Дети и их родители. Книга первая. Кирюха

От автора

Сегодня, 7 ноября 2016 года, в автобус зашёл пацан лет 13-ти, одетый явно не по погоде. Единственным на нём, что ей (погоде) соответствовало, были ботинки. Тёплые штаны (не джинсы!), шапка и ветровка не первой свежести, и, словно из 90-х. Взяв у него для оплаты транспортную карту, я прочитал на ней имя – Кирилл. Пацан прошёл по салону, жалобно смотря на пассажиров не говоря ни слова и приготовился к выходу на следующей остановке – Сухоложской. Я не удержался, подошёл, спросил, всё ли в порядке. Он всхлипнул и сказал: «Кушать хочу. Родители в запое». Не знаю, правду сказал, нет, но меня пробрало. Дал ему сотню. Пацан поблагодарил и вышел. А у меня весь день в голове крутится мысль: «Вот о ком я пишу».
Наверно, это неправильно. Ведь сначала эта повесть была основана на образах трёх реальных людей:
1)мальчишки из соседнего дома в 90-х годах, у которого безбожно пили родители. В конце концов квартиру у них отобрали и теперь там агентство недвижимости.
2)пацана, жившего на автостанции в начале 2000-х годов, сбежавшего от родителей-наркоманов.
3)беспризорника из трущоб, с которым я был знаком также в начале 2000-х годов.
Но, теперь это всё же повесть Кирюхе, которого я встретил в автобусе.

Только благодаря книгам и музыке я мог забыться, выпасть из реальности на какое-то время. Вот и сейчас я читал Крапивина, и слушал с украденного плеера "Чернила для пятого класса". Совмещать несомвестимое... Видимо, таков был мой удел. Но, до чего
же пронзительно, до чего же реально пел пацан о своих родителях-алкашах. Словно он вынул из головы мои мысли и сумел облечь их в слова. И он решился. Сбежал. На этом песня кончилась, а сюжет книги только набирал обороты. "Голубятня на жёлтой
поляне" была весьма интересным чтивом. Увлёкшись, читая песню о маленьком барабанщике, я не заметил, как в замке повернулся ключ и в квартиру вошёл отец с авоськой, в которой звякали друг о друга бутылки с выпивкой. Лучше бы колбасы купил! Жрать хотелось нестерпимо, а в холодильнике которые уж сутки был голяк. Украсть еды в последнее время тоже не удавалось. Бдительные взрослые были слишком бдительными. Но, голод не тётка. Одевшись на скорую руку в одежду, которая давно просила замены я
поплёлся на улицу. Сейчас как раз все с работы идут-едут, может удастся в трамвае денюжку из кармана у кого вытянуть, хлеба купить. Спустившись на лифте вниз, я обнаружил перед его дверьми мою, с позволения сказать, мать. Она стояла прижавшись к
стене и одновременно пыталась зайти в кабину.
- Кирюша, - позвала она меня заплетающимся языком. Сделав надменное лицо, я прошёл мимо.
Кирюша. 13 лет, как Кирюша. И за все 13 лет не помню, чтобы когда-то видел родителей трезвыми.
Улица встретила меня моросящим дождём и пронизывающим ветром, от которого совершенно не защищала рваная осенняя куртка. Стоптанные малые мне кроссовки натирали ноги, а через дыры в подошвах просачивалась вода, когда я ненароком вставал в лужи. Так же на мне были джинсы - модные, с дырами. Зато не так заметно, что старые и истёртые. Шапки на мне не было, её ещё предстояло украсть. Частично от холода спасали длинные волосы. Как и джинсы - модные. Это хорошо, что мода сейчас такая, поскольку парикмахер в ближайшее время мне не светит. Преодолевая препятствия в виде луж, годами раскопанных коммуникаций, и старушек на лавочках у подъездов (последние представляли наибольшую опасность) я добрался до ближайшей трамвайной остановки и, с огорчением, прочитал объявление: "В связи с задолженностью по оплате электроэнергии движение трамваев в дневные часы приостановлено". Дневные часы - это у них до скольки? Уходить с остановки я не спешил, а для установления душевного равновесия вновь включил в плеере песню "Клянусь". Не успела она кончиться, как к остановке, громыхая, всё же подкатил трамвай. На моё счастье, народу в нём было, как сельди в бочки. Втолкнувшись в вагон, я сразу же услышал "Оплачиваем проезд!". Надо же было, чтоб так не повезло! Залез в те двери, где сейчас находился кондуктор!
- Можно одну остановку? - спросил я, сделав глубоко несчастное лицо. Обычно это прокатывало. На этот раз реакция кондуктора была совершенно неожиданной. Она посмотрела на меня сверху вниз, и выдала:
- Едь. Смотри, чтоб аккуратно, - сказала она. Стариков и детей не тронь. Им тоже есть нечего. Это был первый раз, когда я вышел из трамвая без добычи, а по лицу у меня текли слёзы. "Парни не плачут" - хотел бы я плюнуть в лицо той мрази, которая первой это сказала. Какое-то время я сидел на скамейке на остановке, успокаиваясь, а затем зашёл в другой трамвай. Вагон был холодным, видимо не работали отопители, а народу, как на грех, было совсем немного. Ну и как работать в таких условиях? Я сел на ближайшее свободное сидение, выглянул в окно. Взгляд мой упал на электронные часы, висевшие на на местном университете. 18:27 – сообщали они. Ещё немного, и сегодня будет не поживиться, а потом наступит ночь…
На моё счастье, постепенно трамвай всё же заполнился народом, и чисто машинально я начал своё грязное дело. Бумажник, документы, просто деньги в заднем кармане… Кто поймает меня в такой давке? Проехав ещё пару остановок, я вышел из трамвая, нашёл укромный уголок, и стал пересчитывать добычу. Документы – в мусор, бумажники – туда же. Деньги – 42 с небольшим тысячи. Не густо. Купить хлеба и копить на шапку? Или купить побольше хлеба и украсть шапку на рынке? Скоро начнутся настоящие холода и никакой длины волосы от них не спасут.
- Рыжий! – окликнул кто-то меня. Лучше дать дёру. Ладно, если просто изобьют, а если добычу отнимут? Пробегая мимо университета, я мельком глянул на часы – 19:48. Мать моя женщина! Ещё полчаса и начнётся приступ. Домой? Или рискнуть – за хлебом? В этот момент у меня немузыкально заурчал живот. Мой организм сам расставил приоритеты. Продавщица в хлебном посмотрела на меня подозрительно, но промолчала, отпустив буханку чёрного хлеба. Я тем временем гадал, сколько мне ещё отпущено времени без боли. И только я вышел из магазина, как мой правый глаз проткнули раскалённой спицей, зацепили ей острейшее бритвенное лезвие у меня в голове и стали резать мозг. Я застонал. Не успел ни спрятаться, ни до дома добежать. Нельзя думать. Когда думаешь - боль сильнее. Заложило нос. Кто-то пытался вырвать правый глаз из глазницы. Изнутри по черепной коробке били молотком. Из глаза покатилась слеза. И только одно желание: умереть. Умереть, чтобы никогда больше не испытывать эту боль. Я сел на ступеньки крыльца хлебного магазина. Выл и раскачивался из стороны в сторону, сжимая в левой руке хлеб, а правой закрыв половину лица.
- Развели наркоманов, - пробормотал кто-то, проходя мимо.
- Парень, тебе плохо? – спросила участливая старушка.
- Вызовите скорую, - пробубнил мужчина средних лет, проходя мимо.
Скорую, конечно, никто не вызвал. И никто не помог. Спасибо, что не обокрали! Приступ адской головной боли закончился, как всегда, внезапно, приступом смеха. Прохожие не могли понять, чему я улыбаюсь. Они не знали, что я испытывал всего лишь несколько минут назад и не могли себе представить, какое облегчение избавиться от такой боли – хотя бы до следующего приступа, который, как по расписанию, произойдёт завтра в это же время.
Время было уже позднее, и я поплёлся домой, грызя на ходу хлеб. Возвращаться мне не хотелось, но нужно же было где-то переждать ночь. Родители? Родители, если они будут не шибко пьяными завтра утром уйдут на работу. Я надеялся, что не застану их не спящими сейчас, а утром, когда проснусь, их дома уже не будет. Ходят на работу. Зачем, если зарплаты уже годами не видели? Интересно, откуда у них деньги на выпивку в таком случае? Врут? Ладно, не важно. К своему подъезду я подошёл не то, что уставшим, а вымотанным донельзя и тем не менее, на лифте не поехал - мало ли кто в нём мог оказаться поздним вечером. Поднявшись на свой этаж я обнаружил распахнутую настежь дверь квартиры. В коридоре облёванный лежал мой биологический родитель мужского пола. Лежал и стонал. Я закрыл дверь, перешагнул его, и направился к своему спальному месту. Где находился мой биологический родитель женского пола я знать не хотел.

