И не смей плакать!

Просыпаться по утрам... Это самое невыносимое для меня. Каждый раз мне кажется, что выйти из сна в мир невозможно, немыслимо. Все тело болит, ноет, голова как ржавая стальная бочка. Я не уверен, что смогу дойти до туалета, до магазина, а уж чтобы отстоять смену на работе! Об этом не может быть и речи. "Уволиться, нужно уволиться!" - думаю я, не открывая глаз. Уволиться, конечно, можно. Даже нужно. Ну а кредит кто платить будет? Один и второй? Нужно заплатить кредиты и тогда увольняться. 

Мда... То есть на работу идти придется. Я встаю, иду умываться. За окнами сияет  летний день. Бесконечно жаркий, бесконечно длинный,  бесконечно-бесконечный летний день. Я сижу в интернете, смотрю новости. Попутно завтракаю. Аппетита нет никакого, но завтракать нужно. Нужно заправить топливом свой организм. 

Уже на подъезде к работе я встаю в пробку. На перекрестке все смешалось: автобусы, трамваи, грузовики, менты, кого там только нет. Я чувствую, что клюю носом. Меня рубит, шея не держит голову. Вот бы пробка простояла до обеда! Как бы сладко я поспал. Или кто-нибудь впердолился бы в меня. Пока менты бы приехали или комиссары, пока то-сё я бы поспал... Девушка, да вы, на Тойоте- вы не хотите в меня впердолиться? Замуж я вас не зову, у вас рожа шире моей, но, может, бампер мне помнете, а? Я чувствую, что засыпаю, и тут же вздрагиваю от телефонного звонка.

Миша...

- Алё! Алкаш! На работу едешь?

- Угу, куда ж я, нахер, денусь!? - говорю я.

- Киоски проехал?

- Нет еще.

- Бля, тогда это, бля, короче... возьми мне хот дог с тремя сосисками и без горчицы.

- Ага...

- И минералки... 

- Угу...

- И сигарет еще... и... и кофе пару пакетиков.

- А поебаться не завернуть? Заебал!

- Заебу - коня родишь, все, жду!

Пробка рассасывается и я заезжаю на территорию завода. Когда-то это был огромный завод, который делал всякую электронику. Но потом он развалился и его раскупили. И вместо одного завода стала тысяча мелких заводиков. Мы занимаемся металлом, соседи вяжут носки, торгуют лимонадом и пивом, песком, бытовой химией, автозапчастями, ватой. Кому, нафиг, нужна вата? Но и ее продают. 

Цех наш длинный, одноэтажный. Закрытый. Джипа начальника нет. Все работяги стоят возле дверей, ждут. Начальство не опаздывает, оно задерживается. Я подъезжаю к зданию и вижу, что мое парковочное место занято. Значит, будет плохой день! Вот сколько раз замечал: если займет какая-нибудь сволочь мое место, то все, день - говно. Я выхожу. Многовато народу как-то. Клещ, Рыжий, Миша Бэшен, Шварц, Кислый, Башка. Это все наши. И двое левых. Одного я знаю- младший брат Рыжего, он здесь не работает, нахера он сюда приперся!? А вот второй кто? 

Я подхожу к Мише, даю ему хот дог. Раздаю минералку, сигареты, кофе. 

- Слышь, Миха, а кто это? - я киваю на незнакомого.

- Новенький - Миха слизывает майонез с губ. 

Ненавижу новеньких. 

Шварц рассказывает про вчерашние похождения, рядом с ним, на корточках, сидит Кислый.

- Мы вчера наебенились в мясо! - улыбаясь, рассказывает Шварц. - Просто в ноль! Кислый, сука, говорит, поехали за телками. Хуй с ним - едем. Подъезжаем на вокзал...

- Зря, надо было на обл. больницу. На вокзале самые конченые и дорого, - замечает Башка.

- Похуй. Ну и выходит, короче, к нам Мамка, - он хохочет, не может выговорить ни слова. - Бочка... пи... пиздец. Килограмм сто пятьдесят. Выводит своих курей... Ебать мой хуй, вот это лярвы, одна страшнее другой. Я ржу, не могу, а Мамка эта бесится, нервничает. 

- Так вы взяли кого? Нет?

- Кислый брал!

Кислый сидит на корточках, нахаркал уже целую лужицу, ему плохо, глаза красные, перегаром разит на метр.

- Пиздец... так я ее и не выебал, - признается Кислый.

Все хохочут, ржут.

- Она какая-то, хуй, не влажная нихуя. Я шоркал, шоркал, думаю, ну тебя нахуй. Говорю, я у тебя какой за сегодня?

Подъезжает машина, белый "марк два", двухлитровый, девяносто шестого года. Из машины вылазит Саша, мотор не глушит, музыка орет. Все обступают машину.

- Взял всёт-ки у этого пидора литье вчера, - Саша здоровается с каждым. - Не хотел, сука, отдавать, а я, один хуй, вечером заезжаю, че, говорю, продал? Не-е-е-ет. Отдавать будешь? А ему уезжать завтра. Хуй с ним, отдал... Ну чё, как смотрится?

- Ебейшее литье.

Есть такая порода людей, двинутых на машинах. "Субаристы", например. А Саша он - "Марковод". Весь смысл жизни Саши заключен в апгрейде его "самурая". Музыка, салон, выхлопная труба. Сейчас вот литьё. Иногда он подчеркивает, что тратит на свою тачку больше, чем на девушку. В принципе, я его даже понимаю. Видел я его девушку. И я не могу понять, нахера восемнадцатилетней девушке на лице столько штукатурки? На клоуне меньше грима и пудры, чем на ней. 

Подъезжает черный джип. Начальство. Дмитрий Анатольевич - лысый, загорелый, простенько одетый, с какими-то идиотским часами. Он имеет в месяц много, раз в десять больше меня, и одевается как шнырь какой-то. Неделю назад вот этот "лексус" купил в салоне, а часы нормальные купить не может. 

Лысый, ибо такова его подпольная кличка, открывает нам дверь, и я вместе со всеми захожу в опостылевшее чрево ангара. Летом тут духота, зимой холодина, при сильном дожде потоком течет крыша. Про крыс, тараканов и пыль, больше напоминающую мазут, я вообще молчу.

Все идут переодеваться и пить кофе. Без кофе никуда. Сначала кофе, сигарета и уж потом все остальное. Хотя этот вонючий порошок "три в одном" сложно назвать "кофе". 

Столик маленький, народу много, я беру свою чашку и иду гулять по цеху. Со "столовой"  слышится громкий голос Башки:

- Спиздил, сука, мыло, новое мыло, из бани. Сука, и не признается. Я беру, надеваю ему ведро на голову и хуярю по этому ведру палкой...

Я сажусь в самом углу цеха, попиваю кофе. Смотрю - новенький ходит, осматривается. Жалко мне его. Не туда он залез. Он мальчик домашний, ему бы в "Евросеть" консультантиком, а не сюда, на металл, под танки.

- Сколько, думаешь, протянет? - спрашивает Миша.

- До зарплаты максимум...

- Спорим, до вечера не доработает!

- Все может быть. Кстати, а где Гриша-то?

- Вспомни говно - вот и оно.

И точно, в цех, держась за воздух, проникает мой напарник Гриша. Он идет, шатаясь, садится рядом со мной.

- Гриша! Ебать тебя, сука, через хуй знает что! Гриша! - говорю я.

Гриша долго ищет меня глазами, а потом еще дольше фокусирует на мне взгляд. 

