хозяин, не глядя, протянул руку, вытащил пару отвёрток, разводной ключ и пассатижи с плоскогубцами – и вручил это всё Косте со словами:

– Можешь не возвращать. У меня этого барахла, сам видишь, навалом. А тебе ещё пригодится… 

– Спасибо огромное, Станислав Михайлович, – искренне поблагодарил Костя и уже развернулся к двери, когда его догнал грозный оклик:

– Стой, охламон! Кран-то какой, старый? На, прокладки возьми, чего зря в магазин бегать! И изоленту! 

– Спасибо, дядька Стас, – кивнул Костя и, уже обуваясь, услышал:

– Старый я стал, совсем к делу негодный…  Ни руки не те, ни глаза. Теперь ко мне только за инструментом и бегать. 

Костя замер на пороге и вдруг неожиданно сам для себя сказал:

– А ты зови меня, дядька Стас, если чего надо… Подсоблю, как умею. 

Станислав Михалыч воззрился на него и удивлённо проговорил:

– Да где ж искать-то тебя, соколик? Сегодня ты здесь, а завтра там… Вот жил бы ты в батькиной квартире, я бы тебя сразу к делу пристроил! 

Костя опустил глаза и тихо сказал:

– Так ведь нету больше батьки-то, дядь Стас… 

Но Станислав Михалыч только махнул рукой:

– И не говори! Все перемёрли, что батька твой, что дружок наш Игорь Иванович. Даже выпить не с кем… 

Костя тряхнул головой, отгоняя непрошенные слёзы, и сообщил:

– Я у Макса пока буду. Ты зови меня, если какая работа подвернётся. Я и по столярному делу, и по слесарному. Если надо, то электрику с сантехникой тоже могу. 

– Экий ты шустрый стал! – снова удивился Станислав Михалыч. – Вот Сашка бы обрадовался, если бы узнал! Он-то думал, ты совсем пропащий… 

Костя словно с постыдной радостью заглянул дядька Стасу в глаза. Давненько он не слышал, чтобы его отца называли запросто «Сашкой», как мальчишку или старого приятеля! «А ведь он тоже был пацаном, с кем-то дружил, о чём-то мечтал…» – подумал Костя с горечью. Вряд ли тогда отец мог себе представить, что его жизнь сложится именно так: неверная жена, непутёвый сын… Костя попытался представить себе своего отца не взрослым Александром Ивановичем, а совсем молодым Сашкой с его собственными желаниями и надеждами – и не смог… «Перемёрли все, теперь никого и не спросишь,» – пожалел про себя Костя, а вслух сказал:

 –  Пропащий я, дядька Стас, как есть пропащий. Ни жилья, ни работы, ничего… Макс вот меня приютил пока, я и рад стараться. 

Станислав Михалыч пожал плечами и посоветовал:

 –  Так и жили бы вместе, две сироты! Колхозом всегда легче… 

Костя кивнул и повторил:

 –   Спасибо, дядька Стас! – и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. А потом собрался с духом и постучал в соседнюю. 

Дверь открыла всё та же девочка, правда, за последнее время она вытянулась и сменила детский сарафан на лёгкое платье. 

 –  Мам, – позвала она, – тут опять этот…  Почтальон прошёл! 

 –  Так отдай ему сама! Ты же видишь, я занята! – послышался из комнаты недовольный женский голос и на пороге комнаты возникла новая хозяйка квартиры с младенцем на руках. 

Костя вежливо произнёс: «Здравствуйте!» – и принял от девочки стопку конвертов. Оглядел стены прихожей, не поменялись ли обои, последнее, что оставалось в этой квартире с его детства, и заметил, что над полочкой с телефоном всё ещё написаны ручкой на стене номера и имена его школьных подружек. И поймал себя на том, что даже не помнит ни одну из них в лицо. 

Девочка вприпрыжку убежала на кухню, а женщина неловко спросила: 

–  Может, пройдёшь? 

–  Нет, спасибо, у меня дела, – торопливо отказался Костя, опустив глаза. Он понял, что она до сих пор считает, что выставила его из родного дома… – Может, мне пореже заходить? 

Женщина виновато улыбнулась ему и ответила негромко:

 –  Заходи, когда хочешь. 