Проснувшись утром, я обнаружил, что в квартире один. Ну и слава Богу! Собравшись на скорую руку, скидав в потёртый, но ещё целый рюкзак учебники с тетрадками я пошёл в школу. Школа – это испытание. Одноклассники постоянно хвастаются новой модной одеждой, новыми тамогочи, тетрисами типа «куча игр в одном» и обсуждают «Терминатора 2», которого вчера показывали по телевизору. Завидно. Мне хвастаться нечем. Одежду новую я ещё не купил, ни тамогочи, ни тетриса в руках не держал, а телевизор вообще не помню, когда последний раз смотрел. И не видел не только «Терминатора 2», но и «Терминатора 1».
Первым уроком было алгебра, и, конечно же, меня вызвали к доске. Ну ещё бы! Почти неделю в школе не появлялся – как не вызвать? Слава Богу, решение я знал и заслужено получил свою «пятёрку». Мне даже показалось, что рука у математички дрогнула, когда она её в классный журнал рисовала. Хотя странно. Не сказать, чтобы я так уж плохо учился, хоть и посещал занятия с пятого числа на десятое в ночь. Так бабушка моя говорила. Когда маленьким был, спрошу её что-нибудь, ну, например, «Когда мы в зоопарк пойдём?», а она отвечает: «С пятого числа на десятое. В ночь». Нету больше бабушки. Сначала с сердцем плохо стало, когда родители не просыхая пить стали, потом и вовсе инфаркт случился от которого и умерла. Я тогда думал, одумаются родители, а они ещё хуже… Как же мне бабушки не хватает!
Прозвенел звонок, оповещая окончания урока. Но, как известно, звонок для учителя, а не для учеников.
- Петров, задержись! – окрикнула меня Таисия Сергеевна. Я неохотно подошёл к математичке, которая также была нашей классной.
- Я родителей твоих вызывала и где они? – спросила она.
- Я почём знаю? Роспись в дневнике есть, что родители ознакомлены? Есть! Какие ко мне претензии?
- Ты мне не хами тут! Где родители?!
- На работе, наверное.
- Чтоб завтра были в школе! Я собираюсь обсудить с ними твои постоянные прогулы и твою, с позволения сказать, одежду.
- Запись оставьте, - я достал дневник из рюкзака и швырнул на стол разгневанной классной. Она в нём что-то накарябала и с победным видом подала мне.

... – Мама, тебя в школу вызывают! – я тряс раскрытым дневником перед её лицом.
- А… ууу… и… что слчилсь? – спросила она.
- Прогулы, опоздания, старая одежда. Говорят, как бомж хожу, - честно ответил я.
- Кирюша! – заплетающимся языком невпопад она назвала моё имя, - Молодец, Кирюша!
Тогда я понял, что сейчас она вообще ничего не соображает, и достучаться до её пропитого мозга невозможно, сколько не пытайся.
- Распишись здесь, - сказал я ей как-то враз охрипшим голосом…

С того дня прошло уже три года. Так и повелось. Прихожу я домой, сообщаю родителям, что их в школе желают видеть, а они в ответ нечто нечленораздельное лепечут, в дневнике расписываются, и в школу, конечно же, не идут.
- Слышь, это не твоё! – неожиданно заявил мне пацан из параллели, кивнув на рюкзак из которого торчал украденный мной плеер.
- А чё, твоё что ли? – выплюнул я.
- Эй, ребя, подь сюды. Тут гнида понты гнуть надумал! Оксанку захватите – тут плеер ейный.
Наверно, тут стоило испугаться. Вместо этого я подумал: если убьют – значит, сегодня вечером боли не будет. Так отрешённо и спокойно. Меня окружили.
- Оксанка, твоё? – спросил пацан, заметивший плеер.
Девчонка посмотрела на него, потом на меня, потом снова на плеер. Обвела взглядом пацанов, окруживших меня.
- Нет, - сказала она.
- Почему? – не смог я сдержать удивления и промолчать.
- Потому что не мой, - спокойно ответила девочка, развернулась и ушла.
- Извини, чувак! Бывай! - сказал кто-то из пацанов и они разошлись. Я бы сказал, что выдохнул с облегчением, но врать не буду. Я жалел, что они меня не убили и мне снова вечером придётся терпеть адскую боль.
На следующей перемене я нашёл Оксанку и снова спросил:
- Почему?
- Их было много, за тебя испугалась.
Я молча протянул ей плеер. Она взяла в ладонь мою руку и опустила её.
- Мне предки новый купили. Оставь себе. Тебе-то купят вряд ли.
Я был ошарашен, и видимо это так отразилось на моём лице, что девочка пояснила:
- Я в соседнем подъезде живу.
Моё лицо налилось краской. А я-то считал, что никто не знает про моих родителей.
- Ты… это… - растерявшись, я не знал, как попросить её молчать о тех условиях, в которых живу.
- Заходи, если чё, - продолжила она, улыбнувшись, - Это из мультика. «Жил-был пёс». Я так понимаю, ты хотел меня попросить, чтобы я не трепалась о твоих родаках? Об этом можешь не беспокоиться. Я – могила.
Зазвенел звонок на урок, а мне так не хотелось уходить от Оксанки. За долгое время это был единственный человек, с которым я смог нормально поговорить. И всё же, на физику лучше не опаздывать.
Наверное, боясь, что в следующий раз в школе я вновь появлюсь неизвестно когда, сегодня меня спросили по всем предметом. Благо, двойку ни на одном не хапнул.
Домой я вернулся в начале третьего. «Домой». А могу ли я назвать это место своим домом? Говорят, что дом там, где твоя душа. Моя явно была не здесь.
Заглянув в холодильник, который мои предки пропить ещё не успели, обнаружил четыре бутылки хереса кубанского, две – русской водки и восемь – жигулёвского пива. Из съедобного нашёл лишь «два кусочека колбаски». Прямо, как в песне какой-то там модной группы, которую я слышал у лотка продавца кассет. Запихнув съестное в себя, я побрёл учить уроки. Надо успеть до прихода, с позволения сказать, родителей. Оставаться на второй год, а то и вовсе вылететь из школы я не собирался. Программа минимум – не меньше тройки за каждую четверть по каждому из предметов, а там как пойдёт. В принципе, зубрилой я не был, и прекрасно понимал и запоминал то, что читал…
Закончил с уроками я в половине пятого и до прихода алконавтов успел дочитать «Голубятню…» и раз десять послушать обнаруженную вчера песенку, которая настолько пришлась мне по душе. Уйти на «промысел» я успел до прихода родаков.
Сегодня всё пошло наперекосяк. Работники местного завода объявили очередную не то забастовку, не то голодовку, в очередной раз требуя выплаты многогодовой задолженности по зарплате и потому трамваи шли полупустыми.
- Хоть продукцией бы выдали… - сокрушалась одна из пассажирок, - Её на еду обменять можно.
- А я мавродиками рассчитываюсь, многие на рынке принимают, - отвечает ей собеседница.
Я мотаю на ус. Значит, шапку можно купить на мавродики. Где их достать? Украсть. Или что-нибудь за них продать. Или продать за деньги. Что можно продать? Четыре бутылки хереса кубанского, две – водки русской и восемь – пива жигулёвского. Где найти покупателя? Тут я зашёл в тупик. На сиденье ко мне подсел парень, лет семнадцати на вид.
- Травка не нужна? – спросил он.
- Выпивку не купишь? – парировал я.
Наркодилер даже отшатнулся, видать не ожидал.
- Ты чего? – спросил он.
- Травка не нужна, деньги нужны, - честно ответил я.
- Вот и мне тоже…
Сказал, прежде чем подумал:
- Кто тоже, тот гложет.
И получил чувствительный удар в бок. Парень же вышел на ближайшей остановке. Вагон так и не наполнился народом, а это означало, что сегодня мне придётся голодать. Разве что милостыню просить. Но просить я не буду, никогда не буду…

- …Мама, ну не пей пожалуйста! У нас в доме поесть нечего! – просил я и плакал от бессилия.
- Счас, сынок, схожу, кплю… счас, - заплетающимся языком ответила мать, едва стоявшая на ногах, и стала собираться, - Счас.
И ушла. В магазин. Только пришла она из него не с продуктами, а с выпивкой. И даже не вспомнила, что обещала мне купить еды…

Выйдя из вагона я издали увидел компанию, загнавшую кого-то в подворотню, а потому идти в нужном направлении не рискнул, ошиваясь на относительно многолюдной останове. Через какое-то время налётчики отправились по своим делам, в переулке осталась лишь жертва, не подававшая признаков жизни. Отправившись туда я понял, что удача меня сегодня всё же не оставила. Вокруг тела были разбросаны те самые мавродики, о которых говорила пассажирка трамвая. Значит, Кирюха, будет тебе завтра шапка и может быть даже хлеб сегодня.
Обрадовавшись такой удаче, я совсем забыл о времени. О нём мне напомнила боль. Прямо здесь в подворотне. Но, даже в таком состоянии, я понимал, что тут оставаться нельзя и поплёлся на остановку. Редкие в этот час прохожие шарахались от меня, видимо думая, что я под кайфом. А всем известно, что даже самому нарку неизвестно, что он может вытворить в следующую секунду. Приступ я переждал на остановке и задался вопросом, открыт ли ещё хлебный.
Хлебный был открыт, несмотря на то, что на вывеске значилось до 21:00. Дородная тётка окинула недружелюбным взглядом, вероятно, последнего на сегодня покупателя и выдала:
- Чё тебе?
- Хлеба. Чёрного. Мавродики возьмёте? – неловко спросил я.
- Тут тебе не рынок! – огрызнулась продавщица.
- Нет, так нет, - спокойно ответил я и развернулся, чтобы уйти.
- Сынок, подожди, - окликнула меня тётка, - заработать хочешь?
- Что делать?
- Конец смены, помой полы. За булку чёрного.