- Нахера ж ты так наебенился, Гришаня?! Как же мы работать-то будем!?

Гриша прижимает большой палец к губам и издает: "Ш-ш-ш-ш-ш".

- Вчера... наши... играли...

- И проиграли, - улыбается Миша.

- И проиграли, - кивает Гриша. - И мне стало грустно, и всю ночь было грустно... и сейчас... грустно...

- Гриш! - говорю я. - Тебя Лысый выебет, и правильно сделает. 

Гриша шарахается от моих слов. И тут же появляется Лысый. Он смотрит на Гришу как на кусок говна.

- Проиграла вчера сборная... - начинает Лысый. - И ты горе заливал. А если бы они выиграли, ты бы с радости нахуярился. Но нахуярился бы один хрен. Ладно, Гриша, иди домой, приходи завтра, завтра будем решать, что с тобой делать. 

Гриша кивает и уплывает. 

- Дмитрий Анатольевич, а как же... Он же напарник мой... Как мне работать?

- Вот тебе напарник! - Лысый указывает на новенького. - Будешь воспитывать его с нуля, сразу под себя, так сказать...

Ненавижу новеньких. Ненавижу  воспитывать. 

Пойдем, говорю, как звать-то тебя?

- Дима. 

- Щас, кофе допью и попрем. Твое-то кофе где?

- Нету...

- Кружку давай...

- Нету кружки.

- Ни говна, ни ложки!

Я отыскиваю ему кружку, даю свой пакетик кофе. Мы сидим у нашего станка, и я присматриваюсь к нему. 

Среднего роста, мне по глаза. Волосы темно-русые, прямые, тонкие. Брови темные, глаза голубые. Рот большой, Буратино хренов. Худощавый, сутулый немножко. Руки тонкие, как у девчонки. Кожа белая, тонкая, я вижу голубые жилки у него на виске.

- Где работал до этого? - спрашиваю я.

- Грузчиком в магазине. 

- Сколько?

- Неделю.

- А еще где? 

- На автомойке мойщиком. Три месяца почти.

- А на металле работал? На тяжелой работе?

- Нет...

- В армии-то служил?

- Да. В ракетных войсках. А ты?

- Я не служил.

- Откосил или не взяли? 

- И то и то, всего понемножку. Ладно. Вот смотри. Берешь лист. Кладешь сюда. Смотри не помни, помнешь лист - пол дня работаешь за бесплатно. Упираешь лист сюда, нажимаешь, продвигаешь, нажимаешь опять, продвигаешь, нажимаешь, убираешь. 

- И сколько так нужно?

- Отсюда и до обеда! Врубай! Погнали!

Обедает каждая пара по очереди. Производство не останавливается. Мы идем жрать ближе к часу. Он достает какой-то жиденький супчик, хлебушек. Я даю ему пару бутербродов с салом.

- Спасибо.

- Ты на этой жижке далеко не уедешь. Бери  на обед чего-нибудь поконкретнее: сала, котлет. Понял?

- Мама собирала...

Мама собирала. Заваливается Миша:

- Дэнчик, есть жувачка?

Дэнчик, чё к чему? Почему Дэнчик? Тогда уж Димчик. Я зеваю, меня вырубает напрочь. Глаза закрываются.

- Ты охуел!? Ты щас охуеешь!

Я вздрагиваю, передо мной стоит Клещ. Я моргаю, ничего не могу понять.

- Ты нахуя заебашил напарника!? 

- Кого? Чего? Где?

- В пизде! Нахера пацана порезал, чепушила!?

- Какого пацана? Че ты мне накидываешь тут хуйню какую-то! Я спал... вообще.

- Конечно, ты спал! И пока ты спал, он захуярился. Щас будешь ему больничный оплачивать. 

Вбегает Башка:

- Вот он, сука! Зарезал пацана, пизди его. 

Клещ с Башкой хохочут, наваливаются на меня.

- Чё... чё... за дела, я не пойму? 

- Иди да посмотри, он в прорабской! 

Я выхожу, у прорабской на полу крупные капли крови. Захожу, Дэнчик сидит улыбается, Миша бинтует ему лодыжку.

- Чё за дела? Когда ты успел? - спрашиваю я.

- Я пошел ложку помыть, а тут воды везде налили, я поскользнулся... и об край листа... вот.

- Бывает.. - Миша завязал бинт на узел. 

- И чего мне теперь с тобой делать? Сильно порезался-то?

- Да... прилично... - Миша закурил.

Зашел Лысый.

- Ну что, вези его в больничку зашиваться, - сказал начальник, глядя на меня.

- Я!? Почему я!? - честно сказать, меня это выбесило.

- А кто? Он твой напарник! Ты и вези. 

- А денег дадите? На бензин?

- Илюша, еб твою мать, до скорой два километра, какой тебе бензин! - вспыхнул начальник. - Выходной могу тебе дать, так уж и быть. Только ты это. Смотри, чтобы он контору не палил, пусть говорит, что угодно, но только, что не тут порезался. Понял? 

- Знаю, сделаем. Первый раз, что ли?

Через двадцать минут он лежит на столе, я сижу рядом, у двери, смотрю на его порез. Тонкие ноги, белая кожа, розовые коленки и красное, сочное, резаное мясо. Как алый засос смерти. Доктор, больше похожий на борца, обкалывает ему рану обезболивающим. Я смотрю как он жмурится, шипит сквозь зубы. Потом ему протыкают кожу крючкообразной иглой, затягивают швы. Я смотрю, не отрывая глаз.

- А ты резался на работе? - вдруг спрашивает он со стола.

- Угу...

- Сильно?

- Да... так... 

Потом его бинтуют, и он не может обуть раненую ногу. Смотрит на меня умоляюще. Я опускаюсь на одно колено и обуваю ему кроссовок, попутно замечая, что кроссовки у него конченые, их давным- давно нужно было выбросить. 

Когда я довожу его до дома, он спрашивает:

- Уволят меня теперь, да?

- Скорее всего... 

Молчание.

- Ладно, - говорю я. - Поехал я домой, буду отсыпаться. Ты не болей, не кашляй... Покеда...

Он вылазит кое-как, я кое-как разворачиваюсь в его тесном дворе и уезжаю домой.

Спать, спать, спать, спать!

Я просыпаюсь вечером, на закате. Красное солнце отражается в книжном шкафу и бьет меня по глазам. Я чувствую себя превосходно. Даже не верится, что в теле может быть столько сладкой неги. Ничего неохота, я валяюсь на кровати, смотрю телек. Звонит телефон, не глядя на экран, подношу к уху.

- Алё...

- Привет...

- Кто это? 

- Это я... Дима.

- Какой Дима? Ах Дима! Дэнчик! А откуда у тебя мой номер?

- Ты же сам дал, еще в больнице.

Может быть, может быть, последнее время я многое делаю на автомате. Дал номер и нифига не помню.

- Ты занят сейчас? - спрашивает он.

- Да нет...

- Так да или нет? 

- Я не знаю.

- А кто знает?

- Не знаю... Чё ты хочешь?

- Мне маму надо в аэропорт отвезти... ты сможешь?

- В аэропорт? А чё она такси не возьмет?

- Она боится таксистов.

- Что за глупости?! - смеюсь я.

- Так ты приедешь? Она заплатит...

- А когда надо-то?

- Ну в течение получаса...

- Ладно... еду...

