Кто-то же должен делать облака!

— Где учишься?

Приторный шёпот млел у самого уха. Сквозь футболку Диман ощущал теплую, полную, холеную руку. Ему всегда давали меньше, чем он выглядел на самом деле. Раньше его это напрягало. А потом он понял — какой это кайф, и наслаждался такими моментами. Но не сейчас. Сейчас он сидел напряженно, внутренне весь сжавшись, пугаясь своей собственной реакции.

— Работаю… — поморщившись, отрезал он.

Ладонь скользнула ниже к пояснице, залезла под майку, и он ощутил пухлую лапу своей кожей.

— Где? — здоровяк пододвинулся ближе, вплотную.

— На работе!

Рука поползла по спине выше, стала гладить, гулять в разные стороны. Димана передернуло, и он вскочил.

— Ты куда? — искренне удивился бугай.

— Нахуй… — прошипел Диман.

— Куда?

— За пивом!

— Так вот же! Ну! Садись! Только начали же! Не уходи!

Диман стал просачиваться сквозь людей — подальше от кровати. Омерзение, грязное, скользкое омерзение поднималось с живота, подкатывало к горлу, душило.

— Дёсик! Дёсик! — Диман выловил из толпы парня и отвел его в сторону.

Дёсик — именинник, веселый, возбужденный, казалось, делал все сразу: разговаривал, ел, пил, распоряжался, смеялся, звонил, отвечал на поздравления. Он запыхался и все вгрызался в бутерброд с красной рыбой.

— Дёсик, я тя предупреждаю, я его переебу нахуй, Дёсик!

— Димыч! — Дёсик оглядел его ошалелым взглядом. — Родной мой, ты чего? Ты кого это? Ты давай завязывай!

— Я серьезно! Я ему всеку!

— Да ты успокойся! Да ты про кого?!

Диман ошпарил именинника взглядом:

— Вон про того пидора!!!

Дёсик нахмурился, приподнялся на носочки и огляделся:

— Про Женьку, что ли?

— Я ебу как его зовут?!! Вон он!

Дёсик пристально посмотрел на него, взял за плечи и отвел к подоконнику. Диман почему-то хорошо запомнил большого овода, лежащего на спине и уже высохшего, старую свечку, несколько пластинок от комаров и стеклянную банку, в которой плавала куча бычков.

— Дим, ну то бля несерьезно! Я…

— Дениска! — заорала Ленка, наскочив на него со спины. — Денис, курьер с пиццей заблудился, как к тебе проехать? Как?!!

— Блядь, да я… Лен… ну выйди, встреть его! Я хуй знает, они заебали! Встреть его! Я тебя очень прошу, а я сейчас занят.

— Угу! — Ленка хрустнула огурцом. — Бабки давай!

Дрожащей рукой Дёсик полез в карман.

— Димыч, ты прекращай, хорошо?!! — начал Дёсик, отдав деньги.

— Я прекращай?!! Я?!!

— Блядь! Ну я же тебя предупреждал, я ж говорил, что у нас будут люди… э… — в воздухе он перебрал пальцами по невидимым струнам. — Что у нас будут люди с ориентацией.

— Я знаю, но мне…

— И ты согласился! — перебил его Дёсик, прикрыв глаза.

— Согласился! Но я не думал, что этот пидор поганый ко мне полезет!

— Оу-оу! Что за слова?!! У нас в доме толерантно относятся к гомофобии!!! То есть… ну ты понял! — он покачнулся.

Диман вздохнул и взял чей-то почти полный пластиковый стакан с пивом.

— Дим! Ну это Женя с отдела сбыта! Очень, блядь, важная личность! Я его пригласил… кое-как уломал! Он для меня очень важен! Я тебя по-братски прошу, не обижай его!

— Это я его обижаю???

— Мне важно, чтоб ему все понравилось, чтобы сдружиться с ним! Диман! Он нужен мне! Если мы с ним будем кореша, ты не представляешь, сколько это мне сэкономит нервов и времени на работе!!! Просто охуенную тучу нервов и времени!!!

— Ну дак и пусть он тебя мацает! Че он до меня-то доибался?!! Или сам его мацай!

— Я не в его вкусе! Худой, светлый! Он таких, как ты любит!

— Ну спасибо, бля!

— Ты посмотри на себя! На свои темные, вьющиеся, густые волосы! А зеленые глаза одни чего стоят?!! А!!! Диманыч!

Диман тяжело вздохнул.

— Пожалуйста! Пусть все будет хорошо! Я, блядь, два месяца все готовил, бабок истратил кучу. Я тебя очень прошу!

Диман поморщился, словно бы какая-то неведомая сила отталкивала его от Дёсика, отворачивала лицо.

— Димыч…

— Бля, Денис, я тебе говорю честно, если он меня еще раз облапает — я ему всеку!

— Дима!

Но тут Димана оттолкнул юркий младший брат Дёсика и заорал, страшно выпучивая глаза:

— Теть Валя из Германии, теть Валя! — он все пихал телефон Дёсику в ухо. — Быстрей трубу бери, пенёк ты ебучий! Теть Валя! Сказала, что пятьсот евро выслала! Пятьсот! — брат схватил Димана за плечи и зашептал страшным голосом. — Полтыщи евро за нехуй делать, сука!

Димана отпихнули, и он отошел к стене.

Алкоголь не шел, словно бы организм отказывался его впитывать. Все было плохо. Мерзкое ощущение от прикосновений этого здоровяка никак не проходило. Все казалось ненужным, чужим, пустым. Он вышел из дома и втянул носом свежий дачный воздух. Тут же комар запищал и зачем-то забился в правое ухо, совсем оглушив Димана. Он выругался, кое-как вытащил комара и огляделся. Дом гудел и охал. Вскрикивал. Казалось, можно было почувствовать, как доски вибрируют от музыки. Двери открылись, и шумная компания вывалилась на крыльцо. Диману показалось, что среди толпы он увидел «своего» здоровяка, и поспешно сошел с крыльца и обогнул дом.

День засыпал, успокаивался. Солнце нехотя валилась за реку, за тайгу. Он закурил и огляделся. Он не любил дачи. Здесь был совсем не тот простор, что в деревне. Крошечные участки жались один к другому, и душе было как-то тесно и душновато. В правое плечо тебе упирались целлюлитные ляжки жирной соседки. Со стороны левого плеча на тебя летела пена от усердного соседа, который решил помыть машину. Большой палец правой ноги покусывала мерзкая собачонка вредной бабки, а пятка левой ноги упиралась в киоск, около которого постоянно терлась школота со своими лимонадами и чипсами. Какой уж тут отдых?

Он прошел за кособокий, почерневший от времени туалет, и уперся в недоконченный кирпичный гараж — стройку века Дёсика, его гордость, его счастье, в которое он вбухал уже целое состояние.

И вот тут, среди прохладного, скучного кирпича, среди застывшего, пошло вылезающего из щелей раствора, среди густой зелени рябины, он почувствовал светлое пятно. Тихое, мягкое, нежное. Изумрудная зелень бесшумно ласкала его солнечными бликами заходящего солнца. И этот миг, эти волосы, светло-золотистые, прямые, густые, тихие, невесомые волосы, они зашли в его сердце — и остались там, и разрослись, и заполнили все внутри него. Бесшумно парил ястреб в высоком голубом небе. Шурша по старому асфальту, проехали две девочки на велосипеде. Высокие, ровные корабельные сосны отчаянно, как в последний раз, пылали золотом заходящего солнца.

Он плакал.

Диман поймал себя на мысли, что ему интересно наблюдать за этим золотым пятном. И звуки, тихие, еле слышные звуки жалобных слез возбуждали его горячим и бесстыжим образом. Тело просигнализировало Диману, что нужен еще алкоголь. Он быстро развернулся и пошел к дому.

— Я выбью дно у этой бутылки! — орал худой блондин. — Не веришь? Одним движением? Спорим?!!

И все вскрикивали, и взвизгивали, и Диману захотелось, чтобы они все заткнулись, а еще лучше — ушли и оставили его одного. Он взял два полных больших пластиковых стакана с пивом, и сердце его сладко скривилось, когда он приближался к слезливой изумрудной листве. В самый последний миг он струсил, но пятно уже заметило его, и отступать было поздно. На кирпичах лежала большая доска с загнутыми ржавыми гвоздями, и он уселся на нее и протянул пиво.

Светлое пятно имело правую руку в гипсе от пальцев до локтя. Сердце Димана защемило.

— Почему плачешь? Что случилось? — Диман сделал большой глоток.

К светло-золотому пятну прибавился еще мутноватый от слез, сочащийся голубой свет глаз.

— Мне плохо… скучно… спасибо… — голос был тихий, к нему хотелось прислушаться, и шмыганье носом тоже было тихое.

Димон с усилием наполнил полные легкие воздухом:

— Почему?

Слезы уже больше не лились, высохли даже на ресницах, и глаза его немного просветлели и стали четче. Задумчиво глядя перед собой, он медленно поднес стакан к губам, опустил их в пену, отпил совсем немножко и убрал его. Диман заметил на нижней губе красную ссадину, след почти зажившей простуды.

— У меня нет друзей.

Диман ухмыльнулся, но ощутил, что понял, о чем это он.

— Дак иди и познакомься!

Переставший плакать приподнял стакан и проследил, как по запотевшему боку сползает капля влаги:

— С кем? Вот с ними?

— Ну а кто тебе нужен? — Диман почувствовал, что его голос тоже начинает подстраиваться под громкость и интонацию голоса светлого пятна.

— О чём с ними общаться? — светлая шапка развернулась, словно бы позволяя Диману рассмотреть свое лицо, но в последний миг Диман отвернулся. Пока ему хватало впечатлений. Он еще не все их переварил. Тонкие пальцы, измазанные гипсом… К примеру...  — О том, как они пивом бесплатным нажирались в Турции в ол инклюзиве? Или о том, как «дэпсы-пидоры» за превышение скорости остановили и оштрафовали? Или о том, что в этом году снега много было, а в том году мало?!! О чем?

«Точно! — вскрикнул голос в самом нутре Димана. — А ведь и точно!» Диман усмехнулся в пивную пену и сделал глоток.

Левая рука светлого оказалась вполне здоровой. Он аккуратно, двумя пальцами, снял увязшего в пене комара и стряхнул его на бумажный мешок застывшего цемента.

— А ты о чем хочешь поговорить? — Диману было искренне интересно.

Золотая шапка приподнялась к небу, самым бесстыжим образом показывая тонкую, белую, с острым кадыком шею, и тихий голос произнес:

— Почему на закате так тоскливо?

— Это потому, — Диман сам удивился, услышав свой голос, — что с утра человек нафантазирует себе всяких кайфов и с какого-то перепугу ждет их осуществления. Но, конечно же, ничего из этих фантазий не происходит, и закат ясно дает понять, что вот и еще один день прошел впустую, вот и еще ты стал на день старше, на день ближе к смерти…

Наклонив голову, светлый с интересом наблюдал за Диманом.

— А с рукой что? — спросил Диман, с тоской осознавая, что стакан скоро опустеет.

— Сломал. На скейте хотел покататься.

— М-м-м… — с умным видом протянул Диман, стараясь припомнить, что такое скейт. — А тут ты с кем?

Порыв веселого ветра задрал хохолок на голове светлого.

— Со знакомым, — он начал приглаживать хохолок, видно было, что он любит свои волосы, любит к ним прикасаться.

Отчетливо булькнул телефон. Светлый наклонился влево и достал черный дешевый смартфон из правого кармана. Его темные брови хорошо и странно контрастировали со светлыми волосами, и, глядя на яркий экран, брови эти сложились во что-то озадаченное, невеселое.

— Ай! — зашипел светлый, изогнулся и убил комара на лопатке между шеей и правым плечом. — Извини, я сейчас… — он положил телефон на лавку, поставил рядом стакан пива и пошел к туалету.

Диман глубоко вздохнул и увидел, как скрипнула косая дверь туалета, и как руки его взяли и включили чужой телефон. Выяснилось, что это булькнуло сообщение вконтакте. Внимательно следя за туалетом, он вышел из сообщений на главную страничку. Саша Адамов. Здесь, на окраине города, интернет был сонный, ленивый, картинка никак не хотела плавать по экрану, висла. Но имя он запомнил хорошо. А еще аву — черно-белая, с претензией: тощий эмо-брюнет перебирает струны гитары, и в его челке, чернее воронова крыла, затаились вся плаксивая грусть мира и щемящая сердце непонятая голубая любовь.

— Никто больше не звонил? — светлый возвращался на свое место.

— У… — допивая пиво, Диман пожал плечами.

Светлое пятно наклонилось и опять напряженно уставилось на экран. Не сводя глаз с пухлых губ, Диман мучился желанием отобрать телефон, толкнуть его, зажать, скрутить, сделать больно, сделать так, чтобы он вскрикнул.

— Так вот вы где! Спрятались! — громогласная Ленка выскочила с блокнотом в руке. Светлый поднял голову, оторвавшись от экрана, Диман покраснел. — Будем заказывать такси, развозить всех по домам. Так! Димасик! Ты на какой улице живешь?

— Гоголя.

— Шурик, солнце, а ты где? Щас мы вас всех скомпонуем!

— И я на Гоголя! — улыбнулся светлый.

— Тю! Так вы вместе и поедете… какие хорошие мальчики! — Ленка что-то пометила на листочке, взъерошила золотые волосы и исчезла. Покраснев, светлый принялся их приглаживать. Диману показалось, что у него пирсинг в верхней губе, но, присмотревшись, он понял, что это просто прыщ. Это было хорошо, железяки в лице он не любил.

По дороге прошла девушка, загорелая-загорелая, с длинными, тонкими волосами и старыми джинсами, обрезанными под шорты, сосредоточенно глядя себе под ноги.

— А ты где на Гоголя? — внимательно рассматривая его кончик носа, спросил Диман.

— Около больницы.

— А я около дома «обманутых дольщиков», — заявил Диман, хотя светлый и не интересовался. — Ой, смотри, видишь того чувака?!!

Приставучий здоровяк беседовал с Дёсиком на фоне куста жимолости.

— Где, какой? — светлый внимательно приподнялся.

— Да вон тот, здоровый, брюнет! Видишь?

— Да, — по-детски приоткрыв рот, сказал светлый.

— Ты только сильно не смейся, хорошо? — Диман взял его за колено. Светлый внимательно и растерянно поглядел на него. — Не будешь? Между нами, да?

— Да.

— Пидорас! — Диман головой кивнул в сторону здоровяка. Пиво шумело в голове словно море.

Щеки светлого посерели, от него пахнуло холодом.

— Приставал ко мне, натурально лез, гомосек! — кивнул Диман.

Светлый молчал, глаза его стали пусты и неприятны.

— Думаешь, надо было сразу въебать ему?

Светлый молчал. Потом встал и молча ушел. Диман проводил его взглядом. Бухая кровь тормозила процессы в мозгу, и он пока не ощущал ни разочарования, ни злости.

Золотое пятно, узкие плечи, острые локти и майка на плоском теле мелькнули пару раз и исчезли. Диман привстал, но тут же встретился взглядом со здоровяком, и холодная клякса густых чернил тут же расплескалась по его сердцу. И, конечно же, здоровый имел наглость опустить свой крупный зад на место светлого.

Диман сидел молча, стараясь не портить себе настроение и не смотреть на бугая, но фигура его все равно проникала в его сознание. Черные, зализанные назад волосы, легкая небритость, второй подбородок, сверкающие карие глазки, тонкие, пошло лоснящиеся губы, необхватные плечи.

— Так вот ты где! А я тебя искал!

Влажные, горячие губы полезли в самое ухо Димана, воспламеняя черную черноту ярости в его долбящемся сердце.

— Нашел? — спросил он, чувствуя его язык на мочке левого уха.

— Люблю…

Но здоровый не успел рассказать, что именно он любит. Локоть Димана прервал его. Волна ядовитой мути схлынула с глаз, и осталась одна только реальность. Здоровяк ползал по земле, хватаясь за разбитый в кровь нос. Ворона прыгала по дороге. Где-то надрывно орала пила циркулярка.

— В этом году мало картошки будет, мало! — уверял голос совсем рядом.

— Ты понимаешь, что тебе придется уйти? — пошатываясь, ныл Дёсик. — Я надеюсь… ты понимаешь, что тебе при-дё-тся! Диман, ну ебать, ну как так-то, ну, Диман… ну!

И лес обступил его, и до остановки было еще далеко, а пива совсем негде было купить.

Город ласково принял его в свои летние объятья. Ночь поднималась с земли. Небо темнело. Закат потухал, проваливаясь под землю. Машины бодро шуршали по своим делам. Иногда страшно взрыкивали мотоциклы, и, встав на дыбы, уносились прочь. Люди гуляли в свете фонарей, и проклятого тополиного пуха почти не было. Казалось, он постоянно слышал возбуждающий гул музыки, только нужно было выбрать какое-нибудь заведение, открытое кафе или паб в подвале старинного дома, и тут же бы тебя окружили веселые люди с закуской и выпивкой. Город был добр, как хлебосольный барин, но Диман шагал, глядя только себе под ноги.