Через полчаса я выходил из магазина, грызя на ходу корочку хлеба, а мавродики по-прежнему лежали у меня в кармане. Придя домой, я решил рассмотреть свою добычу при нормальном свете. Если, конечно, можно назвать нормальным свет двадцативатной лампочки. Вместо привычных «5000 рублей», «10000 рублей» и «50000 рублей» на них было написано «1 билет», «10 билетов», «100 билетов» и даже была одна бумажка достоинством «10000 билетов». Где бы только узнать, сколько рублей стоит один билет мавродиков. чтобы не прогадать? Мои размышления прервали звуки доносящиеся из туалета. Кто-то явно пугал унитаз. Это что же, получалось мне и удобствами в эту ночь не воспользоваться!? Туалет совмещён с ванной, а значит не только не облегчиться, но и не умыться!? Пошёл разбираться. С унитазом обнимался мой, с позволения сказать, отец. С ванной – другой родитель. Ну я же не Геракл! Забрал свои умывальные принадлежности – мыло, зубную пасту и щётку и ушёл на кухню. Поставил эти средства гигиены на раковину, вернулся в ванную. Унитаз, хочешь – не хочешь, можешь – не можешь, освободить надо. Волоком, не особо заботясь, чтобы что-то ему не повредить, я перетащил своего биологического родителя мужского пола поближе к ванне – места на двоих там хватало, – и пошёл умываться. Душу грело, что завтра у меня вполне может оказаться не только приличная шапка, но и другая приличная одежда. Я надеялся, что мавродиков на это хватит.

День начинался просто расчудесно. Во-первых, я выспался. Во-вторых, дома я был один. В-третьих, на улице светило солнышко. И, наконец, в-четвёртых, я предвкушал свой поход на рынок. Встал, умылся. В холодильник решил не заглядывать – и так понятно, что со вчерашнего дня там ничего съестного не добавилось. Собрался, пошёл. Удачно миновал бабулек у подъезда, не напрягаясь прошёл через подмёрзшие лужи, и вот он – рынок. От разнообразия товаров прям глаза разбегаются, но в первую очередь мне нужна шапка. Только остановился у стойки с данными предметами гардероба, как ко мне подбежал мужичок-китаец, с трудом выговаривая по-русски: «Обувь не надо? Адидас, рибок, фирма! Ветровки, всякие есть, разные размеры? Шапки, не желаете примерить?» не давая мне вставить ни слова. Ха! Ни на того напал! Прерывая его словесный понос голосом, который наверняка был слышан на другом конце рынка, я выдал:
- Куплю за мавродики шапку, ветровку и ботинки у того, кто предложит дешевле!
Вот так вот сразу расставил все точки над е. Продавцы, большинство из которых, как водится в наше время, были китайцами, как-то враз замолчали и не стали надоедать своими предложениями купить то и это, а потому я спокойно обошёл наш городской базар и приобрёл всё мне необходимое. Мавродики на рынке брали охотно почти все. В обновки я переодевался непосредственно после примерки. То есть, примерив, скажем, ветровку, я её уже не снимал. Душу мне грела не только новая одежда, но и оставшиеся мавродики. А значит… А значит, сегодня на завтрак-обед-ужин у меня будет не только хлеб! Нет, конечно, колбаса на рынке не продавалась, только свежее мясо, но кто мешает мне его приготовить дома, когда там никого нет? Кроме мяса я купил себе ещё пару бананов и три мандаринки. Да, давно у меня не было такого шикарного обеда!
Домой я вернулся в самом распрекрасном настроении и приступил к выполнению задуманного, а именно к варке мясного бульона. Точнее хотел приступить, поскольку сначала нужно было отмыть кастрюльку, не знавшую раковины несколько месяцев…

