"Из какого сора..."

Как в советском детстве возникали музыкальные симпатии - понимаешь только со временем. Не помню, чтобы я фанател от советской эстрады, а тем более, российской. В школе меня, скорее, цепляла европейская эстрада романтического типа, которую я с нетерпением ждал на последней странице звукового альманаха "Кругозор".

Сальваторе Адамо (фото), Джо Дассен, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф, Мирей Матье. Не зная языка, я "вычитывал" содержание из интонации, голоса и характера самой музыки. Возможно, половина обаяния французской и бельгийской  эстрады заключалась в том, что, не зная текстов, я мог их домысливать, примеряя к своему настроению. Меланхоличные и чувственные мужчины (разумеется) были вне конкуренции.

В моём замкнутом геевском мире эстрада была нужна не для общения, танцев или дискотек, а для поиска того уникального голоса, который отвечал бы моему мироощущению. В музыке я искал отражение себя, потому что идентичность оставалась главной проблемой. В этом опыте было довольно много одиночества, поэтому я сразу влюблялся в мужчин, которые "звучали" со мной на одной волне. ("Tombe la nege.." - и я готов был раствориться в этом снегопаде, о котором пел неизвестный парень с "серебряным каким-то холодком" в голосе).

Фильм “Шербургские зонтики” (1964) с музыкой Мишеля Леграна околдовывал характером Гийома, который был далёк от мужского стереотипа, даже в образе автомеханика. И тема одиночества, меланхолический вокал влюблённого парня отзывался чем-то близким. Звезда никому не известного тогда Нино Кастельнуово светила для меня намного ярче, чем звезда Катрин Денёв. (О том, что это именно она я узнал намного позже, настолько женская часть истории оставляла меня равнодушным). 

В фильме “Пусть говорят”, который пользовался у советской публики бешеной популярностью в 1968 году, я угадывал в истории двух братьев тайный гей-сюжет, когда Рафаэль буквально признавался Мигелю в любви. (“Мой брат - не такой, как я, он весь - доброта и нежность”). Надо было видеть глаза героя в тот момент, когда он рассказывал женщине о своих чувствах к мужчине. Кажется, это был первый фильм на моей памяти, где однополая любовь (в широком смысле слова) становилась темой глубоких переживаний. Для меня фильм был пронизан гомоэротизмом.

В этом смысле, сексуальность была основой для возникновения симпатий, хотя тогда я этого, конечно, не понимал. Поэтому в эстраде мне импонировал Валерий Леонтьев (наверное сработал пресловутый гей-радар). "Исчезли солнечные дни и птицы улетели. И вот проводим мы одни неделю за неделей. Вдвоём с тобой, вдвоём с тобой, остались ты да я.." - Я не мог себе представить, что это "ты" - женского рода. Настолько депрессивно и меланхолично звучало "вдвоём с тобой". Здесь слышалась обречённость, которую я с трудом мог вообразить себе в любви между мужчиной и женщиной. Зато к любящим парням, лишённым будущего, она была очень приложима.

Иначе говоря, мой слух был настроен на поиски себя, - только на это откликалось сердце, порхали в животе бабочки и музыка крутилась в голове. Поэтому женская часть советской эстрады оставляла меня равнодушным. Впрочем, были исключения.

Прекрасная Елена Камбурова с характерной стрижкой, скорее, мальчик-паж, не вписывалась в "женский образ" (с его судьбой и "женской долей"). Знакомая тех лет называла её "мужеподобной" и в её словах слышалось осуждение, хотя именно это мне и импонировало. "Маленький принц" Камбуровой, казалось, "выходил навстречу" не исполнительнице, а самому Экзюпери. ("Выйдет навстречу мне Маленький принц"). Романс "Я ехал к вам" - это Пушкин в "женском" исполнении. В музыкальной магии её голоса гендер растворялся, как неважная деталь. 

С "женской судьбой" на советской эстраде у меня не было никаких пересечений, поэтому признанные "звёзды" вроде Сенчиной, Толкуновой, Ротару и Пугачёвой светили не для меня. Что-то застревало в голове, но, скорее, как "неотвязная мелодия". "Арлекино, арлекино.." и "Эй вы там, наверху.." - преследовали меня, как кошмар. Изгнать из головы эти фразы было невозможно. Музыкальные гвозди, забитые молотком в черепную коробку... Но интересными удачами казались точные "актёрские" зарисовки вроде "Настоящего полковника". Бердяев назвал бы эту тему "вечно бабьим в русской душе".

Кстати, тема "уголовника" в образе российского офицера сегодня звучит иначе.. "Личина" исчезла, а "полковник" с "уголовником" слились в единый образ. Уголовником-полковником сейчас не удивишь. Да и продавщица (воплощение глубинного народа) выглядит частью (если не базой) русского мира. Такая не откажется от кровавых барышей и "лады" за мужа на "сво".

Или "Младший лейтенант, мальчик молодой.." Ирины Аллегровой. Как точно была схвачена, угадана тоска по "сильному плечу" и, главное, “сильной руке”. То чувство “мления” перед армейской силой, о которой писал ещё Розанов в Первую мировую. Для меня Аллегрова или Пугачёва - символы своего времени, оставшиеся в той эпохе, потому что советская эстрада (так или иначе) была продолжением режима, его мягкой силой, которая помогала контролировать мир развлечений в советском обществе. Не случайно Пугачёва продвигала "Старые песни о главном”, которые были (как сейчас понятно) не столько постмодернистской игрой в далёкое прошлое, сколько шагом к реконструкции совка, формой ностальгии, выражением народных "чаяний". Тоска "звёзд" по эстетике советского времени (когда звёзды зажигались) оставили эту эстраду в брежневской эпохе, откуда она так и не смогла выбраться. 

В 2010 году, во время первых Московских гей-прайдов и выхода на улицу ЛГБТ-активистов с политическими требованиями (“За равные права без компромиссов!”) “примадонна” посоветовала геям “сидеть тихо” и спросила “чего вам еще не хватает”? Образ “гей-иконы”, откровенно выступившей на стороне гомофобного режима, для меня исчез именно тогда. Формула Мартина Нимёллера сработала и здесь: когда власть пришла за “звёздами” эстрады, за них некому было вступиться, - активизм в России был уже разгромлен.. Впрочем, это другая история..

Чем дальше от детства, тем лучше понимаешь собственное прошлое. Вспоминаешь первые влюблённости в мужчин, поиск образа того, с кем можно связать свою жизнь. И подростковое чувство потерянности. "Tombe la nege.. Падает снег, безразлично кружась. Этим вечером ты не придешь. И всё вокруг оделось в белый саван..." 

Музыка со вкусом снега на губах.. И кажется, мне снова лет пятнадцать..