Ключ

Пролог

«Тише! Не бойся, это всего лишь я. Не включай свет, и говори шепотом. Он может услышать. Я хочу тебя кое о чем попросить. Это важно. Я хочу, чтобы ты запомнил. Слушай меня внимательно, ты должен запомнить. От этого зависит многое. Видишь ключ? Возьми его. Запирай на него свою дверь. Всегда. Понял? Всегда закрывай дверь на ключ. Обещай мне! И храни его как зеницу ока. Не потеряй. Всегда держи при себе и никому не отдавай.
Мне нужно уехать. Нет, не плачь, пожалуйста! Мне правда нужно. По-другому никак. Ты многого не знаешь. Но я вернусь к тебе. Я обещаю! Неужели ты мне не веришь? Я обязательно вернусь! Ну как я могу тебя оставить? Ты все, что у меня осталось в этом грёбанном мире. Ты только меня жди. Жди и не забывай. И молись за меня. Я уже забыл, как это делается. Я не верю. Давно не верю. А ты еще можешь. Ты чистый. Молись и жди.
И еще. У тебя есть музыка. Не забывай нашу музыку. Это то, что навсегда останется с тобой. Что бы ни случилось в жизни, и как бы дерьмово тебе не было, никогда не забывай про нее. Она живет внутри тебя. Твою музыку никто не сможет отнять, потому что ее слышишь только ты. Через нее выплескивай на людей свою боль. Кричи своей музыкой, обрушь ее на головы людей, растормоши, заставь очнуться и выйти из сытой спячки. Расскажи, как хреново иногда бывает. Если они не верят словам, пусть поверят ей. Конечно поверят. Твоей музыке поверят все. Рано или поздно им придется тебя выслушать, и тогда они склонятся перед тобой. Потому что ты — ангел. Солнечный ангел.
Ну вот и все. Мне пора. Не забывай главное. Всегда закрывай дверь на ключ.
Ключ.
Ключ…»

Глава 1
Настойчивый гудок автомобильного клаксона насиловал Франсуа мозг. Сигнал не прерывался ни на секунду. Видимо, какой-то мудак пытался привлечь его внимание во что бы то ни стало.
«Ну что за урод!» — подумал молодой человек, с трудом разлепляя веки и пытаясь сообразить, где он. В следующую секунду взгляд сфокусировался на мигающем зеленым сигналом светофоре и Франсуа прошиб холодный пот. «Черт! Я заснул за рулем!» — сообразил он, просыпаясь окончательно. Водитель такси — пожилой араб — отчаялся ждать, когда преграждающий путь белый ситроен сдвинется с места, и пытался объехать его справа, не прекращая при этом жать на гудок, как дрессированная обезьяна. Франсуа поднял обе руки в примирительном жесте, но красный от гнева водитель показал ему на это средний палец и отвернулся. Оставалось только опустить стекло, впуская в салон свежий утренний воздух и утопить педаль газа, спеша скрыться с места своего позора. Если все будет нормально, минут через десять он доберется до своего кабинета и сможет вздремнуть часок, устроившись в крутящемся кресле и положив ноги на стол. Не бог весь что, но шансов выспаться там у него больше, чем в собственной квартире.

***
Для полного счастья человеку всегда чего-то не хватает. Кому-то лишних пяти минут сна, ну, а кому-то еще одного миллиона. Все зависит от амбиций и обстоятельств и умения правильно расставить приоритеты. Жизненная программа Франсуа Мореля выглядела так: блестящий детектив криминальной полиции, любящий сын и муж, а также заботливый отец. И если с первыми двумя пунктами все было более или менее успешно, то третий пункт вызывал целый ряд сомнений.
Франсуа родился в благополучном семнадцатом округе Парижа и был обожаемым единственным ребенком в семье. Его детство не было отмечено никакими выдающимися событиями. Обычный кареглазый, с шапкой темных волос, милый, чуть застенчивый мальчик, каких много. Он хорошо успевал в школе, играл в футбол и в свободное время музицировал на гитаре. Отец — крупный финансист и мать — светская львица мечтали видеть сына в Сорбонне, но в семнадцать лет он вдруг придумал изрядно потрепать им нервы своим решением стать рок-музыкантом. Сколоченная им рок-группа исполняла, по их собственному выражению, психоделический рок. На деле они коротали дни за косяком и бренчанием на гитарах, перебиваясь случайными заработками в пригородных клубах. После этого периода жизни решение Франсуа стать полицейским показалось родителям благословением Господним. Облегчение их было так велико, что они не стали докапываться до причин столь резкой перемены в их сыне.
Пройдя конкурсный экзамен и проучившись положенный срок в Высшей специализированной школе, Франсуа быстро двинулся вверх по карьерной лестнице. Если что и мешало ему на первых порах, так это слишком цветущий юный вид. В свои тридцать лет он все еще умудрялся выглядеть как юноша. Заслугой тому был сияющий цвет лица, ясные глаза и открытое, несмотря на профессию, восприятие жизни. За все это он и получил от острых на язык коллег нежное прозвище Цветочек. Чтобы исправить положение, Франсуа стал одеваться в пальто на размер больше, короче стричь волосы и старался хмуриться чаще, чем этого требовала ситуация. Полицейским, надо отдать должное, он был хорошим. В положенный срок он дослужился до звания детектива криминальной полиции и удостоился собственного кабинета в святая святых уголовной полиции Парижа на набережной Орфевр, 36.
Его жена Тамара была прелестной молодой женщиной, также происходящей из хорошей семьи средних французских буржуа. Темноволосая, гибкая, сладкая, как ириска, она несколько лет назад напрочь лишила Франсуа сна и покоя. В свое время она попробовала себя в качестве танцовщицы, манекенщицы и немного актрисы, но с облегчением бросила все, выйдя замуж. Не без помощи старшего поколения они сделали первый взнос за небольшую, но светлую и симпатичную квартирку в шестнадцатом округе и, спустя два года после свадьбы стали родителями малыша мужского пола, которого, поспорив слегка, решили назвать Вадимом. Готовясь к пополнению, молодая чета перечитала за время беременности тонну новомодной специализированной литературы и даже ходила на курсы. Тем не менее после рождения малыша Вадима их ждал сюрприз. Ребенок был совершенно не похож ни на одного младенца из рекламы памперсов. Он не агукал нежно в своей колыбели в терпеливом ожидании, что к нему подойдет мама или на худой конец папа. Большую часть суток ребенок не ел и спал, как обещали специалисты и педиатры, а выражал свое недовольство.
О спокойном сне Франсуа пришлось забыть практически сразу же. Измученная Тамара, набравшая за время беременности лишние восемь килограмм, уже через пару месяцев после родов похудела так, как ей не удавалось в бытность работы моделью. Под ее глазами от постоянного бодрствования залегли черные круги. У ребенка были опрелости, колики, зубки и что-то еще, Франсуа перестал понимать, что конкретно. Тамара опустила руки и, чтобы хоть как-то высыпаться, стала забирать ребенка в их с мужем постель, постепенно выселив оттуда супруга. Теперь Франсуа спал в гостиной на неудобном диване.
Следующие несколько месяцев ребенок провел у Тамары на руках. Она начала употреблять в своей речи выражения: «Мы покушали. Мы помылись. Мы поспали», и Франсуа видел, когда та говорит так, действительно имеет это в виду. Поесть она могла только на бегу, не выпуская ребенка из рук, а спала тогда, когда спал Вадим. Франсуа забыл, когда они последний раз занимались любовью. Он видел, Тамара вымотана до предела. Ему было жаль жену, но он не знал, чем ей помочь. Семейный врач мадам Бонапри, внимательно обследовав Вадима, уверила их, что с малышом все в порядке. Но младенцы бывают разные и им, по счастью, попался довольно активный экземпляр. «Через полгода станет полегче», — с улыбкой гарантировала она, но Франсуа не был уверен, что доживет. Его мучило чувство беспомощности. Несколько раз он пытался взять сына на руки и успокоить, но сам впадал в еще большую панику и истерику, чем малыш. Ребенок был такой хрупкий, что Франсуа боялся его повредить ненароком или сделать что-то неправильно. Он уговаривал себя, что его время еще не пришло и что через пару лет он с удовольствием погоняет с сыном в футбол, а пока единственное, что он смог сделать, это посоветовать супруге нанять няню или на худой конец пригласить погостить тещу. Но Тамара уперлась. Для нее это было делом принципа. «Если я не могу справиться с собственным ребенком, то что я за мать?» — патетически восклицала она. «У некоторых вообще двое-трое детей и ничего». При этих словах Франсуа решительно поплохело.
Сегодня утром Вадим, которому на днях исполнялось семь месяцев, опять разбудил родителей в пять утра. И пока Тамара кормила малыша и ворковала над ним, уговаривая еще чуть-чуть поспать, Франсуа буркнул, что ему нужно на работу пораньше, и позорно сбежал из дома, даже не выпив кофе. На самом деле его заветной целью было добраться до личного кабинета, который по размеру не превышал пяти квадратных метров и был завален до потолка протоколами допросов, папками с висяками, ордерами, выписками из банковских счетов подозреваемых и криминальными сводками. Там Франсуа надеялся покемарить часок до прихода коллег. Однако, не доехав буквально пару кварталов, заснул прямо на светофоре, пережидая красный свет, чем вызвал шквал справедливой критики со стороны местного таксомоторного парка.
«Утро определенно не задалось», — думал следователь, уже предвкушая долгожданный покой. Между тем его мечтам суждено было разбиться о суровую реальность. Еще одним подтверждением несовершенства бытия стал звонок мобильного. Франсуа напрягся. Звонок в такую рань мог означать только одно.
— Я не разбудил тебя, Цветочек? — вежливо поинтересовался в трубку шеф Франсуа — комиссар и начальник отдела уголовной полиции Паскаль Пети, которого все подчиненные за глаза называли Солюс. Вежливость была его отличительной чертой. С этой самой ледяной вежливостью Солюс колол самых матерых преступников. Франсуа вспомнил, как увидев Солюса в первый раз, подумал, что этому ухоженному мужчине средних лет с идеальной прической и выразительным лицом следует благородных аристократов в мюзиклах играть, но скоро вынужден был поменять свое мнение. Вот и сейчас у Франсуа внезапно мороз пробежал по коже от вежливого вопроса комиссара. Впрочем, вполне вероятно, дело было в свежем утреннем воздухе. Морель поспешил поднять стекло в машине.
— Нет, все в порядке, шеф, — бодро отрапортовал он, — я подъезжаю к конторе.
— Вот и молодец, — похвалил Солюс, ничуть не удивившись тому, что Франсуа почти на рабочем месте в полшестого утра. У всех полицейских было свое особое представление о том, чем следовало заниматься в то время, когда остальные нормальные граждане в кровати собираются продирать свои глаза. — У нас убийство в шестом округе. Дуй туда, малыш. Твой любовничек Басель уже там. Он введет тебя в курс дела.
Сон откладывался на неопределенный промежуток.
«Ну что же, — порадовался Франсуа, сворачивая на бульвар Сен-Жермен, — по крайней мере, мне не пришлось пилить на другой конец города». Покойник оказал Франсуа услугу и окочурился практически напротив здания криминальной полиции Парижа. «Если удастся еще и кофе раздобыть в такую рань, я поцелую боженьку в жопу».
Прибыв по продиктованному Солюсом адресу, Франсуа обнаружил целых два бонуса. Во-первых, его напарник Басель Ромм действительно ждал на месте. Ну, а во-вторых, в руках у алжирца Франсуа заприметил бумажный стаканчик со знакомой бело-зеленой эмблемой Starbucks. Басель стоял на тротуаре, широко расставив ноги, и зевал во весь рот. Черные волосы, вьющиеся проволокой, были, как всегда, не по уставу туго затянуты в аккуратный хвостик, а вот одежда на нем была вчерашняя, к тому же существенно помятая, из чего Морель сделал вывод, что Ромм опять ночевал у очередной подружки. Но даже при том, что Басель был изрядно потрёпан и, вполне возможно, до сих пор нетрезв, он умудрялся излучать позитивную энергию и любовь к жизни в радиусе километра. Балагур и приколист, бабник и пройдоха — он был полной противоположностью правильного и спокойного Франсуа, что не мешало им долго и продуктивно работать в одной упряжке. Они словно дополняли друг друга. Увидев белый ситроен Мореля, напарник бешено замахал руками, показывая удобное место под парковку, которое он охранял для приезда Франсуа минут двадцать, распугивая всех желающих занять его своим трехцветным удостоверением лейтенанта полиции. Экспрессивно жестикулируя руками, он чуть не пролил на свой пиджак чудесным образом добытый в такую рань кофе.
— Уже встал, дорогой? — заботливо поинтересовался Франсуа, аккуратно расцепляя пальцы алжирца на стаканчике с кофе и конфискуя его.
— Еще не ложился, — осклабился всегда веселый Басель, — и, между прочим, это мой кофе. А ты, насколько я знаю, не любишь капучино.
— А это капучино? — удивился Франсуа. — Готов поспорить, в месте, где ты его взял, он не сильно отличается от латте или эспрессо.
Басель хотел что-то возразить, но, оглядев Франсуа с ног до головы, передумал.
— Что у нас там? — кивнул Морель в сторону подъезда дома.
— О, ты не в курсе?! — простонал Ромм. — Старик Солюс тебе не сказал? Это я должен лишить тебя невинности? Я буду нежным.
— Сделай одолжение, прикрой фонтан своего остроумия и излагай мысли попроще. Ты же видишь, я пока не в состоянии воспринимать твой искрометный юмор, — проворчал Франсуа, делая первый глоток мутной бурой жижи из бумажного стаканчика.
— Можно и попроще, — добродушно согласился Басель. — Убили Ксавье Седу.
— Как? Того самого? Продюсера «Панацеи»? — пришла пора удивиться Франсуа.
— Того самого. Он здесь живет, — кивнул Басель на окна третьего этажа и поправился: — То есть жил.
— Подозреваемые есть? — деловито поинтересовался Франсуа.
— Один. Но зато какой! — сладострастно простонал Басель и показал глазами куда-то через дорогу.
Франсуа машинально повернулся в указанном направлении и уперся взглядом в рекламный билборд на противоположной стороне улицы. Мужчина на афише прислонился лбом к грифу гитары на манер Антонио Бандераса в «Desperado». На его покрытом испариной лице была смесь отчаянья и агрессии. Сплошной ходячий секс. Обложку этого альбома знала вся Франция. Франсуа поперхнулся. Струйка кофе стекла из уголка его рта на светло-бежевое пальто.
— Да ладно! — не поверил он, шаря по карманам в поисках салфетки.
— Анжело Бертолини. Ангел, — подтвердил довольный Басель и принялся излагать обстоятельства дела: — Они прибыли сюда на квартиру Седу около часа ночи. В час тридцать соседка снизу проснулась от диких воплей и грохота и вызвала полицию. Взломали дверь. А там — картина маслом. Он даже скрыться не пытался. Сидел на полу и держал голову Седу у себя на коленях.
— И где он сейчас? — поинтересовался Франсуа.
— Полицейские увезли, — с готовностью ответил Ромм.
— Сознался? — с надеждой закинул удочку Франсуа.
— Даже если и нет? — пожал плечами Басель. — Дело ясное. Квартира закрыта изнутри. Этот Бертолини весь в кровище Седу. Мы, конечно, дождемся полного отчета с места происшествия, но я тебе и так скажу: на орудии убийства сто пудов его пальчики.
— А чем он его, кстати? — поинтересовался Франсуа, допивая кофе напарника и комкая бумажный стаканчик.
— Сейчас увидишь, — осклабился Басель, — не скажу, хочу на выражение твоего лица посмотреть, — и он сделал пригласительный жест в сторону подъезда.
— Охрану выстави, — посоветовал Франсуа, берясь за бронзовую ручку входной двери, — через полчаса здесь продыху не будет от журналистов.
Он секунду помедлил, прежде чем зайти в подъезд. Над Парижем занималось прекрасное, ослепительное, летнее утро. Солнце окрашивало постройки бульвара в розовый цвет. Воздух еще был свеж и благоухал цветами из Люксембургского сада.
— Кстати, а почему Ангел? — спросил он у Баселя, выискивая глазами урну.
Ромм лениво пожал плечами:
— Говорят, у него татуировка крыльев на лопатках… — ответил напарник.
— Ты-то откуда знаешь? Читаешь светские сплетни на досуге? — проворчал Франсуа, запуская смятым стаканчиком из-под не оправдавшего ожидания кофе в мусорный бак.
— У меня была одна знакомая… — начал с готовностью Басель, но Франсуа демонстративно закрыл уши руками и открыл их лишь затем, чтобы услышать последние слова. — …Ну или просто потому, что его зовут Анжело.
Морель кивнул и жадно втянул в себя кислород напоследок. Потом решительно дернул дверь парадной и шагнул в темный проем. Впереди его ждали смерть и тлен.

Глава 2
Ксавье Седу жил в поистине роскошном месте. Полностью отреставрированный особняк восемнадцатого века был поделен на восемь квартир. По две на каждом этаже. Франсуа с Баселем в полном молчании поднялись на лифте на третий этаж.
Первое, что увидел Франсуа на лестничной клетке, была молодая и сильно заплаканная женщина, над которой склонился некто, исходя из надписи на белой куртке SAMU — медицинский работник. Женщина держала на ладони одной руки таблетку, а в другой пластиковый стаканчик с водой. Она бессмысленно уставилась на мужчин и ничего не сказала.
— Личный помощник Седу — Жюли Лернон, — со знанием дела объяснил Ромм.
— Что она здесь делает? — поинтересовался Франсуа, покосившись на распахнутую дверь одной из квартир, откуда доносился приглушенный звук разговоров — работала бригада криминалистов.
— Видимо, ей из скорой помощи позвонили. Она у него записана как контакт на случай непредвиденной ситуации, — пожал плечами алжирец. — Можно будет ее допросить сразу же.
— Потом, — кивнул Франсуа и решительно шагнул в сторону открытой двери.
Несмотря на внушительный срок службы, Франсуа так и не смог привыкнуть к виду смерти. Он видел всякое: трупы молодых изнасилованных девушек, задушенных младенцев, расчлененные останки в мусоропроводе, обезображенные трупы с выколотыми глазами, ритуальные убийства и тела в разной степени разложения. Но легче не становилось. Каждая новая смерть была страшней и отвратительней предыдущей. В смерти нет ничего прекрасного и возвышенного. Смерть разлучает физическую оболочку с душой и тело становится уродливым и нелепым. Как можно привыкнуть к тому, что несколько часов назад чувствующий, мыслящий, веселящийся или же, наоборот, страдающий человек вдруг превращался в бессмысленную тряпичную куклу, наполненную костями? И кто он, тот, кто осмелился забрать у умершего самый ценный божий подарок — жизнь? Кем нужно возомнить себя, чтобы уподобиться Богу, в чьей власти даровать жизнь и лишать её? Ответы на эти вопросы Франсуа искал много лет. У него были свои, глубоко захороненные причины стать полицейским. Для него это было дело принципа. Но справиться со своими личными демонами всегда сложнее, чем с чужими. Тем более, если годами делать вид, что все нормально и все в порядке. Он вздрогнул, потер переносицу двумя пальцами и прошел за Роммом в глубь квартиры. Кабинет, куда вел его Басель, располагался в самом конце коридора. Приближаясь к нему, Франсуа ощутил запах, который не перепутал бы ни с каким другим. Терпкий густой запах свежей крови. Морель перешагнул через порог и, обменявшись дежурным приветствием с присутствующими, огляделся.
Кабинет представлял собой хорошо освещенное просторное помещение с высокими потолками, украшенными резными карнизами, обставленное антикварной мебелью с изобилием предметов искусства. У стены располагался массивный письменный стол. Напротив кожаный диван, пара кресел и журнальный столик. На инкрустированной столешнице два хрустальных стакана с недопитой жидкостью и бутылка виски. Середину комнаты покрывал роскошный персидский ковер ручной работы, на котором лежал труп мужчины крепкого телосложения. Его руки и ноги были нелепо раскинуты в разные стороны. А голова… Головы практически не было. Вместо лица зияла одна сплошная рана. Затылочная часть также была раздроблена и смята. Рубашка мужчины, его галстук и брюки были залиты кровью. Кровь была везде. Франсуа почувствовал, как чавкает под ногами ковер. Чуть поодаль от тела валялся неидентифицированный вещдок, который, скорее всего, и являлся орудием преступления.
— Что это? — шепотом спросил Морель стоящего за его правым плечом Баселя, кивком показывая на предмет.
— А фиг его знает. Топор? Секира? Алебарда? — выдвинул сразу несколько предположений напарник, довольный его реакцией. — Судя по всему, это оттуда, — он указал на стену над диваном, где располагалась обширная коллекция средневекового оружия. Здесь были и богато украшенные боевые топоры, и двуручные мечи, и длинные копья, и «утренняя звезда» , и стальные булавы и много чего еще, названия которому Франсуа не знал. Место посередине коллекции зияло пустотой. Явно именно оттуда было взято страшное средневековое орудие убийства, снова использованное по своему прямому назначению уже в двадцать первом веке. — Похоже, Седу был страстным коллекционером средневекового холодного оружия. Вот и доколлекционировался на свою голову, — объяснил очевидное Басель на тот случай, если Морель еще не проснулся.
Франсуа присел на корточки и наклонился, чтобы как следует рассмотреть странное орудие, ставшее причиной смерти. Оружие действительно потрясало воображение. Длинное древко, украшенное и утяжеленное металлическими полосами и вставками, венчало нечто, с одной стороны, являющееся топором, а противоположной стороны — больше напоминающее молоток и заканчивающееся острой пикой.
— Первый раз такое вижу, — завороженно прошептал Басель.
— Ему нанесли около тридцати ударов этой штукой и каждый из них мог быть смертельным, — услышал Франсуа за спиной голос судмедэксперта Пьера Гранье, плотного коренастого мужчины с необычайно живыми чёрными глазами и странным чувством юмора. — Били сильно, я бы сказал с остервенением, словно вымещали злобу. Строго говоря, чтобы этим убить, достаточно было одного, ну двух ударов. А ему разнесли всю голову всмятку. Учтите, большинство ударов пришлось на лицевую область. По моему опыту, такие убийства чаще совершают женщины. Мужчины стараются наносить удары в грудь или живот, — и продемонстрировал на Баселе куда именно, заставив беднягу сжаться и отскочить. Пьер засмеялся. Он любил пугать людей особенностями своей профессии, которую обожал несмотря ни на что. Ромм клялся, что однажды застукал Гранье за поеданием сэндвича с сыром и прочтением книги «Стадии разложения трупа» одновременно. Франсуа почувствовал, как скручивает желудок, но вернулся к осмотру тела. Вскоре его внимание привлекла еще одна странная деталь. Пальцы на одной руке продюсера были судорожно сжаты. Надев резиновые перчатки, Морель с трудом разжал мужскую кисть и обнаружил ключ на потрепанном кожаном шнурке. Шнурок был оборван так, словно его силой сдернули с чьей-то шеи.
— Что за хрень, — пробормотал детектив. Ключ выглядел старым и потертым. Кто-то, вероятно, долгие годы носил его на шее не снимая. Франсуа аккуратно отогнул воротник залитой кровью рубашки и осмотрел шею трупа. Никаких повреждений. — От чего этот ключ?
— Выглядит как антиквариат, — присел рядом Басель, — может быть, он ни от чего? Так, просто, украшение, амулет.
— Не исключено, — согласился Франсуа, — хотя слишком простой для украшения. Откуда он у Седу?
Ромм пожал плечами. Франсуа вздохнул и поднялся.
— Что ж, — начал он, — дождемся полного отчета с места происшествия. А пока нужно запросить выписки с банковских счетов и кредиток, распечатки входящих с мобильных, городских и служебных телефонов, кредитную историю — за последние три месяца, в общем, все, как обычно по жертве и подозреваемому. Проверь все. Нужно узнать, откуда они приехали и где провели вечер накануне. Не был ли Седу или Бертолини подавленным или, наоборот, сверх меры взвинченным. В каких они были отношениях в последнее время. Опросить всё окружение. В первую очередь всех участников группы. Сколько их там всего с Бертолини? Четверо? Опросить семью убитого. Его близких друзей. Узнать, над чем он в последнее время работал. И запроси запись с камер наблюдения, дом наверняка хорошо охраняется. А сейчас пойдем поговорим с помощницей Седу, раз уж она здесь.

***
Жюли Лернон все так же стояла на лестничной клетке. Даже заплаканная и испуганная она была чудо как хороша. Нежная, с белой кожей, золотистыми волосами и голубыми глазами, она напомнила Франсуа зефир. Пахла она, кстати, так же сладко. Жюли с ужасом косилась на открытую дверь квартиры. Морель хорошо ее понимал. Свыкнуться с мыслью, что человек, с которым ты еще вчера мило беседовал, сейчас валяется на полу с раскроенным черепом, трудно. Это невозможно понять. Но время пройдет и, по крайней мере, эта мысль уже не будет казаться такой ужасной. Люди привыкают ко всему. Даже к тому, чего не могут постичь.
— Доброе утро, мадемуазель. Меня зовут Франсуа Морель. Я майор уголовной полиции Парижа и буду вести дело об убийстве Ксавье Седу, — он привычным жестом показал удостоверение и кивнул за свое плечо, где по его подсчетам должен был маячить Басель. — С моим заместителем — лейтенантом Баселем Роммом, вы, вероятно, уже знакомы, — Ромм с готовность высунулся из-за плеча Франсуа и белозубо сверкнул улыбкой в сторону расстроенной девушки.
«Бабник хренов», — беззлобно вздохнул Франсуа про себя.
— Вы уверены, что Ксавье убил Анжело? — опередила его девушка, когда он уже собирался задать ей ряд стандартных вопросов.
— Это еще не доказано, — мягко ответил детектив, доставая из внутреннего кармана блокнот и остро заточенный карандаш.
— Но Анжело не мог этого сделать, — отрицательно помотала головой Жюли и плечи ее затряслись как от озноба, — Ксавье был ему, как отец.
— Мадемуазель, — поспешил подключиться к разговору Ромм, — даже родственники иногда убивают друг друга.
— Но Ангел был не такой. Он не мог убить. Не только Ксавье. Вообще никого. Он же такой добрый, такой светлый, такой… — голос Жюли сломался и затих. «Она что, влюблена в этого Бертолини?» — пронеслась в голове Мореля внезапная догадка. Девушку трясло, как в лихорадке. Ромм снял свой кожаный пиджак и галантно набросил ей на плечи. Она благодарно взглянула на него и Басель в ответ широко улыбнулся. Франсуа тут же поменял свое мнение. «Нет, она не похожа на зефир. Она похожа на маленькую белую овечку. А Басель со своими зелеными глазами, волосами, забранными в хвостик, и грацией дикого животного — злой волк, хотя и разыгрывает сцену «заботливый и надежный полицейский». Сомневаться в том, где проведет следующую ночь Басель Ромм, не приходилось. По большому счету, у бедняжки Жюли не было выбора. Морель знал алгоритм. Сначала Ромм отведет ее выпить и снять напряжение. Там девушка, уже, судя по всему, принявшая успокоительное, а поесть забывшая, быстро и жестко напьется, а все дальнейшее дело техники. Определенно, ее ждет «допрос с пристрастием». Франсуа и сам иногда подкатывал к девушкам, пользуясь своей должностью. Молодые особы считают жутко романтичными профессии, где брутальным парням приходится рисковать жизнью. Тот факт, что на деле их с Баселем работа состоит из бумажной волокиты и бесконечных разъездов по городу, старательно скрывался ими обоими. Детектив вздохнул, сейчас предел его мечтаний — пара часов здорового крепкого сна. Он улыбнулся про себя от этой мысли и продолжил.
— Мы постараемся разобраться во всем, мадемуазель. А сейчас скажите, пожалуйста, вам, как личному помощнику, известно, как провел вчерашний вечер… ваш шеф, — Франсуа в последнюю секунду заменил слово «покойный».
— Разумеется, известно, — ответила, собираясь с мыслями Жюли, — вчера Ксавье, Анжело и все остальные ребята из группы были на вечеринке, посвященной выходу их последнего альбома.
— Где это было? — сделал первую пометку в блокноте Франсуа.
— В клубе «Ватикан», — ответила девушка.
«Какое богохульное название», — рассеянно подумал Морель и спросил:
— Они ушли оттуда вместе? Во сколько это произошло?
— Да, они уехали вместе. Ксавье сказал, им нужно обсудить детали предстоящего турне по Японии. Их повез личный водитель Седу — Тома. Это было уже после двенадцати ночи. Я ушла сразу после них. Когда я садилась в такси, было без пятнадцати час, так что — да, я думаю, они уехали около половины первого.
— Они были пьяны? — задал следующий вопрос Франсуа.
— Как и все остальные, — пожала плечами Жюли, — Ксавье, вообще-то, обычно пьет очень мало. А Анжело… Да, он, кажется, выпил. Все-таки это был праздник в его честь. Но пьяным в стельку я его не видела.
— Скажите, Жюли, — встрял Басель, отодвигая Франсуа плечом от симпатичной заплаканной девушки, — а в каких они были отношениях? Я имею в виду — Седу и Бертолини. Они не были случайно любовниками?
Жюли непонимающе уставилась на Баселя, а потом отчаянно замахала руками:
— Да Вы что! Ксавье был для Анжело, как отец родной. И потом, Анжело — натурал. У него девушка есть. Сандрин Бонне. Они уже достаточно долго встречаются, — сказала Жюли и бросила быстрый взгляд в сторону. Франсуа послышались нотки неудовольствия в голосе девушки и он окончательно уверился в своей догадке о том, что личный помощник Седу питает к подозреваемому чувство отнюдь не профессионального толка. Он сделал еще одну пометку в блокноте. — А Ксавье… Ксавье давно развелся с женой. У него взрослый сын, и у него были… — Жюли слегка покраснела, — связи с мужчинами. Но Анжело был для него, как сын. Он его, как это сказать… боготворил. Вот, наверное, правильное слово. Он часто любил повторять, что Анжело настоящий ангел. Что в нем есть что-то божественное. Анжело вообще все любят. Он весёлый, добрый. Любит со всеми обниматься, целует всех, — в этом месте девушка покраснела еще больше. — Он мухи не обидит, — опять принялась горячо защищать она певца, словно от ее слов что-то зависело, — уверяю вас, это какая-то ошибка.
— У вас есть адрес и телефон девушки месье Бертолини? — задал Морель следующий вопрос.

***
— Багет с пармской ветчиной, базиликом и пармезаном, большая кружка капучино и круассан с миндальной начинкой, обсыпанный сахарной пудрой, — перечислял Басель все то, что намеревался съесть немедленно. — За углом неплохое кафе и даже не думай, что я позволю тебе оставить меня без завтрака. Я знаю, что тебе не терпится допросить этого Ангела, но нам обоим нужны протеины, чтобы пережить этот день, — с этими словами Ромм взялся за ручку входной двери и потянул ее на себя. Выходя на улицу, Франсуа ожидал увидеть обычную повседневную жизнь на бульваре Сен-Жермен, услышать шум проезжающих машин и вдохнуть аромат свежеиспеченного багета, смешанный с вонью выхлопных газов, но их тут же ослепили вспышки камер. Весь тротуар был забит журналистами и представителями самых разных массмедиа. Морель различил логотипы «Le Figaro», «Le Parisien», «Le Monde» и «Liberation»(**). В нос ему совали микрофоны «France Televisions», «TF 1», «Canal+», «M6»(***). Со всех сторон на них сыпались вопросы: «У Вас есть подозреваемые?», «Это правда, что главный подозреваемый по делу Ангел?», «Ему уже предъявлено обвинение?», «Он признал свою вину?»
Франсуа коротко кивнул Баселю в сторону припаркованной у тротуара машины и, бросая направо и налево «Без комментариев», стал пробираться через людскую массу. Жадные до сенсации журналисты не желали расступаться, и детективу пришлось здорово поработать локтями, прежде чем ему удалось добраться до своего ситроена. Рядом на пассажирское сиденье рухнул напарник.
— Накрылся мой завтрак, — жалобно заныл он. В кармане у Мореля завибрировал мобильный.
— Милый, купи, пожалуйста, японские подгузники. Помнишь, я вчера тебе говорила? — начала жена без приветствия. Франсуа, конечно же, не помнил. Вчера, как, впрочем, и позавчера, он вернулся домой нарочито поздно и постарался сразу же завалиться спать. Он почувствовал угрызения совести и постарался аккуратно исправить ситуацию.
— Милая, я тут подумал, а нельзя обойтись обычными французскими памперсами, которые продаются у нас в магазине в соседнем доме, — закинул он удочку наугад, наблюдая, как журналисты обступили машину, и прикидывая, как они будут выбираться. По воцарившемуся на другом конце провода молчанию он понял, что сморозил несусветную глупость.
— Франсуа, — начала Тамара, — у Вадима аллергия на какой-то компонент, входящий в состав памперсов, — она произносила слова медленно и с расстановкой, словно разговаривала с дауном, — из-за этого у него появляются жуткие опрелости. Есть японские подгузники. Гипоаллергенные. Вот их-то я вчера и попросила купить. А в «обычных французских памперсах из соседнего магазина», о которых ты говоришь, французского столько же, сколько в нашем консьерже Ли. Их давно делают в Китае на какой-нибудь грязной подпольной фабрике.
Морель поморщился, но решил не раздувать скандал. На самом деле, ему казалось, что Тамара преувеличивает. Став мамой, она моментально превратилась в адепта здоровой пищи и приверженца натуральных продуктов, мотивируя это заботой о малыше. Франсуа это слегка нервировало. Но говорить сейчас об этом усталой и сильно раздраженной с раннего утра женщине было верхом безумия.
— Хорошо, дорогая, — мягко ответил он, — я постараюсь купить эти японские подгузники.
— Франсуа, не надо стараться, — тут же услышал он в ответ, — нужно купить, понимаешь? — Она, очевидно, сразу же пожалела о своей резкости и добавила как-то жалко: — Пожалуйста.
— Дорогая, мне нужно бежать. Я тебя люблю, — сказал в телефонную трубку Франсуа как можно спокойней.
— И я тебя люблю, — ответила она после паузы и повесила трубку. Еще одно изменение в их совместной жизни. Раньше ее «люблю» звучало как «хочу, чтобы ты сорвал с меня всю одежду и отымел прямо на полу», а теперь в нем было только «ладно, хрен с тобой».
— Месье Морель, — он услышал стук в стекло, обернулся и увидел Жюли Лернон. Она протолкалась через толпу журналистов и отчаянно колотила кулачком в окно. Он опустил стекло, и девушка мгновенно просунулась в салон машины. — Поговорите с Альбертом Доланом! — проговорила она торопливо, оглядываясь на щелкающих затворами камер папарацци. — Он был лучшим другом Ксавье еще со студенческой скамьи. Сейчас, правда, они в ссоре, но если в жизни Седу и были какие-то секреты, о которых никто не знал, то Альберт единственный человек, которому он бы доверился!
Франсуа поспешил поднять стекло обратно, кивком головы показывая Жюли, что он ее понял. Затем выжал сцепление и нажал педаль газа. Люди нехотя расступились и дали машине выехать на проезжую часть.
— Поехали допрашивать Бертолини, — буркнул Морель в сторону Баселя.
— Ну хоть самый обычный багет с ветчиной ты мне купишь по дороге? — проворчал Ромм, но ответа не услышал.

Глава 3
Комната допросов представляла собой мрачное помещение без окон. Как и любое, лишенное естественного освещения, оно угнетало и давило на психику, вызывая чувство дискомфорта у подследственных. Казалось, плохо прокрашенные тусклой зеленой краской стены были пропитаны их болью и отчаяньем. Вся обстановка состояла из железного стола и трех стульев. Два стула по одну сторону от стола занимали Франсуа и Басель. На оставшемся напротив них сидел молодой человек, которого им предстояло допросить. Он был невысокого роста и болезненно худ. Его светлые, явно крашеные, волосы выглядели всклокоченными и торчали в разные стороны. Он был бледен и на фоне белой кожи лица явственно выделялась свежая багровая ссадина на скуле. Ясные карие глаза были сильно подведены косметикой. Его руки беспрестанно двигались: он без остановки потирал пальцами оба запястья, затем вскидывал ладони к шее, потирая и ощупывая ее. Морель завороженно наблюдал за этим танцем рук, чувствуя, как начинает кружиться голова. 