Костя кивнул, выдавил спиной дверь и понёсся вниз по лестнице, глотая слёзы и унося в руках самое ценное, что у него было – Тёмкины письма и инструмент, чтобы навести порядок в Максовой берлоге. 

5. 

«Привет, Костя! У меня всё хорошо. К нам привезли молодых. Один парень, его зовут Олег, мне сразу понравился. Он очень похож на тебя, такой же честный и добрый. И тоже из Питера, как ты. Марат не объявлялся, не волнуйся. До дембеля осталось девять месяцев и семнадцать дней. Пока. Артём»

Костя отложил письмо в сторону и взял второе. 

«Привет, Костя! Как твои дела? У меня всё хорошо. Только по дому скучаю. Мы с Олегом, наверно, подружимся. Он хороший парень и настоящий художник. Видел бы ты, как он рисует! Могу прислать пару картинок, если тебе интересно. До дембеля осталось девять месяцев и семь дней. Пока. Артём»

Костя хмыкнул, почесал нос и потянулся за третьим письмом. 

«Привет, Костя! Мы с Олегом ходим вместе в караул и в увольнительные. Когда я с ним говорю, то иногда мне кажется, что я разговариваю с тобой. Он всё понимает и не обижается. Это смешно, но я по тебе скучаю. Напиши мне, если будет время, ладно? До дембеля осталось восемь месяцев и двадцать девять дней. Пока. Артём»

Костя взял следующее письмо и быстро прочитал вслух:

«Привет, Костя! Сегодня ушли на дембель последние ребята, которые с тобой служили, Витя и Саня. Мы с Олегом дружим, и я никому не дам его обижать. Как ты меня. Вчера приезжал Марат. Но ты не беспокойся, он только поговорить зашёл. Сказал, что скучает по тебе. Я ответил, что тоже скучаю. А больше мне ему нечего сказать, потому что ты мне редко пишешь, и я не знаю, как у тебя дела. У нас всё хорошо. Пока. Артём, Олег.»

– Вы с ним дружили? – неуверенно предположил Максим. 

– Я его видел два раза в жизни, – честно ответил Костя. – Я даже плохо помню, как он выглядит. 

– Тогда почему он тебе пишет? – удивился Максим. – А ты всё это читаешь? 

Костя помялся и признался:

– Я сам его попросил. 

– Зачем? – упорно продолжал допытываться Максим. 

Костя пожал плечами:

– Это была глупая идея, – нехотя объяснил он. –  Я боялся, что его будут обижать. И пообещал, что оторву голову любому, кто его тронет… А с него взял слово, что он будет мне писать всё, как на духу. На всякий случай… 

Максим выслушал его путанные объяснения и улыбнулся:

– Ты взял над ним шефство, да? 

Костя торопливо кивнул и схватил следующее письмо. 

«Привет, Костя! У нас с Олегом всё хорошо. Вчера выдали новую форму, и я отдал ему свою. Я забыл тебе сказать, что в прошлый раз Марат оставил мне твою фотографию. Олег нарисовал по ней твой портрет, а я повесил его над кроватью. И теперь каждое утро и вечер смотрю на тебя и говорю тебе доброе утро и спокойной ночи. Олег всё понимает и не смеётся. Надеюсь, у тебя тоже всё хорошо. Пока. Тёма, Олег»

Костя провёл пальцем по письму, чувствуя, как Тёма с нажимом выводил эти строчки. Он заметил, что тот перестал считать дни до приказа. Значит, теперь у него начнётся обратный отсчёт: сколько дней ему осталось быть вместе со своим Олегом… Костя вытер глаза и посмотрел на Максима. 

–  Он будет по нему скучать, – хриплым голосом сообщил Костя. 

–  Кто? Артём или Олег? – не понял Максим. 

–  Оба, – ответил Костя. Прислонился к ковру на стене над кроватью и отвернулся, покусывая губу. 

–  Но они же всегда могут написать друг другу или позвонить, – не очень уверенно предложил Максим. – Приехать в гости, наконец! 