Город лгал, как всегда. Это бетонное море кривого асфальта не могло никого любить. Просто сейчас все так совпало, тысяча моментов выстроились в удачную комбинацию, и вот жизнь казалась не такой уж и плохой. Он знал это чувство. Иногда бывали такие моменты, когда родители не ругались, и в тот миг можно было поверить, что они вполне нормальная семья. Но только на миг. Город не любил его. Городу просто нечем было это делать. И вселенная не любила его. Это была просто гигантская кастрюля, поставленная на огонь. Создатель включил огонь, и кастрюля забурлила, а когда придет время, он выключит огонь — и все замрет, остынет и потемнеет.

Ночь все сулила интимности и веселости, но он по опыту уже знал, что все глупо, горько и уныло. Это все были тухлые и горькие грехи, которые совсем не возбуждали, и ночь уже больше не могла обмануть его.

— Ну и где ты шлялся?

Яркий коридорный свет швырнул фигуру отца ему прямо в морду.

Молчаливо Диман стянул кроссовки и пошел в свою комнату.

— Я с тобой разговариваю!

Голос этот все пытался въесться в него, вгрызться, но Диман просто не позволял ему этого. Хмель был тупой и тяжелый.

— Стоять!

И медная оплеуха прилетела ему по башке, и весь он наполнился жгучим звоном. Диман развернулся и кулаком опрокинул родителя на пол. Отец рухнул на линолеум с неимоверным грохотом. Дом спал, и все было слышно…

— Хочешь знать? — Димана затрясло. Отец все никак не мог проморгаться и молча протягивал руки вперед. — Хочешь?!! А я тебе сейчас скажу! — белые пятна ярости расходились по его лицу. — Один раз ты избил мать, а я в третьем классе тогда был! Избил ее и съебался! А она плакала, вот в этой комнате, вот, плакала, и я утешал ее. И она мне сказала… и я запомнил это навсегда! «Сынок, вот ты сейчас маленький и ничего не можешь, но ты вырастешь, станешь большим и отомстишь за меня!» — глаза его стали влажными. — Слышишь, ты?!! — Диман закивал своим мыслям. — Так вот считай, что это только начало!

Он зашел к себе в комнату и бахнул дверью, и от этого удара с шелестом слетел плакат со стены. Квартира застыла в ночной, душной темноте. Он подошел к окну, уперся в него лбом, и с высоты третьего этажа стал смотреть на ярко освещенную пустую дорогу. 

- Много крови… — шептали его губы. — Много… Много горячей, дурной, пьяной крови. Она перегрета духотой. Кровавая кровь… она… я дурею от нее. А я один! Один! Один! Смерть безумцу! Смерть! -  Диман усмехнулся. 

Что-то ему почудилось, и он обернулся. Тени и демоны быстро попрятались в шкаф и комод и притаились. В детстве он был уверен, что когда он смотрит на шкаф, ОНИ не покажутся, но стоит только закрыть глаза…

В квартире ночевать было нельзя категорически. Она вся пропиталась душой отца, его словами, его аурой, и он задыхался здесь.

Выйдя во двор, он сел на лавку у песочницы. Взял телефон.

— Кислый, привет… — Диману не понравился его собственный голос.

— О, Диманыч, привет!

— Выручи, а! Мне бы переночевать!

— Опять батянька забухал?!! Брателло, ты извини, но я… я с тёлкой, короче…

— Бля, ну ясно.

— Позвони Сашке, Сашке Хомяку, он же вот, вчера вернулся!

— Думаешь?

— Знаю! Да ты не мороси! Звони давай. А я не могу, бля буду, я с тёлкой!

Диман вздохнул. Телефон погас. Хомяк взял трубку сразу:

— Переночевать, да без бэ. Только с тебя пиво! Бля, уже все закрыто, да и хуй с ним, у меня водка есть! Но я только через час буду, подождешь?

— Придется.

— Сигарет купи тогда!

Диман опять вздохнул. Девятиэтажка Хомяка стояла через дорогу и почти вся спала легким летним сном.

— Позвони Сашке, позвони Сашке… — прошептал Диман. — А позвоню как я Сашке!

Он закурил и залез вконтакт. Набрал в поисковике «Саша Адамов». И тут же из цифрового болота профилей вынырнула — и кольнула в сердце — знакомая гитара. Не думая, Диман принялся набирать сообщение.

«Привет. Мы сегодня сидели на даче, на днюхе, пили пиво, а потом ты ушел. Я тоже вскоре ушел, и вот хотел узнать, всё ли там хорошо?»

Не успел он спрятать телефон в карман, как тот бодро завибрировал. Экран застыл на мгновение и выдал тонкие строчки:

«Привет. Все хорошо, просто именинник был очень расстроен.»

«А чё так?»

«Не знаю. Но было прям сильно видно. Но я тоже скоро ушел. А ты на чём добирался?»

«Скинь свой номер!»

Телефон замолчал надолго:

«Зачем?»

«Ненавижу переписываться! Давай поговорим вживую. Давай я свой кину, а ты позвонишь?!!»

«Нет. Вот мой!»

Высветилась тонкая змейка незнакомых чисел. Ответили сразу.

— Привет.

— Привет.

Сейчас, когда светлая шапка истончилась в его памяти, он мог полностью сосредоточиться на голосе. Теплый и ясный, он лился тихо и чисто. Этот голос можно было попробовать на вкус, слова напоминали мягкий шоколадный кекс.

— А чё он расстроился-то? — спросил Диман, бросая сигарету в мусорку.

— Я не знаю. Пьяный был. Они все там перепились.

— А ты не пил?

— Пил…, но мало…

На дороге взревела сирена. Апельсиновый свет фонарей раскололся, и во двор въехал огромный черный «Крузер». Вывороченный бампер шоркал по колесу. Выбитая фара болталась на одних проводах.

— Останавливаемся! — взвизгнула милицейская машина.

— Чего там? — испугалась трубка.

— Да я хэ зэ ваще! — Диман поднялся.

Внедорожник, не останавливаясь, задел припаркованную на обочине крохотную Тойоту, раздался лязг сминаемого железа, и она тут же истошно заревела сигнализацией.

— Еще одно дтп, задел машину во дворе! — донеслось из милицейского салона.

Диман стоял в нескольких метрах от машин.

— Останавливаемся! — опять нагло рявкнул громкоговоритель.

Качнулась и присела старая пятерка, машина обреченно молчала. «Крузер» поволок ее за собой, и она задом задела семиместную Хонду. Один полицейский все же выскочил и стал выламывать дверь «Крузера». Он проехал еще пару метров и врезался в бетонный блок, перегораживающий дорогу.

— Что там? — все дышала трубка. — Что за грохот! Не пугай меня!

— Джип один в машину въехал, а за ним менты! — проговорил Диман, чувствуя, как кровь бурлит от адреналина.

— Правда? Вот прям щас? Я слышал грохот? А ты где?

— Да я-то… я… — Диман опять сел на лавку.

Парень, водитель внедорожника, тоже сел в полицейскую машину и спокойно закурил. Двор начал оживать, просыпаться, люди выходили на балконы.

Диман встал и пошел куда-то к дороге. Трубка молчала.

— А ты чё не спишь?

— А ты?

— Ночь особенная, да?

— Нет. Нет в ней ничё особенного!

— И даже в летней?

— Да похер… во всех…

В темноте, под козырьком подъезда, стояли обнявшись парень с девушкой. Девушка тихо плакала. Диман пошел дальше.

— Зачем ты пришел туда?

— А ты?

— А ты?

— Я не знаю… я думал…

— Ты пожалел?

— Я надеялся…

— Я тоже.

— На что?

— Что там будут люди.

— А там?

— А ты чего хотел? Любви?

— А там разве встретишь?

— А где встретишь?

— Я не знаю… случайно…

— А это нужно?

— Я думаю - да!

Кто из них произнес какие слова? Предрассветные сумерки проглотили ответ, и уже ничего нельзя было сказать определенного на этот счет.

Трубка замолчала.

— Ты еще тут? — спросила трубка.

— Молчать по телефону это глупо! — усмехнулся Димон.

— А ты видишь? Ты же сейчас на улице?

— Да. А ты?

— А я на балконе. А ты видишь?

— Что?

— Разве не чувствуешь?

— Нет.

— А ведь уже рассвело!

Диман остановился. Он стоял на огромном пустом перекрестке, около закрытого киоска с мороженым, и светофоры сонно мигали. Он посмотрел на оживающее чистое небо, втянул носом свежий воздух и улыбнулся.

День просыпался. Улицы, словно вены кровью, заполнялись людьми. Солнце вылазило из-за домов, поднималось. Воздух становился все жарче. 

Сначала людей было мало, остановка была пуста, но вот появился один, потом еще несколько, и еще. Машины стали все чаще пролетать по дороге, но потом светофоры проснулись и стали собирать машины в пробки. Тетки отпирали киоски с газетами и мороженым. Гости с юга выставляли коробки с фруктами и овощами. Поливалка проехала.

Диман понял, что не спал всю ночь. Странное возбуждение шпарило по венам. Он не хотел ни есть, ни пить, он был свеж, и разум его работал четко. Что-то подпитывало его извне, он понимал это, но никак не мог догадаться, что именно. В конце концов это было не важно, или напротив - очень важно! Что придавало его телу такое ускорение, что это был за наркотик, он не знал. Может быть, летняя ночь не обманула его, может быть и он дождался какого-то чуда? Может, рано впал в отчаяние?

Разум что-то потихоньку канючил о завтраке, хотя желудок уверенно отказывался что-либо принимать. Но умыться и почистить зубы все же нужно было. 

Проехал красный грузовик Кока-колы, и тут же захотелось чего-то сладкого, ядрёного и холодного. Прошла девушка в наушниках и очках, высокая, крупная. Одна широкая прядь ее волос была выкрашена в синий цвет. Такой цвет имел длинный ватный стержень внутри маркера.

Диман пошел домой.

Отец выглядел спокойно, обычно. Открыл дверь, даже сказал что-то нейтральное, и Диман так же нейтрально ответил. Казалось, вчера они выпустили пар, ударили друг друга, покричали и успокоились. Бочка с помоями опрокинулась и потихоньку начала наполняться заново, и пока она не наполнится — все будет тихо. Телефон не включался, и сердце нехорошо ёкнуло, но он воткнул зарядку, и экран ожил. Тут же стало понятно, почему Хомяк не звонил, телефон просто сел. 

Кухня была пустая и старая. Диман не любил ее. Отец как всегда заварил себе термоядерного чаю, черной жижи, от которой у Димана взорвалось бы сердце. Видно было, что и он всю ночь не спал. На столе была миска с жареными семечками и детектив, отец любил читать. Диман нашарил пакетик кофе, намазал масла на хлеб. Нон-стопом тихо работало радио: 

— Вчера Мосгорсуд подтвердил законность запрета на проведение гей-парада в Москве...

— Зря! — хлюпнув чая, сказал отец.

Диман внимательно посмотрел на него. Отец был молод, ему не было и пятидесяти, но чудовищный образ жизни в молодости словно бы высосал из него все здоровье. Лицо напоминало морду ящерицы, морщинистое, темное от никотина, и если присмотреться, никотин, казалось, просочился даже в белки его глаз. Гнилые пеньки зубов. Живот какой-то шишковатый, весь в шрамах от операций. Одышка и болезненно сгибающиеся суставы.

— Почему? — Диману казалось, что отец обрадуется этой новости.

— Да хули! Нужно было разрешить им парад, чтоб все пидоры сами в одном месте собрались, бензином их облить и сжечь нахуй, всех вместе, сразу!

Сердце нехорошо ёкнуло. Он знал, что для отца после вчерашнего и он тоже теперь пидор. Раз его трогал мужик, раз даже лизнул в ухо, да даже потому, что он сидел с ним на одной лавке — этого уже было вполне достаточно. Он вспомнил его тонкие губы, изогнутые в блядской улыбочке, и эти глазки, и ему стало тошно.

Телефон ожил, завибрировал и пополз к краю стола. Диман взял его, снял с зарядки, взял кружку и вышел на балкон. В углу экрана светился беленький конвертик. Саша Адамов добавил его в друзья. Саша Адамов сменил аватарку. Черно-белый эмо гитарист передумал вешаться, перекрасил волосы в синий цвет и наслаждался чашкой кофе на фоне красивейших листочков цветущей сакуры. Саша Адамов прислал сообщение: "Доброе утро. С праздником." Диман нахмурился, почесал пяткой правой ноги ступню левой и нажал на зеленую трубку:

— Какой праздник?

— Привет. Так как же?!! День города!

— А-а-а-а! Это-то...

— Пойдешь на площадь?

— Не... А ты?

— Я бы сходил, хороший денек. Но мне не с кем.

— Совсем? — усмехнулся Диман.

— Да, — искренне ответила трубка.

— А ты хочешь? — Диман поставил локти на подоконник.

— Хочу, интересно же. 

Диман отставил пустую чашку:

— Сходим?

— Ты же не хочешь!

— С чего ты взял?

— Ты даже не знал, какой сегодня день!

— Ну вот и узнал! Давай, собирайся, делать один хрен нефига!

— Ты меня заставляешь?

Диман почувствовал в его голосе улыбку.

— А ты хочешь? — "О чем ты сейчас разговариваешь? — недовольно буркнул голос внутри. — Что вообще происходит?!!"

— Хочу...  — тихо ответила трубка.

День не поленился, и из сладкого пения птиц, из веселых вскриков детей, из шуршащих по дороге машин, из солнечных бликов сквозь изумрудную листву, из мокрого, темного, свежего, только что политого асфальта, из балконов, окон и свежего утреннего неба соткал стройную, плоскую фигуру, с острыми локтями, в черной рубашке поло, длинных джинсовых шортах ниже колен и черно-белых шахматных кедах. Гипс был на месте, а вот ссадина от простуды на губах почти исчезла.

— А почему его называют домом "обманутых дольщиков"?

— Ну сам посмотри!

В тени офисной высотки стояло унылое кирпичное здание, и желтый плакат гласил: "Этот дом достраивается на средства обманутых дольщиков компании "Зевс — С". 

— Жестко! — улыбнулся светлый.

Они, не спеша, двинулись к дороге.

— А почему я тебя раньше тут не видел? — спросил Диман.

— Мы с мамой год назад сюда только переехали.

— А отец где?

— Он с нами не живет, — ответил светлый тихо, смотря себе под ноги.

— Везет же!

— А разве хорошо?

— Как по мне — так просто замечательно! 

Душный, шумный, торопливый перекресток схватил их в свои объятья и долго не отпускал.

— Разве не на остановку? — удивился Диман.

— Пойдем пешком.

— Пешком??? В центр?!!

— Пройдем вот так, по проспекту, дойдем до библиотеки, и  там, если хочешь, сядем на метро!

Он вытянул здоровую руку, показывая направление, и Диман увидел длинную царапину на локте.

— Ну пойдем, — почему-то легко согласился Диман.

— А ты не любишь ходить? — спросил светлый, поправив  лямки рюкзака.

— Да когда как.

Проспект уже проснулся. Машины торопились, скапливались, людей было много, в витринах горело солнце. 

— Золото-золото, нахуй мне ваше золото, мне бы черного хлеба! — усмехнулся Диман, глядя на огромный ювелирный салон.

— Это откуда?

— Это из жизни. О! А видишь этот дом?

Светлый остановился и поднял голову:

— Высотка с пивным магазином на первом этаже?

— Ну! 

— И чё там?

— Там в одной хате публичный дом! Да тут в каждом доме на проспекте есть проститутошная хата.

— И чё? — с интересом спросил светлый.

— И там как-то раз мне сделали офигенский минет! Просто отпадный!

Светлый посмотрел на него умными, внимательными, голубыми глазами:

— Ходишь к проституткам?

— Нет. Подарили. Друг один, на днюху подарил мне проститутку, а так я к ним не хожу.

— А почему?

Диман остановился у киоска с газетами, протянул деньги, достал из холодильника ледяную колу и припал к горлышку. Протянул бутылку светлому.

— Спасибо, но я не пью такое холодное, у меня горло... Так почему не ходишь к проституткам?

— Не могу! Все понимаю,  платный секс дешевле "бесплатного", но все равно не могу. Я уверен, что за секс платят только либо уроды, либо неудачники, и от таких мыслей у меня все падает напрочь!

— А в тот раз все получилось?

— Ну так то же подарок.

— И как тебе? Что ты заказывал?

— Только минет! — Диман опять припал к бутылке.

Щеки светлого стали наливаться краской, глаза заблестели.

— И как было?

— Я же говорю — офигенно! Так классно мне никто не делал!

— Любишь минет?

— А кто его не любит? Скажешь тоже!

— А почему именно в этот раз, что в нем было особенного?

— Не знаю. Просто очень хорошо было, очень нежно. Сколько раз делали, а вот этот — самый лучший, он и запомнился.

— А кто тебе еще делал?

Диман задумался.

— Была у меня одна, но она не любила.

— А почему?

— Да ее отчим все в рот трахал, когда она в старших классах училась, и с тех пор она это дело на дух не переносила. А Анька легко соглашалась, хотя и нихера и не умела.

— В каком смысле? — светлый мельком взглянул на него.

— В прямом. Она все зубами шоркала.

— А тебе не нравилось?

— А кому такое понравится???

Они дошли до места, где гаишные машины перекрыли движение, сделав проспект пешеходным. 

— А это была иррумация или  минет?

— Чего? — Диман допил бутылку и кинул ее в мусорку.