«Зря я не послушал Баселя. Нужно было позавтракать. Еще не хватало в голодный обморок хлопнуться», — подумал он про себя, а вслух поинтересовался:
— С вами все в порядке? — При этом он кивнул на шею и руки молодого человека.
— Простите, — смутился тот, — я обычно ношу большое количество фенечек, ну… аксессуаров, тут и тут, — он жестами показал на шею и руки, — и когда нервничаю, то привык теребить их. Но у меня все здесь забрали, — горестно закончил он. С этими словами опустил руки и даже для верности зажал кисти между коленями, демонстрируя свою готовность сидеть смирно.
— Ссадина у вас на лице, — показал карандашом Франсуа, — откуда она?
— Ах, это? — потрогал подушечками пальцев разбитую скулу молодой человек и поморщился. — Это меня полицейский случайно об косяк задел, когда меня из квартиры Ксавье выводили, — улыбаясь объяснил он.
— Случайно? — показал белоснежные зубы в улыбке Басель, и они с напарником переглянулись. Им хорошо были известны методы группы захвата.
— Ну, не специально же, — радостно подтвердил допрашиваемый. — С чего им меня бить специально? Я же им ничего не сделал.
— То есть жаловаться вы не будете? — уточнил Франсуа на всякий случай и покачал головой.
— Нет. Зачем? — искренне удивился всколоченный тип. — Я же говорю, они сделали это случайно, — повторил он, словно ему пришлось объяснять элементарные вещи.
— Хотите умыться? — рассеянно поинтересовался Морель.
— Зачем? — опять повторил свой коронный вопрос молодой человек. «Он так и будет отвечать вопросом на вопрос?» — раздраженно подумал Франсуа.
— Вы не успели смыть ваш концертный грим, — объяснил он терпеливо.
Музыкант помолчал, соображая, а затем рассмеялся:
— Ах это! Нет, нет, это мой повседневный макияж. Я всегда так крашусь.
— Зачем? — подал голос Басель, оживляясь на своем стуле. 
«Блин, они что, оба сговорились?» — простонал про себя Франсуа и покосился на напарника. Тот все еще дулся на него за то, что Морель оставил его без завтрака. По дороге в комнату для допросов Ромм успел выхватить пакетик с чипсами из автомата, но этого было так ничтожно мало, что его раздражение только усилилось.
— Ну, я же рокер, — ответил молодой человек с таким выражением, словно ему снова пришлось объяснять прописные истины.
— Ладно, приступим к допросу, — вздохнул Франсуа. — Назовите ваше имя.
— Ангел, — с готовностью улыбнулся подследственный.
Морель поморщился и отложил карандаш. Где-то в области затылка зарождалась тупая боль, грозя перерасти позже в настоящую проблему. А допрос явно обещал быть долгим и бестолковым, судя по подозреваемому.
— Назовите ваше настоящее имя, пожалуйста, — процедил Франсуа сквозь сжатые зубы. — Ангел — это же не имя…
— Нет, это сценический псевдоним, — улыбнулся тот. — Ксавье придумал. Мое настоящее имя Анжело. Анжело Бертолини.
— Сколько вам лет? — задал следующий формальный вопрос Франсуа, соблюдая хорошо известный порядок процедуры допроса.
— Мне тридцать три, — ответил молодой человек.
— Сколько? — переспросил Морель на всякий случай. Он не был большим поклонником группы "Панацея", но помнил точно, что возраст фронтмена был не больше тридцати лет. Кажется, заявлялось, что солисту лет двадцать пять.
— Мне тридцать три года, — повторил допрашиваемый с улыбкой. Франсуа присмотрелся. Действительно, под слоем макияжа можно было различить неуловимую на первый взгляд паутинку морщин. Но ребячливая манера поведения певца и его высокий тембр голоса так не вязались с тем, что он сказал. — Я понимаю ваше замешательство, — счел необходимым разъяснить молодой человек. — Ксавье не распространялся насчет моего возраста. Кажется, он говорил всем, что мне двадцать пять. Вроде, это должно было быть частью моего имиджа. Но на самом деле мне тридцать три.
— Род деятельности? — вздохнул детектив, задавая следующий дежурный вопрос и тоскуя заранее. Скорее всего, с этим рокером легко не будет.
— Я — солист группы "Панацея", — гордо известил их молодой человек и его руки снова метнулись к шее. Впрочем, он тут же вспомнил что-то и опять поспешно зажал кисти рук между коленями, улыбаясь Франсуа.
— Где вы родились? Вы ведь не француз? — продолжил допрос детектив, краем глаза ловя какое-то движение сбоку. Басель раскачивался на стуле, поставив беднягу на две ножки. Это был явный признак того, что алжирец находится в раздумье. По опыту Морель знал, чем глубже амплитуда раскачивания, тем в большую задумчивость погружается напарник. Однажды он свалился-таки на пол, раскачавшись как следует, и потянул шею, а после месяц ходил в специальном пластиковом корсете.
— Я родом из Италии. Родился в местечке под названием Триджиано, — с готовностью отозвался допрашиваемый. Он умудрялся постоянно излучать позитив, каждой порой своего тела. Он даже на краешек стула сдвинулся, выражая свою готовность к беседе.
«Странно, — подумал Франсуа. — Он ведет себя совсем не как суперзвезда. Где его звездная болезнь? Где его спесь и надменность?» Морель работал в полиции не первый день и перевидал всякое. Поэтому, идя в комнату для допросов, он ожидал увидеть раздраженного напыщенного павлина, который с порога начнет орать о том, что его задержали незаконно, и требовать адвоката. А этот тип вел себя так, словно они все собрались тут, чтобы поиграть в полицию. — «Он, вообще, понимает, насколько все это серьезно?»
— Семья? — задал следующий вопрос Франсуа.
— У меня ее нет, — слегка помрачнел молодой человек. — Родного отца я не помню. Меня воспитывали мать и отчим, но и они умерли. Так что… — развел руками фронтмен, но грусть, вероятно, не могла долго задерживаться на его лице, и через минуту он снова улыбался.
— Братья или сестры? — уточнил детектив. Подследственный помедлил и грустно покачал головой.
— Нет, никого.
— У вас есть девушка? — Морель просматривал пометки в своем блокноте, сделанные при разговоре с Жюли Лернон.
— Да, — быстро ответил музыкант, — ее зовут Сандрин. Она очень хорошая. Мы встречаемся три года, — перечислил он, загибая пальцы, и в конце концов просиял, словно прилежный ученик. 
— Вы живете вместе? — уточнил Франсуа.
— Нет, — почесал нос молодой человек. — Ксавье велел не афишировать эти отношения. Это плохо повлияло бы на мой имидж. Все-таки большинство наших поклонников девушки и им было бы неприятно, узнай они, что я… — молодой человек явно силился вспомнить правильное слово, но в итоге сдался и махнул рукой.
— Так, — Морель тряхнул головой. — Я собираюсь задать вам несколько вопросов о вчерашнем вечере. Пожалуйста, будьте внимательны, каждое слово может быть использовано против вас в суде, — веско сказал он, и сидящий напротив него певец с готовность закивал. Он прекратил манипуляцию с руками и подался вперед. — Итак, расскажите, где вы были вчера вечером? — Франсуа выпрямил спину и приготовил остро заточенный карандаш. Молодой человек кивнул.
— Вчера вечером Ксавье устроил вечеринку в честь выхода нашего последнего альбома. Он сказал, что мы все здорово потрудились и это не грех отметить. Я был там. На этой вечеринке.
— И где она проходила? — задал вопрос детектив, хотя заранее знал ответ.
— Если не ошибаюсь, место называлось «Ватикан», — прищурился допрашиваемый, вспоминая. — Дурацкое название. Очевидно, поэтому я и запомнил. Обычно я плохо запоминаю названия, — доверительно поделился он абсолютно ненужной информацией с Франсуа.
— Кто еще был на этой вечеринке? — продолжил допрос Морель. Молодой человек пожал плечами.
— Да все были. Ребята из "Панацеи". Ксавье. Люди, которые помогали записывать альбом. Ну там звукорежиссеры всякие, персонал. Народу собралось много, — все так же с улыбкой объяснил певец.
— Вы не заметили ничего необычного на вечеринке? Не было никаких конфликтов? — продолжал Франсуа.
— Нет, ну что вы! Я же сказал, там были люди, работавшие над альбомом. Они всю душу в этот альбом вложили и пришли праздновать. Все было очень здорово и мило. Мы шутили, смеялись…
— Выпивали, — ехидно подсказал Басель.
— Да, — подхватил певец, даже не заметив подвоха, — выпивали тоже.
— Вы пили? — поинтересовался Морель, бросая на Баселя недовольный взгляд. Ромм только пожал плечами.
— Да, я пил, — честно признался допрашиваемый.
— Много пили? Что, если не секрет? — продолжал допытывать Франсуа.
— Да ну что вы, какой секрет! Пил виски, а сколько — не помню точно, если честно. Но я был не очень пьяный, — откровенничал молодой человек.
— А Ксавье Седу? В каком он был настроении? Он пил? Много? — приступил к уточнению немаловажных обстоятельств Франсуа.
— Ксавье? — переспросил подследственный и его руки опять потянулись к шее. Затем он одернул себя и снова спрятал руки между коленями. — Ксавье был в хорошем настроении. Ведь мы же сделали действительно хороший альбом. А пил он или нет, я не знаю. Наверное, пил, — пожал плечами молодой человек, — я не приглядывался.
— Вы покинули вечеринку вместе с Ксавье? — задал следующий вопрос Франсуа.
— Да, Ксавье сказал, что хочет обсудить детали предстоящего турне по Японии, — излучал позитив сидящий напротив музыкант. 
«Он, вообще, в курсе, что его обвиняют в убийстве?» — в который раз поразился про себя Морель.
— А почему так поздно? — спросил он вслух. — Разве это нельзя было обсудить утром, на следующий день, например?
— Не знаю, — пожал тот плечами, — я не спрашивал.
— Вы всегда делали то, что говорил Седу? — опять не выдержал Басель. Франсуа покосился на голодного и злого Ромма и показал глазами «Прекрати, ты мешаешь» — но напарник сделал вид, что не понимает бессловесной пантомимы.
— Да, — вопреки ожиданиям не обиделся молодой человек, — всегда. Он же мой продюсер. Он знает, как лучше.
— Это Седу так сказал? — уточнил Басель.
— Да, — подтвердил с готовностью певец, — Седу так сказал.
В комнате повисло молчание. «Абсурд, — пронеслось в голове Мореля. — Этот тип издевается. Просто сидит и внаглую стебется над нами. Или нет?»
— Ну, ладно, — предпочел он не заострять внимание на последней фразе допрашиваемого. — В котором часу вы покинули вечеринку?
— Не знаю, — ответил молодой человек, — было уже поздно. Нас повез Тома — водитель Ксавье, может быть, он помнит? — подсказал он, выказывая полную готовность сотрудничать со следствием.
— Расскажите, что было, когда вы приехали на квартиру к Ксавье Седу, — напрягся Франсуа. На что сидящий напротив уставился в потолок, прилежно вспоминая.
— Ну, мы зашли в подъезд, затем поднялись на лифте на третий этаж, Седу достал связку ключей, отпер дверь и мы вошли в квартиру. Потом прошли в кабинет. Ксавье спросил, не хочу ли я выпить. У него всегда был мой любимый виски, — перечислял молодой человек, вспоминая.
— Что потом? — спросил Морель, подаваясь вперед.
— Мы выпили, — продолжал допрашиваемый, — Ксавье закрыл дверь кабинета на ключ. Потом сказал, что этот альбом и его успех тоже. Он сказал, я должен быть доволен и… благодарен ему и… — в этот момент рокер замер. По его светлому лицу пролетела тень, словно небольшое облачко на секунду закрыло солнце. Он молчал.
— Что потом? — не выдержал Басель, но подозреваемый продолжал хранить молчание.
— Что потом? — повторил Франсуа, не выдерживая.
— Я не помню! — наконец вздохнул подследственный. — Я правда не помню. У меня такое бывает.
— Что бывает? — не понял Морель.
— Я иногда не помню, что я делал, — объяснил молодой человек.
— Как удобно, — съязвил Басель, разочарованно откидываясь на стуле.
— Нет, что вы! — возразил певец. — Это совсем не удобно! Мне потом окружающие рассказывают. Я сам ничего не помню.
— И часто это бывает? — полюбопытствовал с усмешкой Франсуа.
— Нет, — ответил молодой человек, — слава Богу, не часто. И, вообще, раньше такое со мной было только на выступлении. Когда я выхожу на сцену, то словно превращаюсь в другого человека. Последний раз это случилось на концерте в Лондоне. Я впал в какое-то странное состояние. Я не помнил, как оказался в гримерке. Никто, кстати, ничего не заметил. Все сказали, в тот вечер я был в ударе. Правда, разбил гитару, — сбивчиво бросился объяснять молодой человек. Было видно, он очень старается помочь и рассказать все как было.
— Какую гитару? Как разбили? — спросил вконец ошалевший Франсуа, поняв, что чистосердечного признания сегодня не будет.
— Ну, обычную гитару. Я выхватил ее из рук Нино и разбил об сцену. Так говорят. Я не помню, — с охотой объяснял рокер.
— Нино Тьери? Гитариста? — уточнил детектив машинально.
— Да, — благодушно кивнул подозреваемый и охотно пояснил: — Того самого.
— То есть вы хотите сказать, что в обычной жизни такое случилось в первый раз вчера у Ксавье в квартире? А до этого только на сцене? — уточнил Франсуа, и молодой человек весело кивнул.
Морель задумчиво постукивал карандашом о блокнот. Что-то не срасталось.
— В квартире Седу был кто-то еще, кроме вас? — спросил он задумчиво. — Вы сказали, Ксавье закрыл дверь кабинета на ключ, — медленно повторил он, просматривая свои записи.
— Что? — не понял подозреваемый, все так же улыбаясь.
— Вы сказали, что когда вы зашли в кабинет, Седу закрыл дверь на ключ. Зачем? В квартире еще кто-то был, кроме вас двоих?
Молодой человек надолго задумался.
— Нет, я так не думаю, — ответил он в результате после раздумий. — Когда мы пришли, в квартире было темно. Не похоже, чтобы там находился кто-то еще.
— Вы не заметили ничего подозрительного на улице перед подъездом? Никто не заходил следом за вами? — продолжал Франсуа.
— Нет, — твердо ответил молодой человек.
Морель помолчал, изучая записи в блокноте. 
— Седу не показался вам озабоченным или чем-то расстроенным в тот вечер? — задал он следующий вопрос.
— Нет, — опять повторил допрашиваемый, — совсем нет. Ксавье очень хороший. И добрый.
Франсуа вздохнул, достал из папки черно-белую фотографию и протянул ее молодому человеку.
— Вы узнаете этот предмет? — спросил он, наблюдая за реакцией подозреваемого. Тот внимательно рассмотрел снимок и затем растерянно положил его на стол.
— Это похоже на то, что было у Ксавье в коллекции. Он собирал такие штуки, прямо тащился от них. Говорил, от них веет силой и смертью. Его это завораживало. А что?
— А то, что это орудие убийства, — ехидно подал голос Басель. — Этой, как вы говорите, штукой убили Седу. Ему нанесли около тридцати ударов по лицу, затылку, шее и плечам. Это сделали вы?
Молодой человек побледнел и с ужасом замотал головой.
— Это вы убили Ксавье Седу? — повысил тон Ромм.
Певец подпрыгнул на месте и побледнел еще больше, хотя, казалось, больше уже некуда. Улыбка в конце концов сошла с его лица, а сильно подведенные глаза расширились от ужаса.
— Я… Я. Я… — начал он, заикаясь от страха. — Я не знаю! — наконец выпалил молодой человек и уронил лицо на руки, скрещенные на столе. — Я не знаю… — пробормотал он отчаянно, мотая головой из стороны в сторону.
— Что значит, ты не знаешь?! — заорал Басель, в мгновение ока возвращая стул в вертикальное положение, и ударил кулаком по столу так, что фотографии разлетелись во все стороны. — Ты или нет?!
— Я не помню, — раздалось приглушенное рыдание из-под скрещенных рук. — Я… не… помню!
Франсуа движением руки остановил Баселя. Напарник недоуменно покосился на него, беззвучно спрашивая: «Ты чего? Мужика надо колоть». Они всегда так работали. Морель вежливый и понимающий, Басель грубый и жестокий. Они могли дожать его прямо сейчас, Франсуа это понимал, но что-то его останавливало. В комнате повисла пауза. Ромм обиженно замолчал и засопел. Франсуа ждал и чертил в блокноте, пока молодой человек плакал, уронив голову на скрещенные руки.
— Ксавье был мне как отец, — донеслось до Мореля сквозь приглушенные рыдания. — У меня никого не было, кроме него. Я не мог! Я не хотел! Я не знаю! Я не помню!
Оба детектива молчали. Тишину нарушали только тихие жалобные всхлипывания и бормотания несчастного музыканта. 
— Вам принести воды? — спросил наконец Морель мягко, и повернулся к Баселю, кивком головы показывая на дверь. — Принеси стакан воды.
Ромм, наблюдавший всю эту сцену с немым изумлением, со свистом втянул воздух и возмущенно уставился на Франсуа. Однако, поняв, что напарник не шутит, с грохотом отодвинул злосчастный стул и направился к выходу. 
Молодой человек продолжал тихо всхлипывать в паре метров от Франсуа. «Детский сад какой-то», — подумал Франсуа, рассеянно прислушиваясь к обрывкам фраз. 
— Mio dio, abbi pieta… (Здесь и дальше итальянский. — Боже, смилуйся) 
Морель надавил подушечкой большого пальца на остро заточенный грифель карандаша и, бросив быстрый взгляд на дверь, произнес абсолютно невозможное, не глядя на человека за столом напротив:
— Lei sta male? (Вам плохо?)
Подозреваемый вскинул на Франсуа заплаканные глаза. Его нос распух, косметика совершенно размазалась по лицу и теперь он был похож на огромную костлявую панду.
— Lei parla italiano? (Вы говорите по-итальянски?) — просиял он.
— Solo un po'…(Совсем немного), — поморщился Франсуа и зачем-то добавил: — La nonna era italiana (Бабушка была итальянкой).
Стукнула дверь и Басель появился, неся в медвежьих лапах крохотный пластиковый стаканчик с водой из-под кулера, но молодой человек лишь помотал головой и продолжил утирать слезы кулаками, как шестилетний ребенок. Морель хмыкнул и, порывшись в карманах, протянул ему носовой платок. Тот благодарно улыбнулся и вытер слезы, оставляя на белоснежной ткани черные разводы туши. Потом протянул платок обратно, но Морель поспешно замотал головой — оставь себе. 
Басель наблюдал сцену с открытым ртом. Франсуа подождал, пока допрашиваемый окончательно успокоится, и продолжил.
— Когда вы пришли в себя? Что вы можете вспомнить о самом убийстве? — спросил он мягко, стараясь не вызвать у парня новый приступ истерики. Молодой человек надолго задумался и затем сказал тихо:
— Кровь… Я помню кровь. Ксавье лежал на спине и все вокруг было в крови. Я позвал его, но он не отзывался. Мне стало его жалко. Он лежал такой одинокий. Мне захотелось устроить его поудобнее. Я сел рядом и положил его голову к себе на колени, — и без того высокий голос певца дрожал. — Мне было очень страшно. Я сидел там и ждал, когда кто-нибудь придет. А потом стали звонить в дверь. Я понимал, что нужно пойти и открыть, но боялся отпустить Ксавье и оставить его одного. А потом дверь сломали… ну, а дальше вы наверняка знаете.
Франсуа вздохнул и вынул из папки еще одну черно-белую фотографию. Он подтолкнул ее в сторону молодого человека и она, скользнув по гладкой металлической поверхности стола, уткнулась в его локоть.
— Вам известно, что это такое?
В этот момент Морелю показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он смотрел на сидящего напротив человека и не мог оторвать глаз, но его сознание творило в эти минуты что-то такое, отчего душа ушла в пятки. Вместо симпатичного, но заплаканного лица, Франсуа вдруг узрел череп с темными впавшими глазницами, дыркой вместо носа и тусклыми огоньками на месте зрачков. Голова мгновенно закружилась и холодный пот заструился по спине детектива. Он качнулся в сторону и, чтобы не свалиться на бетонный пол, уцепился обеими руками за края столешницы, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Глава 4
— Франсуа!.. Франсуа! — услышал Морель встревоженный голос Баселя издалека. — С тобой все в порядке?
Он сделал усилие над собой и попытался встать, но рухнул обратно на стул. Рука Ромма сжала его предплечье и как следует тряхнула. — Франсуа! — услышал он снова. — Очнись, что с тобой?
Детектив потряс головой, приходя в себя и оглядываясь на зеленые стены допросной. «Черт, этот проклятый недосып мне скоро боком встанет», — подумал он, хватая все тот же стакан с водой, предназначавшийся ранее для подозреваемого, который протягивал ему напарник, и делая жадный глоток. Сознание постепенно прояснялось. Краем глаза он ухватил сочувственный взгляд молодого человека.
— Вам плохо? — поинтересовался тот с улыбкой.
«Какого черта? — внезапно рассердился Франсуа. — Он что, меня жалеет?»
— Я в порядке, — отчеканил он сквозь зубы.
— Вы, по всей видимости, устали и не выспались, — покачал головой молодой человек. — У меня такое бывает. Вам нужно пройтись по свежему воздуху и поесть. Может быть, пройдемся вдвоем как-нибудь? — Басель наблюдал за ними тихо, как мышь. В его голове плавились мозги, но он боялся подать хоть один звук.
— Я в порядке, — сказал Франсуа уже мягче и вновь подвинул к подследственному фотографию ключа. — Так вы узнаете этот предмет?
Руки молодого человека снова непроизвольно взметнулись к шее. Его лицо было еще бледнее, чем раньше.
— Да, — сказал он так тихо, что Франсуа пришлось наклониться, чтобы расслышать его. — Я узнаю этот предмет. Это мой ключ.
— Ключ? — машинально переспросил детектив, словно у него были сомнения относительно того, что это за предмет.
— Да, ключ, — молодой человек перестал улыбаться и внезапно Морелю пришла в голову мысль, что рокер действительно выглядит на тридцать три года, и никак не меньше. Однако его дурашливая, ребяческая манера поведения и высокий тембр голоса все время сбивали его с толку. Теперь же напротив него сидел взрослый и, по-видимому, очень усталый мужчина. — Можно мне получить его обратно? — внезапно вскинул тот голову на Франсуа. — Мне очень нужно хранить его здесь, — он для наглядности показал на свою худую шею. — Это важно, — его голос неожиданно прозвучал на октаву ниже и у Мореля внезапно мороз прошел по коже. Он и правда поверил, что это важно.
— Нет, извините, — вздохнул он, убирая фотографию обратно в папку, — отдать его вам мы пока не можем. А почему он так важен для вас?
— Это как талисман или амулет, — пожав плечами, объяснил молодой человек все так же серьезно, — он приносит мне удачу. Я с ним не расставался с детства и теперь мне как-то не по себе, что он не со мной. А когда вы сможете отдать мне его? — с надеждой спросил он Франсуа.
Морель подумал, что подозреваемый обращается к нему так, словно Ромма нет в комнате. Неудивительно, что Басель бесился. На вопрос он не ответил. Что тут ответишь? Идет следствие. Сколько оно продлится?
— Отпустите меня, пожалуйста, домой, — грустно попросил молодой человек.
Франсуа почувствовал острый приступ тоски и у него засосало под ложечкой.
— Мужик, — хохотнул Басель, — может, тебе еще дорожку насыпать или косячок скрутить?
— Вы, наверное, плохой полицейский, — в первый раз за всё время повернулся к нему молодой человек, — я знаю, я в кино видел. А вы — повернулся он к Франсуа, — вы хороший.
Морель почувствовал, как краска заливает лицо. Еще чего не хватало!
— Вам нужно поменьше смотреть кино! — жестко бросил он и тут же смутился своей резкости. Перевел дыхание и ответил уже мягче: — Пока мы не можем вас отпустить.
— У меня такое ощущение, что мне грозят серьезные неприятности, — серьезно поведал певец, помрачнев, но тут же снова просиял. Он вообще не умел долго хмуриться. — Но вы ведь во всем разберетесь, правда? — обратился он к Франсуа.
— Извините нас, пожалуйста, мы скоро вернемся, — сказал вдруг Басель нарочито вежливо, вставая со стула и хватая Франсуа за локоть. Он выволок упирающегося напарника в коридор и развернул к себе лицом.
— Цветочек, какого черта ты творишь? — зашипел он, едва дверь за ними захлопнулась. — Ты чего с ним любезничаешь? Растаял? Он тебе глазки строит, а ты поплыл, как принцесса! Почему ты не дал мне его расколоть?! Что это? Твоя извечная любовь ко всему итальянскому? — он наступал на Мореля своей массивной фигурой и в конце концов вжал напарника спиной в крашеную стену. — О чем вы там наедине разговаривали? Ты понимаешь, что ты допрос завалил? Почему ты не спросил его, при каких обстоятельствах он потерял этот долбанный ключ?
— Здесь что-то не так, — задумчиво сказал Морель, совершенно не смущенный этим напором. — С этим Бертолини что-то не так, — пояснил он, хотя яснее не стало. — Не могу понять.
— Что непонятного? — взвился Ромм. — Тип косит под невменяемого. Он убил человека. Ты думаешь, он не понимает, что ему грозит? Вот и разыгрывает из себя психа. — «Я не знаю! Я не помню!» — высоким голосом передразнил он певца. — Ты что, ему поверил?
— Слушай, я видел всякое, — принялся объяснять Франсуа, — ты же знаешь, у нас тут до фига народа и слюни пускали, и дерьмо свое в камерах жрали, лишь бы сойти за дуриков, но такого я еще не встречал. Так под психов не косят.
Они оба, как по команде, повернулись к зарешеченному окошку, сквозь которое можно было понаблюдать за подозреваемым в их отсутствие. Молодой человек, улыбаясь, рассматривал обстановку и задумчиво чесал патлатую голову.
— Может, он под наркотой? — выдвинул предположение Басель.
— До сих пор? — удивился Франсуа. — Сколько он здесь находится? — он взглянул на часы. — Час дня. Это что за наркота такая? Его бы уже отпустило давным-давно. Нет, тут что-то другое. Мужику тридцать три года, а он ведет себя как шестнадцатилетка из Свидетелей Иеговы. Такое ощущение, что для него это все игра в детектив. Словно его и правда сейчас вот-вот отпустят. И потом, он же вроде звезда? Я думал, он сейчас понты начнет качать — «туда-сюда-вы-знаете-кто-я». Я абсолютно не понимаю, что с ним делать!
Басель молчал, не зная, что ответить другу. Франсуа развернул его к себе и заглянул в зеленые глаза алжирца.
— Вуду, — тихонько позвал он Ромма по прозвищу, которое тому дали в конторе. Он редко так делал, потому что в глубине души завидовал тому факту, что Басель обладал по-настоящему звериным чутьем. Он чертовски хорошо разбирался в человеческой психологии и все это было чрезвычайно полезно в профессии полицейского. Морель намеренно сейчас назвал его так, словно подчеркивая, что он уважает Баселя и отлично понимает право того на собственное мнение. Он тронул друга за плечо. — Пожалуйста, дай мне разобраться в этом дерьме. Я задницей чувствую, здесь что-то не так. Если этот парень играет какую-то роль, то ему, ей-богу, надо на Оскара номинироваться. Но у меня такое чувство, что он абсолютно серьезен.
Басель все так же молчал, обдумывая услышанное. Потом неохотно кивнул в сторону комнаты, как бы признавая право Франсуа закончить допрос.
— Спасибо, — просто сказал Морель и взялся за дверную ручку.
— Итак, вернемся к нашему разговору, — произнес он дружелюбно, усаживаясь обратно на стул напротив молодого человека, — скажите, пожалуйста, у вас были враги?
— Кто? — не понял тот.
— Ну, люди, которые желали вам зла, — смутился Франсуа от того, что был вынужден объяснять такие простые вещи столь взрослому человеку, — подумайте хорошенько, прежде чем отвечать.
Подозреваемый сосредоточенно уставился в потолок и забарабанил пальцами по подбородку. Видно было, он старается в точности исполнить указание Мореля «хорошенько подумать». Наконец он изрек:
— Нет, у меня не было врагов. 
Франсуа кивнул сам себе: «Я так и думал» и задал следующий вопрос:
— А какие у вас были отношения с остальными участниками группы?
— О, мы с ребятами одна семья! — оживился рокер. — Мы же практически живем вместе. Столько времени проводим на гастролях, в студии звукозаписи, что уже срослись друг с другом.
«О своих коллегах он говорит с большей теплотой, чем о собственной девушке», — усмехнулся про себя детектив.
— Кто, кроме вас, входит в состав группы? — Собственно говоря, он и так знал, но пытался нащупать хоть какую-то нить. Какую-нибудь зацепку.
— Значит, так, — молодой человек приготовился загибать пальцы, как прилежный первоклассник, — Нино Тьери — соло-гитара, Оливье Робер — бас-гитара, Жерар Моро — ударные, и я — вокал и клавишные.
— А ваши поклонники? Среди них не попадались неуравновешенные люди? Вы не получали писем с угрозами, например?
Молодой человек искренне удивился.
— С угрозами? Нет, ну что вы! Наши поклонники очень добрые и хорошие люди. Они любят нас и нашу музыку. Они никогда бы не пожелали нам зла! — горячо уверил он Франсуа.
— А кто занимался связями с поклонниками? Они могли связаться с вами лично или вся переписка шла через пресс-секретаря? — допытывался Морель.
— Ну, всеми этими вопросами занимался Ксавье, — ответил певец. — Мне давали почитать только самое интересное и я всегда старался ответить.
— Понятно, — кивнул Франсуа. — Скажите, а у Седу были враги? Он ничего не рассказывал? — задал он вопрос, предвкушая услышать примерно то же самое.
— Нет, — твердо ответил допрашиваемый. — Ксавье был очень хорошим человеком. Ему никто не мог желать зла.
— Скажите, — ухмыльнулся Басель, — а вы можете назвать хоть одного плохого человека? Ну, вот любого?
Молодой человек крепко задумался и потом снова улыбнулся:
— Я верю, что во всех есть что-то хорошее. Ну, по крайней мере, я очень хочу на это надеяться.
— Я так и думал, — кивнул Франсуа. — Подпишите протокол допроса.
Молодой человек, высунув язык от усердия, старательно вывел свое имя в уголке документа и поставил рядом сердечко.

