Питер

Когда же я влюбился в тебя, Кирюшка?Сразу и не сказать.
Когда мы брели ко мне по казанской в ту пятницу?
Нет.
Тогда я еще не видел твоего тела и боялся, что меня что-нибудь в нем не устроит. Лицо и глаза были прекрасны, но остальное ведь тоже должно соответствовать, иначе получается диссонанс, безвкусица, нельзя влюбляться в глаза не испытав все остальное, так что все-таки, это случилось после секса, влюбление в тебя. Секс был, собственно, довольно неказистый, без особых проникновений и радостных криков, это был секс-присматривание, секс-освобождение, от страхов, что наши повадки и запахи не сочтутся, что какая-нибудь деталь вызовет раздражение и глухой конфликт, и можно будет не продолжать - обречено.
Но все сочлось! Страхи ушли, стало можно нормально увлечься друг другом, впрочем, я говорю только о себе, мне - увлечься тобой, свободно и без оглядки, как в прошлых веках. Тогда боялись - что скажет папенька, теперь боимся формулы пота, которая вдруг не подойдет.
У меня слишком много опыта, и не только положительного. Это хорошо и это плохо. Я постоянно готов к разочарованию, к следующим поискам, сразу после, немедля, захватывающим, как покер, привычная тяжесть разочарования как индульгенция новому блядству, я не хочу так больше, но так получается.

У нас был всего час, на секс, мы опаздывали в Дом Кино. Я был суетлив и взволнован и жаждал поскорее все у тебя везде рассмотреть и обнюхать, чтобы убедиться в том, что меня все устраивает, тогда я не нравился сам себе, ты мне как раз нравился все больше и больше, с каждым новым приближением черт. Я хотел убедиться в том, что игру стоит начинать, и, убедившись, вернуться обратно, в одежду, к началу, к прерванной ловле взглядов, к первокурсному варианту, к уличным поцелуям украдкой, чтобы твои пальцы подрагивали в моей руке и я, зная, что не разочаруюсь, пред-чувствовал, пред-наслаждался, как буду потом, скоро - любить, и купаться в собственном счастье, как дельфин, и прыгать над волнами от радости.

Фильм в доме кино был в полной уверенности, что он что-то особенное, но ничем особенным, увы, не был. Камера просто не торопилась и это казалось многозначительным. Потом тебе надо было ехать домой и мы поспешили к метро, по ночному Невскому. Редкие машины шевелили октябрьскую морось и она поднималась, клубясь, к свету фонарей.
Утром, в субботу, завтракая, я вдруг заметил, что все время думаю о тебе. Ты был занят на съемках и не отвечал на звонки и смски, что прибавило остроты моему к тебе отношению. Съемки были тяжелые, на натуре, вас поливали водой, изображавшей дождь, вскоре начался дождь настоящий, ты бегал за сигаретами в село и промок еще раз, так что в воскресенье поднялась температура под 40 и ты даже не мог со мной нормально поговорить по телефону, суровая ангина, и мама рядом, которая не посвящена.

Я все хотел тебе сказать, что влюбился, все хотел спросить тебя, Кирюшка, мы вместе, или еще не понятно, может да, а может нет? Я не требовал бы от тебя обещаний, но мне нужно было знать, каковы твои примерные планы насчет меня. Видишь ли, я не хотел держать тебя про запас, как других, ну, и, не хотел, чтобы ты меня тоже держал про запас.
Конечно, мне на сайт тоже писали: приветкакдела, давай познакомимся, пошли покувыркаемся, есть ли у тебя скайп, пришли на мыло интимные фотки, отсосал бы тебе, трахни меня сегодня, ох я бы тебя чпокнул и тому подобное разнообразие. Ты болел и я изнывал от неразвития нашего с тобой сюжета, мне хотелось выключить свои фотографии на всех сайтах и выйти из поиска. Но не за тем, чтобы через неделю заново все включить.

С остальными кандидатами на любовь я вел политику ожидания, (ну, кроме тех, которые трахни и чпокнул, это скучно) вяло отзывался на приветкакдела. Были среди них даже и ничего себе пареньки, пусть повисят, мало ли. Один из них настойчиво звал в гости, Иван, с длинными тонкими ногами на хороших фотографиях. А некий Вася хотел приехать из Луги прямо сейчас и надолго, и рвался в бой, расхваливая свое умение варить борщи. Вася был кстати недурно сложен и читал Кафку. Я отмазывался как мог, но не давал им терять надежду. В понедельник ты еще лежал и глотал антибиотики, непосвященная мама сторожила твой покой и я даже не знал, думаешь ли ты обо мне хоть иногда. Вечером зашел в гости Витюня, мой бывший. Витюня был, как обычно, неудачно влюблен, и требовал компенсации за недостаток счастья. Пришлось идти с ним за водкой. Я рассказал Витюне о тебе, бережно подбирая эпитеты, чтоб не обидеть. Рассказал и про Ивана, и про Васю из Луги.