— Иррумация...

— Ты вообще о чем?

— Ну... — жар его щек стал приобретать какой-то подозрительный оттенок. — Ты трахал ее в рот, или она у тебя сама сосала?

Диман нахмурился:

— Сама.

— А штаны она с тебя сама снимала? Или ты?

— Что за дебильный вопрос?!! Я не помню! Какая разница???

— Извини! — он споткнулся о несуществующую кочку. — А можно еще вопрос?

— Валяй!

— А она проглотила?

— Да. И без гондона делала, за это пришлось доплатить.

Светлый заикнулся о чем-то еще, но Диман оборвал его:

— Чёт народу-то маловато! 

Проспект перекрыли, и машины схлынули со всех его двенадцати полос, и он казался пугающе огромным. Народу и вправду было мало. Люди как-то праздно шатались, словно бы ища праздника и не находя его. Разноцветные флаги сонно покачивались на солнце. Фонтаны сияли бодрой белоснежной пеной, приятно освежая воздух. У входа в дореволюционное здание биржи стояла высокая сцена с колонками и экранами. Какой-то чиновник, приторно правильный, представительно выбритый и подстриженный, толкал ходульную, казенную речь. Слава богу, это длилось недолго. Потом грянула "молодежная" музыка, и на сцене стали  лихо отплясывать дети в белых одеждах. Ребенок рядом с Диманом зазевался, и его шарик наконец-то вырвался в небо. 

— Рано пришли, — сказал Диман, отходя от сцены. Светлый последовал за ним. — Это ближе к вечеру надо. Тогда будет вся движуха — салют и всякие "звезды".

— А кто приедет, не знаешь?

— Нюша какая-нибудь, кто еще? Джастин Бибер точно не приедет!

— Кто?

— Ты! Ты — Джастин Бибер! — усмехнулся Димон, и сердце сладко и радостно скрутилось в груди.

Они поплелись вдоль радужных палаток, торгующих народным промыслом: расписными ложками, мёдом, берестяными шкатулками, тряпичными куклами... Светлый вдруг остановился.

— Чего такое? — налетел на него Диман.

— Вот, открыли!

Над зеркальными дверями висели веселые буквы "Шоколадница".

— Кофейня? Хочешь кофе?

— Хочу. Да денег нет, — вздохнул светлый.

— Да ладно тебе!

Веранда манила интимной пустотой. Они уселись за угловой столик.

— Шоколадница —  вообще-то это из тюремного жаргона. Это одинокая женщина, имеющая свой дом, к которой после тюрьмы приходили зеки , ну... чтобы перекантоваться первое время... пообвыкнуть к воле... — оглядывая потолок, сумничал Диман.

Высокий, видный, красивый парень принес меню. Светлый покраснел, Диман почему-то тоже. Скользнув по ламинированному листу глазами, Диман заказал молочный коктейль. Светлый читал меню как Коран, справа налево, от ценников к названию. Диман забрал у него меню и выбрал кофе с самым выпендрежным и длинным названием. Парень кивнул и ушел.

Дневной свет, проходя через занавески-простыни, принимал нежно-кремовый, ванильный оттенок и растворялся в нежной тишине. Золото густых волос, прямые темные брови, теплые голубые глаза... Пальцы в гипсе бессовестно щекотали его сердце. Диману опять захотелось его сжать, схватить, довести до слез. И вдруг возбуждение вспыхнуло в члене. Это было так сильно и неожиданно... как будто кто-то выбил стул из-под него... "Ну где же ёбаный заказ?!!" — заскрежетали мысли.

Впрочем, заказ уже несли. Кофе светлого пах ириской. Молочный коктейль Димана пах сливками и клубникой.

— Вкусно?

— Хороший!

Светлый поставил чашку, глаза его блеснули, он вжикнул молнией на рюкзаке, достал толстый блокнот с ручкой и принялся что-то поспешно писать. "Какое одухотворенное у него лицо, — подумал Диман, разглядывая его. — А одухотворенный — это то слово? Светло-умное — да, это вроде ближе!"

Записи длились недолго. Бросив блокнот в карман рюкзака, светлый опять принялся за чашку. 

И странное дело случилось меж ними — они молчали, но абсолютно не чувствовали никакой неловкости. 

— Фигня этот твой кофе! — заявил Диман, когда его стакан опустел.

— Почему? Вкусный!

— Да только жрать захотелось! Пойдем, я знаю тут одно место!

— Хорошо, — согласился светлый. — Я только в туалет.

Когда он пропал с веранды, что-то зажглось в Димане, он прикусил губу, огляделся и вытащил блокнот из кармана рюкзака. С колотящимся сердцем открыл последнюю страницу, и глаза полетели по красивому почерку:

"Сердце стучит страшно. 

Пьяная кровь шумит жарко. 

Ты так опасно близко. 

Ты так жгуче рядом!

Больше всего на свете — люблю тебя! 

И больше всего — ненавижу! 

Почему не видишь слез в моих глазах? 

Мне жутко, а ты улыбаешься! 

Чувствую, что умру сегодня! 

А ты говоришь о сериалах... 

Неужели ты не видишь?!!

Я знаю — это тебе не понравится!

Чувствую — не поймешь! 

Но я уже устал мучиться. 

И пусть ты всадишь мне нож. 

Пусть!

Но я дотронусь. 

Я прикоснусь.

Губами.

К твоим... 

Один раз.  

В последний раз. 

В извечный раз.

Я... 

Ты...

Пусть даже и так! 

Но глотнет сердце счастья!

Перед тем, как уйти на самое дно!"

Блокнот вырвался из его рук. Светлый принялся истерично запихивать его в рюкзак.

— Лежал... упало... — начал тупить Диман.

Они встали и поспешно вышли.

Киоск стоял на самом углу парка. Стеклянная будка, выкрашенная в желто-зеленые цвета известной местной фастфудной.

Диман взял два больших бутерброда с бифштексом и по маленькой бутылке лимонада. Они сели на улице под березой за круглый железный стол. Светлый сидел напротив. Раскрыв булку, он внимательно осмотрел содержимое, понюхал, немного откусил. Рот его словно бы раздумывал — стоит ли жевать это дальше или нет? Съев половину, он положил остатки на салфетку. Диман все съел и все выпил. Они пересекли парк и пошли вниз, по трамвайным путям, мимо сбербанковского  небоскреба, напрямик к своему району. Пройдя все магазины, они вышли к строящимся высоткам. Тут было тихо и грязно. Грузовики измесили грунтовую дорогу, пыльные кусты торчали странно. Гаражи ржавели. Граффити на бетонных стенах казались какими-то угрожающе-наркоманскими. При виде кустов и гаражей организм Димана сработал однозначно. Он зашипел и полез в кусты. Светлый терся рядом. 

— Ой! Смотри! 

Застегнувшись, Диман обернулся на его возглас. У теплотрассы, в тени кустов, в бутылках и мусоре лежал мужик.

— Мертвый?!! — испугался светлый.

— Да пьяный просто! — отмахнулся Диман.

Но синюшно-серое лицо с приоткрытыми глазами явно говорило, что мужик уже свое отбухал.

— Пойдем скажем! — светлый попятился назад.

— Кому?!!

— Полиции! Они же вот, недалеко стоят!

— Ну да... — проговорил Диман и уже было пошел за ним, но вдруг схватил его за гипс, дрогнул и одернул руку. — Стой!

— Что такое?

— А если они скажут, что  это мы?

— Как... мы? — опешил светлый.

— Ну скажут, что это мы убили! Да и вообще, это же сейчас начнется! Скорая, протоколы, то-сё, потом на суд вызывать будут, свидетели, понятые! Оно тебе надо?

— Но так как же?!! — светлый старался не смотреть на труп.

— Ну ему-то точно хуже не будет! Да пошли! — он потянул светлого за собой. - Уберут его и без нас.

Светлый покорно поплелся за ним. А как только они вышли к остановке, он согнулся, и его вытошнило.

— Нервы? — с кислой рожей спросил Диман.

Светлый кивнул:

— Дай воды, пожалуйста!

Диман сходил ему за водой до киоска.

Трамвай ехал скучно и долго. Сонно. Солнце почему-то решило спрятаться. Стало душно. В полупустом салоне они сидели у окна, и светлый имел неправдоподобно серый вид лица.

— Так жутко... — прошептал он. — Вот... на главной улице люди отдыхают, танцуют. Праздник! Цветы, песни, дети, а через дорогу в гаражах — труп лежит! Смерть. Кто-то умер, — посеревшие губы его почти не двигались.

Диман ехал молча. 

Когда они вышли, когда осмотрелись, то светлый пришел в себя. Близость к дому, родные места, все это успокоило его и привело в норму.

— У тебя комп дома есть? — спросил Диман.

— Есть! — радостно кивнул светлый.

— А инет?

— Есть.

— Можешь работу мне посмотреть?

— Пошли, как раз и мамы нету.

Квартира его оказалась однокомнатной, на втором этаже, окна её выходили на темную сторону дома. Ветки тополя лезли прямо в окно. На маленькой кухне спал кот — и даже не удостоил их своим вниманием. Единственная комната была разделена шкафом, и большая часть принадлежала светлому, а меньшая, с выходом на балкон, его матери.

— А отец где? — спросил Диман, разглядывая книжную полку.

— Он ушел еще до моего рождения.

В углу стояла черная красивая акустическая гитара с вырезом. Диман взял ее и царапнул по струнам:

— Ненавидишь его?

— Тебе чай или кофе? — включая ноутбук, спросил светлый. — Что? Нет! Он хороший человек. Музыкант.

Диман сел на его кровать, не выпуская гитару из рук:

— Не, пасиб, ничё не надо. А ты умеешь играть?

— Немножко... — покраснел светлый и ушел на кухню. Диман слышал, как он разговаривает с котом и как зашумел чайник. Вскоре он вернулся с двумя дымящимися чашками. Чай был какой-то необычный.

— С мухоморами что ли? — спросил Диман, отхлебнув из чашки.

— Молочный Улун.

— М... — Диман кивнул, как будто понял.

— Ну вот, смотри! — усаживаясь перед ноутбуком, заговорил светлый. — Что тебе нужно?

— Посмотри что-нибудь с обучением. На производство с обучением, — Диман встал у него за спиной.

— П-ф-ф-ф... — светлый убрал волосы со лба, а потом засунул в них растопыренную пятерню и потрепал.

— Сделай еще так! — вдруг сказал Диман.

— П-ф-ф-ф... — улыбнулся светлый.

— Да не то, дурак! А волосы!

Светлый опять закопал пальцы в волосы, но они были такие густые, что это оказалось не так-то просто. Диман хотел что-то сказать, но тут входная дверь заскрежетала и открылась.

— Мама... — растерянно выдохнул светлый.

На пороге комнаты у большого зеркала появилась женщина. Крашенные светлые волосы, тонкие губы. 

— Я же тебя предупреждала, чтобы ты не устраивал дома балаган! — резко отчеканила она.

— Я... — тут же потерялся светлый.

— Здрасти! — улыбнулся Диман. — Но тут не балаган, мы просто в компе...

— А тебя, молокосос, никто не спрашивает!

Жизнь с отцом научила Димана некоторому самообладанию. Он еще раз улыбнулся и пошел в коридор, обулся и вышел в подъезд.

— Извини... — светлый не знал куда прятать глаза. - У нее просто проблемы с желудком сейчас, и она нервничает, но а так-то она... извини.

— Нет! — вдруг сказал Диман.

— Что? — с надеждой улыбнулся светлый.

— Ты ни в чем не виноват! Зачем ты просишь прощения?

— Нет! Ну как же... все-таки... Нет! Ты прости.

— И не собираюсь я тебя прощать! — Диман сошел на ступень ниже.

— Прости, говорю! Нехорошо получилось. Моя вина!

— Я тебе позвоню, или ты мне позвонишь? — спросил он спускаясь.

— Ты. Лучше ты...

Диман вышел во двор, накрытый тенью. У песочницы стояла коляска. Рядом с ней мужик держал на руках ребенка. Ребенок спал.

— Да, — проговорил Диман и осмотрелся. — Да! — повторил он и пошел домой.

 

Диман спал, и снилось ему, будто сидят они в кафе, только за верандой не проспект, а река и песчаный пляж. И светлый грустно и тихо плакал, а Диман обнял его, сжал, прижал и повалил на скамью. С закрытыми глазами нашел его влажные от слез, припухшие губы и начал целовать. Легко и просто, как это бывает в хороших снах, овладел им, вошел и стал не спеша, нежно трахать.

— Не плачь больше, не нужно… — шептал Диман.

— Не буду, — улыбался светлый.

Жар вспыхнул в ногах и покатился по всему телу. Диман кончил и проснулся. Долго лежал, приходя в себя, потом вытер испарину со лба и засунул руку в трусы.

— Блядь!

Пальцы влезли в липкое, мокрое.

Было душно и тихо. Все небо заволокли молочные облака. Он пошел в туалет, бросил трусы в таз, подмылся, умылся и долго еще рассматривал мутноватые глаза. Потом вернулся и плюхнулся на кровать. «Никогда раньше такого не было! — бурчала растерянно мысль. — Откуда это вообще во мне? Всем людям нормальные сны снятся, и только мне одному всякая хрень в башку лезет!» Настроение испортилось, и, погруженный в свои мысли, он не сразу понял, что в дверь стучат.

— Откроешь? — спросил он громко, но квартира молчала. — Куда он мог съебаться?

Умоляющий стук в дверь расходился по всей квартире. Диман встал, чувствуя себя больным, и не глядя открыл дверь. На пороге стоял светлый, глаза у него были дикие.

— У нас дача горит, — бесцветным голосом проговорил он.

Диман молча зашел в туалет и опять принялся умываться.

— Дым отсюда видно!

Диман неспеша оглядел его волосы:

— Дверь закрой.

Светлый принялся закрывать дверь, а Диман прошел на кухню, достал молоко из холодильника и принялся пить мелкими глотками.

— А у меня там кот!

Диман сел за стол. Так странно было видеть его сейчас в реале. Он был именно такой, как и во сне. Только не такой напуганный, конечно.

— Весь дачный поселок горит, и даже неизвестно, сгорел наш дом или нет! — с болью на лице он прислонился к плите.

« А ведь мы только что трахались!» — разглядывая его темные брови, хотел сказать Диман.

— Ну что ты! — не выдержав, вскрикнул светлый.

— Ты хочешь, чтоб я ее потушил? — тихо поинтересовался Диман.

— Извини… — потух светлый. — Но там кот! А туда не пускают!

Взгляды их встретились, и они бесконечно долго смотрели друг другу в глаза.

Поначалу утро было молочно-томным, но потом все облака перебрались на запад и скопились там в одну сплошную синеву. Солнце засияло на востоке. Изумрудная зелень парков и белоснежные массивы высоток, все это ослепительно сияло на фоне густого, грозового, синего горизонта.

Дачное общество было в яме, сразу за жилмассивом, как будто больше не было места, где его отстроить.

— А что там делает кот? Он у вас такой самостоятельный, что сам живет на даче? — усмехнулся Диман.

— Нет, — светлый так и не понял иронии. — Мама вчера ночевала, поливала грядки, утром сейчас уехала и должна была вечером после работы вернуться! — светлый все вырывался вперед в нетерпении.

— Ну!

— А кот-то там остался! Чтоб не таскать, она там его на день и оставила!

— Ну он бегает где-нибудь! — вскрикнул Диман, не сводя глаз со столба дыма, который поднимался из-за гаражей.

— Он в доме заперт!

— Ну так сходил бы и открыл!

— Я сходил! — вскрикнул светлый. — Туда не пускают! Все горит, пожарники тушат, охрана на входе не пускает! Я говорю, кот там у меня, пустите забрать кота, они ни в какую.

Они прошли гаражи и вышли на пост охраны. Возле деревянной будки со шлагбаумом скопилось несколько машин. Охранник в чем-то искренне уверял столпившихся вокруг него людей, но что он говорил — Диман почти не слышал, только видел его беззвучно открывающийся побелевший рот.

— Видишь!

Диман внимательно посмотрел на светлого:

— Ты плачешь, что ли?

Светлый что-то ответил, но голоса у него почти не было. Это так умилило и возбудило Димана, что он усмехнулся:

— Бля! Ну ты как иностранец какой! Ты же в России живешь! Не пускают в дверь, пролезем в окно! Где дом?

Дом удачно стоял в другой стороне от столба дыма.

Они отошли от проходной, спустились в загаженный мусором овраг, перепрыгнули через ручей и пошли по тропинке.

— Говорят… — всхлипывал светлый, — все от бутылки. Лежит бутылка битая, и через стекло, как через лупу, солнце прожигает траву, и все вспыхивает!

— Да курят в постели синеботы поганые, вот и все! Приедут на шашлыки, нажрутся, за мангалом не следят, и вот пожалуйста! Или мусор жгли!

Они шли вдоль стальной решетки, пока не увидели дыру у земли, а когда пролезли, Диман спросил:

— Где дом-то?

Светлый повел его.

— А если и вправду сгорит? — Диману казалось, что дыма на горизонте стало больше.

— Да он застрахован. Вон, черный, с черной крышей.

Старое дерево дома уже все рассохлось и потемнело от старости, и со стороны сам дом и вправду казался черным. Хлюпая носом, светлый кое-как дрожащими руками открыл калитку.