Минут через пятнадцать я стою напротив его подъезда и вижу как открывается дверь. Он помогает маме выйти, берет ее сумку, усаживает ее в машину. Все это так мило, что я чувствую как мой хуй начинает пахнуть ванилью. Мама его невысокая, аккуратная блондинка. Тихая, нежная, мягкая. Она обращается ко мне на "вы". Записывает мой номер телефона. Я стесняюсь, хорошо, что мне, как водителю, не нужно поддерживать диалог.

Уже ночь, машин мало. По пустым дорогам мы быстро долетаем до аэропорта. Он долго прощается со своей мамой. Они обнимаются, целуются. Почему я ерничаю, завидно мне, что ли? У меня с моей матерью никогда не было таких отношений. Вообще никаких не было. Я пытаюсь вспомнить некий похожий момент из моей жизни. Но вспоминается только случай из пятого класса: я никак не могу выучить урок по русскому, заходит мать и начинает таскать меня за волосы...

- Я всегда так возбуждаюсь, когда приезжаю в аэропорт.

Его слова вырывают меня из воспоминаний. Мы стоим возле машины. Ночь чудесная, и я не могу надышаться ее свежестью.

- Хочется прыгнуть в самолет и улететь. 

- А ты летал в самолете? - спрашиваю я.

- Да. В Сочи, а ты?

- Не-а...

- А ты любишь путешествовать?

- Блядь! Что за ебанутый вопрос? Конечно, я люблю путешествовать! Кто не любит?!

Он улыбается, мы садимся в машину.

- А ты куда бы хотел слетать? - спрашивает он.

- В Японию. На роботов посмотреть, на всякие электронные штуки... А ты куда хочешь?

- В Рим. У меня мечта побывать во всех европейских столицах. И в Риме особенно.

- Мечтать вредно...

Мы едем в тишине и молчании. Дорога пустая. Он смотрит в окно. В свете фонарей его лицо меняется, становится другим. 

Я испытываю странное, воздушное возбуждение. Я хочу, чтобы он посмотрел на меня. Хочу увидеть его лицо. На самой границе моего сознания, как бесшумная молния, вспыхивает непонятное мне сладкое чувство. Я ощущаю, что пространство и время соединились в одну сияющую, идеальную картину. Раньше все было раздроблено, расколото. Работа, дом, будни, выходные, мысли отдельно, слова отдельно, поступки отдельно. Все это болталось во тьме как метеориты в космосе, но сейчас все стало целым. Цельным. Происходящее вокруг меня ожило, заполучило душу, цвета, смысл.

Все стало легко и естественно.  

Я уже давно подъехал к его дому, но мы все равно сидим и молчим. Он смотрит на меня таким теплым, нежным взглядом, таким простым и естественным. Потом протягивает к моему лицу руку, замирает в сантиметре от меня в нерешительности и, набравшись смелости, проводит пальцами по виску. Я чувствую, что он ждет моей реакции. И поняв, что негативной реакции не будет, проводит по моему лицу ладонью. Я притягиваю его к себе и целую. У него сухие, шероховатые губы, но от моей слюны, от моего языка они увлажняются и становятся гладкими, нежными и вкусными. 

Потом что-то екает во мне и я отстраняюсь. А он застыл с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Я беру и закрываю ему рот. Он словно бы просыпается, моргает. Я улыбаюсь и он улыбается, я смеюсь и он смеется.

- Ты чего?!

- А ты чего?!

Смех затихает и опять начинается тишина. Он берет мою ладонь в свои руки.

- Пойдем ко мне... - тихо просит он. - Пойдем.

Я уверен, что он приглашает меня выпить.

- Нет. Мне завтра на работу. Давай на днях созвонимся. 

Он все держит мою кисть в руках. 

- Давай. Да и мне спать пора. Завтра на работу. 

Он выходит, и я уезжаю.

Я проснулся в прекрасным душевном состоянии. Работать хотелось! Мне сначала даже не поверилось! Но нет, я смотрел на день легко и радостно. Поработаем, заработаем денег, а вечером... вечером  можно будет... еще раз...

На полу в машине я нашел телефон. Грустный, новенький, бюджетный смартфон. Сначала я ничего не мог понять, но потом сообразил, что это Дэнчика. Маша-растеряша! Вот как с таким человеком можно работать!?

Когда я зашел на "кухню", где все сидели и пили кофе, я увидел как у всех присутствующих изменились лица. Разговоры стихли. Все смотрели на меня и молчали. Неприятное ощущение. Я попытался сделать вид, что ничего не замечаю. Сел рядом с Гришей. Он был свеж, выбрит, улыбчив, ждал "секса" с начальником за вчерашний проступок.

- Ну чё? - спросил Башка. - Когда свадьба?

- Чья? - не понял я.

- Блядь! Ну не моя же! 

Все смотрели на меня внимательно.

- Какая свадьба? Вы чего?!

- Да ладно мазаться-то! - начал Клещ. - Возил вчера новенького? 

- Возил. В скорую.

- Не в скорую, а в женскую консультацию. А потом в загс, заявление подавать!

"Кухня" грянула от смеха. 

- Чё вы доебались до меня с этим новеньким!? Мне Лысый сказал его в больничку отвести... я и отвез!

- А по дороге ты ему и присунул. Или он тебе? Кто у вас муж, а кто жена! - хохотал Шварц.

- Чё к чему?!

- Да все к тому! Пиздец и тебе, и машине твоей, - сказал Саша.

В кишках у меня нехорошо заныло. Что происходит? Нас никто не мог видеть вчера, никто! Что они несут? Что случилось!?

- Илюша, Илюша! - вздохнул Гриша. - Стоило мне тебя на один день без присмотра оставить, и ты уже ориентацию сменил. 

- Да ну вас нахер! - я взял кружку и вышел. Они окатили меня лавиной ржания. 

Весь этот бред сбил меня с толку. Настроение испортилось. Видеть они нас не могли. А если не видели, значит, это просто шутка. А вдруг видели?

Подошел Миша.

- Миш, чё за хуйня!?

- Да, блядь, помнишь вчера к Рыжему брат пришел, Костя?

- Ну.

- Хотел устраиваться. И он сказал, что знает новенького. Он с ним в одной шараге вместе учился, в девяносто шестой. 

- И чё?

- Ну, короче... пидор он, новенький.

- В смысле?  

- В прямом. Педагог...

- Да ну нахуй! 

- Да хоть на нос. Сто пудов, говорит, реально, гомес. Он сам видел...

Я прислонился к стене, автоматом проглотил несколько глотков кофе. 

- Блядь! Понаберут по объявлению хуй пойми кого, а я с ним за руку здоровался.

Я посмотрел на Мишу. А я с ним целовался. 

- И чё теперь делать? - спросил я.

- Нихуя, а че ты сделаешь!? Спросить у Лысого где он живет да разнести ебало ему... Он тебе не говорил где живет?

Я помотал головой. 

Смартфон зазвонил. Я поднес его к уху, чувствуя испарину на лбу.

- Алё! Алё! - голос Дэнчика я узнал сразу.

- Алё.

- Ой! Привет! Я у тебя телефон в машине забыл, да!

Сердце колотилось неприятно, я отошел в сторону.

- Забыл, забыл. 

- Ты сегодня до скольки? Я к тебе приду.

- Нет! - я переложил телефон с левого уха на правое. - Нет! Я сам к тебе заеду. Все, не могу говорить. 

- Ладно. Целую.

Меня передернуло. 

- Кто звонил? - спросил Миша.

- Да тетка все звонит. Телек ей надо перевезти, да все руки не доходят, - сказал я, чувствуя как подрагивают пальцы. 

- Ааа.... а ты чё, мобилу прикупил? Залупи!