***
Выйдя из комнаты допроса, Франсуа повернулся к Баселю:
— Дуй на квартиру к Седу и опроси всех соседей. Всех. Полный поквартирный опрос. Может, кто-то видел что-то необычное или подозрительное. — Басель застонал, закатывая глаза. — Дальше, просмотри записи с камер наблюдения в ту ночь и опроси водителя Седу — Тома, или как его там, — продолжил Морель, словно и не слышал жалобных стонов. — А я наведаюсь к Альберту Долану. Что-то мне подсказывает, что начинать надо с него.
В этот момент конвой вывел из комнаты молодого человека. Морель проводил его взглядом, не в силах подавить в себе желание взглянуть на него еще раз. Тот обернулся, тепло улыбнулся и приветливо помахал детективу рукой, как доброму знакомому. «Как ребенок! — пронеслось в голове у Франсуа. — Как ребенок…». В этот момент мобильный у него в кармане ожил и завибрировал.
— Цветочек, зайди ко мне, — попросил Солюс вежливо.
«Как будто я могу ответить «нет», — сердито подумал детектив, направляясь в кабинет комиссара.
— Ну, что у нас там? — поинтересовался Солюс, не отрываясь от какой-то писанины у себя на столе. Конкретизировать вопрос он не стал. Это было частью командной работы. Все его подчиненные понимали друг друга с полуслова. Вот и теперь понятно, что речь идет об убийстве продюсера. — У нас есть признание?
— Нет, — Франсуа рухнул на стул и потер переносицу, — ссылается на амнезию.
— Да? — заинтересованно вскинул глаза шеф. — Ну и как? Ты в это веришь?
— Не знаю, — честно признался Морель. — Если он актер, то уж больно хороший. Я ему подкинул возможность назвать других подозреваемых, а он уперся — нет, все — хорошие.
— Назначай судебно-психиатрическую экспертизу, — хмыкнул Солюс.
— Это да, — медленно согласился Франсуа, — но мне бы хотелось отработать и другие версии.
— Какие, например? — заинтересовался комиссар, отрываясь, наконец, от своей писанины.
— Месть, ревность, может, кто-то хотел этого Бертолини подставить? Честно, пока не знаю. Просто интуиция, — неопределенно махнул рукой Морель, стараясь скрыть внутреннее волнение. Солюс медлил.
— Значит, так, — откинулся он в кресле и переплел пальцы рук на столе. — Мне сегодня звонили из Министерства внутренних дел. Происшествие, как ты понимаешь, громкое, и поэтому самое позднее через три дня мы обязаны будем организовать пресс-конференцию. Если ты настаиваешь, что могут быть другие версии, кроме той, что Ксавье Седу убил Анжело Бертолини — через три дня у тебя должны быть веские аргументы. В противном случае мы объявим, что у нас единственный подозреваемый по этому делу. Понятно?
— Более чем, — кивнул Франсуа. Получается, у него есть три дня. Он встал и направился к двери.
— Франсуа, — окликнул его Солюс, когда Морель уже взялся за ручку двери. Детектив повернулся в ожидании еще одного указания, но шеф опять его удивил. — Ты хреново выглядишь. Проблемы?
— Да нет, — вяло отмахнулся Франсуа, — все нормально. Не высыпаюсь в последнее время катастрофически.
— Колики? Зубки? — поинтересовался Солюс, и Морель вдруг вспомнил, что Пас­каль Пе­ти, вечно хранящий невозмутимое выражение лица, и сам является отцом троих детей.
— Да я уже и не знаю, — поделился Франсуа.
— Я могу чем-то помочь? — задал Солюс уж совсем невозможный вопрос. — Хочешь, подреми у меня здесь? — кивнул он в сторону широкого кожаного дивана. — Мне все равно нужно отъехать на пару часов.
— Да нет, — с сожалением взглянул на диван Франсуа, — все нормально. А вы случайно не знаете, где можно купить японские подгузники? — спросил он прежде, чем успел поймать себя за язык, но шеф не удивился. Вместо этого он потянулся за телефонной трубкой и набрал несколько цифр на клавиатуре. В трубке потекли долгие гудки. Наконец, Солюс подал голос:
— Карен, дорогая, ты случайно не знаешь, где можно достать японские подгузники? Это для сына Цветочка. — Франсуа подивился тому, как потеплел голос жесткого и несгибаемого комиссара. Солюс тем временем, взяв ручку, принялся записывать. — Ага, понял, спасибо. Целую тебя. — И протянул Морелю желтый стикер с адресом.
— Спасибо, — зачарованно протянул Франсуа, в первый раз ставший свидетелем человечности вечно холодного как айсберг шефа.
— На фиг мне твое спасибо, — проворчал комиссар, возвращаясь к своей писанине. — Моя задача, чтобы вы все функционировали нормально, а не дохли, как осенние мухи, на рабочем месте. Давай, вали отсюда. И помни, у тебя три дня!
— Я помню, — сказал Морель и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Глава 5
— Не ждал вас так скоро. — Мужчина поднялся из-за стола и подошел к Морелю, протягивая руку для приветствия. Качество только на первый взгляд простого темно-синего костюма выдавало его баснословную стоимость. Он был смугл, крепко сложен. Волосы, тронутые на висках сединой, были идеально подстрижены. Подтянутое тело говорило о том, что его обладатель следит за своей физической формой. Продюсер выглядел прекрасным образчиком для глянцевых страниц Forbes, хотя Франсуа не был уверен, есть ли среди тех представители подобного рода деятельности. И лишь цепкие карие глаза на волевом гладко выбритом лице нарушали сложившийся образ. Франсуа не знал о нем ровным счетом ничего. По дороге на встречу он нырнул в Google, но интернет выдал только скудную статью из Википедии.
— Но все же вы меня ждали, — уточнил детектив, пожимая крепкую теплую ладонь. Альберт Долан не ответил и жестом указал ему на кресло напротив своего массивного стола.
— Хотите чего-нибудь? — проявил хозяин гостеприимство. — Чай, кофе или предпочтете напиток покрепче?
— Кофе, пожалуйста, — устроился в кресле Франсуа, с интересом рассматривая обстановку. Долан кивнул секретарю, и тот исчез, прикрыв за собой дверь. Кабинет Альберта Долана призван был убедить любого посетителя, что дела продюсера идут в гору. Массивная дубовая мебель, картины и предметы искусства, больше похожие на экспонаты Лувра. Где-то Франсуа уже видел подобное, причем не так давно. Правильнее было бы сказать, совсем недавно. Сегодня утром — в кабинете Ксавье Седу. Только письменный стол стоял у окна, а не у стены, да еще коллекции оружия на стене не хватало кабинету Долана, чтобы стать окончательной копией кабинета покойного. Очевидно, у продюсеров свое понимание о том, как расставлять мебель. Или же эти двое даже после расставания умудрялись думать аналогичным образом.
Месье Долан выжидательно смотрел на детектива, и Морель внезапно понял, что не знает, как начать разговор. Он пришел сюда ведомый интуицией ищейки, почувствовав, что для принятия верных решений ему нужно как следует изучить жизнь Седу, а Альберт Долан мог рассказать многое. Но вот как задать ему те самые правильные вопросы? Взгляд Франсуа упал на утреннюю газету на столе перед ним. Заголовок гласил: «Громкое происшествие в шестом округе. Продюсер убит своим подопечным». Детектив медлил. Пауза становилась невыносимой. Внезапно голос Долана прорезал тишину:
— Как он умер? — спросил он. Франсуа взглянул в глаза мужчине. Лицо Альберта хранило непроницаемое выражение. Ничего не выдавало в нем сожаления или отчаянья. Если бы не этот вопрос. Морель прочистил горло.
— Ему раскроили череп предметом из его коллекции средневекового оружия. Чем-то вроде топора. Я пока не знаю точного названия, — объяснил он.
— Это сделал Анжело? — спросил Долан с таким видом, словно это не Франсуа приехал задать ему вопросы, а он вызвал детектива к себе в кабинет, чтобы расспросить как следует.
— Мы проверяем все версии, — уклончиво ответил Морель.
— Ксавье страдал? — задал следующий вопрос Альберт, все так же храня непроницаемое выражение лица.
— Нет, — поспешил заверить его детектив, — мы думаем, что первый удар был смертельным.
Долан кивнул и, отвернувшись к окну, надолго замолчал. Франсуа тоже не произносил ни слова, не решаясь побеспокоить его.
— Я ждал чего-то подобного, — наконец сказал тот.
— Вы знали, что Седу убьют? — во Франсуа проснулся полицейский. Долан посмотрел на него с сожалением, и Морелю внезапно стало стыдно. Издержки профессии — всегда искать в словах людей второе дно.
— Я ожидал, что ситуация с этим маленьким гением принесет Ксавье неприятности, — пояснил он и замолчал, пережидая, пока секретарь расставит на столе чашки с кофе, сахарницу и вазочки с печеньем.
 — Почему? На то были причины? — Франсуа ощутил, как сердце на пару секунд сбилось с привычного ритма.
— Нет, причин не было, — ответил Альберт, подождав, пока дверь за секретарем бесшумно закрылась, — но с самого начала этой истории у меня было нехорошее предчувствие. Скорее всего, интуиция. А может быть, я сгущаю краски. Ведь начало деятельности группы «Панацея» совпало с нашим с Ксавье расставанием, так что понятно, почему вся эта история с самого начала навевала на меня тоску.
— Можете рассказать поподробнее о ваших отношениях с Седу? — Морель откусил кусочек печенья и почувствовал зверский голод. Внезапно он понял, что до сих пор так и не поел. Он приехал на встречу с Доланом прямо из кабинета Солюса, направляясь по горячему следу только что совершенного преступления. Он не мог позволить себе остановиться ни на миг. Времени, отпущенного ему до пресс-конференции, было ничтожно мало.
— Мы вместе начинали нашу продюсерскую деятельность, — Альберт подвинул вазочку с печеньем поближе к Франсуа. — Мы тогда были гораздо моложе и существенно глупее. Вы, вероятно, в курсе, что сначала мы продюсировали мюзиклы. Сегодня я бы не решился на такую авантюру. А тогда… Мы вместе искали деньги для первой постановки. Проводили кастинг. До сих пор не понимаю, почему мы решили, что из нас выйдут продюсеры. Но, как ни странно, у нас все получилось. А ведь в случае провала мы бы стали банкротами, — констатировал Долан и повернул одну из рамок на столе так, чтобы Морель мог рассмотреть снимок. На фото совсем молодой, счастливый и, по всей видимости, пьяный Ксавье Седу обнимал за талию Альберта Долана. — Не думайте, что я хранил эту фотографию здесь вечно, — пояснил Альберт, — вообще-то, она лежала в ящике моего стола, но теперь, когда Ксавье больше нет, — его голос сломался… — поздно играть в гордость и принципиальность.
— Извините за вопрос, но вы ведь были не просто коллегами? — аккуратно спросил детектив. Этот факт не был тайной. Всему Парижу, да и всей Франции, было известно, что тандем Седу-Долан был не только творческим, но и личным.
— Вы правы, молодой человек, мы с Ксавье были гораздо больше, чем коллегами, — ответил тот, делая акцент на слове «гораздо».
— Почему вы перестали работать вместе? — снова подал голос Морель.
— Седу захотел продюсировать рок-музыкантов, — развел руками Альберт. — Мир мюзиклов стал ему неинтересен.
— Была конкретная причина? — аккуратно пробирался вперед детектив, стараясь выбрать верный тон и правильные слова.
— Была, — побарабанил пальцами по столешнице Долан, — Анжело Бертолини.
— Он стал причиной разногласий между вами? — уточнил Франсуа.
— Не совсем, — нехотя признался Альберт, — скорее, он явился последней каплей, хотя я и не люблю банальные выражения. Но, собственно говоря, мы с Ксавье к тому времени уже накопили багаж невысказанных упреков и порядком охладели друг к другу. Словом, испытывали кризис в отношениях. Такое часто бывает между парами, прожившими вместе слишком долго. Это можно было исправить, наверное, но все случилось как случилось. Мне, безусловно, хотелось бы малодушно обвинить в этом кого-нибудь, но перекладывать на других вину за собственные промахи слишком легко.
— Расскажите мне подробнее о том, как вы встретили Анжело Бертолини, — попросил Морель. Долан перевел взгляд на окно, вспоминая.
— Это была наша последняя совместная поездка в Италию, — начал он не спеша. — Мы с Ксавье любили путешествовать. Обычно мы останавливались в дорогих отелях и наслаждались роскошью и приватностью, но в этот раз ему захотелось приключений. Возможно, у Ксавье начался кризис среднего возраста. И вот, вместо того, чтобы остановиться, как обычно, в прелестном отеле Сплендидо в Портофино, мой Ксавье предпочел арендовать машину и хаотично колесить по всей Италии, забираясь порой в такие места, о которых я и слыхом не слыхивал. Я, несомненно, предпочел бы полистать газету в теньке у бассейна, поэтому настроение у меня было паршивым. Но Седу, вместо того чтобы пойти на компромисс, продолжал мучить меня долгими переездами и плохими гостиницами. Уж не помню, как нас занесло в Триджиано. Маленький и абсолютно неинтересный для туристов городок. Далековато от моря. Делать там было абсолютно нечего. Но Ксавье уперся и настоял, чтобы мы переночевали там. Вечером, после осмотра немногочисленных не привлекающих особого внимания достопримечательностей, мы шлялись по центру. Погода была отличная. Мы неплохо поужинали и выпили достойного вина. Мое плохое настроение потихоньку испарялось. А потом… откуда-то донеслась песня. Я не люблю высокопарных слов и цветистых описаний, но музыка, которую мы услышали в тот вечер на главной площади Триджиано, была… поистине божественной. — С этими словами Долан откинул голову на высокую спинку кресла и прикрыл глаза, словно вспоминая тот вечер в Италии. — Она была не похожа на то, что обычно поют уличные музыканты. Чистый сильный голос пел под гитару о любви к Господу Богу и призывал людей стать добрее и лучше. Мы с Ксавье пошли на звуки этой музыки и вскоре увидели на площади двоих в плотном людском кольце. Монахиня, в черной строгой одежде, держала в руках ящик для пожертвований на нужды какого-то монастыря. Рядом с ней, привлекая внимание прохожих, пел молодой человек. На вид ему было лет семнадцать. Он был худ и не сказать, что очень привлекателен: типичный итальянец с непослушными растрепанными волосами, давно не знавшими ножниц и расчески. Нос, великоватый для такого лица, живые карие глаза. Но все это было не важно, потому что внутри парня горел огонь. Музыка, которую он извлекал из струн своей простенькой дешевой гитары, западала в душу и тревожила самое потаенное. Это не был церковный псалом, это скорее была рок-баллада. Парень славил Бога так, будто признавался в страстной любви девушке. Люди, спешившие до этого мимо по своим делам, останавливались как завороженные, и под конец этого импровизированного выступления толпа собралась приличная. Я заметил, как загорелись глаза Ксавье. Я видел такое несколько раз. Это значило только одно — в его голове зарождался новый проект. Мы дождались, пока парень допоет, и следом за другими людьми положили монахине в ящик для пожертвований несколько купюр. Когда толпа рассеялась, Ксавье подошел к парню и заговорил. Мальчишка не знал французский, но Седу сносно изъяснялся по-итальянски. Достаточно, чтобы понять, что ему никакие не семнадцать, а все двадцать пять лет. Парень поведал, что он сирота и вырос в приюте при монастыре, а потом остался там жить и работать, так как идти ему было абсолютно некуда. Музыке парень специально не учился, разве что давным-давно, в детстве с ним занимался его отчим. Но он был одним из тех талантливых самоучек, которые запросто сделают фору любому, проучившемуся музыке всю жизнь. Он рассказал, что играет на многих музыкальных инструментах, и сам сочиняет музыку, но его основная работа в монастыре — играть на органе во время церковных месс. Звали парня, как вы уже поняли, Анжело. Анжело Бертолини. Он все время улыбался. Эта счастливая улыбка не сходила ни на миг с его лица. Я украдкой наблюдал за Ксавье и видел, как улыбка этого паренька перетекает на его лицо. Мой серьезный и циничный Седу, разговаривая с парнем, и сам стал улыбаться как идиот. Потом Ксавье поинтересовался, не желает ли тот приехать в Париж на прослушивание, но парень вдруг замялся и сказал, что должен спросить разрешения у настоятельницы монастыря. Сам он решить такой вопрос почему-то не мог. Время было уже позднее и мы договорились встретиться на следующий день. Вечером у нас с Ксавье состоялся неприятный разговор. Видимо, за несколько дней в нас обоих накопилось раздражение, и мы поругались. Я сказал, что парень кажется мне странным и инфантильным. Что у него дурацкая улыбка. Что глупо приглашать на прослушивание человека, даже не разговаривающего по-французски. Что это не формат, и я не знаю, в какой из наших мюзиклов Седу собирается его впихнуть. Скорее всего, я ревновал. Положа руку на сердце, я, конечно же, видел, что пацан долбаный гений. Ксавье в ответ уперся и сказал, что если это не формат, он готов сделать под парня специальный проект. Слово за слово, мы разругались в пух и прах. Спать в результате улеглись порознь, а на следующий день Седу пошел на встречу к матери-настоятельнице один. Его долго не было. Вернулся он мрачнее тучи и только к обеду. Рассказывать мне ничего не стал. Я решил, что он дуется на меня, но скоро я понял, что он в глубоком раздумье. К вечеру мы все же помирились. Ксавье признался, что с парнем не все так просто. В подробности он не вдавался, и я решил не расспрашивать, дабы не сломать наше тонкое перемирие. Очевидно, во время разговора с настоятельницей монастыря выяснилось что-то такое, что изменило его мнение. Так или иначе, я был рад этому. Мы больше не вспоминали о маленьком Бертолини, а вскоре и вовсе вернулись во Францию. Первое время все было как обычно. Мы обдумывали идею очередного мюзикла, но я видел — Ксавье как подменили после той поездки. Наш новый проект ему был неинтересен. Он был как никогда задумчив, больше прежнего раздражен и сильнее, чем когда бы то ни было, стал выпивать. Словом, я чувствовал, что-то не так, но боялся спросить. Отношения между нами стремительно ухудшались. Я понимал, мы приближаемся к концу, но сам не хотел быть инициатором разрыва. Через месяц, через наших общих знакомых, я случайно узнал, что Анжело уже в Париже. Ксавье снял ему квартиру и нанял репетитора по французскому. Он все же не расстался со своей идеей. Он просто не стал посвящать меня в свои планы. Как вы понимаете, это не добавило теплоты в наши и без того напряженные отношения. Я в ответ взялся за новый мюзикл без Седу. Ксавье решил создать под Анжело группу и занимался подбором музыкантов. У него были грандиозные планы. Он не просто хотел создать новый проект. Он решил создать новое направление в музыке. Он решил дать Бертолини карт-бланш не только как солисту, но и как композитору. Вскоре мы с Ксавье разъехались. У нас не было громкого скандала. Мы не били посуду. По сути, мы расстались друзьями. Разошлись без взаимных упреков и скандалов. Просто перестали общаться на много лет. — Альберт усмехнулся. — Вот, собственно, и все.
— Эта история сильно отличается от той, что печатали в свое время газеты. Насколько я помню, в группу был проведен официальный кастинг. Было прослушивание, на которое явилось огромное количество претендентов, — напряг память Франсуа — впрочем, я не поклонник и могу ошибаться.
— Нет, вы не ошибаетесь. Кастинг и в правду был. Но этот отбор — огромная мистификация, которую устроил Ксавье, — поморщился Долан. — На самом деле на кастинге отобрали единственного участника группы — Оливье Робера. Все остальные уже были подобраны и утверждены, хотя заверялось, что всех участников группы Ксавье нашел на том прослушивании. Насколько я знаю, Анжело, Нино и Жерар даже приходили на это прослушивание и выступали на нем. Но это была простая формальность. Для журналистов, так сказать. Ксавье, вообще, создал много тайн вокруг группы. Вы, например, в курсе, что он изменил возраст Анжело? По официальной версии на момент создания группы Анжело было двадцать лет. На деле, настолько я помню, все двадцать пять, а то и двадцать шесть. Кроме того, придумал ему звучный псевдоним — Ангел.
— Но зачем так много тайн? — не понял Морель.
— Ну, возможно, он хотел запутать следы и скрыть какие-то факты из биографии Анжело. Ведь было же что-то, из-за чего Седу сомневался в самом начале. Смею предположить, что прежде чем мой давний друг все-таки решился пригласить маленького гения в Париж, он провел не одну бессонную ночь в раздумьях. Не исключено, настоятельница монастыря рассказала ему что-то, что следовало тщательно скрывать от прессы. Но я могу только строить догадки, а Ксавье уже не спросишь… — побарабанил пальцами по столу Альберт.
— Вы помните название монастыря и имя его настоятельницы? — спросил детектив, хмурясь и делая пометки в блокноте.
— О, молодой человек, это было очень давно. Имени матери-настоятельницы я вам не скажу. А монастырь… кажется, Санта-Мария-делла-Грацие. Хотя, вполне вероятно, я путаю.
Морель кивнул и сделал пометку в блокноте.
— А почему Ксавье решил создать группу? Ведь если Анжело был таким талантливым музыкантом, разве не логичнее было сделать сольный проект? — задал Франсуа следующий вопрос. Альберт раздумывал некоторое время, прежде чем ответить.
— Не скажу наверняка. Я сознательно не интересовался этим проектом. Я хотел дать Ксавье понять, что мне это не интересно и я в это не верю. Я говорил ему, что это не формат и проект не принесет коммерческого успеха. Мне казалась смешной идея, что четверо накрашенных мужиков, исполняющих странную, пусть и очень мелодичную музыку, могут кого-то заинтересовать. Как показало время, я оказался неправ. Проект стал для Седу звездным часом. Но из-за своего безразличия я мало что знаю. Могу только строить предположения.
— Я могу услышать эти предположения? — настаивал Франсуа.
— Вы правы в том, что безусловной звездой этой группы был Анжело. Ксавье всех остальных музыкантов подбирал под него, — вздохнул Долан, ища нужные слова, — и сначала я думал, что Седу хочет таким образом «оттенить» Ангела. Заставить его заиграть всеми красками, словно яркий бриллиант — венец в диадеме, в окружении других камней поменьше, но позднее я изменил свое мнение. Видите ли, я все-таки неплохо знал Ксавье и он был не только продюсером и музыкантом, но, вне всякого сомнения, прежде всего коммерсантом. И ответ на ваш вопрос, вероятно, кроется в том, что он не был до конца уверен в Анжело. Ведь мой бывший партнер вкладывал огромные деньги и колоссальные усилия в раскрутку нового проекта. Возможно, он решил подстраховаться. Если бы Анжело пришлось уйти из группы, его можно было на худой конец заменить другим солистом. Понятно, что популярности группе это не прибавило бы, но позволило бы продолжить существование и перепевать старый репертуар. Заменить солиста в группе можно. Заменить сольного певца нет.
— Был конкретный человек, которого, по вашему мнению, Седу готовил на место Анжело в случае чего? — поинтересовался Морель, вертя карандаш в пальцах.
Альберт поскреб подбородок и кивнул: 
— Думаю, прежде всего вам следует обратить внимание на Нино Тьери. Он был первым, кого Ксавье утвердил в группу после Анжело. Это невероятно талантливый стервец с небольшим комплексом недолюбленности. Насколько я знаю, он всю жизнь старается прорваться на первые роли, но все время оказывается вторым в очереди. Он в течение нескольких лет терся рядом с Седу, и тот, наконец, нашел ему применение. Жерар Моро сразу отпадает. История не знает примеров того, что ударник становился солистом, да к тому же он самый старший из «Панацеи».
— А Оливье Робер? — предположил Франсуа.
— Робера я знаю меньше всего из этой четверки. Он хороший парень, но мне показалось, ему не хватает тщеславия, — покачал Долан головой. — Нет, он определенно не подходит на роль лидера группы.
Франсуа помолчал, прежде чем задать следующий вопрос. Он видел, что Альберту сложно говорить об Анжело, но Морель прежде всего был полицейским и подчас ему приходилось ранить чувства людей в поисках нужной информации, поэтому он все же спросил.
— Ксавье и Анжело… состояли только в профессиональных отношениях… или их связывало нечто большее?
Альберт снова посмотрел в окно на прекрасный летний Париж. Сгущались сумерки. Он вздохнул и потер затекшую шею.
— Я не могу утверждать наверняка, — произнес Долан нехотя. — Вообще, Ксавье не гнушался небольшими интрижками со своими подопечными. Это одна из прелестей нашей продюсерской работы. Вы даже не представляете, на что способны пойти люди ради карьеры и славы, — дернул уголком рта Альберт, — но что касается Бертолини, то я склонен думать, что все же нет.
— Почему у вас сложилось такое мнение? — полюбопытствовал детектив.
— Ксавье как-то бросил странную фразу в отношении Анжело, — Альберт сжал переносицу пальцами и зажмурился. — Что он — Ксавье — не педофил. Что было странно, учитывая, что Анжело тогда было все двадцать пять лет. Но понимаете ли, в чем дело… Я могу задать вам вопрос? Вы уже допрашивали Бертолини? — И, дождавшись, пока Франсуа кивнул, продолжил: — Какое мнение у вас сложилось о нем?
Морель помедлил с ответом, вспоминая. Потом начал, аккуратно подбирая слова.
— Открытый, жизнерадостный, веселый и очень… — детектив искал правильное определение, но не мог найти.
— Странный? Инфантильный? — подсказал Долан с усмешкой. — Не удивляйтесь. Он всегда таким был. Я видел его всего пару раз и толком не был с ним знаком, но парень каждый раз кидался мне на шею, как шестилетний ребенок. Меня это слегка коробило. Я очень чту свое личное пространство. Впрочем, нужно отдать ему должное, с его морем обаяния это всегда выглядело очень мило. К тому же это можно списать на его природный итальянский темперамент. Но это не отменяет того факта, что молодой человек ведет себя несоответственно возрасту.
— Да, пожалуй, — вынужден был согласиться Франсуа. — Обниматься со мной он, естественно, не обнимался, но на допросе вел себя слегка… ребячливо — это да.
— Так вот, я легко допускаю, что Ксавье испытывал к Анжело сугубо платонические чувства. По себе могу сказать, когда вкладываешь много сил в своего подопечного, так или иначе начинаешь испытывать к нему чувства, сродни родственным. Седу же постоянно повторял, что Анжело его маленький ангел. Он находил в нем нечто божественное, — грустно улыбнулся Долан, — его можно было понять.
Морель вздохнул и перелистнул блокнот.
— У Седу были недоброжелатели или даже враги? — задал он следующий вопрос.
— У нас у всех есть недоброжелатели, — усмехнулся Альберт, — особенно если по профессии ты — продюсер. Приходится отказывать огромному количеству людей и буквально каждый день разбивать чьи-то мечты. Вы знаете сколько талантливых людей приходит на прослушивания? А тебе нужно выбрать одного-двух. А Ксавье так и вовсе не отличался деликатностью. Мог сказать что-то сгоряча. Так что людей, не любивших его, мягко говоря, навалом. Начнем с того, что перед тем, как переехать ко мне, он совершенно по-скотски бросил свою жену и сына. Сын, кстати, позже пробовал связать свою жизнь с музыкой. Даже на кастинг в «Панацею» приходил, между прочим, но Ксавье отказался ему помогать. К слову сказать, никаких особых природных талантов к пению у парня не было. Был даже небольшой скандал: Седу что-то резко сказал. Парень так же резко ответил. Кажется, мой друг разбил его мечты. Потом молодого человека выводили с охраной.
— Как зовут сына Седу? — сделал еще одну пометку в блокноте Франсуа.
— Андре, — не задумываясь ответил Долан. — Вот только фамилия у него другая. Бывшая жена Ксавье предпочла, чтобы мальчик носил ее фамилию. Но думаю, вам не составит труда его найти.
Морель согласно кивнул и захлопнул блокнот. Но Альберт явно не спешил прощаться с ним. Он задумчиво разглаживал пальцами лежащую перед ним газету с неприглядной статьей.
— Пожалуй, я должен рассказать вам об одном маленьком происшествии. Возможно, это мелочь, и все же в свое время это заставило меня задуматься, — медленно произнес он, словно размышляя, стоит ли говорить об этом детективу. — Мы с Ксавье одно время посещали психотерапевта. Когда мы были парой, у нас был один на двоих специалист. После того как мы разошлись, я счел неэтичным пользоваться услугами этого врача и нашел другого. Видите, — усмехнулся он, — нормальные люди делят после развода детей, а пожилые гомосексуалисты — психотерапевта. Так вот, однажды, еще в пору, когда мы пользовались услугами одного специалиста, я столкнулся с Ксавье в приемной. Увидев меня, он задергался так, будто его застали на месте преступления. Я подумал, ну что такого, я же прекрасно знаю, что мой бывший посещает сеансы психотерапии, но оказалось, в этот раз он был в роли сопровождающего. Я подошел к нему, чтобы поздороваться, когда из кабинета выскользнул, как всегда, сияющий Анжело. Седу невероятно смутился и предпочел побыстрее улизнуть. Я тогда не придал этому большого значения, но сейчас подумал, что, возможно, вам стоит об этом знать.
— Как зовут психотерапевта? — снова раскрыл блокнот Франсуа.
— Клэр… Клэр Лэми. — Альберт кивнул в сторону приемной. — Я думаю, мой секретарь сможет найти для вас ее адрес. И не пугайтесь, она дамочка с характером. Но специалист блестящий. Возможно, она сможет рассказать вам что-нибудь.
— Спасибо, — поблагодарил Морель, но все так же не мог уйти. — И все же, как вы думаете, Анжело мог убить Ксавье? — спросил он, подумав немного.
Альберт поник в своем кресле и надолго замолчал.
— Я давно зарекся делать какие бы то ни было предположения. Жизнь иногда преподносит сюрпризы похлеще любого детектива. Я не знаю, кто и кого мог убить. Я знаю одно… — сказал он и голос его треснул. — Этот старый засранец Ксавье Седу не должен был умереть вчера.
Морель молчал, не зная, что ответить.
— Вам приходилось терять близких людей, Франсуа? — спросил его Альберт. Морель внезапно почувствовал каждый мускул в своем теле и на секунду позволил себе прикрыть глаза. Он не спешил с ответом. Его ответ не требовался. Но в его затылок уже дохнуло зимой и, на мгновение, он опять увидел то, отчего до сих пор иногда просыпался среди ночи в холодном поту: светлый застывший взгляд уже слегка тронутый желтизной гниения и белое лицо, покрытое нетающим инеем. Видение проскользнуло легкой тенью между его глазным яблоком и тонким веком, и женский истеричный голос опять иглой вонзился в мозг. «Это все из-за тебя! Твоя вина! Твоя!». Франсуа привычно прогнал от себя воспоминание, а Долан тем временем продолжал: — Наверняка нет. Вы слишком молоды для этого. Позвольте дать вам совет? Не тратьте жизнь на глупые обиды и мелочные выяснения отношений. Вы можете думать, что у вас еще будет время на то, чтобы все отыграть назад. Вы можете думать, что у вас впереди всё время во вселенной. Но однажды окажется, что у вас не осталось и грёбаной секунды на то, чтобы все исправить. Не повторяйте моих ошибок. Я не просто потерял Ксавье. Я потерял его дважды. Первый раз много лет назад на главной площади Триджиано в Италии. И второй раз — сегодня ночью… И не дай вам Бог, Франсуа, понять то, о чем я сейчас говорю.
Морель молчал, не зная, что сказать. Любые общепринятые дежурные фразы, которые он мог произнести сейчас, звучали бы фальшиво и неуместно.
Альберт все так же спокойно смотрел на него. Его глаза блестели чуть ярче, чем следовало бы, и были раскрыты чуть шире, чем обычно. Так бывает, когда слёзы уже набежали, но еще не плачешь, хотя стоит моргнуть и тёплая капля скатится по щеке. Франсуа всё понимал. Всегда неловко видеть, как плачет зрелый сильный мужчина. Он встал, кивнул на прощание и поспешил затворить дверь. В уменьшающийся зазор между дверью и косяком он увидел, как некрасиво дергаются плечи Альберта Долана на фоне ещё светлого квадрата окна.

***
Франсуа вышел на улицу и с наслаждением вдохнул тёплый воздух полной грудью. Стояла прекрасная безветреная погода. Уже смеркалось. Люди собирались в кафе, чтобы пообщаться с друзьями и поужинать. Первыми, как заведено, занимались столики на улице. Пахло жареным на углях мясом. Кто-то смеялся. Кто-то пел под гитару. Вдалеке прокатился рёв мопеда и тут же стих. Вокруг кипела обычная вечерняя жизнь. Париж был, как всегда, прекрасен и полон любви ко всему живому. Детектив вдруг подумал о Ксавье Седу, лежащем сейчас в холодильнике морга с разбитой головой, и зябко передернул плечами. Повинуясь внезапному порыву, он вытащил из кармана мобильный и набрал номер Тамары.
— Можешь ничего не говорить, я видела новости, — вздохнула она. Её голос звучал устало, но, по крайней мере, не так раздражённо, как утром. Он слышал, как где-то в глубине квартиры агукает Вадим. Против ожиданий он не плакал. — Остаёшься на работе?
— Ты же всё сама понимаешь. Я предупреждал тебя, что выходить замуж за полицейского плохая идея, — ответил он нежно, понимая, что соскучился. — Как Вадим?
— На удивление спокойно, — он по голосу почувствовал, как она улыбнулась, — мне даже удалось вздремнуть два часа днем, пока он спал. А потом мы ходили гулять.
— Я люблю тебя, — произнес Франсуа искренне, — тебя и Вадима.
— И мы тебя любим, — ответила на признание Тамара. — Позвони, как сможешь. Я хочу быть уверена, что с тобой всё в порядке.
Морель почувствовал, как к горлу подкатывает ком и, кивнул, забыв, что жена его не видит. Нажав на отбой, он перешел через дорогу и купил в первом же попавшемся кафетерии два багета с ветчиной и сыром и бутылку воды. Его ждала бессонная ночь в конторе и, несмотря на то, что аппетита не было, он понимал, что питаться всё равно надо. Он уже подходил к машине, когда его мобильный ожил в кармане.
— Что-нибудь нарыл? — не тратя время на прелюдию поинтересовался Франсуа, чувствуя охотничий азарт. Он знал, просто так Басель звонить не будет.
— Да, есть кое-что, — отрывисто бросил Ромм и, судя по тому, что на этот раз обошлось без его привычных шуточек, у него было, что сообщить. — Я просмотрел запись с камер наблюдения перед подъездом Седу. Ксавье и Анжело зашли в подъезд в 01.08 и почти следом за ними в 01.13 зашел человек в толстовке с капюшоном. Судя по движениям, достаточно молодой. Явно прятал лицо от камеры. Возможно, нервничал. Я только что завершил поквартирный обход, его никто из жильцов не опознал по фотографии. То есть он не проживает в этом подъезде и ни к кому не приходил в ту ночь.
— Интересно, — пробормотал Франсуа, чувствуя адреналин под кожей. Одной рукой он открыл дверцу машины и забрался в салон. — И во сколько этот тип вышел из подъезда?
— Это самое интересное, — хмыкнул Басель на том конце провода, — он не выходил.
Морель почувствовал, как мурашки бегут по спине.
— Я еду в контору, — бросил он, — встретимся там.

Глава 6
Басель Ромм был вторым ребёнком в многодетной семье выходцев из Алжира. Его отец работал на трёх работах, чтобы прокормить семью, и в результате из-за непосильного труда умер от инфаркта, когда Баселю едва исполнилось двенадцать лет. После его смерти мать пошла продавать фрукты на рынке, чтобы обеспечить своим пятерым детям хоть какое-то существование. Семья проживала в районе Клиши-су-Буа, куда не решались совать свой нос простые смертные граждане. Их можно было понять: Клиши-су-Буа был настоящим гетто эмигрантов с самым высоким уровнем преступности во Франции. Там на улицах день и ночь не смолкала заводная арабская музыка, привычно мелькали разнообразные национальные одежды, начиная от арабских куфий, гвинейских бубу и заканчивая индийскими сари. Прямо на тротуарах валялись гниющие кучи мусора. В кое-как слепленной пятиэтажке, где проживало семейство Баселя, царили свои нравы. Соседи запросто выбрасывали всякую дрянь прямо через подоконник, в результате чего дерево напротив окна Роммов, словно рождественская ёлка, было увешано какими-то тряпками, обрывками туалетной бумаги и драными целлофановыми пакетами. Кругом беспрестанно орали дети, готовилось какое-то вонючее варево, приправленное специями, и каждый вдох казался отравленным бесперспективностью.
Когда Баселю было шестнадцать, Бернар — его старший брат, пропал без вести. Бернар был выше, умнее и красивее Баселя. Он хорошо играл в баскетбол и подавал большие надежды. Но, как и девяносто процентов молодёжи в гетто, связался не с той компанией. Мать продолжала верить, что однажды сын вернётся. Басель понимал её — ей так было легче. Сам он, обладая звериным чутьём и нечеловеческой интуицией, знал точно — брата больше нет. Связь, которую он чувствовал с любым членом семьи, — тонкая теплая ниточка — с этой стороны оборвалась. А главное, Басель чувствовал холодное дыхание смерти в свой затылок. Он знал стопроцентно: он — следующий. В гетто не прощали толерантности. Любой подросток обязан был примкнуть к одной из враждующих группировок. Это значило нестабильный приработок от продажи наркотиков, героиновую зависимость, и смерть — вариативную, но неизбежную — в молодом возрасте от случайной пули в одной из бандитских разборок или от передоза. Но Басель Ромм определённо не хотел такой судьбы ни для себя, ни для своего младшего брата и двух сестёр. Он не хотел умирать. Жизнь Ромм любил до одури и знал наверняка, что будет бороться за каждый глоток кислорода. Поразмыслив немного, он справедливо рассудил, что уж если и таскаться с пушкой в кармане, то лучше делать это на законных основаниях. Такое умозаключение привело его в школу полицейских. Там на протяжении нескольких лет Бесель совмещал учебу с работой ночным барменом и приготовлением завтраков в отеле. Скопив немного денег, он перевёз семью в относительно спокойный район Парижа и лишь тогда смог вздохнуть с облегчением.
Басель Ромм идеально подошёл на роль следователя. Еще с детских лет он заметил за собой способность понимать истинные мотивы людских поступков, угадывать человеческий страх и чувствовать, когда человек лжёт. Мать Баселя могла бы многое рассказать ему о его деде — мрачном бокоре (примечание автора - Бокор - чёрный колдун вуду. К бокору стараются обращаться только в самых экстренных случаях, так как он связан с самыми нелицеприятными составляющими культа.), не гнушавшимся непривлекательными, но тем не менее действенными обрядами вуду. Но проведя невесёлое детство перед алтарем Барона Самди и Мамы Брижит (примечание автора - духи лоа, отвечающие за воскрешение умерших), среди магических кукол, чьих-то фотографий и человеческих костей, мамаша Ромм поклялась, что в её семье такого не будет. Она, безусловно, не могла не видеть очевидного — способности деда перешли к Баселю и при желании из него мог бы получиться один из сильнейших Уганов Асогве (примечание автора - высшая категория жрецов вуду), но она лишь сплёвывала на пол, когда сын в очередной раз с точностью до часа угадывал прогноз погоды. Сам Басель оценивал свой дар как обычную интуицию и со временем жизнь приучила его доверять ей всецело. В полиции он был незаменим во всём, что касалось работы с населением, будь то допрос или поквартирный обход. Он играючи подлавливал дающих показания на лжи, находил их болевые точки и давил на них, пока несчастный не исторгал из себя необходимую информацию. Такие незаурядные способности привели Ромма в святую святых уголовной полиции — здание на набережной Орфевр. Коллеги его уважали и слегка побаивались, наградив очень точным прозвищем — Вуду. Впрочем, насколько точным, не догадывался никто, включая самого Баселя. Ему прочили блестящую карьеру, однако было одно «но». Его способности не ограничивались одним звериным чутьём. Зверь в нем был гораздо сильнее и агрессивнее, чем сам Ромм мог представить. Незаурядные таланты в лейтенанте чередовались со вспышками неконтролируемой ярости. Басель, которому никто не соизволил объяснить корни его почти феноменальных данных, не знал одной простой истины — зверя нужно кормить. За талант, удачу и, казалось, случайное везение придётся заплатить. А о жертвоприношении Ромм не знал ничего, хотя частично, хоть и сам того не подозревая, он воздавал дань духу-переводчику Легба (примечание автора - дух посредник между людьми и духами. Ублажать его нужно не только жертвоприношением, но и демонстрацией своей половой силы), посредством многочисленных и подчас неразборчивых контактов с женщинами. Но демонов требовалось задабривать не только демонстрацией своей мужской силы, но и другими, более кровавыми жертвами и, коль уж Басель сам не делал ровным счетом ничего, однажды случилось неизбежное. При задержании владельца публичного дома, где в качестве секс-рабов содержались преимущественно несовершеннолетние дети из Африки, Ромм впал в состояние слепой ярости и чудом не забил обвиняемого насмерть. Мужик, у которого при обследовании выявили около семи переломов костей, в том числе позвоночника, подал жалобу. Скандал стоил Баселю повышения, а Пас­калю Пе­ти новых седых волос. Устроив лейтенанту выволочку и самолично отстранив его от работы на месяц, комиссар полиции единолично выдержал настоящую бойню в отделе внутренних расследований. Что и как говорил там Солюс, так и осталось тайной, но Баселя он отстоял. Промучившись без сна всю ночь, он на следующий день закрепил Ромма в статусе заместителя молчаливого и уравновешенного Франсуа Мореля, который хоть и был на несколько лет моложе напарника, но выдержкой и спокойствием мог поделиться с доброй половиной отдела.
Ко всеобщему удивлению, эти двое отлично сработались, с лихвой компенсируя друг другу всё то, чего им самим так не доставало. Франсуа успокаивал и остужал буйный нрав алжирца, а Басель давал слегка занудному французу необходимый импульс для движения вперед, зачастую заставляя того посмотреть на проблему под неожиданным ракурсом и найти, наконец, недостающие детали для раскрытия преступления. Хотя, если копнуть поглубже, основой их долгой дружбы стало то, что тонко чувствующий людей Ромм не увидел во Франсуа никакого второго дна. Он понимал, Морель не карьерист, продирающийся наверх всеми возможными и невозможными методами, не садист, пришедший в органы за неконтролируемой властью, и не маскирующийся извращенец, дрочащий тайком на фотографии с места происшествия. И тех, и других, и третьих в конторе было хоть отбавляй. Но Франсуа стоял особняком ото всех. Он был идеалистом. В конторе не принято было расспрашивать об истинных причинах выбора профессии. Пути, что приводили людей к карьере полицейского, были разными, но почти всегда ничего веселого в них не было. Спроси — и любой из их коллег ограничился бы шуткой о возможности носить пушку и ездить на красный свет. Но Басель чувствовал, у Франсуа есть веская причина. Что-то глубоко спрятанное в прошлом Мореля превратило в свое время мальчика-разгильдяя в молчаливого и немного угрюмого мужчину. Ромм не лез к Морелю в душу и не вытягивал из него правду, хотя и мог бы. Вместо этого он молчаливо уважал внутреннюю порядочность напарника и его принципы. Поэтому, когда Франсуа фактически сорвал допрос Анжело Бертолини, Басель лишь скрипнул зубами и отступился. Во-первых, он доверял своему напарнику. Во-вторых, его пресловутая интуиция подсказывала, что этот странный накрашенный персонаж, улыбающийся Морелю так, словно тот вот-вот вручит ему Грэмми, действительно не врет. Да, с мозгами у этого парня был явный кавардак, и, тысячу раз — да, Баселю он не нравился, да что уж там, просто бесил. Но ни опасностью, ни угрозой от музыканта не пахло. Дело явно было в другом. И тут, практически первый раз в жизни, у Ромма не было ни малейшей догадки о том, что же всё-таки представляет из себя этот Анжело Бертолини. Рокер стал для Баселя настоящей загадкой. И это здорово портило алжирцу настроение.

***
Басель потёр шею и постарался вытянуть ноги, но тут же упёрся в противоположную стену. Кабинет Франсуа, если так можно было назвать пятиметровую каморку без окон, у слабонервных способен был вызвать приступ клаустрофобии. И всё же это был отдельный кабинет. Сам Ромм ютился в одном помещении с другими следователями, где приходилось наблюдать разное. Кто жрал за столом, а кто и ногти на ногах мог подстричь.
День выдался сложный. Поквартирный опрос жильцов дома, где проживал Седу, вылился скорее в сеанс психотерапии. Большую часть времени он провёл успокаивая испуганных людей и обещая во всем разобраться. Лейтенант прилежно показывал всем фотографию, распечатанную с камеры наблюдения, но заранее предвидел результат. Мужчина на записи сделал всё, чтобы спрятать своё лицо. С таким же успехом Басель мог показывать людям обёртку от шоколадки. Опознать по этой фотографии кого бы то ни было нереально. Впрочем, кое-что всё же привлекло внимание детектива, и теперь он грыз кончик карандаша в ожидании Франсуа, горя от нетерпения всё рассказать напарнику.
Морель, ворвавшись в кабинет, первым делом вытряхнул Баселя из своего кресла и рухнул за стол. Потом, всё так же молча, он протянул напарнику один из багетов с ветчиной и бутылку с водой. Вечно голодный Ромм вгрызся в сэндвич и, работая челюстями, без слов протянул Франсуа мутный нечёткий снимок с изображением незнакомца, перебравшись тем временем на единственный в кабинете стул, тут же затрещавший под весом его тела. Детектив некоторое время изучал фотографию.
— Запись есть? — поинтересовался он, так и не приступив к своему багету. Басель, рот которого был набит, кивком показал напарнику на монитор компьютера. Франсуа щёлкнул мышкой и нажал на воспроизведение.
Запись была нечёткой, как любая другая запись с камеры наблюдения. В правом верхнем углу сменяли друг друга секунды. Сначала ничего не происходило и вот, когда время показало 01:03, перед подъездом остановился черный Mercedes-Benz S-Class. Водитель, облачённый в тёмный костюм и белые перчатки, покинув свое место, помог выбраться из салона двум мужчинам. По яркому макияжу и нарочито рокерскому прикиду в одном из них легко можно было опознать Анжело Бертолини. Певец ощутимо пошатывался и водителю пришлось поддержать его под локоть, пока он выбирался из салона машины. Второй мужчина, без сомнения, был Ксавье Седу. Продюсер отдал какое-то распоряжение водителю. Молодой человек, кивнув, сел за руль, и, дождавшись, когда его шеф со своим спутником закроют за собой тяжёлую дверь, скрылся из поля зрения камер. Цифры на мониторе сменились на 01.08.
— Нужно допросить водителя, — кинул Франсуа в сторону Баселя, не отрываясь от экрана.
— Угу, — промычал напарник и запил остатки багета водой. На экране снова ничего не происходило. Франсуа почувствовал, что глаза начинают слезиться. Время подбиралось к отметке 01:12, когда к подъезду быстро подошла какая-то тень. Молодой, судя по движениям, невысокого роста человек, нажал какую-то кнопку на панели домофона. Звука на записи, как назло, не было. Несколько секунд ничего не происходило. Молодой человек нервно посмотрел на запястье, где, по-видимому, были часы, и поправил капюшон, оглядываясь по сторонам. Ему явно было не по себе. Наконец, он дёрнул ручку подъездной двери и проскользнул вовнутрь.
— Его кто-то впустил, — подвел итоги детектив. — Если бы он знал код, зашёл бы сразу. Говоришь, никто его не опознал?
— Формально нет, — протянул Басель, поблёскивая глазами в сторону второго багета. Франсуа вздохнул и потряс сэндвичем у напарника перед носом.
— Давай сначала факты.
— Мне кажется, — и тут Ромм сделал выразительную паузу, заставив Франсуа податься вперед, — один из соседей Седу врёт. Точнее соседка.
Морель понимал, что слово «кажется», являющееся обязательным в такого рода предложениях, в случае с Роммом можно было опустить. Но формальности никто не отменял.
— Выкладывай, — сказал он и положил сэндвич на видное место. Басель вздохнул, сглотнул слюну и приступил к докладу.

***
Дверь на лестничной клетке третьего этажа, что располагалась прямо напротив квартиры Ксавье Седу, не открывали достаточно долго. Но Басель, явно чувствовавший чьё-то молчаливое присутствие и какое-то невнятное шевеление за дверным полотном, не спешил уходить. Дождавшись, когда невидимый жилец как следует рассмотрит его в глазок, он нажал на пуговку звонка ещё раз. Потом привычным жестом, вытащив из кармана удостоверение лейтенанта полиции, помахал им перед глазком.
— Месье? Мадам? — громко позвал он. — Я провожу опрос в связи со вчерашним убийством вашего соседа.
Замок тихо щёлкнул и дверь слегка приоткрылась. Басель скорее почувствовал, чем увидел в проёме силуэт женщины. Она несколько секунд разглядывала удостоверение, а может быть, собиралась с мыслями и в конечном счете обречённо кивнула, поняв, что разговора не избежать.
— Меня зовут Басель Ромм. Я могу пройти в квартиру, мадам? — поинтересовался Басель, отчаянно желая присесть, вытянуть ноги и, если повезет, выпить кофе. Но женщина помотала головой.
— Извините, это исключено. Вы разбудите моего мужа.
Детектив удивлённо вскинул брови. По его представлению было часов шесть вечера. Ни под определение «слишком рано», ни под понятие «слишком поздно» такой сон, в понимании Ромма, не попадал. Женщина, увидев вопросительно вскинутые брови полицейского, посчитала нужным объяснить:
— Мой муж — Дидье Дассини — профессиональный боксёр. Сегодня утром он вернулся из Японии, где участвовал в поединке. Сейчас отсыпается. — Она в конце концов вышла из тени, и теперь Басель мог спокойно рассмотреть её. Миловидная блондинка, около тридцати, одетая в универсальный комплект: джинсы и легкий бежевый свитер. Про таких принято говорить ухоженная. Её лицо можно было бы назвать идеальным, если бы не великоватый нос, а вот выражение лица было каким-то вымученным. Впрочем, Ромм понятия не имел, как должны выглядеть жёны профессиональных боксёров. Имя Дидье Дассини было ему известно. Он, как и любой другой мужик, любил время от времени посмотреть боксёрский поединок, потягивая пивко на диване. Не Мохаммед Али, бесспорно, но всё же. Концентрация селебрити на один жилой дом резко повысилась.
— Я могу узнать ваше имя? — достал он блокнот. Она вздохнула, поняв, что разговора не избежать, и вышла на лестничную клетку, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.
— Ирэн, — представилась она без тени улыбки. — Ирэн Дассини. Но боюсь, мне совсем нечего вам сказать.
— Правда? — белозубо блеснул улыбкой Басель, включая мужское обаяние, и кивнул себе за плечо на дверь Седу, на которой теперь красовалось жёлтая полицейская лента. — Ваша входная дверь всего в нескольких метрах от квартиры, где было совершено убийство. Вы не заметили ничего необычного? Не слышали никакого шума?
Ирэн покачала головой.
— Я приняла снотворное в десять вечера и всю ночь спала, как убитая. Так что — нет. Извините. Кажется, я абсолютно бесполезна, как свидетель.
— То есть вы не слышали абсолютно ничего прошлой ночью? — уточнил лейтенант, делая пометку в блокноте. — Даже то, как приехала полиция и скорая помощь?
Ирэн опять повторила отрицательное движение головой.
— Нет, абсолютно ничего, — ровным голосом подтвердила она, — помимо выпитого снотворного, я заткнула уши берушами, чтобы мне не мешал шум с улицы.
— В последнее время вы не наблюдали ничего необычного или подозрительного? Никаких посторонних лиц в подъезде или на улице рядом с входной дверью? — вздохнул Ромм.
Женщина поспешно покачала головой.
— Ваш сосед месье Седу ни с кем не ссорился? Его квартира совсем рядом, вы могли слышать что-нибудь, что привлекло бы ваше внимание? — не отставал Басель.
— Нет-нет, — все так же быстро ответила Ирэн.
— А в котором часу вернулся ваш муж? — задал следующий вопрос Ромм. — Он тоже ничего не слышал в эту ночь?
— Его рейс приземлился в аэропорту Шарль де Голль в шесть утра. Дидье поймал такси и добрался до дома около восьми, — пожала плечами Ирэн, — так что это исключено.
— Понятно, — кивнул Басель и, вытащив из файла черно-белую фотографию, протянул её женщине. — Посмотрите, пожалуйста. Вы не находите знакомым этого человека? — Ирэн кинула на глянцевую поверхность быстрый взгляд и отрицательно покачала головой. Она даже не взяла фотографию в руки. Ничего не сказала об отвратительном качестве снимка и о том, что по такому изображению, строго говоря, невозможно никого опознать. Она не сделала ничего того, что делали до нее практически все жильцы, и Баселю сковало позвоночник от знакомого чувства. Женщина лгала. В это мгновение за её плечом произошло непонятное движение, и в дверном проёме нарисовался темнокожий мужчина с идеально проработанным обнаженным торсом.
«Интересно, он всегда ходит без рубашки?» — подумал про себя Ромм, безошибочно опознавая в мужчине с давним переломом носа боксёра Дидье Дассини. Женщина вздрогнула всем телом и поспешила улыбнуться мужу.
— Мы тебя разбудили, милый? — сказала она неестественно весёлым голосом. — Это следователь из полиции. Он здесь по поводу убийства Ксавье Седу, — звучало так, словно она просила у мужа прощения за совершенное так не вовремя убийство. — Извините, не помню вашего имени, — повернулась она к Баселю и тот снова почувствовал холодок лжи. — «Врешь. Ты прекрасно помнишь мое имя, а весь этот спектакль ради ревнивого мужа».
Дидье Дассини хмуро глянул на лейтенанта и, не поздоровавшись, повернулся к жене.
— Ты же говорила, что ничего не слышала и ничего не знаешь? — недовольно спросил он у неё.
— Вот именно об этом я и говорила месье полицейскому, — с готовностью подтвердила Ирэн, с подобострастной улыбкой заглядывая в лицо супруга.
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы? — недовольно поинтересовался невыспавшийся боксёр у Ромма и тот протянул все тот же чёрно-белый снимок.
— Вам случайно не знаком этот человек? — поинтересовался он у спортсмена. Дидье взял снимок и, бросив на него взгляд, недовольно хмыкнул.
— Как тут вообще кого-то можно узнать? Вы сами этот снимок видели? Вот вы бы узнали кого-то по такому фото? — обрушился он на Баселя. — Я надеюсь, теперь у вас всё? — сунул он фотографию обратно в руки полицейского.
— Теперь всё, — с улыбкой подтвердил Басель, — всего вам доброго. — И, блеснув серёжкой в ухе, легко сбежал вниз по лестнице.