— Никого там не видно! — приложив ладони к окну, проговорил Диман.

Светлый все возился с замком.

— Ну что там? — шикнул на него Диман, увидев, как по улице прошелся пожарный.

— Не выходит! Заклинило!

— Дай-ка! — Диман отпихнул его. — Этот ключ?

— Этот!

Диман надавил, навалился на дверь плечом, ключ согнулся и сломался. Одна половина осталась в замке, вторая — у него в кулаке.

— Ой! Не этот, не этот! — вскрикнул светлый. — Вот этот! Они похожи!

Диман внимательно посмотрел на него. Потом отошел и осмотрел окно. Вытащив несколько тоненьких ржавых гвоздиков, он снял стекло и полез внутрь.

Комната была маленькая, две кровати и кресло. Кота нигде не было.

— Нет тут никого! — сказал он, глядя, как с люстры на потолке свисает черная паутина.

— Испугался! Под кроватью, наверное! Матроскин!

— Как ты его назвал?

— Матроскин. Кот Матроскин, как в мультике!

Диман лег на кривоватые, играющие доски пола и увидел серого красивого кота под койкой.

— Матроскин! Пойдем домой! — он протянул к нему руку, но кот зашипел и оцарапал его. — Ой! — вскрикнул Диман. — Матросик, ах ты сука! — в миг вспотев, он отшвырнул кровать от стены, сорвал с нее покрывало и швырнул на шипящего зверя. — Сука неблагодарная! — кот извивался дико, но Диман уже замотал его в покрывало и пошел к дыре в окне. Когда он передавал его светлому, кот высвободился и бросился бежать прочь, светлый за ним. Диман вылез и стал прилаживать стекло назад.

Толстая девочка с серьезным лицом и маленькой дрожащей собачкой увидела странную картину: из кустов вышли брюнет и блондин. У брюнета была в кровь исцарапана рука, у блондина же и вовсе одна рука была в гипсе, а во второй он нес извивающийся шипящий сверток.

Диману не хотелось заходить в квартиру к светлому.

— Не бойся, мамы нету, она сейчас на работе, а потом сразу на дачу, так что до вечера хата свободна! — улыбнулся светлый.

— Да я и не боюсь, — буркнул Диман.

Когда они оказались в темной тесной квартире и выпустили на волю кота, светлый принялся искать зеленку.

— Не надо! — проговорил Диман, разглядывая руку. — Не надо! — повторил он, увидев, что светлый уже нашел пузырек.

— Он же на даче был, когти грязные, вдруг инфекция?

Он начал открывать пузырек, но руки его дрогнули, и он облил и всю диманову руку, и свои безволосые ноги.

— Ох!

— Я же говорил — не надо!

— Может, чаю? — с мольбой улыбнулся светлый.

— Может, пива?

— Пива нету.

Светлый ушел в туалет и вскоре вернулся. Диман подумал еще раз посмотреть работу по инету, но настроение было совсем не то.

— Умеешь играть? — спросил Диман, кивнув на гитару.

Глаза светлого заблестели, уши вспыхнули:

— Немножко.

— Збацай рок в этой дыре!

Светлый еще раз оглядел свои зеленые пальцы, снял гитару со стены и стал устраиваться поудобнее. Диман неотрывно смотрел на него. Тот смутился, задохнулся, прокашлялся.

— Ну, не томи! — Диман ощущал, как возбуждение перебирает все его внутренности.

— Не торопи!

Светлый перебрал пальцами по струнам, откашлялся и тихо запел.

Диман изучал его лицо неотрывно, задумчиво. Музыка и пение словно бы сделали его серьезнее, взрослее. Он казался уже совсем другим, необычным. И голос у него был красивый. Диман чувствовал, как помимо его воли этот теплый голос проникает в него и расползается по венам, заходит в самое сердце.

— Ну это Placebo, а че за песня? Че за язык такой? — немного придя в себя, спросил Диман.

— Placebo, а песня — «Burger Queen», только на французском.

— Ты умеешь по-французски? — приподнял брови Диман.

— Я учу сейчас, вот песню эту выучил.

— А еще какой знаешь?

— Английский хорошо знаю, вот щас решил французский выучить.

— Ну даешь! — мотнул головой Диман. — А еще?

— Дай водички!

Диман принес ему стакан воды. Смочив горло, светлый опять стал перебирать струны. Облака наконец-то спрятали солнце. Ветер усилился. Потемнело.

— Fall into you

  Is all I seem to do…

«Вот же сука!» — жарко ахнуло сердце Димана, загорелось и провалилось. Он покраснел и зарделся. Заерзал. Это тоже было Placebo — Because I Want You.

«Бесстыжая рожа! Но как хорошо поет! Нет! Не думай о нем! Не позволяй ему залазить в твои мысли!»

Светлый кончил и замолчал. Диман тоже молчал. Он был возбужден и разозлен, сидел и смотрел ему прямо в глаза. Они были чистые, светлые, голубые, умные. Казалось, он видит их впервые. Теплые и глубокие… Красивые. Сердце дрожало, и Диман чувствовал, что сейчас нужно что-то сделать, что-то нужно дальше…, но что… он не знал.

— Ты знаешь, ты единственный человек в моей жизни, с которым я могу вот так вот бесконечно долго и бесконечно приятно смотреть глаза в глаза, — вдруг проговорил светлый.

Диман встал и подошел к окну.

— Пошли! — вдруг сказал он.

— Пошли, а куда?

— На озеро.

Ветер все хулиганил, и деревья шумели с какой-то злой радостью. Несколько редких огромных капель упало на перегретый асфальт.

— Когда я его принес, он был маленький-маленький! Просто неимоверно крошечный! И глаза у него были голубые! — Светлый опять запустил растопыренную пятерню в волосы, почесал затылок.

Диман поймал себя на мысли, что внимательно наблюдает за ним, постоянно, все время. Самым бесстыжим образом. Это казалось ему странным, но у него уже не было сил противиться мыслям, чувствам и желаниям, он сдался и просто смотрел.

— Я кормил его с ложечки. Набирал полную ложку сметаны, и он лизал ее. И так я его и кормил.

Было душно. Душно губам, щекам, душно в груди, и в черепе душно.

— Один раз мы поехали в деревню, к родственникам. И там была река, и я ходил туда на рыбалку. Купил специально удочку и рыбачил, а Матроскин ходил за мной. Прям натурально шел со мной на берег, как собака, и сидел, и ждал, когда я рыбку поймаю. И ел её. А еще огурцы ел! Представляешь?! А потом его клещ укусил! Господи, я думал он помрет! Не ел ничего, исхудал, но выкарабкался, выжил!

Они прошли остановку и стали подниматься в горку, в сторону гаражей. Было пусто и гулко, и только в самом конце, в темном чреве гаража сидел здоровый мужик. Он пристально глядел на них не сводя глаз, словно бы они были голые, но не сказал ни слова. Диману захотелось двинуть ему в морду, а светлый и вовсе его не заметил.

Гаражи кончились, и их обступили заросли. На просторном пятаке, загаженном всякими автомобильными запчастями, презервативами, шприцами и пивными бутылками, стояла Тойота средней паршивости, длинный белый универсал. Ветви деревьев касались крыши и надежно укрывали ее.

— А один раз он залез между печкой и таким железным баком. Залез, а вылезти не может и орет…

— Тихо! — шикнул Диман.

Светлый умолк. Машина мерно раскачивалась, и что-то подозрительно знакомое было в этой раскачке. Послышался стон, тонкий женский стон. Они замерли, светлый вообще оцепенел. Диман подкрался к машине и заглянул в окно. Заднее сиденье было разложено, и на простыне лежал мужик, среднего роста, загорелый, с мохнатым животом. А на нем сверху скакал невысокий худой парень, черноволосый, губастый. Он постоянно стонал: горячо и глухо на вдохе, и тонко, по-женски пронзительно — на выдохе.

— Вон там озеро! — громко проговорил Диман.

Парень соскочил с мужика, машина заходила ходуном, мужик, как тюлень на пляже, принялся натягивать штаны.

Светлый — ошарашенный, словно бы ему надавали пощечин, приоткрыв рот, во все глаза смотрел на Димана. А Диман содрогался в беззвучном смехе, сгибался и все держался за плечо светлого, чтобы не упасть.

— Скакал! Реально! На хую! Скакал! Пидоры! А как стонал-то! Слышал? Как баба! Пиздец! Заехали поебаться! Пидоры!

Глаза светлого блеснули, он схватил Димана, рванулся к нему и уткнулся губами в губы.

— Ты чего? — опешил Диман, отступая и вытирая губы тыльной стороной ладони.

Светлый молчал, тяжело дыша и приоткрыв рот. Диман замолк. Только что все вокруг было весело и искрилось от смеха, а сейчас вдруг стало сумрачно и как-то непонятно.

Облака разошлись, и солнце вырвалось. Волны света прокатились по земле, и опять стало пасмурно.

Молча они спустились вниз и сели на полянке около небольшого озера. С одной стороны на пригорке стояли гаражи, с другой, за кустами, виднелись дорога и заправка с шиномонтажкой.

Светлый смотрел в пустоту перед собой.

«Он поцеловал меня, или это была шутка? Наверное, шутка!» — все думал Диман.

— Я приходил сюда один раз весной, — тихо начал светлый. — В апреле, что ли? Днем жарко было, а вечером, как солнце садилось, становилось прохладно, прям холодно. Пар изо рта. И я сидел тут один, и солнце садилось, и закат был красный, и темнело уже, и вдруг прилетели две уточки! Самые настоящие живые уточки! Вон оттуда, со стороны гипермаркета. И сели прям на середину озера. И так грустно мне стало! Холодно, и темно, и ведь тут нет для них никакой еды, и озеро такое маленькое, и где они будут жить? И как они будут питаться? И я все смотрел на них. Стало совсем темно, а они не улетали, — пасмурный день сделал лицо его мраморно-песчаным и, наверное, очень вкусным, если провести языком по гладкой щеке…

— И чем все кончилось? — сумрачно спросил Диман.

— Я замерз, простыл и ушел домой.

— А сюда приходил стихи писать?

Светлый внимательно посмотрел на него и положил ладонь на левый кулак Димана. Сердце Димана задохнулась, заныло, и тоска высушила всё во рту.

— Те стихи, ну, что в кафе… там же парень целует девушку? — Диман не мог поднять головы и посмотреть ему прямо в глаза.

— Нет… — нестерпимо тихо ответил светлый. — Там я тебя целую.

Светлый взял его за плечи, повернул к себе голову, пододвинулся, приоткрыл рот… и Диман утонул в чем-то нежном, влажном, вкусном, в чем-то бесконечном. Светлый засопел и покрепче вцепился в его плечи. «Так хорошо! — нежно промурлыкала мысль. Приятно. Приятно? — вдруг вздыбилась другая мысль. — Это тебе не должно быть приятно! Не должно!!!» Диман опомнился и подался назад, но светлый обхватил его за затылок и вжался в него сильнее. Диман уперся в него и отцепил от себя.

— Бля, Саш, нафиг ты… — запыхавшись, проговорил Диман.

Светлый облизал губы и вдруг опять кинулся на него, вцепился и начал тыкаться губами в губы.

— Да иди ты нахуй! — волна адреналина перетряхнула Димана.

Он грубо оттолкнул светлого и пошел прочь. Светлый споткнулся о бревно, на котором они сидели, вскочил и закричал:

— За что ты меня нахуй послал?!! С какой стати ты меня нахуй послал??? — он схватил Димана, но тот отбился и зашагал дальше. — Нахуй послал?!! А кто тебе давал такое право — нахуй людей посылать? А? Думаешь — ты особенный? Я с тобой говорю, между прочим! А что, если я тебя нахуй пошлю??? Понравится тебе?!! Это не ты меня послал, это я тебя посылаю! Слышишь, ты?!! Сам ты иди нахуй!!! Приятно тебе теперь???

Но Диман был уже далеко.

Как сон шел он среди людей, и люди были как тени. Или это он был тенью? Или все вокруг это было сон?

Он чувствовал легкость в грудной клетке. Внимательно наблюдая за людьми, он все пытался понять — знают ли люди что-то о нем или нет? Но люди не знали. Люди думали о своих чувствах, о своих делах, о своих извращениях. Им не было дела до него, и это было хорошо. 

Скользя глазами по низкому прохладному небу, он все пытался понять, из чего состоит тихая пустота внутри него. Это было как запах в саду, в котором смешались ароматы трав, цветов, ягод, деревьев, травы, и до конца невозможно было назвать каждую травинку, каждый цветок. Здесь было и чувство тоски, и умиления, и какой-то обиды, и усталости. И все это было как звезда, которая, вращаясь, жалит его каким-то новым, особенным чувством. То ему было жалко светлого, то он на него злился, то он злился на себя, а иногда и вовсе накрывало чувство, как же это хорошо — сидеть под пасмурным небом у тихого озера и целоваться. И он улыбался этому чувству, но потом приходили другие, и лицо его становилось задумчивым и даже хмурым.

Дождь так и не решался, идти ему или нет. Лицо уловило несколько капель, но асфальт был сухой.

Диман устал и решил пойти домой. Он упал на кровать и долго слушал летний шум во дворе — вскрики детей и шуршание машин. Собачий лай и вой сигнализаций. Все это казалось далеким и словно бы отделенным от него глухой пленкой.

Глупая птица, не справившись с управлением, влетела в окно, раздался глухой удар, она упала на подоконник и пропала. Диман приподнялся, сердце ёкнуло. Рука сама потянулась к телефону, который заботливо припас ему сообщение. «Это „гипсовый“ Сашка! — радостно улыбнулась мысль. - Что за глупость это все была??!» Но это был не светлый, а какая-то реклама. Настроение обрушилось, он сжался на кровати, перебирая телефон пальцами. «Зря это было! Все зря! И все глупо и ненужно было! Да и как вообще…»

Но усталость навалилась на него, закрыла глаза и опустила в сон.

И поразительный сон приснился ему. Невероятный в своей реальности и чувственности. Он шел вместе со светлым куда-то. Просто шел и все. И так хорошо ему было, так солнечно, так ярко, что Диман был счастлив во сне. И как только он почувствовал это счастье, сердце его стало стучать иначе, он услышал его, понял, что спит, и проснулся. В первые мгновения он действительно верил, что это все было наяву, но потом вспомнил, что в реальности они поссорились, и ему стало тошно. Постель была влажная от пота, и казалось, можно было умереть от этой духоты. Он проверил телефон, но телефон и не думал присылать ему никаких сообщений и показывал что-то мерзкое, что-то в районе без пятнадцати минут четыре утра. Он прошелся по комнате, вышел на кухню, попил воды. Вода была теплая и невкусная. Глаза горели, словно бы в них кто-то сыпанул песка. Отец смотрел бокс. Бодрствование в такое время показалось ему отвратительным безумием. Он вернулся в свою комнату, перевернул подушку и лег. Зажмурился. Глаза все еще жгло, и он испугался — а вдруг эта боль надолго?! Опять зачем-то проверил телефон. Но никто не писал ему.

Он все валялся в постели, маялся, ворочался; и заснул только к утру. Жаркое солнце разбудило его, и он почувствовал себя измученным и больным. Есть вроде бы хотелось, но вместе с тем в него ничего и не лезло. Он решил выпить чаю, но не было сахару. Отец раздражал его своими звуками и одним своим присутствием. Своими покашливаниями, кряхтениями, своим голосом. Маленькими глоточками проглатывая горький чай, он вернулся в свою комнату. Взялся за книжку. Но слова никак не складывались в предложения и не имели никакого смысла. Он отложил книжку, взял газету, но она вся состояла из одной рекламы, и он скомкал ее и отшвырнул. Телефон молчал. Он включил телевизор. Движущиеся картинки должны были отвлечь его… но от чего? Заполнить его… но чем?

Но телевизор помог. Он действительно притянул к себе внимание, и Диман застыл и успокоился. Несколько минут он чувствовал себя нормально, но потом тоска опять стала раскалывать его. Телевизор веселил и развлекал явно кого-то другого.

Он вышел на улицу. Пошел среди людей. Все люди раздражали его. Кто-то был слишком толст, кто-то слишком худ, другой говорил слишком громко, десятый был медлителен, кто-то позволил себе отпустить длинные волосы или напялить дурацкие брюки.

Почему-то он пришел на остановку, хотя и не собирался никуда ехать. Автобуса долго не было, а когда он приехал, то оказался забит людьми. Он проводил автобус взглядом и пошел в торговый центр. Солнце светило слишком ярко, и трамваи громыхали слишком шумно, и детей было слишком много.

Торговый центр был наполнен идиотами. Одни идиоты толпились у банкоматов, другие шарились в салонах связи. Он пожалел, что приперся сюда. Захотелось есть, и это желание обрадовало его. Он пошел на третий этаж — съесть что-нибудь, но ко всем киоскам была очередь. Столики были заняты тупыми девками и непонятными парнями, скорее всего тупыми козлами и хулиганами. Ни куска пиццы, ни бургера он так и не дождался. Стоять в очереди ему надоело, и он спустился в самый низ, в гипермаркет. Бродя по лабиринтам полок, он захотел купить что-то прикольное, но все было не то. Он взял банку колы и пошел на кассу. Все раздражало его. Толстая тетка перед ним вывалила у кассы целую гору пакетиков с кошачьим кормом, и ему нестерпимо захотелось устроить скандал. Той марки сигарет, которую он курил, не было, и он взял другую — и совсем не ту, какую хотел почему-то.

