Кантри-Кросс

 

-1-

            Алексей стоит у приоткрытой двери и заглядывает в студию. За дверью грохот. Гремит ударная установка.
            Алексей наблюдает, как двигается Дато. Почему он так двигается? Разве у него не острые локти, не острые коленки? Куда же тогда девается эта острота в движении? Чем скрывается? Алексею бы так научиться. Он пытается запомнить, что делает Дато. Но Дато не делает ничего особенного. Вот вскинул руки и хлопнул. Тело при этом качнулось назад и даже прогнулось. Странно. Живот должен был выпятиться, но ничего не выпятилось. Дато опустил руки. Тоже как-то плавно – руки не упали, а ушли в невесомость.
            Слышен голос Ксении. Как на Алексея – высокий, резкий, надрывный голос, немного придушенный в манере Рианны, или просто в чьей-то манере. Дато останавливает всех, снова что-то объясняет.
Спонсоров еще не нашли, но уверены, что до выпуска первого альбома (с участием Ксении) рукой подать… Вот этой рукой, которая парит в невесомости. Снова хлопает, отбивает такт, показывает что-то ударнику, барабаны грохочут еще громче.
Дато оглядывается.
– Продолжайте, продолжайте!
            Он выходит в коридор, оставив резкий голос Ксении за дверью.
– Привет. Ты чего? – спрашивает Алексея.
– Я за Ксенией. Уже двенадцатый час. Ей завтра…
– На работу.
            Действительно, уже поздно. Вообще уже поздно мучиться над первым альбомом. Дато уже двадцать девять. Ксении двадцать шесть. У нее должность в отделе кадров строительного техникума. Мечты «стать певицей» уже поздно тащить в жизнь, давно пора их оставить. Но они держат Ксению на свете, и Алексей тоже пытается в них верить, а заодно – и в Дато, и в группу «Колесо», и в их первый диск, и в грядущие ротации на радио.
            Дато закуривает.
– А ты работаешь? – спрашивает его Алексей.
– Да. Компы чиню.
– То есть рано не вставать?
– Ну…
            Дато курит. Алексей смотрит, как он курит.
            Ксения влюблена в Дато, Алексей это знает – она влюблена в него, как в свою мечту, в музыку, в свет в конце туннеля. Алексей для нее – бытовуха, вроде должности в отделе кадров, вроде общей съемной квартиры, вроде предмета мебели, без которого нельзя обойтись.
            Дато другой. Над ним особое сияние. Он фантомный. Даже если говорит, что компы чинит, нет, не чинит он их – он колдует над ними, он поет им, он читает древние заклинания, вселяя в них духов Фейсбука и Твиттера.
– Кажется, я понял, как сделать, – говорит Дато. – Ты подожди еще минут двадцать, и я тебе отдам ее.
– Хорошо.
            Дато докуривает.
– А ты не поешь? – спрашивает Алексея.
– Нет.
– И не играешь?
– И не танцую даже. Я скучный.
            Дато всматривается внимательнее.
– Имени не помню.
– Алексей. Я говорил в прошлый раз.
– Да-да, ты, кажется, маклер.
– Дизайнер.
– Что-то такое. Я помню.
            Ничего не помнит. Не замечает даже, что Алексей приходит за Ксенией после каждой вечерней репетиции. Не замечает, как подолгу Алексей наблюдает за ним через приоткрытую дверь или зарешеченное окно цоколя.
– Мы в воскресенье еще соберемся, – предупреждает Дато. – Тоже вечером.
– Почему не в субботу? Ей бы выспаться.
– Что?
– Выспаться бы от этого грохота.
– Это рок вообще-то.
– Выспаться бы от этого рока.
            Дато кривится.
– Не нравится?
– Нет. Но это ее мечта.
– А у тебя какая?
– У меня другая. Ты ее не исполнишь.
– А вдруг?
            Алексей смеется. Счастливо смеется. Такого хорошего дня не было лет пять.
            В коридор на его смех выходит Ксения. Появление Алексея, даже хохочущего – сигнал наступления бытовухи.
– Ой, Алеша, а мы еще репетируем, – прячется за спину Дато.
– И еще двадцать минут будете, а потом Дато мне тебя отдаст, я уже договорился.
            Они возвращаются в грохот. Алексей смотрит на окурок Дато, тлеющий в пепельнице. Длинный окурок с розовым концом. Алексей берет его из пепельницы и затягивается, обжигая пальцы и пытаясь поймать дыхание Дато. Гадко во рту. Алексей то курит, то не курит. Нет страсти к курению, вообще ни к чему нет страсти – есть долг, есть обязанности, есть неумение смотреть людям в глаза. И за Ксению он чувствует ответственность, потому что без него она пропадет. Хочется помочь ей во всем – идти к своей мечте, бороться с буднями, любить Дато…
 
-2-
            Алексей стоит у приоткрытой двери и смотрит на Дато. Бицепсы Дато слегка подкачал – это точно. Подкачать не сложно, мышцы быстро привыкают к нагрузке, нужно лишь увеличивать и не перестараться, чтобы не выглядеть сутулым качком. Алексей тоже так тренировался, но бросил. Не было страсти и к спорту.
            Видно, что и Дато забросил спорт – мышцы уже не в тонусе, в теле Дато видна расслабленность. Он не жесткий, не напряженный, он обтекаемый, плавный. Какими приборами отмеряют магию обычных движений? В чьих они руках?
            Ксения – высокая, худая, с длинной шеей, почти без груди, но блондинка. Блондинка, которая любит мини-юбки, пайетки и колье из фальшивых камней, но все-таки не обычная блондинка. Она окончила университет, она что-то читала. В ней нет стервозного напора, необходимого для достижения успеха. Иногда она заменяет напор резкостью – не причесывает слова, не подбирает выражений, говорит правду, и окружающие принимают это за напор.
            Когда Дато прослушал ее на пробах, она ему не понравилась. И у Ксении не было сил для напора – в глазах стояли слезы, горло сжалось, она не знала, как убедить Дато.
– Зато я вас не подведу, ребята. Я вас не подведу – я не забеременею, не уеду, не умру! – сказала она.
            Ребята заржали, а Дато посмотрел на Ксению очень внимательно. Когда он смотрит так внимательно, на мир обрушивается тишина и невесомость, в такие моменты затихает рев самолетов, и ни одна оперная певица не может выдавить ни звука.
            И тогда Дато показалось, что Ксения ему понравилась – сразу же, с первого прослушивания. Он поставил на нее все, и даже тональность наработанного материала вздернули вверх – исключительно под новую солистку.
            Ксения рассказывала иначе, но Алексей так себе все представил. Как только Ксения сказала, что не подведет их, Дато понял, что у нее очень хороший голос, а до этого он казался ему резким и немелодичным.
            Репетиции два раза в неделю, по вторникам и четвергам, в арендованной студии на цокольном этаже кинотеатра «Проспект». В воскресенье собрались в экстренном порядке – на репетиции должен был присутствовать некий режиссер. Режиссер (начинающий) мечтал снять клип какой-нибудь группе (малоизвестной) и прославиться вместе с группой.
– Главное – прикольный клип, – объяснила Ксения. – Его можно в Сеть выложить. А альбомы записывать – это вообще отстой, вчерашний день.
– То есть альбом вы уже не будете записывать?
– Будем. Как только отрепетируем. Но аппаратура нужна, хорошая студия звукозаписи. Это все дорого.
– Значит, теперь вся надежда на этого режа?
– Ну, пока да. Он нам по карману. Главное, чтобы ему сам стиль понравился, чтобы вызвал у него ассоциации.
– А почему не наряжаешься, не красишься?
– Дато сказал – показать рабочую обстановку, без пафоса, сам процесс.
 