Глава 7
— Выходит, Ирэн Дассини врет? — задумчиво побарабанил пальцами по столу Франсуа и, проследив за взглядом Баселя, передал ему обещанный сэндвич.
— По крайне мере, наверняка что-то не договаривает. Может, что-то случайно видела. Или сама опрометчиво впустила постороннего в подъезд, толком не расспросив, а узнав о происшествии, испугалась, — хищно разорвал целлофановую обертку Ромм и, прежде чем приступить к еде, ненадолго задумался. — По мне, так эта Ирэн Дассини — классический тип жертвы. Она явно боится мужа. Забавно, что такие типы женщин раз за разом выбирают себе в партнеры отъявленных садистов, словно специально нарываются на неприятности.
— Да уж, обхохочешься, — пробурчал Морель, почесывая подбородок и подумывая, не отрастить ли для солидности бороду.
— Уверяю тебя, она встала с постели до того, как самолет мужа приземлился, чтобы привести себя в порядок и приготовить вечно недовольному супругу завтрак. Пусть сказки не рассказывает, никакого снотворного она не пила, и уж тем более не вставляла в уши затычки — боялась будильник проспать, — выдвинул предположение Басель, — а значит, не могла не слышать, как полиция соседскую дверь выламывает. Ей, определенно, есть что скрывать.
— Дидье Дассини… Очень знакомое имя, — пробормотал Франсуа.
— Еще бы, — хмыкнул Ромм. — Тот ещё тип. Боксёр он, к слову, так себе, но то, что шесть лет назад его первая жена выдвинула против него обвинения в изнасиловании и нанесении тяжких телесных повреждений — это факт общеизвестный. Он её здорово отколошматил, когда она подала на развод, кажется. До суда, насколько я помню, дело не дошло. Но ему пришлось выплатить своей бывшей солидную денежную компенсацию. Так что, есть о чем задуматься. — Он замолчал, глядя куда-то поверх плеча напарника. — Но меня больше волнует не это. Я хочу знать, куда же этот тип с записи делся, — алжирец кивнул в сторону нечёткой фотографии. — Я обшарил весь подъезд. Черного хода там точно нет. На камерах его повторное появление не зафиксировано. Так как он вышел?
— А что говорят остальные соседи? — поинтересовался Франсуа.
— Там все чисто, — махнул надкусанным сэндвичем Ромм. — В доме четыре этажа, по две квартиры на лестничной клетке. Одна из квартир — та что над Седу, пустует — её месяц назад выставили на продажу. Во второй квартире на этом этаже живёт какой-то крупный финансист — очень недовольный, кстати. Ему убийство романтический вечер с его новой пассией обломало. На третьем квартира убитого продюсера и супругов Дассини. В квартире под Ксавье живёт бабка, которая вызвала полицию. Её соседи напротив — семья с двумя детьми. Ещё одна семья, тоже с двумя детьми, живёт на первом этаже. И последнюю квартиру в подъезде занимает бывший ресторанный критик. Но ему восемьдесят три и он передвигается на инвалидной коляске.
— Сиделка имеется? — заинтересовался детектив.
— Сиделки меняются посменно, — неохотно признался Басель. — Ту, что дежурила в ночь убийства, я не застал.
— Найди и расспроси, — распорядился Морель. — Да и всех не вызывающих подозрение соседей тоже пробивать придется. Но сначала нужно разговорить эту Ирэн Дассини. Она определенно что-то скрывает. Поэтому вызывай её сюда для официальной дачи показаний и проследи, чтобы её не вполне адекватный муж не присутствовал. Допрашивать будем вдвоём. Пока это наша единственная зацепка. — Лейтенант кивнул и сделал несколько пометок в блокноте. — Дальше, завтра нужно опросить всех участников группы «Панацея». И ещё, ты можешь нажать на ребят, чтобы поторопились с отчетом с места происшествия? — поинтересовался он у Ромма, который обладал известным даром убеждения. Тот задумчиво кивнул и поёрзал на стуле, выразительно взглянув на часы.
— А… — сообразил Франсуа, — малышка Жюли Лернон? — Это не было вопросом. Басель гаденько ухмыльнулся и развел руками.
— Можешь считать это сбором информации, — осклабился он. Морель обрёченно кивнул. В любом случае на часах было уже десять и задерживать напарника только потому, что он сам сегодня спать не собирался, было бы свинством.
— Иди, — пробурчал он, — развлекайся. — Но стул напротив него уже опустел. Франсуа вздохнул и повернулся в компьютеру.

***
Наступило самое любимое время Мореля. Часы, когда он, наконец, мог побыть наедине с собой и спокойно погрузиться в работу. Как ни парадоксально, вопреки сформированному кинематографом неверному стереотипу о буднях полицейских, их работа по большей части состоит не из эффектных погонь и задержаний с перестрелками, а из банального сбора и кропотливого анализа информации. И именно в умении увидеть в ворохе разнообразных фактов, документов, цифр нужное и сделать правильные выводы — и состоял залог успеха. Франсуа надеялся непременно получить всю необходимую документацию по делу завтра, а сейчас… Он зашел на страницу Youtube и набрал в строке поиска «Панацея», «концерт», «Лондон». Соединение в такой час было отличным и, моргнув, экран выдал огромное количество роликов, некоторые из которых были сняты на телефон. Напротив самого верхнего стояла цифра просмотров. Детектив присвистнул — больше пятнадцати миллионов — и щёлкнул по кадру мышкой. Маленький кабинет тут же наполнил рёв возбужденной толпы и звуки гитар. Морель убавил звук и погрузился в созерцание.
Лондонский концерт в «The О2 Arena» поражал воображение. Французские рок-группы редко становятся событием в мировой музыкальной индустрии, но к группе «Панацея» это не относилось. Многотысячная толпа поклонников ревела, приветствуя четырёх музыкантов на сцене. На переднем плане стоял Ангел. Он был облачен в черную футболку и такого же цвета узкие кожаные джинсы, подчёркивающие каждый миллиметр стройного тела. На его шее поблескивало несколько массивных подвесок. Кисти рук были обвязаны какими-то разноцветными платками, а поверх них схвачены массивными кожаными браслетами в заклепках. Тяжёлые армейские ботинки завершали ансамбль. Анжело стоял неподвижно, обхватив стойку микрофона обеими руками и опустив голову. Тело при этом едва заметно подрагивало в такт ритму гитарного вступления. Переждав первые аккорды, он повел головой и поднял к толпе бледное лицо. Капли пота в свете софитов блестели на висках, косметика размазалась вокруг глаз, пряди волос прилипли ко влажному лбу. Он прижал микрофон к губам и издал низкий глухой стон. Толпа зашлась криками в исступлении. Франсуа почувствовал дрожь, прошедшую сквозь всё тело. Он уже забыл, каково это — стоять в беснующейся толпе, когда гитарное соло, многократно усиленное колонками, пронзает тебя насквозь и отдается мощным вибрато в кончиках пальцев. Он и сам пробовал себя в качестве музыканта, и теперь должен был отдать должное — человек на сцене был создан для того, чтобы стоять там. Ангел поднял руку и новый вой толпы вознесся под купол концертного зала нереальными децибелами. Он повелевал публикой. Зрители, все до единого, были в его власти. Его тело приходило во всё большее движение. Теперь он ощутимо передергивал плечами в бешеном ритме, задаваемом Жераром Моро за ударной установкой. Наконец, одновременно с началом первого куплета, Ангел дёрнул микрофон вместе со стойкой и, приникнув к нему, словно к губам возлюбленной, начал петь. Морель с удивлением отметил, что голос певца со сцены звучит гораздо ниже, чем в комнате допроса. Да и от милой улыбки не осталось и следа. На экране детектив видел совсем другого человека. Опасного. Излучающего агрессию, отчаянье и секс. Словно в подтверждение этой мысли, Анжело, повинуясь музыке, закинул голову назад и провел руками по бёдрам, туго затянутым в кожу. Публика взревела, а Франсуа увидел, что у рокера четко обозначилась эрекция. Камера сместилась на передние ряды зрителей и выхватила из толпы пару перекошенных людских лиц со ртами, открытыми в истошном крике восторга. Темп нарастал. Голос Ангела то опускался вниз, то взмывал вверх, то срывался на яростный хрип. Руки то цеплялись за стойку микрофона, то взмывали в разметавшиеся волосы. Рядом с солистом плечом к плечу терзал гитару Нино, тоже взмыленный и охваченный всеобщим экстазом. Оливье Робер, чуть поодаль, выглядел более спокойным, хоть и изображал из себя страстного гитариста. Начался проигрыш и Ангел, как ужаленный, подпрыгнул на месте и завертелся, словно волчок вокруг своей оси. Затем вернулся к краю сцены и схватив микрофонную стойку, оседлал ее так, что микрофон оказался у него между ног. Повернувшись к Нино, выдававшему в тот момент гитарное соло, Ангел обхватил микрофон словно член у основания и вся сцена выглядела теперь будто Анжело принуждал Нино к минету. Толпа ревела. Оператор выхватил крупным планом лицо Ангела. Морель, содрогаясь, увидел, что глаза фронтмена абсолютно пусты и черны. Словно два зимних колодца. Тем временем, отбросив стойку вместе с микрофоном в сторону, Ангел схватил гитару Нино и потянул её на себя, принуждая гитариста наклониться вперед. Чтобы не упасть, Тьери нырнул головой и Анжело тут же воспользовался этим, чтобы сдернуть ремень гитары с шеи парня. Гитарист, освобожденный от инструмента, едва не упал навзничь, а Ангел, не обращая на него ни малейшего внимания, уже накинул себе на шею ремень гитары и выдал соло. У детектива вспотели ладони. Он и сам играл на гитаре и считал себя неплохим гитаристом, но то, что вытворял Бертолини, не входило ни в какие рамки. У парня были практически аномальные способности. Он правой рукой производил серию бэндов и глиссандо, а левой тем временем регулировал переход от высоких к басовым тонам. Мозг Франсуа зафиксировал, что Ангел, видимо, одинаково хорошо владеет как правой так и левой рукой, что бывает у переученных левшей. Толпа в зале неистовствовала. Оливье Робер и Жерар Моро умело поддерживали эту невозможную импровизацию. Анжело задрал голову вверх и уйдя в невозможно высокую ноту, одним движением сдернул с себя гитару, обхватил её двумя руками за гриф, размахнулся и со всей дури впечатал в сцену. Камера дёрнулась. Толпа взвыла и ринулась вперед сквозь ограждение, а Ангел как ни в чем не бывало подошёл к краю сцены и застыл, приветствуя своих верных почитателей. Его плечи были опущены, голова склонена, но глаза были обращены к беснующейся толпе. Анжело без тени улыбки смотрел на кипящую перед ним людскую массу, принимая как должное их неподдельный восторг, фанатичную любовь, сущее безумие, порожденные им же. Запись закончилась. Тишина навалилась на Франсуа, оглушая не меньше гитарных аккордов. В ушах звенело. Детектив сложил на столе внезапно ставшие ледяными руки, и в отчаянии склонил на них голову.
Мужчина-ребёнок, которого он допрашивал всего несколько часов назад в душной комнате без окон, не мог никого убить.
Зверь, стоящий у края сцены лондонского О2 и разглядывающий исподлобья свою послушную паству, мог убить любого.
— Кто же ты такой? — застонал Франсуа, обхватывая ледяными ладонями пылающую голову. 

***
Иней покрыл всё ровным слоем, приглушая краски, пряча грязь и уродливую действительность. Обнажённый молодой человек, лежащий на земле, не был похож на труп. Он был похож на статую спящего греческого бога. Лицо, волосы, плечи и руки, были мелово белыми. Его красивые губы изогнулись в спокойной безмятежной улыбке. Иней скрыл отвратительные следы от ожогов и страшные рваные раны на груди. И только открытые пустые глаза говорили о том, что в этом прекрасном теле больше нет жизни. Потом на фотографиях Франсуа увидит вырезанные соски и разбитые пальцы. Спёкшиеся от крови волосы и сорванные ногти. Его пытали больше суток, прежде чем он умер, скажет следователь. А сейчас Лукас был так же прекрасен, как в их последнюю встречу, а место убийства было похоже на художественную инсталляцию, границы которой были очерчены ядовито-жёлтыми полицейскими лентами. Низкое декабрьское солнце поднималось над кромкой леса, и земля только начинала просыпаться. Морель стоял как зачарованный, впитывая в себя звуки и запахи. Он ощутил головокружение и прикрыл глаза.
— Это всё из-за тебя! — вздрогнул он от пронзительного женского крика и проснулся.
Он сидел всё так же за столом в своем маленьком кабинете, уронив голову на скрещенные руки. Видимо, недосып всё же сказался и Франсуа задремал. Он со стоном размял плечи и потер шею, отгоняя ночной кошмар. Видение, преследовавшее его вот уже несколько лет как, стало реже и не давало о себе знать уже несколько месяцев, но сегодня посетило опять. Как всегда без предупреждения, режа воспоминанием по живому. «Не буду думать об этом», — привычно пообещал себе детектив и отправился в коридор к автомату с кофе. Машина зашипела и выдала бурую горячую струю в бумажный стаканчик. Морель положил побольше сахара, чтобы не так противно было пить, и направился обратно в свой кабинет. Там, нажав на панели комбинацию цифр, являющуюся датой рождения Вадима, он открыл дверцу сейфа и вытащил пакет вещдоков. Запустил туда руку, вытащил связку ключей и переложил ее в карман своего пальто. Аккуратно закрыл сейф, допил кофе и выключил свет. Обернувшись на пороге, детектив кинул взгляд на монитор компьютера, где застыло бледное лицо с потеками туши под отчаянными глазами. Он помедлил несколько секунд и бесшумно прикрыл за собой дверь.
Франсуа Морель собирался совершить должностное преступление.

Глава 8
Франсуа припарковал сит­ро­ен в тихом ночном переулке за два квартала до места назначения и заглушил мотор. Его потряхивало от возбуждения. Являясь законопослушным гражданином и полицейским при исполнении обязанностей, он собирался совершить недопустимое. Электронные часы на панели показывали без пяти два ночи, город в это время уже спал. Морель почувствовал покалывание в подушечках пальцев и сделал глубокий вдох. Вышел из машины и, стараясь держаться подальше от света уличных фонарей, быстро пошёл в нужном направлении. Минут через пять он нырнул в тёмную подворотню и остановился в раздумье в небольшом внутреннем дворике. Нахмурился и, посветив себе телефоном, сверился с адресом, нацарапанном на клочке бумаги. Ошибки не было. Он был на месте. Толкнув дверь подъезда, он, не вызывая лифт, бесшумно поднялся на верхний этаж. На лестничной площадке располагалась всего одна квартира, а значит, шансы быть застигнутым на месте преступления снижались. Детектив достал из кармана увесистую связку и, задумчиво оглядев замок, подыскал подходящий ключ. Повозившись с непривычки, оттирая время от времени со лба испарину под короткими прядями чёрных волос, он открыл дверь, помедлил на пороге несколько секунд, словно преодолевая последний хрупкий барьер, и проскользнул в тёмный проём. Тихо прикрыл за собой дверь и постоял с минуту, прислушиваясь и давая глазам привыкнуть к темноте. К его великому облегчению, в квартире никого не было. Он на цыпочках прокрался к тускло подсвеченному уличным освещением окну и плотно задёрнул штору. Затем проделал то же самое с остальными двумя окнами, и лишь потом, убедившись, что свет из квартиры не проникнет наружу, щёлкнул выключателем. Вспыхнувшее электричество больно резануло по зрачкам, и Франсуа зажмурился на мгновение. А открыв глаза, удивленно присвистнул.
Он не так представлял себе квартиру Анжело Бертолини. Собиравший огромные залы кумир, выпустивший всего несколько месяцев назад альбом, ставший платиновым, скорее всего, зарабатывал невероятные по меркам рядового полицейского деньги. Морель ожидал увидеть всё что угодно: отремонтированный по последнему слову пентхаус с артхаусной обстановкой, роскошную мраморную ванну на бронзовых лапах посреди комнаты, эксклюзивные предметы искусства, коллекцию гитар на стене или фонтан в холле. А на деле он стоял посреди небольшой студии на мансардном этаже старого дома. Квартирку можно было бы назвать уютной, если бы не царивший повсюду бардак. Личность, проживавшая в данном помещении, явно не парилась о такой мелочи, как уборка и поддержание порядка. Не пахло тут даже близко и женской рукой. Несколько раз упомянутая девушка Ангела если и существовала в действительности, то уж точно не проводила в этой квартире много времени. Впрочем, пошарив глазами, детектив нашёл на столе рамку с фотографией миловидной брюнетки. Выражение её лица показалось Морелю несколько неестественным, скорее «отрепетированным». Франсуа хмыкнул, извлёк из кармана тонкие резиновые перчатки и, натянув их привычным жестом, приступил к осмотру.
Не сказать, что ситуация его радовала и ничего не свербело внутри. Он был полностью согласен с высказыванием «Мой дом — моя крепость». Это то место на земле, где гражданин может и должен чувствовать себя в полной безопасности. А явившись незваным гостем в отсутствие хозяина и не имея на это должного основания, Франсуа был больше похож на подглядывающего в замочную скважину любопытного обывателя. Владелец квартиры не сможет заслонить спиной шкаф или вырвать из рук не предназначенную для посторонних глаз вещь. Но выбора не было. 
Морель не искал ничего конкретного. Строго говоря, найди он что-либо, подходящее под слово улика, он не смог бы использовать это в качестве доказательства в силу незаконности своего пребывания на данной территории. Но это и не требовалось. А вот понять, чем живёт и дышит человек, покоривший своим талантом пол-Европы, ему было жизненно необходимо. И время тикало неумолимо. Детектив начал методично осматривать каждый сантиметр квартиры. Одну сторону студии занимали несколько шкафов с одеждой, стеллажи с книгами и альбомами, письменный стол и низкий топчан. Другая сторона была отдана под импровизированную студию звукозаписи. И контраст между ними бросался в глаза: между простой и старой мебелью в жилой половине и второй, отведенной под студию, буквально нафаршированной дорогостоящей техникой. Франсуа больше занимала жилая часть, но он все же бегло осмотрел огромный навороченный компьютер, аудиоинтерфейс, студийный монитор, наушники, висящие на микрофонной стойке, и змеящиеся по полу микрофонные кабели. И только потом, со спокойной душой, переключил внимание на вторую половину квартиры. 
Он неторопливо осматривал помещение, стараясь не передвигать вещи с места на место и сохранять их прежний порядок. Впрочем, в таком бардаке его вмешательство вряд ли могло быть замечено. Он открывал шкафы с одеждой и обшаривал полки, запуская руки под стопки вещей, вдыхая невольно сладковато-терпкий запах носившего их человека. Достал наугад несколько предметов гардероба: футболки с длинными рукавами, преимущественно черного цвета, по-видимому, любимые и заношенные потёртые голубые джинсы. Концертные костюмы, очевидно, хранились в другом месте. В квартире же было только то, что певец носил в повседневной жизни. Внизу была свалена обувь — тяжёлые кожаные ботинки вперемешку с несколькими парами кроссовок. Морель закрыл дверцы шкафа и, кинув взгляд на незаправленную постель, на которой валялась гитара, направился к стеллажам. На некрашеных сосновых полках хранились фотоальбомы по архитектуре, старые журналы, преимущественно на итальянском языке. Биография Джима Хендрикса. Альбом фотографий Принса. Библия. Огромная ваза со всевозможными подвесками, амулетами, кулонами, браслетами на полу. Несколько ярких платков, привязанных прямо к изголовью кровати. Грязный бокал с явным запахом спиртного на прикроватной тумбочке. 
Франсуа вздохнул и двинулся к заваленному изрисованными листами бумаги письменному столу. Он аккуратно взял в руки первый, самый верхний. Судя по всему, рисунок был сделан Ангелом, и рисовал итальянец просто превосходно. Морель задумчиво рассматривал коленопреклоненную фигуру мальчика — почти дитя с обнаженным торсом и выпиравшими из-под кожи рёбрами. Голова его была понуро опущена, а в руке он сжимал ключ. Детектив присмотрелся. Этот ключ был очень похож на тот, что у покойного Седу оказался в кулаке в ночь убийства. Франсуа взял второй рисунок. Опять ребёнок. Тот же мальчик, только теперь ключ висел у него на шее, на тонком чёрном шнурке, словно талисман, и точно так, как, вероятно, носил его Ангел. Третий рисунок. У Мореля похолодели руки. Тот же мальчик, только теперь преклоненный и безропотно склонивший голову перед нависшей над ним большой тёмной фигурой, больше всего напоминавшей хищную чёрную птицу. Фигура мальчика была прорисована детально, а вот нависшее над ним существо было обозначено лишь несколькими широкими штрихами, словно у художника не хватило сил закончить задуманное. Франсуа сосредоточенно перебирал рисунки на столе. Следующим шёл рисунок того самого ключа, который Ангел назвал своим талисманом. Дальше ещё один рисунок ключа, и ещё один. Рисунков было очень много. Некоторые не поместились на столе и валялись по полу. Какие-то были детально проработаны, какие-то остались набросками, но почти всегда на них был изображён мальчик или ключ, или и то и другое вместе. Франсуа взял рисунок, изображающий мальчика, склонившегося перед чёрной фигурой, и, свернув его вчетверо, положил в карман куртки. Он двинулся дальше. Осмотр кухни ничего не принёс. Холодильник был почти пуст. Кроме початой бутылки водки, молока и пары засохших лимонов, там ничего не было. А вот кухонные шкафы были заставлены коробками с шоколадными хлопьями. Впрочем, хозяин квартиры мог питаться где-то в другом месте. Морель направился в ванную комнату, открыл настенный шкафчик и принялся инспектировать полки. И чем дальше продвигался он в своих поисках, тем больше мрачнел. Среди завала самой разнообразной косметики на полках рядами стояли в огромном количестве баночки, коробочки и ампулы. Франсуа прочитал смутно знакомые названия: ксанакс, золофт, паксил, фенамин, пропофол. Лекарства, собранные в так называемой аптечке, явно выходили за рамки обычного аспирина и сиропа от кашля. Детектив наугад выбрал несколько пузырьков, сунул их в карман и вздрогнул, увидев свое отражение в зеркале. Небритый, всклокоченный, с кругами под глазами, он мало походил на нормального гражданина. А уж о том, что он без ордера на обыск вломился в квартиру подозреваемого, Франсуа вообще старался не думать. 
Он выключил свет в ванной и вернулся в комнату. Пора было уходить, но Морель медлил. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, он присел на кровать и бережно взял в руки гитару. Гриф привычно лёг в ладонь. Инструмент жалобно звякнул струнами и замолк, а Франсуа прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Старая память музыканта, чувство узнавания. Он сидел, погрузившись в некоторое подобие транса, в маленькой неприбранной квартире и пытался понять человека, проводившего здесь свою жизнь. С самого начала этого расследования его душило чувство всё возрастающей тревоги. Было ли оно связано с самим Ангелом или в игру включилось сознание Франсуа, услужливо проводя аналогии с его собственным прошлым? Но ему отчаянно хотелось разобраться в этом деле. Словно для него самого это был второй шанс. Шанс на прощение. Морель взял в руки подушку, поднес к лицу и вдохнул сладковатый терпкий запах чужого парфюма и одиночества. Мог ли человек, окружённый толпами поклонников, быть одиноким? Франсуа почувствовал страшную усталость. Разобранная постель манила его, и больше всего на свете ему захотелось уткнуться носом в подушку, которую он продолжал сжимать в руках, и провалиться в безмятежный сон. Его веки смыкались, и голова клонилась вниз. 
Последним усилием воли он отогнал сонливость и резко встал на ноги, откидывая подушку. Щёлкнул выключателем и подошёл в окну проверить, нет ли кого на улице. Двор был пуст. Морель кинул последний взгляд на светлеющее парижское небо над ломаной линией крыш и шагнул к выходу.

***
Ознакомившись с нехитрым бытом подозреваемого, настало время заглянуть ему в душу.
— Мадам Лэми? Клэр Лэми? — спросил Франсуа в трубку мобильника. Его часы показывали семь утра. К этому времени ключи от квартиры Бертолини уже были возвращены в сейф. А сам он все же воспользовался разрешением Солюса и подремал три часа на удобном кожаном диване в кабинете комиссара. Теперь он чувствовал себя много лучше прежнего.
— Мадемуазель, — поправил его сонный голос на том конце провода.
— О, простите, мадемуазель Лэми. Надеюсь, я вас не разбудил? — Если Морель и чувствовал реальное сожаление по этому поводу, то лишь совсем незначительное. Шли вторые сутки расследования, отпущенные ему шефом, и ему приходилось наращивать темп.
— Зря надеялись, — ответил все так же сонный голос, и его обладательница сладко до хруста зевнула. — Который час?
— Семь утра, — любезно просветил её детектив и решил, что самое время представиться: — Меня зовут Франсуа Морель, я лейтенант криминальной полиции, веду расследование убийства Ксавье Седу.
— Да, я слышала, — тут же проснулась невидимая Клэр. — Это кошмар. Бедняга Ксавье. Чем могу быть полезна?
— Я бы хотел подъехать и поговорить, если вас не затруднит, — ответил Морель, в который раз радуясь тому, что его должность открывает перед ним любые двери.
— Можете подъехать к моему офису через час? — спросила психотерапевт после недолгого размышления и, как только Франсуа выразил согласие, она продолжила: — Только одно условие — мой секретарь появится позже, а я понятия не имею, как включать кофемашину. Она у нас больше на пульт управления космическими полетами смахивает. Так что захватите мне кофе по дороге, если вас это не затруднит.
Франсуа рассмеялся:
— Ну, от хорошего кофе с утра я и сам не откажусь!
— Тогда записывайте, — рассмеялась она в ответ.
— Не волнуйтесь, мадемуазель, у меня есть адрес вашего офиса, — поспешил заверить её Морель, но, как оказалось, рано.
— Да не адрес, — проворчала Клэр, — запишите, какой кофе мне купить. Шоколадно-сливочный карамель маккиато с двойным эспрессо, обезжиренным молоком и карамельным сиропом.
«А задница не слипнется?» — беззлобно подумал про себя Франсуа, записывая длинное название.
— И два сахарных пончика! — успела прокричать Клэр Лэми до того, как он нажал отбой.
Франсуа еще раз посмотрел на часы, прикидывая, не разбудит ли он звонком малыша Вадима, и решил не рисковать. Вместо этого быстро отбил дежурное смс Тамаре и схватил со стола ключи от машины.

Глава 9
Ровно в восемь часов утра Морель стоял на тротуаре у входа в офис Клэр, держа в руках два бумажных стаканчика с зелёной эмблемой Старбакс. Психотерапевт пунктуальностью, как видно, не страдала и опаздывала. Время шло и Франсуа чувствовал себя весьма глупо, ловя насмешливые взгляды спешащих мимо прохожих. Ему хотелось заорать им всем: «Я не на прием! Я полицейский! Я на задании!», но вместо этого он продолжал стоять на месте, медленно закипая внутри. Через четверть часа напротив него остановилось такси и из него выпорхнула особа в мини-юбке и огромных солнцезащитных очках. Её чёрные, коротко остриженные волосы были всклокочены и напоминали воронье гнездо. Расплатившись с таксистом и что-то беззлобно крикнув ему вдогонку, она не спеша направилась к входной двери, покачиваясь на высоченных шпильках. Морель уже приготовился объяснять незнакомке, что кабинет доктора ещё закрыт в такой ранний час, но та ловко выудила из его руки бумажный стаканчик, каким-то образом угадав именно карамельный маккиато и, не здороваясь, загремела огромной связкой ключей, выбирая нужный.
— Про пончики вы, естественно, забыли, — хрипло буркнула она в сторону стоящего на тротуаре молодого человека. — Черт, не задалось утро!
«Ни фига себе психиатр», — мысленно восхитился Франсуа, оценив провокационную длину юбки. Мадемуазель тем временем справилась с замком и всё так же молча кивнула детективу, приглашая пройти в помещение. Они очутились сначала в пустынной приёмной и затем, собственно, в служебном кабинете. Там Клэр царственно кивнула Морелю на кресло напротив своего стола. Франсуа мгновенно почувствовал себя неуютно. Он терпеть не мог все эти закидоны с «Хотите поговорить об этом?» и в обычной жизни старался обходить специалистов подобного рода стороной, считая себя человеком с патологически здоровой психикой. Хотя, положа руку на сердце, Клэр Лэми меньше всего походила на психотерапевта. Уж скорее на его пациентку.
Клэр тем временем расположилась напротив него, с наслаждением сделала первый глоток кофе и сняла, наконец, свои огромные солнцезащитные очки-блюдца.
— Слушаю вас внимательно, — сказала она, покачивая длинными серьгами в ушах. — Что у вас? Проблемы с женой, и любовницей, с начальством? Хотите поговорить об этом?
Франсуа захлопал глазами и поднял руки, призывая её притормозить:
— О, нет! Не надо испытывать на мне эти ваши психоштучки. Я абсолютно здоров психически. Да и физически заодно.
Психотерапевт беззлобно рассмеялась и Морель понял, она из той породы людей, которые постоянно стебутся над окружающими, причём умудряются делать это так очаровательно, что злиться не приходит в голову. Правда, учитывая убийство её клиента, такой юмор все же приобретал оттенок чёрного.
— Уверены? — уточнила она. — Как говорится: «Мы все рождаемся сумасшедшими. Кое-кто им остаётся» (примечание автора - "В ожидании Годо" Самюэл Беккет). Ну да ладно. Давайте сразу к делу, — предложила она, закидывая ногу на ногу. — Что вы хотите узнать?
— Ну к делу, так к делу, — вздохнул Морель, отставляя свой двойной эспрессо в сторону и доставая из кармана потрёпанный блокнот. — Несколько лет назад покойный ныне Ксавье Седу привёл к вам на консультацию своего подопечного — Анжело Бертолини. Я прав?
— Не совсем. — Прежде чем ответить, Клэр ещё раз отпила из своего стаканчика и теперь внимательно рассматривала Франсуа, словно заранее прикидывая, каким диагнозом его обрадовать.
— Поясните, — нахмурился детектив, поднимая на неё взгляд.
— Извольте, — кивнула мадемуазель Лэми. — Я не проводила консультацию. Я лишь поговорила с Анжело некоторое время и после высказала несколько предположений о его психическом состоянии.
— А в чем разница? — не понял Франсуа.
— А разница в том, — охотно объяснила Клер, — что я не давала никаких официальных заключений и не подписывала никаких экспертиз.
— Ну что же, — усмехнулся Морель, — это очень умно. То есть никакой ответственности?
Мадемуазель Лэми склонила голову в небольшом поклоне и отсалютовала ему бумажным стаканчиком с кофе. Детектив вздохнул.
— Я могу узнать, о чём именно вы говорили с месье Бертолини и какие выводы сделали? — задал он вопрос и, увидев, как тень пробежала по лицу собеседницы, добавил: — Только не надо мне рассказывать про врачебную тайну и профессиональную этику. Если не было консультации, значит, и переживать нечего. Кроме того, позвольте напомнить вам, Седу больше нет, а Анжело Бертолини, возможно, будет выдвинуто обвинение в убийстве.
Клэр, нахмурившись, почесала лохматую голову и, наконец, кивнула:
— Ладно, ваша взяла, — она посмотрела в окно, вспоминая. — Как я уже сказала, формально консультации не было. Ксавье запретил делать записи и, по сути, даже не дал мне достаточно времени. Но я хорошо помню Анжело, уж очень он был не похож на большинство моих пациентов, а я, знаете ли, многое в этой жизни повидала, — ухмыльнулась Клер, — однако, боюсь, это сложно будет объяснить.
— Вы уж постарайтесь, — улыбнулся Франсуа.
— Ну, хорошо, — хлопнула ладонью по столу Лэми. — Тогда начну, пожалуй, издалека. Вы знаете, что такое гений?
«Ой, нет! — пронеслось в голове у Мореля. — У нас тут что? Очередная поклонница Ангела?» — Впрочем, внимательно посмотрев на психотерапевта, он понял, что речь пойдет не о личных достоинствах итальянца. Он вздохнул и попытался собрать мозги в одну кучу.
— Ну, гений — это человек, наделенный незаурядными способностями, — начал он, старательно подбирая слова, — кардинально отличающийся от обычных людей. — И спросил, надеясь, что не сильно слажал. — Ведь так?
— Ну, можно и так сказать, конечно, — улыбнулась Клэр. — А вам известно, что в Греции, а затем и в Древнем Риме гением называли личное божество, сопровождающее человека всю жизнь и определяющее его судьбу? Таким образом, если человек совершал что-то из ряда вон выходящее, что не мог сделать обычный смертный, его действия приписывались его гению, а не ему самому. Вы понимаете, какая это богатая почва для психотерапевта? В таком аспекте можно дофантазироваться до чего угодно, включая раздвоение личности. В любом случае, гениальность — это что-то врожденное, что невозможно развить в себе искусственно. Она или есть, или — извините. Так вот в Анжело Бертолини это что-то определённо есть.
— Ангел — гений? — усмехнулся Франсуа.
— Ну, если рассматривать гениальность как разновидность способа мышления отдельного индивида, то да. Другими словами, то, что для него естественно и неоспоримо, нам, обычным людям, может показаться странным и нелогичным. — Клэр устроилась поудобнее, очевидно, оседлав своего любимого конька. — Видите ли, идеи о том, что есть связь между людьми творчески одарёнными и психически нестабильными, возникли давно. Но чётких доказательств не удалось привести никому. Причина тому одна — недостаточно данных. Во-первых, непонятно, по какому принципу отбирать тех самых гениев для исследований. Во-вторых, их чертовски мало для приличной статистики. Но тем не менее многие психиатры убеждены — всякая творческая личность имеет более или менее существенные отклонения от психической нормы. Вы, например, в курсе, что среди представителей творческих профессий в 1,4 раза чаще встречаются люди с биполярным расстройством? А что писатели в два раза чаще склонны к суицидам, чем представители других профессий, вы знали? И разброс психических расстройств тут огромен. Пройдемся по истории. У Бетховена, вероятней всего, было биполярное расстройство, так же, как и у Исаака Ньютона, художник Микеланджело предположительно страдал от аутизма, а точнее от его легкой формы синдрома Аспергера, Никколо Паганини страдал болезнью Марфана, повышающего физическую и психическую активность, Хемингуэй манией преследования, Ван Гог — депрессиями, которые на фоне нервного перенапряжения могли привести к шизофрении, Вирджиния Вульф также страдала шизоаффективным расстройством, хотя нельзя исключать и биполярное, Робин Уильямс совершил самоубийство в приступе паранойи — и это то немногое, что всплывает в памяти, — пожала плечами психотерапевт. — Собственно говоря, гениальным творцам такие отклонения на руку — они только помогают создавать шедевры. Ведь что такое шедевр, если не нечто, выходящее за рамки привычного?
— У Анжело были такого рода психические проблемы? — постарался внести конкретику детектив, прервав сплошной поток информации, который извергала из себя Клэр.
— Я этого не говорила. Всего лишь дала небольшую информационную справку, чтобы вам легче было понять, о чём идет речь. Так вот, что касается Анжело: во время нашей встречи я увидела у него определенного рода предпосылки для психической нестабильности. Но для того чтобы делать такого рода заявления, нужно проводить серьезные исследования, а как я уже упомянула, Ксавье не дал мне ни времени, ни возможности. Я не проводила никаких тестов и должна была опираться только на один-единственный разговор с Ангелом, а находившийся рядом Седу не дал мне задать многие вопросы. Он практически все время присутствовал и, кажется, зорко следил, чтобы я не узнала ничего лишнего. Лишь за пару минут до окончания приема мне удалось выдворить его из своего кабинета и побеседовать с Анжело наедине. Таким образом, я не могу ничего утверждать, но поведение Бертолини определенно выходит за рамки привычного. Под конец встречи мне, кажется, удалось нащупать что-то, но Ксавье так и не дал мне закончить.
— Что именно вам удалось выяснить? — Франсуа почувствовал, что подбирается к самому важному.
— Видите ли, — принялась объяснять Клэр, — очень многое зависит от того, как складывается жизнь того или иного индивида. Часто для того, чтобы заболевание проявилось, нужен спусковой крючок или своеобразный катализатор. И чаще всего таким катализатором является стресс. Такое, знаете ли, сильное эмоциональное потрясение. Особенно опасно, когда это происходит в раннем возрасте. И если момент, когда еще можно оказать помощь, упущен, процесс может стать необратимым. Мне кажется, корень проблем Анжело в его подростковом периоде или, что еще хуже, в детстве. Бертолини мгновенно замкнулся, когда я начала расспрашивать его о семье. Одно из двух: или ему было больно возвращаться в прошлое, или ему запретили об этим говорить. Но это лишь мои догадки. Кроме того, когда мы говорим о психических расстройствах, нужно очень скрупулезно проверять родственников, потому что такие отклонения часто передаются по наследству, а Анжело о своей семье практически ничего не знает. Его мать умерла, когда он был совсем ребенком, а родного отца он не помнит — мальчика воспитывал отчим.
— В чём конкретно выражались увиденные вами предпосылки для психической нестабильности? — задал следующий вопрос Морель.
— Ну, тут много всего, — ответила Клэр, забыв про остывший кофе и тщательно подбирая слова. — При всем при том, что Анжело удивительно добрый и открытый человек, странностей в его поведении хоть отбавляй. Прежде всего меня, как специалиста, смутило его нежелание соответствовать своему биологическому возрасту. В нем наблюдалась некоторая инфантильность, которая навела на мысль, что в своё время произошло что-то, что оказало на него сильное влияние и после чего он стал бояться взрослеть. Это может быть обычной защитной реакцией. Думаю, причины следует искать в его прошлом. Возможно, произошло какое-то событие, которое убедило его в том, что ребенком ему оставаться удобнее. Мы часто прячемся от взрослой жизни, притворяясь маленькими детьми.
— А его манера наносить макияж? — поинтересовался детектив. — На нем всегда тонна косметики. Этому есть объяснение?
— Безусловно, — охотно подтвердила Клэр, — он ведь пользуется косметикой не только на сцене — тут как раз вопросов нет — сценический грим и все такое. Но он очень ярко красится и в повседневной жизни. Причем, в отличие от других людей, которые с помощью косметики стараются подчеркнуть свои достоинства и скрыть недостатки, Анжело использует краску по иному назначению. Он рисует на себе другое лицо. Меняет форму глаз, бровей, наносит на лицо рисунки различного рода. Словно старается превратиться в кого-то другого. Скрыться от чего-то. Причем, когда на приёме я спросила его, что он чувствует, когда наносит макияж, Бертолини заявил, что в этот момент словно впадает в транс. Его будто втягивает в какой-то туннель, когда он сидит перед зеркалом.
— Вы поделились своими соображениями с Седу? — продолжил Морель, постукивая карандашом по блокноту.
— Да, несомненно, ради этого он и пришёл в тот раз, — согласно кивнула Клэр. — Как ни старался Ксавье показать, что он лишь проявляет отеческую заботу, интересы у него были меркантильные. В первую очередь его интересовало, насколько Ангел работоспособен. Я сказала тогда, что творчество может стать настоящей терапией для Анжело. Кроме того, я настоятельно рекомендовала продолжить обследование с целью выявления проблем. Потом их можно было бы попытаться скорректировать с помощью правильно подобранного лечения. Психика Ангела представляет собой хрупкий сложный механизм, который очень легко повредить или спровоцировать на необратимые отрицательные последствия. Но, к сожалению, Анжело больше у меня в кабинете не появился. И ещё, — вспомнила она, поднимая вверх палец, — я настоятельно рекомендовала певцу избегать переутомлений. Потому что хроническая усталость, как и вышеупомянутый стресс, может также стать катализатором некоторых нервных расстройств. Если пациент не получает должной терапии, да к тому же его организм и нервная система подвергается сильным нагрузкам, велика вероятность того, что пациент в среднем возрасте получит ещё большие проблемы.
— То есть при повышенном переутомлении велика была вероятность того, что Ангел может заработать уже настоящее психическое расстройство? — уточнил Франсуа.
— Ну, можно и так сказать. Но это очень обобщённо. Старение организма сопровождается изменением всех его функций, в том числе и психических. Здесь всё очень индивидуально, но лучше не рисковать. Хотя Бертолини очень молод. Ему, помнится, и тридцати ещё нет. Так что об этом рано говорить. Это скорее упреждающая мера.
«Не так уж он и молод, — подумал про себя Морель, вспоминая настоящий возраст Анжело. — Можно сказать, он подбирается к зоне риска. И если психотерапевт не в курсе его реального возраста, то уж Ксавье был более чем осведомлен». Но вслух он ничего не сказал. Вместо этого кивнул и достал из кармана несколько пузырьков, позаимствованных в квартире музыканта.
— Эти лекарства выписали вы? — задал он вопрос в лоб. Мадемуазель Лэми наклонилась над пузырьками, чтобы прочитать этикетки, при этом не беря медикаменты в руки. Она щурила глаза и шевелила губами, разбирая незнакомый почерк и, разобравшись наконец, побледнела.
— Откуда это у вас? — подняла она глаза на Мореля. Полицейский развёл руками, показывая всем своим видом, что он не может раскрывать свои источники. — Отвечая на ваш вопрос — нет, эти препараты выписала не я. Я обычно не назначаю такие сильнодействующие лекарства. Для этого нужны веские причины. Надеюсь, это не принимал один и тот же человек? — поинтересовалась она.
— Почему вы спрашиваете? — задал встречный вопрос детектив. — Одновременный приём этих препаратов может быть опасен?
— Ещё как, — нахмурилась психотерапевт и принялась объяснять: — Вот этот препарат, — показала она на сине-белую коробочку, — ксанакс. Это транквилизатор. Он используется для лечения тревожных состояний, неврозов, напряжения, беспокойства, панических атак. В принципе, достаточно распространённый препарат, но принимать его нужно под присмотром врача и не более трёх месяцев. Так, что у нас тут дальше? Золофт и паксил — это мощные антидепрессанты. Этим сейчас тоже никого не удивишь. Вот только почему два сразу, да ещё такие сильнодействующие? Но меня больше беспокоит вот это, — Клэр показала наманикюренным пальцем на следующий пузырёк. — Фенамин. Это мощный психотропный стимулятор. По своему действию близок к адреналину. Оказывает общее возбуждающее действие, улучшает настроение, вызывает прилив сил, повышает работоспособность и уменьшает чувство усталости. Но это одна сторона медали. С другой стороны — эта хрень здорово укорачивает сон и убивает аппетит. — Франсуа вспомнил пустой холодильник в квартире Ангела и содрогнулся. — Если подсесть на данный медикамент, можно заработать синдром хронической усталости, а далее на фоне постоянного недосыпа — настоящее психическое расстройство, вплоть до шизофреноподобных психозов. И потом, насколько я знаю, этот препарат в настоящее время запрещён. — Клэр перевела взгляд на коробку с ампулами и нацарапанным от руки названием «Пропофол» и закусила губу. Она больше не смеялась и от её дурашливой манеры поведения не осталось и следа. Теперь перед Морелем сидел собранный специалист. — Ну, и главное. Пропофол — это вообще не лекарство. Это средство для наркоза. Оно вызывает наступление быстрого медикаментозного сна. Хорош тем, что восстановление сознания обычно происходит достаточно быстро. Но я не понимаю, зачем это здесь? Ни один нормальный врач не выпишет такое!
Франсуа вспомнил об аптечке в квартире Ангела, наполненной рядами таких баночек и пузырьков, и почувствовал, что его спина покрывается липким холодным потом. Клэр смотрела на него выжидательно.
— Если всё же предположить, что все эти медикаменты принимал один и тот же человек, — начал он медленно, подбирая слова, — чем грозит такой набор препаратов?
Клэр шумно выдохнула и снова посмотрела на ряд лекарств на своем столе.
— Если все эти медикаменты принимал один человек, то вырисовывается очень неприглядная картина, — сказала мадемуазель Лэми после минутной паузы. — Отставим пока в сторону транквилизаторы и депрессанты, этим многие балуются сейчас. Рассмотрим механизм действия этих двух препаратов, — говоря это, она ребром ладони отодвинула в сторону ксанакс, золофт и паксил и оставила в центра стола фенамин и пропофол. — Предположим, человеку позарез нужно повысить свою работоспособность, быть, так сказать, в форме и выдать необходимый результат. Для этих целей он принимает психотропный стимулятор, проще говоря амфетамин, и получает желаемое. Эффект от приёма зависит от дозы и продолжается от двух до восьми часов. Но после такого всплеска мозговой и физической активности организму нужен отдых. По-хорошему, нужно отсыпаться около суток. Но, во-первых, амфетамин вызывает нарушения сна и усталый человек попросту не способен заснуть, даже если и очень хочет, а во-вторых, человек не всегда может себе позволить проваляться с отходняком целые сутки. И предположим, на следующий день ситуация повторяется. Для того, чтобы продолжать активно работать, человек снова вынужден принимать новую дозу амфетамина. На следующий день картина повторяется снова. В итоге накапливается усталость и недосып. Организм неминуемо истощается. И тут уже возникает вопрос, как дать организму отдохнуть и перезагрузиться? Остается принудительный медикаментозный сон. Не исключено, для этого и использовался пропофол. Этот препарат погружает организм в медикаментозный сон уже через 30 секунд после внутривенного введения, и человек получает возможность поспать и отдохнуть. А после вся последовательность повторяется вновь. Только вот, как я уже и сказала, такая схема может привести к серьёзным психическим нарушениям. Скорее всего, у человека, принимавшего эти препараты, так и было. И уж тут понадобились антидепрессанты и транквилизаторы. А все это оказывает огромные нагрузки на сердце.
— Вы встречали такое на практике? — спросил Морель.
— Чтобы вам было понятней, — сказала Клэр, глядя Франсуа в глаза, — именно от очередной инъекции пропофола остановилось сердце Майкла Джексона. Путь расширения возможностей организма с помощью лекарств — это очень опасный путь.
Детектив потёр переносицу, чувствуя, как от обилия информации начинает болеть голова. Потом, вспомнив, вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мадемуазель Лэми.
— Что вы можете сказать об этом рисунке как психотерапевт? — поинтересовался он. Клэр развернула листок и разгладила его на своем столе. Она задумчиво разглядывала его несколько минут и затем улыбнулась.
— Ну, рисунки многое могут сказать о человеке. Это проекция нашего подсознания. Так, посмотрим, — наклонилась она к листку, — фигура мальчика нарисована слабыми, тонкими линиями. Это может говорить об усталости организма и психологической истощенности. Вся фигура заштрихована. Короткие штрихи характеризуют автора рисунка, как очень возбудимого. Когда человек все заштриховывает, это значит, что он не может взять какую-то ситуацию под контроль, чувствует себя загнанным в угол. Штрихуя рисунок, мы пытаемся взять себя в руки. И вообще, рисунок скорее эскизный, карандаш едва касался листа. Автор не уверен в себе. Но при этом сильно прорисованы рёбра. Это явный признак тревожного состояния. Но главное, посмотрите сюда, — она ткнула пальцем в фигуру мальчика на рисунке. — Лица мальчика почти не видно. Его скрывают волосы. Это значит, человек стремится избегать какого-то неприятного момента в своей жизни. Не желает устанавливать визуальный контакт. В данном случае речь идет о фигуре напротив мальчика. Она нарисована совсем по-другому. Я имею в виду в другой манере, не так, как нарисован мальчик. Посмотрите, какие толстые и неаккуратные линии. Эта фигура — то, что тревожит автора рисунка. Посмотрите, как она нависает над фигурой ребёнка. Это проекция его страхов и тревог. Это что такое? — Клэр приблизила лицо к листку, разглядывая руки мальчика. — Ключ? Как мальчик стиснул его в руке! Словно это может его защитить. К вашему сведению, в древнее время ключ символизировал личную неприкосновенность. Судя по всему, тёмная фигура — это символ угрозы, а ключ — способ защиты. А вообще, для этого и психотерапевт не нужен, не правда ли? — вернула она детективу рисунок.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Франсуа, поднимаясь со своего места, — вы мне очень помогли.
— На здоровье, — пожала плечами мадемуазель Лэми, провожая его взглядом. — Странно… — бросила она, когда рука Мореля уже легла на ручку двери.
— Что странного? — обернулся Франсуа на пороге.
— Странно, что вы не спросили ничего про самого Ксавье, — пожала плечами Клэр.
— А что было не так с Седу? — заинтересовался Морель, почувствовав холодок под ложечкой. Клэр улыбнулась:
— Раз Ксавье больше нет — нет и смысла скрывать. А вам это может помочь в расследовании. У Ксавье была самая настоящая паранойя. Ему казалось, что за ним следят.

