По волнам голубого Дуная

1.
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моего летнего отдыха раздался звонок боевой подруги Фирки. А Фира нынче пашет на ниве ландшафтного дизайна. Пашет не то слово. Выдала пулемётными очередями, как наняла дюжину узбеков, которые выкорчевали вишнёвый сад и засадили участок банкира ромашками. К тому же перепутала саженцы, и на клумбе вместо сирени заколосилась бузина. А вместо пруда случилось болотце – рай для комаров. Теперь Фира не знала, куда прятаться от буржуя. В момент перезарядки пулемёта я успела предложить ей исчезнуть на время за кордоном. Фира взяла задумчивую паузу. 
 
Я прикинула, что в июльскую жару ехать на юга совсем не катит, а на северах будут сплошной дождь и размазня, так что не удастся выгулять весь летний ассортимент бутиков с их аксессуарами и фрагментами. Долго рылась в умеренных широтах, пока не наткнулась на тур по Венгрии с заездом в Австрию.
 
– Фирка, а как тебе Австро-Венгрия?
– Это где-то возле Турции? – Не преминула блеснуть географической статью. – Нет-нет-нет! Турчатами я сыта, не мой size. К тому же, после того, как я нахлебалась солёной воды в Мёртвом море, на пляжи больше ни ногой! – Мой телефон при этом содрогнулся от грохота топнувшей фиркиной ножки.
 
– Фира, там нету моря, лишь голубой Дунай. «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок. К цветку цветок сплетай венок, пусть будет красив он и ярок». Фира, мы там такой венок сплетём из мадьяр и австрияк, такого себе надарим, что твои подельницы задохнутся от зависти, – я знала, в какое слабое место надо бить.
 
2.
По прилёте в Будапешт нашу группу расселили в отель 4*. Так себе отельчик. Ни тебе бассейна, где бы выгулять новый купальник, ни холла с променадом для наших прикидов. На шведском столе сплошные лечи с гуляшами и блинчики с абрикосовым джемом, от которых до сих пор с души воротит.
 
– Зина, нас обманули! На четыре звезды этот караван-сарай не тянет. Давай напишем претензию и потребуем компенсацию. 
 
В этот момент в ресторацию вошёл гарсончик, неся поднос с фруктами. Был он поджар и мадьярист. Губищи наши, не сговариваясь, отвисли. Появился аппетит. Фирка немедленно полезла в сумочку за пудреницей и помадой. 
 
– Ну вот тебе и четвёртая звездочка этого отеля, – заметила я и типа случайно уронила на пол карту Visa. 
 
Официантик, держа на левой руке поднос, присел и правой поднял карточку. 
 
– Please, missis.
 
Ах, какие белые зубки в тон белоснежной сорочке, ах эти волосатые запястья холёных ручек! Только взгляд отсутствующий. Вот всю жизнь так не везёт! Как в моём вкусе касатик, так гейчик. Ненавижу гейропу!
 
– Miss… Thank you very much, пупсик…
 
Фирка утухла, помада и пудреница утонули в сумке.
 
3.
Пока нас возили из Пешта в Буду и обратно, тёк себе Дунай и вокруг звучала мадьярская речь. Обожаю венгерский язык, потому что ни хрена не понятно и можно не отвлекаться на глупости. Он звучит как музыка, как какие-нибудь Omega, Lokomotiv GT или Scorpio. Впрочем, оперетки Кальмана тоже вполне в духе вальяжного Будапешта.
 
Фира, как всегда, баловалась фотокамерой смартфона и заставляла снимать её в непотребных позах на фоне достопримечательностей. Главное ведь не увидеть, а чтобы подруги увидели, что именно она видела. «Фира с задранной юбкой на фоне парламента», «Фира раком в Королевском замке», «Счастливая Фира на катере плывёт по Дунаю, положив потную щеку на плечо прыщавого юнги». Фотки она отправляла подругам выборочно, а своей дочке – все, «для альбома». Интровертная дочь всё чётко раскладывала по папкам, попутно педантично обрезая мамашкины сальности и скабрезности.
 
Её половозрелая внебрачная дочь пылилась в библиотеке, где писала диссер о том, на какие полки какие книжки ставить и как бороться с молью и книжными червями. А после непосильного труда девица предавалась упоенному треньканью на укулюлях. Укулеле – это махонькая четырёхструнная гитарка для тех, у кого всего четыре пальца и нет слуха, ну такая балалайка для коренных этносов. Этих укулюлей дщерь накупила с дюжину, украсив ими светлицу как иконами, и ежевечерне доставала матерь двумя тоскливыми аккордами туземных камланий. 
 