-Покажи мне своего Кирилла.
-Нет, я сглазить боюсь, потом покажу, если все сложится, уже наяву, в реале.
-Ну а Ивана - сглазить не боишься?
-Ивана? Да на, смотри.
У Ивана на сайте появились новые фотки, Витюня даже поцокал языком. Пришло и новое письмо, с номером телефона.
-Ну хочешь, позвоним этому Ивану?
Кто из нас это произнес?
Телефонный разговор с Иваном был недолог, я сказал ему твердо, что мы придем просто так, пообщаться, вместе с бывшим, секса не будет, потому как я свеже влюблен. (-ах, что ты такое говоришь, какой секс, я ни о чем таком и не думал, мы просто познакомимся, мы же адекватные люди и т.п.)
Иван жил на Галерной, минут 20 ходьбы. Я поколебался немного и мы отправились.
Октябрь стоял дождем на нашем пути. Мокрые листья бились об ноги на Исаакиевской, завиваясь поземкой, и прилипали к башмакам.
Я думал о тебе. Тебя не хватало.
Величественные метрдотели охраняли пустые вип-рестораны за аркой сената. Литр водки и сок мы купили чуть дальше, в универсаме на площади Труда. Мокрые памятные доски грустно висели на фасадах, как куклы в театре Карабаса-Барабаса. Здесь жил Стасов, здесь - Пушкин, там еще кто-то. Вот и нужный двор, ого, весь выложен белой плиткой, я знаю его, это бывшее английское посольство, ныне общество глухих, они кучкуются во дворе и отчаянно жестикулируют, сообщая друг другу видимо что-то очень важное.

Находим нужный подъезд. Иван открывает, улыбается. У него накрашенные ресницы и мятые рейтузы. Непринужденно рассаживаемся, знакомимся. На диване сидит еще один, тоже стройненький, очень приятно, Григорий, сосед, вместе снимают. Григорий не так пидовист и улыбается меньше. Иван часто смотрит на меня. Он занимается искусством, мы разглядываем альбомы, довольно быстро пьянеем, разговариваем с Иваном о Климте и Функе, Иван все время жеманится, мне скучновато, он это замечает. Григорий рассказывает о своей жизни, Витюня разливает и пьет больше всех. Иван вдруг меняет тему и круто поворачивает к колесам, к барбитуре и как они классно блять залипали недавно, и я даже не все понимаю в этих наркотерминах. Барбитурой они называют препараты от кашля, содержащие кодеин, а цены на это дело в Москве раз в 5 больше, чем в Питере, и многие, как вот и Григорий, ездят и торгуют. Григорий рассказывает, что сам он вовсе не гомик, что он в 10 лет сбежал из дому, из неблагополучной семьи, воровал, жил где придется, что его подобрал на улице добрый дядя, который ежедневно Грише отсасывал в течение 8 лет, тех, что Гриша у него жил. Сейчас у Гриши есть девчонка, беременная, которую он недавно заразил гонореей и вообще-то бросил, и теперь Гриша не знает, чему бы посвятить свою жизнь. И тут, ты представляешь, у нас кончается водка, и эти двое, Гриша и уже порядочно пьяный Витюня, дружно отправляются на площадь Труда за следующим литром. Я честно порываюсь пойти с ними, но мне мягко указывается, что негоже оставлять "девушку" одну.
Мне хочется уйти домой и я не знаю, зачем остаюсь.
Я молчу и разглядываю хмурое окно.
Сидевший до этого напротив меня Иван подсаживается рядом и начинает теребить мне волосы. Я вижу его ухоженное лицо совсем близко, хочу трахнуть его и потом сразу убить. Успеваю послать тебе смску, что скучаю по тебе. Бойся таких смсок, Кирюха.
Гандоны у них есть, хотя по-моему, Ивану все равно.

-Потаскушка, сучка, шлюха, шепчу я злобно и вонзаюсь в него резко и глубоко.
Он смотрит на меня снизу, глаза рыси и губы две ядовитые змеи, бьет меня по уху наотмашь.
-Блядь! -ору я. Мне больно.
Я хватаю его за шею, накачиваю изо всех сил, как помпу, он гнется и стонет.
-Я ж тебе похуй, похуй, повторяет он плаксиво.

Потом хочется умыться в душе.
Сначала туда бежит Иван, обмотанный одеялом. Ребята тем временем уже вернулись и разливают, не реагируя на внешние раздражители вроде нас.
Душ долго не освобождается, я одеваюсь и подсаживаюсь к ним. Иван все не выходит. Минут через 15 мы начинаем стучать ему в дверь. За дверью тихо. Срываю немудреный шпингалет. Иван спит на полу, в своем одеяле, не закрывающем полностью длинных красивых ног. Мне становится его жалко.
-Какие-то вы неприкаянные оба, говорю я Грише. -не любите себя.
-А ты себя любишь? -спрашивает он в ответ.
-Я себя - ненавижу!


© Copyright: Витя Бревис, 2010
Свидетельство о публикации №21009061137