- Да какой "купил", у меня мой старый глючит, вот у матери взял погонять. 

- Ну дай посмотреть-то! 

- Отъебись! 

- Ладно-ладно, придет война, попросишь каску! 

Умеют ребята настроение испортить. За одну секунду. Раз, и готово. Умеют и практикуют. 

Вечером я стоял напротив его подъезда и ждал когда он выйдет. На душе было погано, сердце щемила тоска. Мне казалось, что весь город, каждый человек все знает обо мне. С легкостью читает мои мысли. Хотелось убежать в лес, забиться в берлогу, уснуть и умереть во сне. 

- Привет! - сказал он, плюхнувшись на пассажирское сиденье. 

Он был свеж, доволен, радостен. Я промолчал. 

- Как работа? Как дела? Как день прошел? 

Я неопределенно пожал плечами. На него старался не смотреть, все смотрел по сторонам, оглядывался.

- Давай сходим куда-нибудь? В кино или в центр на фонтаны. Или нет! На набережную! Там прикольно, красиво, памятник открыли... пошли? 

Я посмотрел на него. 

- Вот тебе твой телефон - тихо проговорил я. - И... короче, если я тебя еще раз увижу, если ты мне позвонишь или покажешься, или напомнишь о себе... Я тебе голову пробью. Ты меня понял?

Он замолчал, мне показалось, что лицо его потемнело. 

- Слышишь меня?!

Он кивнул.

- Все? Я пошел? 

- Давай! 

И он ушел. 

Я никак не мог найти себе места. Ходил по пустой квартире из комнаты в комнату. Ничего не мог делать. Меня охватило странное, неприятное возбуждение. Оно дрожало в сердце, ломило суставы, не давало сосредоточиться. И я решил выйти пройтись. День догорал, но было все равно душно. Я прошел три или четыре трамвайных остановки и вышел на огромный гипермаркет. Долго, бесцельно бродил по его лабиринтам. В большом, красочном холодильнике я взял банку пива и выпил ее. Когда банка опустела, я засунул ее в мешки с собачьим кормом. Мне хотелось, чтобы меня арестовали. Чтобы вызвали ментов, надели наручники, написали протокол или... как это все происходит? Но банку эту никто не заметил. А может быть, у них акция?

"Каждому нашему посетителю, имевшему гомосексуальный опыт - банка пива в подарок!"

"- Мама, мама, мама! А правда, что папа - педик!?

 - Главное, сынок, что у него есть семипроцентная скидочная карта на весь ассортимент гипермаркета!"

Я взял еще несколько банок и честно оплатил их на кассе. По дороге до дома я выпил все пиво. Усталость и алкоголь хорошо подействовали на мои нервы. Настроение не то, чтобы улучшилось, но стало как-то пофиг на все. Я принял душ и лег спать. 

Всю ночь мне снилась кровь. Кровь на руках, одежде, вещах. Моя или чужая, не знаю. Просто кровь и все. Я проснулся в пол четвертого утра. Сразу открыл глаза, как будто бы не спал. Зашел на кухню попить воды. И когда делал последние глотки, увидел его во дворе. Он сидел на качелях, опустив голову. Он знал номер моего дома, но не знал квартиры и, видно, ждал, пока я выйду на работу.

Я поставил стакан, вытер рот, оделся и вышел на улицу. Я люблю предрассветные сумерки. Всегда любил. Ночь еще царствует над миром, но уже не имеет над ним власти. День еще не родился, но уже просачивается в царство тьмы. 

Он встал рядом со мной. 

- Я...

- Чего ты хочешь? - спросил я.

- Я... хочу... Я не могу без тебя.

Я нервно фыркнул.

- Чего ты не можешь?

Небо было свежее, чистое. Сумерки изменяли его голос, делали странным, глуховатым, очень каким-то родным...  

- Ничего не могу. Спать не могу... Мне страшно... мне кажется, я сойду с ума...

- А от меня-то ты чего хочешь?

Он молчал. 

- Хочу быть рядом с тобой... Чтоб мы были вместе...

Я обошел его по кругу. 

- Раздевайся, - неожиданно для самого себя сказал я. - Снимай все...

И он начал раздеваться. Медленно, как во сне... Стянул футболку, спустил джинсы, нога об ногу скинул кроссовки. Несколько секунд он стоял голый передо мной, а потом сел на пятки. Прошелестела машина. Где-то гавкнула собака. Двор спал. Дом спал.

Он был такой беззащитный, покорный, такой...

- Пошел ты нахуй, урод!

Сказал я и ушел. В ванной я долго плескал на лицо ледяной водой. А когда посмотрел на себя в зеркало, то саданул по нему кулаком. Зеркало взвизгнуло, раскололась на несколько больших кусков, которые с грохотом попадали на пол. По кулаку побежала бодрая струйка крови. Я зашел на кухню, схватил салфеток, глянул во двор. Его уже не было.

Мне было стыдно. Стыдно за свой страх. Стыдно за то, что я с ним так поступил. Нет! Это все не я. Это все ерунда. Это просто стечение обстоятельств. Как я еще мог поступить? Все эти "отношения", все это чревато... Я... Как там у буддистов - нет никакого Я. Нет ничего такого, что могло бы сказать - "я есть!". "Я" - это просто молекулы, собранные в кучу, а куча молекул не может сказать "я сделал, я есть". Я, вся моя жизнь, все мои чувства и поступки - это все ерунда. Это все сон. Корова нанюхалась сандаловых деревьев и легла поспать на берегу океана в Индийском штате Гоа, и ей снится моя жизнь. Вот и все. Я - сон коровы. 

Весь день прошел на удивление нормально. Душа забилась куда-то в самый угол и отключилась. Мне было насрать на все, на всех, я плыл во времени и ни о чем не думал. Саша купил сабвуфер, и все внимание переключилось на него. Про меня и про мою "свадьбу" все забыли. И я был так благодарен людям за это.

А ночью меня разбудил звонок. Он вырвал меня из сна, и я долго ничего не мог понять. Мама? Чья мама? Мама Димы!? Из Калининграда? А я...

- Он мне звонил сегодня! - плакала она. - У него был голос... такой голос... Он.. он.. он может... вы не знаете, он может наложить на себя руки. У него отец повесился, когда Диме было девять лет. И он сам один раз резал вены... Я... я вытащила его из ванны... 

- О Господи... - только и мог сказать я.

- Пожалуйста, я вас умоляю! Проверьте, все ли с ним хорошо!? У нас нет никого родственников. Есть сестра, но она в санатории... Пожалуйста, я вас умоляю! Проверьте как он! Он не берет телефон! Я не знаю, что делать! 

Кое-как я доехал до него. Мысли бились и взрывались в моей голове. Что если я сейчас зайду к нему, а он синий, удавившийся и записка на полу: "В моей смерти прошу винить..." 

Я долго тарабанил в дверь. Никого. Тишина. Сердце мое помертвело. Я вышел на улицу. Глубокая, тихая ночь давила на город. Квартира его была на первом этаже. Открытое окно на кухне, в комнате горит свет. Я ухватился за подоконник, подтянулся и завалился на его кухню. Раньше гусары лазили в окна к актрисам, а сейчас? Может кто-нибудь вызовет ментов и меня арестуют как вора домушника?

В соседней комнате горел свет. Мое сердце стучало так громко, что мне казалось, своим шумом оно разбудит соседей. И я увидел его...

Он был жив. Сидел на кровати, голый, на запястье левой руки два тонких пореза, на поверхности которых выступили рубиновые капельки крови. В правой руке большие старые ножницы. 

