Моя Вселенная

Глава I

Пролог

      Капитан ощерился в темноту, пытаясь быстро решить: преследовать беглеца или сообщить вышестоящим, что землянин только что удрал из-под конвоя. Как вообще это жалкое, слабое существо с далёкой солнечной системы могло сбежать от актинских охранников, везущих его на военную базу, в уме не укладывалось. Человек, умудрившись выбраться из пут, выпрыгнул из машины прямо на ходу и с неожиданной для него прытью унёсся в лес. 
      Вглядываясь в густую чащу, капитан рыкнул сквозь зубы и принял решение: догнать и доставить живого или мёртвого. После того как Земля практически объявила Акте войну, любой землянин, будь то даже обычный инженер из космопорта, являлся врагом и угрозой безопасности.
***
      Мирон нёсся сквозь холодный лес, встретивший его острыми, колючими ветками. Отваги хватило только на то, чтобы вывалиться из машины, когда везущие его вояки или чёрт их знает кто сбросили скорость на повороте, и теперь от паники у него тряслись поджилки.
      Шипованные прутья секли и резали, словно разделывая на фарш. Если бы не ужасный холод, пришедший вместе с темнотой, когда оба солнца этой грёбаной планеты сели за горизонт, он бы уже, наверно, свалился замертво от бессилия и ран, хотя адреналиновый драйв и действовал как анестезия. От изматывающего паркура мышцы ног одеревенели, а ступни резало, как ножами. Ледяной воздух вымораживал глотку и выжигал лёгкие изнутри. Из-за более слабой, чем на Земле, гравитации Мирон мчал, словно гепард, но даже быстрейший из животных выдохнется после трёх часов непрерывного бега с препятствиями.
      Лёгкая ветровка не грела, но частично закрывала от жёстких веток, норовивших раскромсать беглеца. Даже природа этой проклятой планеты была к нему беспощадна. На каждом приземлении после очередного отчаянного прыжка Мирон молился, чтобы в темноте не угодить в яму или не наткнуться на кочку. Малейший вывих ноги – и он больше не боец. Останется только заползти под первый куст, ожидая, пока эти лупоглазые плосконосые твари выследят его по запаху. Петлять не было смысла, в чащобной тьме нет возможности выбирать дорогу – он мог только нестись без оглядки, надеясь, что не врежется в неувиденный ствол или камень. Несколько раз он таки падал кулём наземь, и в последний ему показалось, будто хрустнуло где-то в боку. Уговаривая себя, что это был сучок, а не ребро, Мирон прихватил ладонью больное место и снова рванул вперёд. Хотя какое «вперёд», никаких ориентиров не было. Тут бы посмеяться, если б не было так страшно, что без толку нарезает круги по этим гиблым лесам. Ветка хлестнула по скуле вверх, задев край глаза. Он рефлекторно зажмурился, ослепнув на секунду и выбрасывая руки вперёд. Носок ботинка зацепился за корягу, и его снесло на землю. Успев закрыть руками голову, приземлился на колени и, не удержавшись, упал, осознавая, что катится под горку. Собирая боками хрусткий валежник и острые сучья, Дрёмов чувствовал, как подмороженная опавшая листва облепляет руки и беззащитную шею, а потом услышал надвигающийся шум воды. Листья под ним заскользили, похоже, по глине, ускоряя спуск по откосу, ставшему почти отвесным. Затормозить не получалось, его мотало по кочкам, подкидывая, отбивая спину, колени, локти.
      Вода приняла, будто бурлящий азот – холод проморозил до нутра за секунды. Мирон вывинчивался из глубины, отчаянно дёргая ногами и руками, понимая, что это уже почти точно конец. Течение несло его неизвестно куда, швыряя между узкими каменистыми отмелями. Вынырнув, хватая ртом воздух пополам с водой, продолжая бороться, он чувствовал, как начинает отключаться. Тело ощущалось как не своё, он им уже и не управлял. Будь он на Земле, был бы не жилец уже через десяток минут после падения в леденящий поток. Но низкая гравитация и более высокая плотность актинской речной воды продлевали его агонию. Наконец, словно устав от упёртого инопланетянина, река со злобой шваркнула его о скользкий валун и выбросила на берег. Инерцией Мирона провернуло по отмели и ткнуло носом в песок. Ловя ускользающее сознание, он повернул голову, приоткрывая глаза, и безэмоционально отметил, что лежит на узкой песчаной косе, упирающейся в отвесный обрыв. Ведя глазами вверх, насколько смог увидеть в свете бледно-жёлтой луны, Мирчо содрогнулся, глядя в ненавистное, чужое бархатное небо, признавая, что до края ему ни за что не добраться. Мысль о глупой смерти за миллионы километров от родины придавала происходящему нереальности, однако организм уже смирился с неизбежным. Отключающийся мозг запестрел разрозненными картинками из прошлого, Дрёмов вздрагивал всё реже и реже, будто разряжающийся андроид. Холод укутывал его, как одеяло засыпающего ребёнка. Глаза слезились от мороза, и луна потрескалась на осколки, словно мозаика в калейдоскопе. Веки смежились. Он падал в холодный сумрак, отстранённо удивляясь тому, что не было даже страха. Замедляющее свой ритм сердце глухо стучало под рёбрами, и человек потерял сознание, уже не увидев, как неясная массивная фигура ловко соскользнула с обрыва на берег и осторожно приблизилась к его умирающему телу.
***
      Он скатывался вниз, в ледяную воду, отчаянно хватаясь за скользкие корни, торчащие из отвесной земляной стены. Жарко, трудно дышать, тело не слушается. Гонимый животным ужасом смерти, Мирчо из последних сил вытянул руку и схватился за что-то мягкое и сухое… Он дёрнул ткань на себя и открыл глаза, сжимая в кулаке кусок жаркого толстого одеяла. Уставился в потрескавшийся, некогда белый потолок с бледно-рыжими разводами. Пошарил взглядом, рассматривая помещение, в котором оказался. Судя по желтоватому свету и остывающему воздуху, наступал вечер.
      Дрёмов водил глазами по комнате, отмечая стены с облупившейся краской, кособокие, потрескавшиеся части мебели: шкаф с отвалившейся дверцей, трехногий стул, железная кровать с погнутыми прутьями. Словно палата заброшенного детского лагеря в ужастике из позапрошлого века. Он жив? Он галлюцинирует? Его поймали? Поймали и уложили в тёплую кровать?.. Мирчо несмело потянулся под одеялом и тут же тихонько взвыл – вся брюшина и грудь заныли, словно там был один сплошной синяк. Ноги и руки, судя по всему, целы, но еле шевелились – сил не было даже на то, чтобы откинуть одеяло. Лицо и плечи начало саднить, и Мирон понял две вещи: он всё-таки выжил, и после погони прошло не больше суток. От попыток оглядеться и приподнять голову с подушки виски будто сжал обруч, уши заложило, а в затылке противно заныло. Парадоксально, но ему одновременно захотелось пить и блевать. Несмотря на жаркое одеяло, начало потряхивать – похоже, после ночного купания ожидаемо поднималась температура. Вот тебе и выжил. Начиная стучать зубами, он набрал в грудь воздуху и неожиданно жалобно выстонал:
– Э-эй!
      Кто бы ни притащил его сюда с того берега, теперь Мирон полностью зависел от него. И какие твари обитают в такой глуши, интересно? Свободные прайды, не подчиняющиеся правительству? Он ухитрился добежать до самого восточного кордона? Про те прайды Мирон Дрёмов не знал почти ничего. На Акте не передавали новостей на панглоссе*, а актинский язык для Мирчо был каким-то клокочущим курлыканьем. Поди разбери, что урчат эти кошкоподобные твари.
      Трясясь как осиновый лист, он уловил быстрое движение в дверном проёме. Сама дверь висела на одной петле, и с кровати была видна часть тёмного пространства, видимо, коридора, в таком же плачевном состоянии. Да, судя по всему, здание было давно заброшено, на его взгляд – лет двадцать минимум. Начала раскалываться голова, и Мирон прикрыл глаза, пытаясь унять зачастившее сердце. Интересно, при какой температуре тела вскипают мозги? Если это инфекция от ран, то ещё есть шанс. Но с воспалением лёгких он практически обречён умереть в этой самой комнате. Желудок сжался, и, кое-как перевалившись на бок, человек скорчился в пустых рвотных спазмах. Блевать было элементарно нечем, Мирон не ел уже больше суток. Обессиленно перекатился на спину и провалился в полузабытье.
      Время от времени, когда он всплывал на поверхность сознания, ему мерещились тихие, аккуратные шаги и шуршание одежды. Пару раз почудилось прикосновение к своему лицу и лбу, шевеление одеяла. Понимание, что не один, немного рассеивало жуть неизвестности, хотя физически было совсем худо. Минуты мучительного жара перетекали в часы. В какой-то момент Мирчо приподняли за плечи, поддерживая голову, и в сухие потрескавшиеся губы ткнулся местный поильник. Он видел, как строители-актинцы пьют из этих, детских на вид, чайничков с широким носиком. Горло свело сухой судорогой, и Мирон тут же присосался к нагретому желобу, всасывая сладковатый водянистый раствор. Жадно глотал до боли в грудине, до закладывания ушей. Жидкость потекла по подбородку, шее, даже под одеяло на грудь. Он начал захлёбываться, и тот, кто поил его, попытался отнять тёплый носик от губ, но Дрёмов с хриплым рыком клацнул зубами о гладкую посудину, стараясь вытянуть ещё желанной влаги. Спасителя он не разглядел – в комнате стоял ночной сумрак, но массивная тень, заслоняющая оконный проём, однозначно указывала на то, что это не человек. Плечистая, здоровенная туша с короткой, взлохмаченной гривой постояла с секунду над кроватью, разглядывая Мирчо. Этим «сфинксам» темнота не помеха. Поди, пялится сейчас светящимися зенками, морщит свой замшевый плоский нос, принюхиваясь, крутит ушами. По форме ушей знатоки могут сразу опознать их «национальность», но он не смог запомнить «расы» актинцев даже по окрасу.