Выбравшись на улицу, он опять попал в яркий, бойкий человеческий поток, и тут же свернул куда-то не туда, и оказался во дворах, в сонных дворах, а потом и вовсе на пустыре. Телефон все еще молчал. Хотя он и сам не знал, кто именно должен ему позвонить и зачем. Кола оказалась противно теплой.

— Успокойся! — тихо проговорил он. — В любом случае тебе нужно успокоиться! Ты успокоишься и примешь правильное решение, и все станет хорошо!

От телефонного звонка он вздрогнул и схватился за мобилу. Звонил Хомяк. Он ощутил резкий приступ разочарования, но поднес телефон к уху.

— Бухаешь?!! — радостно закричал Хомяк.

— Нет… — тихо ответил Диман.

— Дома? Ты мне нужен!

— Ну не далеко от дома, а че?

— Я печку купил. Надо в машину ее погрузить, на дачу отвезти и там выгрузить, поможешь?

Сидя в машине, Диман внимательно разглядывал своего стародавнего друга. Темные, коротко стриженные волосы и пухлые щечки, розовые, как ветчина. Невысокий, юркий, крепкий, в нем действительно было что-то от хомяка. Он знал его еще со школы, и всегда считал своим самым близким другом, и даже гордился, когда слышал от других — какая это проблема — найти хорошего, верного друга. Но сейчас… сейчас, глядя на него, он ощущал себя одиноким. Он хотел, но не мог раскрыть ему свою душу. Диман знал, что Хомяк не поймет его, так же как и отец не поймет его и не примет его, и отречется от него как от прокаженного. Это было жутко. Он весь осунулся и поблёк.

— Да ёбти, заебали! Нарики ебучие, их гасить надо! Просто тупо гасить всех! — лихо выворачивая руль, орал, перекрикивая радио, Хомяк.

Диман делал вид, что слушает. Делал вид, что ему не все равно.

«Меня на день рождения пригласили. И я там познакомился с одним пацаном.»

— Вовин брат. Знаешь же Вову? У него отец еще тренер по боксу был, щас правда старый стал, не тренирует.

«Я пьяный был, и он мне сразу приглянулся. Сидел и плакал. И это было так… так… парень плачет!»

— Вова сам ниче пацан, правильный, а этот, сука, Андрюша — нарик ебаный. Я еще у Вовы спрашиваю: «Он не пьет?». «Нет». И хули толку?!! Он же, сука, колется!

«Мы пошли на день города. Все так легко получилось. Так просто с ним. Как будто всю жизнь знакомы!»

— «Дай пятихатку!» Еще не наработал нихуя, дай ему пятихатку! Ну на, хуле!

«Я сейчас понимаю, что уже с первого мгновения, как я его увидел, у меня пошли уже не те мысли!»

— Раз отпросился, два отпросился! Заибал, вечно в проёбе!

«И мне сон приснился — я его трахаю! Блядь! Никогда такого не было! Мне аж жутко стало; и дико от того, что приятно было, я кайфовал, я кончил. Блядь!»

— Меня хозяин хаты дрюкает, а мне и сказать-то нечего, сроки горят, а там по плитке еще нихуя не готово!

«Когда вижу его, не знаю, совсем мысли не те лезут. Чувства не те! Не должно так быть, но так есть! Глаза совсем не туда смотрят! На губы его, на волосы. Голос его слушаю. Прикоснуться к нему хочу и охуеваю от этого!»

Диман посмотрел на тонкие, небольшие губы Хомяка. Они не вызывали у него никаких мыслей, никаких желаний, и это даже успокоило его немного.

— А вчера ваще съеб посреди рабочего дня. Толик говорит, что он прямо там, на хате, у окна укололся, покурил и съебался! Прикинь?! Ну тварина! Я Вове честно сказал, у меня в багажнике бита, я его как встречу, я ему коленные чашечки разобью! Все, пиздос!

«И он поцеловал меня. Поцеловал! Это было так приятно! Я даже не ожидал, что это может быть так приятно… с пацаном… может быть… ТАК!»

— А Вова говорит, я его сам упиздошу, он всех уже заебал, наркалыга ебаная!

Диман внимательно посмотрел на Хомяка:

— А помнишь, у тебя, ты говорил, один раз гомик в бригаде был?

— Помню! — тут же отозвался Хомяк.

— И чё… как он?

— Чё «как он»? Он с Бычком работал, они вдвоем крышу детского садика крыли рубероидом. Вернее, доделывали там кой-какие косячки.

— А как стало известно, что он… ну, этот? — Диман чувствовал, что залезает совсем не в ту тему, и в любой момент может произойти неприятность.

— Так он сам Бычку сказал!

— И чё Бычёк?

— Яб его тут же нах послал, конечно…

— А Бычёк?

— Не-е-е… Бычёк нормально, он же верующий, он ему Библию дал читать! Прикинь?!!

Диман задумался:

— И че дальше? Он работает у тебя? Как он вообще… в работе?

— Ну Бычёк хвалил его, говорит, работящий, ну деревенский, хуле, деревня она вся работящая. А кончилось все тем, что его мусора приняли.

— Как? За что?

— За преступление Кости Сапрыкина — кошелек спиздил у бабки какой-то, и его закрыли, долбаёба!

Облака расступились, и поток жаркого, золотого, солнечного света рухнул на землю. И пошел дождь. Дети радостно закричали и стали бегать под искрящимся дождем. Радуга просияла. Диман зашел в квартиру. Отец спал. Было душно. Он открыл окно, и две пушинки поднялись с пола и невесомо стали  вальсировать посреди комнаты.

И вдруг грянул ливень!

Дети закричали еще пронзительнее и побежали со двора. Телефон зажужжал сообщением. Он взял его в руки, и тут же страшный гром расколол все мироздание от неба до земли.

Светлый! Он вздрогнул и отложил телефон. Подошел к окну. Ливень барабанил по подоконнику, пенился в лужах, сгонял людей с улиц. Солнце сияло пронзительно. Черно-лиловая туча наваливалась с запада.

Он поймал себя на мысли, что не может больше тянуть, и прочел сообщение.

«Привет! Как дела?»

Он бросил телефон на подушку, сел на кровать, лег, опять взял его в руки и опять перечитал сообщение.

«Матроскину плохо стало. Сказали, объелся сухого корма и у него печень воспалилась. Мама сказала, что если лечение будет дорогим, то она не будет платить! Я не знаю! Я в шоке!»

Диман молчал. Выключил телефон, подышал на темный экран и стал протирать его краем футболки.

«Я знаю — тебе плевать на это. Какой-то кот… Но мне он дорог! И я… а мне даже не с кем поговорить об этом!»

Диман молча рассматривал пол. Гул ливня вроде бы стал утихать.

«Ты онлайн и читаешь эти сообщения, я вижу. Я знаю. Хочешь молчать — молчи. Даже не отвечай! Можешь даже и не читать! Мне просто нужно хоть с кем-то „поговорить“. Хоть даже и так! Так страшно! Так тоскливо на душе!»

Порыв свежего ветра ворвался в комнату.

«Глупо так все получилось! Но я хочу, чтоб ты знал! Я хотел тебя поцеловать! Это была не шутка! Не прикол! Я хотел. Я не гомик, ты не подумай, у меня секса уже год не было, никакого, ни с кем. А тебя я очень хотел поцеловать! Ты не такой, как все! Особенный!»

Диман лег на спину и закрыл глаза.

«Вот эти стихи тоже тебе. Про тебя. Про нас…»

Довольно долго телефон молчал, и наконец пришло большое сообщение:

"Ночь, утро, день ли, вечер — 

Всегда один. Хожу как тень. 

Я безысходностью помечен 

И для отчаяния мишень.

Ветрами северными ночь 

Дорожки в парке подмела все. 

И как же трудно будет смочь 

Не думать о тебе мне вовсе.

Ты смотришь сквозь меня беспечно, 

А если я тебя спрошу, 

Ты мне ответишь ли: “Конечно”? 

Но, видно, с этим поспешу... 

А может взять, поцеловать 

Тебя? Тебя! — и будь что будет. 

Хоть миг счастливым побывать — 

Миг до того, как ты осудишь…»

Диман улыбнулся. Сердце сладко защемило в груди.

«Ответь! Пожалуйста! Ты же прочитал! Пошли меня! Пошли нахер! Или скажи, что все хорошо! Когда мы увидимся?!!»

Диман слушал свое дыхание, слушал стук сердца.

«Пожалуйста!»

Дождь кончился.

«Ну пожалуйста!»

Тучи укрыли солнце.

«Ну ты же читаешь все это! Господи, ну не мучай ты меня! Ну скажи хоть слово!»

Солнце на секунду выбилось из плена туч, но опять пропало, и, наверное, уже надолго.

«А знаешь что?!! Это уже свинство! Читать и не отвечать на послания! Ненавижу тебя! Ты такой же, как и все они! Ничуть не лучше! Такая же тупая, бесчувственная свинья!»

С дороги донесся дикий визг тормозов.

— Ты дома? Я сейчас приду к тебе! — прошептал Диман и включил телефон, чтоб набрать и отправить это сообщение, но отправлять было некому, одинокий поэт уже успел удалить свою страничку.

    Комментарий к Глава 4

    Жень - еще раз спасибо!

Возбуждение горячей теплотой наполняло его сердце. Сердце разбухало, искрило, и теплые сладкие молнии расходились по ребрам, выкручивали суставы, тянули мышцы. Жажда наслаждения отключала все мысли, срывала запреты, уносила прочь. Он понял, что больше не может лежать, просто так лежать на кровати. Он встал и подошел к окну. Достал телефон и перечитал стих. Спрятал телефон в карман, прошелся по комнате, опять достал и опять перечитал. А потом еще раз.

— Поцеловать, поцеловать, хочу тебя поцеловать! — тихо пропел он и улыбнулся.

Как он мог быть несчастным? Как мог быть грустным, потерянным? Что это вообще значит — страдание? Страдают только глупые люди! Страданий нет на свете! Каждый сам выдумывает их для себя! Это же так просто!

Стараясь не шуметь, он прошел в прихожую. Отец смотрел телевизор. Казалось, он вообще никогда не выключает его.

Он напялил кроссовки и вырвался прочь из квартиры. Земля уже погрузилась в вечерний сумрак, а высокое небо было еще светлым. Некоторые облака казались холодными, синими, а другие, подсвеченные маревом заката, теплыми, оранжевыми. Сам закат догорал где-то за темной грядой домов.

Несмотря на поздний вечер, народу было много. На площадке подростки гоняли в футбол. Дети бегали, взвизгивали. Один ребенок издавал жуткий рёв, но никто не обращал на него внимания. Несколько женщин с колясками стояло около лавочки.

Девятиэтажка светлого уже спала. Машины во дворе заняли все места и тоже спали. В густой траве стояла низкая лавочка. На одной стороне сидела кошка и вылизывала оттопыренную заднюю лапу, на другую сторону сел Диман. Кошка отвлеклась, внимательно посмотрела на него и продолжила лизать лапу.

Он позвонил, но его сбросили. Тут же он позвонил еще раз, но его снова сбросили. Он написал сообщение: «Прости, запара с отцом, не мог ответить сразу. Я у тебя во дворе. Выходи!» Сообщение благополучно ушло. Сердце замерло.

Сидя на лавочке и вертя телефон в руках, он ощущал, что уже что-то случилось, что жизнь его уже пошла как-то по-особенному, по-другому, он еще не знал как и не знал, чем все это кончится, но кровь в венах была уже другая, и сам стук сердца изменился.

Минут через пятнадцать из подъезда вышло светлое пятно. Белый гипс хорошо был виден в серых сумерках. Пятно пошло было по дороге мимо скамейки, но потом остановилось, передумало, подошло и село рядом.

Они сидели молча, и ночь была поразительная. Кошка начала ластиться к светлому, видно знала и любила, а он охотно принялся ее гладить.

— Муська беременная, уже живот большой… — тихо сказал он.

— Хорошие стихи! — улыбнулся Диман.

— Да пошел ты! — отрезал светлый.

— Нет, правда. Немного… как по мне… многовато подросткового страдания, но очень душевно! — сладкие веселые молнии сверкали вокруг сердца, и Диман не удержался и улыбнулся.

Светлый внимательно посмотрел на него:

— Мог бы и соврать, — прошептал он.

— Зачем? — искренне удивился Диман.

— Все врут.

— Но я не хочу тебе врать!

Светлый замер, глядя прямо перед собой. В здоровой руке у него был пакет:

— Меня мама в магазин отправила, пойдем в магазин?

— Пойдем.

Молча они шли по пустой темной дороге. На первом этаже кирпичной высотки сиял минимаркет. После темноты двора его свет резал глаза. Словно бы бесцельно, не понимая что и куда, бродили они между полок.

— До этого одна кошка жила у нас в подъезде, молоденькая совсем, тоненькая.

Диман внимательно следил за движениями его губ и за тем, как идеально, волосок к волоску, подстрижены его волосы.

— Она все кричала, всё мяукала и мяукала. Не знаю, может у нее что-то болело, или есть она хотела, но у нее была еда, ей давали, и я постоянно ей что-то приносил.

Диман дотронулся до бутылки пива в холодном зеленом стекле, она звенькнула, он сглотнул.

— А потом бабка одна — с верхнего этажа — засунула ее в мешок, завязала его и выбросила кошку на помойку. Она, наверное, там так и задохнулась. А может быть, выбралась.

— Это печально… — проговорил Диман, всё наблюдая за его глазами, все стараясь найти там какой-то изъян, но изъяна не было, они были чисты, без кровинки, без мути.

— А сейчас в подвале опять целый выводок котов живет, — светлый достал список. — Несколько взрослых кошек и штук пять совсем крошечных котят. Пушистых таких, темных, а глаза голубые.

Диман забрал у него список и принялся читать вслух:

— Молоко, курица, яблоки, мюсли. Ты же говорил, у твоей мамы желудок.

— У нее поджелудочная, — светлый забрал список.

Потихоньку они нагрузили в тележку все по списку. Стоя на кассе и слушая мерное пиканье сканера, Диман ощущал, что между ними что-то есть сейчас, что-то происходит. Что сегодня они ближе друг к другу, чем вчера. И что это что-то значит, к чему-то ведет. Все движения светлого казались ему особенными, словно бы он что-то хотел сказать ему, о чем-то намекнуть.

— Мелочь есть у тебя? — спросил светлый, не глядя на него.

— Да было где-то! — Диман посмотрел на кассиршу, на светлого, покраснел и полез по карманам.

Возвращались они тоже в молчании. Диман все ждал, что светлый поднимет некую особенную тему, но гадкий светлый молчал.

— Я тебе хочу сказать, про озеро… про то, что было, — они уже подходили к дому, и Диман решил сам начать, раз светлый молчал. — Короче, не надо так больше.

Светлый долго молчал, а потом все же спросил:

— Как «так»?

— Ну вот так, не надо.

— А как надо?

— Никак не надо! Просто… это глупая шутка была, я буду с тобой общаться, но только ты пообещай больше...

— Это не шутка.

— Короче, ты понял! Не приставай ко мне, ладно?

Светлый посмотрел на Димана и сказал:

— Нужен ты мне!

— Ну и все!

Темнота подъезда сгустилась в груди Димана и начала скапливаться в паху. Он словно бы опьянел. Все возбуждение его, до этого момента бурлящее в глубинах, стало выбиваться наружу. Светлый поставил пакет на пол, чтобы перевести дыхание. Диман взял его гипсовую руку и дотронулся до теплых, немного шершавых пальцев.

— Вот так больно? — спросил он, сгибая и разгибая ему пальцы.

— Нет, — тихо ответил светлый.

— А так болит? — Диман начал двигать их вверх-вниз.

— Нет… — еще тише прошептал светлый.

Тишина подъезда тонула во мраке.

— А вот так? — Диман наклонил голову и чмокнул его в губы. Возбуждение заискрилось, сердце дрогнуло. Тихий голос светлого, его напуганная покорность совсем опьянили Димана. Чувствуя, какой эффект производят на светлого его прикосновения, он захотел поприкалываться, поиздеваться над ним. Он опять потянулся к нему, чтобы чмокнуть в губы, но светлый отступил и уперся спиной в стену. — Тебе же нравится, чё ты? Ты же стихи писал? — Диман все пытался поднырнуть под него и уловить губы, но светлый прижимал подбородок к груди и не давался.

— Да не буду я! — дрожащим голосом шептал он.

— Будешь! — усмехнулся Диман. Он и сам не понимал, что творит. Потоки веселости бушевали в нем, искрились, взрывались.

Левой рукой Диман схватил его за волосы и поднял голову. «Если бы хотел вырваться, уже бы вырвался! Значит — не хочет!» — хохотала мысль в сияющем мозгу. Светлый все крутил головой, и Диман второй рукой поймал его подбородок и, зафиксировав лицо на одном месте, впился в сжатые губы. Какая-то запоздалая тревожная мысль хотела ворваться в мозг, но светопреставление, уже бушевавшее в нем, все заглушило. Усмехаясь, Диман зажал ему нос, светлый покраснел, не выдержал, дрогнул, открыл рот, и Диман тут же въехал в него, стукнувшись зубами о зубы.