Гулять с Фиркой по главной улице Ваци было невозможно. Каждые десять метров она вставала в позу роковой женщины и совершала оборот в 180º, провожая алкающим взглядом встречных и поперечных мужчин. По правде говоря, я тоже иногда стопорилась при виде загорелых юношеских ножек, покрытых нежным пушком.
 
Когда назавтра мы заехали на несколько часов в кукольный городок Дьёр, гидесса Катерина (а то мы не знали, что на профжаргоне всех их называют катями) распахнула красный зонт, на который велела ориентироваться, чтобы не отстать от группы. Но разве ж такой номер пройдёт с Фиркой? Она втиснулась в самый узкий переулок средневековья, раздвигая стены, и потребовала фото, много фоток. Пока гримасничала перед камерой, красный зонтик скрылся с горизонта, и оставшееся до отправления время мы потратили на поиск нашей группы. Нашли у какого-то собора, где катю слушала одна почтенная старушка, а два десятка руссо туристо разбежались по окрестным пивнухам.
 
4.
К вечеру автобус прикатил в Вену. При поселении в гостиницу я, увидев сексуально набухшие Фиркины глаза и её нетерпеливые почёсы промежности, доплатила за отдельный номер – дабы не стать свидетелем полового падения подруги. Она явно была настроена не на вальсы Штрауса и менуэты Моцарта.
 
Ужин в ресторане прошёл относительно спокойно. Фира даже сидя ухитрялась смотреть свысока на гарсонов, являя собой вершину пищевой цепочки, прошедшую тщательный естественный отбор. Однако на дижестив она затребовала шнапс, много шнапса. После чего испытанным методом стрельбы глазами закинула с нашего стола десяток удочек. Вскоре попавшиеся на крючки жертвы стали присылать подарочные бокалы. Поскольку контингент был 60+, я уползла в номер на заслуженный отдых.
 
Назавтра Фира была с кислой мордой постсексуального опустошения и стеклянным взглядом школьницы, разочаровавшейся в любви. 
 
– Ну как улов?
– Ой, мать, не спрашивай. Сплошные ерши да пескарики, если не сказать, мойва.
– Австрийцы хоть?
– Если бы! Трое турками оказались, плюс один араб недоделанный. Не мой size. 
 
5.
После завтрака дама с красным зонтиком повезла нас по дворцам и прочим музеям, где привычно предалась разнузданному вранью. Но главным её козырем было знание административного деления города: 
 
– Внимание, сейчас мы переезжаем из 19-го района в 21-й…
– Повторите, пожалуйста, я записываю, – съехидничала Фира.
– Как-то мы 20-й проскочили, я даже не заметила, – поддержала я подругу.
 
Но самым интересным рассказом кати была история её замужества за австрийцем. Тот оказался закомплексованным геем из католической семейки, и жена была нужна ему для родительского наследства. А как только надобность в «бороде» отпала, он с ней развёлся, предварительно заключив кабальный брачный договор, нюансы которого на немецком учительница из кубанской станицы так и не осилила. Катя осталась без жилья и содержания. Пришлось выучить кое-как проклятые экскурсии и зарабатывать на жизнь красным зонтиком. Печальную историю Фирка слушала с живым интересом и сочувственно, из женской солидарности, перебивая несколько раз громкими возгласами, самым подцензурным из которых был «ну и пидор!» Их дружба полилась не то что рекой, но мутной струйкой.
 
Почувствовав расположение клиентки, катя отвела нас в сторонку и предложила сводить вечером в женский стриптиз-клуб. Думаете, Фиру надо было долго уговаривать? Условием была оплата входного билета для кати включительно. Я согласилась сопровождать подругу на тех же условиях. А что, на бузине с комарами для банкира разжилась, так плати!
 
6.
После ужина мы перемерили каждая свой чемодан и навели боевой раскрас. Клубешник оказался на той же улице, что наш отель, в цокольном этаже. К началу мы опоздали, поэтому столик нам достался на галёрке. Вокруг был полумрак, мерцали только перья и меха, бисер и фальшивые брильянты. Контингент – от бальзаковского до возраста дожития. 
 
Сходу начался развод с дорогим шампанским. Башляла Фирка. Катя достала из сумочки фляжку с омерзительно пахнущим шнапсом, который пыталась нам подлить в шампань, мы не поддались. 
 
