Любовь зла

Любовь зла[1]

Я, извиняюсь, инспектор полиции, а по-простому, по-прежнему если — мент. Чем и горжусь, конечно. Главное — выгодно! Бумер казенный — мой, вольва — обратно моя. Квартирку отделал — мама до сих пор плачет, проснувшись: не верит своим глазам.
 
Ну, а личная жизнь если — любая мочалка к услугам, можно несколько этих зараз — скопом ЗАРАЗ! Особенно, которая Мартышка (Марта, то есть), бандерша. Жирнюга степенная, сисястая, жопастая — уважаю таких! Скажешь ей: «Под стол!» — пыхтит, а лезет. Скажешь: «На стол!» — пыхтит, а обратно, карабкается. Скомандуешь: рачком! Плиз. Бросишь ей: жопу лижи, пока я по телефону тут… Да запросто! (Разные ведь мысли на службе в башку приходят). Она — самый прикол! — аж пердит от натуги, старается. Как с танком работаешь. (Я срочную в танковых проходил). И всегда, умница, скажет, когда с ней без гандона стремак.
 
Это в нашем деле самое ценное.
 
Но я не про Мартыху, а про Петушкова нашего рассказать хочу. Фамилия для мента — ясно, тоже стремак. И такой сам он тихий-русый, глазки синие-синие, и скромный, как девка, тож. На «субботники» наши не ходит, в бардак к Мартыхе не ездиит. Чисто невеста сам!
 
Ясен пень, не могу я такого симпотного корешка в беде оставить: девственность его не так, так этак порву! Иной раз захожу— и сразу хером ему об стол: чего маешься? Стыдишься чего, подлец?! Или задумался? Или стесняешься? Не дрейфь, ты ж Власть как-никак! Куда хочешь, в какую именно хочешь-то?..
 
Правды от него домогаюсь, как от подследственного. Однажды хер ему на погон положил заместо сержантской «сопли». Я ж со всей душой — а он за ствол сразу хвать! Тьфу, да не за мой ствол, в смысле, — за пушку. Нервный, дерганный. Так и я тоже на нервах весь.  Уж и не знаю, как с ним по-человечески.
 
Ну, думаю, я к тебе чисто как друг, а ты бандюгой, мля, смотришь, высклизнуть норовишь?!
 
Вышел я в коридор, позвал наших всех, кто в отделении находился: Тиху Матросова, Леху Лефортова, Крестова Петра, Колымцева да Магаданенко.
 
Ворвались к Петушкову кодлой всей, обезоружили гада, зафиксировали на стуле для допросов — стул железный, в пол ввинченный, хрен опрокинешься.
 
Я Мартыху вызвал срочняк. Она, умница, в красном белье примчалась, все поняла.
 
Встал я над Петушковым справа, опять свою «соплюху» кожаную ему на плечо выложил, Лефортов свою — на другое ему. Полный хренов сержант!
 
Петушков онемел, сука, не рыпнется, не трепыхнется. А Мартыха стриптиз начинает перед ним на столе. Жир на ней волнами так и катается, мохнатка в трусиках так и пышет, так и рвется наружу мокрым пятном. Ну, хер мой с плеча Петушкова дыбом, как удав, подымается, и у Лефортова та же, смотрю, диспозиция.
 
У Тихи Матросова, Крестова и Магаданенко штаны, ясно, коробом. И только Колымцев относительно ничего: он худышек предпочитает, особенно с ранцами. Мы его прикрываем всегда по дружбе, своих не сдаем, но я сто раз ему талдычил уже: ты ее,  к о т о р у ю,  после-то замочи, а то вой подымет, если на улице узнает. Мне тя уж отмазывать-то в ломы. А Колымцев: типа, рука не подымается.
 
Вот человек: хер у него подымается, а рука, ёксель, — нет! Чистоплюй хренов, ты где работаешь-то?! Может, ты и вовсе шпиён? Наше всё отделение журналюгам за бабки сдать норовишь?
 
Он виновато моргает, душой мается, а исправиться — видно, кишка тонка.
 
Пидарас, ё-моё!
 
Я:
 
— Давай, Мартых, пошустрей! Хорош уже трусняком промокаться тут!
 
— Долой их! — рявкнул и Лефортов Леха. (Обожаю его, амбала мордатого! Только он ссытся во сне, если с ним на всю ночь завалишься. Зато подсохнет когда, так по утрянке минетик с сольцой отстрочишь с похмелюги — самое то оно! Очень рекомендую).
 