— Наглая сука! — проговорил светлый Диману прямо в рот.

— Напишешь об этом стихотворение? — сбив дыхание, шептал Диман.

— Тебе? Да не в жизнь!

Они возились, тяжело дыша. Палец правой руки, которой Диман держал его за подбородок, соскользнул и оказался у светлого во рту. Диман усмехнулся и углубил его до предела. Светлый замер и во все глаза посмотрел на Димана. Взгляды их встретились. И только сейчас Диман почувствовал, что его вставший, пульсирующий кровью член цепко зажат в кулаке светлого. Не успел он ничего сообразить, как что-то изменилось и в воздухе, и в сердце. Диман чувствовал, что теперь уже он сам прижат к стене, и светлый, постанывая, извивается, вжимается в него и сам его целует.

— Саш… — опешил Диман. — Ты чего?

— Заткнись! Как же ты мне надоел!!!

И светлый стал оседать вниз, сползать по Диману на пол. Шорты съехали до колен и упали на кроссовки. Сердце Димана остановилось.

— Саш! Это не смешно нихуя, завязывай!

В следующий миг он всем своим существом ощутил, как член утонул в чем-то горячем, жгуче-горячем, влажном и бездонном.

— Дебил ты совсем… — проговорили его онемевшие губы. Правая рука метнулась, схватила густые волосы и сжала их в кулак.

Выламывая все кости, волна беспощадного наслаждения рванулась от паха вверх и ударила в голову.

— Бля-я-я-я… м-м-м-м… — простонал он и тут же свободной рукой сам себе зажал рот.

Краем сознания он понимал, что это нужно остановить, но также он знал, что у него на это нет никаких сил. Плотина рухнула, и умопомрачительный поток подхватил его и стремглав понес прочь. Все чувствуя, как прохладная ладонь светлого гуляет по его бедру, он с ужасом ощутил, что сейчас земля треснет, и он ухнет в бездну. И он захотел отстранить светлого от себя, выйти из него, чтобы вздохнуть воздуха и прийти в себя, и подготовиться к обрушению и смерти, но ничего не вышло.

— Сейчас! Сейчас! — простонал он, но светлый с силой вжался лицом ему в пах.

Это было беспощадно, даже жестоко. Мучительно!

Диман был не в состоянии сам себе зажать рот и издал жалобный стон вперемешку с матерками. Глаза его ослепли, и на пару мгновений ему показалось, что тьма подъезда внутри его глаз — это его собственная слепота. Он задохнулся, ноги отказали, и он медленно, по стеночке, сполз на пол.

Подъезд утопал во тьме, и это было хорошо. Диман сидел на корточках у стены. Светлый дышал ртом, закрыв глаза, когда в очередной раз у него зазвонил телефон.

— Меня мама потеряла. Надо продукты домой отнести, — сказал он, нашаривая в темноте пакет.

Светлого долго не было, и Диман уже решил, что он и не появится. Нехорошие мысли все хотели добраться до души, но она была окружена таким количеством наслаждения, что ее уже ничто не могло потревожить. Но вот дверь открылась, и полоска света выскользнула в подъезд.

— Я сказала! Ты меня слышишь?!! Ты меня понял?!! — раздался женский голос.

Светлый был потерянный и взъерошенный. Глупо улыбаясь, он сказал:

— Меня из дома выгнали!

Диман внимательно осмотрел его снизу доверху, дотронулся до локтя и сказал:

— Пошли тогда ко мне.

Всю дорогу они молчали. Диман держал руки в карманах, светлый покорно шел за ним. Диману показалось, что теперь они стали дальше друг от друга, что он совсем не знает светлого, и это было как-то грустно. Неизвестно куда завели бы его эти мысли, но вскоре они пришли, и Диман стал открывать дверь.

— А кто у тебя дома? — тихо спросил светлый.

— Отец…

— Отец?!!

Но в коридоре их никто не встречал. Они разулись и тихо прошли в димановскую комнату. Отец все также смотрел телевизор.

Диман включил свет, но тут же выключил. Задвинул задвижку на двери, но она была настолько хлипкой, что могла открыться и сама по себе.

Стоя посередине комнаты, в темноте, светлый полез к Диману, обнял его, начал целовать. Диман почти не отвечал, он был в каком-то ступоре.

— От тебя пахнет, сходи в душ, — прошептал светлый.

Диман сбросил свою одежду в кучу на полу и пошел в душ. Светлый вздохнул и принялся поднимать одежду и развешивать ее как надо. В душе Диман совсем замер. Он словно бы забыл как мыться. Нужно ли мочить голову и можно ли мыться мылом, или нужно использовать шампунь. Когда он выходил, то встретился с отцом.

— Фильм хороший идет на шестьдесят восьмом, включи, посмотри.

Диман даже приблизительно не понимал, о чем это он. Зайдя в свою комнату, он - обнаженный, влажный - разлегся на кровати. Бесшумно к нему подсел светлый, лег рядом, растянулся, прижался. Диман все чувствовал его голое, гладкое тело. И ноги, и руки его были почти без волос, Диман ничего не ощущал. «Бреет он их, что ли?» — скользнула мысль. С поцелуями светлый опустился ниже, начал гладить бедра, взял его за хозяйство.

В этот раз все получилось лучше, чем в первый. Наслаждение подходило медленно, позволяя насладиться собою. Не спеша, тихо подымаясь с самых низин и до самого верха. Это была уже не вспышка, не взрыв, а летний дождь, который, плавно усиливаясь, переходил в могучий долгий ливень. Диман так увлекся процессом, что совсем позабыл, что в квартире они не одни, и стон вырвался, и прошел сквозь все стены. Когда все закончилось, светлый не отстранился и продолжил работать головой. Член опал и сжался, но это его нисколько не смущало. Ощущая усталость, Диман признался:

— У меня не встанет сейчас. Блин. Честно. Я сейчас уже ничего не смогу. Правда. Прости.

Но светлый словно бы не слушал его. Повозившись с вялым членом еще какое-то время, светлый наконец-то затих и остановился. Подполз к димановой голове и, привстав на локте, стал пристально изучать его лицо, что-то неслышно шепча и дотрагиваясь до него кончиками пальцев. Потом он лег на него, положив голову на плечо, обнял и затих.

Диман проснулся ночью от страшного стояка. Крепкого и беспощадного, почти болезненного. Он плохо соображал, да и, наверное, вообще ничего не соображал. Одно только было ясно — умопомрачительно близко лежит обнаженное тело. С колотящимся сердцем он перевернулся на бок и прижался к нему, светлый мирно посапывал на боку. Сердце стучало все быстрее и быстрее, и первое время он просто жарко дышал светлому в плечо. Засунул пальцы ему между ягодиц, надавил, достал руку, плюнул на палец и начал потихоньку ввинчивать его. Светлый вздохнул и начал просыпаться. Диман слегка укусил его за плечо, зажал член в кулак и упер головку в очко. Оно было крохотное и, казалось, ничего не могло впустить в себя. Светлый молчал, не двигался, но по дыханию его Диман понял, что он проснулся. Подавшись всем телом, он стал впихивать в него головку. Светлый, все так же молча, до боли сжал его правую кисть, Диман даже не ожидал, что он настолько силен. Член уперся, и каким бы каменным не был стояк, согнулся и все никак не мог проникнуть внутрь. Это было больно. Еще раз смазав слюной и головку, и дырку, которая больше напоминала точку, Диман принялся впихивать член по новой. Не выдержав, он сильнее обычного двинул тазом, светлый зашипел и уперся ему в бедро, не пуская его дальше. Диман в нетерпении убрал его руку, уперся головкой в очко, несмотря ни на что стараясь проникнуть хоть на сколько-нибудь внутрь.

— Расслабь! Расслабь! — громко шептал Диман.

— Да я не…

Но тут инстинкт сжал Диманову руку вокруг члена светлого, и Диман принялся уверенно надрачивать ему. Член тут же встал, светлый задышал, и вскоре «точка» ослабла, размякла, и Диман смог ввести головку. Светлый задохнулся и попытался податься вперед, но Диман схватил его за таз и прижал к себе.

— Подожди! Подожди! Дай мне… — запыхавшись, ныл светлый.

Но Диман уже не слушал его. Еще раз смочив слюной головку, он ввел ее и стал впихиваться все глубже и глубже, но светлый так настойчиво упирался рукой ему в живот, что он не зашел даже и на половину длины. Хотя и этого было достаточно, по крайней мере на этот раз. Мерно двигая тазом, лапая его, кусая его плечо, дыша ему в волосы, держа его за горло, Диман дошел до самого края и рухнул вверх, к Солнцу. Инстинктивно в самый последний миг он захотел въехать до самого конца, до предела, и двинул тазом сильнее обычного. Светлый бесстыже вскрикнул, вывернулся и лягнул его. Но Диман в эти мгновения был беззащитен, и все обрызгивал его ягодицы и простынь, и свою руку.

Когда сердце его улеглось, он понял, что светлый все просит о чем-то.

— Дим, включи свет, а?!!

— Зачем? — с закрытыми глазами спросил Диман.

— Ну включи!

— Ну встань да включи!

— Да я не знаю где!

— Да че тут знать-то?!!

Диман зашипел, встал, и свет больно резанул по глазам.

— Посмотри! Посмотри, что там!

Диман нехотя раскрыл глаза. Светлый стоял перед ним спиной, все выворачивал за спину голову и раздвигал ягодицы. Он долго смотрел на покрасневшее очко, которое из еле заметной точки превратилось в аккуратную жарко-красную дырочку.

— Посмотри, все хорошо? Что там? Крови нет?

— Да нет там ничего!

— Как нет? Я же чувствую! Когда сжимаю, словно бы порвано, и что-то течет!

— Течет немножко, но это мое, а не твое. И ничего там не порвано.

— Но я же чувствую!

— Поверь мне! — хохотнул Диман. — Если бы там было порвано, ты бы не так говорил.

— Точно нет?!!

— Да точно, точно! Иди сюда!

Светлый потушил свет и лег рядом. Диман навалился на него, стал целовать и шептать:

— Все хорошо, хорошо, хорошо!

Хотя он и сам толком не знал — о чем это он. Но за окнами уже расцветали серые тени сумерек, и он засыпал, и ничего уже не имело значения.

Они проснулись вместе, враз. Диман внимательно, пристально смотрел на него, словно бы силясь что-то понять, а светлый улыбнулся, обнял его и полез целоваться. Здоровой рукой нащупал димановский стояк.

— У тебя каждое утро стоит? — с нежной улыбкой спросил светлый.

Серый, теплый, невыспавшийся день бесшумно вливался в комнату.

— Н… да…

— Хочешь сниму? — во весь рот улыбнулся светлый.

Диман внимательно разглядывал его. Густые золотые волосы, немного растрепанные после сна, круглые, большие, блестящие голубые глаза.

— Хочу, — ответил он честно.

Светлый просиял полным ртом белых зубов и начал сползать по нему все ниже и ниже. Диман судорожно вздохнул и взял его за волосы.

Впрочем, это не было так же кайфово, как и вчера. Наверное, организм еще не проснулся, и поэтому просто «чихнул» в ответ на взорвавшуюся яркую вспышку оргазма. Хотя светлый старался изо всех сил: работал и руками, и головой, извивался, сопел; и все поднимал глаза на Димана, и быстро двигал своим кулаком, ублажая себя. Диман кончил, но светлый не выпускал изо рта член, пока не кончил сам.

Получив заряд оргазма, Диман моментально проснулся, встал и подошел к окну. Светлый, улыбаясь с закрытыми глазами, стараясь просмаковать удовольствие до последней искорки, вытер губы пальцами и обсосал их.

— Блин! — вскрикнул он. — Восемнадцать пропущенных от мамы! Я попал! — он рухнул на пол, ойкнул и принялся одеваться.

— Может, кофе? — глупо спросил Диман.

— Ой, нет! Спасибо конечно, но мне сейчас не до кофе!

Светлый прыгал, вползая в джинсы, нацепил футболку и подошел к двери. Диман открыл дверь, и они тихо вышли в коридор. Стараясь не шуметь, светлый обулся и вышел в подъезд. Диман хотел что-то сделать, хоть как-то попрощаться, но сверху стала спускаться бабка с собакой, и он совсем растерялся.

— Позвони мне! — сказал Диман, когда светлый уже спускался.

— Нет, ты мне!

Успело донестись, и подъездная дверь бухнула.

Диман поздоровался с бабкой и закрыл дверь.

— Ты какого хуя творишь, а?

Диман посмотрел на отца словно бы видел его впервые. Вся квартира была заполнена чем-то легким, веселым, стройным, нежным, приятным, и мозг отказывался воспринимать морщинистое, болезненно-желчное лицо отца.

— Ты совсем уже ебанулся?!!

Сначала Диман не понимал, о чем это он. Но сердце скрутилось в груди, и он вспомнил ночь. Целую ночь, наполненную стонами, тихими — которые он успел заглушить, и громкими — которые заглушить он уже не мог, потому что не контролировал себя, не хотел, не понимал, не имел сил. И все это вошканье, и скрип кровати, и все эти стены, когда слышно даже, как сосед этажом выше опускает стульчак на унитаз. Все это было, вся квартира сияла этим, и отец… И вот он… Отец был как какой-то ледяной тролль, который нечаянно попал с вечной мерзлоты гор в сияющий весенний лес.

— Ты, бля, извращенец поганый!

И Диман ушел. Просто убежал от этой проблемы.

Он вышел на улицу, и молочно-облачное, тихое, теплое утро обняло его и поцеловало. Все было просто и весело. И очень приятно. Диман глубоко, монументально вздохнул, улыбнулся и пошел куда-то вперед. 

На встречу новому дню.

— Рассказывай! — Диман смял пополам бутылочную крышку и бросил ее в озеро.

День только начинался. Рано утром было пасмурно. Стекла машин и трава, все было в росе, но солнце поднималось все выше, и облака растаяли, и небо стало чистым. И даже сейчас, утром, уже чувствовались жара и духота города. Хотя гаражи еще спали в густой листве, а где-то за спиной, за заправкой, уже собиралась пробка на дороге.

Здесь, на озере, всегда было тихо и укромно, и не было даже вездесущих собачников.

Светлый был тих и доволен чем-то. А Диман был возбужденный и немного нервный.

— Чё рассказывать? — улыбнулся светлый.

— Все. Все рассказывай! — Диман нагнулся за камушком, дотянулся до него и тоже швырнул в воду.

— А зачем тебе?

Диман внимательно заглянул в спокойные, умные глаза светлого. Ему захотелось схватить его, скрутить, порвать одежду и растрепать волосы. Светлый спокойно выдержал димановский взгляд, встал — и сел на корточки у самой кромки воды. Здесь вода была прозрачна, и хорошо был виден ил и крохотные мальки, и всякие подводные букашки. Он достал из кармана несколько жареных семечек, очистил их от кожуры, раскрошил и бросил в воду. Мальки бросились врассыпную, но потом вернулись и принялись хватать крошки с поверхности.

— Кушают! — радостно улыбнулся светлый.

Нахмурившись, Диман смотрел на его гипс:

— Нафиг тебе этот гипс? — спросил он.

— Да скоро снимут уже.

— Ты от ответа-то не уходи! А то я щас сам тебе его сниму!

Светлый выпрямился, отряхнул ладонь и вернулся на бревно. Вздохнул:

— Спрашивай.

— Да я не знаю с чего начать. Ты рассказывай!

— Почему тебе это так интересно? — светлый закрыл глаза и подставил лицо ласковым утренним лучам.

«Нежное лицо у него. Как будто его ни разу не били, как будто он ни разу не плакал…» — подумал Диман, а вслух сказал:

— Мне интересно! Я от тебя все равно не отстану, рассказывай! — и вдруг Диман взял его за подбородок и повернул лицо светлого к себе. Это было так дерзко и так приятно. — Когда у тебя появилось это желание?

— Не знаю… — беззаботно пожал плечами светлый, как будто речь шла о царапине или прыщике. — Наверное, всегда было. Не помню.

— А когда первый раз попробовал? — Диман жадно впитывал каждое его слово.

— Лет в семнадцать.

— Как? С кем?

Светлый задумался о чем-то своем, а потом, словно вспомнив, что Диман ждет ответа, рассмеялся и покрутил головой:

— Одно время за мамой один мужик ухаживал. Хороший такой, представительный, бывший военный. За внешностью следил, всегда в костюмчике, при деньгах. У него пенсия хорошая была, да еще он работал в какой-то строительной фирме. Тачка у него была классная, хата у метро большая, потолки трехметровые. Наверное, вот тогда я в первый раз и испытал серьезное желание. Оно и раньше было, просто как-то так наплывами, несерьезно, недолго, а тут меня как накрыло — хочу и все. Засыпаю — думаю об этом, просыпаюсь — думаю. Измаялся весь. Ну, полез в инет. На всякие сайты тематические. Объявлений там много было, но все не то. Что-нибудь, да не то. Сидел-сидел, а потом вроде наткнулся на объяву нормальную. Звоню. А это он! Голос его узнал! Здрасти, говорю, Василий Петрович!

— Василий Петрович? Это мамин-то?

— Угу. Почти что Василий Иваныч Чапаев! — светлый сорвал травинку и стал обдирать ее. — Ну встретились… — он надолго замолчал.