На сцене выходы гоу-гоу перемежались сольными номерами. Мальчики были не первый сорт: доминировали вышедшие на пенсию бразильские мулаты, которые хотя бы чувствовали ритм. А что до белых качков с усталой натянутой улыбкой и с явной ватой в плавках, то лучше бы стояли у шеста и мацали себе разные места.
 
Фирка с Катей рванули к сцене и приплясывали, поглаживая свои выпуклости. Это было некое телесное караоке: тетки, подражая танцорам, с опозданием задирали конечности не в такт музыки. Фира умудрилась засунуть в плавки одного мулата венгерские форинты, о которых потом до конца вояжа бурно сожалела. Опоенной шнапсом Катьке удалось забраться на сцену, откуда ее охранники аккуратно вынесли в зал под аккомпанемент трехэтажного мата. Почуяв, что дело попахивает знакомством с местной полицией, я вытащила Фирку на улицу, вставила в ее кривые зубы сигарету и подзатыльниками направила в сторону отеля.
 
7.
– Милочка, ты должна взять менопаузу. Неужто не убедилась, что местные турки и арабы не лучше твоих таджиков? Утром у нас свободное время, и давай я свожу тебя к Худервассеру.
 
Фирка подумала, что я повезу ее на прием к австрийскому архитектору, где она вывалит из лифа все свое обаяние, и на этом сердце любвеобильной успокоилось.
 
Назавтра я поймала трамвай, и мы махнули к знаменитому мусороперерабатывающему заводу Худервассера. Заводик почти в центре города и вправду оказался чистеньким и экологически стерильненьким и ослепительно заиграл яркими красками в лучах венского солнца. Подруга не преминула на заборе написать помадой «Хуй дер вассер», чем обозначила свое присутствие и отношение к современной архитектуре.
 
После обеда нас повезли в какой-то монастырь, где монахи делали вино. Больше всего впечатлила лавка, в которой святые отцы торговали своим зельем и пепельницами с видами монастыря, на задней стенке которых отчетливо читалось «made in China». Запомнились их подобострастные улыбки и виноватые глаза. 
 
Потом нас завезли в курортный городишко Баден в предгорье Альп (не тот, который Баден-Баден в Германии). Несмотря на дивную югендштильную архитектуру, городишко запомнился лишь поеданием Фирой пяти штруделей с вишней и пломбиром, равно как остолбеневшим при этом официантом.
 
8.
Когда мы вернулись в Венгрию, нас угораздило в город Эгер, славный своей героической обороной от османского нашествия. В крепости была большая сцена, на которой перед туристами отплясывали девушки, имитирующие венгерских наложниц турецкого султана. Их ослепительные улыбки и лениво-похотливые телодвижения явно свидетельствовали, что в гареме они нашли свое женское счастье.
 
А Фира свое счастье обрела уже в окрестностях Эгера, в бассейне с минеральным источником. Она хорошо занырнула и ухватила за причинное место какого-то венгра, который, испугавшись, что она затянет его на дно, почти не сопротивлялся. Так Фира во всем блеске показала искусство подводного минета. Чем она там дышала, одному богу известно, но вылезла довольной и кулачком с поднятым большим пальцем показала окей. Вот же сучке повезло.
 
Последний день в Будапеште был дождливым, и мы решили заглянуть на часок в местный молл. А там оказалось море бутиков и кафешек. Фира не пропустила ни одной точки. 
 
– Ну надо же форинты потратить, – оправдывалась она, а потом шла в банк и покупала новые, которых якобы не хватало на очередную кофточку.
 
Вышли из молла мы, обвешанные сумками и пакетами, уже в темноту, когда выгоняли охранники. Глядя на Фирку, я брякнула:
 
– Такого счастливого, одухотворенного лица я не видела у тебя ни после архитектурных и природных красот, музеев и театров, ни после кино и прочитанных книг…
– Зина, не мешай мне веселиться!
– Вот тварь! А если я твоей дщери расскажу, как ты в Вене веселилась и какой пример дитяти подавала?!
 
Об этой фразе я, конечно, потом пожалела, потому что Фира надулась (хотя куда уж боле) и до конца вояжа сидела, поджав губы. Но тогда она нашлась, что ответить:
 
– Заткнись, ты, тварь дрожащая! Или я право не имею?
 
С тех пор мы не разговариваем. Ничего, переживу.