Гений одной ночи

В метро воспитанный Лешка принципиально не садился никогда. А чего садиться, если все равно придется место уступать? Он по привычке удобно оперся о боковой поручень, и полез было за чтивом, но тут его взгляд упал на парня, стоящего напротив. Это был Лешкин бич – обращать внимание на красивых и фигуристых. Не на телок, как вроде бы полагалось, а на парней. Себе объяснял, что типа разглядывает модные шмотки – самому так одеваться было не по карману. А хотелось, конечно...

Этот стоял – взгляд сам тормозился: необычная внешность, яркая. На загорелом лице темные сросшиеся брови, а волосы совсем светлые, стрижка короткая, почти «под ноль». Татуировка на мускулистом плече прикольная: какой-то эльфийский узор. Прикид такой… супер-пупер, одни кроссовки серебристые на «столько нету» тыщ потянут. Фигура классная – Лешка каждое утро гантели в общаге тягал, но так и не накачал себе рельефных «кубиков», оставался жилистым и худощавым. Да разве же на столовском питании накачаешь? А еще, говорят, чтобы мускулы росли, анаболики нужны и эти... стероиды. А от них проблемы потом всякие, ну, – мужские. Пробовал на первом курсе в спортзал ходить, но бросил, когда один местный качок в раздевалке быдловато спросил его: «Чё уставился?!»

Бровастый стоял и читал книжку: на обложке было написано что-то алыми буквами, а под ними – торс голого мужика. Лешка украдкой пригляделся: «Гей-проза 2008». Ничего себе!

Нет, сказать, что Лешка в свои девятнадцать имел к геям какое-то отношение, никак нельзя, – чтобы он, да с парнем, да еще чего, бред какой-то! Ну, правда, целовался один раз. Но это было давно, еще в школе, на спор.

У них на потоке учился один такой, женственный, – вечный повод для всяких обидных шуточек. В насмешках Лешка особо не участвовал, даже в глубине души бедолагу жалел, но старался избегать, хотя тот был с ним вполне вежлив и приветлив. Даже слишком. Никто это чудо не уличал ни в каких таких «делах», разве что походка забавная: «пока-пока-покачивая бедрами под шляпой». И взгляд – долгий, вязкий какой-то, смущающий. Вроде в глаза смотрит, а чувство, что у тебя ширинка расстегнута. Неприятный взгляд. Нормальные пацаны так не смотрят. Само собой, держаться от таких надо подальше. А каких – таких? Внятно и не объяснить. Простота Лешкиного внутреннего устройства требовала, чтобы все было разложено по полочкам, без непоняток. Здесь, допустим, я и мои друзья, там – эти, странные, с вязкими взглядами. Вот только места для красивых парней в стройной системе не находилось. Во что их ни заворачивай, как ни запрятывай – торчат, мешают и так и норовят на голову бухнуться.

Лешке собственная внешность совсем не нравилась: худой, чернявый, смуглый. В детстве цыганенком звали. Но, видать, что-то было такое, если девчонки на него западали «на раз». Малость диковатый, конечно, и шрама на верхней губе стесняется, зато на гитаре играет классно, и поет задушевно. Есть такие ребята – им и делать ничего не надо, все равно всем нравятся.

Гулять и целоваться с одноклассницами он начал еще с четырнадцати лет, куда-то ж надо было деть этот… «юношеский гиперсексуализм». Стояло так, что в школе к доске иной раз было стыдно выйти, приходилось «пару» получать. Обидно, урок-то знал! Когда к окончанию школы томление достигло предела, все получилось с соседкой по дому, веселой девахой, лет на пять старше. Мать еще про нее всякое говорила. Но даже если и не слушать никого, – да Леша и не слушал! – отнестись к этой огневушке-поскакушке как-то очень серьезно и в голову не пришло. Так что соседка первой была отправлена на воображаемую полку с табличкой «Мои женщины». А уж когда в институт московский поступил, совсем от нахлынувшей свободы с катушек слетел – девки его просто на сувениры раздирали. Особенно после того, как слух прошел, что из-за него две подружки в женском туалете подрались.