Глава 10
— Несколько лет назад Ксавье Седу, который ранее посещал психотерапевта скорее в дань моде и статусу преуспевающего продюсера, действительно начал испытывать проблемы с психическим здоровьем, а именно: стал жаловаться своему психотерапевту Клэр Лэми на неприятное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. По словам Седу, он всё время чувствовал чьё-то невидимое присутствие, и следил за ним кто-то из его близкого круга. Появились тревога, страх и панические атаки на ровном месте. Продюсер замкнулся и стал невероятно подозрительно относиться к людям. Другими словами, — тут Франсуа заглянул в свой блокнот и продолжил, — налицо были все классические признаки «бреда преследования». Его состояние ухудшалось день ото дня, месяц к месяцу. Дальше — больше, появились галлюцинации. Пару раз приходило видение чьего-то бледного лица за окном, что фактически исключено на высоте третьего этажа. Все это вынудило Седу передвинуть письменный стол в рабочем кабинете. Если раньше он сидел спиной к огромному французскому окну, то вскоре после начала галлюцинаций передвинул его таким образом, чтобы оказаться спиной к стене. Появился невроз навязчивых состояний — Ксавье стал закрывать дверь своего кабинета на ключ в те часы, когда его секретарь Жюли Лернон выходила на ланч. Клэр, не любившая скорых выводов и кардинальных методов лечения, все же вынуждена была поставить диагноз «персекуторная паранойя» (примечание автора - вид паранойи, который характеризуется систематизированными бредовыми идеями преследования, при которых больной необоснованно убежден, что некое лицо или группа лиц преследует его) и назначить нейролептики. По счастью, заболевание проходило в лёгкой форме и Седу удавалось скрывать его от коллег по цеху и подчиненных. Произойди огласка, на его карьере можно было бы поставить крест. Вряд ли спонсоры захотели бы инвестировать деньги в проекты психически нездорового продюсера, — подытожил детектив и, захлопнув блокнот, выжидательно посмотрел на Баселя.
Ромм сидел напротив и внимательно слушал. Он появился в конторе ближе к десяти утра, довольный, как кот, сожравший пол-литра сметаны, и первым делом потащил Мореля в ближайшее кафе, заявив, что тому жизненно необходимо поесть. И вот теперь они сидели в забегаловке неподалеку от здания на набережной Орфевр среди самой разношерстной публики. В помещении находились и клерки, заскочившие за порцией кофеина перед офисным рабочим днем, и молодые мамочки, забросившие детей в садик, и болтающие с подружками о том о сём за чашкой кофе со сливками, и туристы, вставшие ни свет ни заря и уже успевшие обежать пол-Парижа, и немалочисленные праздношатающиеся личности непонятного рода деятельности и неизвестно где добывающие средства для проживания. В расслабляющей атмосфере среди обычной публики было тем более странно разговаривать о психических отклонениях, убийстве и прочей мерзкой изнанке жизни. Но где нормальная жизнь и где они, думал про себя лейтенант.
Он задумчиво выслушал Франсуа, вопреки ожиданиям не впав в истерику от новости о незаконном ночном вторжении, из чего прозорливый Морель сделал вывод, что хитрый алжирец и сам не раз практиковал подобные методы расследования. Ромм же действительно практически не удивился. У него была своя версия о тихонях вроде Франсуа и о том, как круто им порой сносит башню в самые неожиданные моменты, в отличие от эмоционально несдержанных людей типа самого Баселя, у которых все чувства были так рядом, словно талая вода под тонким весенним льдом. В любом случае, он в очередной раз принял на веру необходимость напарника в уже совершённом, чего, как известно, не воротишь. Он открыл было рот, чтобы ответить ему, как перед их столиком вынырнула официантка. Рыже-медовая, светящаяся изнутри, как кленовый лист в солнечный осенний день. Приветливо улыбаясь обоим мужчинам, но однозначно вовлеченная на орбиту магнетического притяжения алжирца, заказ принимать она начала с Баселя, что было неудивительно.
— Омлет с беконом, грибами и сыром, тосты с клубничным джемом, круассан, свежевыжатый апельсиновый сок и большую чашку капучино, — продиктовал он, оглядывая официантку и поблескивая сережкой в ухе. Девушка кивнула и, сделав пометку в своем блокноте, повернулась к Франсуа.
— Двойной эспрессо, — заказал тот и, подумав, добавил: — И круассан с миндальной начинкой.
— Э, нет, дружище, так не пойдёт, — замотал башкой Басель. — Милая девушка, — обратился он снова к официантке и та зарделась, — принесите моему другу, пожалуйста, то же, что и мне. Хочешь в голодный обморок грохнуться, как вчера на допросе? — повернулся он обратно к Морелю, краем глаза провожая официантку, которая удалялась, покачивая бёдрами, как каравелла на волнах.
Подождав, пока девушка отойдёт на приличное расстояние, мужчины вернулись к разговору.
— Значит, в сухом остатке мы имеем: продюсера с паранойей и манией преследования и его нестабильного подопечного с задатками психических расстройств, детской травмой и нездоровым пристрастием к сильнодействующим психотропным лекарствам. Круто. Кстати, как думаешь, кто снабжал Ангела медикаментами? — спросил Ромм. Со стороны казалось, что он расслаблен и рассеянно наблюдает за посетителями в кафе, но Франсуа знал, на самом деле его друг собран и серьёзно обдумывает только что услышанное.
— Сначала я решил, что это Седу, — Франсуа на несколько секунд прикрыл глаза и помассировал пальцами глазные яблоки — начинала сказываться очередная практически бессонная ночь, — но потом подумал, что Бертолини главный проект продюсера за последние десять лет. Вероятно, он один приносил Ксавье больше денег, чем все остальные вместе взятые. По словам психотерапевта, коктейль из лекарств поистине смертельный. А не станет же Седу своими руками губить курицу, несущую для него золотые яйца. Тем более Лэми дала вполне четкое указание — никаких переутомлений. Так что я склоняюсь к мысли, что лекарства Ангел доставал сам через какие-то свои источники. Может быть, в последнее время у него упала работоспособность и он не хотел разочаровывать любимого продюсера.
— Да, но вряд ли он сам колол себе пропофол, — заметил Басель, — если, как ты говоришь, препарат погружает организм в медикаментозный сон буквально через тридцать секунд после введения, тут нужен как минимум кто-то, кто сделает инъекцию. Должен быть кто-то ещё. Друг? Медсестра?
— Девушка? — Франсуа вспомнил фотографию в рамке. — О таких вещах не принято распространяться направо-налево. Если Анжело не хотел огласки, он, очевидно, постарался бы сделать все по-тихому. Если у него были близкие отношения с этой Сандрин Бонне, он вполне мог попросить её сделать инъекцию. — Он помолчал, соображая. — Тебе не показалось, что даже о своем продюсере Ангел говорил с большей теплотой и отдачей?
Ромм задумчиво почесал нос костяшками согнутых пальцев и посмотрел в окно:
— Показалось. У меня вообще много вопросов по поводу этой Бонне, — кивнул он. — Помнишь наш первый разговор с Жюли Лернон наутро после убийства? — И не дожидаясь формального кивка Франсуа, продолжил: — Она замешкалась, когда говорила о девушке Ангела.
— Ревность? — пожал плечами Морель.
— Я тогда тоже так подумал, — лейтенант поскреб ногтем едва заметное пятнышко на столе, — но что-то не давало мне успокоиться. И вчера вечером я опять завел с Жюли разговор о мадемуазель Бонне.
— И? — поторопил его Франсуа.
— И она очень ловко ушла от ответа, — вздохнул Басель. — Я бы очень хотел знать, что она недоговаривает.
— Нужно допросить Сандрин Бонне в первую очередь, — кивнул Морель и, облокотившись локтями на стол, подался вперед к напарнику. — Что еще удалось узнать у малышки Жюли? Выкладывай, — нетерпеливо потребовал он, но им снова пришлось прерваться. Уже знакомая официантка подошла с подносом с ароматно пахнущей едой, но пока она неторопливо составляла тарелки на столик, мужчины вежливо улыбались и молчали. Девушка двигалась нарочно медленно и невероятно грациозно, словно невзначай задевая Баселя то хрупким плечиком, то упругой грудью, и детектив уже мысленно отвесил ей пару пинков для ускорения, но внешне себя никак не выдал. Наконец девушка удалилась. Ромм подцепил на вилку кусок омлета и прошмакал с набитым ртом:
 — Слова Жюли подтверждают то, что поведала тебе Клэр Лэми. Тот факт, что Седу несколько лет назад заимел прелюбопытную привычку запирать дверь в те минуты, когда секретарь покидала приёмную перед кабинетом, продюсер объяснял тем, что не хочет, чтобы ему мешали. В последнее время эта привычка переросла в небольшую манию. Жюли пару раз натыкалась на закрытую дверь и в те моменты, когда была на рабочем месте. Так что история, поведанная психотерапевтом, прекрасно вписывается в общую картину, с той только разницей, что о диагнозе Ксавье действительно никто не догадывался. Все воспринимали это как милое чудачество немолодого продюсера, в котором не было бы ничего особенного, если бы был жив-здоров, но учитывая, что ему неоднократно настучали по черепной коробке острым предметом, весьма интригующее. Ну, а что касается отношений между Ксавье Седу и Ангелом, то хорошие были отношения — тёплые, но достаточно профессиональные. Я имею в виду, что в постели друг у друга они замечены не были. Хотя ориентация месье Седу обсуждению не подлежит. Старик действительно предпочитал молодых людей. Постоянных отношений в последнее время у него не было, но в отсутствии контактов его тоже не упрекнёшь. Жюли, несмотря на достаточно молодой возраст, работала с Ксавье давно. Начала ещё совсем молоденькой студенткой на практике и задержалась, так что вряд ли чего-то не знала. Кстати, и тот факт, что месье Бертолини был слегка инфантилен в обычной жизни, подтверждается. Выяснилось, что Жюли, будучи секретарем Седу, занималась параллельно практически всеми делами Ангела, а именно оплачивала счета, вела бухгалтерию и прочее, так как наш подозреваемый был абсолютно беспомощен в такого рода вещах. Даже счета за телефон и коммунальные услуги оплачивала она. И квартиру ему она нашла и сняла. Своего жилья у артиста до сих пор нет. Но и это ещё цветочки. Вот сейчас я тебя, пожалуй, удивлю, — тут Басель сделал драматическую паузу, во время которой запихал в рот и прожевал нехилый кусок омлета. Франсуа, душимый желанием убить алжирца незамедлительно, не дрогнул ни одним лицевым мускулом. Ромм переживал заслуженный момент триумфа и мешать ему не следовало. Алжирец отпил апельсинового сока, вытер губы салфеткой и продолжил: — Так как Жюли вела всю бухгалтерию для Бертолини, она, естественно, была полностью в курсе его финансового состояния. Так вот, кроме небольших сумм на кредитной карте, так ерунда — пара-тройка тысяч евро на текущие расходы, Анжело Бертолини не имел ничего. Проще говоря, был нищ, как церковная мышь. Все отчисления за концерты, альбомы, съемки в рекламе и прочие приятные бонусы, шли прямиком в фонд продюсерского центра Ксавье Седу, которому Ангел принадлежал с потрохами. Информация пока не подтверждена документально, но я думаю, что выписки по банковским счетам Бертолини и его налоговые декларации за последние несколько лет это подтвердят. Чуешь, чем пахнет? — махнул лейтенант вилкой.
Франсуа кивнул.
— Нехилым мотивом убийства, — проговорил он нехотя и вздохнул.
— Правильно, — кивнул Ромм, — одно дело, когда начинающий и никому не известный артист подписывает свой первый контракт с известным продюсером. Совсем другое, когда тот же самый артист начинает зарабатывать миллионы, а всё идет мимо него в чужой карман. Тут кто угодно взбесится.
— Чем дальше, тем страшнее, — проворчал детектив. — То есть все-таки можно предположить, что Ксавье убил Ангел? И он гениальный трюкач и невероятный актер, который запросто может сыграть невменяемость? И он все-таки врёт?
Басель прожевал очередной кусок омлета и вытер руки салфеткой.
— Ну почему сразу врет, — сказал он спокойно, — может, действительно не помнит. Впал в одно из своих состояний, а потом очнулся, а на руках труп. В этом случае он и не врет. И говорить может совершенно убедительно. Ты же сам видишь, у парня в голове полно тараканов. Хотя в таком случае ему и мотив не нужен. Дай хоть взгляну на этот злополучный рисунок, — попросил Ромм и протянул над столом руку. Морель вздохнул и вынул из внутреннего кармана куртки набросок, прихваченный из квартиры Ангела. Басель взял в руки листок и погрузился в созерцание. Подошедшая официантка принесла кофе и снова солнечно улыбнулась алжирцу.
— Какой интересный рисунок, — стрельнула она глазками в сторону Баселя. — Это вы нарисовали? — закокетничала она. — Только очень уж странный и печальный.
— Ну почему же печальный? — тут же включился в разговор Ромм, влажно поблескивая белоснежными зубами.
— Не могу точно сказать, но как-то это грустно. Мальчик на коленях перед священником.
— Почему вы думаете, что это священник? — не понял Франсуа, одновременно проклиная на чем свет стоит женское любопытство и горя желанием узнать, что натолкнуло девушку на такие выводы.
— Ну вот, смотрите, — та наклонилась и ткнула пальчиком в рисунок, — здесь белое незаштрихованное пятнышко. Это же колоратка.
— Какая колоратка? — прошептал внезапно онемевшими губами детектив.
— Ну, колоратка или римский воротник, — засмеялась девушка, — так называют жёсткий белый воротничок-стойку, который надевают священнослужители. Я училась в католической школе, — объяснила она, — вот и насмотрелась там.
Морель выхватил из рук Ромма рисунок и уставился на то, чего не заметил ни он, ни Клэр Лэми. Кажется, официантка была права. В верхней части темной зловещей фигуры белел незакрашенный квадратный элемент, действительно напоминавший то, о чём упомянуло прелестное создание. Вот что называется свежий взгляд со стороны.
— Священник, — пробормотал Франсуа, глядя на Баселя и вспоминая свой вчерашний разговор с Альбертом Доланом. Он вытащил блокнот и порылся в записях. — Анжело воспитывался в школе-интернате для сирот при монастыре. Может быть, то самое эмоциональное потрясения произошло с ним именно там?
Басель поднял голову и на несколько минут потерял интерес к еде. Франсуа же и вовсе не притронулся к омлету. Его мысли лихорадочно метались в черепной коробке.
— Слушай, давай ещё раз допросим Ангела и спросим у него напрямую. Про лекарственные препараты, про детство в монастыре, про эмоциональное потрясение? — предложил он.
— Угу, — пробурчал Басель набычившись. — И что скажем? «Вы знаете, мы тут случайно ночью вломились без ордера в вашу квартиру, перерыли аптечку, конфисковали личные вещи и наследили в гостиной. А теперь хотим задать несколько вопросов». Так? Франсуа, умоляю тебя, уж если ты начудил, то сиди тихо. А то вмиг узнаешь, что такое дисциплинарная комиссия и отдел внутренних расследований. Да и вообще, что нам с детских травм Бертолини и его увлечения сильнодействующими лекарствами? Это лишь объясняет, что парень имел нестабильную психику, а это, как ты понимаешь, ещё одно косвенное доказательно его вины. Потому, что теперь получается, у него либо был мотив, либо он мог убить Седу в каком-нибудь приступе. Который, в придачу, мог спровоцировать сам продюсер — своим таким же неадекватным поведением. Так что копание в прошлом Ангела или в его психическом состоянии нам не поможет. А времени у нас мало. Давай прорабатывать реальные версии. Нам нужно окружение Седу опрашивать, а не разбираться в невозможно тёмном прошлом месье Бертолини.
— Ты прав, — потёр лоб Франсуа. — Да, ты не в курсе, что там с отчётом с места происшествия?
— Отчёт готов и лежит на твоем рабочем столе, — буркнул Ромм, разделавшись с омлетом и откусывая здоровенный кусок тоста, щедро намазанный клубничным джемом.
— Басель!!! — бессильно простонал Морель.
— А что? — невозмутимо сделал глоток капучино алжирец. — Если бы я тебе раньше сказал, ты бы меня опять без завтрака оставил. А так хоть поели спокойно. Ну, я поел, — посмотрел он на нетронутую порцию на тарелке у Франсуа. Тот хотел сказать что-нибудь злобно-едкое, но в этот момент у Ромма в кармане зазвонил телефон. Басель мигом посерьёзнев, отрывисто бросил несколько фраз в телефонную трубку.
— Сиделка ресторанного критика с первого этажа появилась на работе. Поеду допрошу её, — нажал он на отбой и поднялся из-за стола. Франсуа кивнул.
— Тогда я — в контору. Посмотрю, что в отчёте. — И, сунув под салфетницу несколько купюр, в несколько глотков допил остывший эспрессо.

Глава 11
На своём рабочем столе Франсуа и правда отыскал файл с подробным отчётом с места происшествия, но открывать его не спешил. Сначала он выудил из кармана мобильный и набрал домашний номер. Тамара ответила запыхавшимся голосом. На заднем фоне Морель услышал гуканье Вадима и звон посуды. Кажется, у его домочадцев в самом разгаре был завтрак.
— Ты поспал? Что-нибудь поел? Как себя чувствуешь, вообще? — не дав произнести ему ни слова, затараторила в трубку супруга. Франсуа улыбнулся. Небольшая разлука, похоже, пошла им обоим на пользу.
— Я в порядке. Извини, я так и не купил японские подгузники, — повинился Морель. Тамара рассмеялась.
— Не переживай. Я наконец-то вспомнила, что когда-то до замужества была вполне самостоятельной женщиной, которая могла решить любую проблему, и заказала подгузники в магазине через онлайн-чат. Кстати, их уже привезли. А сейчас мы завтракаем. Мы за-а-втракаем, да? — загукала она и Вадим радостно залопотал ей в ответ на своем дитячьем языке. Сердце Франсуа внезапно окатила горячая волна нежности.
— Как Вадим? Ты можешь приложить трубку к его уху? — попросил он, и Тамара, несколько раз повторив «Это — папа. Па-па!», видимо, дала трубку в руки малышу. Это было опрометчивым поступком. Судя по тут же начавшимся помехам, Вадим, не долго думая, потащил ее в рот. Связь прервалась и Морель рассмеялся. В эту минуту раздался уверенный стук в дверь.
— Войдите, — отозвался детектив, всё ещё храня на лице отсвет улыбки. Дверь распахнулась и весь проём моментально заполнила фигура высокого широкоплечего посетителя. Франсуа с удивлением рассматривал незваного гостя. Он попытался определить его род деятельности, но по внешнему виду это оказалось непросто: классические черные брюки, расстегнутая на верхнюю пуговицу светлая рубашка и серый пиджак сверху. Мужчине было около сорока. Его темные, слегка вьющиеся волосы были тронуты сединой. Тёмные глаза смотрели на Мореля с неподдельным интересом. С такой располагающей внешностью обычно снимаются в рекламе дорогих автомобилей, подумалось Франсуа.
— Здравствуйте, меня зовут Тома Диалло. Я — водитель Ксавье Седу, — мужчина улыбнулся и шагнул к Морелю, протягивая руку для приветствия. — Сегодня утром я разговаривал с Жюли Лернон и она сказала, что вы, очевидно, захотите меня допросить. Я ведь отвозил Ксавье домой в тот, — Тома запнулся, — …последний вечер. Вот и решил зайти к вам сам. У вас ведь, наверное, сейчас много работы? А вот мне после смерти Седу делать особо нечего.
Франсуа улыбнулся тому, что нечаянно угадал профессию визитера, и подумал о том, что Седу, вероятно, выбирал водителя не только по опыту вождения, но больше по внешним данным. Ведь именно так и должен был выглядеть водитель респектабельного бизнесмена. Он поднялся со своего места, чтобы ответить на рукопожатие мужчины, и показал на стул напротив своего стола.
— Да-да, конечно. Присаживайтесь. И спасибо вам большое, что пришли. Мы и правда зашиваемся.
Тома пристроил свое большое тело на единственный стул в кабинете и поёрзал на нём, устраиваясь поудобней.
— Надеюсь, вы не потеряете работу из-за смерти Седу? — поинтересовался Морель, собираясь с мыслями и доставая из верхнего ящика стола блокнот, чтобы вести записи.
— Не знаю. Сейчас, после смерти Ксавье в офисе огромная неразбериха. Но даже если и так, я не пропаду, — мужчина улыбнулся обезоруживающей улыбкой, — у меня много полезных навыков. До того, как попал на должность водителя, кем я только не работал: и учителем танцев, и осветителем, и инструктором по альпинизму, и автомехаником и даже музицировал немного. — У Диалло был приятный глубокий тембр голоса. Прислушавшись к его плавной речи, Франсуа уловил едва различимый акцент.
— Откуда вы родом? — спросил он, откидываясь на стуле.
— Я приехал из Бельгии, — улыбнулся Тома, снова блеснув белозубой улыбкой.
— Как вы попали на работу к Седу? — Франсуа открыл блокнот на чистой странице и приготовился делать пометки.
— Как обычно, — пожал плечами Тома, — увидел объявление о работе в газете. Пришёл на собеседование, и прошёл отбор. Поговорил с Ксавье, — тут он усмехнулся, — думаю, месье Седу выбирал водителя не столько по стажу вождения, сколько по тому, как человек будет смотреться за рулём его Мерседеса. Я ему, по всей видимости, подошёл. Мне объяснили, как я обязан одеваться на работе: чёрный костюм, галстук, белая рубашка и непременно белые перчатки. Даже в жару, — мужчина хохотнул, — я же говорю — Ксавье был важен внешний вид.
— Каким Седу был человеком? С ним легко было работать? — задал следующий вопрос детектив.
— Он был неплохим мужиком, в общем-то, — подумав, сказал Диалло, — немного подозрительным. Я иногда ловил на себе его взгляды в зеркале заднего вида. Он смотрел на меня, когда думал, что я не вижу. Особо доверительных отношений у меня с ним не было. Я к нему не лез. Так, чисто деловые отношения.
— А Анжело Бертолини вы хорошо знали? — кивнул Морель.
— Ангела? Тут совсем другое дело, — голос водителя потеплел, — Анжело всегда лез обниматься. Он умел, знаете ли, внушать людям тёплые чувства. О нем хотелось заботиться, что ли, — окончательно засмущался Тома и вдруг решился. — Скажите, а это правда? Ну то, что пишут в газетах… О том, что Ангел зарубил Ксавье каким-то топором. Ну это же бред, слушайте! Ангел — большой ребёнок. Его же все любили. Он со своими объятиями, как плюшевый мишка. Вы извините меня, пожалуйста, — Диалло замялся, — мне Анжело как сын, что ли. Хотя по возрасту так не скажешь, понятно.
— У вас есть дети, семья? — поинтересовался Франсуа, рассматривая ещё одного поклонника Ангела и раздумывая, как итальянцу удается превращать людей в плавящийся воск.
— Нет, — с искренним огорчением развёл руками Тома, — как-то не сложилось. А это ваши? — кивнул он на рамку на столе. Морель проследил за его взглядом и уперся в фотографию Тамары. Снимок был сделан им самим в тот момент, когда Тамара пыталась заставить четырёхмесячного Вадима посмотреть в камеру. Она показывала на объектив пальцем и смеялась. Вадим же, по своему обыкновению, пытался вывернуться из ее рук и грохнуться на пол. Морель улыбнулся.
— Да, это — мои жена и сын.
— У вас хорошая семья, — грустно улыбнулся Диалло, — вы счастливец. После сорока начинаешь задумываться о том, что в один прекрасный день придется сдохнуть в одиночестве. Мне бы этого не хотелось. Но я не оставляю надежду. Хотя должен сказать, с каждым годом это становится все сложнее и сложнее. В моём возрасте начинаешь видеть такое количество людских недостатков, что влюбиться в кого-нибудь оказывается невыполнимой задачей. Жениться нужно все же по молодости.
Франсуа вежливо улыбнулся и продолжил:
— Я должен спросить вас об обстоятельствах того вечера, когда вы последний раз видели Седу живым. Расскажите, пожалуйста, подробно, что произошло.
Водитель кивнул. — Где-то в половине первого ночи я забрал Ксавье и Ангела из ночного клуба, где они что-то отмечали. Ангел выглядел очень усталым и было уже поздно, но Седу настоял, чтобы они поехали к нему домой. Им нужно было обсудить какие-то предстоящие гастроли. Я отвез их к дому Ксавье на бульваре Сен-Жермен, вышел из машины и открыл дверцу.
— Вы всегда так делали? — перебил его детектив, вспоминая запись с камер наблюдения.
— Да, Ксавье настаивал на такого рода церемониях. Я должен был выходить первым и открывать перед ним дверцу автомобиля. Или наоборот, я встречал его у машины, распахивал перед ним дверцу и лишь потом мог сесть за руль. Всё как в старом кино, — усмехнулся водитель. Морель кивнул и Тома продолжил: — Так вот, я открыл дверцу и помог выйти Ксавье, затем Анжело. Парня заметно шатало. Мне даже пришлось поддержать его под руку, чтобы он не упал.
— Он был пьян? — уточнил Франсуа.
— От него пахло алкоголем, но я бы сказал, что он выглядел больше уставшим, чем нетрезвым, — ответил Диалло.
— Что было дальше? — кивнул Морель.
— Ксавье велел забрать его из дома на следующий день в десять часов утра. Я подождал, пока они зайдут в подъезд — это тоже было частью ритуала — не трогаться с места, пока Седу не зайдет в помещение. Как только дверь за ними закрылась, я уехал. Вот, собственно, и все.
— Вы не заметили, который был час, когда вы отъехали от дома Седу? — постучал карандашом по блокноту детектив. Тома пожал плечами:
— Чуть больше часа. Точнее не скажу. — Франсуа снова кивнул. Показания Тома совпадали с записью камер наружного наблюдения.
— Вы не заметили ничего странного в тот вечер? Может быть, видели посторонних людей у подъезда? — потёр он лоб.
— Нет, все было спокойно, — покачал головой водитель.
— Вы часто сопровождали Седу? Он сам водил машину? — продолжил Морель.
— Да, я возил Ксавье практически всегда. У него были права, но, кажется, ему доставлял удовольствие тот факт, что он может позволить себе личного водителя, и он с удовольствием всем это демонстрировал. Рискну предположить, что Седу был выходцем из небогатой семьи. По моему опыту, именно таким людям нравится пускать пыль в глаза окружающим. Они словно кричат миру своими поступками: «Смотрите, чего я смог добиться». Вот и Ксавье доставляло удовольствие демонстрировать окружающим уровень своего благосостояния. Личный водитель был непременным атрибутом его статуса.
— А Ангела вы часто возили? — задал следующий вопрос Морель.
— Постоянно! — кивнул Тома. — У Анжело даже водительских прав не было. Да я бы и сам его за руль не пустил!
— Почему? — удивленно вскинул голову Франсуа, весьма шокированный тем фактом, что у кого-то могло не быть водительского удостоверения.
— Как я уже и сказал, Ангел — большой ребёнок, — засмеялся Тома без намека на насмешку. В его голосе золотым песком рассыпалось искреннее тепло и нежность, как только речь заходила о музыканте, — он абсолютно погружен в свою музыку. Ксавье постоянно поручал его куда-то возить и Анжело то устраивался на заднем сиденье, свернувшись клубочком как дитя, то строчил что-то на листках бумаги, не замечая, что мы уже добрались до места назначения. Он постоянно что-то насвистывал, напевал и отстукивал на коленке, — Тома замолчал, храня на лице невесёлую улыбку. Франсуа тактично помолчал, давая немолодому водителю драгоценную минуту приятных воспоминаний. Но рассиживаться долго он не мог. Поэтому негромко кашлянул, привлекая внимание.
— Скажите, по вашему мнению, у Седу были основания беспокоиться за свою жизнь? — задал он следующий вопрос, по своему опыту зная, что именно люди вроде Тома и являются настоящим кладезем информации, и, как выяснилось, не прогадал.
— Вы знаете, — задумчиво почесал голову Тома, — Ксавье был не самым приятным в общении человеком. Он подчас мог быть резковатым с людьми, но его манера вести дела — это не основание для убийства. Но вот несколько недель назад действительно возникла одна очень неприятная история. Седу вызвал меня поздно вечером — около десяти, должно быть, — и велел отвезти домой в семнадцатый округ одного парня. Тот был сильно нетрезв и находился в весьма удручённом настроении. Парень плюхнулся на заднее сиденье, даже не поздоровавшись, и сразу начал звонить по телефону. Из его разговора я понял, что он — сын Ксавье. Я слышал о нем раньше в офисе, но в лицо не знал. Так вот, парень звонил, видимо, матери. Из его криков я понял, что он приезжал к отцу просить денег, но судя по всему, безрезультатно. Он орал, что «убьёт старую скотину». Я так понимаю, под «старой скотиной» он имел в виду Седу.
— Не помните, когда это произошло? — поднял брови Франсуа и сделал жирную пометку в блокноте.
— Точно не скажу, но где-то в конце мая, — нахмурился Диалло, — извините, я тогда не придал этому значения. Думаю, это можно проверить по журналу передвижений. Он у нас в офисе находится. Моя обязанность заносить туда все маршруты поездок, — Тома опять задумался. — Кто знает. Дети в запале часто кричат всякие глупости, в общем-то. Но учитывая, что Ксавье больше нет в живых, его слова теперь, вроде как, предстают в другом свете.


***
Час спустя взмокший Басель, не стуча, ввалился в кабинет Франсуа и плюхнулся на стул, жалобно застонавший под весом его тела.
— Фигня, только время зря потратил — ничего это мадемуазель не слышала, не видела, не знает. Она и по-французски-то толком не разговаривает. Всё спрашивала, не уволят ли её теперь? А! — махнул он рукой. — А у тебя что?
— А у меня только что был водитель Седу — Тома Диалло, который поведал мне интересную историю о жутко недовольном сыне Ксавье. Кстати, я уже слышал о нем от Альберта Долана. По его словам выходит, что в свое время Седу совершенно по-скотски бросил жену с ребенком. После сын приходил на кастинг в группу «Панацея», но получил отказ. Кстати, весьма справедливый, по утверждению Альберта — ни слуха, ни голоса, ни особых талантов у парня не было. Так вот, Тома рассказал, что в конце мая парень приходил просить у отца денег. Был сильно подшофе и, получив отказ, жутко озлобился. Звонил матери и обещал убить Седу.
Алжирец хохотнул.
— Ну если бы мы сажали всех детей, которые сгоряча обещали прибить своих родителей, Цветочек, у нас бы не осталось свободных мест в тюрьмах. Но проверить всё же надо, — кивнул он.
— Надо — не то слово, — подтвердил Морель. — Помнишь, что ты рассказал мне сегодня утром про доходы Седу? Последний альбом «Панацеи» стал платиновым. Если учесть, что Ангелу не доставалось практически ни гроша и все доходы шли в продюсерский центр Седу, то получается, что Ксавье был очень богатым человеком. Кому бы все это досталось в случае его смерти? Если этот сын — наследник, то вся история начинает плохо пахнуть. Потому что у нас налицо — мотив. Так что, ищи сыночка продюсера. Зовут его Андрэ, а фамилия у него точно не Седу. Мать переписала его на свою девичью фамилию, когда наш покойник подался в голубые.
— Понял. Найду, — записал Ромм. — Нам таким образом скоро пол-Парижа придется опрашивать. Вопрос: как мы всё это успеем за двое-то суток. А что с отчётом?
— С отчётом всё тоже интересно. Жерар расстарался и даже независимого эксперта по средневековому оружию привлёк. Смотри сюда, — детектив развернул экран компьютера так, чтобы Беселю было хорошо видно. На экране был снимок того самого зловещего оружия, которым зарубили несчастного продюсера. — Эта штука называется — полэкс. Использовался в средние века для пешего боя, ну и для турниров заодно. Его наконечник представляет из себя и боевой топор, и молот, и пику. То есть этой фигней человека можно и колоть, и рубить, ну или череп проломить запросто. В нашем случае использовали ту сторону, которая представляет из себя топор. А теперь слушай внимательно, — Морель открыл отчёт на нужной странице, — «Длина предмета составляет 168 сантиметров. Общий вес 15 килограмм 300 грамм». Как тебе? — Басель присвистнул. — Какой рост у Ангела?
— Рост 171 сантиметр, — блеснул памятью напарник.
— А вес? — гнул свою линию Франсуа.
— Ну не знаю… он худой как щепка, — Басель замолчал, прикидывая в уме, — не больше килограмм семьдесяти навскидку. Намекаешь, что он такую тяжесть даже один раз не поднял бы?
— А на трупе, если верить отчёту, тридцать два ранения. Получается, у убийцы должны быть соответствующие физические данные… — Тут Франсуа вспомнил видео, на котором Ангел разнес в щепы гитару Нино, но почему-то промолчал. Вместо этого он снова опустил голову к толстенному файлу с отчётом.
— И, кстати, вот тебе ещё одна интересная деталь из отчёта. Окно в кабинете Седу было приоткрыто.
— Следы на подоконнике есть? — деловито поинтересовался Басель.
— Нет, — вынужден был признать Франсуа, — но это ни о чем не говорит. На улице было сухо.
— Открытое окно тоже ни о чем не говорит, — вздохнул Ромм, теребя серьгу в мочке уха, — на улице лето и духота. Готов спорить, что в домах того типа, где проживал Седу, запрещено устанавливать кондиционеры — выносные блоки охлаждения уродуют фасад по мнению мэрии города Парижа.
— Согласен, — кивнул Франсуа в ответ, захлопнул обложку папки и потянулся. — Поехали-ка поговорим с Сандрин Бонне.

