Александр Хоц
Привлечь любовь пространства
Объятия – это способ сообщить телу, что оно существует не зря. В общем-то, любой тактильный контакт – это подтверждение места в мире. Каждое объятие как бы говорит: твоё тело существует, это место занято тобой, а не кем-нибудь другим. Твоя плотность и телесность – знак того, что ты живёшь и кому-то интересен.
Говоря словами Бахтина, объятие – это “алиби-в-бытии”. Подтверждение твоей материальности.
Чтобы дальше не вдаваться в метафизику телесности, могу сказать, что я, пожалуй, помню все свои объятия, начиная с Москвы, транзитом через Тбилиси – и до нынешнего Пульса (с символически-телесным названием). Не так уж много подтверждений своего существования. Но каждое было событием.
Возможно, терапевт назвал бы это состояние “тактильным голодом”. Проще говоря, я совсем не представляю, как можно держать человека за руку – и даже делать это каждый день. О браке я не говорю, это совершенная фантастика в тактильном отношении. Похоже, что в “меньшинствах” я тоже в меньшинстве.
Иногда мне кажется, что я теряю плотность, становлюсь прозрачным и невидимым. Наверное, поэтому никто не держит меня за руку. Где рука у невидимок – неизвестно. (В “Комнате Джованни” мой альтер-эго попадал в разряд “невидимых”). В состоянии ничейности есть своя отчаянная радость, потому что не зависишь от других. Сам себе – и тело, и объятие. Можно даже подержать себя за руку, вспоминая Уайльда: “Любовь к себе – это роман, который длится всю жизнь”.
Можно жить и прошлыми объятиями, воскрешая в памяти моменты своего существования. Вот же фотосессия в Тбилиси: твоё тело в красно-синем свете, вот оно мерцает за стеклом гостиничного душа, словно призрак. (Мастерство фотографа: близость без интима). Или это кто-то посторонний, а не я? Он привлёк к себе любовь пространства, – а я так больше не умею.
Иногда герои на экране кажутся телеснее реальности, – они могут то, чего я не умею – держаться за руки и даже целоваться. Жизнь сгущается вокруг любимых персонажей и утекает куда-то за экран, – туда, где плотность плоти, краски жизни – на своих местах.
А я пока возьму альбом с “голубым” Пикассо, открою на фигурке с абсентом на столе – и позавидую умению обнимать самого себя.
Говоря словами Бахтина, объятие – это “алиби-в-бытии”. Подтверждение твоей материальности.
Чтобы дальше не вдаваться в метафизику телесности, могу сказать, что я, пожалуй, помню все свои объятия, начиная с Москвы, транзитом через Тбилиси – и до нынешнего Пульса (с символически-телесным названием). Не так уж много подтверждений своего существования. Но каждое было событием.
Возможно, терапевт назвал бы это состояние “тактильным голодом”. Проще говоря, я совсем не представляю, как можно держать человека за руку – и даже делать это каждый день. О браке я не говорю, это совершенная фантастика в тактильном отношении. Похоже, что в “меньшинствах” я тоже в меньшинстве.
Иногда мне кажется, что я теряю плотность, становлюсь прозрачным и невидимым. Наверное, поэтому никто не держит меня за руку. Где рука у невидимок – неизвестно. (В “Комнате Джованни” мой альтер-эго попадал в разряд “невидимых”). В состоянии ничейности есть своя отчаянная радость, потому что не зависишь от других. Сам себе – и тело, и объятие. Можно даже подержать себя за руку, вспоминая Уайльда: “Любовь к себе – это роман, который длится всю жизнь”.
Можно жить и прошлыми объятиями, воскрешая в памяти моменты своего существования. Вот же фотосессия в Тбилиси: твоё тело в красно-синем свете, вот оно мерцает за стеклом гостиничного душа, словно призрак. (Мастерство фотографа: близость без интима). Или это кто-то посторонний, а не я? Он привлёк к себе любовь пространства, – а я так больше не умею.
Иногда герои на экране кажутся телеснее реальности, – они могут то, чего я не умею – держаться за руки и даже целоваться. Жизнь сгущается вокруг любимых персонажей и утекает куда-то за экран, – туда, где плотность плоти, краски жизни – на своих местах.
А я пока возьму альбом с “голубым” Пикассо, открою на фигурке с абсентом на столе – и позавидую умению обнимать самого себя.
2 комментария