Костя сначала кивнул, а потом упрямо помотал головой:

–  Да…  Но это не то, понимаешь? Не то, что рядом с друг другом, день за днëм, бок о бок… 

Максим слез со стула, на котором сидел верхом, опираясь сложенными локтями на спинку, и опустился рядом с Костей на кровать. 

–  Давай, я дальше почитаю? – спросил он и, не дожидаясь ответа, взял очередное письмо. 

«Здравствуй, Костя! Прости, что долго не писал. Мы всей ротой валялись с гриппом. Нам даже объявили карантин и отстранили от службы. Но не волнуйся, сейчас уже все поправились. Нас очень выручил Марат. Он привёз своё варенье, поил нас морсом и ухаживал за нами. Он оказался не таким плохим человеком, как я о нём думал. Я даже извинился перед ним. А он сказал, что ягоды собирал ты и варенье варил тоже ты. Так что мы хотим сказать тебе спасибо, что ты нам помогаешь даже тогда, когда тебя нет рядом. Ты тоже будь здоров и не болей. Пока. Тёма, Олег»

Костя улыбнулся. Письмо читал Максим, но Костя слышал Тёму, как будто тот говорил его голосом… Да так оно и было. 

– Он хороший парень, твой Тёма, – неожиданно грустно сказал Максим. – Я бы тоже хотел с таким подружиться… 

– А я всегда хотел дружить с тобой, – неожиданно для самого себя брякнул Костя. И почти не удивился, когда Максим молча придвинулся к нему, прислонился боком и обнял за плечо. 

Костя протянул руку, взял предпоследнее письмо и протянул Максиму. 

– Читай, – попросил он и закрыл глаза. 

«Привет, Костя! А я знаю, что у тебя скоро день рождения! Мы с Олегом приготовили тебе подарок. У нас всё хорошо. Паша ушёл на дембель, а меня назначили командиром взвода вместо него. Так что теперь у нас с Олегом стало меньше времени, чтобы проводить его вместе. Но зато он стал больше рисовать. Олег хочет поступить после армии в художественное училище. Как ты думаешь, у него получится? Пока. Артём, Олег» 

Костя поймал себя на мысли, что он искренне желает незнакомому пацану удачи в поступлении в художественное училище, и сам этому удивился. А потом подумал, что вот она – настоящая жизнь, которая прошла мимо него стороной: дружба, служба, учёба там, где тебе хочется, а не куда попал по воле случая… 

Они с Максимом одновременно протянули руки к последнему письму и нечаянно соприкоснулись пальцами. Костя поймал Максима за ладонь, которую тот уже почти отдёрнул, и крепко сжал. 

– Давай вместе, – запинаясь, предложил он. Максим охотно кивнул, и они оба начали читать последнее Тёмкино письмо каждый про себя, чуть не соприкасаясь головами. 

«Здравствуй, Костя!»  – писал Артём. – «С днём рожденья! Мы с Олегом желаем тебе всего самого хорошего, чтобы сбылись твои мечты, и ты был здоров. У нас есть для тебя подарок. Не знаю, понравится он тебе или нет. Но ты нас сильно не ругай, если что, ладно? У нас всё хорошо. Пока. Артём, Олег»

Максим пошарил в конверте, вытащил сложенный втрое лист бумаги и развернул его. Костя посмотрел на него – и почувствовал, как перехватило дыхание. 

Это был рисунок карандашом на весь лист, чёткий и подробный, как фотография. Художник не поленился прорисовать каждую веточку и листик на берёзке, каждую иголочку и шишку на сосне. Даже семейка опят на старом трухлявом пне смотрелась весело и задорно.

На фоне обрыва над рекой у большого треугольного камня в обнимку стояли трое парней в военной форме. Сверху над ними по небу летела какая-то птица – то ли цапля, то ли выпь. Может быть, та же самая.

Того, кто посередине, Костя узнал сразу. Тёмочка вытянулся и превратился из лопоухого большеглазого мальчишки в статного и красивого юношу. Только взгляд у него остался всё тот же: доверчивый, чуть стеснительный и немного насмешливый. 

Рядом с ним справа стоял невысокий коренастый парень с неулыбчивым лицом. Он отставил одну ногу назад и обнимал Артёма за пояс. Наверное, это Олег, сообразил Костя. Но не стал к нему приглядываться.