Глава 12
Франсуа сжал пальцами переносицу, стараясь отвлечься от зарождающейся в области затылка головной боли, и положил абсолютно ненужный блокнот в карман. Не было нужды тащить с собой Баселя для того, чтобы понять, что девушка напротив него, раздраженно постукивающая носком туфли по бетонному полу, не сказала за последние полчаса ни слова правды. Он вопросительно взглянул на Ромма, и тот шумно выдохнул воздух. Сандрин Бонне была крепким орешком. На нее не действовало ничего: ни чары алжирца, ни предупреждения детектива об ответственности за дачу ложных показаний. Высокая, худая и ухоженная — даже несмотря на аляпистый коротенький халатик, она была чудо как хороша, но в ее красоте Морелю чудилось что-то хищное. Она числилась моделью, однако Франсуа не мог припомнить ни одной обложки с ее лицом. Хотя он был еще тот ценитель гламурного глянца.
Созвонившись, они нашли Сандрин в странного вида заброшенном ангаре среди толпы разномастно одетых работников: гримёров, парикмахеров, костюмеров. В нескольких метрах от них стрекотали камеры и миниатюрного телосложения фотограф, абсолютно лысый, но почему-то с окладистой бородой, наведя объектив, метался вокруг болезненно худой девицы, на которой ничего не было, кроме целомудренно пытающихся прикрыть стратегически важные места нескольких желто-черных лент, используемых полицейскими для заграждения. Фотомодель извивалась на фоне толстых ржавых решеток, а фотограф все больше входил в раж и сыпал командами: «Дай мне страсть! Дай мне гнев! Теперь нежность!». Девица послушно кривила губы и томно хлопала накрашенными ресницами на камеру. И страсть, и гнев, и нежность выглядели в ее исполнении так, словно ей немедленно требовалось средство от несварения.
Сандрин, проследив за взглядом Франсуа, посчитала своим долгом пояснить:
— Этот проект называется «Тюрьма».
Басель удивленно вскинул брови и буркнул: — Тюрьма вообще-то по-другому выглядит…
— Он гений, — словно не слыша замечания Ромма, объяснила детективам Сандрин, показывая на фотографа. — Его последняя выставка в Милане вызвала фурор.
Франсуа воздержался от каких бы то ни было комментариев и, мысленно попросив у всевышнего терпения, спросил:
— Как долго вы встречались с месье Бертолини?
Несостоявшаяся звезда подиума закатила глаза и раздраженно ответила, тихо цедя слова через зубы:
— Вы уже спрашивали. И я уже ответила — три года.
— Вы проживали совместно? — снова попытался Морель.
— Послушайте, сколько можно! — мотнула головой Сандрин и ее черные волосы, завязанные в высокий хвост, хлестнули ее по лицу, мгновенно прилипнув к кроваво-красной помаде. Мадемуазель Бонне раздраженно отлепила волосы от губ и торопливо проверила сохранность макияжа, выудив из кармана маленькое зеркальце. — Вы меня спрашиваете об одном и том же уже третий раз. Если вам не жалко своего времени, пожалейте мое — мне скоро на площадку выходить. Я вам уже все рассказала: мы с Ангелом вместе три года. Познакомились в гостях. Вместе не жили: он чтил свое личное пространство, а я свое. К тому же у нас карьера. Но я часто бывала у него. Да и потом, Ангел последнее время почти не появлялся дома. Он и ночевать иногда оставался в студии звукозаписи. Но мы очень тепло и нежно относились друг к другу, — монотонно произнесла она и раздраженно посмотрела на свой маникюр.
— Вы сопровождали месье Бертолини на вечеринку в клубе «Ватикан» в ночь убийства? — терпеливо произнёс Франсуа.
— Нет, — не отрываясь от созерцания алых ногтей, ответила Сандрин. И быстро добавила: — Я была В Милане. Хотя обычно я сопровождаю Ангела на все официальные мероприятия.
«Она, наверное, хорошо получается на снимках в журналах светской хроники. То, что надо, чтобы дополнить белокурого Ангела. Словно их подбирали друг к другу», — подумал Морель устало, и вслух спросил:
— Вы не замечали в поведении месье Бертолини ничего странного в последнее время?
— Нет, — не задумываясь ответила модель. — Он был обычным веселым парнем. Очень легким в общении.
— А в каких отношениях он был с Седу? — не сдавался Франсуа.
— В нормальных, — односложно ответила мадемуазель Бонне. Теперь она смотрела на площадку, где уже не было худосочной девицы, а фотограф просматривал на дисплее только что сделанные снимки. По виду модели было понятно, что ей не терпится закончить беседу. Словно услышав ее, бородач, не прерывая своего занятия, недовольно кинул через плечо:
— Сандрин, дорогуша, ты следующая…
Та, теряя остатки терпения, выразительно посмотрела на Франсуа и сложила руки на груди.
— У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?
— Только один: вы умеете делать инъекции? — спросил Морель наугад, повинуясь лишь зову своей интуиции.
— Чего? — изумленно вытращила на него глаза уже приготовившаяся уходить Сандрин.
— Укол сможете поставить при необходимости? — гнул свое Франсуа.
— Нет, — растерянно произнесла обескураженная девушка. Она выглядела действительно растерянной. — Я боюсь всей этой фигни с уколами и иглами… А что?
— Нет, ничего. — Морель покачал головой. И не утруждаясь словами прощания, Сандрин Бонне уверенно зацокала к ярко освещённой площадке.
Детективы вышли на свежий воздух. Вся беседа не заняла и получаса.
— Ну? — посмотрел на Баселя Франсуа.
— Даже не спросила, как он и когда можно его навестить, — хмыкнул Ромм. — Она к своему ненаглядному фотографу раз в сто больше чувств испытывает, чем к официальному парню.
— Но зачем? — Морель достал из кармана брелок с ключами от машины и оглянулся, вспоминая, где он припарковался. — Ведь Ангел сказал то же самое. Они словно повторяют хорошо заученный текст.
Басель пожал плечами: 
— Значит, есть, что скрывать.
Франсуа согласно кивнул и застыл на мгновение, задумавшись.
— Не нравится мне все это, — проворчал он и, найдя глазами свой белый ситроен, направился в сторону машины. — Вот что — пробей-ка ты ее.
Ромм взялся за ручку дверцы с другой стороны и, прежде чем сложить свое большое тело и втиснуться в салон, спросил:
— Что конкретно мы ищем?
— Если бы я знал, — честно ответил Морель, усаживаясь на водительское сиденье и вставляя в гнездо ключ зажигания. — Посмотри для начала, на что она живет, — он завел машину и вздохнул. — Чем больше я лезу в это расследование, тем меньше понимаю.
Ромм кивнул и поинтересовался:
— Что теперь?
— Пора опрашивать членов группы «Панацея». Поехали поговорим с Оливье Робером для начала.

***
Стоя рядом с Оливье Робером, детектив Франсуа Морель чувствовал, что ему многого не хватает. В частности роста, мышечной массы, уверенности в себе. Голосу Франсуа не хватает глубины, а всему детективу в целом шарма и представительности. Он понятия не имел, как чувствует себя Ромм, но он — Франсуа — внезапно ощутил себя жалкой коротконогой таксой.
Они находились в безликом коридоре звукозаписывающей студии, куда Оливье предложил выйти поговорить. Сам артист стоял, прислонившись спиной к стене с таким видом, что даже выпрыгнувшая из-за угла с криком «Ага!» толпа журналистов желтой прессы не смогла бы сделать ни одного снимка, где у месье Робера был бы нелепый или неподготовленный вид. Его образ был хорошо продуман и воплощен. Волосы, несмотря на кажущийся беспорядок, лежали именно так, как надо. Джинсы подчеркивали стройные ноги, а джемпер обтягивал идеально проработанные бицепсы. С ним даже говорить не хотелось. Его следовало бы посадить под стекло с табличкой «Идеальный мужчина». Франсуа стало тошно. Он с тоской вспомнил про пылящийся где-то дома абонемент в фитнес-зал, подаренный ему заботливой Тамарой на годовщину свадьбы, и на всякий случай втянул живот.
— Трагедия! — хорошо поставленным голосом воскликнул музыкант. — Такая трагедия! До сих пор в голове не укладывается. Вот только я не представляю, чем могу быть вам полезен. — Почему-то именно эту фразу Морель слышал чаще всего от людей, с которыми приходилось беседовать по поводу убийства.
— Мы опрашиваем всё ближайшее окружение Ксавье Седу. Вы работали с ним несколько лет. Кроме того, вы работали и с Анжело Бертолини, — объяснил он спокойно.
— Бедный Ангел! — тут же переключился Оливье Робер. — Такая трагедия! Я надеюсь, вы разберётесь, что к чему, и отпустите его, наконец!
 — То есть вы уверены, что Бертолини не мог убить Седу? — спросил Франсуа.
— Абсолютно исключено, — безапелляционно заявил Оливье, — Анжело почитал Ксавье как родного отца. Он шагу не мог ступить без его одобрения. Я даже мысли не могу допустить, чтобы Ангел поднял на Седу руку. Такого добряка, как Ангел, еще поискать.
— А у нас есть информация, что во время концертов Бертолини мог впасть в состояние почти буйного помешательства, — вставил свою реплику Басель. Гитарист царственно повернулся к алжирцу и картинным жестом сложил руки на груди.
— Все мы — творческие люди, — начал он веско, под творческими людьми, видимо, имея в виду себя, Ангела, ну и, может быть, еще Джона Леннона, — подчас ведем себя таким образом, что это сложно понять обывателю, — тут уже он наверняка имел в виду стоящих перед ним детективов. — Анжело действительно вел себя на выступлениях совсем по-другому. Сцена была для него способом самовыражения. Если в жизни он весёлый и приветливый человек, то перед беснующейся публикой его иногда прорывало на агрессию. Но в этом-то всё и дело. Выплеснувший весь свой негатив во время концерта, Анжело выходил оттуда совершенно опустошенным. В жизни его просто не хватало на отрицательные эмоции. Да вы кого угодно спросите, — объяснил Робер.
— То есть вы хотите сказать, что поведение Ангела не казалось вам странным? — уточнил Франсуа.
— То есть я хочу сказать, — медленно и раздельно произнёс музыкант, — что Ангел гениальный творец и его поведение не вписывается в рамки общественных норм. Но вне сцены я не замечал за ним никакой неоправданной агрессии.
— Это правда, что Седу хотел заменить Анжело? — резко поменял тему разговора детектив, надеясь сбить Робера с толку и заставить выдать необдуманный, но правдивый ответ.
— Что за бред? — красиво нахмурил брови Оливье. — Как можно заменить Ангела? Он же гений! Да и кем? — артист щедро расставлял в своей речи восклицательные знаки. Франсуа уже начинало потряхивать от такой экспрессивной манеры изъясняться.
— Нино Тьери, например, — пояснил он. — Ну, или вами?
Оливье некоторое время раздумывал. Видно было, что такая идея не приходила ему в голову. И все же через несколько минут он вздохнул и покачал головой.
— Нет, боюсь, это нереально. Ангела невозможно было заменить. Без него группа была бы уже не та. Да и зачем Ксавье было убирать из группы такого артиста, как Анжело? Если только он хотел сделать с Бертолини сольный проект? В этом всё дело? — осенила его догадка, и Морель понял — Робер действительно ничего не знает о тёмной закулисной возне продюсера. Он слегка расслабился и снова поменял тактику.
— У Ангела были проблемы со здоровьем? Вы не замечали, не принимал ли он какие-нибудь лекарственные препараты? — задал он провокационный вопрос. На сей раз Оливье задумался чуть дольше обычного.
— Нет, — наконец ответил он, — насчет проблем со здоровьем и лекарств, пожалуй, ничего не скажу. Но мы все были порядком вымотаны в последнее время, а усталость иногда приводит к очень негативным последствиям. Нервы-то на пределе.
— Что вы имеете в виду? — подтолкнул Морель артиста. — В коллективе были конфликты?
— Нет, — тут же помотал головой Робер, — конфликтов как таковых не было. Так, небольшие разногласия. Но это же коллектив. Нам приходится много времени проводить вместе. К тому же мы все люди творческие… — очевидно было, что ему не хочется развивать эту тему и он уже пожалел о неосторожно сорвавшемся слове.
— Поконкретней, пожалуйста, — пришлось нажать Франсуа.
— Ну, хорошо, — вздохнул Оливье, наконец, — вы всё равно об этом узнаете, потому что это было известно многим. Ангел был человеком доброжелательным и искренним. Да к тому же невероятно талантливым. В нашей группе он был безусловным лидером, но у него напрочь отсутствовали такие черты характера, как тщеславие, например. Было такое ощущение порой, что он абсолютно не замечает ажиотажа, который творился вокруг него все эти годы. Самое главное для него было, чтобы ему дали возможность писать и исполнять свою музыку. В это трудно поверить, но тем не менее это так. Но при этом был в коллективе человек, который Ангелу слегка… завидовал.
— Вы сейчас о Нино Тьери? — уточнил детектив, хмурясь и закусывая губу. Оливье тяжело вздохнул.
— Нино не верил в искренность Ангела. Он считал его поведение частью хорошо спланированного образа. Его можно понять, Анжело подчас вытворял на сцене весьма эксцентричные вещи и всегда без предупреждения. Нино часто доставалось из-за таких импровизаций, — Франсуа вспомнил видео с лондонского концерта, сцену с микрофонной стойкой и разбитую гитару Тьери, — понятно, почему парень психовал. Но на открытый конфликт никогда не шёл — скорее всего, опасался Ксавье. Так, мог дверью в сердцах хлопнуть — и всё.
— Как Ангел реагировал на эту ситуацию? — подал голос Басель.
— А никак, — пожал плечами гитарист, — он, кажется, даже не замечал ничего. Как всегда, был погружен в музыку и больше его ничего не интересовало.
 — Вы сказали, что в последнее время все были сильно вымотаны. Были причины? Седу не давал вам отдыхать? — продолжал задавать вопросы Морель.
— Должен сказать, у нас был очень плотный график последние несколько месяцев. После выпуска второго альбома мы отработали грандиозный концертный тур, сначала по Европе, а затем и в Южной Корее. Успех был просто невероятный, и по возвращении Ксавье сразу принялся за работу над третьим альбомом. В итоге у нас даже не было возможности отдохнуть. Мы все были порядком измотаны, особенно это касалась Ангела. Ведь именно он был автором практически всей музыки, которую исполняла группа. Было всего несколько песен, написанных в соавторстве с другими композиторами. Основной материал выдавал Анжело. Он мог часами не выходить из студии, иногда даже ночевал там. Результаты были ошеломляющие. Вы, вероятно, знаете, что наш третий альбом быстро заслужил статус платинового. Честно говоря, и мы все надеялись немного отдохнуть, но тут Ксавье заявил, что он уже договорился о гастролях по Японии.
— Но зачем такая спешка? — спросил Франсуа.
— Сразу видно, вы далеки от мира шоу-бизнеса, — горько усмехнулся Оливье, — в этой сфере ты не можешь позволить себе расслабиться. Публика неблагодарна. Она забывает тебя так же быстро, как ветреная красотка. Здесь нельзя останавливаться. Мы были на гребне успеха. И Ксавье закусил удила. Ходили слухи, что одними гастролями в Японии тур не ограничится. Седу вроде как хотел дать концерты в Гонконге и Китае. Видите ли, группа невероятно нравилась азиатам. А Ангел особенно. Он же вылитый персонаж аниме. С этим его макияжем и всякими странностями.
Внезапно к Роберу метнулась раскрасневшаяся девушка, что-то возбужденно лопоча, и умоляюще протянула ему постер с изображением группы и маркер. Музыкант устало улыбнулся и привычно поставил росчерк на плакате. Девушка чуть не плакала от избытка эмоций, и Франсуа подумал, что в сущности она ещё совсем ребенок. Оливье снисходительно позволил девушке расцеловать себя в обе щеки и ненадолго заключил её в объятия. Он возвёл взгляд к потолку, словно показывая Франсуа с Баселем, что он ничего не может с этим поделать. Но Морель тем не менее видел, какое удовольствие получает мужчина от выражения этой чистой незамутненной любви. Детектив помолчал, пережидая эту сцену и собираясь с мыслями. По коридору, где они стояли, то и дело проходили какие-то люди. Они заинтересованно поглядывали на троих мужчин, и Франсуа ощущал себя достаточно неуютно. Оливье же, напротив, чувствовал себя в центре внимания, как рыба в воде. Наконец, он отцепил от себя поклонницу, давая ей понять, что аудиенция окончена, и девушка пошла к выходу, постоянно оглядываясь и махая руками. Робер послал ей вслед воздушный поцелуй и вновь повернулся к полицейским.
— Извините, — приложил он руку к груди. Франсуа улыбнулся про себя и прочистил горло.
— За время существования группы случались конфликты или какие-нибудь другие ситуации, о которых нам следовало бы знать? Кто-нибудь угрожал Седу или Бертолини? — закинул он удочку наугад.
— Да полно! — легко отозвался Оливье. — Вокруг группы с самого начала творилась форменная истерия. Особенно вокруг Ангела. Он действовал на публику как наркотик и сам невероятно кайфовал на сцене. Он так заводился во время концертов! Я у него натурально стояк несколько раз наблюдал. Публика в первых рядах просто-напросто в обморок падала от такого зрелища. Во время гастролей поклонники ему прохода не давали. Некоторых с водосточных труб снимали в гостинице, а одной поклоннице удалось прорваться к Ангелу в номер, но все обошлось.
— Ну, хорошо, — вздохнул Морель, — а среди всей этой, как вы выразились, «истерии», было что-то конкретное, что могло напугать Седу или Бертолини?
— Было, — кивнул Оливье, — одна мадмуазель особенно отличилась. Ангел тогда не пострадал, а вот Ксавье пришлось попотеть, чтобы разрулить всю эту историю. Нам всем тогда стало слегка не по себе.
— Поподробней, пожалуйста, — внутренне собрался детектив и приготовился записывать.
— Пожалуйста, — вздохнул гитарист и принялся рассказывать...

Глава 13
С самого начала своего существования группа «Панацея» была обречена на успех. Музыка, которую создавал никому доселе не известный итальянец с тёмным прошлым, не была похожа на то, что исполняли на тот момент во Франции. А Ксавье Седу, будучи талантливым продюсером, создал группе интересный и незатасканный имидж. Уже первый альбом «Панацеи» получил невероятную популярность. А несколько клипов, снятых на заглавные песни альбома, прочно поселились на экранах телевизоров. Ангел, будучи в жизни человеком скромным и доброжелательным, перед камерами превращался в дикого сексуального зверя. Секрет этой магии был загадкой для всех, но как только загорались софиты, не сказать чтобы особо привлекательный внешне итальянец преображался. Он призывно облизывал губы, плавно двигал бёдрами и его глаза манили словно темный омут, не сулящий ничего, кроме наслаждения. Популярность обрушились на музыкантов, как снежная лавина. С тех пор они постоянно были на виду, и где бы не появились, их окружали многочисленные поклонники, мечтая взять автографы, пытались сфотографировать, тайком совали в карманы бумажки с номерами телефонов. Это было приятно. Но как и любая слава, она имеет досадную изнанку. В желании прикоснуться хоть на миг к недосягаемой жизни кумиров, фанатичные поклонники зачастую превращают существование известных людей в пекло. Когда их стали подкарауливать на улице, разрывать личные вещи на сувениры и забираться к ним в гостиничные номера, стало не до шуток. На концертах творилось настоящее светопреставление. Обязательным условием было наличие дежурной машины неотложной медицинской помощи, потому что каждый раз кто-то из публики на выступлении падал в обморок, а кого-то могли и затоптать в порыве общего безумия. И больше всего доставалось, безусловно, Ангелу. Человеку, который меньше всего из них четверых к этому стремился. Казалось, он не замечает того, что творилось вокруг. Седу сделал все, чтобы оградить своего главного солиста от проблем с публикой. У них, естественно, был свой официальный фан-клуб с абсолютно вменяемыми поклонниками их творчества, которые общались вежливо и умели держать дистанцию, уважая личное пространство артистов. Но в то же время находились и те, на кого творчество группы влияло не самым лучшим образом.
Один случай особенно запомнился. Спокойная тихая девушка из хорошей интеллигентной семьи поначалу не выделялась из общей массы. Она слушала песни Бертолини в наушниках, рисовала его портреты цветными карандашами и назвала своего кота Ангел. Она практически каждый день писала кумиру длинные письма о любви, ни одно из которых, конечно же, не попало в руки Анжело. Вся корреспонденция оседала в продюсерском центре Седу, ибо у самих музыкантов не было ни сил, ни времени отвечать поклонникам лично. Порой каждый из музыкантов отвечал на послание-другое, чтобы поддержать миф о том, что они открыты для общения с любым из поклонников, но это были разовые акции. Никто теперь не знает, в какой момент все пошло наперекосяк и когда именно поклонница решила, что Ангел — предназначенный ей судьбой жених, но девушке напрочь снесло крышу. Она самолично лишила себя невинности толстенной восковой свечой под одну из самых эротичных песен Бертолини. Одной из тех самых свечей, что были выпущены в качестве сувенирной продукции в рамках рекламной кампании по раскрутке первого альбома «Панацеи» и на которой были отпечатаны изображения артистов. И вот, написав письмо кровью о том, что теперь они с ним повенчаны, девушка выслала ту самую пресловутую свечу на адрес обожаемого кумира. В руки чувствительного Анжело посылка, слава Богу, не попала, а перепугавшийся не на шутку от такого подарка Седу подал заявление о наложении запрета на приближение энергичной мадемуазель к своему подопечному. В суде рок-звезда Анжело Бертолини не присутствовал. Его представляли продюсер Ксавье Седу и один из самых успешных и, само собой разумеется, дорогостоящих адвокатов Парижа. Несостоявшаяся невеста сделала соответствующие выводы, решив, что любимого к ней не пускает злобный продюсер, объявила виновником своего несбывшегося счастья Седу и тут же в разгар судебного заседания прилюдно поклялась его убить. Суд наложил запрет на приближение поклонницы к своему предмету обожания.
Скандал разразился огромный ибо фанатка в довершение всего прочего оказалась несовершеннолетней. Пресса устроила разбор творчества группы на предмет развращения молодежи и нашла много чего недозволительного в текстах песен и в поведении самого Анжело на сцене, но шумиха постепенно улеглась, не принеся группе ничего, кроме повышенного внимания, чему Седу был несказанно рад. Что касается дальнейшей судьбы несчастной девушки-поклонницы, то далее ситуация развивалась более чем печально. Родители, прознав про невинное увлечение единственной обожаемой дочери, устроили той форменный террор и, не выдержав давления, она однажды вечером наглоталась таблеток из маминой аптечки. Что и как пить, она, благодарение Всевышнему, ещё не соображала, так что отделалась промыванием желудка и несколькими консультациями психотерапевта. Историю ещё некоторое время муссировали в прессе, а потом всё затихло.

***
Информация заливала мозг Франсуа, как жирный холодный мазут. Он переглянулся с Баселем, которому не нужно было ничего объяснять. И так всё было понятно: придется проверять еще одну версию. Учитывая состоявшееся убийство человека, любая угроза, прозвучавшая в его адрес, пусть и несколько лет назад, приобретает совсем другой оттенок.
— Вы помните имя этой девушки? — вздохнул он и приготовился записывать.
— Имени ее я не помню. Мы все называли ее смешным прозвищем Зизи. Но дело было громкое — вам не составит труда найти эту информацию. Вы же полицейские, в конце концов, — пожал плечами Робер.
— Когда это произошло? — пропустил колкость мимо ушей Морель.
— В самом начале существования группы. Мы тогда записали первый альбом. Это получается лет шесть назад, — прикинул в уме Оливье и, видимо, решил, что с него хватит. — Если позволите, мне пора работать. Меня в студии ждут люди. Мы записываем новую песню, — объяснил он веско.
— Сольную? — уточнил Франсуа, и месье Робер густо покраснел. — Разве контракт разрешает вам записывать и выпускать сольные песни?
Музыкант был в явном замешательстве. А потом махнул рукой:
— Ксавье уже не вернешь. Я не мог упустить такую возможность. Кто знает, что будет теперь с группой…
— Седу убили чуть больше суток назад, — уставился на него Басель не мигая, — когда вы начали записывать сольный сингл?
Оливье Робер беспомощно заморгал. Его надменность и уверенность в себе как рукой сняло. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но в этот момент у лейтенанта зазвонил телефон. Ромм остановил артиста движением руки и выслушал собеседника на том конце провода. Нажав на отбой, он повернулся к гитаристу и сказал:
— Месье Робер, где вы были в ночь убийства? — Басель произносил слова ровным тоном, без тени улыбки и сочувствия.
Румянец с лица Оливье схлынул так же быстро, как и появился. У него глазах мелькнул первобытный ужас, но через мгновение он явно испытал облегчение. Плечи его расслабленно опустились вниз.
— Я был в клубе «Ватикан» на вечеринке, которую устроил Седу, — ответил он, вытирая испарину со лба.
— До которого часа вы там оставались? — уточнил алжирец.
— Не скажу точно, но ушли мы под утро. Уже светало. Честно говоря, я перебрал немного в тот вечер, — обстоятельно объяснил гитарист.
— Это кто-то может подтвердить? — снова встрял Франсуа.
— Да, конечно, — поспешно кивнул Оливье, — мы уходили вместе с Нино.
— Мы с вами еще свяжемся, месье Робер, — и, не прощаясь, Басель развернулся на каблуках к выходу. Франсуа улыбнулся про себя и последовал за ним. Выйдя на свежий воздух, он с удовольствием втянул в себя кислород. Где-то на задворках его сознания всплыла мысль о сигаретах. Но курить Морель бросил давно — еще до рождения Вадима. Тамара терпеть не могла запаха сигаретного дыма, который намертво впитывался в одежду. Теперь вдруг ему нестерпимо захотелось сделать затяжку никотина. Он поспешно отогнал мысль о сигаретах прочь и повернулся к Ромму.
— Ты правда думаешь, его можно в чём-то подозревать? — спросил напарника Франсуа.
— Оливье Робера? Думаю, нет — кишка тонка, — хмыкнул Басель, — просто выбесил. Нельзя же быть таким идеальным. Простые люди, вроде меня, комплексуют. Так что я не удержался, — захохотал он. — Кстати, когда ты спросил его про лекарства, он занервничал и достаточно ловко перевёл разговор в другое русло.
Детектив согласно кивнул. Нереально было представить, что находясь столько лет в непосредственной близости друг от друга, мотаясь вместе по гастролям и проводя часы в студиях звукозаписи и на репетициях, коллеги Ангела были не в курсе, что фронтмен постоянно глотает какие-то таблетки. Очевидно, Оливье и сам баловался стимуляторами, что было не редкостью в мире шоу-бизнеса. Внезапно Морель вспомнил о звонке, который так некстати прервал разговор Баселя с Оливье.
— Кто звонил? — кивнул Франсуа на мобильный в руке у Ромма.
— Готова дактилоскопическая экспертиза, — мигом посерьёзнел Басель и задумчиво посмотрел на напарника, — на орудии убийства нет отпечатков пальцев Анжело Бертолини.
Франсуа почувствовал головокружение.
— Он мог их стереть, — ответил он охрипшим голосом.
— Плохо вписывает в версию с состоянием аффекта, — покачал головой Басель, — зарубил в порыве ярости, ничего не помнил, но стер отпечатки. И потом ты не понял — там полно следов. Эксперты обнаружили отпечатки самого Ксавье Седу и еще кучу всяких других — и смазанных, и достаточно чётких. Их сейчас проверяют по нашим базам данных на предмет совпадений. Но отпечатков самого Ангела там нет.

***
— Мне нужно больше времени, — Морель старался говорить спокойно, хотя его и бил адреналин, — версий, которые необходимо отработать, становится всё больше.
— И какие у тебя версии на данный момент? — откинулся Солюс на спинку своего роскошного кожаного кресла, выражая готовность внимательно слушать.
— Во-первых, у нас есть запись с камер наружного наблюдения, свидетельствующая, что через пять минут после того, как Седу и Бертолини зашли в подъезд, туда же следом проник неизвестный. Мужчина, невысокого роста и, скорее всего, молодой. Явно старался спрятать лицо. Предположительно, его впустил кто-то из жильцов. Самое странное во всей этой истории то, что обратно он не выходил. По фото его опознать невозможно. Но у Баселя есть основание предполагать, что соседка по лестничной клетке Седу — Ирэн Дассини, скрывает какую-то информацию. Она нервно вела себя на поквартирном опросе. Возможно, она опасается реакции своего супруга — он у нее агрессивно настроенный боксер с обвинением в нанесении особо тяжких телесных повреждений и изнасиловании в анамнезе, — шеф кивнул, и Франсуа продолжил: — Во-вторых, мне нужно найти и допросить сына Ксавье Седу. Он неоднократно обращался к отцу с просьбами о помощи и всегда получал отказ. Был инициатором нескольких конфликтных ситуаций и прилюдно угрожал убить отца. Кроме того, по всей видимости, является единственным наследником. По крайней мере, о наличии у Седу других детей ничего не известно. Парень же нуждался в деньгах — есть свидетельство очевидца, что несколько недель назад он обратился к отцу с просьбой помочь материально. Учитывая этот факт — налицо явный мотив убийства, — Морель вздохнул и продолжил: — В-третьих, после разговора с Оливье Робером появилась информация об агрессивно настроенной фанатке, которая была уверена, что именно Седу встал между ней и ее кумиром Ангелом и лишил не только надежды выйти за Бертолини замуж, но и возможности приближаться к нему больше чем на сто метров. Звучит маловероятно, но отработать эту версию всё равно нужно, — комиссар кивнул и Франсуа добавил: — Мы только начали опрашивать окружение Седу и Бертолини. Что-то мне подсказывает, что после разговора с Нино Тьери, Жераром Моро и другими, версий станет гораздо больше и все их волей-неволей придется отрабатывать. 
Пас­каль Пе­ти задумчиво потарабанил пальцами по столешнице и спросил: — Это все?
Детектив помолчал и нехотя продолжил: — Нет. Последняя и основная версия на данный момент, это всё же версия о том, что Седу убил Ангел. Есть доказательства того, что во-первых, у Анжело были предпосылки психического заболевания, которое могло развиться на фоне бесконтрольного злоупотребления сильнодействующих препаратов и хронического переутомления, — Франсуа внутренне сжался, очень надеясь, что комиссар не спросит, откуда у него появилась такого рода информация, — ну, а во-вторых, есть свидетельства того, что покойный все доходы от деятельности Ангела забирал в свой карман. Это тоже могло стать причиной конфликта. Но версия, что убийца Бертолини, вызывает у меня сильные сомнения, — вздохнул Морель.
— Почему? — поднял брови Солюс.
— Во-первых, — снова начал отсчитывать Морель, — само орудие убийства. Мы имеем дело со средневековым коллекционным оружием, которое весит больше пятнадцати килограммов. Физические данные подозреваемого позволяют усомниться в том, что он мог нанести жертве такого рода увечья. Даже если предположить, что певец был в состоянии аффекта, что тоже не исключено. Агрессивным как раз подозреваемый быть мог, если судить по записям с концертов. Во-вторых, отсутствие на орудии убийства отпечатков подозреваемого, при наличии множества других следов. В-третьих, приоткрытое окно в кабинете Седу, в котором и произошло убийство.
Солюс сцепил руки в замок и погрузился в раздумье. Франсуа ждал, от нечего делать оглядывая кабинет комиссара. В отличие от его собственного рабочего пространства, кабинет комиссара представлял собой воплощение респектабельности и спокойного достоинства. Целых три огромных окна выходили на набережную реки Сена, обеспечивая комнату мягким естественным освещением. Бархатные портьеры, солидная мебель красного дерева и огромные напольные часы в углу, отсчитывающие минуты от так мало отведенного Морелю срока, довершали общую картину. На столе комиссара в серебряных рамках стояли фотографии его супруги Карен и их троих детей. Снимок в солидном обрамлении на стене прямо за спиной Солюса запечатлел момент обмена рукопожатиями комиссара и Президента Франции. Фото было сделано на церемонии вручения Пе­ти ордена Почётного легиона и Паскаль на снимке вышел определенно лучше главы государства. Сам же представитель сообщества элиты живых (примечание автора - по утверждению генерала де Голля "Почётный легион - это сообщество элиты живых", потому что за некоторыми исключениями, в орден не принимают посмертно.) потёр лицо ладоням и наконец прервал молчание.
— Значит, так, — сказал он и хлопнул ладонью по массивной столешнице, — всё это очень интересно, но требует тщательной проверки. Завтра истекают третьи сутки задержания Бертолини под стражей и мы должны либо предъявить ему обвинение, либо отпустить. Кроме того, завтра вечером в шесть часов ровно начнется пресс-конференция, на который мы обязаны обозначить нашу позицию. Из того, что ты мне только что доложил, за основную версию можно принять только версию с Ангелом, уж извини. Всё остальное пока только догадки. Но ты прав в том, что все обозначенные версии нужно отработать. Поэтому, — Франсуа напрягся всем корпусом, — я ставлю вас с Баселем во главе следственной бригады. Сбор информации и отработку второстепенных версий перепоручи другим следователям — это на твое усмотрение, но опросы свидетелей и близкого круга покойного и подозреваемого проводи сам и непременно в паре с Роммом — тут он незаменим, — Морель согласно кивнул. — У тебя есть ещё больше суток на отработку текущих версий и больше времени я тебе дать не могу. На меня давят из Министерства внутренних дел, — комиссар устало потёр шею, словно физически ощущал груз давления сверху, — сосредоточься на версии с незнакомцем, проникнувшем в подъезд следом за убитым и подозреваемым. Допроси вторично Ирэн Дассини — это единственный шанс получить внятную информацию, который я вижу на данный момент.
— Мадам Дассини уже вызвали повесткой, — кивнул Франсуа.
— Дальше, — продолжил Солюс, — найди и допроси сына Седу и эту сумасшедшую поклонницу и выясни, есть ли у них алиби на ночь убийства. Продолжайте допрос ближайшего окружения покойного. Хотя, — махнул он рукой, — учитывая его профессию, этот круг может оказаться радиусом в весь Париж, и у каждого наверняка припасены свои соображения насчет того, кто мог убить, но все же… никогда не знаешь, когда удастся нащупать что-то важное, — комиссар откинулся обратно на спинку кресла, показывая своим видом, что разговор окончен, но Морель не торопился уходить.
— У тебя что-то ещё? — удивленно спросил Солюс.
Франсуа медлил, раздумывая, есть ли смысл обсуждать с комиссаром свои невнятные догадки по поводу прошлого Ангела. Он был в сложной ситуации. Информация, добытая им в квартире Бертолини прошлой ночью, была изъята незаконным путем. Он мог запросить официальный ордер на обыск, но на это ушло бы время. А теперь получалось, что он просто не мог воспользоваться сложенным вчетверо рисунком, лежащим в его кармане. Кроме того, он понимал, что его смутные ощущения и сомнительные догадки к делу не пришьешь. Морель вспомнил предостережение Ромма и вздохнул, принимая решение.
— Нет, — поднялся он на ноги, — у меня всё.
Солюс покачал головой, провожая его взглядом.

***
Единственное окно в камере практически не давало света, да это было и не нужно. Глаза болели, и чтобы приглушить эту тупую раздражающую боль, он прикрыл веки. Он хотел спать. Точнее, хотел заснуть. Но сон был недосягаем. Сон был роскошью, которую нужно было заслужить. Он подтянул согнутые в коленях ноги к груди и постарался успокоиться. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Приказал себе расслабить мышцы. Но паника уже подкатывала знакомой тошнотворной волной. Его руки судорожно взметнулись к шее, спеша потрогать, ощупать металлический ключ. Столько лет он привычно держал его в руке, успокаиваясь от его тёплой тяжести. Столько лет он хватался за него, когда становилось совсем уж нестерпимо. Когда-то прочный чёрный кожаный шнурок, на котором висел его оберег, почти стёрся, стал тонким и белёсым. Но ключа теперь не было. Ключ унёс тот молодой темноволосый следователь с глазами столетнего старика. Он обхватил голову руками и сжался в комок. Теперь он один на один со своими страхами. Как когда-то много лет назад, когда он лежал в темноте, укрывшись с головой одеялом и сжимал в руке ключ, зная, что рано или поздно услышит шаги и тёплая ладонь ляжет на его плечо. Рука, дающая защиту. Но он знал, его защита и есть его самый страшный кошмар. Он зажмурил веки так сильно, что перед глазами поплыли зелёные круги. Пальцы привычно сделали несколько движений, но они перебирали холодную пустоту. Ему хотелось погладить струны гитары, сжать гриф. Он опустил руки и зажал их между коленями. Много лет назад, когда он пытался рассказать людям о своем горе, ему никто не поверил. Людям не хочется верить в плохое. Людям удобнее обманывать себя и делать вид, что все хорошо. Он сделал выводы. Он усвоил урок. Он перестал жаловаться. Тогда спасла музыка. Музыка могла рассказать многое. Музыка навсегда стала лекарством. Но теперь и гитары с ним не было. Не было ничего. Только он, лицом к лицу со своими привычными кошмарами. Кто сказал, что боль со временем проходит? Боль только притупляется. К ней привыкаешь. С ней можно научиться жить. Но жить, как прежде, ты уже не будешь. Потому что ничего уже не будет как прежде. И нет никого, кто может облегчить эту ношу. Ты будешь всю жизнь тащить свою боль на себе, как маленькая жалкая улитка свой домик. Будешь бежать к людям, распахивать им свои объятия, петь им свои песни, смеяться с ними и делать вид, что ты такой же, как все. Что с тобой все хорошо и нет за плечами огромной черной массы невыплаканных бед. Но наступит день, такой же, как всегда, такой же, как сегодня, и ты снова погрузишься в темноту. И тогда придёт твой защитник. Тот, кто должен заботиться о тебе. Положит горячую ладонь тебе на плечо и заберёт твою душу.