      Несмотря на то, что ещё на Земле Мирон просмотрел массу образовательных фильмов про жизнь и мироустройство на Акте, по прилёту на планету он таращился на «сфинксов», как дикарь с Галактики Сомбреро. Двухметровые гуманоиды взирали на застывшего на мостике Дрёмова с кошачьей невозмутимостью. Огромные глазищи, плоский короткий нос с чётко обрисованными ноздрями, тонкий широко прорезанный рот с вздёрнутой к носу верхней губой. Будто бархатная кожа, которую тут же потянуло потрогать, и острые белые клыки, мелькавшие при разговоре, от которых хотелось держаться подальше. Они были похожи на людей и по прямохождению, и по устройству организма и даже говорили на межпланетной панглоссе, но такая потрясающая схожесть с земными хищниками постоянно отвлекала прилетевшего инженера, время от времени подвисавшего то на длинном хвосте, торчащем из прорези в штанах, то на тонких когтях, вылезающих из подушечек пальцев. Когда актинцы, глядя на Мирона, прижимали треугольные уши к голове, он машинально замирал, чувствуя себя мышью. Проработав почти месяц с этими существами, в шутку прозванными землянами «сфинксами» за отдаленную похожесть на древние скульптуры, Мирчо не сблизился ни с одним из них. Наблюдая за аборигенами, Мирон заметил, что они и между собой-то мало общаются, никогда не касаются друг друга и держат дистанцию. Исполнительные сухари.
      Строительство первого космопорта стало долгожданным актом доброй воли закрытой планеты, долгое время противившейся интеграции с остальной вселенной. После десятилетий переговоров недоверчивые сфинксы наконец решились на строительство удалённого гейта, где собирались встречать всех чужаков для проверки перед посадкой. Сама же Акта с некоторых пор была покрыта защитным силовым полем, уничтожающим любого непрошено вторгнувшегося в её пространство. Причина такой осторожности называлась «актинской непетой».
      Вещество, добываемое здесь, поражало воображение своими свойствами. Действующее на актинцев как безопасное успокоительное и тонизирующее, остальных же гуманоидов оно могло, по слухам, чуть ли не поднимать из могил, излечивая страшные болезни, продлевая жизнь, возвращая молодость. Для себя сфинксы покупали её раствор в травяной лавке, эдакой местной «аптеке», как земляне – аспирин. А вот для инопланетян сей эликсир был под запретом. Осознав ценность непеты, «кошачье» правительство усилило военную защиту, объявив, что будет стрелять по каждому кораблю, приближающемуся к планете без приглашения. Мудрый император быстро смекнул, что из Акты попытаются сделать сырьевую колонию, уничтожив, если потребуется, всех жителей. Несколько десятилетий земляне, как первооткрыватели «эффекта непеты», вели переговоры с несговорчивыми сфинксами, то грозя вселенской изоляцией, то подкупая богатствами. Но устойчивое иерархическое общество Акты было последовательно и едино в своём нежелании идти на какие-либо союзы с чужаками. Год назад некий высокоранговый военный решил поднять революционное движение, призывая «прогрессивных» актинцев к свержению «отсталого узурпатора и тирана», но тут же был схвачен со всей семьёй. 
      Дрёмов не вникал во внутриполитические дела работодателей, считая, что не его это ума дело. Незачем ему было специально искать актинские новостные табло на панглоссе. Да и не на каждом шагу они были. И вот теперь, когда власть императора не смогли раскачать изнутри, ушлые земляне решили попрессовать сфинксов снаружи, объявив им бессмысленную, ввиду их поля, войну. Идиоты!
      Мирчо неожиданно для себя захихикал, представив, как актинцы разнесут в пыль все корабли чванливых вояк из Солнечной Системы. По телу прошла волна умиротворения и покоя. В эту самую секунду он уверовал, что лучшего места для того, чтобы лежать под тёплым одеялом, не найти. Воспоминания о реке, о погоне сейчас казались забавными и совсем не страшными. Луна, заглянувшая в пыльное, потрескавшееся окно, была настолько красива и идеально кругла, что от такого совершенства захотелось плакать. Осознав, что он собирается рыдать над луной, Мирон догадался: его только что накачали непетой.
      Всё его тело, казалось, источало восторг. От боли и слабости не осталось даже воспоминаний. Он лежал на самой удобной во вселенной кровати, под самым уютным одеялом и улыбался в темноту. Он вытянул обе ноги, покрутил ступнями, выпростал руки из-под одеяла вращая кистями. Каждая мышца отвечала невозможно приятным тягучим ощущением, как от долгого массажа. В голове и на сердце было так радостно и спокойно, что он с лёгкостью откинул одеяло и сел на слишком высокой для человека кровати. Поболтав ногами над полом, Мирчо повертел головой в поисках своего спасителя.
– Кис-кис-кис, – прошептал он, раздумывая над тем, что сидеть дома в такую прекрасную лунную ночь – чистое преступление.
      Из темноты выступила здоровенная фигура, показывая себя в лунном свете. Мирон присвистнул, разглядывая мощный торс и широкие плечи, и улыбнулся во всё своё побитое лицо, нетерпеливо протягивая к великану руки. Тот осторожно приблизился и медленно присел на корточки, чтобы сравняться с сидящим на кровати человеком. Посеребрённая лунными лучами морда воззрилась на землянина миндалевидными глазами, подрагивая гладкими ноздрями. Наверняка за последние сутки сфинкс уже весьма подробно осмотрел своего пациента и убедился, что дробная** животина без когтей и клыков ничем ему угрожать не может. 
      Мирчо поёрзал от предвкушения и бесстрашно опустил ладонь на оказавшуюся такой мягкой короткую гриву, прогладил ото лба и дальше к затылку, нежно потискал её, затем провел пальцами по немного шершавой от тонких коротких волосков морде, обрисовывая бровь, скулу, приподнял мягкую губу и потрогал крепкий белый клык. Почему он не гладил сфинксов раньше? Это же так приятно! 
      Сфинкс терпел, но в лунном свете по полу нервно метался длинный гладкий хвост. Человек обхватил ладонями треугольную морду и в приступе нежности притянул голову к своей груди, позабыв, что на Акте все предметы перемещались куда легче. Видимо не ожидая от слабого на вид пришельца такой силы, сфинкс практически завалился на него, упав на колени. Выпустив когти в матрас, актинец замер над чужаком, пока тот бесстыже обвивал его ногами и руками, шепча что-то непонятное в мягкое ухо. «Спаситель» зашипел и дёрнулся, будто от боли, когда бесцеремонные руки прихватили его за шею. Мирчо же хотелось отдать этому прекрасному существу всю свою любовь, всего себя, разделить с ним свою радость. Прекрасное существо упёрлось лбом землянину в грудь и попыталось отползти от надвигающегося на него счастья.
– Нет-нет-нет, куда же ты? – он сжал в ладонях бархатные щёки и потянул сфинкса к своему лицу, пытаясь расцеловать прохладный нос, нежную губу, вздёргивающуюся в приглушённом урчании. Хвост взялся хлестать ласкового пришельца по бокам и скрещенным на чужой пояснице ногам, грива приподнялась над холкой и стала как-будто жёстче на ощупь, уши прижались к голове. 
      Мирон, не замечая охлаждения со стороны своего неземного благодетеля, продолжал прижиматься к шипящему, упирающемуся актинцу. Тот издал утробный полувой-полурык и предупреждающе прикусил «добряка» в шею под челюстью. А человек запрокинул голову, не давая сфинксу вырваться, оглаживая, бормоча и обещая тому своё сердце и душу. Между излияниями Мирчо понял, что жаждет не только душевного единения с великолепным созданием, но и телесного. Без тени сомнения он сунул руку вниз и сжал ладонью здоровяка меж ног. 
      Похоже, единение не входило в планы упрямого сфинкса: он взревел, вонзил когти Мирону под рёбра и одним мощным ударом отправил наглеца на пол. Тот пролетел до самой стены, с грохотом врезался спиной в трехногий стул, и, откинувшись на спину, восторженно уставился на огромную луну в окне, пытаясь дотянуться до неё пальцами. 
      Актинец постоял немного в боевой стойке, слегка присев, вздёрнув хвост и прижав уши. Увидев, что обдолбанный спасённый с далёкой планеты увлёкся луной и позабыл про своего брата по разуму, выпрямился, растерянно потоптался на месте и тихо удалился. 
      Мирчо не заметил его ухода. Он полежал какое-то время на холодном пыльном полу, глядя на покачивающиеся за окном толстые ветки с тяжёлыми листьями, похожие на родной каштан, и, скрутившись в калачик, счастливо заснул.
      Заглянув позже и убедившись, что тощее бесхвостое существо затихло, сфинкс затащил того на кровать и накрыл одеялом. Оставил рядом с кроватью раздобытых накануне лепёшек и ушёл в соседнюю комнату заброшенной казармы старой военно-тренировочной базы.

Примечания:
Мирон - древнегреческое имя, используемое во многих языках.
Миро, Мирко, Мирчо, Мирьо, Мирче, Мирча - форма имени Мирон употребляемая у южных славян: сербов, румын, хорватов, болгар, молдаван.

*панглосса – один из межгалактических языков
**дробная – тонкая, хрупкая, худая, истощённая (диалектное)

Глава II
 Непета стоила того, чтобы за неё воевать – это Мирон понял, когда проснулся утром словно заново рождённым. Лихорадки как не бывало, синяки и ссадины исчезли, боль в рёбрах тоже прошла. Он чувствовал себя отдохнувшим на сто лет вперёд, готовым горы свернуть. Но за восторгом от воскрешения пришли воспоминания. К сожалению, стирание памяти в свойства панацеи* не входило. 