Наевшись от пуза, я потянулся к плееру, но в этот момент повернулся ключ в замке. Рановато. С работы предки приходят значительно позже. С интересом я выглянул в коридор. Не-е-ет! Нет! Нет! Нет! Эти алконавты привели собутыльников!
- Кирюша! – позвала меня мать.
Она, что, трезвая?! Да, заработал ты, Кирюха, сегодня разрыв шаблона.
- Кирюша, это Виталий Алексеевич. Он будет жить в бывшей твоей комнате, - это отец.
Так, похоже, плохие новости только начались.
- С чего это!? – спросил я.
- Нам деньги нужны, - сказала мама и икнула. Видимо я поспешил сделать вывод о её трезвости, - Виталий Алексеевич будет снимать у нас комнату.
- Честно говоря, я бы предпочёл не снимать, а купить её, но твои родители пока отзываются от продажи, - сказал мужичёк с глазками, как у хорька.
Лучше бы это были собутыльники. Я молча оделся и ушёл на «промысел», хоть и не собирался сегодня. На душе у меня было гадко. Неужели они не видят, что сейчас он снимает комнату, потом купит её, а потом мои, с позволения сказать, родители, и вовсе продадут ему всю квартиру. От расстройства я даже заплатил за проезд в трамвае. Бумажники и деньги я воровал на автомате, даже не задумываясь о том, что делаю и как. Не попался, наверное, только чудом. Дальше была обычная сортировка наворованного – нужного и не нужного: денег и всего остального. Приступ боли я переждал на остановке, а после отправился в хлебный. Вдруг и сегодня мне предложат поработать за хлеб? Так оно и оказалось. Та же дородная тётка, стоило только зайти, молча вручила мне ведро и лентяйку и настроение моё снова улучшилось. Домой я брёл вновь грызя корочку хлеба.
Там моё хорошее настроение улетучилось. Вместо двух алконавтов было три. И они всё ещё квасили, хотя на часах был уже двенадцатый час, а двум их алкашей завтра точно надо было на работу. Комнаты, чтобы спрятаться, и не видеть их рожы, у меня теперь не было. И судя по наклюканности этих рож, завтра ни одна из них из дому не выйдет. Собрав школьный рюкзак, я ушёл из квартиры, решив попытать счастья в проникновении в школу. Там всяко лучше, чем среди алкашни.
- Ты чего здесь? – навстречу мне попалась продавщица из хлебного.
- Вам какое дело? – привычно огрызнулся я.
- Ночь на дворе, на улице опасно может быть.
Словно в подтверждение её слов вдалеке раздался выстрел. Не сговариваясь мы посмотрели в сторону, откуда доносился звук.
- Ты где живёшь? – спросила женщина.
Я не стал отвечать.
- У тебя есть родители? – настаивала тётка.
- Есть, - нехотя сказал я.
- Они, наверно, волнуются, - капелька сочувствия к моим предкам прозвучала в её голосе.
- Волнуются!? – не сдержался я, но взял себя в руки и замолчал.
- Хочешь есть? – неожиданно спросила женщина.
- Хочу, - честно сказал я.
- Пойдём! – предложила она.
Не знаю почему, но я пошёл за ней. Наверно, просто устал. Устал жить с родителями-алкашами, устал от условий, в которых живу, устал от воровства, устал от боли… Просто устал.
Продавщица из хлебного магазина привела меня в свою квартиру. Первым, что бросалось в глаза, была чистота. Чистота и порядок. Шторочки и тюль на окнах. Чистая посуда, чистая раковина на кухне… Наверно, это для меня было шоком, потому что я не смог сдержаться и заплакал.
- Что с тобой? – спросила хозяйка квартиры.
- Ничего, всё хорошо, - соврал я.
- Ну, хорошо, так хорошо, - не стала настаивать она, - Пюре с сосисками будешь?
Она ещё спрашивает. Я усиленно закивал. Дают – бери, бьют – беги.
- Подожди в комнате, пока я приготовлю, - сказала женщина.
В комнате было множество фотографий и я принялся рассматривать их. Так и перебегал взглядом от одной к другой до тех пор, пока не наткнулся на фото с чёрной ленточной в уголке. Со снимка на меня смотрел улыбчивый мальчишка лет двенадцати со светло-русыми волосами на фоне какого-то водоёма.
- Вы поэтому позвали меня к себе? – спросил я у вошедшей в комнату хозяйки.
- Да, - честно сказала она, - Мне его сильно не хватает.
- Но я – не он, - сказал я.
- Как тебя зовут?
- Кирюха, - представился я.
Женщина побледнела.
- Его тоже звали Кириллом, - прошептала она.
- А вас как звать?
- Мария Кирилловна, - ответила хозяйка квартиры, - или просто – тётя Маша.
- Вы назвали сына в честь дедушки? – не удержался я.
- Да... Ужин готов.
Это было необычно. Впервые за много лет мне приготовили ужин. Снова захотелось разреветься. Плакса! Девчонка! Нельзя! С трудом, но мне удалось сдержать себя.
- Спасибо! – искренне поблагодарил я хозяйку, когда моя тарелка была опустошена настолько, что её можно было и не мыть.
- Чай будешь? – спросила тёть Маша.
Я усиленно закивал головой. Чай. Как давно я не пил чай!
- Есть конфеты и печенье. Что предпочитаешь?
- Конфеты, наверное, - неуверенно сказал я.
Хозяйка поставила передо мной вазу со сладким и кружку чая.
- Может расскажешь, что случилось? – спросила она, - Ты говорил, что родители у тебя есть.
Я резко отставил от себя еду.
- Простите, но я пойду. Завтра в школу надо рано.
- Не хочешь говорить, не надо. Но куда пойдёшь посреди ночи? Оставайся здесь, уйдёшь в школу отсюда, а родителям твоим я позвоню.
- У них телефона нет, - сказал я, с облегчением сознавая, что говорю чистую правду, - Да и не будут они волноваться.
Мой голос дрогнул, я шмыгнул носом, но тут же взял себя в руки. Наверно, это не укрылось от тёти Маши, но она промолчала.
- Ну, как знаешь, Кирюша. Сейчас постель тебя постелю.
- Не называйте меня так. Лучше – Кирюха, или просто Кир. Ну, или Кирилл.
- Как скажешь, Кирилл. Спальное место готово. Во сколько тебя завтра разбудить?
- Не надо, я сам проснусь, - ответил я.
Но сам я не проснулся. Настолько необычно было спать на мягкой постели, а не на разваливающемся кресле-кровати, что я проспал. Теть Маша разбудила меня уже в пятнадцать минут седьмого, а мне так не хотелось вставать. Как будто услышав мои мысли, она сказала:
- Я бы и не стала тебя будить, но мне на работу через полчаса выходить.
Ну и ладно. Пожил денёк, как белый человек, и хватит. Встал, собрался в школу и услышал:
- Ты завтракать-то что, не будешь?
Да чтоб я от еды отказался? Да никогда! Сказать, что яичница была вкусной, значит, ничего не сказать.
Из квартиры мы вышли одновременно.
- Ты заходи, - предложила мне на прощанье тётя Маша и ушла.
Куда ушла, я не знаю, надо полагать, на работу, я же отправился в школу.
- Кира! – услышал я, подходя к школе. Оказалось, это Оксанка, - Привет! Я тебе кассет принесла, мне они надоели.
- Привет! – сказал я растерянно.
- Бери, бери! – девочка протянула мне четыре кассеты, - Здесь ещё одна «Чернил…» и три с разными песнями. Она расстегнула мой рюкзак и сунула кассеты туда, - Пойдём вместе? Я тебя у дома ждала, но ты видимо не из дома?
Таиться от Оксанки смысла не было, у меня вообще создалось впечатление, что она знает обо мне всё.
- Не из дома, - подтвердил я, - Не видела, мои предки покинули утром своё обиталище?
- Пока тебя ждала, никто не выходил, свет в окнах не горел.
- Ясненько, - пробормотал я.
- Ты чё так помрачнел? – спросила Оксанка.
- Нет, ничего. Смотри, похоже, что-то случилось.
На входе в школу толпился народ.
- Что происходит? – спросила Оксана у незнакомой мне девчонки.
- Линейка какая-то экстренная, - ответила та, - Сказали, всем в спортзале собраться.
- А, ну, понятно, учителя бастовать будут, - решил я.
- Не, тут говорят, что-то серьёзное.
Мы с Оксанкой стали пробираться вместе со всеми в спортзал. Наверно, в Москве нет таких пробок, как в нашей школе. Когда все собрались, а может и не все, появилась директриса, призывая к тишине.
- Прошу внимания! – начала она, как обычно, - Позавчера вечером был убит наш учитель истории Павел Константинович. Тело нашли в Тупиковом переулке. Милиция предполагает, что убит он был с целью ограбления. Потому я напоминаю вам элементарные правила безопасности, которые в наше время особенно актуальны…
- Ей бы по радио вещать, - сказала тихо Оксанка.
- Да уж, - согласился я на автомате. А у самого в голове было пять да шесть. Что, если решат, что его убил я. Хорошо, что историю у нас ведёт не он. А если узнают, что при нём были мавродики? И что некий пацан на рынке мавродиками расплачивался на следующий день после убийства? Тем временем директриса закончила свою речь и все стали разбредаться по кабинетам. Сказанное на уроках сегодня пролетало у меня мимо ушей, а когда вызвали к доске, я не смог ответить на какой-то простой вопрос, за что схлопотал «двойку».
Вечером возле школы меня снова ждала Оксанка.
- Ты домой? – спросила она.
- Да, наверное, - неуверенно сказал он.
- Тогда пошли вместе. Ты чего так перепугался, когда Марго про убийство рассказывала, как будто ты собственноручно этого мудака прибил?
- Я его даже не знал. У нас историю Ирина Дмитриевна ведёт.
- Повезло вам. У нас, наверное, сейчас тоже она будет. Хорошо бы.
- Хорошо? А вашего историка тебе совсем не жалко? – удивился я.
- Не особо. Шибко уж вредный был.
Мы помолчали.
- Хочешь, приходи сегодня ко мне. По ящику «Индейца в Париже» показывать будут.
- Да ну, неудобно как-то.
- Ну, смотри сам. Если надумаешь, я возражать не буду.
- А книжек у тебя никаких нет? Можешь почитать дать?
- В основном, Энид Блайтон да Франклин Диксон, но они мне не очень нравятся, как будто для дебилов написаны. «Гуси-гуси, га-га-га...» Крапивина недавно читала, но книжка не моя была, я отдала её. Есть ещё «Тайна золотой долины» и «Четверо из России» Василия Клёпова. Вот их могу почитать дать, если хочешь. В общем, приходи, сам посмотришь, что тебе интересно будет. Я на четвёртом этаже, квартира направо. Ну, ладно, пока, - сказала Оксанка и нырнула в подъезд.
Оказывается, за разговорами я не заметил, что мы уже пришли и стоим перед нашим домом. Счастливая она. У неё есть дом – место, куда хочется вернуться. Тяжело вздохнув, я тоже отправился, с позволения сказать, домой.
В квартире был только Виталий Алексеевич. Неужто алкаши сегодня на работу вышли? Но, не спрашивать же у этого хорька, благо он только одну комнату занимает. Расположившись на полуразвалившейся софе, я собрался было приняться за уроки, как из соседней комнаты донеслось: «Вдруг рухнула софа, взять лишний вес она не смогла». Забавно, конечно, но не на всю же катушку! Я, вздрогнув, чуть было с этой самой софы не свалился, а неизвестный мне певец тем временем продолжал бредить: «Еропланы, трахтора, а нам пора, шумит Ниагара». Так, главное не отвлекаться. В первую очередь – уроки, а заодно и кассеты, которые мне Оксанка дала, послушаю.
Закончил с домашкой я лишь ко времени прихода предков. Время есть – предков нет. Наверно, компанию себе из таких же алконавтов нашли, квасят где-нибудь. Тут из соседней комнаты выглянул Хорёк и спросил:
- Ты что, даже не поинтересуешься, где твои родители?
- Тебе-то что? – огрызнулся я.
- Я подумал, что небезынтересно тебе узнать будет, что ночью, когда ты где-то шлялся, их обоих скорая увезла.
- Белочка? Скатертью дорога!
Хорёк такого явно не ожидал:
- Я думал, ты хоть поблагодаришь, что я им погибнуть не дал, скорую вызвал.
- Ты ж сам вчера с ними квасил. Не прикидывайся ангелочком.
- Да, никакого воспитания нынче у подрастающего поколения! Никакого! – Хорёк развернулся и ушёл к себе в комнату.
Отлично! Алкашня в дурке, или где там белочку лечат, Хорёк в своей комнате – значит, на сегодня эта комната моя. А может и правда сходить к Оксанке? Или отправиться к тёте Маше? Тётя Маша ужином покормит, зато Оксанка даст книжку почитать. Немного подумав, я выбрал Оксанку, и через пять минут стоял у её двери, не решаясь нажать звонок. Наверно, так и простоял бы, если б дверь не открылась. За ней оказалась женщина, видимо мать Оксаны.
- Ты Кирюха? – спросила она. Невольно я почувствовал симпатию к ней, она первая назвала меня так, как мне нравилось.
- Ага, - сказал я.
- Проходи, раздевайся. Оксанка говорила, что к ней должен ты зайти, помочь уроки делать. Она у себя в комнате, а мне на работу пора.
Помочь уроки делать? Ну, ладно… Я прошёл, куда мне указала мать девочки.
- Я уж думала не придёшь, постесняешься, - сказала Оксана, увидев меня.
- Была такая мысль, - сказал я, обводя взглядом комнату. Меня удивило, что в ней был небольшой телевизор, - А зачем ты про уроки придумала?
- А что я должна была сказать? «Мама, сегодня ко мне придёт в гости мальчик, он не из нашего класса и я с ним познакомилась, потому что он украл мой плеер»?
Я покраснел.
- Пунцовый цвет лица тебе идёт, особенно в сочетании с рыжими волосами, - сказала Оксанка и улыбнулась. Тут я понял, что девчонка меня попросту подначивает и… улыбнулся в ответ. Помимо воли улыбнулся.
- Ты мне книжку обещала.
- Да, конечно, - девочка открыла книжный шкаф, - Но всё же я рекомендую тебе Клёпова.
- Давай!
Оксанка подала мне вконец изорванную явно не один раз читаную книжку. Я взял её как можно бережнее.
- Не смотри так на этот раритет, его ещё мама моя читала, - пояснила Оксанка, - Ну, что, кино смотрим? Или в «Денди» поиграем?
- «Денди»? Я не умею…
- Значит, кино.