Глава 14
Ирэн Дассини нервничала. Это было видно невооруженным взглядом. В нахождении в комнате для допросов не было ничего приятного. Строго говоря, и необходимости допрашивать её в такой малопривлекательной обстановке не было. Но Франсуа умышленно привёл Ирэн для разговора именно сюда. Теперь она сидела напротив него и Баселя. Как раз на том самом стуле, который вчера занимал Ангел.
— Добрый день, мадам Дассини, — начал Ромм, — меня вы уже знаете, а это, — он указал на Франсуа, — мой напарник — детектив полиции Франсуа Морель, — тот вежливо склонил голову, Ирэн же ничего не сказала, только посмотрела затравлено на детективов. Её пальцы подрагивали и, заметив внимательный взгляд Мореля, она сцепила руки в замок и спрятала их под столом.
— Мадам Дассини, мы позвали вас сюда для того, чтобы задать несколько вопросов касательно ночи убийства вашего соседа Ксавье Седу, — начал Франсуа официальным тоном, раскрывая перед собой объемную папку.
— Я уже всё рассказала, — торопливо произнесла Ирэн, — и абсолютно не представляю, чем ещё могу вам помочь.
Морель выдержал паузу, делая вид, что погружен в чтение материалов дела. То, что они с Баселем собирались проделать с этой молодой и красивой женщиной, было, несомненно, жестоко. Прессовать ни в чём не повинную свидетельницу не доставляло ему удовольствия. Но у них не было выхода. Сутки, оставшиеся до предъявления обвинения, вот-вот начнут неумолимо таять, и это заставляло их наращивать темп. Информацию требовалось собрать быстро, поэтому действовать нужно было жёстко.
— Ранее проведенный опрос в неформальной обстановке освобождал вас от ответственности, теперь же я предупреждаю, — прервал он наконец молчание, — что дача ложных показаний карается по всей строгости закона. Помните об этом, прежде чем давать ответы на поставленные вопросы.
Ирэн побледнела. Франсуа внутренне поморщился и повысил голос на полтона.
— Я спрошу вас ещё раз, мадам Дассини. Вам есть что сказать нам об обстоятельствах ночи, в которую произошло убийство Ксавье Седу?
Ирэн побледнела ещё больше и покачала головой.
— Могу повторить вам только то, что уже говорила вашему напарнику, — кивнула она на Баселя, — в ночь убийства я выпила снотворное, заткнула уши берушами и легла спать. Я проснулась утром, когда мой муж Дидье приехал из аэропорта.
— В котором часу вы легли спать? — слегка ослабил хватку детектив. Ирэн пожала плечами:
— Около десяти вечера, полагаю.
— Ну, хорошо, — продолжил Морель, — положим, вы не слышали, как кричал Седу, когда его убивали, — на этом месте женщина вздрогнула, — но вы хотите сказать, что не слышали ни как полиция выламывала соседскую дверь, ни как подъехала карета скорой помощи?
— Нет, — твердо стояла на своём Ирэн после минутного раздумья, — ничего из этого я не слышала.
Басель сидел молча, раскачиваясь на стуле. Его время говорить ещё не пришло. Роли в этой пьесе были распределены давно, и каждый из полицейских четко следовал своей линии. Франсуа откинулся на спинку своего стула и тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как сильно он устал от всего происходящего. Он сложил руки на груди и сменил тон. Теперь его голос звучал чуть мягче:
— Мадам Дассини, — проговорил он доверительно, — вы понимаете, что от ваших слов зависит судьба человека, который находится сейчас в камере и, возможно, будет осужден за убийство, которого он не совершал? Скажите, неужели вы не хотите ему помочь?
Ирэн с тоской посмотрела на лейтенанта, который наверняка казался ей более человечным из них двоих, и закусила дрожащую губу. Видно было, что ей во что бы то ни стало хочется, чтобы все происходящее побыстрее закончилось. Она упрямо помотала головой.
— Мне нечего вам сказать, — глухо повторила она, — я ничего не видела и не слышала.
Морель с громким вздохом поднялся с места, со скрипом отталкивая стул от себя, и отошёл в дальний конец комнаты, всем своим видом показывая, как сильно он разочарован поведением мадам Дассини. Пора была вступать Баселю.
— Ирэн, — начал тот вкрадчиво, подаваясь вперед и кладя свои огромные руки на стол ладонями вверх. Этот жест призван был показать, что полицейскому нечего скрывать и он всецело готов помочь бедной женщине преодолеть этот тяжёлый момент в её жизни. — Вы позволите мне вас так называть? — мягко спросил он у насмерть перепуганной свидетельницы, и та кивнула, не найдя в себе силы подать голос. Басель кивнул в ответ. — Ирэн, милая, мы не хотим причинить вам зло. Но нам необходимо — вы понимаете? — необходимо знать правду, — алжирец говорил тихо и вкрадчиво. Женщина смотрела на него умоляюще. В распахнутых глазах дрожали слёзы, её ощутимо потряхивало, но она не произнесла ни слова. Ромм подался вперед ещё больше и взял холодные кисти Ирэн в свои огромные тёплые руки. Он ласково поглаживал её ладони своими большими шершавыми пальцами. Женщина смотрела на него как зачарованная. Какое-то время казалось, она колеблется. Но тщетно. Мадам Дассини только в который раз покачала головой.
— Я ничего не знаю, — повторила она как заведенная, — я ничего не видела.
Басель, продолжая поглаживать её руки, двинулся чуть выше и обнажил запястья расслабившейся и потерявшей контроль женщины. На нежной белой коже красовались тёмные уродливые синяки. Ромм изменился в лице, а Ирэн, проследив за его взглядом, хотела отдернуть руки, но лейтенант не позволил. Он аккуратно погладил уродливые фиолетовые гематомы и поднял на неё глаза.
— Кто это сделал? — в голосе Ромма был холод и металл. Ирэн промолчала.
— Ваш муж, — догадка не требовала подтверждения. Женщина аккуратно освободила свои руки из захвата и пониже натянула рукава.
— Он хороший человек, — сказала она ровным, ничего не выражающим голосом, — просто иногда слишком… импульсивен.
Басель молча разглядывал женщину. Его лицо не выражало ничего хорошего. Алжирец много чего неправильного натворил в своей жизни и его трудно было назвать примерным гражданином, но практически единственный стоп-сигнал, который ярким светом горел в мозгу у Ромма, касался пункта «нельзя бить женщин».
— Вот тварь! — процедил он сквозь зубы, и женщина вздрогнула, но промолчала. Потом потрясла головой, словно отгоняя неприятные воспоминания, и вздохнула:
— Он не всегда таким был. Но у него сейчас трудный период. Он сменил тренера, с которым работал много лет, и в результате проиграл несколько боёв. Скоро всё наладится, — видно было, что именно эти самые слова она повторяет себе сама, как мантру, каждый день.
Басель вздохнул и закрыл рот ладонью, чтобы не высказаться ещё более нелестно по поводу супруга мадам Дассини. Помолчав несколько минут и собравшись с мыслями, он начал, не торопясь и тщательно подбирая слова:
— Ирэн, я в силу своей профессии много чего видел в этой жизни. Позвольте мне поделиться с вами некоторыми наблюдениями. Человек, который сделал это с вами, — он кивнул на руки женщины, — непременно сделает подобное снова. И дело не в том, что у него сейчас сложный период. После этого периода начнется другой, и каждый раз он будет придумывать себе новое оправдание. Вы знаете, что вашего супруга уже обвиняли в нанесении тяжких телесных повреждений и изнасиловании несколько лет назад?
Мадам Дассини кивнула.
— Да, конечно. Дидье мне сам рассказывал. Его бывшая была настоящей стервой. Она таким образом пыталась выторговать себе более выгодные условия развода. Она его вынудила… — Ирэн замолчала, словно поняв, как неубедительно звучит то, что она пересказывала со слов супруга.
— Вы любите его? — мягко спросил Басель. Ирэн закусила губу, из последних сил сдерживая слёзы, которые предательски набегали на глаза. Голос не слушался её и она прошептала:
— Я не могу с ним развестись. Он ни за что меня не отпустит. Я нужна ему. Он меня любит.
— Мы гарантируем вам полную защиту, — бесшумно подошёл к столу Франсуа. — Ирэн, нам очень нужна ваша помощь. Речь идёт о расследовании убийства. — Он достал из папки уже известную ей чёрно-белую фотографию и подтолкнул её в сторону женщины. Снимок скользнул по стальной поверхности и замер прямо перед ней. Женщина едва заметно дёрнулась.
— Этот снимок был сделан камерой наблюдения у вашего подъезда, — сказал Морель как можно спокойнее, — мы не знаем, кто этот человек, но у нас есть основания полагать, что он замешан в убийстве. Его впустил кто-то их живущих в вашем доме. Ирэн, вы же знаете что-то. Вы можете нам помочь. Не исключено, что этот человек и есть убийца.
Ирэн, громко всхлипнув, обхватила себя руками, словно стараясь защититься от потока слов, которые обрушил на неё детектив. Она раскачивалась взад-вперед, не отрывая взгляда от снимка, и, наконец, решившись, подняла полные слёз глаза на Мореля.
— Этот человек не убийца, — и, не выдержав, разрыдалась громко и отчаянно, как маленький ребенок. — Умоляю вас, не говорите ничего Дидье! Он меня убьет!

***
История Ирэн Дассини была до обидного похожа на многие другие истории. Коренная парижанка, она выросла в прекрасной любящей семье, будучи единственным и обожаемым ребенком. Взращенная в атмосфере доверия и любви, она абсолютно не была приспособлена давать отпор грубости и агрессии. Откровенное хамство, как правило, повергало её в состояние ступора. Она не умела держать удар и постоять за себя. А ещё Ирэн отчаянно хотела замуж. Но как это ни странно, ни ее очаровательная внешность, ни мягкий характер не помогли ей преуспеть в этом деле, и к двадцати семи годам Ирэн все ещё оставалась одна. Одна она была в буквальном смысле. Даже постоянного бойфренда в ее жизни не было. Мужчины рядом с ней не задерживались, вероятно, потому, что Ирэн была лёгкой добычей, а мужчины не ценят трофей, за которым не пришлось погоняться как следует. А может, им наскучивала её безропотность и ей не хватало определенного шарма, умения поддержать легкий флирт, игривости и живости в общении, огня внутри, который заставил бы засиять гранями природную красоту и принудил мужчин бороться за ее руку и сердце. Несмотря на то, что все полки в квартире молодой женщины были заставлены литературой на тему «Как завоевать мужчину», Ирэн так и не смогла продвинуться в своем желании ни на йоту. Наконец, она смирилась с неизбежным и, решив, что, видимо, роль жены и матери не для нее, сосредоточилась на карьере художника-иллюстратора в издательстве детской литературы. Но тут случилось неожиданное.
Одна из её институтских подруг — яркая, раскованная и как раз таки прекрасно представляющая себе, что и как делать с мужчинами, потащила Ирэн на открытие какой-то там выставки чего-то там модного и авангардного — какая теперь разница. Ирэн сильно подозревала, что подруга позвала её с собой лишь потому, что кто-то другой в последний момент отказался, но ей было всё равно. Она была рада возможности скрасить свои скучные будни модной вечеринкой. Там, в выставочном зале, Ирэн быстро потеряла подругу из виду и, от нечего делать, скучающе оценивала объекты современного искусства, в котором ровным счетом ничего не понимала. Она отпила шампанского, которое любезно преподнёс ей официант, и тут почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Поискав глазами, она наткнулась на высокую фигуру красивого чёрнокожего мужчины, который лениво рассматривал ее. Она покраснела, не имея ни малейшего понятия, что делать в такого рода ситуациях, а он воспользовался её замешательством и подошел к ней для того, чтобы представиться. Его имя ни о чем ей не сказало, ибо она была так же далека от мира профессионального бокса, как и от мира современного искусства. Выпитое шампанское очень кстати развязало Ирэн язык и придало недостающего чувства уверенности в себе. Через некоторое время он вызвался отвезти её домой. У её подъезда он деловито залез к ней в трусики, попутно уверенно целуя её, но она, собрав свою волю в кулак и вспомнив все советы из мудрых книг — «До того, как женщина впервые ляжет в постель с мужчиной, она имеет над ним полную власть, после первого же секса власть полностью переходит в его руки», — отстранилась он него и, попрощавшись, поднялась в свою квартиру в гордом одиночестве. Там она села на пол прямо под дверью и отчаянно ревела больше часа в полной уверенности, что никогда его больше не увидит, кляня себя на чём свет стоит за то, что отказала ему. Но, к своему огромному удивлению, она обнаружила Дидье — так звали её нового знакомого — у своего издательства на следующий же день. Огромный боксер поджидал её на своем роскошном спорткаре, раздобыв каким-то образом информацию о том, где она работает. Ирэн первый раз в жизни испытала ни с чем не сравнимое чувство, когда он распахнул перед ней дверцу автомобиля. Она знала, за ними наблюдает пол-издательства и её сердце распирало от гордости за то, что она смогла заинтересовать такого роскошного мужчину, как Дидье. В тот вечер она снова ему отказала. Она держала оборону ещё два месяца, каждый день повторяя себе, что это её последний шанс и что если она не доведет Дидье до алтаря, то больше такой возможности ей не представится. Она настаивала на том, что не готова к сексу, и он продолжал ухаживать, впрочем, уверенный, что никуда она от него не денется. Через два месяца его всё заколебало. Он пригласил её к себе в гости и собственноручно приготовил для неё ужин, что показалось Ирэн верхом блаженства, ибо случилось в её жизни в первый раз. После ужина он деловито взял ее на руки и отнёс в спальню. Там не спеша освободил от одежды, не реагируя на её слабые протесты, и, закинув её ноги себе на плечи, как следует оттрахал. Ирэн, которая до этого спала только с вежливыми и интеллигентными мужчинами, почувствовала себя как курица, случайно попавшая в газонокосилку. Эта грубая животная сила её возбудила. Приятно было думать, что она в состоянии внушать мужчине такую звериную страсть. Весь следующий день она не могла скрыть удовлетворенную улыбку, с каким-то садистским удовольствием рассматривая следы его зубов и губ на свой груди и внутренней стороне бёдер.
Вопреки её опасениям, Дидье не бросил её на следующий же день после секса, а, напротив, предложил переехать в его роскошную квартиру в шестом округе, а затем и вовсе оформить отношения официально. То ли привык, то ли и правда рассмотрел в Ирэн идеальную партнершу. Девушка была на седьмом небе от счастья. Она планировала свадьбу, рассылала приглашения и выбирала платье. За всей этой суетой она совсем забыла задать себе один простой, но важный вопрос: а любит ли она, собственно говоря, Дидье Дассини. Ей так сильно хотелось замуж, что этот момент уже не играл для нее никакой роли. Проще говоря, Ирэн боялась передумать, потому что была в полшаге от исполнения мечты всей своей жизни. От её внимания, безусловно, не ускользнул тот факт, что порой грубый и нетерпеливый Дидье переходил рамки между жгучей страстью и насилием. Так однажды, когда он по своему обыкновению грубо трахал ее прямо на ковре в гостиной, да так, что её голова билась о ножку дивана, он безо всякого предупреждения перевернул её вниз лицом и заставил встать на четвереньки. Она, пребывая в полной уверенности, что он лишь хочет сменить позу, эротично отставила свой пухлый розовый зад, но дальше случилось непредвиденное. Дидье, плотно обхватив её бедра обеими руками в стальной захват, без всякой подготовки вошел в её анальное отверстие, разрывая тугое кольцо мышц. Он не был ни нежным, ни аккуратным. Он вогнал в неё свой огромный черный инструмент разом и во всю длину, заставив её издать животный крик боли и страха. Она дёрнулась, но он был гораздо больше неё и несравнимо сильнее. Из её глаз хлынули слёзы, она подалась вперед, пытаясь выскользнуть, но он лишь навалился на нее всей своей стокилограммовой массой. Она пыталась кричать, но он засунул ей в рот свои пальцы, заставляя смочить их слюной. Потом грубо просунул свою пятерню между её трясущихся ног и стал интенсивно ласкать ее, не прекращая ни на секунду бешено вбиваться в её узкое отверстие. Она слышала громкий чмокающий звук, с которым он входил в нее все глубже и сильнее и его животные стоны, и вдруг ни с того ни с сего испытала от всего происходящего такое огромное возбуждение, что кончила практически мгновенно, скручиваемая острой болью и наслаждением одновременно.
Потом она пыталась поговорить с ним об этом и обозначить какие-то рамки, но он лишь посмеялся и небрежно потрепал её по щеке. Она так и не решила для себя, была ли в тот раз изнасилована и как к этому относиться, и пустила все на самотёк, тем более, что свадьба обещала быть шикарной и она уже нашла невероятной красоты платье. Так что Ирэн предпочла принять некоторые особенности своего будущего мужа, со временем научившись мириться с ними и даже получать удовольствие. К тому же до свадьбы он больше не повторял свои эксперименты с анальным сексом, затаившись до поры до времени. Доброжелатели также рассказали ей и о первой супруге Дидье и о скандале, которым завершился их недолгий брак. Смущаясь и заикаясь, она решилась на серьёзный разговор с Дидье. Будущий муж ничего не отрицал. Обняв невесту и удобно примостив её на своей широкой чёрной груди, он поведал ей печальную историю о своей бывшей, которая была полной противоположностью Ирэн, то есть коварной и расчетливой сукой, и о том, как она довела его однажды до того, что Дидье отвесил ей небольшую оплеуху, с которой предприимчивая особа побежала в полицию, и о журналистах, которые с удовольствием раздули скандал. Ирэн поверила ему безоговорочно. Если бы она порылась в интернете, то увидела бы фотографии бывшей мадам Дассини во всей красе: с переломанным носом и разбитыми в мясо губами, но она этого не сделала. Люди странные существа. Они склонны думать, что плохое может случиться с кем угодно, но не с ними.
После торжественной церемонии и медового месяца на Капри, Ирэн с удовольствием погрузилась в семейную жизнь. Дидье настоял, чтобы она бросила работу, мотивируя это тем, что он достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить их обоих и их будущих детей, а ей лучше бы посвятить себя только ему — любимому мужу. Она осваивала основы кулинарии и каждый вечер баловала его новым блюдом. Ей нравилось заботиться о нём и она старалась стать ему незаменимой, тем более что жизнь профессионального спортсмена была полна стрессов и разочарований. Он все так же оставлял на ней следы своей страсти и засосы, порой заставляя её существенно прихрамывать наутро. Ирэн же старалась сгладить острые углы и когда надо подставить плечо. Ей нравилось думать, что она его опора, и что в ней он нашел надежного партнера. Со временем она перестала общаться со своими немногочисленными подружками, которых он не очень жаловал, потому что они «шлюхи и недостойны общения с Ирэн», бывшими коллегами по работе, у которых находились другие важные дела, и даже с родителями, которых Дидье не критиковал открыто, но всё же Ирэн отчего-то вдруг стала их стесняться, ибо они не вписывались в круг её новых знакомых, который сплошь и рядом состоял из друзей Дидье. Впрочем, муж никогда не настаивал ни на чём открыто и мотивировал свои высказывания искренней заботой о ней. Со временем новизна её нового положения и её восторг по поводу того, что она теперь замужняя дама и носит на руке обручальное кольцо с достаточно крупным бриллиантом, прошло и Ирэн обнаружила, что, кроме супруга, теперь рядом с ней никого нет. Будучи от природы человеком тихим и замкнутым, она не сильно расстроилась и переключила свое внимание на новую цель — материнство. Но тут её ждало разочарование. Зачать ребенка она не могла. Врачи разводили руками — оба супруга были абсолютно здоровы. «Так бывает, — объяснила ей врач, — индивидуальная непереносимость». Иными словами, Ирэн могла забеременеть от другого мужчины, а Дидье иметь детей от другой женщины. Но вместе они были обречены на бездетность. Женщина проявила завидное упорство в этом вопросе и узнала много нового об ЭКО и усыновлении, но Дидье быстро потерял к этому интерес. В его жизни начался чёрный период проигрышей и ему нужно было сосредоточиться на карьере. Неудачи на ринге очень сильно отразились на их семейной жизни и Ирэн пришлось на себе испытать все прелести его плохого настроения. Она старалась не беспокоить его по пустякам, но ему не требовалось много, чтобы вспылить. Если повода поорать на жену не было, он мог запросто придумать причину сам. Он не бил ее, но в этом и не было необходимости. С его силой ему достаточно было неаккуратно её прихватить, и синяки не заставляли себя ждать. Ирэн училась не лезть на рожон, вовремя поняв, что единственный способ не разозлить его еще больше, это отвечать на его агрессию полной покорностью. Иногда в её голове всплывала мысль о разводе, но после вспышек агрессии Дидье всегда признавал свою вину. Ему ничего не стоило попросить прощения, а заодно купить ей какой-нибудь роскошный подарок, и в те периоды, когда в семье случались затишья, Ирэн чувствовала себя почти счастливой женщиной. Как-то раз засыпая, Дидье, уткнувшись в её волосы носом, сонно пообещал:
— У меня никого нет, кроме тебя. Если ты решишь уйти от меня к другому — я тебя убью… — Она рассмеялась, решив про себя, что это очередное доказательство его любви и такой своеобразный комплимент. Версия на тему «Я не смогу без тебя жить». Через несколько лет, вспоминая эти слова, она больше не смеялась.
Жизнь между тем текла своим чередом. Каждый день появились новые правила, которым полагалось следовать неукоснительно: «Не спорить», «Всегда соглашаться», «Всегда быть на связи и брать трубку телефона», «Не поднимать на него глаза, когда он сердит» и тому подобные. Карьера Дидье все так же представляла собой сложное хитросплетение, и вскоре он стал выпивать больше, чем следовало, чтобы «снять стресс». Алкоголь действовал на него не лучшим образом, обнажая и так звериную сущность. Первый раз её ударил просто так, без особого повода, за что-то, что показалось ему не так по пьяной лавочке. Ирэн, наконец, не выдержала, и, собрав вещи, уехала к родителям. Дидье появился на следующий день. Он плакал и каялся. С ужасом смотрел на её разбитую губу и клялся, что ничего не помнит. Он умолял её вернуться. Он говорил, что умрёт без неё и она единственный человек, который может ему помочь. Отчасти это было правдой. Родители Дидье умерли, когда ему ещё не было и пятнадцати, а других родственников у мужчины не было. Она пожалела его. Она гладила его бритую налысо голову и плакала вместе с ним, думая, что в сущности он маленький одинокий волчонок и у него никого, кроме неё, нет. Некоторое время в их семье все было безоблачно. Но стоит ли говорить, что всё повторилось один в один меньше чем через полгода.
Однажды на улице Риволи, куда она выбралась купить купальник для поездки с Дидье на Кот Д’Азур, она зазевалась, остановившись буквально на пару минут для того, чтобы насладиться одиночеством и безмятежностью. Дидье готовился к поединку в Австралии и мысль, что их разделяет больше половины земного шара, почему-то внушала Ирэн спокойствие и безмятежность. Весеннее солнце светило неярко, но нежно, согревая кожу. Легкий ветерок принес запах цветов из сада Тюильри. Ирэн прикрыла глаза и пропустила момент, когда к ней небрежно приблизился подозрительного вида подросток с расфокусированным взглядом. Малолетний подонок молниеносно сдернул сумочку с её плеча и бросился через проезжую часть наперерез автомобильному потоку. В голове женщины одновременно промелькнула мысль о том, что в сумочке две кредитки, ключи от квартиры и мобильник и что Дидье её убьет. Какая из этих мыслей внушала ей больший ужас, она не успела разобраться, потому что неожиданно из-за ее спины за воришкой бросилась чья-то юркая тень. Далее Ирэн наблюдала картину, достойную современного фильма-экшена. Молодой человек, бросившийся вдогонку за её сумочкой, совершил несколько немыслимых прыжков прямо по крышам машин и, догнав парня быстрее, чем тот успел достигнуть другого края проезжей части, через несколько мгновений уже спешил вернуть Ирэн её пропажу. Мадам Дассини уставилась на молодого человека в замешательстве.
— Спасибо, — только и смогла произнести она и, окончательно потеряв дар речи, молча кивнула на проезжую часть, спрашивая одними глазам: «Что это было?»
— Паркур (*), — засмеялся парень. Он был невероятно, до беса потрясающе некрасив. Его рыжие волосы антеннами торчали в разные стороны, лицо было густо усыпано веснушками, а глаза разъезжались от возбуждения в разные стороны. Но все это с лихвой компенсировала его широкая, детская улыбка. От него пахло молодостью, луговым клевером и свободой. Ирэн первый раз за последние шесть лет, проведенные в браке с Дидье, показалось, что она дышит полной грудью. Словно кто-то снял с нее стеклянный колпак, под которым она прожила так долго.
— Дамьен, — представился парень, улыбаясь от уха до уха, и она вдруг ни с того ни с сего разулыбалась так же широко и по-идиотски ему в ответ. Подумав, она достала из бумажника купюру в двадцать евро и протянула ему в знак благодарности, но он отрицательно помотал лохматой башкой.
— Лучше выпей со мной кофе, — нахально заявил он, сразу переходя на ты. Ирэн, которой на тот момент было тридцать три года, даже не сразу поняла, что её нагло клеят. Парню было от силы лет двадцать. Внезапно ей очень захотелось выпить с ним кофе. Посидеть рядом минут двадцать за одним столиком на улице в самом обычном кафе и послушать про паркур, про его студенческую жизнь, быт в общаге, да о чем угодно, главное, пусть смотрит на нее вот так, как сейчас. С таким огромным, искренним и ничем не прикрытым обожанием.

***
Франсуа открыл кран, несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой, замочив края манжет, и уставился на себя в зеркало. Из квадратной поверхности в мужском сортире на него смотрел уставший молодой человек с глазами, красными от долгого недосыпа и мокрыми черными прядями, прилипшими ко лбу. Морелю хотелось ударить в это мутное стекло кулаком, не опасаясь пораниться до крови. Версия — единственная приличная версия, о том, что таинственный преступник проник за Седу и Ангелом в подъезд, рассыпалась в пух и прах. Ирэн Дассини просто-напросто принимала у себя на квартире молодого любовника, пользуясь тем, что мужа не было дома. Заслышав переполох в подъезде, Дамьен вылез из окна её спальни. Парень был паркурщиком с солидным стажем. А фасад дома, где проживали Седу и чета Дассини, богато украшен старинной лепниной. Справедливо опасаясь гнева своего невоздержанного на эмоции супруга, Ирен не могла рассказать Баселю всю правду. Детектив вздохнул и закрутил кран. Дверь за его спиной хлопнула, и он увидел в зеркале хмуро сведенные брови напарника.
— Зачем ты пообещал ей защиту? — мрачно спросил Ромм, рассматривая мокрое лицо Мореля в мутном отражении. — Ты же знаешь, мы не в состоянии оградить её от этой дряни, — кого имеет в виду алжирец, не было загадкой. Дидье Дассини действительно был способен причинить проблемы своей жене-тихоне.
— Иначе она бы не заговорила, — объяснил Франсуа очевидное, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем и стараясь не смотреть Баселю в глаза. Они оба знали правду. Единственное, что они могли сделать для Ирэн, это дать ей телефон горячей линии кризисного центра. Но, по большому счету, реальных способов защитить Ирэн Дассини у них не было. Из-за недостатка государственного финансирования специальные убежища для жертв домашнего насилия закрывались один за другим. Но проблема была даже не в этом. Настоящей проблемой было то, что женщины упрямо не желали обвинять своих мужей или бойфрендов в жестоких действиях и прощали их раз за разом, показывая вселенское добро и терпение до тех пор, пока все не кончалось для них плачевно.
— Ты же знаешь, — настаивал Басель, — информация, которую предоставила Ирэн, всё равно вскроется. Ей придётся давать свидетельские показания в суде. И как только ее урод-муж узнает, что она ему изменяла, он не оставит на ней живого места.
Морель упрямо молчал, избегая смотреть напарнику в глаза.
— Цветочек, неправильно спасать одного человека ценою жизни и здоровья другого, — продолжал Ромм.
— Что ты хочешь от меня? — не выдержал Морель, оборачиваясь наконец к нему лицом. — Я — следователь. Я должен раскрыть это дело, — произнес он раздельно, встречаясь наконец с лейтенантом глазами.
— И тебя не останавливает даже тот факт, что несчастная женщина беременна? — спросил Басель. Франсуа помолчал несколько минут и произнес тихо, но внятно проговаривая слова:
— Тогда ей тем более придётся во всем сознаться своему мужу. — Они снова замолчали.
Наконец, Морель тряхнул головой:
— Во-первых, найди этого паркурщика Дамьена Азуле и проверь информацию Ирэн. Во-вторых, съезди на место происшествия и уточни — действительно ли возможно, имея определенные физические навыки, спуститься с третьего этажа, используя элементы декора фасада. В-третьих, распорядись, чтобы Ирэн отвели в травмпункт и зафиксировали побои. В-четвертых, если она готова идти до конца, убеди ее подать заявление. И последнее, найди ей место в убежище для жертв домашнего насилия, — он вздохнул и провел руками по лицу. Всё безрезультатно. Он знал статистику. До суда доходили 10-15 процентов такого рода дел. С Ирэн Дассини скорее всего всё закончится там же, где и началось. Она скорее будет терпеть побои и оскорбления от своего мужа, чем постарается что-то изменить. Хотя, может быть, будущий ребенок заставит её изменить свою жизнь.
— А сейчас поехали, — скомандовал он, — у нас остались одни сутки.

Глава 15
— А хотите, я сэкономлю вам время и сам расскажу то, что вы хотите знать? — от Нино Тьери волнами расходилась спокойная уверенность в себе.
— Оливье Робер вам позвонил? — усмехнулся Франсуа, присаживаясь за столик. Ресторан, в котором Нино «назначил» им встречу, был пафосным и чрезвычайно дорогим, как и всё, что было вокруг месье Тьери. Морель почему-то не сомневался, что серебристая Maserati Granturismo V8 перед входом в заведение тоже принадлежит Нино.
— У Робера вместо головного мозга — дельтовидная мышца, — проворчал Тьери, жестом подзывая официанта и заказывая порцию Hardy Perfection (примечание автора - марка дорогого коньяка). Официант вопросительно взглянул на полицейских.
— Двойной эспрессо, — попросил Франсуа, быстро прикинув, что обычная чашка кофе в подобного рода заведении будет стоить ему как, собственно, сама кофемашина. Он предостерегающе посмотрел на напарника, изучающего меню. С алжирца могло статься заказать себе комплексный обед за счет музыканта. Ромм, поймав взгляд Мореля, откинул папку и проворчал:
— Капучино. — По его злобному взгляду Франсуа понял, что обед Басель стрясёт позже с него самого.
Морель повернулся обратно к Нино, с интересом рассматривая лицо, давно растиражированное сотнями глянцевых журналов. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: перед ними сидит прирожденный лидер. Несмотря на невысокий рост и не особо представительную фигуру, месье Тьери напоминал хитрую, жестокую змею, которая в любой момент может совершить молниеносный смертельный бросок, даже если и кажется, что она умиротворенно греется на тёплом от летнего солнца камне. Он не был стандартным красавцем. У него были слишком резкие черты лица и неправильные пропорции. Но его выразительные глаза и улыбка с лихвой восполняли все несовершенства внешности. Он обладал тем, что люди интеллигентные называют харизмой, а народ попроще именует «блядинкой в глазах». И в отличие от своего коллеги Оливье Робера — красивого, но простодушного и доброго парня, Нино Тьери прекрасно знал, чего он хочет в этой жизни. Знал он и что нужно делать, для того чтобы достичь своей цели. И саму цель представлял себе до мелочей. Вот только помимо личных качеств и воли к победе в жизни порой случается нечто, что человек контролировать не в состоянии. «Пути Господни неисповедимы» или выражаясь более ярко и объемно: «Shit happens» (примечание автора - дословно "Дерьмо случается" - расхожая фраза, используемая для того, чтобы подчеркнуть, что жизнь наполнена несовершенством). Так и в жизни Нино Тьери казалось бы всё сложилось как надо и всё удалось. Побегав по молодости по всем конкурсам, кастингам и прослушиваниям, какие когда бы то ни было устраивались, заведя сотню нужных знакомств, проработав своё тело в качалке, и досконально продумав имидж, он наконец достиг вершины своей карьеры. Ему было чем гордиться. Вряд ли кто-то мог сказать, что Нино Тьери занимает не своё место. Гитариста, подобного ему, нужно было поискать. Его вокальные данные позволяли спеть любую, даже самую сложную партию. У него было всё: слава, деньги и поклонницы. Лишь одна лёгкая тень лежала на его судьбе, закрывая его от солнца кружевной занавесью. Нино Тьери всегда был номером вторым. Как бы хорош он ни был, как бы сильно он ни старался и как бы удачно ни складывались обстоятельства, всегда находилось что-то или кто-то, кто останавливал Нино за пару секунд от заветного финиша. А месье Тьери всегда и везде хотел быть первым и только первым. Потому что кто помнит серебряных медалистов? Вот и в группе «Панацея» Нино всегда стоял на полкорпуса позади Ангела — гениального мальчишки, который ни в грош не ставил собственный талант. Как можно, не желая ничего, иметь всё, недоумевал Нино. Этот легкомысленный итальянец даже не прикладывал никаких усилий, чтобы получить всё то, на что он — Тьери — положил свою жизнь. Слава, обожание толпы, девушки, мальчики и… Леон. Горный ручей, просочившийся сквозь пальцы.
Нино привычно подавил горечь, как неизбежный неприятный вкус таблетки, призванной снять головную боль. Он всегда знал, его момент придет. Он заплатит. Они все заплатят. Однако ни один мускул не дрогнул на его лице. Тьери подождал, пока официант поставит перед ним бокал со спиртным, и вежливо улыбнулся следователю, сидящему перед ним.
— Итак, вас интересует, не хотел ли я занять место Ангела, — начал он. — Мой ответ — хотел, безусловно. Очень хотел. Если я скажу обратное, вы мне не поверите и будете правы. Однако группа «Панацея» была возможна только во главе с Анжело. И как бы сильно я не хотел быть солистом, есть вещи, которые я люблю несравнимо больше, — Нино обвёл роскошный зал ресторана широким жестом. — Я, видите ли, из очень простой семьи, а профессия артиста — крайне нестабильная. Наверх пробиваются очень немногие. Я слишком люблю свой нынешний образ жизни, чтобы им рисковать. Без Ангела группа мигом превратится во второсортную попсовую дребедень. Единственное, что мы сможем, это перепевать старый, уже наработанный Анжело, репертуар. Это знаю я, это знает Жерар Моро. Это знал Ксавье Седу, и даже этот перекачанный павлин Оливье Робер это тоже понимает, — веско сказал Нино, — так что у меня не было причин избавляться от Ксавье или подставлять Ангела. Кроме того, в ночь убийства я до утра гудел с Робером в клубе «Ватикан». Это многие могут подтвердить.
— Вы не заметили ничего подозрительного в поведении Седу или Бертолини в тот вечер? Между ними не было ссор? — Морель задавал обязательные вопросы, делая пометки в блокноте.
— Нет, — покачал головой Нино, — абсолютно ничего такого.
— Есть информация, что Седу и Бертолини покинули вечеринку вместе и уехали на квартиру к Седу обсуждать гастрольные планы. Это правда? Какова была необходимость такого разговора глубокой ночью?
— Я не видел, как они уезжали. — В мозгу гитариста молнией вспыхнуло видение белой дорожки кокса, которую он жадно втянул с глянцевой поверхности стеклянного столика в VIP-зоне клуба под одобрительный возглас Робера где-то около полуночи, и он поморщился, отгоняя от себя желание почесать нос. — А что до остального: Ксавье и Ангел общались нон-стоп практически круглосуточно.
— Кто-нибудь угрожал Седу? — задал Франсуа следующий вопрос.
Нино улыбнулся и поднял хрустальный бокал со спиртным. Он лениво покатал янтарную жидкость на дне и сделал небольшой глоток. Морель физически почувствовал, как жидкий огонь стоимостью в несколько сот евро жаркой петлёй обвивает язык гитариста и яркой вспышкой мелькает в его зрачках. Тьери помолчал, не сомневаясь, что никто не посмеет его подгонять. Он пытался убедить себя, что смакует удовольствие перед главным прыжком, но на самом деле обдумывал, стоит ли делать шаг, о котором, возможно, пожалеет.
— У Ксавье был невыносимый характер, — ответил он, наконец посчитав, что пауза вышла достаточно выматывающей, — но если я начну перечислять всех поименно, то должен буду назвать пол-Парижа.
Морель кивнул и улыбнулся про себя.
— Ну что ж, с вами приятно иметь дело. Вы производите впечатление неглупого человека, месье Тьери. И я не сомневаюсь, что у вас наверняка имеются свои соображения на предмет того, кому была нужна смерть Седу. Не поделитесь?
— То есть вы хотите, чтобы я делал за вас вашу работу? — усмехнулся Нино.
— Интересно услышать мнение умного человека, — польстил Франсуа.
Музыкант улыбнулся и оглядел полупустой ресторан, давая себе время собраться с мыслями. Несмотря на то, что он хранил расслабленную позу, Морель чувствовал, как напряжена каждая мышца на теле Нино. Полицейский снова вспомнил змею перед прыжком. Красивую и опасную.
— Всё как всегда, — качнул головой рокер, — ищите того, кому это было выгодно.
— Вы думаете, дело в деньгах? — поинтересовался Франсуа.
— Дело всегда в них, — снова улыбнулся Тьери и бросил на детектива быстрый острый взгляд, — ищите того, кто умел считать деньги.
— Ангел умел их считать? — поинтересовался молчавший до сего Басель, заставив Нино рассмеяться, словно Ромм спросил музыканта о несусветной глупости.
— Ангел? — переспросил Нино, отсмеявшись. — Он не хотел знать ни о чём, кроме своей музыки. Кроме того, Бертолини всецело доверял Ксавье. Но не все были так наивны, насколько я знаю. Рядом с ним был один человек, который прекрасно умел считать деньги и которого не устраивала такая расстановка сил, при которой Седу полностью контролировал Ангела. Был кое-кто еще.
— Как насчет девушки Бертолини — Сандрин Бонне? — снова вступил Морель. — Она похожа на весьма меркантильного человека.
— Бонне — пустышка, — раздражённо дернул уголком губ Тьери и помедлил, крутя в ладонях граненый бокал. — Готов поклясться, Оливье рассказал вам пару-тройку историй о безумствах поклонниц.
Детективу пришлось удивленно кивнуть, и на секунду он перестал понимать, куда клонит гитарист.
— Это правда, — усмехнулся Тьери, — Ангел действовал на женщин абсолютно магнетически, что было странно, учитывая, что он был голубым, как небо над Ла-Маншем.
На соседнем стуле закашлялся Басель, подавившись глотком капучино. Франсуа же напротив испытал какое-то подобие облегчения, чувствуя, как элементы пазла становятся наконец на свои места. Он молчал, усваивая информацию и примеряя ее к имеющимся фактам, и понимал, что Тьери говорит правду.
— Ксавье тщательно скрывал этот факт. Даже включил этот пункт в контракт. Все участники группы обязаны были быть или натуралами, или считаться такими. Чтобы не пошли слухи, он даже приставил к Ангелу эту Сандрин.
— Но зачем? — снова взял инициативу в руки Морель. — Современное общество ведь не ущемляет геев?
Тьери откинулся на спинку кресла и постучал по бокалу ногтем, выбивая из хрусталя мелодичный грустный звон.
— Нет, — согласился он. — Но настоящая популярность группы была возможна, лишь если основной состав поклонников был бы женским. Лишь слабый пол способен любить так страстно и безответно. Ксавье был опытным продюсером. Он прекрасно это понимал, когда разрабатывал концепцию группы.
Франсуа задумчиво кивнул, думая, что Седу выбрал правильную политику.
— Все остальные участники группы… — вопросительно посмотрел он на Тьери.
— Оливье Робер и Жерар Моро — натуралы. Я бисексуален, — спокойно объяснил Нино. — Основная проблема была с Анжело.
Франсуа сделал пометку в блокноте и закусил губу.
— Тогда вернемся к вашему предположению, что кто-то в окружении месье Бертолини умел считать деньги. Так кто же это, если не секрет? — усмехнулся он, и на мгновение Нино показалось, что следователь видит его насквозь. Он поспешно отогнал от себя эту мысль. Вместо этого посмотрел в окно, ловя за хвост последний шанс казаться самому себе хорошим парнем и отгоняя воспоминания. Когда же все пошло не так?
У него всегда было всё лучшее. Лучшая машина, лучшие шмотки, лучший вид из окна. Вот и мальчика он подыскал себе под стать. Сладкого лисенка. Дьявола, в котором он за километр почувствовал родственную душу, потому что видел — Леон Ноэль хищник, как и сам Нино. Ему подавай — всё самое лучшее. Мальчик водил его за нос и мучил два месяца, а он сносил всё безропотно, потому что понимал: Леон — экстра-класс. Парень знал себе цену. И он стоил её до последнего евро. Тьери мог эту цену заплатить. Да что там, он отдал бы ему всё, что у него было, потому что завидя Леона, он услышал томный романс фаду (примечание автора - жанр португальского романса) где-то внизу под солнечным сплетением. Нино долго обхаживал его, делал подарки и наконец притащил на ту злосчастную вечеринку, наплевав на предупреждение Ксавье не появляться на людях с парнями. Пришли они вместе, а вот ушел Леон с итальянцем. Тьери даже не успел понять, что тогда произошло. Ангел был не в настроении. Он бренчал на своей гитаре в углу, угрюмо позвякивая подвесками на шее и запястьях. Отросшие волосы падали ему на глаза. Нино подошел к нему на минутку — проигнорировать солиста группы он все-таки не мог. А этот итальянский гадёныш неспешно поднял свою голову от гитары и, встретившись с Леоном взглядом, спросил: «Сбежим?». И этот циничный стервец поплыл у Тьери на глазах. Нино двинулся дальше и даже не понял сначала, что Леон остался в том тёмном углу, с этим поганым итальянцем, который уже что-то ему наигрывал на своей гитаре. Не прошло и десяти минут, как они действительно сбежали, держась за руки как подростки, оставив его — Нино — одного, посреди шумной вечеринки, слушать, как осыпаются на пол его мечты. Это стало последней каплей. Бог с ним со всем остальным. Нино Тьери не тот человек, чтобы отрицать очевидное: талантом Господь Ангела не обидел. Но Леон… Никто не вправе уводить парня у Нино Тьери. Но теперь всё равно. Пусть горят в аду оба. Он не из тех людей, что желают счастья и отходят в сторону. Леон сам виноват… Он даже не удивился, когда парень прибежал к нему через год, заливаясь слезами. «Мне нужен твой совет», — сказал Леон тогда. Как будто он долбанная сестра милосердия. С чего Леон решил, что он его друг? С чего ему помогать? Кто-нибудь, вообще, подумал, каково ему? Что он чувствовал, наталкиваясь на них повсюду? Этот поганый итальянец имел очаровательную привычку — трахаться в своей гримёрке. Он, видите ли, так сильно заводился на сцене, что у него была животная необходимость в сексе. Понятно, что Леон всё время старался быть поблизости в такие моменты. Неизвестно, кто мог попасться Ангелу под руку (под руку?) после концерта, если его не будет рядом. Нино вынужден был встречаться с несостоявшимся любовником раз за разом в коридоре. Даже на расстоянии он чувствовал, как от него пахнет парфюмом итальянца и сексом. Его растрёпанные волосы. Его одежда в беспорядке. Леон вежливо и слегка виновато улыбался ему, а он был готов проломить стену кулаком. И вот, спустя год, Леон пришел за помощью. Тогда он один-единственный раз позволил себе обнять парня за плечи и вдохнуть запах его волос — так близко он был. Даже в слезах Леон был прекрасен. На мгновение он решил, что всё можно вернуть. Но, как выяснилось, Леон пришел не за этим. Да и Нино не нужны были объедки с чужого стола.
— Последние два года у Ангела завелся постоянный партнер. Леон… Ноэль, кажется, — Нино сделал вид, что вспоминает хорошо знакомую фамилию, и покатал имя, как дорогой коньяк, на языке, еле заметно прищурившись от горького послевкусия. — Леон красивый мальчик, обожающий роскошный образ жизни. Ему, естественно, не нравилось, что продюсер Ангела имеет с ним более тесные… — музыкант сделал паузу, словно собираясь сказать что-то гадкое, — …взаимоотношения. Ксавье полностью контролировал Ангела, забирая себе львиную долю его доходов, а это не могло нравиться Леону, который прекрасно отдавал себе отчёт в том, сколько Седу зарабатывает на Бертолини. Да к тому же Ксавье запрещал им не то чтобы жить под одной крышей, но даже иметь какие-то открытые отношения. Случись огласка, скандала было бы не миновать. От такого кто угодно озвереет, — Тьери отсалютовал Франсуа бокалом и снова отпил глоток. Морель сделал пометку в блокноте и повертел карандаш в руке:
— Кто такой этот Леон Ноэль?
Тьери неопределенно повел плечами:
— Несостоявшийся танцор или актер… что-то вроде этого.
— Леон присутствовал на вечеринке в клубе «Ватикан»? — спросил Франсуа, слегка кивнув, и Нино ответил абсолютно честно:
 — Нет, им с Ангелом запрещалось появляться вместе на публике. Была бы это закрытая вечеринка для своих и без прессы — куда ни шло. Но на официальные мероприятия Бертолини обычно сопровождала Сандрин. У Ангела и Леона вообще испортились отношения в последнее время. Кажется, Леона всё заколебало. Не каждый сможет годами жить безо всякой надежды на будущее, да ещё и спокойно наблюдая, как мимо рук уходят все деньги, заработанные его парнем. Вот Леон и психанул. Я, кстати, считаю, они долго продержалась. — Нино подумал, что за весь вечер он даже умудрился почти ни разу не соврать.
Франсуа слушал Тьери внимательно и на его красивом лице не читалось ни единой эмоции. «Что парень делает в полиции? — рассеянно подумал музыкант. — Из него такой же следователь, как из Жерара чирлидерша». Он фыркнул, представив ударника Моро в короткой юбочке и с яркими помпонами в каждой руке. Франсуа вопросительно поднял на гитариста глаза, и Нино сообразил, что коньяк мягко, но сильно ударил ему в мозги.
— Ладно, — вздохнул Морель и потер переносицу. — Вы, Ангел или остальные члены группы не практиковали употребление сильнодействующих лекарственных препаратов? — задал он вопрос и вцепился в Нино взглядом. Он не надеялся получить честный и откровенный ответ. Его задачей было отследить реакцию артиста.
— Каких именно? — Тьери вдруг почувствовал невероятную усталость. Его плечи словно налились свинцом. — В наш век все принимают какие-нибудь лекарственные препараты.
— Я имею в виду сильнодействующие психотропные стимуляторы. Выражаясь другими словами — амфетамины, — спокойно объяснил детектив. Нино насмешливо улыбнулся и сделал вид, что задумался, уперев указательный палец в подбородок.
— Конечно нет, — ответил он спокойно, поблескивая зрачками. Залпом допил коньяк и поискал официанта глазами. Найдя, помахал ему пустым бокалом, попутно думая, что он таким образом скоро напьется. И тут же решил — к черту. Хотелось залить жидким золотом коньяка мерзкий холод в груди от того, что вокруг летели в кювет сразу несколько жизней, а он в сторонке стоял и наблюдал. Да что там наблюдал, он только что перерезал тормозной провод. Молодой темноволосый следователь напротив задумчиво разглядывал его, и Тьери в который раз стало не по себе.
 — У вас всё? — грубо спросил он у Франсуа, понимая, что не надо так себя вести с полицией, но поделать ничего не мог. Ему сильно, ну просто до одури, хотелось наконец остаться одному.
— Пока — всё, — кивнул Морель, поднимаясь из-за столика и радуясь возможности выбраться на свежий воздух.