Так что и с девками он зажигал, и учился на «хорошо» и «отлично». Везде, пострел, легко поспевал. Но не покидало Лешку ощущение, что круговерть его немудреной жизни похожа на черновик. Вроде все делал правильно, ну, как по инструкции, без настоящего драйва. А самое главное было впереди, словно начисто переписанное и заверенное у нотариуса. Но в чем это главное заключалось?

Красавец все читал и трогал сережку в ухе – какую-то необычную, блескучую. Когда он бросал на Лешку внимательный взгляд, тот моментально делал морду тяпкой и хмурился, мол, «чего пялишься?!»

Строжился, строжился, да и не заметил, как уж вот и конечная замелькала в окнах вагона. Лешка направился к дверям, вычисляя, успеет ли он на последний автобус или опять придется пёхом до общаги. Парень захлопнул книжку и встал за ним. Совсем близко, между прочим, встал. Козлиная рожа! Но, почувствовав спиной тепло мужского тела, Лешка вздрогнул, и сердце забилось чаще. В темном стекле он видел взгляд, легкую улыбку и, как завороженный, не мог отвести глаз. Стоял, будто аршин проглотил. Главное, вагон-то совсем пустой – полночь! Надо же, как засмотрелся, даже не заметил, что кроме них и нет никого. Сердце бухало так, что заглушало стук колес.

Леха пулей вылетел на перрон и… нет, не помчался. Малодушно стал рыться в рюкзачке — «блин, как девка в сумочке копаюсь!» А сам все пытался боковым зрением поймать парня. Тот не спеша пошел было к эскалатору, но замедлил шаг... Оглянулся. Их глаза наконец-то встретились.

«А вдруг подойдет?» – пронеслось в голове. «И что сказать? Что ему вообще надо?!» – и Леха от волнения чуть не с головой зарылся в рюкзак. А незнакомец прислонился к колонне и стоял, не отводя глаз, и столько было в его позе спокойного достоинства… Легкая улыбка показывала, что он не просто так задержался. Или все-таки просто так? Вдруг встреча какая-то? Ага, в час ночи!

Наконец, Лешка, собравшись с духом и сосредоточенно глядя под ноги, прошел мимо и поехал вверх. Но почти наверху уже не смог удержаться – оглянулся. Парня не было. Даже дыхание перехватило – и куда мог деться?

Выйдя из метро, Лешка сел на лавочку и застыл столбиком, как суслик. Сентябрьская ночь еще была по-летнему теплой, но уже с легкой горьковатой прохладцей, без духоты. Вокруг вяло шевелилась стихающая столичная жизнь. Бомжи копались в урнах... Стайка местных ребят с бутылками пива что-то обсуждала, и то и дело слышалось громкое ржание. Припозднившиеся понуро застыли на остановке – значит, последний автобус еще не ушел.

«Наверно, он проехал свою станцию и теперь ждет обратный поезд. Да уехал уже небось! Все, надо топать в общагу, – закроют, проси потом впустить. И чего я, дурак, побежал?»

Вокруг все было привычным, знакомым, только тусклым каким-то. Лешка почувствовал себя как в детстве, когда на самом интересном месте мать вырубала телевизор и гнала спать. Не давал покоя взгляд незнакомца, словно сулил он что-то необыкновенное... Но все, странности закончились, пора забыть этот бред!

Человек, который – ну, ни в какую! – не вызывал законного возмущения, возник в дверях метро внезапно. Вроде, еще секунду назад никого не было, и – пожалуйста, идет не торопясь, озирается. А Леху заметил – улыбнулся, уже широко, отметая всякие сомнения. Мир снова врубился как телевизор: серенькая рябь сбитого канала сменилась картинкой, стремительно набирающей сочный цвет и контрастность.

***************

– Сань, прикинь: стою себе в вагоне, вроде народу особо нет, дай, думаю, книжку почитаю: недавно купил в «Индиго», какие-то рассказы гей-писателей. Ничё, прикольно... А, ты читал! … Ни сюжета, говоришь, ни стиля? Ах, да, ты же тоже пишешь! … Не взяли твои рассказы? Вот суки! … Нет, сама по себе «голубизна» интересна так же, как сковородка: пока жарить не начнешь… Чё ржешь? А, да, каламбурчик получился!