      Мирчо уткнулся носом в подушку, вспоминая свои ночные поползновения к гуманоиду. Похоже, чудо-эликсир просто выключает все моральные и поведенческие установки, заставляя плыть по «химическому» течению своих иллюзорных эмоций. Никогда он не засматривался на сфинксов в этом смысле, тем более – на самцов! Однако парадокс был в том, что всё ещё хорошо вспоминалось то ощущение бескрайней благодарности вперемешку с сильнейшей влюблённостью по отношению к незнакомому спасителю. Хорошо хоть, что сфинкс его не задрал за такие штучки. У них вообще не принято касаться друг друга, не говоря уж о попытках поцеловать. Интересно, они вообще целуются?.. 
      Но как бы не было стыдно за «пьяное» поведение, у выздоровевшего были более насущные проблемы. Желудок сосало так, будто он не ел месяц. Мирчо жадно повёл носом, чувствуя запах чего-то съестного, и глаза самонавелись на малоаппетитную на вид лепёшку, лежавшую на каркасе тумбочки без дверцы и без единой полки, стоявшем рядом с кроватью. За секунду запихнув чёрствое печево в рот, он оглянулся в поисках, чем бы ещё поживиться. Очень хотелось пить, и мочевой пузырь тянуло до рези. Мирон слизал с ладони крошки от скромного сухого завтрака и вскочил со своего лежбища. Он чертыхнулся, осознав, что полностью раздет, но малая нужда погнала его прочь из комнаты в поисках туалета в накинутом замызганном казённом покрывале, сдёрнутом с кровати. К несказанному облегчению, искомая комната обнаружилась чуть дальше по коридору.
      Помывочный отсек окончательно убедил его, что это был некогда жилой блок предположительно военного объекта. Не тюрьмы – ибо нигде не было решёток, но и на дом отдыха это походило мало. Туалет был общим на этаж, в несколько кабинок с разбитой плиткой на стенах, с маленькими, в ржавой сетке, зеркалами над треснувшими раковинами. Быстро отлив за первой же перегородкой и воодушевившись наличием воды в высоком унитазе, Мирчо закутался поплотнее в жёсткое, колючее покрывало и обстоятельно обошёл санузел. По полу шныряли какие-то мелкие насекомые наподобие муравьёв, за разбитым окном свиристели пичуги. Мирон зашёл в один из душевых отсеков и задрал голову. Круглый набалдашник с поржавевшими дырочками торчал практически под потолком. Без особой надежды на успех он покрутил вентили и отпрыгнул, услышав утробное бульканье где-то в стене. Труба, подведённая к душевой лейке, задёргалась так, что почерневшие от коррозии болты, крепившие её к стене, заходили ходуном, норовя вылететь из рыхлой, крошившейся штукатурки. Пару раз чихнув, душ выплюнул неожиданно тёплые желтоватые струйки, и Мирчо скинул одеяло. Очень хотелось вымыться, хотя бы и без мыла. Наплевав на мутность воды, он начал с силой тереться ладонями, пока температура была терпимой. Похоже, где-то трубы шли снаружи и прогревались солнцем. «Солнцами!» – напомнил он себе. Скоро пойдёт холодная, из резервуара, скорее всего, отведенная от реки, где Мирон героически тонул. Он тянул до последнего, пока вода не стала ледяной, отпрыгнув, когда от холода уже застучали зубы. Наспех затянув вентиль, он цапнул брошенное одеяло и закутался. Грубая материя не впитывала влагу, но немного грела. Пританцовывая на скользком полу голыми ногами, Мирчо потянулся выглянуть в окно. Оба солнца уже разогрели воздух снаружи, и сухие метёлки высокой травы покачивались за треснувшим стеклом. Землянин в два прыжка выскочил в коридор и двинулся в поисках выхода из здания к теплу. Здоровенная тяжёлая дверь на выходе не была закрыта. Мирон уже привык к тому, что все вещи на Акте были чуть не на полметра выше и длиннее привычных – потолки, ступени, окна, даже чёртовы унитазы. А на местных кроватях он до сих пор чувствовал себя мальчиком в гостях у великанов.
      Уличный зной встретил его, словно тёплая перина. Мирчо без стеснения сбросил бестолковое покрывало и раскинул руки, жмурясь на два светила. Кожу тут же согрело и даже начало жечь горячими лучами. Лёгкий ветерок мгновенно высушил порозовевшего человека, а макушку под коротким тёмным ёжиком стало ощутимо припекать. Мирон примял высоченную, выше головы, траву вокруг себя и наклонился, чтобы разложить одеяло подсушиться. Встав на получившуюся подстилку, взялся отряхивать ступни от земли и камушков, когда между сухими колосьями напротив появилась хищная морда.
      Землянин стоял как вкопанный, рассматривая замершего актинца, позабыв о своей наготе. В позе сфинкса не наблюдалось готовности к нападению, уши стояли прямо, глаза смотрели изучающе. Дрёмов вскользь оглядел одежду аборигена – не военный, это уже хорошо. Не имея времени на раздумья, человек сделал то, чему его учили перед вылетом: отвёл взгляд немного вправо, будто глядя на что-то рядом с локтём появившегося, и негромко произнёс на панглоссе:
– Приветствую.
      Сфинкс молчал. Казалось, даже ветерок затаился и перестал шуметь жухлыми листьями на деревьях. У Мирона зачастило сердце. Он стоял голый и беззащитный, и молчание чужака будило все его первобытные инстинкты. Скорее, от нервов, чем от смелости, человек поднял взгляд и уставился прямо в глаза здоровяку. Тот медленно моргнул, будто показывая, что нападать не собирается и дела ему до голокожего пришельца нет. И выпрямился – гривастая башка полностью высунулась из светлых стеблей. 
      Мирчо вытаращил глаза, бесстыже рассматривая своего ночного спасителя – а это был он, без сомнений. Стало понятно, почему ночью эта скуластая морда показалась ему серебряной – актинец был нежно-серого, с отливом в бледно-голубой, окраса. Дымчатая бархатная шкура переливалась, отсвечивала пепельными бликами, а по тёмной переносице шли светлые блики, словно сфинкс засунул нос в банку с мукой. 
      Дрёмов давно привык к огромным инопланетным глазам, но очей такой насыщенной синевы он не видел ни на одной планете. Сфинксу словно вбили два здоровенных сапфира в его лобастую башку. И этими прожекторами он поводил по поражённому человеку, почему-то остановив озадаченный взгляд на его груди. После нескольких секунд молчаливого разглядывания друг друга Мирон сошел с импровизированного коврика и поднял покрывало. В момент, когда он закрывал своё туловище от удивлённых глаз, актинец выдал на панглоссе с характерным мурлыкающим выговором:
– Приветствую.
      Мирчо выдохнул – жестами разговаривать не придётся. От облегчения он забылся и улыбнулся, тут же спохватился, но сфинкс уже вздыбил гриву и хлестнул хвостом по траве.
      Первое, чему учат землян на Акте – не улыбайтесь её жителям, обнажая зубы, они воспримут такую гримасу как угрозу. Синеглазый прижал уши к голове и вздёрнул верхнюю губу, пригибаясь и делая пару шагов назад. Мирон чуть наклонился, покаянно прижал обе ладони к груди и приподнял подбородок, показывая вытянутую незащищённую шею.
– Мой вид, гомо сапиенс, показывает зубы при общении и когда улыбается, это ритуал. Простите, я не собирался нападать.
      Эту фразу и «позу покорности» он заучил наизусть после жутких рассказов о землянах-зубоскалах, получивших на орехи в первые же дни пребывания на негостеприимной планете. Два синих полумесяца, прищурившись, оглядывали склонившегося землянина, и Дрёмов с радостью заметил, что сфинкс перестал группироваться и вернул уши в стоячее положение.
– Мирон, – решил закрепить он эффект, показывая кончиками пальцев себе на подбородок. Именно так актинцы указывали на себя, как люди на Земле тычут пальцем себе в грудь.
– Аусиами, – после секундного молчания выдал сфинкс, отзеркалив движение.
      Воспрянувший духом человек несколько раз повторил про себя бессмысленный набор звуков, молясь, чтобы в имени нового знакомого не было тонических гласных. У этих чуткоухих кошачьих одно «а» могло кардинально отличаться от другого «а», произнесённого в более высокой тональности. Рабочие на станции во избежание казусов представлялись сокращёнными именами, адаптированными под «примитивный» человеческий артикуляционный аппарат.
      Мирчо побоялся повторить имя вслух, решив не вываливать на благодетеля очередное подтверждение своей «ущербности». Тем более что он увидел кое-что поважнее всех этих трудностей перевода: в руках у Имя-завяжи-язык-в узел сфинкса был бумажный пакет с масляными пятнами, и запах мяса чувствовался даже на расстоянии. Выпрямившись, Мирон уставился на ношу и сглотнул. Он напряжённо перекатывался с пятки на носок, бормоча благодарности за приют и помощь. Актинец наклонил голову вбок, наблюдая за его голодными взглядами, и через пару секунд махнул рукой в сторону здания.
– Еда и одежда, – прогундосил он и направился к высоким дверям, маня засеменившего за ним подопечного вожделенным пакетом.
      «Столовая», куда они пришли, была не такая грязная, как остальные помещения. Видимо, из-за того, что окна были плотно закрыты и стёкла целые. «Хозяин» погремел за железной стойкой и вынырнул оттуда с двумя почти не пыльными керамическими тарелками. Мирчо ходил за актинцем, как привязанный, зябко поджимая пальцы ног на холодном бетонном полу. Что он там говорил про одежду?
– Садись, – сурово вымолвил сфинкс, указывая на стул рядом. – Ешь.