            Алексей наблюдает за процессом через приоткрытую дверь. Ему хорошо видно режиссера. Это не очень молодой человек – лет сорока, но все еще «начинающий» и «подающий надежды». По его кислой мине Алексей понимает, что его надежды идут вразрез с надеждами группы на самореализацию.
             Минут через пятнадцать выходит Дато. Закуривает, как обычно. Тянется к высокому подоконнику за пепельницей. За окном цоколя по тротуару движутся торопливые башмаки, цокают каблуки осенних сапог, болтается в лужах серое небо. Ранняя осень в этом году.
– Хорошо, что ты здесь, – кивает он Алексею. – Ты Ксюшу забери сейчас – пускай переоденется, накрасится.
– В смысле?
– В прямом. Пусть вместо джинсов юбку короткую наденет и стрелки нарисует.
– А что? Не возникает у режиссера никаких ассоциаций – без коленок, без стрелок?
– Не возникает. Как видишь.
            Алексей увозит Ксению на такси. По дороге молчат. Кажется, что и мечта едет с ними, с трудом втиснувшись в такси и распирая тесное пространство.
– Так и сказал? – спрашивает она уже дома.
– Да, поярче накрасься.
– А мне ничего не сказал, вот странно.
– Стыдно ему за режиссера, может.
– Да. Может. Спасибо, что… тратишь время… на все это.
– Это же наше дело.
– Это мое дело. Мое! – Ксения не хочет делиться. – И провал тоже мой будет.
– Реж, скорее всего, с перепою, соображает плохо. Его просто нужно подтолкнуть к образному мышлению. Не волнуйся.
            Едут обратно. Дато ждет в коридоре.
– Скорее, скорее! Вадиму уже пора на другую встречу.
            Похмеляться ему пора. Алексей снова слушает грохот, доносящийся из-за двери. Визг Ксении раздирает уши. Да, нелегко там режиссеру с головной болью. Стоит посочувствовать.
– Жаль, что ты не поешь, – говорит Дато в очередной перекур на фоне шагающих по мостовой ботинок. – Только зря ходишь…
– И жаль, что ты не поешь, – отвечает Алексей.
– Что?
– Ты же сочиняешь все это. А потом позволяешь другим портить собственную музыку – барабанным грохотом, девчачьим визгом. Я не специалист, конечно.
– Вот именно.
– Просто под гитару это человечнее бы выглядело. А ты все человеческое словно искажаешь – мол, угадайте, что за этой дребеденью настоящего. А народ не угадает. Даже режиссер этот не угадает. Людям копаться некогда, им нужно готовый продукт в рот положить и захлопнуть, чтоб ничего не вывалилось.
            Дато хмурится, губы нервно кривятся.
– Ты, Саша, не лез бы.
– Я не Саша. Я Алексей.
– А ты, заметил, что песни вообще женские?
– Женские? Ты пишешь песни и думаешь, что они могут быть мужские или женские? И если они женские, то их должна петь женщина? Ксения? Или любая другая женщина? Лишь бы женщина?
            Дато отшвыривает окурок и уходит. Алексею кажется, что он впервые разочарован в Дато – впервые, но так болезненно, словно до этого Дато нарочно его обманывал.
            В коридор выходит сердитая Ксения.
– Все. Всем отбой на сегодня. Поехали!
 
            Результата режиссерского прослушивания так и нет.
– Совсем ничего не сказал? – спрашивает Алексей.
– Нет.
– А у Дато есть кличка? Снейк там? Или Спарк? Или Стейк? Как у всех рокеров?
– У Дато? Дато – это и есть кличка.
– Разве он не Давид?
– Давид. Но это имя другого человека, в честь которого он назвался.
– А где этот человек?
– Не знаю. Кажется, погиб. Мы позже собрались, при нас уже никакого Давида не было.
– Погиб? Как не фэншуйно – донашивать имя покойного. А как его на самом деле зовут?
            Ксения смотрит непонимающе.
– Разве тебе это не интересно? – удивляется Алексей.
– А тебе почему так интересно? – она тоже удивляется. – Алеша, не лезь. Мы этой темы вообще не поднимаем. Это касается прошлого, его прошлой группы.
– Этот Давид раньше вместо тебя пел?
            Ксения отворачивается. Не знает и не хочет знать, существовал ли мир до ее появления в «Колесе». А вот Алексею интересно. Так интересно, что не думать об этом он не может.
 