"Почему именно ножницы", - подумал я. 

Он не обратил на меня никакого внимания, ничего не сказал, не повернул головы. Я сел перед ним на корточки и крепко сжал его левую руку. Когда я прикоснулся к нему, то почувствовал как по его телу пробежали мурашки. Он покорно отдал мне ножницы. Я провел кончиком по его руке, оставляя тоненькую красную царапину.   

- Так ты никогда не умрешь. Нужно резать по всей длине вены, чтобы кровь не успела свернуться. Видишь?

Он не смотрел на свою руку, он смотрел на меня. В глазах его дрожали слезы. 

Я швырнул ножницы прочь. С диким грохотом они ударились о шкаф и залетели под диван в соседней комнате. Он вздрогнул. Я встал.

- Ты чего удумал, а? - спросил я и со всей силы двинул ему по уху ладонью.

Он ахнул и завалился на бок, на четвереньках пополз к стене. И только сейчас, глядя на него, я понял, почему он меня бесит. Почему он меня злит и раздражает. 

Он меня заводит. У меня на него стоит. 

- Стой, - я схватил его за бок. Он замер, я стал расстегивать штаны. - Я пришел. Пришел! И раз я пришел, то я пришел... И я здесь!

Я сам не понимал, что я говорю. Я плюнул на ладонь, увлажнил член и начал вставлять ему. Получалось плохо, он был узкий и мне было больно. Он ахнул и, извиваясь как змея, сполз с моего члена. Когда я снова дотронулся членом до его задницы, он дернулся от него как от электрошокера.

- Стоять! - я так сильно хлестанул по его спине ладонью, что оставил четкий, красный отпечаток пятерни. 

Крепко держа его за бока, медленно, но верно я зашел весь, до конца.

- А-ХА-А-А-А!- вскрикнул он.

Он что-то говорил, мычал, уперевшись лицом в простынь, но я не разобрал ни слова.  

Все это было странно для меня. С одной стороны я был уверен, что ему больно. Весь этот хриплый, надтреснутый стон. Я его мучил, я понимаю. 

Но с другой стороны я был уверен, что ему хорошо. Это дыхание, это постанывание, этот румянец на щеках. 

Он был не связан, свободен, мог вырваться в любой момент. И раз он не вырывался... значит... И опять же я... Я... Я.... БЛЯДЬ! М-М-М-М!

Я кончил. Сел рядом. Дыхание дрожало, я вытер испарину со лба. Он стоял все так же, на четвереньках, не двигаясь. Его зад, яйца, ляжки, все было влажное, скользкое.

- Иди помойся, - сказал я. Он не реагировал.

- Иди, блядь, подмойся! - я толкнул его. 

Он встал и как лунатик пошел в ванную. На простыне я увидел несколько больших капель крови с его запястья. 

"Как будто девственность потерял", - подумал я.

Потом он вышел. Голый, мокрый, с опушенной головой он стоял передо мной. С его волос капала вода. Бинты на ноге были мокрые. 

- Нахера бинты намочил, чуча? Где аптечка?

Он молча показал рукой на тумбочку. Я достал аптечку, срезал мокрый бинт. Вытер влагу ваткой, забинтовал по новой. Взял его руку, смазал йодом царапины и тоже забинтовал. 

- Весь ты порезанный, выебаный, нахуй посланный, откуда ты вообще взялся такой!? А? Что же мне с тобой делать? Куда тебя девать!?

Он взял меня за грудки, как будто собирался тряхануть. Но не тряхнул, а обнял, прижался ко мне. Я тоже его обнял. Сначала его кожа была прохладная, но потом стала теплая, даже горячая. 

- Ты не уйдешь? Не уходи! Я тебя не пущу! Не уходи! Пожалуйста!

И он начал снимать с меня джинсы.

- Что? Что ты делаешь? - улыбался я.

Стащив с меня штаны, он сложил их и унес в другую комнату.

- Что?! Что это значит!?

- Я спрятал твои штаны...

- Зачем!?!?

- Чтоб ты не ушел. Ты же не уйдешь?! Не уходи! Пожалуйста!

Я молчал.

Пожалуйста!

Пожалуйста, не уходи!

Пожалуйста, выеби меня!

Пожалуйста, позволь мне любить тебя!

Пожалуйста!

Скажи! Скажи еще раз! Скажи!

Пожалуйста!

Господи!

И ночь растворила все без остатка...

   

Утро было замечательным. Он готовил яичницу с колбасой и помидорами. Я пил кофе, нормальный, настоящий кофе и шарился в интернете. Мы были как добропорядочная семейная пара, мать её! Кто говорил о попытке суицида, анальном сексе и слезных клятвах? Это все было ночью и все было неправда!

Он собрал мне обед в пакет, и я пошел в коридор одеваться. Я уже обулся, но никак не мог заставить себя выйти. Он стоял рядом, смотрел на меня.

Он доставал мне до бровей, и когда смотрел на меня, то смотрел всегда вверх. А я смотрел на него вниз. И блядь! Как же меня это заводило! Я чувствовал, что моя кровь превращается в соус "табаско" и сердце гудело как машинное отделение на пароходе, перегоняя его по жилам. 

Идти на работу? Но я каждый день хожу туда. И я уйду, и он останется один. А если я не уйду... вся хата в нашем распоряжении... И он сказал, что ему понравилось. Только попросил двигаться не так быстро и грубо...

Я набрал начальника. Сказал, что смеситель прорвало, затопило соседей, вот жду сантехников, можно выходной? Он сказал "да" и бросил трубку. 

Я поволок его в комнату, толкнул на кровать.

- А работа? Как же работа?

Мы в четыре руки расстегивали мои джинсы...

- Хуй на нее, хуй на них на всех....

В обед, когда я лежал вымотанный, удовлетворенный, выжатый, мне захотелось сделать ему сюрприз. Захотелось сделать ему приятное. 

- Пойдем, прогуляемся, - сказал я. 

Сейчас все должны быть на работе. Прошвырнемся по магазинам, никто не заметит. 

- Хочу сделать тебе сюрприз, - зря я это сказал.

- Да?! А какой?! 

- Увидишь.

- А куда пойдем?!

- Узнаешь...

- А что, что ты хочешь?! Это дорого? Это еда? Вещь?

- Заткнись! Иначе нихуя не получишь!

- Хорошо. Ладно. Это что-то электронное?

- Блядь!

Мы едем в торговый центр. Удачно попадаем на распродажу в спортивный магазин. С огромной скидкой, по хорошей цене покупаем ему кроссовки. Потом я вижу, что к новым кроссовкам совсем не идут его старые джинсы. Приходится покупать еще и джинсы. Попутно взяли и футболку, которая мне очень понравилась. Затарившись, спустились вниз за продуктами. Он никак не мог выбрать зубную пасту, я стоял чуть в стороне и скучал.

- Привет.

Сердце мое неприятно екнуло. Я обернулся. Клещ.

- Привет, - сказал я.

- Гуляете? - спросил он, кивая на Дэнчика.

Я промолчал.

- Ну гуляйте, гуляйте.

И ушел. 

Странно, но я отнесся к этому абсолютно спокойно. Ну увидел он нас, ну и что?

Когда мы вышли, я сказал, что хочу зайти домой. Тут недалеко был мой дом, и мы пошли ко мне. 

У меня на квартире он устроил показ мод. Ходил вокруг меня, пока я не схватил его и не повалил на кровать. А потом в комнату зашла моя мама. 

Я уже кончал, когда увидел ее. 