      Он вывалил куски жареного мяса из пакета на тарелку и даже положил рядом с Мирчо тусклую вилку. Приборы на Акте были забавные: например, вилка имела свёрнутые спиралью зубцы, словно малюсенькие шампуры. А ложка больше походила на маленький ковшик, как под старинное человеческое блюдо «жюльен».
– Спасибо… Благодарю… – зазябший в холодной столовой землянин кивал и из последних сил ждал, когда серомордый наконец усядется за стол, чтобы поесть.
      Мясо было плохо прожаренное и совсем не солёное, но Мирчо с голодухи оно показалось божественным. Сфинкс чинно жевал, глядя в тарелку, периодически поводя головой, будто у него затекла шея или давил воротник. Разговаривать или пялиться по сторонам во время еды у них было не принято, но Мирон нет-нет да и ловил на себе любопытный взгляд искоса, как высверк синевы. 
      Было очевидно, что актинец людей раньше не видел. А ещё – что он совсем молоденький. Явно младше Мироновых тридцати двух, учитывая практически одинаковую продолжительность жизни их видов. Гибкий, поджарый, реактивный, и грива совсем короткая – лет двадцать пять на земные, не больше. Дрёмов ухмыльнулся про себя – раньше-то он общался только с актинскими чиновниками, годящимися ему в отцы. Хорошо, что с ними непеты не выпивал – а то точно остался бы без головы. Почему-то захотелось разъяснить молодому сфинксу про своё неадекватное ночное поведение, но Мирчо никак не мог подобрать слова похитрее. Наконец, когда на тарелке остались только жирные разводы от мяса, он ровно проговорил, смахивая крошки со стола в ладонь:
– Вы так помогли, что я даже не знаю, как вас отблагодарить. Я ничего не помню, но уверен, что умер бы без вашей помощи, – И запахнулся поплотнее в своё колючее покрывало. 
      По каменной морде прошла едва заметная судорога, но сфинкс удержался от комментария. Он дожевал мясо, глядя куда-то в окно за спиной загремевшего посудой землянина. Очевидно, это означало, что вопрос с ночной любовной лихорадкой исключен из обсуждения. 
      Мирон бестолково побродил по заброшенному кухонному отсеку и автоматически сгрузил грязную тарелку в раковину. Он потоптался за стойкой, разглядывая подвешенные к рейке причудливые половники, и, стараясь не звучать нагло, попросил:
– А здесь не найдётся какой-нибудь одежды для меня?
      Актинец легко вскочил со стула и неожиданно потянулся. Он с видимым удовольствием вскинул вверх жилистые руки-лапы и прогнулся в пояснице. Рассматривающий длинное, гуттаперчевое тело Мирчо отзывчиво зевнул и поёжился – в сумрачной столовой было промозгло. Наконец сфинкс, стрельнув на укутанного землянина своими глазищами, направился к выходу упругой, стелящейся походкой. Мирон рванул за ним, быстро перебирая замёрзшими ногами, молясь не подхватить простуду. Второго лечения непетой ни он, ни его «доктор» могут не пережить.
      Широкая спина маячила впереди, Мирчо исколол все ступни о камушки и щепки. Он старался поспевать за длинноногим актинцем, напряженно вспоминая имя своего случайного спутника. Надо было попытаться расспросить того о многом: Далеко ли до ближайшего города? Не помирились ли земляне с Актой? – Если на родной планете всё-таки пришли в себя и пошли на мировую с суровыми сфинксами, Дрёмов мог бы рассчитывать на безопасную транспортировку домой. Как же его имя? Аниси?.. Асами?..
– Э-э… – заблеял трясущийся Мирчо, шмыгая носом.
      Сфинкс неожиданно встал как вкопанный, обернулся и, навострив серебристые уши, вылупил на налетевшего на него землянина свои очи. Мирон смутился, как подросток: во-первых – он прижался к провожатому слишком тесно, а во-вторых – от волнения окончательно забыл имя своего спасителя и теперь переминался с ноги на ногу, краснея и мыча, словно заика. Как же его?! Сим-сим?..
– Я… Я хотел спросить, – наконец сформулировал человек кривоговорящий, – в каких отношениях сейчас Акта с… планетой Земля?
      Политическое обозрение в заваленном хламом пыльном коридоре заброшенной казармы было неуместно до сатиры, но для Дрёмова это был решающий вопрос. Сфинкс сузил глаза, и Мирон даже подумал, что тот его не понял. Открыл было рот, чтобы пояснить, но тот отчеканил:
– Конфликт, – и стремительно продолжил свой путь.
      Несчастный землянин поплёлся следом. Без сомнений, сфинкс понимал, почему человек прячется по лесам и от кого он бежит. Странно, что он ещё не сдал его в ближайший город или не вызвал военных к их логову. Спускаясь по лестнице, Мирчо совсем приуныл. В раздумьях он отвлёкся от действительности и снова врезался в знакомую широкую спину. Актинец недовольно взмякнул, отодвинулся и указал мечтателю на длинный ряд полок на стене, позволяя Мирону оглядеться. 
      Они находились на цокольном этаже, куда свет пробивался из небольших окон под потолком, скудно освещая железные ящики, заполненные связанными за шнурки ботинками всех размеров, полки с одеялами, простынями и голубой, очевидно военной, формой. Человек восхищённо ахнул, глядя на такие сокровища и сразу кинулся к ящику, зарываясь в ботинки, ибо ступни уже задубели от холода. Обувь была тоже форменная. Грубые высокие ботинки на липучках на толстой рифлёной подошве. Мирчо перебирал пары, придерживая норовившее сползти с плеч покрывало, и понимал, что даже самый маленький размер будет ему безбожно велик. Перегнувшись через край ящика так, что ноги повисли над полом, он пытался подцепить приглянувшиеся ему ботинки, когда вдруг его пяток коснулось что-то тёплое и мягкое. Мирон выкрикнул родное «бля!» – в конце концов, здесь запросто могли оказаться какие-нибудь местные грызуны – и, оттолкнувшись руками от сваленной обуви, брякнулся ногами об пол.
      Сфинкс стоял перед ним на одном колене, словно жених, держа в руках какую-то тряпку. Удивлённая волоокая морда глядела снизу вверх на Дрёмова. Судя по замершей позе и вопросу в глазах, актинец не понимал, чего этот странный землянин всполошился. Мирчо пригляделся и понял, что у сфинкса в руках носок! Серый, плотный, похоже, шерстяной. «Сим» закатал его в пальцах и явно намеревался натянуть на босоногого беглеца. Нет, ну до чего странные твари! То не дай Бог задеть их в лифте, а то – собственноручно одевают, словно ребёнка. 
      Актинец молчал и, похоже, ждал, пока паникёр угомонится и наконец даст ему себя обуть. А тот, похлопав глазами и так и не придумав, почему бы нет, так же молча протянул стылую конечность. Короткопалая горячая рука сикось-накось натянула сморщенный носок, словно мешок. Для взрослого самца человека мог подойти только подростковый актинский размер, а подростков на военных базах не бывает. 
      Мирон так намёрзся, что толстый, мягкий носок развеял всю неловкость от процесса одевания. Чёрт с ними, с этими кошачьими. Их земных «братьев меньших» тоже фиг поймёшь. С ботинками, однако, был полный швах. Можно ещё смириться с совершенно клоунскими размерами, но он совсем забыл про углубление для когтей. Местный супинатор имел ощутимую яму в носу ботинка, чтобы сфинксам было куда укладывать свои четыре игольчатых пальца. К тому же если бы не пониженная гравитация, армейская обувь была бы неподъёмной для человека. Но выбора не было.
      Под пристальным индиговым взглядом Мирчо влез в самую маленькую форму, задумчиво щупая на заднице «ширинку» для хвоста. К счастью, одевать его не полезли, но сверлил «Сим» своими лазерами до чесотки. 
      Сфинкс, не таясь, вытягивал шею, разглядывая стыдливо жавшегося за шкафчиками человека. По дымчатой морде скользило что-то вроде недоумения, уши прядали вразнобой, короткие, мягкие, редкие усики подёргивались. Судя по ритмичному шороху, хвост тоже участвовал в размышлениях. В общем, дрёмовский нескладный стриптиз привёл глазастого в своего рода возмущение. Ну, сказать по правде, Мирон тоже был не в восторге, когда разглядывал голограмму с изображением обнажённых сфинксов в своё время. Мало того, что они, взрослые, все здоровенные, особо выдающиеся – и два с полтиной вырастали. Сплошь мускулистые, жилистые и когтистые, у них и хрен был под стать внушительным габаритам. В жизни он их голышом не видел и местной порнушки не встречал, но той голограммы было достаточно для понимания пропорций. Актинские самки его не впечатлили – ни тебе грудей, ни тебе бёдер. На вид – те же самцы, только более худощавые. Ну и морды помягче. Черты, если можно так назвать, поизящнее, что ли.
      Облачившись и затянув все возможные шнуры, чтобы огромная форма не слетела при ходьбе, Мирчо приободрился. Практически сыт, здоров, а теперь и одет. И даже странный сфинкс показался вполне себе адекватным партнёром по сосуществованию. Землянин потупился, склонил голову немного вниз и в сторону – благодарственный местный жест. «Сим» вздёрнул морду, приосанился – вроде как «пожалуйста». А Мирчо изумлённо уставился на небольшую белую «звёздочку» на его шее под подбородком. Вроде бы у животных это называют «бабочкой»... Почему-то стало интересно, есть ли ещё светлые пятна на этом бархатном хищнике. Мирон отвёл глаза, готовясь задать тревожащий его всё утро вопрос. Ведь как ни крути, он был «в гостях», и нужно заручиться одобрением «хозяина» на пребывание. По какой-то причине, возможно, из-за своей молодости, актинец не спешил показывать очевидно более слабому пришлому, кто здесь главный. Может, для него самого лагерь был перевалочным пунктом, а вовсе не убежищем. Землянин нескладно одёргивал собирающуюся в складки форму, зачем-то хлопал по карманам и думал, с чего начать. Сфинкс, как истинный представитель своего вида, превосходно держал паузу, и молчание его, похоже, не тяготило. Наконец Дрёмов решил расcтавить все точки над i.