-3-
            Сколько лет Ксении? Сколько лет Алексей знаком с нею? Ксении всегда семнадцать – всегда те семнадцать, в которые он ее встретил в приемной комиссии института. И Ксения тоже думает, что Алексею семнадцать. «Алеша, не лезь», – это из тех времен.
            За то время, что они знакомы, оба закончили вуз, нашли работу, стали жить вместе, организовали быт. Без Ксении Алексей себя не помнит – только школу. Похвалы учителей, хорошие оценки, ухмылки одноклассников. Почему ухмылялись? Да кто знает. Слишком ломким казался им Алексей, слишком нервной женщина, притащившая его за руку на первый школьный звонок. А он вовсе не ломкий, он прочный – он сумел все организовать, он ушел от родителей, он взял на себя заботы о Ксении. И им давно не по семнадцать.
            Но бывают моменты, когда Алексея, действительно, ломает надвое, словно кто-то ухмыляется над ухом: «Слабак! Во что ты играешь? К чему приспосабливаешь? Не твое это». И тогда Алексей упирается так, что жилы вздуваются на шее: это не слабость, а моя сила, я не играю, я так живу.  
 
            Ксения плачет с вечера. Ночь, утро – все залито слезами. Яичница солона от слез. В чай капает. Режиссер отказал их группе. Ассоциаций у него не возникло. Ксения считает, что в провале виновата она – она одна, а ребята ни при чем, они молодцы, они старались.
– Ты же переодевалась, как он хотел! – утешает ее Алексей. – Ты все сделала, что могла.
            Суббота убита этим неожиданным горем, а ведь хотели прогуляться, наконец, дождь кончился, можно подышать терпким осенним воздухом, в кино сходить.
– Ксюша, ну, не надо, солнышко, не стоит.
– Не стоит?!
            Нет слов в утешение. И вдруг звонок, и номер не пойми, чей.
– Саша? Не говори, что это я. Как Ксения? – спрашивает Дато.
– Да… не особо.
– Прийти сможешь? Разговор есть.
– А куда?
– Туда, куда обычно.
– Ты там?
– Да, сижу, думаю.
            Пришлось соврать Ксении, что звонила мама и просила купить таблеток. Ксения знает, что у маман такие причуды не редкость. Таблетки – еще куда ни шло, она и за новыми бигуди может послать Алексея в час ночи. Алексей поехал к «Проспекту».
            А там тихо. Впервые такое. Тихо в коридоре перед студией, тихо за закрытой дверью. Алексей с опаской приоткрыл дверь и заглянул внутрь, словно опоздал на самую важную лекцию. Дато один – сидит за ударной установкой. И ударная установка онемела. Все непривычно, грустно. Но это спокойная грусть, не то, что дома.
– Входи, входи, – кивнул Дато. – Присядь. Так что она? Рыдает?
– Рыдает. Себя винит. Режиссера проклинает.
– А она ему понравилась.
– Как так?
– Ну, вот так. Она переоделась в мини, накрасилась, спела – и ему все понравилось. Встал у него от ассоциаций. Взбух даже.
– А ты ей не сказал?
– Не сказал. И ему сказал, чтобы проваливал. Режиссер хуев.
– Почему? Ты же хотел клип.
– Потому что. Ты же сам заметил. Потому что все это очень далеко от того, как я хотел, как представлял себе. Когда она пришла на пробы, в ней было что-то такое, что меня зацепило…
            Дато умолк.
– Что делало ее похожей на Давида? – помог Алексей.
– Да. Но сейчас это совсем не то. Я чувствую, что зашел не туда. Более того – увлек за собой людей, чужих, посторонних, которые не понимают, что меня привлекло в ней, которые видят перед собой только орущую блондинку. Ты не можешь так сделать, чтобы она ушла из группы? – вдруг закончил Дато.
– Как?
– Ну, как это обычно бывает. Пусть забеременеет. Свалит. Займется своими делами. А остальных я перенастрою. И все пойдет по-старому. Иначе как я откажу ей? И без того одни слезы.
– Ты нешуточный интриган, Дато.
– Да нет здесь никакой интриги! Она забеременеет – отвлечется, перестанет циклиться на этой музыке, на группе, на репетициях.
– Я вижу, ты мне доверяешь…
– Больше некому.
            Алексей опустил голову.
– Тогда и я тебе признаюсь: она не забеременеет. От меня, по крайней мере. У нас нет семьи, у нас давно нет секса, мы просто живем вместе. Мы друзья, которые живут вместе. Так что сам, все сам, Дато. Хочешь – откажи. Хочешь – пусть забеременеет. Все сам.
– Я не знал. – Дато искренне удивился. – А почему не расходитесь?
– Привыкли так. Она говорит, что ее все устраивает.
– Врет.
– Может, и врет.
– И ты врешь. Ладно. Тогда я откажу ей просто.
            Алексей вздохнул.
– Жаль. Петь – это ее мечта. Она ее только и держит.
– На жалость не дави. Меня другое держит – память о том, как все было.
– С Давидом?
– Да.
– Он погиб?
– Да. Увлекался квадроциклами. Шумные такие штуки, с виду неповоротливые. Но оказалось, что могут перевернуться на скорости и задавить. Подбегаешь – только кровь, и кровь черная. Я думал, с ума сойду. И, наверно, сошел. Четыре года прошло – как вчера, и каждую ночь снится. Кровь не высыхает. Только это для меня важно. Не твоя Ксения.
            Алексей сел на пол у стены, обхватил голову, локтями уперся в колени.
– Не рассказывай.
– Не буду. Я никому не рассказываю. Во мне эта кровь. Я ношу его имя. Я доживаю его жизнь.
– Может, и неправильно это.
– Может, и неправильно. Но как иначе?
            Потом Алексей поехал к матери. Сидел долго на табурете в кухне, раскачивался, смотрел вниз на знакомый двор – хотелось чувствовать себя маленьким, в самом начале пути.
 