Тут Магаданенко, самый из нас основательный, блин, хохол — хлоп Мартыху на весь стол, как скатерть, можно сказать, и влез на нее/в нее, в основное для баб отверстие. Считаю, опрометчиво, необдуманно поступил тогда сержант Магаданенко: лучше б он ей в жопу вогнал, посадил ее на себя, а шахну предоставил по-братски какому-нибудь по службе товарищу. Например, Крестову-ефрейтору, человеку молодому и еще в нашем деле стеснительному. А Матросов уж в пасть, будучи под банкой тогда: с женой разводился. А Колымцев пускай свой ранец дерет, извращ хренов.
 
Магаданенко не учел, что пузо у него, у Магаданенко, сильно круглое и застит подход к другому (основному в Мартыхе как бабе) отверстию. Так что Крестову Петру пришлось освоить в тот день минет, но пока только на женщине.
 
Крестов с Матросовым Тихой стали шпилить Мартыху в пасть очень борзо, любо-дорого было нам с Лефортовым посмотреть да и в уши Петушкову свои-то вставить, чтобы лохами праздными не торчать возле такого клевого порева. Полагаю, и Крестову даже б понравилось про минет, пусть пока только с женщиной, если б Матросов в это время не стал блевать, будучи в полуразводе, как я уже отмечал. Это бы ничего (с кем не бывает), но Мартыха захлебнулась блевотными массами Тихона и выхаркнула оба хера из пасти, смертельно обидев этим Крестова — раз, и спровоцировав Матросова (который был не в себе, ибо находился в полуразводе) присунуть половой орган (он же член) в пупок Магаданенко, так как это было единственное на тот момент доступное для него в помещенье отверстие.
 
Что Тихой Матросовым и было сделано вопреки жестким возражениям и матерным доводам со стороны Магаданенко.
 
Но Матросов продолжил с сексуальными целями допекать пупок Магаданенко, причем самого сержанта еще стал и по роже лупасить, называя его Маринкою. (Маринка — полубывшая кошелка Матросова). При этом Тиха обзывал сержанта Магаданенко «Сучарой Позорной», «Простипомой Гнойной», «Кошкой Блатной Драной» и другими женскими именами, что для Магаданенко не всегда справедливо еще пока.
 
Разгоралась ссора между отважными нашими кадрами, но мы с Лефортовым проморгали ее, потому что сами лизались, как заведенные, над макушкой у Петушкова, этого гада ползучего, для воспитания которого я все ведь и затевал! Петушков же и далее проявил несознательность. Вместо того, чтобы обратить наше внимание на закипавшую драку по половому поводу и вопросу, он шептал чёй-то гундосое. И я тут, будучи все ж начальник, услышал, чё. Он шептал:
 
— Вещдоки слониха все жопой покоцала!..
 
— Ниче, — ответил Леха Лефортов, — новые нарисуем, какие там подходящие!
 
С этими словами он вставил свой хрен (член) в ухо Петушкову и осторожно стал там вращать, как будто дверь открывал: Леха всю юность на сейфах тренировался.
 
Я, не будь лох, тоже хотел стажером Петушковым интимно воспользоваться чисто в целях его, козла, воспитания, но тут ко мне пристал гад Колымцев: надень да надень, трищ начальник, ранец, мля! Я ответил в сердцах и матерных выражениях, чтобы он на Петушкова вон лучше б надел. Но Колымцев возразил, что у Петушкова не та, не подходящая для души его, Колымцева, телесная конституция. (Льстил, подлец!)
 
Я разрешил, будучи зам. начальника здесь и за отношения в коллективе ответственным.
 
Колымцев надел на меня сиреневый ранец с плюшевым желтым зайчиком и стал языком обильно увлажнять мой задний проход, готовя свой извращев приход.
 
Это отвлекло меня, но после я все же вернулся к Петушкову и ввел ему в ухо член (он же хрен, он же орган), надеясь этим его как-то раскрепостить. К сожалению, Петушков был еще одет в брюках и ноги под столом, так что мне не было видно, возбуждаем ли мы его, либо он, свинина неблагодарная, о вещдоках все еще душою скорбит и нас будто не замечает.
 
Это и натолкнуло меня на ту роковую мысль, что хорошо бы Петушкову в задний проход (в жопу) вставить чё-нить реально ощутительное — к примеру, бутылку или ведро. Иначе до души его просто не достучишься.
 