А вот на третьего парня он посмотрел в последнюю очередь и даже чуток покраснел. Конечно, Тёмочка его слегка приукрасил своими рассказами… Костя, нарисованный Олегом, был из всех троих самым высоким, самым крепким, вообще – самым-самым. Только как Олег додумался приклеить ему такую двусмысленную улыбку и манерно отвести одну ладонь в сторону, словно то ли приветствуя, то ли махнув на что-то рукой? 

– Здорово, – от всей души похвалил Максим, жадно впившись взглядом в рисунок. – Ты прямо как настоящий… 

Костя даже немного обиделся: неужели он и впрямь до сих пор выглядит именно так? Но потом понял, что зря придирается. Олег и вправду настоящий художник, он сумел передать самое главное: все трое ребят на его рисунке были настоящими друзьями, и было ясно, что этот момент останется в их памяти на всю жизнь. 

– Напиши ему, – чуточку грустно сказал Максим. – Он ждёт.

Костя снова кивнул и немножко скомканно ответил:

– Я тоже ждал. Сидел и ждал поезда, чтобы закончилась эта дурацкая жизнь… Потому что забыл про всех, кто меня любит и кому я нужен. 

Он посмотрел в глаза Максиму и продолжил:

– Но на самом деле, Макс, я ждал тебя, – проговорил он уже почти спокойно. –   Только я об этом не знал. Если бы не ты, меня бы уже не было. И Тёма писал бы мне зря… И не сидели бы мы с тобой сейчас и здесь, и не читали эти письма. Это всё только благодаря тебе, Макс. 

Максим смущённо покраснел:

–  Да я ничего такого особенного и не сделал, – проговорил он. 

–  А и не надо ничего особенного, – живо ответил Костя. – Достаточно того, что ты есть. Если бы не ты, я бы всё равно пропал, не сегодня, так завтра. Я этого никогда не забуду. 

Максим протянул ему рисунок и отвернулся, глядя в окно. Костя отложил лист в сторону, мягко высвободился и, подтянув ноги к животу, прилёг головой к нему на колени. Бочком, чуть не упираясь лицом ему в живот. 

– И что ты будешь делать дальше, Кот? – спокойно поинтересовался Максим. Он не дёрнулся, не отодвинулся, наоборот – даже слегка расслабил ноги, чтобы Косте было удобнее. 

– Жить, – глухо ответил Костя. – Работать. Постараюсь больше не попадать в дурацкие истории… Хватит с меня. 

– Вернëшься в институт? – осторожно поинтересовался Максим.

– Не знаю, – пробормотал Костя. – Вряд ли… Не моë это, правда. 

Максим кивнул и неуверенно спросил:

– Семья, дети… 

Костя вздохнул и перевернулся на спину. Теперь он смотрел на Макса снизу вверх,прямо глаза в глаза, и ему совсем не хотелось лгать и выкручиваться. «Будь, что будет!» – решил Костя и честно ответил:

 – Нет, Макс, это всё не про меня. Я вообще не по девочкам. 

Максим вздрогнул, открыл рот и прикрыл его ладошкой. 

 – Ох, Костя, ну ты и влип!  – с лëгким испугом и жалостью проговорил он. 

Костя прикрыл глаза и замер, ожидая продолжения. Вряд ли Макс прямо сейчас скинет его с колен и выставит из дому. Да, может быть, попросит больше его не трогать и спать отдельно, так к этому Костя с самого начала был готов… Но лучше сразу признаться, чем притворяться и прятаться. Ведь всё равно, рано или поздно Максим догадается – и получится так, что Костя его обманул. А Макс такого не заслужил, честное слово! 

 – Ты без этого никак не можешь? – чуть ли не жалобно спросил Максим. 

Костя, не открывая глаз, помотал головой, чуть не ударяясь об его колени, и сипло выдавил: «Нет!»  Он с удивлением почувствовал, как рука Максима осторожно коснулась его щеки – и открыл глаза.

–  Ладно, – сказал Макс, не отводя глаз, кусая губы и растерянно глядя на него. 

–  Не бойся, – сказал Макс и  погладил его по голове, как маленького. 

–  Ты для меня всё тот же, Кот, – сказал Макс и провëл ладошкой ему по плечу, на котором синела кошачья морда. – Ничего не изменилось. 