-4-
            Он так и не поговорил с Ксенией. Ее слезы постепенно высохли и сменились глухим недовольством. Казалось, что она недовольна всем вокруг, каждой мелочью, но в первую очередь – собой, собой, собой.
            В квартире было холодно. Обоим она казалась тесной щелью, непригодной для зимовки двух ящериц. Потерять бы хвост – отрубить бы шлейф бед, несбывшихся надежд, самобичеваний, неудовлетворенности, но когда и кому это удавалось?
            И вдруг Ксения сделалась совершенно спокойной, даже задумчивой, и на ее губах стала возникать странная улыбка. Улыбка мелькала и пропадала, но потом вдруг – посреди их разговора – появлялась снова, и глаза теплели воспоминанием.
            О чем? Алексей работал дома. Сидел за компьютером, чертил макеты и размышлял – о чем, о чем она вспоминала и тут же прятала возникавший перед нею образ в складки памяти? О чем?
            Она старалась быть внимательной, даже стала проявлять неожиданную заботу об Алексее. Спрашивала, не постирать ли его вещи и как идут его дела с заказчиками. Алексей терялся от ее вопросов: раньше Ксения никогда не выказывала особого интереса к его жизни.
– Почему мы стали жить вместе? – спросила она вдруг. – Ты помнишь?
            Глаза больше не казались Алексею стеклянными, она смотрела прямо ему в лицо.
– Почему? – спросила снова.
            Он пожал плечами. Ксения ждала ответа.
– Я любил тебя.
– Или тебе так казалось.
– Мне не казалось. Я любил тебя. И сейчас люблю тебя.
– Но ведь мы живем, как чужие. Я твоей любви никак не чувствую. Я больше так не могу. Каждый из нас теперь должен организовать что-то отдельное.
– Ты с кем-то познакомилась? – догадался, наконец, Алексей.
– Не хочется врать тебе, скрывать, – Ксения развела руки жестом сожаления. – Я уже смирилась с мыслью, что никому не нравлюсь, что никто меня не хочет. Я была уверена, что никого не встречу, и мы всегда будем вместе. Но я встретила! Встретила! Он просто подошел ко мне на улице, сказал, что я красивая. Мне этого достаточно! Достаточно того, что он реагирует на меня как настоящий мужчина.
– Мне лучше переехать?
– Да. И надеюсь, ты не сердишься.
            Алексей молчал. Так привык верить во все мечты Ксении, что и в эту хотелось верить.
– Тебе не кажется подозрительным такое знакомство? – начал было.
– Подозрительным? То есть подозрительно то, что я могу кого-то заинтересовать? Что кто-то может назвать меня красивой? Не говори ничего больше! Я не хочу с тобой ссориться. Я хочу попрощаться с тобой по-хорошему, чтобы помнить тебя как верного друга, который холодной осенью провожал меня с репетиций.
– А как же репетиции? – вспомнил Алексей.
– Все это не касается репетиций. Это совсем другое! Это настоящая жизнь, не фантазия, не мечта о том, что когда-то я стану знаменитой, что когда-то кто-то меня оценит по достоинству. Все уже сбылось.
            Алексей стал собирать вещи.
 
            Переезжать было некуда – пришлось вернуться к родителям. И отец, и мать были ему рады. Алексей вошел в свою детскую комнату, оклеенную пожелтевшими постерами, и вдруг понял, что неожиданно и его мечта сбылась – он снова стал маленьким и оказался в начале пути. Но радости не было. Без Ксении не стало легче, он не ощутил своей свободы. Наоборот, понял, что мечта сбылась иллюзорно, обманно, что пожелтевшие плакаты его раздражают, что в детской комнате ему душно, что работать целый день в присутствии родителей невозможно, отвечать на их нудные расспросы, вдумываться в мамину болтовню, комментировать анекдоты из жизни соседей – выше его сил. Даже соседи были прежними – те же тетя Оля и тетя Света, что и в его детстве, и ничуть не старше. Все отражалось скучно, уныло, безысходно, словно в пыльном зеркале.
            Тянуло в «Проспект», но столкнуться там с Ксенией совсем не хотелось. История Ксении никак не отделялась от Алексея, не отваливалась отрезанным хвостом. Он думал о ней постоянно, но не находил смелости для простого звонка «по старой дружбе».
            Потом набрался духу и позвонил на домашний – в ту квартиру, где они жили вместе. Ответил мужской голос, и Алексей положил трубку. Значит «настоящий» мужчина уже занял место рядом с Ксенией – место, которое всегда было вакантно.
            Наконец, в одно из пустых воскресений, угрожавших общением с родителями, Алексей заглянул в знакомый подвальчик, как в винный погреб за глотком живительной влаги.
 
            Дато обнимает одной рукой – за шею. Обнимает и словно замирает, а потом отталкивает и улыбается. Алексей хочет запомнить последовательность движений – как-то тягуче и вместе с тем резко, и неожиданно, и стильно.
– Привет, Саша.
– Я Алексей.
– Хахаха. Знаю.
            Он один среди музыкальных инструментов. Кивает Алексею на пол.
– Падай.
– А что делаешь? Репетируешь?
– А ты за Ксенией?
– Нет.
– Знаю, – повторяет Дато.
– Это ты… нашел ей? Твоя работа? – спрашивает все-таки Алексей.
– Ну, если человеку чего-то не хватает, ему нужно это дать. Ей не хватало секса, ты сам сказал. Я нашел ей секс. И ей больше не нужна музыка, не нужна группа, не нужны репетиции, ей нужен только секс.
– Ты же обещал, что просто ей откажешь. По-честному.
– Я не настолько жесток. К тому же объявился один друг, которому негде было жить, и я вспомнил о Ксении.
– И теперь негде жить мне.
– Отлично, – рассмеялся Дато. – И где ты?
– С родителями.
– Со своими родителями? – Дато поморщился.
– Да. А что странного?
– Я бы не смог прожить с родителями ни одного дня. Я не люблю родителей. Особенно мать.
            Алексей поднялся с пола, пряча неловкость, но Дато продолжал.
– Мать – просто тетка, которую ты не трахнешь. Или даже трахнешь, если очень захочешь. Если бы она пораскинула мозгами, не рожала бы. Но она обо мне не думала. Не думала, в каком мире я буду жить. Она сиськами болтала, на папаше прыгала, кувыркалась, стонала, аж присвистывала. Я видел в детстве, как они с отцом трахаются, блевал потом целую неделю, есть не мог. И твоя о тебе не думала, уверяю тебя.
            Алексей тоже почувствовал тошноту от слов Дато.
– Я своих люблю, – сказал, чтобы оборвать его.
– Люби. Только не понимаю, как ты жить с ними можешь. Если Ксении не хватало секса, то тебе и подавно. Тут папаша с мамашей не помогут. Или ты привык на свиданки втихаря бегать?
– А кто поможет?
– Тебе я и сам могу помочь. Поедем ко мне?
            Алексей кивнул.
 