- Ну как? – спросила меня Оксанка, когда по экрану поползли титры.
- Я в восторге! – честно сказал я. А чего бы мне не в восторге быть? Не знаю, за сколько лет впервые телевизор смотрел, да и кино, надо признаться, захватило с первого кадра.
- Это хорошо, что тебе понравилось. Обычно мальчишки не любят такие фильмы, считая их девчачьими.
- Что за глупости!? Если кино хорошее, разве имеет значение для кого оно снято, - И тут в животе у меня заурчало. Эх, надо было всё же выбрать тётю Машу, - Слушай, мне неудобно, конечно, но у тебя поесть ничего не будет?
- Сейчас пару бутербродов с колбасой принесу, - сказала Оксанка и скрылась за дверью. Я глянул на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке. Мать моя женщина! Пять минут девятого! У меня осталось не больше пятнадцати минут до ада! Надо спешно собираться и уматывать отсюда! Когда я уже готов был уйти по-английски, Оксанка вернулась.
- Дрежи, - она протянула мне два бутера с колбасой и маслом. Деликатес, однако, для меня во всяком случае. Я по-быстрому запихал их в рот.
- Прости, но мне надо идти, - сказал я, не утруждая себя тем, чтобы прожевать.
- Что-то не так?
- Нет, всё нормально, просто неотложные дела.
- Да? Ну, ладно. До встрече в школе. Когда ты там в следующий раз появишься?
- Надеюсь, что завтра.

Как только Оксанка закрыла за мной дверь, я опрометью бросился к себе. Добежал, успел, ура! Только я закончил раздеваться, как начался приступ. На этот раз он был настолько сильным, что сев на софу я заплакал в голос, но без слёз, как плачут маленькие щенята. На мои стоны из соседней комнаты вышел Хорёк, посмотрел на меня, как мне показалось, с удовольствием, и заявил:
- Сейчас скорую вызову.
- Только попробуй! – через силу крикнул я, а крик отозвался такой болью, что я подумал, что сейчас копыта откину.
Квартирант остановился в коридоре. Явно к соседям, у которых телефон есть, намылился.
- Но тебе же больно? – ни капли сочувствия, только растерянность в его голосе.
- Мне не больно! – через силу сказал я. Бритвенное лезвие в правой половине моего мозга превратилось в бензопилу.
- Ну, нет, так нет, - Хорёк вернулся в свою комнату и включил музыку. На всю громкость. Пришлось вытряхиваться в подъезд, благо никого там не встретил. В итоге приступ длился минут на пятнадцать дольше обычного. Придя в себя, я решил, что больше такую боль дома пережидать я не могу. Лучше уж на улице. Или в магазине у тёти Маши, но тогда ей придётся рассказать о приступах. Проблема. В квартиру я зашёл улыбаясь и смеясь. В наше время смех без причины, это признак не дурачины, а недавно выкуренной травки или внутривенно введённого наркотика. Наверняка Хорёк подумал, что раз мои родители алконавты, то я вполне могу нарком быть. Разубеждать в этом я его не собираюсь. Мне понравилось, что он в бывшую мою комнату зашёл и всю ночь из неё носу не показывал, меня, наверное, опасаясь.

Утром в школе снова творился бедлам. Ещё подходя к ней, я заметил на стоянке неподалёку пару милицейских машин и сердце у мен забилось чаще. На одной из перемен Оксанка рассказала о допросе ментами учителей и учеников – тех, у кого убитый вёл историю.
- Ты уже была там? – спросил я.
- Нет, но, думаю, скоро окажусь.
- Расскажешь?
- Почему нет?
В это время прозвенел звонок, и мы разошлись по кабинетам. На следующей перемене поползли слухи, что историка грохнул кто-то из школьников из-за плохой оценки, а вовсе не с целью ограбления. Это не прибавио мне оптимизма. Надежда узнать что-то от Оксанки тоже испарилась – ни на одной из перемен, ни после школы я её не видел. А так хотелось снова пойти домой вместе! Дома же меня ждал очередной сюрприз: Хорёк был не один: на кухне за столом вместе с ним восседал мужик, похожий телосложением на борова. Я решил так его про себя и называть.
- Недоброго дня! – буркнул я, глядя на них.
- Это кто ещё? – возмутился Боров.
- Сын хозяев, - ответил ему Хорёк.
Я издевательски поклонился и потребовал:
- Кухню освобождаем, прошу убираться в свои апартаменты – бывшую мою комнату.
Мужики посмотрели на меня, но с места не сдвинулись.
- Я что-то не по-русски сказал? Или вы по-русски со вчерашнего дня понимать разучились?
- Слушай, малой, не мешай взрослым людям важные вопросы решать, - выходя из себя, заявил Боров.
- Решайте на здоровье, но не на моей территории. Плиз нафиг.
- Дим, пойдём, - тихонько сказал Хорёк. Думал, что я не услышу, что ли?
- Выметайтесь, выметайтесь! И так из-за вас уроки делать негде!
- Может ты хотел сказать: «Ширнуться негде»? – с усмешкой заявил Виталий как-его-там.
- А если даже и так? Ты кто мне, чтоб такие вопросы задавать? Отец? Или может мама?
- Он невыносим! – заявил Боров Хорьку.
- Да, Дим, я заметил. Думаю, это временные трудности. Пойдём, прогуляемся. Тут нормально поговорить нам не дадут.
- Рад, что вы это поняли, - вклинился я, - Давайте пошустрее – мне заниматься надо.
Закончив с домашкой, решив, пока необходимости в деньгах особой нет, не воровать, я направился в магазин к тёте Маше, но оказалось, у той был выходной. Тогда я пошёл домой к ней, но подойдя к двери не решился позвонить, потому что из-за неё доносились крики. Какой-то мужик, совершенно не стесняясь в выражениях, кричал на весь подъезд, сообщая, что хозяйка квартиры его обворовала, лишив тем самым средств к существованию, а когда он обратился к ней затем, чтобы взять денег в долг – получил отказ. Особо я не слушал, но не услышать этот ор было невозможно. Чтобы не попасть под раздачу решил поскорее убраться из-под дверей квартиры, но не успел.
- Подслушивал!? – спросил меня красномордый двухметровый шкаф. От испуга я даже ответить не смог.
- А ну проваливай! – шкаф хотел схватить меня за воротник, но я вовремя увернулся и сбежал вниз по лестнице.
- С тобой мы ещё разберёмся! – донеслось до меня, когда я был у двери подъезда, только не понял, кому это было сказано – мне или тёте Маше.
Отходя от пережитого на скамейке в соседнем дворе, я решил сегодня всё же пойти на «промысел», чтобы убить время. Но и здесь мне не повезло – к забастовке заводчан присоединились трамвайщики. Бесцельно бродя кругами по городу, я неизменно выходил к дому тёти Маши. Когда я оказался у него в очередной раз, решил вновь подняться к ней. Дверь была распахнута настежь. Осторожно я вошёл в квартиру, заглянул в комнату. Тётя Маша лежала на диване, держась правой рукой за сердце.
- Вызови скорую, - чуть слышно сказала она.