Однако в этот момент сержант Магаданенко лягнул ефрейтора Крестова Петра в хер и м*де (он же пах), отчего Крестов Петр согнулся и начал на сторону заваливаться.
 
Видя, что товарища его, сука, бьют и, может, даже калечат, Тиха Матросов (будучи пьян по личным обстоятельствам) с криком: «Ты как с мужиком обращаешься, Проститутка?! Шизды вломлю, Сучара Позорная! Вот тебе, вот тебе!» стал лупить сержанта Магаданенко по животу включенным электрическим чайником. При этом Матросов пытался ввести свой член (он же хрен) Магаданенко в пасть не любяще, как обычно нам всем, а с целью унизить сержанта и оскорбить этим действием его человеческое и половое достоинство.
 
От побоев Магаданенко кончил.
 
Или ему понравилось.
 
Кончая, Магаданенко стал громко материться и всяко радоваться, и так дрыгаться, что он сбросил с себя Тиху Матросова, который боднул опять же в пах (он же хер) Крестова Петра, отчего тот упал и пополз, извиваясь, к двери.
 
— Я — мангуст! — закричал Матросов и сиганул на Крестова Петра, и стал грызть ему оковалок, а Петр только ныл уныло и продолжал ползти к двери, будто не понимая, откуда в нем эта боль.
 
Магаданенко, между тем, приступил к гражданке Гулько М. Т. (она же Мартыха) в ротовое ее половое отверстие, чтобы, сука, почистила от говнища его трудившийся агрегат, а заодно, может, и вафелькой ее угостит. Чем (свободной шахной гражданки М. Т. Гулько) воспользовался Леха Лефортов, взгромоздясь с ногами тоже на стол и начав работать в женщине с мрачною интенсивностью и даже какою-то ожесточенною любознательностью. Отчего гражданка Гулько, давимая также и Магаданенко в самую ее млядскую глотку, выла глухо, но настойчиво, как пылесос. Чем и возбудила меня до того, что я, забыв, где мы и что воспитываем Петушкова, а вовсе не для себя стараемся, и что Колымцев тоже сейчас во мне, в ранец как раз спускает, — хотел рвануть в жопу Лехину, прыгавшую перед моей мордой просто ну зашибись.
 
Однако мое намерение пришлось отложить в сторону, потому что Крестов с Матросовым на горбу выполз уже за дверь и напугал видом своим и стонами техничку Муходар Караизжогину, которая тут же и родила. Крики ее, а также затем и ее младенчика были такой интенсивности, что Лефортов, все еще работая собой в гражданке Гулько М. Т. , не мог меня даже расслышать, мои увещевания и уговоры, чтоб он поднял, сволочь бесперебойная, повыше, повыше свою работящую красиво потную сахарницу.
 
В этот момент к нам ввалился пьяный в дым майор Сглуздов Ерофей Таджимурузович, наш начальник, и с ходу заполнил намеченное мной для себя в человеке Лехе отверстие. После, кончив в гражданку Мартыху Гулько, он объявил всем нам громко, так, чтобы и младенчик за дверью слышал, что его переводят в Москву с повышением, а на его место с повышением же, назначаюсь конкретно я, Махтумкули Иванович Предоплатов, 2032 года рождения.
 
Ясное дело, на радостях мы на время забыли о сексе и крепко выпили все, включая и новорожденного, за мою новую звездочку.
 
Что же касаемо до заявы гражданки Гулько, лярвы известнейшей, что теперь она ждет мальца от Лехи Лефортова и просит на алименты, то это параша полная, Леха только в жопу умеет кончать; в остальные разъемы, если это не мебель, а человек, он только трахается. А что мы после сбили КАМаз, поехав на нашем бумере к Сглуздову на шашлыки отмечать его перевод, и КАМаз сшиб колонну машин, отправлявшихся на юг на учения и другие военные обстоятельства образа действия, а также двенадцать граждан на остановке, то это было как раз, не отрицаю: стряслось. Но виной всему неопытность пострадавших военных водителей, лохов и салаг ваще, и нерасторопность, небдительность все еще мирная наших граждан, которых нам пока воспитывать и воспитывать в духе всенародного строительства чего-нибудь и где-нибудь, для кого-нибудь очень, ну уж очень хорошего.
 
Начальник УФ=ВРоД-ОБОИХ-С/С/СР-ЗЛО № 2022 Предоплатов М. И.
 
14.07.2015