-5-
            Одно Алексей знал наверняка: ни в коем случае нельзя говорить Дато, что он никогда раньше не был с мужчиной и даже мысли об этом гнал, как смутные призраки. Кто знает, что их порождало, возможно, фильмы или книги, но не конкретные, живые люди. Дато – первый из таких людей. Но если Алексей признается, тот рассмеется ему в лицо, и ничего не будет. Уж лучше оставаться каким-то Сашей, которому не внове.
            Этого Сашу не парализовали бы долгая дорога в такси, подъем в затхлом лифте, скрежет ключа в замочной скважине. А Алексей, после реплик Дато о родителях, совсем притих, уже самому себе казался перепуганным новичком и был уверен, что Дато обо всем догадается.
            Войдя в квартиру, попробовал взять себя в руки, деланно спокойно осмотрелся по сторонам. Дато стал искать выпивку. Да и с чего бы ему думать об Алексее? Ему, человеку, который предпочел бы не рождаться, а родившись носит имя покойного?
            В квартире полупусто, компьютер, потертое кресло, диван, между диваном и креслом гора железок, старые пыльные процессоры, распаянные платы. Оголенное железо, как чьи-то кости.
– Съемная? – спросил Алексей о квартире.
– Нет, мы с Давидом купили. Думали жить тут долго и счастливо. Я ни с кем другим тут не был с тех пор. Только друзья заходят. Мы тогда мебелью не успели обзавестись, а я потом не стал. Все старое. Так что…
– Ничего, нормально.
– Я рад, что ты просто ко всему относишься, потому что любить тебя я не буду, – предупредил Дато.
– Потому что его любишь?
– Да, люблю покойника, с которым нельзя трахаться, потому что он сгнил уже.
            Дато подошел ближе, всмотрелся. Темные глаза у него. Но не черные, а темно-серые, с голубизной даже. Только очень глубоко эта голубизна.
– Не надо. Не мучь себя, – сказал Алексей.
– Да уж, я лучше тебя помучу. На диванчик?
            Толкнул Алексея к дивану. Сердце бухало.
– Ты…  как тебе лучше? – спросил Дато.
            Алексей понял, о чем он, но не ответил. Как-то не думал, что это обсуждается. Хотя не на сайте же познакомились, не под длинной анкетой с перечнем предпочтений в сексе. Нужно бы прояснить.
– А ты как обычно? – спросил, чтобы не отвечать.
– Как обычно? Тогда ты потерпишь.
            Дато потянулся к нему, как тогда, в студии, прижался и поцеловал в губы.
– Выпивки я не нашел. Смазки у меня тоже нет. Так что давай быстренько.
            Он потянулся к джинсам Алексея, но тот отпрянул. Сам стал раздеваться. Почему-то хотелось именно раздеться, а не оголиться частично, в спешке.
            Дато снова поцеловал его. И снова Алексей удивился. Не думал, что Дато будет целоваться, если не любит. Разве это приятно? Не так уж приятно. Дым чувствуется, словно прокисший поцелуй предназначен другому.
– У меня и резинки нет, – сказал Дато в довершение.
– Не страшно, – ответил Алексей, хотя самому стало страшно.
            Что за Дато? Что за друзья у него?
            Алексей оказался припертым к дивану. Пришлось лечь, расслабиться и не стонать. Дато обошелся без прелюдии и подготовки, просто еще раз поцеловал в губы и развел его ноги в стороны. Обнимал его. Потом стал стискивать, словно хотел оторвать куски от его тела, схватил за горло, и тут же разжал руки. Алексей пытался сопротивляться, остановил его, вывернулся, потом впустил снова, обнял.
– Ну, чего ты? Не спеши…
– Хороший мой, Саша.
            Алексей подался ему навстречу. Стало приходить удовольствие, робко пробиваясь сквозь неудобство и боль. Алексей вжался в Дато, обхватил его ногами. Не отпускать бы… Дато затрясло, он шумно вздохнул, словно всхлипнул, сразу же вытащил и отодвинулся. Лег на бок, глядя в глаза.
– Не кончаешь? Чего ждешь? Следующего?
            Алексей вскочил на ноги.
– У тебя кровь, кстати, – заметил ему Дато.
– Наверно, потому, что я живой.
– Ты мне диван не испачкай, живой.
            Алексей пошел в душ. Эрекции уже не было. Боли тоже не было. Зато по всему телу выступили красные пятна, оставленные пальцами Дато. Помылся наспех.
– Ты всегда такой жесткий? – спросил, вернувшись из душа.
            Дато все еще лежал голый.
– Нет, нет. Переклинило немного. С задницей как?
– Не волнуйся.
– Ночевать у меня нельзя. Иди домой, Саша.
– Конечно.
            Дато пошел за ним к двери.
– Позвонить тебе? – спросил все-таки.
– Звони.
– А ты точно ни с кем больше не встречаешься?
– Сейчас нет.
– Тогда я позвоню.
            Алексей вышел на мороз. Между ног было липко, но ничего не болело. Он взял такси до дома, снова пошел в душ.
 