– Скажи, ты здесь живёшь? – хрипло пробасил он, вздрогнув от неожиданного эха в полуподвальной комнате.
      Актинец медленно и как-то устало моргнул, словно они уже сто раз обсуждали этот мало интересующий его вопрос. Мирон уже подметил, что сей обманный манёвр был у них призван скрыть волнение. Нарочито расслабленно, сохраняя достоинство, эти усатые обычно так мерились друг с другом хладнокровием. Похоже, «Сим» сам ещё не знал, что делать с приплывшим землянином, но не мог демонстрировать нерешительность. Грива немного приподнялась, ноздри вздрогнули. Наверное, раздумывал, можно ли оставить гостя на своей территории или изгнать. Мирчо как мог сжался, понимая, что подсознательно пытается вызвать у хищника жалость. Даже самому противно стало. Но куда деваться от реальности? Сейчас и здесь без сфинкса он не протянет и недели. Возможно, будь «Сим» постарше – прогнал бы чужака, но молодые особи более, как говорится, социально активные. У них за плечами был прайд и вся их странная клановая жизнь. И это играло Дрёмову на руку.
– Нет. Ты можешь здесь жить, я скоро ухожу, – старательно выговорил сфинкс, царственно кивая.
      Мирон наклонил голову ещё ниже, чувствуя себя младшей женой с древнего востока, но это он переживёт. В конце концов, ещё вчера он вообще чуть не помер в ледяной реке! Возможно, идиотский межпланетный конфликт вот-вот закончится. Он выйдет «в люди» и будет отправлен домой. А может, даже и компенсация перепадёт за перенесённые страдания! Сейчас же надо переждать: вот выберет себе комнатку поприличнее, утеплится, попробует разобраться с водой… Так, а жрать-то что?
      Человек почесал затылок, чем опять вызвал заинтересованность собеседника. Он уже начал привыкать, что актинец его разглядывает, как статую в музее. Любопытная животина. Да и пусть таращится, жалко, что ли? Прикинув свои жалкие возможности охотника и рыболова, понял, что оставаться нельзя, и нагло выпалил:
– А можно мне пойти с тобой? – не до реверансов, ей-богу. Всё-таки с местным у него были хоть какие-то шансы выжить.
      «Сим» дёрнул хвостом и как-то насупился. На переносице заломилась морщинка, уши повернулись чуть назад. Он молча развернулся и пошагал к лестнице, а Мирчо поспешил следом. Пусть злится, пусть шипит – главное, чтоб не бросал его в этой дыре. Сфинкс пару раз останавливался, оглядывался на тут же тормозившего человека. Прищурившись, задумчиво рассматривал сузившимися в ребро монетки глазами, будто принимая решение. После секундной паузы нервно дёргал хвостом, разворачивался и снова устремлялся вдоль по коридору. Мирон упорно шагал следом, задвинув гордость подальше. Не хотелось выглядеть жалким, но ещё больше не хотелось быть мёртвым. Он лихорадочно соображал, что бы мог посулить сфинксу за помощь и защиту. И тут его как ошпарило. Помощь!..
– Стой! – выкрикнул он и бесстрашно схватил напружинившегося актинца за руку. – Ты можешь отвести меня в Дармун?
      Осенившая мысль чуть не разорвала Дрёмова на месте. Последние сутки он был так занят выживанием, что совершенно позабыл о доверительном разговоре с дедовым знакомцем, начальником безопасности на Базе, перед своим отлётом. Тогда без пяти минут отставной подполковник доверительно сказал Мирону после пары бутылок какой-то местной бурды: «Сынок, если запахнет жареным и наши слизняки-дипломаты бросят тебя в этом зверинце – поезжай в Дармун, найди Нокса. Этот жадный чёрт знает своё дело – наши военные держат его на шикарном жаловании, чтобы в случае чего контрабандист вывез людей с Акты на своём корабле…»
– Зачем? – вывело его из ликования вкрадчивое курлыкание.
      Сфинкс стоял весь напряжённый, держа руку на отлёте, будто опасался, что Мирон на ней повиснет. Дрёмов бесцеремонно сжал жёсткую кисть обеими руками, чувствуя себя уже одной ногой дома. Его вставило не хуже, чем от непеты. Сейчас, когда появилась надежда убраться совсем с этой планетки, он целиком сосредоточился на этой цели, вместо того чтобы нервно шарашиться в поисках норы.
– Сим! – бесстрашно исковеркал имя Мирчо, решив, что сможет прикрыться человеческим несовершенством. – Мне очень, очень надо быть в Дармуне. Там мне помогут! Я смогу улететь!..
      И захлопнул рот, вдруг вспоминая о строжайшем запрете обсуждать Нокса с кем-либо. Но было поздно. Зрачки сфинкса расширились и вспыхнули, отсвечивая той жуткой зеркальной плёнкой, что так зловеще бликует в темноте. Дрёмов похолодел – его каждый раз пробирало до печёнок от этих демонических особенностей инопланетной сетчатки. Крепкие, острые когти выстрелили из обманчиво мягких подушечек на пальцах и впились в беззащитную человеческую ладонь. Мирон пискнул, боясь дёрнуться, чтобы не выдрало куски мяса этими крюками.
– Ул-ле-те-е-еть? – прошипел Сим и раздул ноздри, будто намереваясь вынюхать у человека все подробности.
      Мирчо потом изумлялся, что случилось с его неплохими вроде мозгами? Почему он так тормозил с самого начала? Почему не обратил внимание на то, как сфинкс дёргался от боли в шее, там, где всем актинцам наносили родовой знак-татуировку. Местный, узаконенный обычай выжигать это тату напрочь изгнанным из клана навсегда, отдающий средневековыми пытками. Когда Мирон выпалил про возможность покинуть планету, по загоревшимся глазам сфинкса стало ясно, что им по пути. 
– Я не преступник, – гордо вскинул голову «Сим» на подозрительный взгляд Мирона.
– От чего же ты бежишь? – неуверенно заартачился тот, хотя выхода у него всё равно не было.
– А ты? – проурчал сфинкс, наклоняясь к человеку.
      Его «спаситель» был таким же изгоем и беглецом, как он сам. Только ему, в отличие от Мирона, некуда было возвращаться.

Примечания:
* панацея – мнимое всеисцеляющее лекарство/средство.

Глава III
Человек бодро вышагивал по совсем не страшному освещённому солнцами лесу и с трудом сдерживался, чтобы не поскакать вприпрыжку. До сих пор не верилось в такую удачу. За какие такие заслуги Вселенная благоволила Мирону Дрёмову, было непонятно, да и не суть. Главное, что теперь он имел все шансы действительно добраться до дома! Не гипотетически, лелея несбыточную мечту, а реально. Сфинкс, ещё недавно пугавший своей непонятностью и угрюмостью, в глазах землянина обзавёлся нимбом над треугольными ушами. Мессия, который отведёт его к ковчегу! Из односложных объяснений он уловил, что идти надо два дня, на ночёвку остановятся на заброшенной станции локомобилей.
      Мирчо улыбался, как беззубый дебил, растягивая сжатые губы до ушей, но «Сим» всё равно нервно дёргал ушами, напрягаясь от этой гримасы. Днём они шарили по складу в поисках полезностей в дорогу, переговариваясь односложными фразами. Он победно напевал себе под нос, чем заслужил несколько пронзительных взглядов. Видимо, чуткоухий сфинкс выискивал какой-то смысл в доносившихся со стороны чужеземца звуках. В одной из комнат Мирон нашёл нечто вроде объёмного заплечного мешка с обтрёпанными лямками и оторванным внешним карманом и вцепился в него, как в новогодний подарок. Под уже привычным любопытным взглядом кубовых* глазищ он деловито укладывал в обретённый «рюкзак» запасную пару брюк со склада, две огромные майки, пропахшие сыростью, несколько пар носков с толстым швом «под когти», откопанную на пропускной куртку-дождевик с дыркой на локте, но целым капюшоном. Порвал полотенце на два небольших и в один кусок завернул приборы и жестяную миску из столовой. «Сим» в какой-то момент пропал и вернулся через час с коробкой, набитой всякой медицинской хренью – видимо, разорил медблок. Принёс, поставил рядом с человеком и отступил, будто придушенную мышь подложил. Тот с энтузиазмом зарылся в серые бинты и склянки. Из удачных находок были зубной порошок со сроком годности на полвека и жидкость с резким спиртовым запахом. Из неизвестных, но, судя по реакции сфинкса, полезных вещиц были непонятные пакетики с чем-то сыпучим и тюбик с нарисованной зелёной капелькой. «Сим» уверенно закинул их в Миронов рюкзак, и тот не стал спорить – стало быть, пригодится. Себе за спину сфинкс раздобыл какую-то плоскую котомку, будто сложенный парашют.
      Вышли чуть рассвело. Ночь провели по разным комнатам: Дрёмов утеплился, угнездился под двумя одеялами и даже носа из-под них не высовывал – такой был колотун. Оставаться в этом промозглом месте не было уже никакого желания, причём, похоже, у обоих. Когда два солнца показали свои жёлтые бока на горизонте, путники скромно перекусили каким-то безвкусным крахмалистым овощем и отправились в путь, двигаясь на юг.