- Ой! - пискнул Дэнчик, и я накрыл его простыней с головой.

Прикрыл подушкой пах.

- Это ты так семью создаешь? - спросила мама.

- Может, нужно было постучаться?

- Это моя квартира, и я захожу, когда хочу.

- Это моя квартира! - я повысил голос.

- Нет! Не твоя! Она записана на меня! Я пустила тебя сюда в надежде, что ты нормальный, что ты будешь создавать семью. А ты чем занимаешься?

Хороший вопрос.

- Значит, так. Раз ты так ко мне относишься, послезавтра сюда заселяются люди... Значит, уже завтра, чтобы духу твоего здесь не было.

- Я буду тебе платить за нее. Сколько ты с них хочешь брать?

- Нет, никаких твоих денег мне не надо. Уходи куда хочешь. Или я приду с ментами. 

И она ушла. Дэнчик вылез из под простыни.

- Это твоя мама? - спросил он шепотом. - Злая. А как она зашла?

- У нее ключи есть...

- И чё теперь делать?

Я пожал плечами. 

- Можно я у тебя поживу? - спросил я.

- Конечно. Мама надолго уехала...

Я собрал все свои вещи. Вышло прилично. Мы решили все вывести за два раза. 

Сцена с матерью испортила мне настроение. И самое мерзкое, самое тоскливое было в том, что она вошла именно в тот момент, когда я кончал. Ни раньше, ни позже! Мне захотелось побыть одному, и я вышел пройтись. Бредя по дороге, я понял, что иду к отцу. Странно, но может быть, и вправду сходить к нему?

- Какого хрена ты приперся к отцу, к родному отцу! без бухла? - так вскрикнул мой отец, когда увидел меня в коридоре.

Я вздохнул и пошел за пивом. 

Чтобы откосить от армии, отцу нужно было завести ребенка. Так появился я. Меня никогда особо не волновала такая прозаичная причина моего появления на свет. Я был хоть для чего-то нужен, хоть кому-то. Некоторые родители выбрасывают своих детей на помойку. Мне еще повезло.

Мы уселись на лоджии. Я разливал пиво, отец включил музыку. Свою старую, дурацкую музыку всех этих "пинкфлойдов", "ледзепелинов" и прочий нафталиновый шлак, который я никогда не переваривал. 

За все детство я не помню ни одного случая, чтобы мы беседовали. Тем более чтобы мы с ним что-то мастерили или ходили в походы и на рыбалку. В детстве я его очень боялся и старался не показываться ему на глаза. Все изменилось, когда мне исполнилось семнадцать лет. Родители наконец-то развелись, отец переехал. Я только начинал пробовать алкоголь, а отцу нужен был собеседник, вернее собутыльник. Свободные уши, чтобы можно было изливать душу. Так, за бутылкой, мы и сошлись. Он оказался совсем не страшным, добрым, щедрым человеком.

На восемнадцатилетие он подарил мне проститутку. Не люблю проституток. 

Сначала мы перекинулись дежурными вопросами и ответами, на которые нам было плевать, но потом я все же решился... Я выпил залпом кружку пива, чтобы было не так страшно, и сказал:

- Я живу с парнем... то есть... встречаюсь... то есть... - это было тяжелее, чем я думал.

- Ну и что? Я тоже жил с парнем, - отец вытер пивные усы салфеткой.

- Я... сплю с ним...

- Я тоже спал с парнями. Я когда в училище учился, мы по трое человек в кровати спали...

- Да, блядь, я с ним... у нас с ним секс...

Отец допил пиво, смачно отрыгнул, сказал:

- Дай салфеточку...

Я протянул ему салфетку. Он все молчал, я не вытерпел:

- Ну и что? Что ты скажешь?

Он внимательно посмотрел на меня:

- Ты, я надеюсь, муж...

- Что?

- Ты в роли мужа?

- А... н... да... Да!

- Ну, тогда можешь жить. 

Я моргнул:

- И это все?

- А че ты еще хочешь? - отец сплюнул рыбную косточку. - Я тебя не воспитывал никогда. Сначала я думал, что ты слишком мал и тебя рано воспитывать. А потом ты вырос и воспитывать тебя было уже поздно. То, что ты практикуешь это дело, я от этого не в восторге, но если он совершеннолетний, и если у вас все по согласию.... в принципе...

Я молчал.

- Меня мать сегодня застукала за этим делом и из квартиры выгнала. Будет сдавать ее другим людям. 

- Как же вы так лоханулись?

- У нее ключ был.

- Ну да... она любит врываться в комнату... дикошарая... 

- Если что, можно я у тебя поживу?

- Один - живи. А вдвоем... с ним... даже не знаю. Была бы эта девушка... тогда пожалуйста...

- С девушкой... думаешь, я не знаю, что ты делаешь с моими девушками!? Думаешь, я не знаю, что ты Ирку тогда на даче выебал?

- Ну было один раз. Не сметь пиздеть на отца! К тому же вы тогда уже расстались...

- Мы не расстались! Мы поругались! 

- Но так и не помирились! Поэтому исторически считается, что эта ссора была последняя, после нее вы уже не встречались!

- Да ну тебя!

Спорить с ним было бесполезно. 

Тут входная дверь загремела, открылась, и к нам зашла отцовская пассия Алена. Здоровенная, дебелая как зефир, девка. В ее щеках, титьках и ляжках было больше от молочной коровы, чем от девушки. Она поздоровалась со мной и деликатно скрылась.

- Когда свадьба? - спросил я.

- Я что, похож на дебилойда? Мне твоей мамы хватило выше крыши! 

- Ну а как она, как вы с ней... нормально...

- Сосет хорошо, - сказал отец, разрывая воблу. - Знаешь... ты вот мне скажи... - он придвинулся ко мне вплотную. - А правда, что пидорасы сосут как-то по особенному? А?

Меня передернуло.

- Я... я не знаю. Я ничего не знаю про пидорасов, правда! Я пойду... ладно?

И я ушел. На прощанье я взял у отца денег. Купил бутылку виски, закуски. Потом мы нажрались с Дэнчиком этого виски, и за остальным шмотьем так и не пошли. 

Он вырубился и упал на диван. Мне стало скучно, и я попытался привести его в чувство. Я начал тереть ему уши и щеки, чтобы кровь прилила к голове и разбудила его.

- Серёж, ну не надо! - жалобно отмахнулся он. 

- Что? Что ты сказал, козел сраный? Какой Сережа? 

Я хотел ударить его, но он и так уже был без сознания. Я спустил штаны и сунул ему в рот. Как только член коснулся его губ, он сразу взял его и начал сосать. Он даже не открыл глаза, не поинтересовался, кто ему сует и имеет ли на это право. Все длилось минуту, не больше. Потом он остановился, голова его поникла и он вырубился. Я тоже не заметил как уснул..

  

Утро было страшное, похмельное, жуткое. Дэнчик блювал. Я выпил ударную дозу "Алка-Зельцера", заказал такси и поехал на работу.  

На работе меня встретил Башка.

- Пойдем-ка. Разговор есть! - сказал он, и мы пошли в душевую.

За Башкой зашли еще Клещ и Саша. Они приперли меня к стене.

- Что? Нравятся мальчики? - радостно спросил Башка и разбил мне губу.

Я кинулся на него, но втроем они меня повалили, запинали и обхаркали. 

Я долго умывался холодной водой, потом пошел к Лысому отпрашиваться. Никто из ребят со мной не здоровался. Миша не смотрел в мою сторону. В принципе, мне было насрать. Друзьями они мне не были. Если они презирают меня, то я с легкостью и удовольствием отвечу им тем же. 