Бац – напротив встает барсик. Симпатичный – слов нет, совсем молоденький, и пялится на книжку: название прочитал. Такой смешной, на лице все написано: ну, что ему интересно и стрёмно. А как я на него посмотрю, – сразу весь из себя строгий и равнодушный, все в окно да в окно, а сам украдкой меня разглядывает... Ну, да, я заметный…

А когда выходить уже, я за ним встал, почти прижался. Интересно, думаю, как отреагирует? Ничего, не отшатнулся, – стоит, на мое отражение смотрит испуганно... Не, в вагоне уже никого не было, поздно. Ну, думаю, теперь и посмотрим, кто кого! Выхожу, значит, за ним и стою себе в сторонке, улыбаюсь как святочный Дед Мороз. А он в рюкзаке своем роется, будто ищет чего, а сам в мою сторону нет-нет, да и глянет. Потом как побежит: тоже, видать, проверял, что делать буду. А я и стою себе. Никуда ты, птица моя, не денешься, а если денешься, то так тебе и надо! Подождал минуты три, подхожу к эскалатору — и тут меня тоже заколбасило: вдруг и правда уйдет?! Кинулся вверх чуть не через две ступеньки! Выхожу, значит, из метро. Сидит тут как тут, цыпа! Глазенки таращит, переживает, а меня увидел – даже под фонарем стало заметно, как покраснел. Я вообще-то не верил раньше, что люди вот так могут. Это у Дюма все: то краснеют, то бледнеют, прикинь? Думал: «дюмовые рыдания», истерички средневековые... Гы... А он – прямо как Асканио какой-нибудь, сидит пунцовый, хоть кино снимай... Ты чего, не читал?? У тебя не было детства! ... Уж я на этого Асканио... Щас, постой, зажигалку найду... вот она, моя хорошая... его, кстати, подарок! Но слушай!

Отдышался, подхожу. Как водится, прошу закурить, а он дернулся: не курю мол, – и сидит, смотрит вдаль, как пионер-герой. Я же не знаю, в какую сторону ему идти, – тоже сел рядом, типа устал. Что, говорю, так поздно колобродишь, мамка не заругает? А он в ответ: «не, я в общаге живу, она вот-вот закроется». Общагу эту я знаю, сколько раз у однокурсников там зависал! Пойдем, говорю, мне как раз в ту сторону, прогуляемся. Он идет, и у ларька вдруг тормозит: себе «колу» покупает, а мне – зажигалку, прикинь! Мне даже неловко стало, мог бы и сам, да не допер: моя-то в кармане лежала, сам понимаешь... Гы... Протягивает, и опять глаза прячет. Тут-то наши руки и встретились… Торкнуло знаешь как! И пошли мы с ним рядышком, мне же тоже туда, если помнишь.

***************

Больше всего Лешка одновременно и боялся, и надеялся, что незнакомец, взяв зажигалку, скажет со смешком «спасибо» и простится на первом углу. Но, когда он чуть задержал Лешкину прохладную ладонь в своей теплой лапище, осенило – не уйдет! И правда, тот крепко пожал руку и представился: Миша. Закурил, пошел рядом, стал вопросы всякие задавать: в каком институте, на каком курсе? откуда родом? как Москва?

Лешка отвечал, что, мол, в менделеевке, в РХТУ то есть, на втором, а родом из Ярославля. Москва классная, он уже не жалеет, что в Питер не поехал – там все-таки климат сырой, и так бронхиты замучили.

А сам все поглядывал с возрастающей тоской на сияющую огнями общагу, наползавшую как «Титаник», где на всех этажах еще шкворчала ночная жизнь. Раньше Лешка видел эти светящиеся окна и прибавлял шагу, тянуло окунуться, да и – дом, какой-никакой. Теперь же нисколечко туда не хотелось.

Дошли.

Миша вдруг сказал: «Я тебя проводил, а давай теперь ты меня, я чуть дальше живу, во дворах». Ну, Лешка чуть не вприпрыжку побежал, про закрытие общаги и думать забыл.

– А вы кем работаете?

– Слушай, давай «на ты», а то я себя дедом чувствую! Работаю в НИИ, физик-ядерщик. Нейтрино ловим – никак не поймаем.