      Мирчо будто подгонял попутный ветер в спину. Он практически считал часы до своего воображаемого отлёта и на душевном подъёме даже начал впадать в умиротворённое созерцание довольно скудного актинского пейзажа. Перепады температур и горячие солнца оставили в живых лишь самые крепкие, но довольно уродливые растения – с колючими ветками, шершавыми жёсткими листьями, да и те имели измождённый вид. Спустя полдня Мирон всё ещё легко шёл, почти не чувствуя рюкзака за спиной, то и дело останавливаясь, чтобы подождать отстающего сфинкса. Притормозив в очередной раз, он внимательно оглядел согбенную фигуру попутчика и как-то сразу понял – животина выдохлась. Актинец припадал на одну ногу, понуро волоча хвост по жёсткой траве, и даже без возмущения откликался на «Сима». Дрёмов вдруг задумался, сколько же тот таскается вот так по лесам, недоедая, и до чего он может дойти, если совсем выбьется из сил. И хоть молодой сфинкс и не давал повода себя опасаться, но Мирон зарекся до конца доверять аборигенам. Уж больно скрытные и внезапные те бывали. Не по умыслу, а по своей природе. Может, люди и были в чём-то умнее и хитрее актинцев, но один на один становилось понятно, кто эволюционировал от травоядного примата, а кто – от плотоядного хищника.
      Однако ж за раздумьями о своём попутчике и грядущем спасении было ещё кое-что, тревожащее Мирчо, как больной зуб: он постоянно вспоминал ту бредовую ночь, за которую было так же стыдно, будто всё случилось только что. То ли непета так действовала, то ли адреналин, но воспоминания были очень яркие и какие-то перманентно свежие. Стоило скользнуть взглядом по пепельной шкуре, как под пальцами ощущались теплота и шелковистость, а её сладковатый запах тут же окутывал, словно он тёрся об актинца носом вот только что. Думать об этом в текущей обстановке было так же неуместно, как вспоминать цвет своей пижамы на пожаре, но та ночь тянулась за каждой мыслью Мирчо, как шлейф от жаркого, бесстыжего сна. Без сомнений, внимательный сфинкс ловил нервозные взгляды попутчика, но о его выводах оставалось только догадываться.
      Мирчо встряхнулся, откладывая рефлексию на потом, и склонил голову набок, разглядывая сфинкса пристальней, пытаясь понять, что не так:
– Ты хромаешь?
      Сим насупился, смешно сведя короткие вибриссы бровей, и молча сел на заваленное бревно. Землянин уже подметил за ним такую манеру: тот всё слышал, видел и понимал, но отвечал через раз, даже если его переспросить. Упрямец снял ботинок и, что-то шипя себе под нос, вытянул перед собой стопу. Мирчо ахнул: на всех пальцах кожа была стёрта в кровь.
– Ты зачем терпел? Как же ты пойдёшь теперь?
      Расстроенно сбросил рюкзак на землю и полез за аптечкой – судя по увиденному, они задержатся, и надолго. Сим разглядывал пострадавшую конечность, водя ушами, вслушиваясь в тихую инопланетную ругань. Не понимая смысла, он вполне уловил интонацию и, казалось, даже виновато склонил голову. Мирон опустился рядом на колени, откупоривая пузырёк вроде с обеззараживающим. Сфинкс инстинктивно поджал свои серые пальчики, и человек втихую усмехнулся.
– Я осторожно, – зачем-то успокоил он «пациента» и, смочив кусочек бинта, прижёг ранки.
      Тот заворчал и даже оскалил на Мирона острые зубы, но он не стал лебезить, а строго глянул на страдальца:
– Всё уже.
      Хотел было подняться, но Сим ловко выцепил из рюкзака тюбик с нарисованной зелёной каплей и протянул на ладони. Вручил и сосредоточенно приготовился терпеть «заботу». Мирчо замер на пару секунд, опешив от такого доверия своих лап чужаку, а потом головой покачал – похоже, сфинкс был ещё младше, чем показалось вначале.
– Хвост убери, – буркнул он, когда тёмно-серый кончик взметнул сухие листья, нервно дёргаясь рядом с «целителем».
      С горем пополам больной был обихожен. Мирон несмело надеялся, что у сфинксов быстрая регенерация, да и не отрубило же ему лапу, в самом деле! Солнца уже перевалили зенит, и жара стремительно спадала. Он поёжился, всё отчетливее понимая, что ночевать придётся в лесу. До этого Мирчо малодушно отмахивался от сего печального сценария, убеждая себя, что к вечеру они дойдут до станции. От отчаяния он даже прикинул, нельзя ли будет хлопнуть на ночь то обеззараживающее, чтоб согреться. Хмуро оглядываясь в поисках сухого места, вздрогнул от неожиданного громкого скребущего звука.
      Сим сидел на облюбованном бревне и меланхолично пилил свой ботинок довольно увесистым тесаком. От такой странной картины Мирон оцепенел на время, пытаясь понять две вещи: какого чёрта сфинкс делает, и откуда он взял тесак? Тот методично отпилил верхнюю часть носа у одного ботинка и взялся за второй. Дрёмов прищурился, догадываясь, но всё-таки уточнил:
– Это чтоб не жало?
      Сфинкс мурлыкнул в ответ, и Мирон с удивлением отметил про себя, что уже понимает некоторые слова по-актински – тот сказал «да». Хитро придумал с ботинками, ничего не скажешь.
– Ты сможешь идти? – Мирчо взбодрился, таки затеплилась надежда не замёрзнуть насмерть под открытым небом.
      Сим аккуратно влез в свои «улучшенные» ботинки и припечатал:
– Ночевать здесь.
      И так он это бескомпромиссно сказал, что от злости и безысходности Дрёмов сжал зубы и даже кулаки. Как же захотелось двинуть в эту сизую, безэмоциональную, лупоглазую морду. За то, что ничего не объясняет, не советуется, соображает там что-то сам с собой и своей треугольной думалкой. Мирчо всплеснул руками, чтобы хоть как-то снять напряжение с мышц.
– Да как тут ночевать?! На ледяной земле?! У меня шерсти нет! – и он распахнул свою драную ветровку на груди, словно в доказательство.
      Сим дёрнул ушами на повышенный тон, ударил хвостом в воздухе, как хлыстом. Но Мирону уже остоедренело следить за всеми этими невербальными знаками, он уже сыт по горло этими дикарями, этой адской планетой, голодом и холодом, особенно когда до спасения рукой подать. Он резко вскинул рюкзак за спину, сдвинул брови.
– Никаких ночёвок! Пошли!
      В запале он метнулся к застывшему сфинксу, схватил того за рукав и потащил за собой, как ему показалось, на юг. За спиной раздалось шипение, Мирчо вдруг почувствовал тепло близко-близко, холку что-то сдавило, и несколько острых клыков, как компостеры, прошили куртку сзади коснувшись шеи.
– А-а, бля!..
      Дрёмов отпрыгнул в сторону, как заяц, с колотящимся сердцем, ощупывая загривок пальцами, оглядываясь и пятясь от затихшего хищника. Сфинкс стоял, чуть согнувшись, как перед прыжком, таращась на него своими бликующими фарами. Мирон машинально посмотрел на руку – крови не было.
– Ты что… меня… укусил?!.
      Мирчо, как заговорённый, топтался на месте, не мог сообразить, как реагировать. Подсознательно стараясь не делать резких движений, он то поднимал глаза на притихшего сфинкса, то вглядывался в кусты, ошалело раздумывая, не удрать ли. Что можно ожидать от дикаря, раз он уже зубы в ход пустил на пустом месте? Но ещё страшнее было бежать и слоняться одному по этому лесу. Ведь он ни в жизни не доберётся до города без сфинкса. Может, решись Сим наступать, Мирон бы всё-таки сбежал, но тот стоял неподвижно, и даже зрачки немного сузились, глаза снова отсвечивали синевой.
– Укусил, надо же… – всё ещё не веря в происшедшее, по-русски бормотал Мирчо себе под нос, потирая шею.
      Сфинкс выпрямился и под настороженным взглядом человека одёрнул рукав своей куртки. Нервы немного улеглись, и до Мирона вдруг дошло, что он первый схватил актинца, причём совершенно бесцеремонно, да ещё и покрикивая. Но кусаться – это что вообще?..
      Сим вдруг отвернулся от него, будто ничего и не было, поставил свой рюкзачок на бревно и начал его по-деловому расстёгивать. Мирчо переминался с ноги на ногу, не понимая – что, это всё? Конфликт исчерпан, и они снова братья по разуму? С тоской поглядел на солнца, уже прятавшиеся за кроны деревьев, обречённо вздохнул. Холодеющий воздух начал покалывать нос и уши, под куртку пробирался морозными струйками ветер. Уже какое-то время хотелось отлить, но подумать о том, чтобы вывесить яйца на холод, было жутковато. Он поднял к лицу ладони и подышал на них, скорее, чтоб хоть чем-то заняться, чем согреться. Сфинкс тут же настороженно глянул на него из-за плеча, поводя ушами, и Мирон спешно пожаловался с вызовом:
– Холодно, – и присовокупил по-русски чуть тише: – Бля.
      Удивительно, но самоназначенный командир не проигнорировал его жалобу. Он бросил свой рюкзак и, заявив «огонь», стал подбирать сухие ветки с земли. Землянин, не ожидая уже никакой помощи от этого усатого чудища, тут же радостно скинул котомку и споро взялся за поиск дров. Минут через пять у них уже была приличная кучка всего, что могло гореть: кора, сухие листья с травой, палочки, веточки. Мирчо немного согрелся во время поисков, а от голода начал принюхиваться к каким-то бледным ягодкам. Попытался поковырять пальцем блестящий нарост на стволе дерева, благоухающий, словно свежий огурец, но отдёрнул руку на окрик Сима. Вот чёрт глазастый, следит.
– Нельзя, яд, – коротко пророкотал сфинкс, забавно покачивая головой, как игрушка. Вроде как «нет-нет».