Когда у Шварца родилась дочь-инвалид, он бросил семью и до сих пор бегает от алиментов. А девушка Саши сделала уже третий аборт. А когда Клещ кинул свою девушку, она выпила уксуса, ее откачали, но до конца жизни она осталась инвалидом, питающимся через трубочку. И я не считаю, что мой грех, мой проступок, тяжелее и омерзительнее их поступков.

Начальнику я сказал, что мне нужно уйти. Я не смог ничего придумать и просто сказал, что надо. Он читал мне долгую и нудную лекцию про работу, обязанности, будущее. Я молчал. Из разбитой губы в рот лилась кровь. Я молчал, набрав полный рот крови.  Потом я выплюнул её ему под ноги. Он посмотрел на меня диким взглядом и сказал:

- Иди.

И я ушел. 

До дома Дэнчика я шел пешком. Люблю ходить пешком. Никаких особенных чувств я не испытывал. С работы я и так хотел увольняться, не сейчас, но какая теперь разница. 

Весь день я провел с Дэнчиком. Он долго готовил пиццу, какую-то очень особенную пиццу. Но засмотрелся на телевизор, и она у него пригорела. Впрочем, мы сожрали ее и горелую.  

Ближе к вечеру мне захотелось. Не знаю почему. Сам удивился. Я положил его на спину и прижал его колени ему к ушам. Получилось грубовато. Он прохрипел:

- Кончай быстрее, мне больно...

Я остановился. Посмотрел на него. Схватил его за волосы и голого вытолкал на лестничную площадку и закрыл дверь. Прошел на кухню, выпил воды. Он тарабанил в дверь. Блин, ну в конце концов, это его квартира. Я открыл дверь, и не успел он ничего сделать, как я схватил его и швырнул о стену. Он упал на пол, скрючился и заплакал. Это взбесило меня. 

- Не смей плакать! Не смей! Я тебе не разрешал!

Я пнул его под зад, ушел в комнату и лег на кровать. Долго лежал в тишине. Потом он успокоился и подошел ко мне. Тихо-тихо, как призрак. Подошел и лег рядом, прильнул все телом. 

- Что случилось? Скажи... Что случилось?!

- Зачем тебе знать? - спросил я с закрытыми глазами.

- Я люблю тебя...

Я ухмыльнулся.

- Даже после того как я тебя голого выгнал в подъезд?

- Может быть, после этого особенно... Расскажи, что не так?

Я молчал. Может, он и прав, если мы вместе, если он сам просит. 

- Ты в девяносто шестой шараге учился?

- Да...

- Костю такого знаешь?

- Ну был, вроде, какой-то...

- Ты тогда уже с парнями встречался?

- Да...

- Спалили тебя. Костя этот, что с тобой учился, в тот же день что и ты приходил на работу устраиваться. Его брат у нас работает. Вот так они узнали, что ты гомосек. А вчера они нас видели в супермаркете...

- Когда?!

- Видели... видели... А сегодня я получил по ебалу... Вот такая хуйня...

Он молчал. Я смотрел на его задумчивое лицо. Оно было красивым. 

- И что ты теперь будешь делать? - тихо спросил он.

- А чё теперь делать? С работы придется увольняться. Но я уже давно хотел. И... чё ещё... все.. 

- А я?

- А что ты? 

- Ты меня ненавидишь? Бросишь?

- Почему? Ближе тебя у меня никого нет. Ни с кем мне не было так хорошо как с тобой... как я тебя брошу? Если уж я пидорас, то буду пидорасить. Зря что ли они меня обзывали и пиздили? 

Он долго молчал, потом взял телефон и стал кому-то звонить. 

- Алё, Серёж, это я... помнишь, ты говорил...

Он зашел на кухню и закрыл за собой дверь, и я не дослушал дальше.

Когда стемнело, я вспомнил, что нужно вывезти остаток вещей. Мы сели в машину и поехали на мою квартиру.

Во дворе было пусто. Припарковавшись, мы пошли к подъезду. И тут из машины вылезли мои бывшие сотрудники. Саша, Клещ, Башка, Шварц, Кислый, Рыжий.

- Беги! - я толкнул Дэнчика и кинулся на Сашу.

Саша был главный. И не жалко же было ему времени пол дня сидеть в засаде!

Дэнчик не успел никуда убежать. Его повалили одним ударом, и принялись избивать лежачего.

Один раз двинуть Саше мне все же удалось. Мы повалились на землю, и я все пытался добраться до его горла. Я хотел загрызть его, выгрызть кадык, хотел... Но мне не дали. Стянули на землю и стали запинывать.

- Это что же такое делается! Что вы творите!? Милиция! - закричала тетка истерическим голосом.

Камнепад ног, обрушивавшийся на меня, стих. Я услышал как лопаются стекла моей машины... как они уезжают. Сознания я не потерял. Вставая, я не глядя опустил ладонь прямо на разбитую бутылку и очень сильно порезал ладонь. Кровь хлынула, и не было ни тряпки, ни салфетки. Дэнчик лежал на  животе без сознания. Я подполз к нему, перевернул на спину. Пытался привести в чувство. Он не реагировал. Я попытался найти телефон. Мой телефон был разбит, его телефона нигде не было. Нужно было вызвать скорую, но как? Людей никого не было. И тут я вспомнил, что скорая есть за две остановки отсюда. Я затащил его на заднее сидение, и только тогда вспомнил, что может быть, у него повреждены кости и трогать его было нельзя. Но не вытаскивать же его обратно? Я сел за руль. Кровь из ладони заливала всю одежду, весь салон, да и Дэнчика я вымазал прилично. Я взял первую попавшуюся тряпку и сжал ее в кулаке. 

Я уперся в ступени крыльца. Машина крякнула и не смогла ехать дальше. Я зашел в холл. Все было забито бабками и тетками; прошел к окну регистратуры.

- Куда вы без очереди?!

- Мне...

- Здесь очередь...

- Я хочу...

- Встаньте в очередь! Что у вас?

- У меня - вот!

И я положил окровавленную руку на стойку. Кровь резво потекла на клавиатуру, монитор, папки бумаг.

- О Господи... Боже мой! 

- Человек! Человеку плохо в машине! Человеку! Это брат мой!

Перед тем как меня увели, я увидел как на каталке увезли Дэнчика. Мне обкололи рану и стали зашивать. То ли от нервов, то ли от обезболивающего, но от прикосновений иглы мне было щекотно. 

Яркий свет бьющий в глаза, белоснежный кафель, окровавленные железки, с грохотом падающие в ванночку, и постоянная просьба медсестры:

- Не смотрите! Отвернитесь! Не смотрите!

А я смотрю.

- Не хохочите! Не дергайтесь! 

А я хохочу, трясусь, и ничего не могу с собой поделать.

Потом я долго пытался пробиться к нему. Меня не пускали. В конце концов, пришла охрана. Мне сказали, чтобы я позвонил завтра с восьми утра и мне все расскажут. 

И я уехал домой. 

Я проснулся часа в четыре утра и больше не мог уснуть. Долго ходил по квартире. Потом не выдержал и пошел пешком в гипермаркет. Сегодня я навещу его, и нужно прикупить ему всяких вкусняшек. 

Гипермаркет был пуст и все ходы его были завалены коробками. Зомби работники выставляли товар на полки. Я набрал кучу всякой фигни. Всякие диабетические, витаминные, очень полезные батончики, сок, минералку. Резаная рука ныла и дёргала.