– А я на силикатном учусь, это на физ-химе чем-то таким занимаются…

– Да мне ль не знать, я его и закончил лет… эээ… пять назад. И общагу вашу хорошо знаю, там бабульки сговорчивые, если постучаться, так и откроют, мы с ребятами тоже часто полуношничали. Я тогда еще с матерью жил, а в общагу за свободной жизнью из дома сбегал. Хотя это давно было, может, сейчас какую грымзу посадили…

00 Да не, они и щас ничего, впустят. А здорово: вы... ты – тоже, оказывается, менделеевец!

– Лифшиц еще читает математику? А эта... эээ... Селиванова? Она и при мне уже совсем старенькая была.

– Лифшиц на других потоках читает, у нас Азриэль, а Селиванова умерла – портрет висит в «коридоре славы», но мы по ее учебнику учимся.

Опять дошли.

– Вот тут я и обитаю. Может, зайдешь, – чайку? Покрепче тоже найдется.

И тут Лешка испугался. Вспомнились взгляды в вагоне, улыбки всякие, книжки эти… придурошные.

– Не, как-то неудобно, – да и поздно совсем, а мне на первую пару рано вставать.

– Тогда давай завтра встретимся, погуляем по городу, я тебе места свои любимые покажу. Записывай номер и позвони где-нибудь в пять, лады?

– Угу…

Номер был записан, и повисло неловкое молчание...

Лешке было боязно идти в гости, а вот прямо сейчас попрощаться – еще страшнее. «Назвался груздем – лечись дальше». Прощальное рукопожатие затянулось: Лешка не смел убрать руку, только растерянно улыбался, а Миша все сжимал ее и указательным пальцем легонько гладил запястье… Все было странно, неправильно как-то, но волновало и притягивало против воли. Будто смотрел Лешка фильм – с монстрами всякими, – вроде страшно, а оторваться нет сил. И эта Мишина улыбка – такая смешная! Передние зубы были крупнее прочих и делали его чуточку похожим на мультяшного братца Кролика... А еще один глаз слегка косил, отчего взгляд как бы ускользал... В детстве Лешке подарили ангорского кролика – он все хрумкал капустными листьями, но потом вдруг умер от какой-то кроличьей чумки. Слез было...

Тут из подъезда, как таракан, юркнул пьяненький косматый мужичонка в трениках и, шевеля усами, пристал с извечным «огоньку не найдется?» А потом и вовсе плюхнулся на скамейку. Неполнозубость шепелявая!

Пришлось попрощаться уже по-настоящему.

Лешка, идя к общаге, вдруг заметил, что по инерции улыбается. Теперь, когда он остался один, страхи показались совсем дурацкими. Но каналы снова сбились, и мир вокруг опять показался пустым. Когда нахлынувшие неожиданные приключения заканчиваются, наступает ломка. Тусклый мир категорически не нравится. В такие минуты как раз помогает автопилот, на котором Лешка и добрел до своей комнаты, где перед сном сокурсники еще болтали, курили и фантазировали.

Ребята в комнате встретили подковырками насчет гулек с девками и всякими вопросами: кто она? сколько лет? москвичка? Сами они большим вниманием девчонок не пользовались, и немного завидовали Лешкиным успехам. А Лешка рассказывал и не врал вовсе, – он и ехал со свиданки, вполне, правда, невинной. С этой девушкой с соседнего потока он познакомился пару дней назад. Она была мила и застенчива, типичная московская барышня из интеллигентной семьи, немножко скучненькая только, правильная такая, воспитанная вся из себя. От семечек, найденных в Лешкином кармане, испуганно отказалась. Гуляли в парке культуры имени Отдыха. Даже не целовались. Лешке понравилось. Да и надоели эти оторвы: то мат через слово, то пиво хлещут и потом за гаражи забегают... Простушки, мать их за ногу! Правда, пришлось провожать ее домой, в какое-то Суково-Мамырино, потому и припозднился.

В привычной обстановке Миша стал казаться фантомом, причудой воображения. Не было ничего: ни странной встречи, ни еще более странного рукопожатия. «Титаник» благополучно разминулся с айсбергом. Наскоро доев остатки жареной картошки, и окончательно успокоившись, Лешка завалился спать, – день завтра предстоял тяжкий: лекции, два семинара и лабы, которые нельзя было пропускать.