Диман кое-как справился со стучащим сердцем:

— И че… как?

— Он классный был! — весь окунувшись в воспоминания, проговорил светлый. — Умный, начитанный. Оперу любил, все-все про нее знал. «Фауста» любил. Мог часами лекции читать про театр и про пьесы, и про все. Ты был в оперном? — Диман не ответил. — Мясо готовил, рыбу коптил. Всякие водки делал: на ягодах, на фруктах. Много всяких разных, вкусные. А еще массаж умел делать! Прям как профессионал! Ты умеешь делать массаж? — обернулся он к Диману.

— Он тебя трахал? — спросил Диман хрипло.

— Почему тебя это так заботит? — погрустнел светлый.

— Блядь! Ну а чё?!! Ну а как?!!

— Почему ты это так воспринимаешь?

— А как мне это воспринимать?!!

— Если для тебя это так важно… — задумчиво проговорил светлый.

«Еще раз хочу ощутить это! Какой он внутри! — глядя на покорно-тихий подбородок светлого, поймал себя на мысли Диман. — Хочу ощущать это двадцать четыре часа в сутки! Вечно! Только это чувство! Только его!»

— Ну… я ему делал… то, что и тебе. А он мне делал массаж. Ты умеешь делать массаж? Я обожаю крепкие мужские руки.

Диман ощутил резкий укол предательства и разочарования. Ему до одури захотелось сначала наброситься с кулаками на светлого, а потом найти и убить этого Василь Василича.

— Он тебя бросил? — как можно обиднее и развязнее спросил Диман. Но на светлого эта магия не действовала.

— У них как-то не очень с мамой пошло, — прищурившись и разрывая остатки травинки, тихо проговорил он. На фоне идеально гладкой воды озера его молчание выглядело каким-то особенным. — А потом он квартиру продал. У него дочь замуж выходила, и он сбросился деньгами с родителями жениха, чтобы молодожёнам квартиру подарить, а себе купил дом за городом, стал пчел держать и медом торговать. Ездить к нему было страшно далеко, и все это сошло на нет… потихоньку.

— А дальше? — все не отставал Диман. «Когда этот старикан ебал его, он кричал, но у меня он будет кричать сильнее! Не буду щадить его! Буду трахать! Трахать! Трахать!!! И волосы все вырву! Будет знать, как кому попало жопу подставлять без спроса!»

— Я бы не хотел вспоминать это…

— Дальше что было?!! — Диман сжал пальцы его загипсованной руки, они все не давали ему покоя.

— Они не болят у меня! — усмехнулся светлый.

«Он не мог поступать с собой ТАК. Со своим телом! ТАК!!! Почему он этого не понимает? Почему это для него нормально???»

— Ну, потом я познакомился случайно с одним парнем.

— И с ним ты что делал?

Светлый надолго замолк. Диман ущипнул его за бедро так сильно, словно бы хотел вырвать кусок мяса.

— О-хо! — застонал светлый и лег на свои бедра, лицом в колени. — Ты хочешь знать прям все? — страдальчески улыбнулся светлый.

— Рассказывай! — Диман протянул руку, давая понять, что на этот-то раз точно вырвет у него кусок мяса из бедра.

— Ну мы сначала мастурбировали вместе. Ой! Ну не надо! — он схватился за диманову руку.

— Рассказывай!!!

— Я и рассказываю! Сначала просто мастурбировали.

— Не ври мне! Просто сидели и дрочили?!! Какой в этом кайф? Вы же не школьники!!!

— Ну его это заводило! И меня тоже! Дима, ну серьезно, не надо щипаться, больно же!

— Ты не ври, и тебе не будет больно! — Диман схватил его за бок, скрутил кожу и потянул на себя.

— Ай! — светлый вскочил. — Ну кончай, серьезно!

— Тебе нравится дрочить, когда на тебя смотрят?!!

— Да, — честно ответил светлый, оглянувшись по сторонам. Но никого не было в этот час на озере.

— Дрочи!

— Прямо сейчас? — опешил светлый. — Тут?

— Ладно, фиг с тобой, пока не надо! Дальше что было?

Светлый сел, все поглядывая на руки Димана:

— Ну сначала так. Потом мастурбировали уже друг другу. Он мне, а я ему. Потом больше.

— Ты у него сосал?

— Хочешь, я этим гипсом тебе по башке тресну? Он расколется или нет? Мне его как раз снимать скоро!

— Ладно! — усмехнулся Диман. — Вы трахались?

— Нет! — как-то с вызовом ответил светлый.

Диман опять протянул руку к его боку:

— Не ври мне!

— Да я и не вру! Нужен ты мне! Анала между нами не было.

— Не он тебя, не ты его?!!

— Нет!!!

Диман серьезно задумался:

— Почему?

— Ему это было не нужно! И мне тоже!

— Ты не любишь трахаться в жопу? — искренне удивился Диман.

— П-ф-ф-ф! — закатил глаза к небу светлый. — Нет! Не люблю!

— Ты единственный педик в мире, который не любит трахаться в жопу!!! — засмеялся Диман.

— Ну и что? — светлый был невозмутим. — Ты тоже гей, и ты тоже не любишь трахаться в жопу!

Диман замер. Светлый мог поклясться, что слышит, как в димановом мозгу со скрипом прокручиваются шестеренки.

От изумления Диман потерял контроль над своим телом, и у него отвисла челюсть:

— И… и что потом? И где он? — ему стало неловко за свой допрос.

— Так получилось, что мы расстались.

— Почему?

Светлый нахмурился, а потом проговорил почти не двигая губами:

— Его жена прочитала мои эсмски… что я ему писал…

— Жена!!! — вскрикнул Диман. — Он был же-нат???

Светлый кивнул.

— Но он же педик!!! Как он мог быть женат???

— Ну и что?

— Остановите планету, я сойду! — взвыл Диман. — Прям реально был женат? Я худею, дорогая редакция!!! А че ты ему писал? Тоже стихи?

— Нет… не стихи… просто…

Диман кожей чувствовал, что этот разговор светлому в тягость.

— И чего? Чего дальше-то?

— Ничего. Ему пришлось… он не смог больше встречаться…

— Подкаблучник?

Светлый молчал.

— А развестись ему слабо было??? Дети были у него?

— Нет, детей не было.

Диман внимательно осмотрел светлого и вдруг засмеялся. Это был странный, немного истерический смех. Диман согнулся, потом выпрямился, посмотрел на светлого и зашелся в смехе с новой силой.

— Тебе смешно? Смешно? Что тут смешного???

Диман хохотал самым бесстыжим образом.

— Этот человек был мне дорог! Мне было тяжело! Больно!

Зажав лицо ладонями, Диман затрясся от смеха.

— Тебя забавляют мои страдания? — подскочил светлый. — Что тут смешного-то, я не пойму???

— Прости, нет, ничего! — Диман стал приходить в себя и взял его за плечо. — Нет! Сядь! Прости! Я не хотел! Это так — нервное! У-х-х-х!

Светлый позволил себя усадить.

Было тихо и душновато. Иногда в воздухе четко ощущался жар, словно бы случайно открывалась дверь в парилку, но потом налетал прохладный ветер, и от него было даже немного зябко.

Диман внимательно смотрел на его красные искусанные губы.

— То есть ты реально ни с кем не трахался… в задницу?

— Если я тебе отвечу, ты отстанешь от меня?

— Да.

— Нет!

— Почему? — Диман взял его за плечо, и ощущая его тонкую руку, его кость и нежную плоть, почувствовал возбуждение. Слабость светлого, его открытость, чувственность — все это заводило Димана.

— А ты почему?

— А я первый спросил! — Диман потер ему плечо и сильнее прижал к себе. — Почему?

— Я не знаю, просто не хочется!

— И ты ни разу…

— Нет.

— И даже с этим, с Василием?

— Никогда.

Над густой изумрудной зеленью берез висели красивые темные тучки.

— А мне почему дал? — тихо спросил Диман.

— Но ты же хотел.

— Хотел. Так почему? Было больно тебе? И это правда твой первый раз?

— Не то, чтобы больно… так, неприятно, — светлый замолчал, поглядел на озеро, а потом пристально уставился на Димана. — Тебе можно. Никому нельзя, а только тебе одному можно.

Диман словно бы обессилел, потерял над собой контроль. Как человек, который долго борется со сном, и вот наконец сон выматывает, обманывает его, и человек сам не замечает, как оказывается в его невесомых объятьях.

— Я хочу тебя поцеловать, — чувствуя теплую сладость внизу живота, признался Диман. — Можно?

— А об этом разве спрашивают? — улыбнувшись, спросил светлый.

— Я спрашиваю. Ты хочешь?

Светлый покраснел и посмотрел на него блестящими глазами.

Нежный, сочный, немного робкий от дневного света поцелуй резко оборвался от назойливого звонка.

— Мама меня потеряла, мама… — с мольбой улыбнулся светлый. — Мне домой надо. Дела.

Диман ощутил резкий укол разочарования.

Облака словно бы истончились, и солнечного света на земле стало гораздо больше. Духота усилилась. Где-то далеко негодующе лаяла собака.

— Я не хочу, чтобы ты уходил! — честно признался Диман. — Давай пошлем их всех нахер и убежим куда-нибудь!

— Я не могу! — все улыбался светлый. — Меня мама кормить перестанет и из дома выгонит. Пока я работу не найду, мне нельзя выпендриваться.

Диман сморщился. Светлый был омерзительно прав. Покуда он провожал его до дома, шел с ним рядом, сердце стучало почти спокойно, но когда светлого проглотил темный подъезд, он испытал новый приступ тоски и чего-то тяжелого, чего-то, что требовало выхода, удовлетворения, но удовлетворить он это не мог, и это чувство пучилось в нем и отравляло душу.

Дома он тут же попал в водоворот скандала. Отец явно ждал его.

— Ну и где ты был? Опять шлялся с этим пидорком? Это он тебя совратил, или ты его? И у вас как там… кто муж, а кто жена?

— Ты ебанутый? — еле сдерживаясь, съязвил Диман.

— Да я-то ебанутый, конечно! Куда мне до тебя?!!

— С чего ты вообще взял, что он гомосек?!! Это обычный пацан, я на собеседование ходил, и там с ним и познакомился.

— А чё у тебя всю ночь охи-вздохи из комнаты доносились?

— Ну порнуху смотрели! А ты не подслушивай!

— Порнуху?

— Порнуху! Ну не мультики же!

— А ты думаешь, я нормального, правильного пацана от дырявого не отличу?

— Да вообще похуй, делай, что хочешь!

— Это ты у нас, я гляжу, делаешь, что хочешь! Пидоров вздумал домой таскать!

— Да ты уже помешался на этих пидорах! Они тебе везде мерещатся! Ты о них только и думаешь! Ты на себя-то посмотри! Если бы ты мне под нос этих гомосеков не совал, я бы и не думал о них! Ты сам сходи проверься!

— Я, блядь, сам решу, что мне делать! Говно мелкое! Будет мне еще указывать! Ты бы тёлку домой привел, и не было бы к тебе вопросов никаких!

— Да не ебались мы! — вскричал Диман. — Ты че как этот-то???

— Не ори, нахуй, на меня!!! — зашипел отец. — Взял, сука, моду на отца орать! Моя, нахуй, хата, я ее заработал! Дам пинка под зад, и вали нахуй куда хочешь!!!

— Да уж хуй-то там! Я здесь тоже прописан! Продам свою долю цыганам и куплю комнату, а ты тут будешь с табором жить!

Отец ненавидел цыган страшно, и такая угроза действовала всегда безотказно.

— Ну-ну-ну, дохуя все умные стали! Нельзя уже отцу родному с сыном поговорить по душам.

Диман отвернулся и пошел в свою комнату.

— Поклянись, что ты не пидорасишь!

— П-ф-ф-ф-ф… — выдохнул Диман. В эти мгновения он так распалил себя, что и сам поверил в то, что ни разу этим не занимался.

— Клянись — что ничего между вами не было!

— Да клянусь! — усмехнулся Диман.

— Скажи: «Лопни мои глаза!».

— Лопни твои глаза!

— Говори, собака!

— Ну не было! Не было! Клянусь! — и заходя в свою комнату, он прошептал: «Заебал!»

Голос отца въедался в кожу, тянул нервы. Валяясь на кровати, Диман услышал, как хлопнула входная дверь. Это тут же отозвалось в нем волной облегчения.

Странное чувство теплело в нем и расширялось — медленно, но верно. Приятно волнительное, будоражащее, и одиночество в пустой квартире только усиливало его. Переключая канал за каналом, он и сам не заметил, как рука залезла в трусы и начала мять член. И когда член вскочил, он понял, что это за чувство. Оно было огромное, как солнце. Оно ослепляло и сжигало его изнутри. Он встал, прошелся по пустой квартире, еще раз убедившись, что она пуста. Попил воды. Член стоял и все никак не хотел падать. Это напрягало, изматывало. Перед глазами постоянно стояла голова светлого — усердная и ненасытная, и его влажная, узкая… 

Диман потряс головой. Сел на кровати, взял телефон, зашел вконтакт. Светлый был онлайн. Диман обрадовался и быстро набрал ему: «Привет. Ну как дела? Все закончил? Когда встретимся?» Встретиться со светлым было очень важно! Но вот прошла минута, и еще минута. И еще пять. Было видно, что сообщение он прочитал, но ответа не было. Потом все же пришло: «Привет. Я пол мою». И все.

Диман нахмурился и опять стал набирать сообщение: «Ты долго еще? Когда освободишься?» Отправил, не выдержал и тут же написал еще одно: «Я трахаться хочу жутко!» Светлый ответил почти сразу: «О-о-о-о!» А потом надолго замолк.

«Ой, ну я еще долго!»

«А ускориться никак?»

«Блин, я вообще не знаю, может сегодня и не освобожусь!»

«Блядь! Сволочь ты!»

«Прости. Но если уж сильно приперло, может, порнушку включишь… и того… расслабишься?»

«Издеваешься?!!»

Диман лежал на кровати, стараясь не распаляться, не думать мысли, стараясь успокоиться. Но как только телефон ожил, он подскочил и с надеждой впился в сообщение: «Щас пол помою. А потом еще в магазин надо сходить. И тогда, наверное, можно.»

Диман психанул. Он был зол на себя и на дурацкого, абсолютно дурацкого светлого. Обида просачивалась в сердце, хоть он и старался не поддаваться ей. Голова стала тяжелой и уже хотела было заболеть. Диман отвернулся к стене, послал все куда подальше и просто лежал с закрытыми глазами, стараясь уснуть.

Робкий сон не спеша брал его в свои объятья, уносил от реальности и растворялся в нем. Но когда зазвонил телефон, все исчезло без следа.

Было уже семь часов вечера. Солнце стояло еще высоко, ветер утих. Духота припекала. Дети орали на футбольной площадке. Машины с шумом пролетали на дороге. Флаг на магазине совсем обвис и уснул.

— Сильно хочешь? — сочувственно спросил светлый.

— Хочу… — сознался Диман.

— А дома у тебя свободно? — он все пытался заглянуть Диману в глаза.

— Нет. Отец только что приперся! Козел!

— Так у тебя же есть комната.

— Есть. Только стонать надо было потише!

— Прости… — повесил голову светлый.

Они спустились вниз, до самой остановки. Пошли направо, через автомойку, прошли перекресток и направились в горку, в сторону гаражей. Тут, сразу за дорогой, начинались густые заросли, которые плотной стеной окружали маленькую полянку. Деревьев было так много, что даже зимой со стороны дороги здесь ничего не было видно, а уж летом, в самый расцвет зеленки, и подавно. Но полянка была уже занята двумя машинами. В одной кто-то спал, а у второй меняли колесо. Здесь было совсем душно. Две белые бабочки летали над зарослями клевера. Какое-то непонятное насекомое жужжало прямо перед глазами. Не останавливаясь, они молча прошли мимо в гаражный кооператив. Но здесь тоже было полно людей. Ездили машины, многие гаражи были открыты, там работали частные мастерские, доносилась музыка, и полуголые чумазые мужики громко переговаривались и курили. Они пошли куда-то в самую глубь кирпичного лабиринта. В каких-то гаражах действительно над машинами склонились мужики, в других откровенно бухали и жарили шашлыки. Но вскоре они забрели в самые отдаленные тихие уголки, и, так как последний открытый гараж остался далеко позади, Диман решил рискнуть. Они зашли подальше, в самый конец, в тихую тень, за большую голубую масляную бочку. Выждали с минуту.

— Ну как? Здесь? — тяжело дыша, спросил Диман.

Светлый молча пожал плечами. Потом покорно опустился на корточки, расстегнул ремень и приспустил штаны. Диман положил ему ладонь на голову. Стащив трусы, светлый принялся не спеша дрочить. Диман терпеливо ждал. И светлый уже было приоткрыл рот, но тут с дикой музыкой из тонированных окон по главной дороге гаражного лабиринта проехала машина. И хоть она двигалась мимо, не сворачивая в их переулок, но светлый вскочил и отвернулся. Диман тоже трухнул и быстро напялил штаны. Молча, не сговариваясь, пошли они куда-то прочь, просто подальше от этого места. Светлый молчал, и Диман всем нутром своим ощущал, что все испорчено, момент упущен, и лучше бы оставить эту идею. Но он решил рискнуть еще раз.