Костя всхлипнул, схватил его руку и прижал к своей груди. Сердце билось так, словно хотело разлететься в мелкие осколки. Макс не сопротивлялся, даже не шевельнулся, только задумчиво смотрел на Костю, не отводя глаз. 

– Не прогоняй меня, – тихо попросил Костя. – Я не буду к тебе лезть, обещаю. Я не стану сидеть у тебя на шее, пойду работать. Я тебе во всëм помогать буду, и по хозяйству, и вообще… Ты же сам говорил, что со мной тебе ничего не страшно! А мне сегодня бывший сосед сказал, что раз уж мы одни остались, так и жили бы вместе. Так легче…

– Ты кого сейчас уговариваешь – меня или себя? – чуть насмешливо спросил Максим. И положил вторую свою руку поверх Костиной. 

«Не знаю,» – шëпотом пробормотал Костя. Он действительно не знал, ни что дальше делать, ни чего не делать. Всë, что ему хотелось – просто лежать вот так на коленях у Макса, глядя в его зелёные глаза. И за это он готов был хоть горы свернуть, хоть башку об стенку разбить… 

– Значит, так, Кот, – начал Максим. – Живи у меня сколько хочешь, хоть всю жизнь. Сам найдёшь себе работу – хорошо, а нет – так придумаем что-нибудь вместе. Если вахочешь поступить куда-нибудь, то я тебе помогу подготовиться…  Нет, правда, Кот, не спорь, у тебя же голова светлая, тебе учиться надо! 

Костя смотрел на Максима и не верил своим глазам и ушам. Перед ним сейчас был всё тот же двадцатилетний парень Макс, знакомый до каждой чёрточки, до мелкого шрамика на губе…  А говорил он такое, чего Костя никогда в жизни не слышал ни от кого – ни от чужих, ни от близких. 

– Только прости, Кот, но мальчиков твоих мне не надо, – спокойно сказал Максим. – Я понимаю, что рано или поздно тебе захочется…  Если ты надумаешь уйти, то держать тебя я не буду. Но если ты останешься со мной… 

Макс замолчал, точно подбирая слова или даже не зная сам, что сейчас скажет. Костя замер, стараясь не мешать. Он понимал, что Макс сейчас будто несёт в руках стопку стеклянных бокалов, которая качается из стороны в сторону и грозит разлететься по полу ворохом острых осколков, по которым дальше придётся идти босиком, раздирая ступни в кровь…  И Костя ничем не мог ему помочь: ни принять от него этот груз, ни подхватить на полпути, потому что Макс должен был сделать это сам. 

Сам для себя. 

Костя словно видел наяву в его глазах маленькую чёрную рюмочку с надтреснутым зигзагом краем. Которую наклеивают рядом с надписью: «Осторожно, хрупкое!» И пусть это на самом деле были всего лишь зрачки с бликом от лампы. 

–  Если ты остаëшься со мной…– неуверенно повторил Максим и снова провëл рукой по кошачьей морде на Костином плече. 

Костя шмыгнул носом и отвернулся. Он больше не мог смотреть на то, как Макс глядит на  него с жалостью и отчаянием, и продолжает поглаживать по плечу, словно стараясь утешить, как маленького. 

–  Кот, –  позвал Макс. Костя повернулся к нему и глянул исподлобья. Макс, похоже, тоже не смотрел на него всë это время, и даже не улыбался. 

«Не тяни, пожалуйста!» – взмолился Костя про себя.– «Скажи хоть что-нибудь, не молчи…Не волнуйся, я ко всему готов. Наверное. Не знаю. Скажи сам.»

Макс снова посмотрел Косте в глаза и решительно закончил:

– … то твоим мальчиком хочу быть я. Только я и никто другой. Ты согласен, Кот?

У Кости запершило в горле, и он едва смог выдавить: «Да!» Но вышло опять дурацкое сиплое мяуканье… Тогда он откашлялся, обхватил Макса обеими руками за пояс, уткнулся лицом в его живот и чуть ли не закричал:

– Да! Всеми четырьмя лапами – да! 

И услышал, как Максим с облегчением засмеялся. 

2002