-6-
            Жизнь с родителями, мысли о Дато, нерешенная ситуация с Ксенией – все наслоилось, спуталось и стало изводить Алексея дурными снами, в которых он барахтался в черном болоте.
            Дато не позвонил. И вообще никак не напоминал ни о себе, ни о той ночи. Алексей уже сомневался, были ли они вместе.
            С чем сравнить? Как это обычно бывает? Синяки от его объятий прошли, трещины зажили – ни следа не осталось от долгожданного секса с Дато. Пожалуй, Алексей назвал бы это изощренной пыткой, а не сексом. Но пыткой не для тела, а, скорее, для нервов, для неустойчивой психики, для романтичного сердца. Близость с Дато оказалась какой-то формальной, неполной, не приносящей ни удовлетворения, ни облегчения, изматывающей новым ожиданием.
            Сам секс как физиологический процесс ничем не удивил Алексея, не вверг в пучину безграничного удовольствия, не оттолкнул на дно глухого отвращения. Слишком жаркой была его страсть к Дато, чтобы его поведение могло смутить Алексея. Но то, что Дато не позвонил, очень удивило. Ведь он обещал, и казалось, был больше Алексея заинтересован в продолжении их связи.
            К несчастью, мало было наличных денег, быстро снять жилье не получалось, переплачивать маклерам не хотелось. Алексей посмотрел несколько предлагаемых квартир и нашел их малопригодными для проживания – сырыми, затхлыми, ветхими.
            Дома стало совсем невмоготу. Мать, занятая исключительно просмотром сериалов, пыталась пересказывать их все бесконечным потоком – начиная с завтрака и до самой ночи, с перерывами на просмотр новых серий. И всегда получалось, что эти перерывы намного короче, чем последующий пересказ нудных историй каких-то Варвар, Серафим, Вероник, Кармелит и прочих. Отец не поднимал глаз от сканвордов, а если и перебивал мать, то только выкриками: «Одно и то же загадывают! Из пяти букв! Не влезает!» Такое времяпровождение вызывало у Алексея не сочувствие, не иронию, а раздражение против стариков, которые никогда не имели даже загородной дачи, чтобы занять себя чем-то дельным, а на работу ходили только в ожидании пенсии.
            Наконец, попытался объяснить матери, что ее разговоры отвлекают его от работы. Но, по ее мнению, никакой серьезной работой человек не мог заниматься в домашних условиях. Алексей рявкнул, напомнил о том, что давно уже содержит себя сам, выгнал ее из комнаты. Стало так тоскливо, хоть вешайся.
            В эту тоску позвонил Дато, снова назвал его Сашей и спросил, куда он пропал.
– Был немного занят, – ответил Алексей растерянно.
– Приедешь? Или еще занят?
– Приеду.
            Когда Алексей приехал, Дато слонялся по комнате, почти не обращая на него внимания. Шагал мимо дивана, на котором они возились в прошлый раз.
– Что с группой? – спросил Алексей. – Репетируете?
– Пока все в творческих отпусках. А Ксения, наверно, в декретном.
            И снова Алексей почувствовал что-то неприятное, словно душок над долгожданным десертом, которым мечтал насладиться.
– А ты с кем фестивалишь? – спросил Дато.
– Ни с кем. Дома сидел, работал. Я дизайнер.
– Квартиру нашел? Или с родаками все еще трешься?
– Трусь.
            Алексею вспомнилось, что раньше он держался с Дато свободнее и раскованнее. Может, тем и привлек его. А теперь не может даже ответить связно.
– Я думал, между рок-музыкантами дружба, и вы все время вместе, – сказал зачем-то.
– Они для меня как наемные работники, – ответил Дато.
– Может, потому и не клеится.
– Может.
– А где те, что с Давидом выступали?
– С теми я не могу больше.
            Дато вдруг остановился, сел на диван и взглянул на Алексея.
– Зачем мне это нужно? – спросил самого себя. – Очень сомневаюсь, что нужно. Не знаю тебя даже. Просто секс… Я сомневаюсь. Я поддался, развел тебя с Ксенией, получил то, что хотел. Но мне кажется, я совершил ошибку…
            Алексей даже сел от удивления.
– Ничего, за меня не переживай, – сказал в ответ. – У нас с Ксенией не очень ладилось, я ничего не потерял. Наоборот, я с тобой – это много для меня значит.
– Да ничего это не значит. Я же понимаю, что не с Ксенией ты трахался все это время. Вчера с кем-то был, завтра еще с кем-то будешь. Я и не звонил, чтобы не отрывать тебя.
            Алексей молчал. Время для признаний было упущено. Тогда еще.
– Ни с кем не буду. Я люблю тебя, – сказал просто.
– Этого я не просил. Не люби, не вздумай. Просто секс. Задницу подлечил?
– Подлечил.
– Показывай.
            Все пошло лучше. Во-первых, в комнате был успокаивающий полумрак. Во-вторых, Дато уже не рвал Алексея на части, а пытался быть нежным. Алексей ошалел от неожиданности, стал целовать Дато, отодвигая от его лица жесткие черные волосы.
            После секса никто не скрывался за дверью ванной, просто лежали и смотрели друг на друга, и казалось, что видят в темноте даже больше, чем при дневном свете.
– Я тоже дома работаю. Если ты останешься, это будет как два офиса в одной квартире, это невозможно, – сказал вдруг Дато.
            Алексей снова удивился, настолько предположение о совместном проживании не вязалось с формулировкой «просто секс».
– Я буду молчать, – сказал он. – Или писать тебе по скайпу.
– Да все равно будешь тут маячить, я буду от тебя возбуждаться. И песни не пишутся. Только о тебе и думаю. А после смерти Давида столько песен писалось – потоки, реки, океаны песен.
            И снова Алексею казалось, что Дато путает – назло себе – правду и ложь, миксуя их по слову, по предложению, чтобы и самому не понять в итоге, что сказал из того, что хотел сказать.
– Я думаю, песни пока и не нужны. Пусть поживут в прошлом. Так что, переедешь? – спросил он снова.
– Могу.
– Только ты помни, что это просто секс, и, в общем, ты свободен. Если что не так – не держу. Мы с Давидом шесть лет вместе прожили, это не сравнить.
– Я не сравниваю, нет. У каждого своя история.
– А я – его история. Я его имя ношу, его вещи, его слова говорю, его жесты повторяю. Но смотрю в зеркало – себя вижу, не его. Его уже никогда не увижу.
– А я не похож на него?
– Нет. Совсем не похож. Поэтому мне и странно, что так к тебе потянуло. Ведь мы следуем одним и тем же алгоритмам, реагируем на одни и те же типажи… обычно, – сказал Дато. – Но вот как получилось. Если бы не Ксения, и не встретил бы тебя.
            Вернувшись домой, Алексей уже окидывал взглядом вещи: какие годятся для новой жизни с Дато, а какие – для мусорного бака. И позвонила Ксения.
 