      Человек принёс очередную куцую охапку и уселся рядом с будущим костром, наблюдая за напарничком. Что ни говори, а гены не пропьёшь – в изяществе этим тварям не откажешь. Все движения будто заранее отрепетированные, отточенные, экономные. Сфинкс словно перетекал из позы в позу в пространстве, и так тихо, почти не слышно. Мирчо постоянно щурился в надвигающихся сумерках, оглядывался, теряя его из виду. Наконец актинец удовлетворился запасами хвороста и начал колдовать над их кострищем. Запалив круглую чёрную таблетку из своего рюкзака, быстро кинул её в центр, и они дружно начали подпихивать в огонь мелкую щепу. Уютно потянуло дымком, теплом обдало лицо и руки. Пока землянин приплясывал рядом с занявшимся костром, Сим наконец разложил свой рюкзачок прямо на земле в полноценную подстилку на двоих. Мирон наклонился, приглядываясь: подстилка была из тонкого, но довольно жёсткого материала, поделенная на квадраты, словно шахматная доска, и складывалась по прошитым сгибам в аккуратную стопку. Из-за такой компактности он и не понял, что сфинкс тащил на спине здоровое полотнище. Более того, слоёв было два, и, общупав изделие вдоль и поперёк, человек понял, что это спальный мешок. Пока повеселевший мерзляк умащивался на тёплой подстилке, Сим снова исчез. Мирчо достал из своего рюкзака фляжку с водой, смочив кусок полотенца, обтёр руки и лицо. Взгляд упал на миску, и в животе заурчало. Он огляделся по сторонам: кусты были совсем чёрные, темень за пределами их маленькой полянки стояла непроглядная. Из зарослей доносились пугающие шорохи, несколько раз что-то хрустнуло, словно кто-то рубил деревья. Дрёмов старался не циклиться на мысли, что он один на освещённом месте, не видящий ни зги, даже ближайших деревьев. Через пару нервозных минут он уже подумывал, а не начать ли кликать Сима в темноту, но тот сам бесшумно появился у него за спиной, волоча за собой здоровенную ветку прямо с листьями. Мирон встал, чтобы помочь, хоть и не понимал, какой толк с этих свежих, даже на вид влажных прутьев.
– А зачем ты… Ай!
      Жалящая боль пронзила ладонь, Мирчо дёрнул рукой, в ужасе уставился на какую-то мерзкую тварь – не то муху, не то жука, – вцепившуюся в его кисть. Одуревший от омерзения, он заорал, замахал рукой, запрыгал, стряхнул насекомое и закружился на месте, лихорадочно оглядываясь.
– Затем, – серьёзно объяснил сфинкс и начал быстро общипывать свежие побеги с ветки и кидать в огонь.
      Воздух тут же наполнился кисловатой горечью. Пока Мирон успокаивал дыхание и приходил в себя, не переставая осматриваться, Сим выдал целую фразу, из которой были понятны только слова «бояться» и «запах». Перепуганный землянин рьяно взялся обрывать мелкие листочки, чувствуя, как рука всё больше и больше ноет и дёргает. Несмотря на недавний голод, стало подташнивать, и Мирчо нескладно опустился на покрывало, пытаясь сфокусировать взгляд на огне, который почему-то начал троиться.
– Сим…
      Мягкие подушечки коснулись лица, тяжёлая голова запрокинулась назад, перед глазами плясали сапфиры на сером, желудок поджимался к горлу. Его положили на бок, стало опять знобко, по спине скатывались холодные струйки пота. И ещё стало страшно до чёртиков, даже страшнее, чем тогда, в реке.
– Сим…
      Сознание болтало, словно лодку в шторм. Сфинкс был где-то рядом, мельтешил перед расфокусированным взглядом, Мирчо инстинктивно пытался ухватиться за него, даже прижаться. Перед глазами появилась фляга, из горлышка вода полилась в миску, стоящую рядом на покрывале. Вот пакет, найденный в аптечке, с разорванным боком. Порошок посыпался в воду с шипением, на фоне рыжего огня было видно, как над миской поднялась взвесь. Мирчо дёрнули вверх, пытаясь усадить. Он хватался за тёплые мягкие кисти, за широкие плечи, он не один – одному так страшно. Зубы звонко стукнулись о холодный край миски, во рту растеклась кислятина, притупив тошноту. Мирчо давился, но выпил всё до последней капли. Лучше не стало, но в голове стучалась одна мысль: он принял лекарство, сейчас отпустит, он спасён. Отлично помнилось, что делает эта их «микстурка», и, зажмурившись, ждал эффекта. Господи, что ж так херово-то…

Примечания:
* кубов0й цвет – также кУ?бовый. Синий густого и яркого оттенка.

Глава IV
 …Как же хорошо! Мирчо потёрся носом о тёплую, благоухающую шкурку и прижался плотнее к боку своей мягкой «грелки». Открыл глаза и потянулся. В мешке было очень тепло, хоть и тесно. Погладив ладонью горячего сфинкса, тихо спящего рядом, он беззастенчиво закинул на него ногу. Вообще, тот, первый, приход от непеты был куда мощнее. Сейчас Мирону не хотелось петь и плясать, не хотелось даже вылезать из уютной «норки». Не было той оглушающей радости, только спокойствие. Правда, здоровяка рядом всё так же хотелось потискать и приласкать. Сим заворчал, не открывая глаз, дёрнул губой. А Мирчо высунул голову из спальника и огляделся. Небо едва просветлело и в лесу было совсем тихо. Местные «птицы» спали, значит, даже ещё не утро. Костёр тлел красно-пепельными углями, по кругу кострища были щедро разложены скукожившиеся от температуры листья, источая горько-кислый аромат. Мирчо вытянул раненую руку, с удивлением заметив, что укус всё ещё яркий, даже отёчность не совсем спала. А ведь прошлый раз порезы и синяки прошли за одну ночь. Может, к непете есть привыкание?.. Он перевёл глаза на дымчатую морду и невольно умилился. Вблизи можно было разглядеть каждую ворсинку, каждую подпалину на носу. Сфинкс лежал на спине, повернув голову в его сторону. Человек тихонько провёл пальцами по скуле, такой невозможно бархатной шее, попытался разглядеть белую «звёздочку» под подбородком. Приподнялся на локте и нежно прикоснулся губами к серебристой щеке. Сейчас тело не разрывало от желаний, как в тот раз, но до чего же было приятно оглаживаться об это изящное и опасное создание. Сим задышал глубже, и его веки задёргались, похоже, просыпался. Беспечно подумалось: «Ну и что?» Ведь сфинкс уже наблюдал, как люди реагируют на непету. Сам дал – что теперь жаловаться?
      Сим открыл глаза, и Мирчо с замиранием сердца наблюдал, как вытянутые зрачки меняют свой размер, фокусируясь. Он наклонился совсем низко и провёл носом по симиному виску. Бёдра сами собой прижались плотнее к чужому боку и Мирон начал наваливаться на сфинкса, подминая его под себя. Оттого, что тот молча смотрел ему прямо в глаза, стало страшно-приятно-волнующе. Мирчо раззадорился и задышал чаще. То, как спокойно Сим лежал под ним, завело за секунды. Всё было каким-то волшебным. Будто он миловался со сказочной русалкой, да только мощный торс и хищная морда добавляли этой «нимфе» такой остроты, что все привычные схемы и мысли отключались за ненадобностью. Оба молчали, глядя глаза в глаза. С момента пробуждения прошло не больше минуты, а Мирон не мог уже вспомнить, что было вчера. Очи невыносимой синевы словно завораживали его, а от тела сфинкса шла тонкая вибрация. Он опасливо провёл губами по горячей шее и приложил ухо к чужой груди, закрыл глаза, прислушиваясь. Прошептал завороженно:
– Ты… мурчишь?
      Шёпот оказался слишком громким, резким, будто выдернул обоих из призрачного пузыря близости. Вибрация тут же прекратилась, гибкое тело под ним закаменело, напряглось. Всё было по-другому. В тот раз Мирчо было не до реакции сфинкса, он весь горел в эйфории. Теперь же он всё понимал, прислушивался, искал отзыв. Будто всё взаправду, всерьёз, по-трезвому.
      Тихое, но угрожающее рычание окончательно вернуло Мирона с небес на землю. Он поднял голову, столкнулся взглядом с кристально-синими льдинами. Между тонкими губами Сима выглянули клыки, ноздри раздулись, меж бровных дуг пролегла глубокая морщина. В эту секунду он вспомнил, что тогда от непеты во рту было сладко, а от вчерашнего порошка – совсем кисло. «Загрызёт», – пронеслось в голове, и, поняв, что из мешка вылезти не успеет, Мирчо учудил: схватил в ладони скуластую морду и запечатал своими губами хищную пасть.
      Он точно почувствовал, как Сим перестал дышать. Грудь поднялась и замерла, будто сфинкс нырнул под воду. От нервного, дёрганного возбуждения Мирчо сжал губы, прихватывая мягкую кожу, засосал неожиданно нежно, словно уговаривая, успокаивая. Тонкие короткие усики щекотали нос. Он и сам не понимал, с чего его так развезло, шало проводя руками вверх, к ушам, сжимая гриву в ладонях импульсивно, словно боясь опоздать. Окончательно залез сверху и по-девчачьи зажал длинные ноги своими бёдрами. Уже стало ясно, что это не химический дурман – Сим не опаивал его непетой, – это собственные дикие желания, неосмысленные, опрометчивые решения. Теперь уже страшно остановиться, и он гнал вперёд, зажмурив глаза. Если Сим ответит ему, отзовётся, будет не так стыдно потом, они поделят этот бред на двоих. И Мирчо продолжал касаться его губами, елозить сверху, попытался даже облизать аккуратненько. И тот задышал, будто отпустил себя, неуверенно приоткрыл свой почти безгубый рот, не уворачиваясь. Мирчо на секунду замер, быстро глянул – убедиться, что ему не мерещится. И удивлённо поднял брови.