В больницу я поехал вместе с хозяйкой квартиры. На этом настояли врачи, правда, сначала спросив, кто я такой есть вообще? Ну, раз Мария Кирилловна – тётя, назвался её племянником, и мельком глянул на тётю Машу – вроде она не возражает.
В приёмном покое со скорой принимали без очереди, и вскоре мы с медсестрой везли на каталке пациентку в какое-то там отделение стационара. Стоило нам только переложить её на больничную койку, как в палату вошёл врач. В его присутствии уйти я постеснялся, а он, осмотрев очередного клиента, выдал мне список лекарств, которые нужно купить и ушёл.
- Мне за лекарствами сходить в аптеку некому, - сказала тётя Маша, которой, видимо, стало получше, - Да и дверь открытая осталась. Могу я тебя попросить?
- Меня? Но, я... – и тут я чуть было не сделал самую большую глупость – чуть не сказал, что она хочет попросить сходить ей за лекарством и закрыть в квартиру дверь малолетнего карманника, которому только покажи, где деньги лежат.
- Ты же меня не обворуешь? – лёжа под капельницей и глядя мне в глаза спросила тётя Маша.
Я отвёл взгляд.
- Деньги в книжном шкафу, под шкатулкой с документами. Ты сразу поймёшь, что это она. Ключи на этой же полке с другой стороны.
- Мне в аптеке всё равно лекарства не продадут, мне же 13 всего! – сделал я последнюю попытку отказаться. Слишком велик был соблазн, чтобы я смог перед ним устоять, оказавшись в квартире.
- По рецепту продадут. Давай, иди.
Я вышел из палаты и столкнулся со своей, с позволения сказать, матерью.
- А я-то думал, белочку в дурке лечат? – съязвил я.
- Кирюша!? Что ты здесь делаешь!?
- Ну, не к тебе приехал точно.
- К отцу?
- К кому, к кому? – в этот вопрос я вложил столько яда, что гадюка бы сдохла от зависти. Не дожидаясь ответа, я обошёл своего биологического родителя женского пола и направился к выходу.

Дверь. Квартира. Шкаф. Шкатулка с документами. Мне было стыдно, ведь я понимал, что вернуть их не смогу, не смогу ничего поделать с собой. Как в тумане, я забрал всё, что было под шкатулкой, оправдывая себя тем, что не знаю, сколько стоят лекарства. Ключи. Закрыть дверь. В аптеку. Я протянул рецепт продавщице, та строго посмотрела на меня, и, как я думал, выдала:
- Детям не продаём!
- Но больше эти лекарства купить некому! – попытался возразить я.
- Детям не продаём! – как робот повторила женщина. Чертыхнувшись, я вышел на улицу. Теперь со спокойной совестью можно оставить деньги у себя. Ну, если быть честным, с не очень спокойной.
- Мальчик, тебе купить чего-то надо? – спросил парень, заметивший, что я ошиваюсь у входа в аптеку.
- Надо, - неуверенно сказал я и протянул рецепт. В глубине души я надеялся, что он или откажется, или попросит что-нибудь за свои услуги.
- Что, и по рецепту не продали? – спросил он.
Я помотал головой.
- Давай деньги.
- Ага, я тебе сейчас деньги, а потом ты смоешься.
- Пошли вместе тогда.
Стоило мне лишь переступить порог, как аптекарша, вперив в меня свой взгляд, сказала:
- Я чё, не по-русски говорю!? Не продаём мы детям лекарства!
- Он со мной, - посмотрев на аптекаршу, после секундного молчания, сказал мой спутник и протянул рецепт. Аптекарша назвала сумму, я передал деньги парню, тот в свою очередь продавщице. Думаю, со стороны это выглядело совершенно по-идиотски.
- Спасибо! – поблагодарил я парня, как только мы вышли из аптеки.
- Спасибо на хлеб не намажешь, - пробурчал тот, но явно не хотел, чтобы я его услышал. На том и разошлись.

В больницу пускать меня отказались категорически. Неприёмные часы, видите ли, да и отбой скоро. Пришлось заходить через приёмный покой, крадясь чуть ли не тайком. К счастью, стоило только попасть внутрь, на меня совершенно перестали обращать внимание. Без приключений я добрался до нужного мне отделения, но стоило зайти в него, как я встретил своего, с позволения сказать, отца. Где только он в больнице наклюкаться успел? Из процедурки спирт что ли стащил?
- Кирюша, - сказал он заплетающимся языком, - Ты кто мне?
- Много чести, - пробубнил я, и сделал попытку его обойти. И она бы завершилась успехом, если бы не вышедшая в этот момент из какой-то палаты медсестра.
- Ты что здесь делаешь? – спросила она.
- Я к Марии Кирилловне, - ответил я и остановился.
Мой биологический родитель мужского пола в этот момент рухнул на пол. Я уничижительно посмотрел на него, перешагнул, направляясь к сестре, и сказал:
- Вы спирт проверьте, чтоб на месте был. А то… - и кивнул головой на пьяное тело, - А так я лекарства для тёти Маши принёс.
- Фамилия-то у твоей тёти Маши есть? – добродушно спросила медсестра.
- Прохоренко, - хорошо, что я догадался прочитать её на рецепте.
- 304-ая палата, - известила меня медработница.
- Спасибо, я знаю, - поблагодарил я и направился в нужную мне сторону.
- А с алкоголиком-то мне что теперь делать? – услышал я вслед.
- Тут и оставьте, оклемается немного, так сам до платы дойдёт.
- Не могу, попадёт мне. Хоть бы родственники его какие заявились, а то второй день здесь, а так никто и не пришёл.
Я остановился и оглянулся. Сказал тихо:
- И не придут, - и пошёл дальше.
- Кирюша! - донеслось мне вслед. Я сделал вид, что не услышал.

Тётя Маша спала под капельницей. Я тихонько коснулся её плеча.
- Кирилл? – спросила она, открывая глаза.
- Вот, я принёс, - я протянул ей пакет с лекарствами и ключи от квартиры.
- Спасибо! Чек не спрашиваю, надеюсь на твою порядочность.
Моё лицо словно обожгли. Казалось, оно настолько налилось краской, что светится в полумраке палаты.
- Я… я пойду, хорошо?
- Иди, конечно, я тебя не держу. И вот ещё. Оставить себе сколько-нибудь за работу. Сколько сам посчитаешь нужным.
- Хорошо, - сдавлено ответил я и выскочил из палаты.
Последние слова стояли у меня в ушах. Сколько посчитаешь нужным. Сколько посчитаешь нужным. Сколько посчитаешь нужным. Верну! Всё верну! Не надо мне ничего!
- Что с тобой? – спросила меня медсестра, по-прежнему возившееся возле моего, с позволения сказать, отца, - Что-то случилось?
- Нет, всё хорошо. Просто я рад, что тёте Маше лучше.
- А, слёзы радости.
Слёзы? Я и не заметил.
- Кирюша, что случилось? – еле выговаривая слова, спросил меня биологический родитель мужского пола.
- Тебе-то что? – буркнул я.
- Так вы знакомы? – вклинилась медсестра.
- Это мой сын, - посвятил медсестру отец.

- Папа, что с тобой!? Папа!? – рыдал я, склонясь над отцом, - Папа!?
- Уйди! Изыди, нечисть! Изыди! – в истерике кричал он, размахивая руками.
- Папа, это я, Кирюша. Па…
Руки отца сомкнулись на моей шее, мне стало нечем дышать. Я пытался сделать вдох, но это мне не удавалось.
- Ты что творишь, ирод? – услышал я голос матери, вошедшей в комнату, прежде, чем потерял сознание.

- Сын!? Сын, а не поможешь ли ты мне отнести твоего отца в палату? – спросила медсестра.
- Вот это, - кивок головы в сторону алконавта, - отнести в палату? Услуга за услугу. Мы тащим это тело в палату, а вы больше не называете меня его сыном. Никогда.
- Кирюша… - проблеял алкаш.
А у Кирюши, забывшего о времени в этот момент начался приступ.
- Нет, только не сейчас, - пробормотал я, опустился на пол, рядом с отцом, привалился к стеночке, и закрыл рукой правой глаз. Стонал и раскачивался взад-вперёд. Видимо, медсестра вызвала дежурного врача, поскольку в какой-то момент я увидел рядом с собой ещё одного человека в белом халате. Он осторожно взял меня за руку и потянул за собой. Я не сопротивлялся. Мы пришли в процедурку.
- Помогите мне умереть, - тихонько сказал я, - Не могу больше эту боль каждый день терпеть. Сил нет.
Заметил, что врач в ужасе отшатнулся. Откуда-то в процедурке оказалась медсестра. Мне поставили какой-то укол в вену.
- Я сейчас засну и больше не проснусь, да? - спросил я.
Медсестра и врач переглянулись.
- Тебе не стаёт легче? – спросил врач.
- Нет, - через силу ответил я.