В восемь часов ноль ноль минут я позвонил в больницу.

- Мне надо... Я... вчера вам поступил человек...

- Имя, фамилия... 

- Омежкин Дмитрий Александрович.

- Подождите...

Ждать пришлось долго. Очень долго... Минут пятнадцать. Я уже думал, что мне не ответят. Но мне ответили.

- Алло!

- Алло! Алло!

- Омежкин Дмитрий Александрович? 

- Да!

- Он скончался сегодня ночью. Приезжайте, забирайте тело. Запишите номер кабинета и время выдачи... Записываете? Вы записываете... сегодня с двух...

Я плохо помню, что со мной случилось тогда. Помню я выл и бился головой об пол. Я хорошо помню, что как бы ослеп. И даже не я ослеп, а мир стал черно-белым и глухим. Это я хорошо помню. Потом я перестал выть, но подняться с пола я не мог, не хотел, не видел смысла. 

В дверь постучали. Властно, требовательно, долго. Я встал и пошел открывать. 

На пороге стоял молодой, здоровый пацан. Сытая, довольная, небритая морда. Кроссовки, шорты, футболка, ключи от машины. 

- Ты Илья?

Я кивнул.

- Ты хуево выглядишь, Илья!

Я промолчал. 

- Ты знаешь кто вас вчера отпиздил? Имена, адреса?

- А вы кто? От кого? - голос мой звучал странно.

- Дима попросил...

- Одного знаю, тут недалеко живет. 

- Возьми документы... Машина есть?

Я кивнул.

- Бери все документы, на тачку, поехали...

Если бы он протянул мне пистолет и приказал застрелиться - я бы застрелился. Я взял документы и мы вышли во двор.

- Твоя тачка? - спросил он, кивая на мою побитую "тойоту".

Я кивнул. Он со знанием дела осмотрел ее.

- Хуйня война, погнали!

У него был "Cadillac Escalade" и номер: 007. Джеймс Бонд хренов. 

Мы остановились напротив Сашиного подъезда.

- Звони ему!

Я позвонил.

- Саш, это Илья, выйди, пожалуйста, разговор есть.

Минут через пять он вышел. Довольный, возбужденный, готовый атаковать. Водитель "кадиллака" вышел к нему и через несколько секунд Сашино лицо стало мертвенно бледным. Я сидел в салоне, смотрел на них. Еще вчера я бы порадовался такому шоу, но сейчас... 

"Приду домой и надо будет вены перерезать", - подумал я.

- Да звони кому хочешь! - усмехнулся "кадиллак".

Через пятнадцать минут приехала "лада" сто двенадцатая, серая, с разбитой фарой. Из нее вылезли трое. "Кадиллак" разговаривал с ними со всеми как учитель с нашкодившими первоклашками. 

- Все! Поехали! - "Кадиллак" щелкнул пальцами, взял Сашу за рукав, усадил в машину и мы поехали. 

Лицо у Саши было черным. Нет, серым, могильно сырым, жутким. Словно его везли на казнь. 

Мы приехали в Гаи. "Кадиллак" взял мои и Сашины документы, позвонил. Вскоре к нему вышел офицер, они поздоровались, офицер забрал наши документы и ушел. 

Я спросил, как зовут "кадиллака"?

- Сергей. А разве Димка обо мне не рассказывал? 

Я помотал головой.

- Чё-то ты хреново выглядишь! Перебрал вчера, что ли? 

Я отмолчался.

Через пол часа офицер принес документы. 

- Ключи! - приказал Сережа, глядя на Сашу.

Наверное, любящая мать с меньшим горем в глазах отдавала бы свое дитя. У меня в руках оказались документы и ключи.

- Что это?

- Это тебе. Мальчик, - он указал на помертвевшего Сашу, - накосячил. Очень сильно накосячил! И просит прощения! Дарит тебе свою машину. Ты принимаешь его извинения?

Я молчал. Какое ТЕПЕРЬ это имеет значение? 

- Нет, чё-то ты хуево выглядишь!

И я сказал:

- Дэнчик умер... - на глаза накатились слезы.

- Какой Дэнчик? Диман, что ли? Когда?!

- Сегодня ночью...

- Э-Э-Э! - он потрогал мой лоб. - Э! Алё? Как он мог умереть ночью, если я его видел, - он посмотрел на часы. - Час назад. 

- Как?

- Вот как тебя!

- Но мне сказали... мне утром сказали... 

- Я не знаю кто тебе чё говорил! Но схуяли ему умирать-то!? С двух поломанных ребер?! Он дрищ, конечно, но не до такой же степени...

- Так... так... так... он... но мне...

- Езжай сейчас к нему... он про тебя спрашивал. Я бы тебя подвез, но у меня и так дел по горло, а тут еще эти...

Я стоял как очумелый.

- Все, давай. Ты смотри, будешь обижать его, я и за тобой приеду, ага!

Он обнял меня, похлопал по плечу, и мы расстались.

Я ворвался в больницу, набросился на медсестру на посту.

- Вы, вы мне сказали, что он умер! Что умер! 

- Во-первых - не кричите. Во-вторых - лично я вам ничего не говорила. 

- Но я же звонил, мне же сказали! 

- Успокойтесь! Я же не кричу! Кто что вам сказал?!  

- Что он умер! Умер ночью!

Она вздохнула и посмотрела на меня как на дебила.

- Имя, фамилия..

- Омо... Омежкин Дмитрий Александрович! 

- Кем он вам приходится?

- Брат он мне!

- Так... вот... Омежкин... скончался... сегодня ночью.. Семьдесят второго года рождения...

- Семьдесят второго? Семьдесят второго! Но он же не семьдесят второго! Он же... Семьдесят второго, это сколько ему лет? Но он же не этого года! Он же моложе!

- Молодой человек, я охрану позову! Сколько лет вашему брату?

- Я... я не знаю...

- Вы не знаете сколько лет вашему брату!?

- Я... зайду и посмотрю... сам! Я сам...

- Стойте!  Да что вы дикий-то такой! Вам туда нельзя, я сама его позову. Сама... успокойтесь... хотите валерьянки?

- Чего? 

Она ушла. 

И вышел он. Живой, улыбающийся. На плече у него висела баночка с какой-то жидкостью, от баночки шла трубочка и пряталась под майкой.

- Что? Что это?

- Привет! 

- Ч... то? 

- Это? У меня два ребра сломано. И одно ребро вонзилось в легкое и туда натекла жидкость и в эту банку она стекает...

- О, Господи...

И я заплакал. 

- Ты чего? Ну что ты? Со мной все хорошо. Сережа приезжал, дал денег на лечение. Он к тебе заходил?

Я кивнул. Я все вытирал слезы но они, проклятые, выступали вновь. 

- Вы ездили к этим мудакам?

Я кивнул.

- И чего?

- Машину у него отобрал.

- Он это любит.

Я протянул ему ключи.

- Ой нет, нет! Я не умею, я боюсь. Ты меня будешь катать! По ночному городу... Я обожаю кататься по ночному городу! Накачаем музыки.... лютого транса... и будем кататься! 

Я кивнул, будем. 

Потом сказали, что скоро обход, и ему надо в палату. Он передал мне список нужных ему вещей...

Я долго стоял на улице. Ледяной, колючий, косой ливень хлестал по лицу. Город померк, поплыл, но для меня он еще никогда не был столь красочным и ярким.

Новый день начинался. Мой новый день. И я никому его не отдам! Никому! Никому не позволю испортить его! Это мой день! Мой!

Мой Новый День!