***
— Ничего не говори, — попросил Франсуа устало у Баселя, вываливаясь в уже сгущающие сумерки. Даже ему было понятно, Нино Тьери лгал от начала и до конца. И лгал он в первую очередь себе самому. Но выбора у него не было. — Так… найди этого Леона Ноэля, — распорядился он, доставая ключи от машины. — Поехали дальше… Раз уж у нас теперь по этому делу работает целая следственная бригада, дай задание следаку помоложе проверить все переговоры с телефона Седу за последний месяц.
— Искать что-то конкретное? — как всегда, уточнил Ромм.
— Пусть доложит обо всем, что показалось ему подозрительным. Особенно пусть обратит внимание, не было ли в последнее время звонков от этого великовозрастного сына Седу. Кстати, его нашли?
— Нашли его мать — бывшую жену Седу. Теперь проверяют, проживает ли этот Андре с ней по одному адресу, — ответил Басель. Морель кивнул и помедлил.
— Да… и когда будут проверять телефонные распечатки, пусть посмотрят, не было ли Ксавье звонков от этого парня Леона.
— Будем отрабатывать версию с тайным парнем Ангела? — поинтересовался алжирец.
— Мы будем отрабатывать все версии, — устало произнес Франсуа и посмотрел на часы. Басель помолчал, раздумывая.
— А ты не думаешь, что этот Нино очень изящно подкинул нам ещё одного подозреваемого? — спросил он у Мореля.
— Я думаю, что у Нино, конечно же, был мотив избавиться от Ангела, но уж точно не от Ксавье Седу, — помедлив, ответил Франсуа. Со смертью продюсера у группы начнётся огромное количество проблем. Совершенно непонятно, что с этой четвёркой теперь будет. А вот тот факт, что Седу мешал Леону Ноэлю жить нормальной жизнью со своим любимым человеком, да ещё и лишал их огромного количества заработанных Ангелом денег — это неоспоримо. В этом случае, налицо мотив.
В кармане лейтенанта затрезвонил мобильный. Франсуа подождал, пока Ромм ответит, надеясь, что пришла наконец информация по одному из запросов, и не ошибся.
— Сесиль Бенуа, известная ранее под кличкой Зизи, поклонница Ангела, угрожавшая Седу, возраст — двадцать три года, проживает в ашелеме (примечание автора - социальное жилье) в тринадцатом округе, — отрапортовал Басель, выслушав информацию по телефону и, достав блокнот, облокотился на капот ситроена, записывая адрес. Франсуа застонал, открывая дверцу машины:
— Конец дня, самые пробки. Мы туда к ночи доберемся. Ладно, садись. Поехали, — скомандовал он напарнику.

Глава 16
Почти час с лишним Франсуа, переругиваясь вполголоса с навигатором, продвигался в том же направлении, что и весь Париж, закончивший рабочий день и пробирающийся к заветному дивану, пиву в холодильнике и телевизору. Морель прикинул в уме, как долго работает без выходных, и устало отмёл эту мысль. Даже если бы его силком сейчас затащили в любимое кресло, он не усидел бы на нём и пяти минут, так сильно гнало его вперед чувство, которое он сам себе не мог объяснить и которому не было названия. Нет, он совсем не считал себя обязанным перед Ангелом. Но обращенная к нему фраза итальянца: «Вы ведь во всем разберетесь?» повисла в воздухе против всех законов и беспокоила Франсуа, как не срезанная с новой одежды этикетка, которая царапает обнаженную кожу не так сильно, чтобы обратить на неё внимание, но к концу дня выматывает так, что хочется орать. Естественно, он ничего не обещал Бертолини, но вместе с тем физически чувствовал, что только на его помощь может рассчитывать этот странный, размалеванный косметикой и живущий своей музыкой человек. Поэтому, если бы детектива попросили объяснить, какого чёрта он делает, он бы не смог. Он старался не думать об этом и не копаться в себе, рискуя дойти до того тёмного и страшного, что поросло пылью многих лет, и давало о себе знать лишь изредка в ночных кошмарах. Но он четко знал, если не сделает то, что от него ждут, совершит ту же ошибку, что и много лет назад. Ошибку, которая стоила Морелю покоя до скончания его лет.
Басель воспользовался представившимся ему временем с пользой и сладко спал, развалившись на пассажирском сиденье, раздражая Франсуа своим храпом ещё больше. За окном элегантные бульвары сменились строениями попроще и наконец вдоль дороги серой лентой потянулись многоквартирные дома — безликие и похожие один на другой — ашелемы, иначе говоря, социальное жилье. В одном из таких домов и проживала девушка, поклявшаяся убить Ксавье Седу несколько лет назад. Морель припарковал ситроен, сверился с адресом и растолкал напарника. Алжирец сладко потянулся и тут же упёрся головой в крышу салона.
— Купи машину побольше, — посоветовал он Франсуа.
— Сам себе купи машину, — огрызнулся Морель, — или пешком ходи. — Он осмотрелся и проверил, закрыта ли дверца. В районах, вроде этого, небезопасно оставлять свои вещи без присмотра.


***
Первое, что увидели детективы, едва открылась старенькая хлипкая дверь, был живот. Большой круглый с торчащим наружу пупком. За животом, держась за поясницу, следовала невысокая миловидная особа. Она была стройной, хорошенькой и создавалось такое ощущение, что живот ей дали взаймы — поносить немного. Очевидно было, что его обладательница готова отправиться в роддом если не сию минуту, то уж в ближайшие пару дней точно. За женщиной, ухватившись для верности за мамину коленку, стоял карапуз. Вероятно, навыки держаться вертикально пацан приобрел совсем недавно и теперь спешил продемонстрировать этот факт как можно большему количеству зрителей. Франсуа замешкался. Фотография в материалах дела была мало похожа на это воплощение плодородия в дверном проёме.
— Добрый вечер, мадам, — вежливо поздоровался он, доставая из нагрудного кармана удостоверение, — мы из полиции. Майор Франсуа Морель и лейтенант Басель Ромм. — Басель проделал тот же машинальный жест с удостоверением. — Мы разыскиваем Сесиль Бенуа.
Хозяйка на сносях удивлённо посмотрела на них. Малыш всё же не удержался на своих неокрепших конечностях и бухнулся на пятую точку, тут же разревевшись от несовершенства бытия. Женщина привычным жестом подхватила чадо на руки и ткнулась губами ему в макушку.
— Я — Сесиль. Только уже не Бенуа, а Аджани. Сесиль Аджани. Я вышла замуж два года назад. А в чём, собственно говоря, дело? — спросила она, покачивая расстроенного малыша на руках. Франсуа, с первых же минут понявший, что можно разворачиваться и ехать по парижским пробкам ещё два часа обратно, всё же должен был закончить начатое.
— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов в связи с убийством Ксавье Седу, — проговорил он, сильно надеясь, что женщина не родит в течение их беседы, тем более, что та обещала быть недолгой. Представить себе убийцу на таком крайнем сроке беременности можно было только в рамках научной фантастики.
— Ой, мамочки! — по-детски всхлипнула Сесиль и сделала шаг назад, приглашая мужчин во внутрь. — Алан! — закричала она куда-то вглубь квартиры. — Подержи малыша Диди, мне нужно поговорить с людьми из полиции.
Через десять минут они уже сидели в маленькой, но чрезвычайно уютной кухоньке перед тремя чашками с крепким сладким чаем. Сесиль прижимала руки к покрасневшим щекам, словно пытаясь остудить их. В приоткрытую дверь то и дело беспокойно заглядывал молодой муж, одного с ней возраста. Несмотря на то, что парень смотрелся диковато с цветными дредами, пирсингом и наколками, он выглядел искренне взволнованным за свою супругу. Видно было, что ещё вот-вот и он вмешается. Франсуа вдруг проникся симпатией к этой юной семейной паре. Он вспомнил Тамару с Вадимом и ему немедленно захотелось позвонить им и, уж если не приехать, то хотя бы пожелать спокойной ночи.
— Ваш супруг в курсе? — спросил он, сильно надеясь, что они не доставили новых проблем, заявившись со своими удостоверениями на ночь глядя.
— Тут нечем гордиться, — кивнула Сесиль, — но перед свадьбой я всё ему рассказала. У нас нет секретов друг от друга. 
Морель с облегчением кивнул и раскрыл свой потрёпанный блокнот.
— Вам был вынесен запрет на приближение к Анжело Бертолини сроком на год, — начал он, сделав глоток горячего, сладкого и на удивление вкусного чая, — и в суде вы угрожали продюсеру Ангела Ксавье Седу.
— Господи, вы что думаете, это я его убила? — вскрикнула женщина и дверь на кухню моментально скрипнула, приоткрывшись едва заметно. Этой щели было достаточно, чтобы заметить в неё все того же неугомонного супруга. Детектив не смог сдержать улыбку.
 — Не волнуйтесь, пожалуйста, — попросил он, — мы по долгу службы обязаны проверить все версии, а кое-кто из окружения Седу вспомнил этот случай.
— Боже, как стыдно! — прошептала Сесиль. Она встала, подошла к двери и что-то тихо сказала мужу, после чего тот неохотно удалился, оставив их наконец одних. Женщина вернулась на место и, слегка успокоившись, сделала глоток чая из своей большой кружки в цветочек. Потом посмотрела через плечо Франсуа в окно, где сгущались синие парижские сумерки и, вздохнув, начала. — Все девочки растут на сказках с мечтой о принце. Совсем не обязательно на белой лошади, но избранник должен быть необыкновенный, не такой, как все. А как влюбиться в одноклассников, которых помнишь с дыркой от выпавшего молочного зуба, сопливым и со сбитыми коленками? Они кажутся посредственными и абсолютно неинтересными. Мне было шестнадцать, когда я в первый раз увидела клип «Панацеи». Тот самый первый, который стали показывать по телевизору, помните? — Морель понятия не имел, о чем она, но не стал уточнять и механически кивнул. — Ангел там был таким… — она помолчала, подыскивая слова, — диким, страстным, необузданным. Помните, он там крался вдоль каменной стены в темноте и у него глаза горели, как у кота? Мне, в мои шестнадцать, полностью башню снесло. Нет, не сразу, конечно. Я и сама не поняла, что произошло, просто… — она словно не знала, как объяснить. — Сначала я часто слушала их музыку. У меня постоянно играли песни Ангела в наушниках, но со временем я поняла, что физически не могу обходиться без его голоса, а у него такой голос… — глаза тогдашней поклонницы на мгновение заволокло воспоминаниями. — Он вызывал восхищение, восторг, я стала жить мечтой о нем. Стала интересоваться его жизнью, фактами биографии. Мне важно было знать про него всё. Я ежеминутно заглядывала в его Инстаграм. И всё время было такое ощущение, что он где-то рядом. Ну, вот в этом городе, где-то на соседней улице. В статьях про него писали, что он одинок, что ещё не нашёл свою единственную и неповторимую. А я всегда была слишком эмоциональной. Тем более, что родителям было не до меня: они были на грани развода. А я — правильная девочка, но предоставленная самой себе. Теперь-то я понимаю, что по большому счету все случилось от скуки и от того, что я понятия не имела, что такое настоящая жизнь. Но до поры до времени всё было в рамках приличия. До тех пор, пока я не начала писать фанфики.
— Что вы начали писать? — не понял Франсуа. Басель тем временем с упоением пил чай и ел домашнее печенье из стеклянной вазочки.
— Фанфики, — спокойно повторила девушка. — Вы не знаете? Это такие рассказы, ну или не рассказы — хоть роман в пятьсот страниц. Можно писать про кого угодно и что угодно. Хотите пишите продолжение Гарри Поттера. Нет, пожалуйста, можете написать, что Винни-Пух и Пятачок были гей-парой. А хотите напишите, что Ангел влюбился в обычную девочку, вроде меня.
— А так можно? — поразился Ромм.
— Можно, — кивнула та, — я вот писала Мэри Сью про нас с Ангелом.
— Мэри-что? — опять не понял Морель, поражаясь, какой же он, видимо, старый. Он понятия не имел, чем сейчас увлекается молодежь. «Когда-нибудь Вадим будет тинейджером, а я старой занудной колодой», — с горечью подумал он.
— Мэри Сью, — рассмеялась Сесиль, — это фанфики, в которых девушки делают главными героинями себя, но только намного лучше, красивее, умнее. И главный герой — в моем случае Ангел — обязательно влюбляется в героиню. А дальше на усмотрение автора, — она печально вздохнула.
— И что, на вас это сильно повлияло? — спросил Франсуа, собираясь взять из вазочки печенье. Вазочка была пуста. Басель виновато потупил глазки.
— Ещё как повлияло, — кивнула Сесиль, — в моих фанфиках героиня — я назвала ее Элеонора — встречалась с Ангелом, он влюблялся в неё, потом у них была первая ночь, — в этом месте молодая женщина густо покраснела, — потом она выходила за него замуж, у них даже родился сын. Ну, вы понимаете, я описывала свои мечты, свои самые сокровенные фантазии, — она ещё больше покраснела, наверняка вспомнив, что именно писала.
— Почитать можно? — поинтересовался Басель.
— Нет! — поспешно закричала Сесиль и чуть более спокойно добавила: — Я всё удалила и больше такими вещами не занимаюсь. Но как бы то ни было, в какой-то момент я и сама начала верить, что всё то, что пишу, очень даже возможно. В моей голове словно жила параллельная реальность, в которой всё получилось и мы вместе. А потом я начала верить, что и в реальной жизни мы с Ангелом очень даже можем быть рядом. Что ему просто нужно меня увидеть, познакомиться со мной, чтобы понять, что я его судьба, — она потупилась. — Понимаю, это ужасно глупо, но на момент суда мне едва исполнилось семнадцать.
— История про свечу, это правда? — поинтересовался Морель. Мадам Аджани опять покраснела и опустила глаза к своей чашке. Казалось, она готова расплакаться от стыда и досады.
— Мои родители решили поменять интернет-провайдера. Всё должно было произойти быстро, но случилась какая-то накладка. В результате мы на четыре дня остались без интернета. Для меня это было сущей трагедией. Я не могла зайти на его станицу в Инстаграме. Не могла писать свои фанфики. Не могла ничего. У меня было такое ощущение, что нас с ним разлучили. Родители велели готовиться к выпускным экзаменам и уехали в наш загородный дом. Я была уже в принципе взрослой девочкой и меня не боялись оставлять одну на пару дней. Так вот я… — она замолчала, не зная как рассказать то, что было дальше. — Короче, да, это правда. Я выпила целую бутылку вина, наслушалась его песен и сделала это…
— И послали эту свечу Ангелу? — уточнил Франсуа. Сесиль опять кивнула.
— Мне это казалось очень символичным, — призналась она, — я в шестнадцать очень любила красивые жесты и ритуалы и… в общем, да! Я послала Ангелу посылку.
— И письмо кровью написали? — снова спросил Морель.
— Что? Нет! Фу, какая гадость! — затрясла она головой так, что несколько прядей выбились из заколотых волос и упали ей на лицо. Она сдула их, чтобы не мешали, и объяснила: — Это газеты потом придумали.
— А Ксавье Седу вы угрожали во время судебного процесса? — продолжил детектив, делая ещё глоток чая.
— Да, к сожалению, — кивнула она, — я была такая малолетняя максималистка, а он меня просто выбесил в суде. Он смотрел на меня, как на… — она пощелкала пальцами, подбирая подходящее слово, — как на грязь, как на последнее ничтожество. Словно я мерзкая жаба. Я понимаю, я была не права. Совсем не права. Я сделала ужасную вещь и мне теперь всю жизнь будет стыдно. Но он поступил со мной резко. Я в его глазах, конечно, была просто обычной фанаткой. Но, как я уже сказала, мне тогда только исполнилось семнадцать. Он мог быть и помягче, что ли… А он сказал, что таких, как я, перевидал сотни, если не тысячи. Что Ангел на меня и не посмотрел бы, если бы встретил. Что такие, как мы, портят артистам жизнь. Он так и говорил во множественном числе, подчеркивая, что никакая я не особенная, а одна из бесчисленной толпы. Для меня это было самым худшим оскорблением. Можно было обойтись и без этого. Один журналист мне потом сказал, что Седу специально раздул скандал, чтобы повысить интерес к группе. Но что я тогда в этом понимала со своим юношеским максимализмом? Вот я и заорала, что убью этого гада. Господи, прости, нельзя так про покойника, — спохватилась она. — Но я, поверьте на слово, не собиралась его по-настоящему убивать, — она замолчала. Молчали и полицейские. Все было в принципе понятно.
— Что было потом? — всё-таки не выдержал лейтенант. Сесиль грустно пожала плечами.
— Ничего весёлого, — усмехнулась она. — Суд вынес постановление о запрете на приближение сроком на год. Родители узнали про фанфики и жутко разозлились. Я ведь там много чего написала. Одни НЦ чего стоят.
— Чего? — снова озадачился непонятой лексикой Франсуа.
— НЦ. Детальное описание секса, ну или сцен насилия, — объяснила девушка терпеливо, — это нельзя читать несовершеннолетним. Ну, а уж писать — тем более. Журналисты до всего докопались. Я всё удалила, но кто-то сохранил тексты. Их напечатали в одной газете. Родители были в шоке. Они даже не пытались разобраться, что к чему. Не пытались помочь. Они наперебой орали, что я их опозорила. Кажется, их больше заботило, что скажут их друзья или соседи, а не что творится с их собственной дочерью. Сейчас я их не виню. У них самих был тяжёлый период в жизни. Они ведь так и не смогли сохранить семью. Развелись через год после всей этой истории. А тогда они всё время орали: на меня или друг на друга. Отец кричал, что мать вырастила из меня проститутку, а мать кричала отцу, что он не уделял мне достаточно внимания. У меня голова разрывалась от этого нескончаемого ора. Мне казалось, я совсем одна. В наказание меня заперли дома. Не разрешали общаться с друзьями, пользоваться интернетом и мобильным. И однажды я не выдержала… — она замолчала, рассматривая свои руки. — Я до сих пор жалею о том, что сделала тогда. Гораздо сильнее, чем о случае с Ангелом. Я ведь не хотела никого пугать, как это часто делают подростки. Я глотала таблетки не для того, чтобы привлечь внимание. Я и правда хотела уйти. Хотела, чтобы всё это в конце концов закончилось. Психотерапевт потом сказала, что у меня был очень сильный стресс. Если бы у меня получилось, не было бы сейчас ничего, — девушка обвела маленькую кухоньку дрожащей рукой, и Франсуа понял, что она очень гордится тем, что у неё есть. — Я бы не встретила Алана, не родила Диди. И вот ещё один на подходе, — она нежно положила ладонь на живот. Все трое молчали, не зная, что сказать. Сесиль задумчиво смотрела на пустую вазочку из-под печенья. Вдруг взгляд её сфокусировался. — Вы голодны? — переполошилась она, глядя на Баселя. — А давайте я вас накормлю? Я рагу приготовила.
— Нет-нет! — замахал руками Морель, быстро поднимаясь со своего стула, чтобы Ромм ещё чего доброго не согласился. — Нам пора! Извините, что побеспокоили!
Когда друзья вышли из подъезда, на улице было уже темно.
— Да уж, — хохотнул Басель, сгибаясь в три погибели, чтобы залезть в ситроен, — ей явно не до убийства.
Франсуа вынужден был согласиться. Ещё одна версия полетела ко всем чертям.

Глава 17
Жерар Моро — ударник группы «Панацея», сидел очень прямо, взгляд имел стеклянный и был пьян в стельку. Что было простительно, учитывая, что время перевалило за отметку в десять часов вечера. Появление напротив себя двух следователей этот маленького роста человек с грустными черными глазами воспринял как само собой разумеющееся. Вместо приветствия он протянул им распечатанную пачку сигарет и достал откуда-то из-под барной стойки початую бутылку виски и три стакана.
— Курение в общественных местах запрещено, — возразил Франсуа, тоже почему-то пропуская официальное представление.
— Здесь можно. Это мой бар, — спокойно ответил Жерар, скручивая пробку.
— Ваш? — оглядел уютное, обшитое деревянными панелями помещение Морель.
— Мой, — так же спокойно подтвердил музыкант, Басель же не спеша вытащил сигарету из пачки и подтолкнул её в направлении Франсуа.
— Я не курю, — неуверенно возразил Морель, но Моро уже щёлкнул зажигалкой.
— Я купил это бар, как только получил первые деньги с «Панацеи». Тогда же, когда малыш Нино купил свою первую мазерати, — пояснил он.
— Зачем вам бар? Вы же музыкант, — поинтересовался Ромм, с удовольствием протягивая гудящие от напряжения ноги и делая первую затяжку.
— Затем, что когда проект «Панацея» закончится, я буду стучать здесь по вечерам для своего удовольствия. — Предприимчивый покоритель барабанной установки, никого не спрашивая, разлил янтарную жидкость по трем стаканам, зажимая сигарету губами и прищуривая от дыма правый глаз. После он махнул бутылкой в сторону небольшой пустующей сцены в отдалённом углу помещения. — Ну, помянем, — мужчины не чокаясь отпили из своих стаканов, причём Басель с Франсуа только пригубили напиток, а Жерар осушил ёмкость в три глотка и сделал очередную затяжку сигаретой. — Упокой Господи душу «Панацеи».
— «Панацеи»? — удивился Франсуа, чувствуя, как тёплая волна омывает его пустой желудок, и с удовольствием затягиваясь сигаретным дымом. Алкоголь тут же ударил в голову. Он ощутил лёгкое головокружение, и жизнь вокруг заметно порозовела. Ему стало на удивление хорошо и уютно в этом полутёмном баре, где они сидели втроём за огромной деревянной стойкой. — Я думал, мы пьём за упокой души Ксавье Седу.
— Старик пойдёт прямиком в ад, — Жерар перехватил фильтр сигареты указательным и большим пальцем, — и мой тост за него — погоды не сделает.
— Седу был таким ужасным человеком? — полюбопытствовал детектив, прислушиваясь, как негромко, но настойчиво зашумел в его голове отличный выдержанный виски.
— Ксавье был преуспевающим продюсером, — охотно объяснил Моро, — такие не попадают на небеса. А группу жалко. Хорошая была группа.
— Почему вы думаете, группе конец? — спросил Морель. — Ангелу ещё не предъявлено обвинение. Или вы уверены, что именно он убил Седу?
— Я убежден, что он не убивал Ксавье, — ответил Жерар, тщательно проговаривая слова. — А ещё уверен, что его посадят. Я большой мальчик и знаю жизнь. Kiddo (примечание автора - Kiddo - (анг.) мальчик, парень. Тот, кто с вами одного возраста, но выглядит моложе своих лет.) будет гнить за решёткой, не потому что виноват, а потому что настоящего убийцу не найдут. Подозреваю, его и нет. Зная прегрешения нашего покойного, Сатана сам явился за стариной Седу и утащил его прямиком в пекло, — исполняющий роль бармена хозяин бара деловито наполнил бокалы по второму кругу, наливая сидящим напротив дознавателям виски на два пальца, а себе почти половину стакана. — Ну, а что касается группы, её дни были сочтены, и тут дело не в смерти Ксавье. Даже если бы Седу был жив-здоров, это бы ничего не поменяло.
— Почему вы так считаете? — Франсуа почувствовал на коже холодное дуновение, словно кто-то открыл входную дверь в морозный зимний вечер.
— Потому что как только Kiddo покинул «Панацею», группы бы не стало. — Ударник задумчиво уставился в пространство за плечом Мореля и икнул.
— Вы имеете в виду Бертолини? — переспросил Франсуа. — А почему он должен был покинуть группу?
— Да, я имею в виду этого Kiddo, — кивнул Жерар и отсалютовал полицейским бокалом. — Как почему? А вы ещё не в курсе? Тоже мне тайна! Весь продюсерский центр знал. — Моро сделал большой глоток виски и щёлкнул зажигалкой, прикуривая новую сигарету. — Дни Kiddo были сочтены. Ксавье как-то раз сказал мне, что у Ангела два варианта: или сердце скакнет или мозги перегорят. Но учитывая последний год, до психушки Kiddo скорее всего не дожил бы.
— Почему? — ещё больше холодея спросил Морель.
— Потому что Ксавье выжимал парнишку, как лимон. Он был уверен, что времени у него не много, а ему нужен был материал, чтобы держать группу на плаву после ухода Ангела. Kiddo записал три альбома за пять лет и у Седу в столе лежал материал ещё на два как минимум, — Жерар пьяно хохотнул, — старый лис.
— Бертолини понимал, что происходит? — не веря, спросил Франсуа.
— Анжело боготворил Ксавье. Ведь именно Седу раскопал никому не известного парнишку-самородка, притащил его в Париж и сделал из него рок-звезду. Хотя Ангелу все эти штучки с мировой славой были по барабану. Но он был благодарен Ксавье за то, что тот позволял ему писать и исполнять свою музыку. Музыка заменяла ему всё: еду, питьё, сон и воздух. Седу этим банально воспользовался.
— Бертолини сильно уставал? — спросил Басель, выбивая из пачки ещё одну сигарету. Моро повернулся к Ромму и постарался сфокусировать на алжирце взгляд. Получилось так себе. Было странно, что голос музыканта звучит чётко и внятно и тот до сих пор в состоянии складно излагать мысли.
— Kiddo практически не спал последние полгода. Он и в своей квартире-то не появлялся, жил в звукозаписывающей студии. Но человеческий организм — не железо. Во время гастролей по Южной Корее с ним начались проблемы, — Жерар качнул головой, вспоминая.
— Какого рода проблемы? — спросил Морель. Музыкант помрачнел. Он внимательно рассматривал спиртное в своём стакане, словно на дне бокала и был ответ на вопрос детектива.
— Kiddo пару раз терял сознание. Не на сцене, слава Богу, но после концерта, — объяснил он наконец, вертя зажигалку в руках. Его подбородок дрогнул.
— От переутомления? — спросил Франсуа. Жерар утвердительно кивнул.
— Kiddo нужно было отдохнуть. Ксавье это знал. Он обязан был устроить Ангелу отпуск, — Моро горько усмехнулся, — но старый прохвост не хотел останавливаться. Ему словно шлея под хвост попала. Он решил проблему по-другому. Для того чтобы повысить работоспособность паренька, Седу принялся скармливать Kiddo огромное количество стимуляторов. Уж не знаю, что конкретно, но Ангел всё время глотал какие-то таблетки, — Морель почувствовал, как волосы шевелятся у него на затылке от ужаса. Вот и разгадка. Значит, всё-таки лекарства Бертолини поставлял Седу. Более того, он научил Ангела что и как принимать. Это значит, что предупреждение Клэр Лэми о том, что Анжело может иметь серьёзные проблемы со здоровьем в среднем возрасте, продюсер воспринял с точностью до наоборот, и вместо щадящего режима решил получить с артиста всё что можно, пока тот ещё в состоянии был работать и приносить Седу деньги.
— Бертолини не протестовал? — удивился тем временем Ромм.
— Ангел верил Ксавье безоговорочно. Он бы и дерьмо с его ладони есть стал, — подтвердил Жерар.
— Да, но ваши коллеги по группе уверили нас, что планов убрать Ангела не было. По крайней мере, им о них было не известно, — возразил Франсуа, все ещё сильно надеясь, что Жерар что-то перепутал.
— Мои «коллеги по группе»? — произнес Моро так, словно давил клопа голыми руками, и надолго задумался, свесив свой длинный нос себе на грудь. Пауза затянулась. Морель уже было решил, что ударник просто-напросто заснул, но тут Жерар вскинул голову и продолжил: — Сильно допускаю, что Робер действительно был не в курсе. Его вообще старались не перегружать информацией. А вот малыш Нино был прекрасно осведомлен. Ксавье говорил с ним в мужском туалете отеля во время гастролей по Южной Корее.
— О чём конкретно был разговор? — спросил детектив, про себя молясь, чтобы накачанный алкоголем мужчина не отключился раньше, чем они закончат беседу.
— Ксавье предупредил Нино, что скоро ему, возможно, придется занять место Ангела, — Жерар задумчиво вставил новую сигарету себе в рот и благополучно забыл про неё.
— Он предложил Тьери быть солистом группы? — удивился Морель. Жерар вынул незажжённую сигарету изо рта, сделал глоток виски и поморщился.
— Нино был взвинчен, — объяснил он, поискав вокруг себя глазами, и взял со стойки зажигалку. Прикуривать не стал, зажёг огонек и смотрел не мигая на язычок пламени какое-то время. — Он вообще-то хороший парень, наш Нино. Талантливый. И вкалывать умеет, как никто другой. Но рядом с Kiddo любой, даже самый талантливый артист выглядит как дошкольник. Тьери это сильно мучило. У него ярко выраженный синдром отличника. Ему надо всё и всегда делать лучше всех. Такие люди никогда не бывают счастливы, к сожалению. Не могут остановиться, отдохнуть и получить удовольствие от жизни. И потом, всегда находится кто-то, кто лучше тебя, знаете ли, — Жерар назидательно поднял палец вверх. — Кроме того, ему больше всех доставалось от выходок Ангела на концертах. Kiddo иногда мог такую импровизацию выдать, что все за голову хватались. Но у нас было чёткое указание от Ксавье, всегда следовать за солистом и поддерживать всё, что тот выдавал на сцене. А Нино был не таким. Он считал, что любая импровизация должна быть хорошо отрепетирована. Но так как он был соло-гитарист, именно он и должен был быть первым, кто реагировал на любые отклонения от схемы. А Анжело — напротив — свободный художник. Он прямо в ходе выступления мог поменять программу и выдать абсолютно новый хит. И его бесило, когда Нино не успевал среагировать. В него вообще на сцене какие-то черти вселялись. Притом, что в жизни он миляга, каких поискать. Хотя знаете, всё это фигня… — заключил Жерар и наконец прикурил от пламени зажигалки. — У Нино, конечно, были амбиции, но дураком он никогда не был. Он понимал, что Kiddo долбанный гений, равных которому не будет еще ближайшие лет сто. Главная причина ненависти Нино банальна для омерзения.
Ударник выдержал паузу, чтобы убедиться, что и Франсуа и Басель слушают его внимательно.
— Kiddo увел у Нино парня пару лет назад, — объяснил Жерар, — и вот с этим Тьери смириться не смог.
— Как зовут этого парня? — задал чисто формальный вопрос Франсуа, уже догадываясь, куда ветер дует.
— Леон Ноэль, — Моро несколько раз согласно кивнул, словно одного раза было недостаточно. А может быть, не сразу смог остановить амплитуду, раскачивая китайским болванчиком своей нетрезвой головы. Потом пьяно хохотнул. — Ах этот Леон, — ударник прищёлкнул языком, — думаю, что Kiddo даже не сообразил, что он кого-то там у Нино увел. Всё случилось само собой: Леон пришел на вечеринку с Нино, которого тот притащил, невзирая на все запреты Ксавье, а ушел с Ангелом. Строго говоря, у них не было выбора. Между ними случилось что-то. Называйте как хотите: искра пробежала, химия какая случилась, магия произошла — ненавижу штампы. Но вид у них обоих, когда они встретились, был такой, что хоть атомный взрыв случился бы — они и ухом бы не повели. Я такое раньше только в кино видел, — Жерар поразмышлял пару секунд и сказал печально, — в старом черно-белом кино.
— У Нино с Ангелом были открытые конфликты? — встрял в беседу лейтенант.
— Нет, — помотал головой Моро, — на самом деле в коллективе была железная дисциплина. Думаю, Нино затаился до поры до времени. Но тогда в сортире гостиницы он не выдержал.
— Понятно. Так о чём всё-таки говорили Тьери с Седу в тот раз? — Франсуа попытался вернуть беседу в нужное русло, пока Жерар окончательно не утёк мозгами в неизвестном направлении. Он очень надеялся, что ударник не отключится в ближайшее время. Словно прочитав его мысли, Басель постарался незаметно убрать бутылку со стола, но Моро перехватил его руку и, отобрав виски, строго погрозил алжирцу пальцем. Затем продолжил.
— У Нино случилась настоящая истерика. Кажется, поводом послужила очередная выходка Ангела на сцене. Тьери орал, чтобы Ксавье убрал от него «своего поганого итальянца», иначе он за себя не отвечает. Седу сначала пытался говорить с ним спокойно, но это не действовало. Малыш Нино верещал, как гимназистка. Тогда Ксавье вкатил ему оплеуху и велел заткнуться и сидеть тихо. Потому что Ангел долго не протянет и скоро всё само разрешится. И когда Анжело… не станет, Седу понадобится Нино.
— Как Тьери отреагировал? — помрачнел Морель.
— Как я уже сказал, Нино не был дураком. Поначалу он здорово испугался. Он сказал Ксавье то, что и так было очевидно. Что группа без Ангела будет уже не та, и что люди никогда не пойдут на «Панацею» в усечённом составе. Но Ксавье сказал, что после того, как Ангел «уйдёт», это будет уже не важно. Что мы станем так же популярны, как Queen или Nirvana. Потому что ничто не волнует публику так сильно, как загадочный уход солиста в расцвете лет. Что продажи альбомов взлетят в разы. И что будет уже всё равно, в каком составе группа.
 — Что Седу имел в виду, когда говорил про «уход» солиста? — спросил детектив, совсем не уверенный, что хочет знать ответ.
— А вы не понимаете? — криво усмехнулся Жерар. Морель понимал. Вместо того, чтобы ни шатко ни валко выпускать один альбом в три года и разбираться со звёздной болезнью участников группы и возможными проблемами, которые могли начаться у Ангела в среднем возрасте, Седу решил пойти другим путём. Он придумал сначала выжать из Анжело всё что можно с помощью мощных психотропных препаратов, а потом, когда у музыканта не выдержало бы сердце от таких перегрузок, группу снова ждал бы скачок популярности. Потому что продюсер был прав. Что могло быть притягательнее и загадочнее для публики, чем смерть солиста на пике популярности? Сначала резко возросли бы продажи альбомов. Потом бы Седу выпустил какой-нибудь посмертный, написанный Ангелом альбом. Группа автоматически стала бы легендой, а Ксавье заработал бы на этом такое количество денег, какое не получил бы за всё время мирного, но скучного существования группы. В конце концов разбираться в причинах смерти артиста было бы особо некому. Бертолини сирота, воспитанный в приюте. Ну, а передоз в творческой тусовке дело не хитрое. Франсуа чувствовал, что у него вот-вот лопнет черепная коробка от такого количества дерьма. Он схватил со стойки свой бокал и осушил его залпом. Виски обжёг гортань и провалился в желудок. Морель дрожащими руками вытащил из пачки сигарету, а Жерар одобрительно кивнул и поднёс зажигалку. Потом ребром ладони крутанул крышку бутылки и плеснул в бокал детектива ещё одну щедрую порцию алкоголя.
— А вы откуда всё это знаете? — перевел дыхание Франсуа.
— А я заснул в кабинке туалета. Пьяный, — охотно объяснил Жерар, поблескивая тёмными и выглядящими почему-то трезвыми глазами, — бухал в баре отеля на первом этаже, потом пошел отлить и заснул. А проснулся от криков Ксавье и Нино.
— И часто вы выпиваете? — спросил Морель, прищуриваясь. Дым слоился между ними, и от этой дымовой завесы слезились глаза.
— А что мне ещё остается? — пожал плечами Моро.
— Ну, вам-то не о чём беспокоиться, — подал голос Басель. Он с удовольствием отпил виски и качнулся на стуле, — группа никуда не денется. Нино будет петь вместо Ангела, а нового продюсера найти, я думаю, не проблема. Денег вы теперь и так огребёте. Вон какой скандал из-за убийства.
— Ну это без меня, — пьяно расхохотался Моро, — я в такой группе выступать не буду. Если бы кто-то догадался меня спросить, я бы ещё раньше об этом сказал. Пусть тогда и ударника себе нового поищут. Или пусть Нино поёт дуэтом с Оливье — но в этом цирке я участвовать не буду, — Жерар снова достал бутылку и обнаружил, что она практически пуста. Он плеснул себе в стакан остатки виски и презрительно отбросил тару, которая зазвенела и закатилась куда-то под стол. — Когда вы достигнете моего возраста, молодые люди, то поймёте одну важную истину — всех денег все равно не заработаешь, а счастье за них не купишь. Людские потребности очень просты и понятны и удовлетворить их несложно. Достаточно выпить хорошего виски в приятной компании, поиграть правильную музыку для настроения, вот, собственно, и всё… Для этого не нужны миллионы евро.
— Кто-нибудь ещё был в курсе схемы, которую придумал Седу? — устало спросил Франсуа. Жерар неопределённо пожал плечами.
— О том, что Ксавье эксплуатирует Ангела, знали многие. И большинство из них Анжело жалело. Он же добрый милый парень. Его любили. Но вслух это обсуждать было не принято. Ангел сам пресекал все негативные разговоры о Ксавье. Ну, а о планах Седу по замене солиста… Я имею в виду о такой замене… Думаю, нет, — и он отсалютовал бокалом, — за Kiddo!
Мужчины молча выпили. Настроение было подавленным.
— Кто мог желать смерти Седу? — задал Морель уже ставший стандартным вопрос, но ответом ему был громкий стук. Жерар Моро, опустошив до этого бокал до дна, упал лицом прямо на деревянную стойку и, видимо, здорово приложился лбом.
— Как думаешь, ему плохо? — забеспокоился детектив, рассматривая затылок ударника.
— Не думаю, — задумчиво произнес Басель и подытожил: — Кажется, беседа окончена.
Морель залпом допил свой виски и подумал, нормально ли оставлять музыканта в таком состоянии. Потом вспомнил, что бар принадлежит Жерару и, значит, можно считать, что тот у себя дома. Полицейские направились к выходу, но тут Моро внезапно поднял голову. Выглядел он диковато. К его нижней губе прилипла сломанная и погасшая сигарета, а в лоб впечаталась скорлупа от фисташки. Он сфокусировал взгляд на Франсуа и неожиданно чётко и внятно сказал:
— Нам всем гореть в аду. Все знали. Никто ничего не сделал. Ксавье должен был кто-то остановить.
С этими словами голова Моро снова опустилась на стойку, и под мощный раскатистый храп друзья покинули помещение.
Уже на улице, вдохнув прохладный ночной воздух, Морель отрывисто скомандовал Баселю:
— Срочно найди этого Леона Ноэля и проверь его звонки.