Приступ продолжался ещё минут двадцать, всё это время вокруг меня скакали люди в белых халатах, очевидно, совершенно не понимая, что со мной. Вдруг неожиданно для них, я засмеялся.
- Всё, прошло! Теперь почти сутки без боли! – поделился я с ними своей радостью.
- У тебя такие приступы каждый день? – спросил врач.
- Да, - сказал я, - Уже почти полгода. Всегда в одно и то же время.
- Почему ты не обратишься к врачу в поликлинику?
- Обращался, там за обследование деньги надо платить, а у меня столько нету. У нас же медицина бесплатная только официально, - не хотел я вкладывать столько яда в слова, но ничего не смог с собой поделать.
- Здоровье всё равно дороже. Неужели родители пожалеют денег на твоё обследование?
Медсестра хмыкнула:
- Борис Анатольевич, его родители у нас с алкогольным. Один из них в коридоре валяется, где-то в больнице выпивку найти сумел.
- Да? Мне бы хотелось поговорить с ними.
- Без меня. Я домой пошёл, - сказал я. И прежде, чем меня успели задержать, выскочил за дверь.
Больницу я покинул также, как и вошёл – через приёмный покой. В кармане неприятно лежали деньги, взятые у тёти Маши. Нет, это не честно. Надо признаться. Она ко мне со всей душой, а я… А я кушать хочу. Ладно. Сказала же она, что себе можно какую-то часть оставить. И снова в моей голове эхом отозвались её слова: «Сколько посчитаешь нужным». Я решил всё же купить булку хлеба, очень уже хочется есть! Но это сделать мне не удалось – хлебный был уже закрыт и я направился домой, где не застал ни Хорька, ни Борова¸ чему был несказанно рад. Разделся, рухнул на софу и тут же заснул. Всю ночь меня мучали кошмары. Тётя Маша узнав, что я украл у неё деньги, обращалась в Медузу Горгону, но я вместо того, чтобы превратиться в камень, начинал убегать от неё. Горгона всегда меня догоняла, кусала своими змеями, и в этом месте я просыпался, боясь уснуть вновь. Сон повторился несколько раз за ночь.
Утром я встал совершенно не выспавшимся, и вместо школы пошёл в квартиру тёти Маши с твёрдым намерением вернуть украденные деньги, совершенно забыв, что ключей от входной двери у меня нет. Наверное, ночные кошмары не прошли бесследно, и соображал я сегодня туго. Взять хотя бы тот факт, что я заглянул в холодильник, надеясь там найти съестное.

Дверь была открыта, хотя я отчётливо помню, как закрывал её. В квартире – бедлам. В дверках шкафов разбитые стёкла, валяющиеся по полу бумаги, книги, фотографии, одежда сорвана с вешалок… Я обвёл взглядом помещение, стараясь ни к чему не прикасаться и пытаясь решить, что делать дальше. В моей голове бедлам сейчас был почище, чем в квартире у тёти Маши. У тёти Маши. Точно, нужно пойти к ней и рассказать о произошедшем. Это единственное, что я могу сделать, чтобы попытаться отвести подозрения от себя.
Через полчаса я стоял у её больничной койки и пытался собраться с мыслями.
- Говори, не бойся, - подбадривала меня тётя Маша. Несмотря на это от страха у меня тряслись коленки.
- Я… я… - который раз пытался начать я. Тётя Маша терпеливо ждала. Тогда я закрыл глаза и выпалил на одном дыхании:
- Когда я был у вас в квартире, забрал все деньги и не хотел отдавать! Вот!
Сердце замерло. Я боялся пошевелиться.
- Дальше, - услышал я.
- Вчера, когда вы предложили оставить мне сколько-нибудь себе, мне стало стыдно, и тогда я решил вернуть всё, - я приоткрыл один глаз. По выражению лица тёти Маши было совершенно невозможно понять, как она отнеслась к моему признанию, - Сегодня утром я пошёл в вашу квартиру, чтобы вернуть деньги на место, совершенно забыв, что ключей от неё у меня теперь нет. Но они и не понадобились. Дверь была распахнута, а в комнате – бедлам, - я открыл второй глаз. Сердце ухало в груди.
- И тогда ты пошёл ко мне, боясь, что я подумаю на тебя?
- Да.
- Почему я сейчас не должна на тебя думать?
- Не знаю. Вот. Возьмите, - я протянул ей оставшиеся деньги и чек, который на всякий случай сохранил, - Простите меня! Можно я пойду?
- Ты спешишь?
- Нет, но…
- Ты думал, что после того, как ты признался, я видеть тебя не захочу?
- Да…
- Если бы всё было так просто… Сегодня утром тебя родители искали.
Я покраснел.
- Правда я не совсем поняла, что им от тебя было нужно, они, как бы это помягче сказать, были не совсем трезвыми.
- А как вы узнали, что это мои родители?
- Вчерашняя медсестра решила, что я сестра или твоей матери, или твоего отца. Отрицать я не стала, а родителям твоим, по-моему, вообще неважно, кто их сестрой назвался.
- Так и есть.
- Честно говоря, после того, как я узнала о них, то решила предложить пожить тебе у меня, если они постоянно пьют. Но теперь… Даже не знаю.
- Не надо. Я привык. Выживу.
- Выживешь. Но, какой ценой?
В палате повисло тягостное молчание, которое прервала заглянувшая в дверь моя, с позволения сказать, мать.
- Кирюша?
- Чего тебе? – оглянулся я на неё.
- Ты не знаешь, где здесь магазин какой есть?
Я покрутил пальцев у виска, сказал:
- Ты в больнице!
- Но, мне… мне…
- Опохмелиться надо, - закончил я, - Твои проблемы.
- Вот ты где! – услышал я голос своего, с позволения сказать, отца, оставшегося скрытым за дверью, - Смотри, что я добыл! Спирт!
- Отлично, а теперь закройте двери с той стороны! – рявкнул я. Да так рявкнул, что тётя Маша опешила.
- Это же твои родители! – прошептала она.
- Родители!? Родители – это те, кто заботятся о тебя, кормят, одевают, растят! А это так – исходный биоматериал, не более.
- Откуда в тебя столько зла?
Я пожал плечами.
- Ладно, иди с миром. Устала я. Спать хочу.
Наверно то, что взрослые называют смешанными чувствами, я испытывал, выйдя из больницы. С одной стороны отчаянно хотелось навсегда переехать жить к тёте Маше, с другой стороны было стыдно перед ней. Бесцельно бредя я не заметил, как вышел к школе. Ну что ж, как раз на пятый с шестым уроки успеваю.
Однако, попасть на них мне было не суждено.
- Кирюха! – услышал я Оксанкин голос и отыскал её взглядом. Девочка отчаянно о чём-то сигнализировала мне руками. Я направился в её сторону.
- Привет! Что случилось? – спросил я у неё.
- Тебя с утра милиция искала. Они решили, что ты имеешь отношение к убийству нашего историка.
Сердце ушло в пятки. Казалось, я забыл, как дышать.
- Да? И почему они так решили? – выдохнул я.
- Особо информацией менты не делятся, но по слухам, якобы выяснилось, что у убитого была с собой изрядная сумма мавродиков. А на следующий день после убийства какой-то мальчик, похожий по описанию на тебя, на рынке мавродиками расплачивался.
Закончив, Оксанка вопросительно посмотрела на меня.
- Нет, не я. Я расскажу тебе, только обещай, что никому не скажешь, - не смог я выдержать её подозрений.
- Я – могила! Говори.
- То, что я видел. Неизвестная мне гоп-стоп компания загнала вашего историка в тупик. Что они там с ним делали, не знаю. Потом парни ретировались. В тупике осталось лежать тело. Я пошёл посмотреть. Вокруг него валялись мавродики. Всё, во что я сейчас одет, куплено на них.
- Но это же мародёрство! – возмутилась девочка.
- Ему они были уже ни к чему, а у меня ни осенней, ни зимней одежды не было, - ответил я, прекрасно понимая, что Оксанка права.
- Ты должен рассказать всё милиции!
- И как они к этому отнесутся? Разве не проще повесить всё на подростка, тем более, из неблагополучной семьи. Нет, в колонию, меня, конечно, не заберут – четырнадцати нет, но могут лишить родителей родительских прав и отправить в детдом. Меня как-то такая перспектива не радует. Нет, буду отрицать. Скажу, что мавродики нашёл.
- Не поверят. Нужен человек, который бы подтвердил, что самолично дал их тебе, чтоб ты на рынок сходил. Твои родители подошли бы идеально, но для этого они должны быть трезвыми.
Я горько рассмеялся:
- Скорее рак на горе рак свистнет после дождичка в четверг, чем они трезвыми будут.
- Тогда, нужен кто-то ещё, кому ты можешь довериться, открыться…
- Есть один человек. Но это будет трудно. Попробую. Слушай, у тебя поесть ничего нет?
- Кто о чём, а вшивый о бане…
- Сыт голодного не разумеет, - парировал я.
- Держи, - Оксанка протянула мне кусок шоколадки.
- Ну, вообще-то я имел ввиду что-то, типа хлеба или булочки какой, - смутился я.
- Чем богаты…
- Ладно, спасибо! Пойду я, пожалуй, договариваться с тётей Машей о лжесвидетельстве, кажется так это называется.
- Давай я с тобой? – спросила Оксанка.
- Наверно, не стоит. Хотя… решай сама.
- Пойду, только домой зайду, вещи оставить.