-7-
            Ксения беременна. Это новость номер один.
            Ее новый друг ее бросил. Это новость номер два.
            И обе вроде как и не новости.
– Мне очень страшно, – говорит она Алексею при встрече. – Я сижу вечерами на диване и дрожу от страха. Вдруг я захлебнусь, или подавлюсь, или упаду и сломаю ребро. Внутри меня человек, а я не могу о нем позаботиться, потому что и о себе не могу. У меня просто сердце останавливается от страха. Как жить дальше? Что делать? Вернуться к родителям в деревню? Признаться, что моя жизнь не сложилась, и у человека внутри меня тоже не сложится?
– А как же… как его звали? Где он?
– Да неважно это. Никита его звали. Был Никита, нет Никиты. А я есть.
– Ну, не бойся. Хочешь, я вернусь? Скажем этому человеку, что я его отец. Хочешь, поженимся?
– Не могу просить тебя о такой жертве.
– Да о какой жертве, Ксюша? Мы сколько лет вместе! Мы всегда вместе, ты чего.
            Алексей кивает самому себе. А как иначе? Ксения никогда и не отделялась от него, разлуки и не было.
– Мальчик будет?
– Да. Я УЗИ сделала. Все нормально пока.
– А с группой?
– Не знаю. И никто не знает. Дато продолжать не хочет. Может, новый проект будет – без нас. Но когда я вспоминаю, как переживала из-за всего этого, из-за репетиций, из-за звука, из-за режиссера придурошного, мне даже странно. Все такое мелкое, далекое. 
            Ксения невольно кладет руку на живот. И невольно в ее жесте проскальзывает что-то величественное, реликтовое, вековое. Этим жестом она сметает все прошлые надежды и сомнения Алексея. Родится ребенок, а сами они, со своими мечтами и фантазиями, закончатся. Их жизни лягут в фундамент новой жизни, чтобы в этой жизни у нового человека все удалось, все сбылось, все получилось. На глазах Алексея даже выступили слезы.
– Ты ни о чем не волнуйся, Ксюша. Не нервничай. Заявление подадим, платье тебе купим. Ему леденцов. Или что он любит?
– Каперсы.
– Каперсов ему купим, Ксюша. Только не нервничай по пустякам.
            Вечером позвонил Дато.
– Ты где потерялся? Приходи вечером. У меня приятели будут. Посидим. Ты их не знаешь, правда. Типа мальчишника. Хаха.
           
            Приятели были некстати. Алексея никто не встретил, он сам прошел в комнату и сел на пол вместе с остальными. Его поприветствовали поднятием полупустых бутылок пива. Никто не знакомился, не представлялся.
– Вставил я, значит, пробку, и так с утра в офис. Этот старый боров визжит на меня, рыло выпячивает, я на стуле ерзаю, и так мне кайфово, прям круги перед глазами, – один из парней продолжал что-то рассказывать.
            Дато взглянул на Алексея. Все стали смеяться. Табачный дым сгустился.
– Но, нужно сказать, размер не для чайников, и расширение резкое – самый кайф.
– А что с ванной? – спросил Алексей.
            Все обернулись.
– Я подумал, что протекло где-то, – сказал Алексей.
– Да не нужно тут думать, – Дато отвернулся.
– Это Димон новую анальную пробку купил, – сказал другой из компании. – И всем рекомендует.
– А…
– Так слушайте, дальше прикол, – снова начал первый.
– Ладно, ребята, – перебил Дато. – Давайте сворачиваться. Нам с Сашиком есть, чем заняться, в общем-то.
– А, молодожены!
            Компания стала подниматься на ноги. Алексей смотрел им вслед.
– Хороший парниша, – сказал кто-то о нем в прихожей.
– Но дураковатый, – заметил, видимо, первый рассказчик.
– Не встречал его нигде, – добавил еще кто-то.
            Дато вернулся, пнул ногой пустые бутылки, освобождая себе место рядом с Алексеем.
– Это наши… те еще приятели. Некоторые Давида знали. Я не мог не сказать им, что все изменилось.
– Мир чистых удовольствий.
– Что?
– Хотел бы я так жить – заботиться только о собственном кайфе, быть ведомым только жаждой наслаждения. Но я так не могу. Мы женимся с Ксенией. У нас будет ребенок. Будем жить для него.
            Дато замер.
– Опять Ксения! Я же убрал от тебя эту корову!
– Она беременна.
– И что? Ты тут при чем?
– Все, Дато. Я сказал, как будет.
– А я? Ты думаешь, мне легко все это?
– Ты же говорил, что не держишь.
– А о себе ты подумал? Ты разве би? Как ты жить с ней будешь? Это же пытка.
– Это тебя уже не касается, так я думаю.
– Послушай, Саша, – Дато не отступал, – но мы же уже собрались, решили совсем другое. Решили, что попробуем. Я не хочу терять тебя. Ты мой первый любовник за много лет. Все эти ребята, если тебе кажется... так это просто разговоры. Многие вообще одиноки, только мечтают, в Интернете сидят, дрочат в скайпе…
            Дато выглядел растерянным и от этого жалким. Вся его шаманская магия улетучилась, лицо окаменело, только губы продолжали шевелиться.
– Я люблю тебя, Дато, – сказал Алексей. – Но Ксения мне не чужая.
– Да что вас связывает? Она в институте тебя бутербродами кормила? Денег занимала? Половину квартплаты платила? А потом она тебя бросила, бросила! На первого встречного мужика прыгнула! А я не брошу. Я предупреждаю – я буду за тебя бороться. Я не уступлю. И ты мои методы знаешь!
– Не нужно, Дато, – сказал Алексей, но в этот момент счастье наполнило его, как надувной шар.
            Дато вцепился в него, впился в губы.
– Не кусайся только, – Алексей попытался остановить его. – Я никуда пока не ухожу.
            Но Дато уже врывался в него безжалостно. Слишком много, слишком полно, слишком больно. Под рукой хрустнуло стекло, Алексей отдернул ладонь. Дато подтащил его к себе, поставил на четвереньки.
– Потом Ксения тебя перебинтует. А пока потерпи. Я так тебя люблю, что сил нет.
 