Снилось что-то на редкость сумбурное. С погонями и неотвязными злодеями, но мгновенно забытое на другом боку. Лешкины сны никогда не продолжали минувшие события, это был какой-то параллельный мир, в котором существовали люди, абсолютно незнакомые по реальной жизни... Во сне с ними были связаны долгие и сложные отношения, а проснешься: кто такие, откуда? Миша чем-то напоминал эти фантомы: тоже выпадал из реала... и все, что с ним было связано, к привычному отнести никак не получалось... Но ведь он – был!

*******************

– Черт, представляешь, не пошел! Испугался в последний момент, да еще эта пьянь из подъезда вылезла, с шестого этажа, убить мало! Пообещал звонить… Был бы какой задохлик, на которого девахи смотрят или как на пустое место, или как на подружку, я бы еще понял его ломки и не сомневался бы, что позвонит, но этот-то! Очень симпатичный, просто классный, такие одиночеством не маются. Если сразу не пошел, потом и вовсе духу не хватит, не до меня будет... Думаешь, позвонит? ... Да это ж я перед нашими все хвост распускаю, а так-то, в душе, – застенчивый и робкий… Да-да, «белый и пушистый»! ... Побриться и в солярий, говоришь? Гы... Рука у него такая… крепкая. И глаза – просто Бэмби на мою голову! Одного моего бывшего напомнил, совсем давнишнего. То ли вторым был, то ли четвертым, короче, каким-то четным... Ладно, пойду, рюмашку с тоски пропущу… Чё-то настроился ни с того, ни с сего, а тут такой облом! ... Тебе легко говорить, а я – только не смейся, ехидина! – влюбился, по-моему, как пацан... Завтра звякну, посмотрим, чем сердце успокоится... Да расскажу, не переживай, ишь, завелся! Ну, давай!

*********************

Наутро у Лешки в голове все перепуталось – где явь, где сны? Был Миша? Или приснился вместе с остальным бредом? Бред выветрился мгновенно, а Миша – нет. Но вникать особенно не пришлось – новый день мощно втянул в свой водоворот. Надо было и на семинарах что-то отвечать, и на лабах какие-то результаты записывать, да еще в читалке посидеть. В общаге Лешка заниматься не мог – там его все отвлекало: то пацаны возню затеют, чтобы избыток тестостерона растрясти, то девки одна за другой начнут с глупостями лезть, то почитать новую книжку приспичит…

Наконец, вся беготня подошла к финалу, и пять часов безжалостно замаячили на древнем электронном табло, что висело возле большого актового зала, где стены были украшены портретами видных сотрудников института, уже перешедших, разумеется, из органического мира в беспросветную неорганику. Профессор Селиванова смотрела с портрета с грустью: ее целых 13 лет не было в живых. И как Миша мог у нее учиться?

Миша... У-у-у… При мысли, что надо звонить ему, Лешке стало неуютно, муторно как-то… И чё говорить? «Здрассьте, это я, почтальон Печкин»? А он долго будет вспоминать и путать имена.

Но не звонить было совершенно невозможно, немыслимо. Вычеркнуть из жизни вчерашнее происшествие означало лишить себя сладкого нытья в груди, где никак не мог растаять жаркий снежок…

Помаявшись так с полчаса, Лешка все же уединился и набрал номер.

– Это... алло... это я...

– Уже думал – не позвонишь! – весело прозвучал в трубке Мишин голос. Даже не дождался объяснений: типа кто там и что.

– Я же, ну, это… обещал, вот… звоню… А как ты?

– Да все в норме, пойдем сегодня в центр, погуляем. Ты Москву хорошо знаешь? Давай, на Патриаршие махнем, по булгаковским местам? Если не занят, конечно…

– Не, я могу, и «Мастера» читал, еще в школе, давно хотел туда сходить, а где это?

– На Пушке, давай, приходи к памятнику, буду ждать в семь. Лады?

– Угу...