Пока Оксанка бегала домой я поднялся к себе. Не застал там ни Хорька, ни Борова, которых намеривался изжить со своей жилплощади всеми правдами и неправдами. Зашёл в комнату Виталия Как-его-там, сбросил постельные принадлежности на пол, потоптался по ним, скинул со стола бумаги, вышвырнул одежду из шкафа… В том, что Хорёк поймёт, что это моих рук дело, я не сомневался. Противостоять мне он не сможет, придётся ему съехать…

- Ты где так долго? – спросила Оксанка, когда я вновь показался во дворе.
- Да, порядок маленько в квартире навёл, - сказал я.
- Я тут кассету для плеера захватила, хочу чтоб ты эту песню послушал, - Оксанка протянула мне наушники от плеера, - Я думаю, тебе понравится.
Я надел их, а девочка включила музыку.
- Я только сегодня услышала, правда припев классный?
Я вслушался: «Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе. Но я устал, окончен бой. Беру портфель*, иду домой».
- Здорово! Про портфель особенно. Только знаешь, я думаю, на самом деле там другое слово…
- Какое? – Оксанка остановилась и посмотрела на меня.
- Если я скажу, пропадёт весь шарм песни. Мне бы этого не хотелось…
Оксанка не стала настаивать и я промолчал.
Так, разговаривая ни о чём, мы добрались до больницы.
- Тихий час! – заявили там нам, - Приходите после пяти!
- Но это срочно! – стала настаивать Оксана.
- Тихий час! – повторила вахтёрша.
- Но мы лекарство принесли, его отдать срочно нужно! – соврал я.
- Глаша, да пропусти ты их! – крикнула церберу на дверях гардеробщица, - Всё равно не отстанут.
- Да? А потом отвечай! Мне зарплата не лишняя, - не сдавалась женщина.
- Скоро тихий час кончится? – спросил я.
- В четыре. Но до пяти я вас не пущу!
Пришлось вновь проникать в больницу через приёмный покой, благо опыт уже был, да и не обратил там никто на нас внимания. Спустя считанные минуты мы были в палате тёти Маши.
- Что-то зачастил ты ко мне, - сказала она, - Наверно попросить что-то хочешь. Вона ещё подругу с собой привёл.
- Хочу, - не стал отрицать я, - Только не знаю, с чего начать.
- А ты, как утром, закрой глаза, и на одном дыхании...
- Боюсь, не получится. Вы меня тогда просто из палаты выставите.
- Да что же такое натворил, что может быть ещё хуже?
- Кирюха ничего не натворил! – горячо возразила Оксанка, - Но доказать это не может. Поэтому нужна ваша помощь, - девочка повернулась ко мне, - Кир, говори уже.
- Несколько дней назад убили учителя истории в школе, где я учусь, - начал я и почувствовал, как потеют ладони, - А я это видел! Или почти видел!
Пока я пытался побороть страх, тётя Маша терпеливо ждала. Собравшись с духом, я рассказал ей то же, что не так давно рассказывал Оксанке.
- Да, дела… Но от меня-то ты что хочешь? – спросила тётя Маша.
Теперь я действительно снова закрыл глаза, как утром, и выпалил:
- Чтобы вы подтвердили, что дали мне мавродики, чтобы я на рынок сходил, купил себе одежды.
- Не поверят, у тебя родители есть.
- Но, вы же уже назвались сестрой одного из них? – с надеждой спросил я.
- Милиция проверить может. Как быть тогда? – возразила тётя Маша.
- Скажете, что близки им, словно сестра.
- А если твои, хм, с позволения сказать…
- Лучше не надо, - перебил я.
- Хорошо, но если они мои слова не подтвердят?
- Могут и не подтвердить. Надо им выпивку достать, тогда подтвердят. Эта алкашня за бутылку на всё готова. Только денег у меня пока нет.
- Выражаешься, как босяк! - отчитала меня тётя Маша.
- Босяк и есть, - вырвалось у меня.
- Денег, говоришь, нет… Ладно, будет им выпивка. Знаю я одного самогонщика…
- Спасибо! – хором сказали мы с Оксанкой. Тётя Маша как-то странно посмотрела на нас, но промолчала. Мы засобирались домой. Точнее, по домам. Завтра предстоял тяжёлый день. Я не сомневался, что милиция в школе меня навестит, но теперь боялся уже не так отчаянно.
Как оказалось, я ошибался. До завтра милиция ждать не стала и пришла ко мне домой уже сегодня. Когда я оделся с целью пойти на «промысел» в дверь постучали. Наверно, только у нас во всём подъезде не было звонка…
- Кто? – спросил я.
- Милиция, откройте! – раздалось из-за двери.
- Не открою, взрослых дома нет, - не так уж и соврал я. Хорька в расчёт я не принимал.
- Ты Кирилл Петров? – спросил мент.
Я не стал отрицать.
- Когда родители дома будут?
- Как из больницы выпишут, так и будут. Болеют они. Оба.
На этом наш диалог закончился. Надо – пусть в школу приходят. Здесь – моя территория! Выждав ещё минут десять, я побрёл на трамвайную остановку.
- Опять ты? – недоброжелательно встретила меня кондуктор.
- Что значит «опять»? – спросил я.
- Не прикидывайся мне ангелочком! Развелось карманников!
- И не говорите, прохода от них нет! – нахально заявил я, - Но я-то тут причём?
- Ты – карманник!
- Я!? А я и не знал! – перепалка мне надоела и я вышел на ближайшей остановке. Во втором вагоне трамвайного поезда мне повезло больше.

Как я и ожидал, менты нагрянули в школу. Зашёл в класс такой типичный представитель власти с трудом вмещавшийся в форму из-за необъятных размеров живота, что я едва не рассмеялся.
- Кирилл Петров здесь учится? – спросило тело у учительницы.
- Да, - ответила та.
- Тогда мы его забираем.
- Куда!? – возмутился я.
- В кабинет директора, - ответил мент.
Ну, слава Богу, а то я уже испугался, что прямо сейчас в ментовку повезут.
Через пару минут, в присутствии Марго, мент спросил, почему-то обратившись ко мне на «вы»:
- Вы недавно расплачивались на рынке мавродиками, так ли это?
- Да.
- Откуда они у вас?
- Тётя дала, чтоб я зимнюю одежду купил.
- Какая тётя?
- Тётя Маша, сестра отца, - сказал я, и тут же вспомнил, что мы не договорились с ней, по какой она линии родственницей мне приходится.
- Полное имя тёти Маши?
- Прохоренко Мария. Отчество я не знаю, у них с папой одна мать, но разные отцы.
- А почему тебе родители денег не дали?
- В больнице они, а у меня тёплой одежды нет.
- Так. Ладно, свободен, - отпустил меня мент после недолгого молчания. На ближайшей перемене я нашёл Оксанку, и рассказал ей, о чём меня допрашивал мент.
- Нужно в больницу дуть. Она ж не знает что сестра твоего отца по матери! – выдала девочка. Честно говоря, я не сразу понял, что она сказала – больно заковыристо получилось.
- Мне нельзя. Менты просечь могут, - ответил я после недолгого раздумья.
- Ну, тогда я побежала.
Так хотелось сказать «спасибо», но почему-то мне неловко было это сделать. Просто стоял молча, как истукан и смотрел вслед убегающей Оксанке.
- Петров! – окликнул меня одноклассник.
- Чего тебе, Вадик?
- Говорят, ты историка её грохнул?
- Кого – её?
- Не прикидывайся. Тили-тили-тесто!
- Детсад!
- Так ты историка прибил, да? – не сдавался Вадик.
- Рехнулся? На кой он мне?
- Ну, типа, отомстить за любимую, которой он пару влепил, например? – заявил мне этот придурок.
Я молча покрутил пальцем у виска. Выискался тут! И так не знаю, как из истории, в которую влип, выкрутиться, а тут ещё балбес этот! Надеюсь, Оксанка уладит с тётей Машей все нестыковки.
На ОБЖ я периодически замечал на себе любопытные взгляды одноклассников. Понятно, этот гусь растрезвонил о своих догадках направо и налево. Индюку этому что ни скажи – будь уверен: через пару часов знать все будут. Хуже бабки базарной! И как теперь в школу ходить? Придётся дома переждать пару-тройку дней, авось забудется. Чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, я, как мне казалось, тайком от учителя, достал «Четверо из России» и стал читать.
- Петров! У нас не литература! – всё же заметила Нина Ивановна.
- Я в курсе, - не стал я отрицать.
- Повтори, что я только что сказала, - потребовала она.
- «Петров! У нас не литература!» - повторил я.
- А до этого? – не сдавалась учительница.
- А вы сами не помните!? – «удивился» я.
- Вон из класса!
Что и требовалось.