-8-
            Снова съехались. Снова разложили по полкам вещи. Вроде по-старому.
            Только Ксении не стало спокойнее. Когда Алексей сказал, что пора бы родителей поставить в известность и о свадьбе подумать, она только замахала руками.
– Подожди, рано еще.
– Как бы поздно не было.
            Он привык заботиться о Ксении. Но она казалась еще более недовольной его заботой, чем прежде. Откуда-то с потолка рухнула печаль и накрыла тусклым мерцанием светодиодов – неестественные люди в неестественной жизни. Хотя куда естественнее – ждать ребенка, готовиться к свадьбе?
            И разве Алексей виноват, что она ошиблась в Никите? Что никто ни на ком не женится? Что никто никого не любит? Ему вот казалось, что он любит Дато, и что Дато его любит. Но идет время, и ничего не слышно ни о Дато, ни об их любви.
            Позвонила мать, чтобы пересказать новую серию. Алексей бросил трубку. Казалось, что отстал не только от сериала, но и от календаря, и от будильника. А уже зима давно, снег уже не тает, прочно примерз к тротуарам.
Вечером вдруг пришел Дато, с тортом в руках. Без шапки, со снежинками в волосах. Так трогательно, до слез. Алексей стал сентиментальным, словно и сам немного забеременел. Ксения тоже просияла, схватилась обеими руками за торт.
            Сели пить чай. И сладко, и горько, да это чаинки горчат, никак Ксения с ними не справится в маленьком заварнике, неумеха, а ей же ребенка растить.
– Я пришел вот… проведать вас… как неофициальную семью, – улыбается Дато.
И улыбка тоже горчит.
– Мы не семья! – машет руками Ксения, угрожая сбить на пол чашки. – Нет-нет. С чего ты взял?
            И зачем так говорит? Зачем кладет ладонь поверх его руки? Еще горше.
– А помнишь, как репетировали, Дато? Ночами? Ты такой далекий был, непонятный,  никак объяснить не мог, как нужно, чего ты хочешь... И я обещала, что никогда не забеременею. И вот. Теперь у меня все изменилось.
– Ничего. У меня тоже все изменилось, – кивает Дато. – Я все бросил.
            Дато избегает смотреть на Алексея.
– Тебе нельзя бросать, – улыбается Ксения. – Ты талант-талантище. Мне рассказывали, как вы раньше выступали…
– Как выступали, не помню. Помню, был кантри-кросс – за городом, по пересеченной местности, а проще сказать – по сельской дороге. Лето, жара, очень много пыли, очки в пыли. Помню, как квадроцикл Давида перевернулся – это было почти на финише, и те, что его преследовали, в него врезались. Мне казалось, это безопасные, неповоротливые, смешные машины. А они вон какие – убийцы. Я даже помню, как шлем отлетел, как череп хрустнул. Пыль так оседала, что кровь текла грязная. А мне потом говорили, что не мог я этого слышать и видеть, с того места, где я стоял, не мог. Но я все видел и все помню. А потом сразу – твой голос, словно он картинку раздробил на осколки, и я поверил, что дальше можно жить – без любви, с одной только памятью о прошлом. Но, к счастью, все изменилось.
– Как? Почему? – спрашивает Ксения.
– Потому что я встретил твоего будущего мужа, Ксения. Потому что он мне нужен. Я никогда ничего толком объяснить не мог, но вот сделал усилие – честно все объясняю. Я так понял, вся жизнь – кантри-кросс по пересеченной местности, и всегда тучи пыли, и всегда непрозрачно. Так вот я хочу признаться, чтобы все было прозрачно. Но и вы тоже взамен признавайтесь, не молчите, раскрывайте свои тайны. Нужно решить, что делать… всем нам.
            Ксения опускает голову.
– Я признаюсь, но пусть Алеша сначала скажет. Ведь у тебя тоже есть тайна, Алеша?
– Есть.
– И какая? Тебе тоже нужен Дато?
– Это не тайна. Тайна в том, что Дато у меня первый.
            Ксения улыбается. Не злобно, а, скорее, глупо.
– А я все пыталась понять, отчего ты такой хороший, что тебя держит, что заставляет тебя жертвовать. А вот что – вина, нечистая совесть. Так ведь и я тебе изменяла, и ребенок не твой, и замуж я за тебя не хочу. Вот моя тайна – я не хочу за тебя замуж, Алеша. Я уже была за тобой замужем – мне не понравилось. Когда ты мне друг, ты ближе. Посмотри, даже Дато сейчас ближе, понятнее, роднее. Я не хочу, чтобы ты приносил напрасную жертву. Я давно думала над этим, просто не знала, как сказать тебе.
            Ксения не желает укладывать чьи-то жизни в фундамент жизни своего ребенка. Но Алексей не может понять, почему.
– А покрепче ничего нет? – спрашивает Дато. – А то как-то невесело.
            Алексею хочется говорить серьезно – обещать, что они не оставят Ксению, что всегда будут рядом, что всегда ей помогут, но Дато нарочно уводит разговор в сторону.
– Я вот музыку забросил, зато заказов набрал. В железках ковыряюсь, тоска смертная. Но мне кажется, я уже такой взрослый, матерый компьютерщик…
– А как же эти все? Легенды рока? Они старые, а на гастроли ездят, на фестивали, – говорит Ксения.
– Я бы не смог, мне бы потихоньку железяками бряцать. Может, вот Саша поможет…
– Саша? – Ксения смотрит на Алексея. – Да, Саша в таких делах как раз помощник.
            И вдруг Алексей понимает, почему Ксения так легко приняла это решение. Она все еще надеется – так, как никогда не надеялась на него или на залетного Никиту...
            Как странно, думает Алексей, будет идти время, все изменится, они разочаруются друг в друге, возможно, разлюбят, пойдут каждый своей дорогой, но первые впечатления никуда не денутся, не сотрутся, не исчезнут. Дато прав, на одних фотоснимках памяти мир залит черным, а на других он остается неизменно прекрасным.
На одном таком фотоснимке всегда жив Давид, хотя Алексей даже ни разу его не видел. Там он обнимается с Дато, там он поет его песни. На втором фотоснимке Ксения восторженно смотрит на Дато на прослушивании. Там она любит его и не способна разлюбить. На третьем он сам подглядывает за Дато через приоткрытую дверь студии, пытаясь разгадать секрет его пластики. Там он его не разгадает, еще рано.
Со временем снимки покрываются пылью. Но вот Ксения снова достает свой и смотрит сквозь него на Дато – и оживает прежнее, и она снова готова пообещать что угодно, только бы не потерять его.
            Дато показывает Алексею глазами на выход.
– Коньяк выпили, пора и проветриться!
            Выходят осторожно, стесняясь при Ксении задеть друг друга даже плечом. И только во дворе Дато виснет на нем.
– Что ты такой бледный, чувак? Я же говорил, что все улажу. А если бы по-хорошему не уладилось, я бы и другие тайны на свет вытащил – от кого ребенок, кто кого и для чего нанимал…
– Замолчи! – Алексей отталкивает Дато. – Пусть все так и останется. Ей не нужно знать, что любить тебя не за что.
– Да уж, не конфетка, – соглашается Дато, снова притягивает Алексея к себе и целует. – Но и ты тоже хорош заливать. Первый я у него. Конечно. Так я и поверил.