      Сим лежал на спине, как опрокинутый оловянный солдатик, и блуждал, казалось, ничего не видящим взглядом по кронам деревьев над ними. Мирон медленно, аккуратно прикусил его за подбородок и еле сдержал нервический смех от догадки: Сим прислушивался к себе! Вот как подростки, играя в новые запретные игры друг с другом, прислушиваются к незнакомым ощущениям. Он почувствовал смесь вины и какого-то греховного, сладкого стыда. За то, что полез к такому молодому и неопытному, хоть и в полтора раза больше его самого. Да и к тому же, к парню – к сфинксу! – это вообще было за гранью понимания. Но остановиться не было сил, даже под угрозой быть разорванным, он продолжал тереться о сфинкса затвердевшим членом сквозь одежду и целовал-лизал-прикусывал. Секунды тянулись, как часы, шкурка приятно бархатилась под губами, а Сим разогрелся, как печка. И позволил немного откинуть себе голову назад, когда распоясавшийся землянин взялся целовать его в шею, вроде даже тихонько заурчал. «Что я творю?» – крутилось в голове, словно запись сломанного диктофона. Но какой же этот зверёныш был классный!
      А дальше всё случилось очень быстро. Острые когти на дрёмовских бёдрах, земля сделала кувырок, и вот он уже вытянут на животе, уткнувшись лицом в скомканный спальник. Сим покрыл его сверху, словно… Да, бля, не словно, а как самое настоящее животное, каким он и являлся! Он крепко держал «соблазнителя» за предплечья своими ручищами, бёдра вдавливались ровно туда, куда надо, и Мирона резко замутило от воспоминания об «удачной» дыре для хвоста на штанах, от осознания, на ЧТО он спровоцировал этого самца. Мирон задёргался из стороны в сторону, словно увязнув в болоте, бестолково, истерично, но сфинкс держал его крепко и, грозно взвыв, прикусил за холку. Этого-не-может-быть-этого-не-может-быть! Мирон выдирался, выбивался из сил, но не мог сладить с ошалевшим зверем сверху. Мышцы рук и ног от напряжения жгло, словно кислотой, он слабел с каждым рывком от паники, голода, недосыпа... 
      Человек зажмурился до сведённых мускулов на лице, когда неизбежность навалилась на него похолодевшим затылком, когда тело выморозило ужасом быстрее, чем мозг осознавал происходящее. Зубы начали выстукивать дробь, от предчувствия неизбежности насилия, расправы, от своей беззащитности у него будто сжало лёгкие, и никак не получалось вдохнуть, перед глазами заплясали чёрные мушки. Чудовище сверху властно, безжалостно расплющивало его, подстраивая, подгоняя под свои намерения, разрывая когтями штаны сзади. И тут Мирчо наконец глотнул воздуха и заскулил. Наверное, он заплакал, что-то запричитал бессвязно, жалостно, словно ребёнок, замотал головой, отказываясь принять то, что сейчас произойдёт. Тварь сверху затихла, а Мирон зажался, ожидая самого страшного.
      Справа появилась ненавистная тёмная морда – хищник наклонился через плечо жертвы, и Мирчо скосил глаза, всхлипывая. Сфинкс пялился на него пристально, будто заглядывал в телескоп. Ноздри напряжены, зрачки – как две воронки. Он зашарил своими дурными зенками по лицу Мирона, словно по тому бегали муравьи.
– Укусили снова?
      Мирчо перестал скулить, поражённый, что эта сволочь ещё и говорить с ним вздумала. Он шмыгнул носом и, чувствуя, как слёзы продолжают течь из глаз, выкрикнул обвиняюще:
– Да!
      На плоской морде ничего не отразилось, и последовал вопрос:
– Кто?
      Мирону удалось выудить из-под себя руку и, утерев глаза кулаком, он выплюнул:
– Ты!
      Почему-то сердце перестало частить, может, организм включил самозащиту, но кислорода всё равно не хватало. Он втягивал носом воздух до боли в переносице, отчаянные стыдные слёзы холодили веки. Стало легче, почему-то тяжёлая туша внезапно свалилась с него, когти убрались, цепляя за собой куски материи. Мирчо не мог встать в ту же секунду, он остался без сил, а в голове – шум. На инстинктах он пополз вон из мешка. Опираясь на руки, встал на карачки и поднявшись прямо побрёл печальным осликом к кривому дереву, цепляясь голыми ступнями за выстуженную землю. Продолжая всхлипывать, вздрагивая, слать непонятные зверю русские проклятия на головы всех мерзких тварей, населявших вселенную. Хотелось разораться, спалить эту планету в угли. Чем он заслужил такое, чем? Что он сделал этим бессердечным дикарям? Вот он лично, Мирчо Дрёмов – что он кому сделал?
      Он опасливо оглянулся – сфинкс сидел на спальнике, поджав ноги под себя, вытаращив свои прожекторы на бормочущего землянина. Поймав злой взгляд, мотнул башкой, словно чего-то не понял. Не понял он!
– Что?! Ты?! Творишь?! – срываясь на хрип выкрикнул Мирон, ища глазами камень поувесистей. – Видеть тебя не могу!
      Сим дёргал мордой на каждом вскрике, словно ему зажжённый факел в нос тыкали. Его взгляд перебегал с предмета на предмет, но он словно и не видел ничего, прокручивая что-то в голове. А Мирчо вдруг проняло холодом. Ступни уже крючило на мёрзлой земле, и он торопливо огляделся. Ботинки с носками стояли рядом с потухшим костром. Какая забота, надо же! Он было кинулся за ними, как вдруг:
– Мр-рон!
      Мирчо дёрнул головой, словно на свист пули. Сим смотрел на него снизу вверх, сидя на согнутых ногах, как послушный мальчик, даже руки уложил на коленки. Он мурлыкал его имя, играя своей чёртовой интонацией, будто мифическая сирена в древнем море. Мирон замер, как та самая морская фигура. Эта чёртова кукла обращалась к нему по имени?
– Мр-рон! Ты меня… Хотеть… Трогать… У нас трогать, если… вязка.
      Последнее слово ошпарило кипятком лицо землянина, и он машинально закрыл его рукой.
– Что? – прошептал он сквозь пальцы. – Вязка?
      Картинки в голове закрутились, как на архаичной киноплёнке, раскрывая значение выражения «причинно-следственная связь». Мирон со стоном зажмурился, он словно только сейчас наконец проснулся, скинул сонную благодать, в которой выделывал какую-то опасную, гнусную хрень. Значит, идиот-землянин хотел вязки? Он трогал. Он хотел с Симом.
– Бля-а…
      От собственного кретинизма заныло где-то под грудью, в желудке, захотелось согнуться, будто ему дали под дых. Он ведь всерьёз собирался заняться сексом с ксеносом, с другим видом, не считая того, что ещё и с мужчиной, вернее, самцом! Ничего не зная про эту часть их жизни. Всё равно что сесть в аппарат на ядерном топливе и начать бездумно нажимать на все кнопки. От слабой гравитации точно мозги не разжижаются? Что в этой животине такого, что Дрёмов кидается на него, а потом горит со стыда? Какой-то хитрый синдром от стресса?
– Что ты мне дал вчера? – спросил устало, без всякой надежды на «химическое» объяснение своего безумия. – Что за порошок?
      Сим так и сидел на спальнике, встрёпанный, напряжённый.
– Детокс, от яд. Дают и детёныши! – он будто оправдывался, присовокупив это уточнение. – Отравление от укуса.
      Позорище. Он его спасает, лечит, носки вон надевает, а Мирон… Ну и кто после этого дикарь? Дрёмову никому и никогда не нужно было объяснять своих действий, потому что он – обычный, логичный, цивильный «голубь»*. Не бил морды друзьям, не ссорился с начальниками, не закатывал сцен подружкам, не уходил скитаться по пустыням в поисках смысла жизни, не влипал в секты и политпартии. Видать, в компенсацию за навоевавшихся сербских предков он такой уродился, пацифист-философ. Последним военным в роду стал русский дед, а Мирон по мирной стезе пошёл – строить и созидать. А теперь вот достроился. И надо сесть и объяснить кое-кому, что ты не маньяк ебанутый, а единственное, что приходит в голову, это «я больше так не буду». Что объяснит чужаку-сфинксу принятое у землян в таких случаях слово «сорвался»? Ведь до «сорвался» должно что-то копиться, нагнетаться. Ведь какие-то «крючочки» дёргаются внутри, цепляют за…
– Пойду за… – и непонятный набор звуков.
      Мирон дёрнулся от неожиданно спокойного голоса своего «секс-партнёра», уставился на то, как тот застёгивает ботинки. Казалось, сфинкс уже забыл про потасовку в мешке и выдвигался за каким-то… чем? ..
– За чем-за чем?
      Дрёмов так настроился на долгий и психотерапевтический диспут, что хозяйственность Сима конкретно сбила его с толку. Тот достал из своего рюкзака какую-то складную копалку вроде детского совочка и воззрился куда-то в кусты.
– Под деревом. Накопаю и приду. Разожги костёр, – и только хвост мелькнул меж шуршащих листьев.
      Мирон ошалело огляделся по сторонам с чувством избежавшего расстрела уголовника. Деревья безучастно покачивали верхушками под слабым ветерком, в кустах кто-то шуршал и чирикал. Мирчо потряс головой, всё ещё не веря, что остался безнаказанным, и, подскочив с мешка, как с горячей сковородки, засуетился у костра.

Примечания:
* цивильный – здесь «гражданский, не служащий в армии». «Голубь» – человек придерживающийся мирных взглядов на развитие общества, в противовес «ястребам», настаивающим на агрессивном и военизированном пути прогресса.

Страницы:

1 2

Вам понравилось? 32