Значит, еще есть время перекусить в буфете, ведь если гулять, то где потом в городе поешь? В кафе дорого. В Ярославле в ресторан однажды занесло – так пришлось потом родителям звонить, денег просить. А тут – Москва. Буфетчица баба Варя разулыбалась при виде Лешки – она ему симпатизировала:

– Что, милок, пятерку получил? Или девчонку хорошую встретил? Ишь, глазенки-то как горят! – совсем в краску вогнала, даже есть расхотелось.

Вокруг памятника тусовалась куча народа, стоять и ждать быстро наскучило, а Миши все не было. Лешка вдруг поймал чей-то пристальный взгляд. В нем мелькнула искорка знакомого уже интереса. Но принадлежал взгляд какому-то вихлястому, мелированному и усыпанному перстнями-цепочками существу вроде бы мужского пола. Особенно странно выглядел большой православный крест, висевший среди прочих кулончиков поверх ярко-желтой майки. А вот бабушка учила, что нательный крест надо прятать под одеждой, его не для того носят, не для украшения. Лешке стало неловко, и он привычно набычился. Еще пристанет! И точно: парень подошел, попросил прикурить, но только раскрыл рот, чтобы еще что-то сказать, как Лешка услышал голос: «Так вы знакомы?».

Миша стоял рядом и сумрачно смотрел на приставалу, который осклабился в улыбке и сказал тягуче: «Прииивееет! У тебя свидааанка, что ли? Вечно тебе везёёёт, такой клёёёвыыый!» Миша нахмурился и довольно резко сказал хлопавшему глазами Лешке: «Пошли отсюда!» Одет он был неожиданно строго: серый костюм, рубашка, галстук обалденный, – и казался типичным «яппи» из рекламы модного одеколона. Серьга в ухе отсутствовала.

Вихлястый так и остался стоять, и на лице его оживленное любопытство постепенно сменилось язвительной усмешкой.

– Лаадно, не буду мешать... Только мог бы и старой подруге пару ласковых сказааать, чего принца-то включать, подууумаешь…

– Я те щас скажу пару ласковых!

И Миша, приобняв нового друга за плечи, повел его прочь.

– Вы что, правда знакомы? С этим??? – Лешка от изумления вроде как опять перешел «на вы». – А старая подруга – это кто? Он же один был...

– Да так, шутка… Ну, знакомы немного, он вечно тусуется в центре, толком даже не помню, как зовут. Забудь! – Лешка растерянно замолк. Настроение резко пошло вниз.

– Пойдем, ты сейчас такой кайф ловить будешь, даже завидую. Первый раз на Патриаршие идешь! Меня знаешь как колотило, когда прочитал и прибежал сюда, совсем по-новому увидел все. Когда-то эти пруды – собственно, один пруд – Пионерскими назывались, я здесь в детстве гулял с родителями. Пока они не развелись...

И они нырнули в старые переулки, где Миша, судя по всему, хорошо ориентировался. Красивые несовременные дома вперемежку с новоделом образовали там причудливую архитектурную чересполосицу: «точечная застройка», как и «точечная бомбежка», неузнаваемо меняет городской пейзаж. Впрочем, Москва всегда была такой и никакими стройными ансамблями сроду не отличалась. Но Лешка в зодчестве не рубил, и только успевал восхищенно озираться, воспринимая чехарду стилей как должное.

На втором переулке Миша улыбнулся и повторил:

– Забудь! Мне же чуть больше годков, стало быть, и знакомых у меня побольше, а среди них, знаешь, всякие попадаются… Он, кстати, когда-то очень славный паренек был, наивный такой, жаль – испортился с годами. Стал, как у Булгакова, «осетриной второй свежести». Смотри, какой дом красивый, сейчас так не строят... Архитектуру – ну, настоящую! – называют «музыкой, застывшей в камне»... Интересно, а музыка тогда что? Раскисшая архитектура? Гы... А вот, глянь: расстарались нео-авангард вписать. Сам по себе вроде ничего, «современных летящих форм», и все равно – мимо пролетел. Но уж лучше, чем брежневские коробки: просто и ясно, тупо и скучно. «Куда ни пойдешь, к коммунизму придешь!». О хрущобах вообще молчу – ну, раскрасили их вырвиглазно в нашем районе, и что? Как эту, пардон, архитектуру ни раскрашивай, все равно получается застывшая в камне музыка Верки Сердючки! Гы...