Они опять вышли к дороге, прошли здание детской поликлиники и вышли на два двухэтажных заброшенных дома. Тут тоже было тихо. Только в стороне стояли свечки новых высоток, а здесь не было ничего, кроме огромной лужи. Один дом сгорел, а второй напоминал декорации из фильмов про войну — у него были только стены, без крыши, без дверей и без окон.

— Во! Шикарно! — Диман выдавил на лицо улыбку.

— Нет! — вдруг сказал светлый. Диман подошел к пустому квадрату окна и стал рассматривать кучи досок, шифера и штукатурки внутри дома.

— Да ладно тебе! Пошли! — Диман потянул его за руку, но светлый уперся.

— Нет. Я не буду!

— Блин! Ну ты задрал! Ну нормальное место!

— Нет, Дим, нет. Не тут, не сегодня, я уже не хочу.

— Ну кончай ломаться! Чем плохо-то? Мы же не на ночь!!!

Светлый отвернулся.

— Че ты как это-то, я не знаю! Пошли!

Светлый молчал.

— Саша!

Но светлый молчал.

Диман зло посмотрел на него:

— Все. Пиздец. Опять молчанку включил??? Как и тот раз?!! А? — Диман попытался развернуть его к себе, но светлый дернулся и пошел прочь. — Опять просто молча свалишь и все? И так всегда будет? — светлый скрылся за поворотом. — Ну и вали! — крикнул ему вдогонку Диман. Страшная ярость охватила его. — Блядь! — вскрикнул он и пнул по оконной раме. Она треснула с диким скрипом, обдав его трухлявой пылью. — Блядь! — он закурил сигарету. — Ненавижу гомосеков! 

Никто не услышал его. Он был один, и только солнце сонно опускалось за облака на горизонте.

Яркий сосновый лес утопал в солнечном свете. Стройные корабельные сосны тянулись к ясному небу. Светлый был улыбчив и доволен. База отдыха, все маленькие, уютные домики спали, и народу никого не было. Они не спеша прошли по тропинке к высокому песчаному обрыву. Внизу сверкала на солнце широкая река, она томно извивалась, словно сытая змея, и уходила за песчаный остров. Тут же к ним подошла девушка, симпатичная брюнетка. Старая знакомая светлого, но и Диман тоже знал ее. Вместе, весело разговаривая, они спустились к реке и пошли по песчаному пляжу. Светлый сказал, здорово, что они собрались втроем, и что девушка просто молодец. Они прошли вдоль берега до таблички «Купаться запрещено» и по лестнице поднялись наверх. Диман внимательно осмотрел тихие домики и ощутил резкую судорогу страха. Все было тихо, ничего не изменилось, но он отчетливо чувствовал, что теперь в этих домиках затаилось какое-то зло. Он сказал об этом светлому и девушке, но они только рассмеялись. И когда они приблизились к ближайшему дому, вся база отдыха наполнилась страшными одичавшими людьми в лохмотьях. Диман бросился к реке, светлый с девушкой за ним. Бешеных было очень много, и Диман все ждал, что его нагонят и повалят на землю, но он успел добежать до берега и спрыгнул вниз. С рекой произошло что-то странное, сверху она казалась большой и широкой, но когда они спустились вниз, она превратилась в небольшую речушку, холодную и быструю, в пару десятков метров в ширину. Светлый с девушкой быстро перебрались на другой берег, но Диман замешкался. Ноги его стали утопать в ледяном иле, и он с ужасом заметил, что вся речка заполнена телами давно убитых людей. Они покрывали собою всю поверхность реки. Светлый и брюнетка все кричали ему с того берега и подбадривали. Он тоже хотел перебраться на другой берег, но тут вся эта обнаженная, тронутая тлением масса дошла до него и начала теснить. Диман почувствовал, что ворочается, задыхаясь понял, что это сон, и открыл глаза. Вся постель его была влажной от пота. Окна были открыты, но духота все равно душила его. Тьма ночи казалась нерушимой, пугающе вечной. Он нащупал телефон, посмотрел на экран. Час ночи. Это было плохо. Он был уверен, что больше не уснет. Он решил еще раз прокрутить в голове этот сон, чтобы запомнить его и как-то проанализировать, узнать, что бы он мог значить. Лежа на спине с закрытыми глазами, он начал мысленно описывать все увиденное. Сон был яркий, почти реальный, он видел его всего несколько минут назад, но как только стал заковывать воспоминания в кандалы слов, сон стал рассыпаться, тускнеть. Он все хватался за любые моменты, он был уверен, что прекрасно их помнит, и они витали прямо перед ним, живые и яркие, но как только он брал их в руки, чтобы описать, они истончались, таяли, уходили без следа. Мысли из вечности никак не хотели уходить в тленный, ограниченный мир, чтобы там умереть вместе с этим миром, и убегали без оглядки в вечность. Это возмутило Димана. Он все лежал с закрытыми глазами, все силился понять, почему мозг так нагло опрокинул его, и сам не заметил как уснул…

Его разбудил отец на пару с утренним светом. Дверь была открыта, и ничто не мешало звукам врываться в его комнату. Отец ходил по всей квартире и издавал особо мерзкие утренние звуки. Он шаркал ногами, кряхтел, покашливал, гремел посудой, включил радио. Скорее всего он решил, что если он сам не спит, то и сын его не будет спать тоже. Диман проснулся, пошел в туалет, потом еще бесцельно бродил по всей квартире, пытаясь сообразить, что же ему нужно. Потом зашел на кухню. Отец, уже одетый для выхода в город во все белое — брюки и рубашку с коротким рукавом, сидел и пил чернильную термоядерную жижу, которую он называл «чаем». Диман, как всегда хмурый утром, гремел дверцами шкафчиков, искал сахар.

— Я в сберкассу за деньгами и на почту еще потом, а ты посуду помой! — громко отхлебывая чай и хитро уставившись на Димана, проговорил отец.

Диман промолчал, сахар все не отыскивался, он плеснул кипятка в сахарницу, расплавил комки, прилипшие к донышку, и вылил сладкую воду себе в кружку.

Отец кряхтел еще долго. Долго курил, все смотря в окно своими желтоватыми глазами. Все вздыхал, словно собирался круто менять свою жизнь, а не пройти пару улиц до остановки.

— Еще Генка звонил, сказал, привезет сегодня вечером картошки с деревни, с полмешка, так что ты дома будь вечером! — лампочка в коридоре перегорела, и отец обувал белые туфли в полумраке. — Мне тяжести поднимать нельзя! Будешь, нет?

— У… — вроде как соглашаясь, отозвался Диман.

— У — бля! Ты не мычи, а говори точно! Буду!!!

Диман открыл входную дверь отцу:

— Ты уйдешь уже, нет? — тихо спросил он.

Как всегда, отец успел надоесть ему всего за пару минут. Чтоб не видеть отца, он посмотрел на лестничную площадку, и сердце его, проткнутое ледяной иглой, дрогнуло, провалилось и исчезло. Прямо к нему по ступенькам подымался светлый. Все перемешалось в голове Димана: и то, что гипса не было, и то, что соседская собака опять нассала на площадке, и что отец впился в светлого взглядом, и что он плакал сегодня, и вот еле сдерживается, чтобы не заплакать опять.

— Здравствуйте… — сконфуженно произнес светлый, здороваясь с отцом.

Отец обжег Димана взглядом и молча ушел. Они стояли друг напротив друга, пока звук шагов отца нe исчез, и подъездная дверь не бухнула.

Диман молча кивнул головой, приглашая войти, и светлый тенью просочился в коридор. Диман еще раз осмотрел площадку и хлопнул дверью.

— Блядь! Да нахуй он включает это радио?!! — взорвался Диман, ринулся на кухню и принялся с яростью крутить колесико на белом ящичке радиоточки, висящей на стене.

А когда он вернулся, светлого уже не было. После яркой кухни глаза почти ничего не видели в темном коридоре, и он сощурился, и когда светлые пятна перестали прыгать в глазах, он увидел высокого худого парня, который закрыл лицо ладонями и уткнулся в угол. Диман молча подошел к нему и положил ладонь на тонкую спину. Она дрожала в беззвучном плаче. Он развернул светлого к себе и обнял, прижал.

— Мне не к кому… не к кому больше… — подвывал светлый у него на плече. — Не к кому пойти!

«А! Ну заебись, бля! То есть был бы кто получше у тебя, ты бы обо мне и не вспомнил!!!» — подумал Диман. Он не поддался этим мыслям и все тихо гладил светлого по спине, давая выплакаться.

— Я так не могу больше! Так больше не выдержу! Это ужас! Так нельзя с людьми, нельзя!

Ощущая ванильный запах его волос, Диман принялся приглаживать его волосы.

— Это же мучение! Это пытка!

Диман отстранил его от себя, осмотрел припухшее от слез лицо и спросил:

— Воды хочешь?

Светлый кивнул. Диман повел его за собой на кухню и усадил за стол.

— Спа-сиб-а… — всхлипывая, стуча зубами о трясущийся стакан, выдавил из себя светлый.

— Валерьянка где-то была, надо? — Диман полез в шкафчик.

Свелый помотал головой, отставил стакан, обнял голову и уперся локтями в стол. Он сидел так тихо, даже не всхлипывая, потом поднял голову и посмотрел на Димана.

— Ну чего ты смотришь, чего? — дрогнул светлый, и глаза его опять наполнились слезами. Диману стало жалко его, он встал, подошел и прижал его к себе. — Я не могу… не могу… — со слезами шептал светлый в его грудь. - Она уже совсем с ума сошла. У нее какое-то обострение. Временами все нормально, более-менее терпимо, но временами прямо какие-то приступы. Глаза дикие, стеклянные, забегает, с порога тут же начинает орать, кидаться! Все ей не так, все ей не эдак, то плохо, то плохо, все плохо! Ничем не угодишь! Кричит! А че кричать-то??? Стул не так стоит! Майка не там лежит! Тряпка не расправлена! Что ей до этой тряпки??? Далась ей эта тряпка! Звонит — «Помой полы»! Я все вымыл, она забегает, через всю комнату проходит в обуви, поворачивается, смотрит на свои же следы и орет, что плохо вымыл. Ну так же невозможно! К каждому слову, к каждому движению докапывается. Все чё-то требует! Постоянно все не так! Все! Все не так! Что бы я не сделал — все плохо! И вот так по мелочи, за то, за это, она меня просто изводит! Из-за всяких пустяков! Просто выносит мне мозг! Я уже не могу это терпеть! У меня уже внутри ничего не осталось! Я сам себя боюсь! Я понимаю, нужно жить отдельно… но денег нет. Ни работы, ни денег, ничего нет, Дим! Я уже хочу, я реально хочу просто в лес уйти, лечь в чаще и умереть! Вчера целый день думал в ванну залезть и вены порезать. Целый день! Но страшно! Жутко! Что делать?! — он задрал голову и поднял на Димана свои большие глаза. — Ну что ты молчишь?!! Я слабак? Да?!! Я урод? Ну скажи мне!

Диман молча убрал волосы с его лба. Смотрел неотрывно, внимательно… изучал. Потом встал, налил воды из кувшина, но она оказалась теплой, комнатной. Он полез в холодильник, достал несколько кубиков льда и бросил в воду. Стакан тут же запотел, лед сделал воду холодной и вкусной.

Светлый поднялся, развернулся к окну, достал пару салфеток из стакана на подоконнике. Напившись ледяной воды, Диман подошел, взял его за плечи и развернул к себе лицом. Светлый смотрел прямо в глаза, не таясь, не скрываясь. И глаза эти, голубые, покрасневшие, они сочились простым и невозможным, чудесным и непереносимым: «Да, я такой, вот такой, какой есть. Я не скрываюсь и не раскаиваюсь. Я пришел к тебе. Я тебе верю. Ты можешь делать со мной все, что хочешь. Я хочу, чтоб ты делал со мной все, что хочешь!»

Диман стал мять его плечи, положил ладони на грудь, обнял, прижал к себе, взял за задницу, стал вдыхать воздух у его шеи и около уха. Отстранился и посмотрел на него. Светлый стоял с закрытыми глазами, открыв рот, словно пытаясь что-то поймать. Диман взял его за уголки губ и растянул рот в улыбке. Кожа у него была белая, нежная, тонкая.

— Собирайся! — хриплым непослушным голосом сказал Диман.

Во дворе мальчишки катались на качелях. Какая-то незнакомая тетка сидела на корточках, курила и бросала голубям хлебные крошки. На клумбе посреди двора росли высокие золотые подсолнечники. Диман вспомнил, что по-английски они называются «Sunflowers» — и подумал, как чудесно подходит им это название. А может и не подходит… Просто настроение у него было хорошее. Высокие, стройные, белоснежные березы тянулись вверх. Небо было утреннее, сероватое, еще не проснувшееся, не успевшее наполниться яркой синевой.

Светлый шел за ним молча, покорно, ни о чем не спрашивал. Когда они подходили к остановке и увидели трамвай, то перешли на бег и еле успели. Ход трамвая был тугим, быстрым; тонированные чайно-дымчатые окна искажали дневной свет. Светлый все потирал руку, освободившуюся от гипса, а Диман глазел по сторонам. Прямо напротив них сидел подросток, которого Диман поначалу принял за девушку. У него была нежнейшая кожа, казавшаяся какой-то голубовато-сероватой, по-девчоночьи изогнутые брови, тонкий нос и большие печальные глаза. В том, как были подстрижены его густые темно-каштановые волосы, тоже было что-то девчоночье, и, наверное, поэтому Диман и принял его сначала за девчонку. В ногах пацана сидела собака; дурацкая беспородная псина, вывалившая язык от жары. Парень увидел взгляд Димана, смущенно улыбнулся, после чего смутился еще больше, встал, дернул за поводок собаку и ушел к дальним дверям. Они приехали довольно быстро и вышли на большой шумной остановке у метро. Перешли дорогу и пошли вдоль открытого рынка, который зажимал тротуар с двух сторон киосками. Здесь было пестрое множество всякой всячины, и светлый еле поспевал за Диманом. В глаза лезли галоши и вонючки от комаров, куски сала и каральки колбасы, сладости и саженцы, всякие тяпки и панамки, деревенское молоко и мед. Но Диман купил только пива, чипсов и зачем-то соленой сырной соломки, которую никогда не брал раньше. Пройдя суматоху рынка, они вышли на вокзал. Здание вокзала встретило их пустотой, мраморной прохладой и полумраком. Диман купил два билета, они вышли на улицу и сели на дальнюю лавку — подальше от людей.

Диман открыл пиво, и они успели сделать по глотку, но тут на соседнюю лавочку завалились трое детей, мальчик и девочка лет по пять и парень лет тринадцати. Парень взял пакет с лапшой быстрого приготовления, раскрошил ее и стал засыпать в рот.

— Когда я в школе учился, — начал Диман, светлый внимательно посмотрел на него, и Диман сбился, потерял мысль. — В школе… жрал всякую дрянь… да я и сейчас жру… всякое…

Светлый тепло улыбнулся. Какая-то женщина окликнула детей, замахала рукой, и они побежали к ней.

Было душно. Все небо заволокли тучи, и явно парило к дождю.

— Проблемы у тебя с матерью? — тихо спросил Диман, сочувственно глядя на светлого.

— Раньше она нормальная была, — вздохнул светлый. — Все хорошо было. Но потом, как она рассталась с Василием, вот тогда у нее и началось. Дикость какая-то. С ножом на меня несколько раз кидалась. Постоянно кричит, тихо, спокойно разговаривать вообще не умеет. Может смеяться и вдруг заплакать. Со здоровьем тоже всякая дрянь — то одно, то другое. Желудок, поджелудочная, межреберная невралгия.

— Бр-р-р…

— Даже и опухоль вроде появилась. Короче — ужас. Меня измучила всего. Когда я женюсь? Когда внуки будут?

Диман внимательно следил за движением его губ. Щеки светлого были словно мраморные.

— И когда?

— Да какой из меня жених! — усмехнулся светлый.

— Совсем девчонки не нравятся? — хмыкнул в бутылку Диман.

Светлый не ответил.

Подошла электричка. Народу собралось много, но она была длинная и все равно оказалась полупустой. Светлый сел к окну и все смотрел на смешанный лес, на березы и сосны, на поля, на деревни и бетонные электрические столбы.

— Первый раз еду в электричке! — улыбнулся он.

Вдруг народ повскакивал с мест и ринулся в конец вагона. Появились контролеры. Дождь так и не начался. Облака рассеялись, и засияло жаркое солнце.

Когда контролеры ушли, на станции в вагон залезла компания из трех подвыпивших парней, и они уселись напротив Димана.

— Наибала, сука, с шаурмой, овца! — орал один, небритый, в темных очках.

Диман спокойно потягивал пиво, а светлый сжался весь и посерел. Диман все смотрел то на него, то на компанию. Диману они тоже были неприятны, но вполне терпимы, и он просто сидел, не обращая на них внимания, и потягивал пиво.

— Во, смотри, братан! Видел тот видос, где черт один мерина лютого ебашит? — почти кричал один.

— Нет. А че за видос?

— Да там дебилоид один дубиной мерина разносит! Да вот… да подожди!!! Вот!

Светлый явно нервничал. Он ерзал на лавке, лоб его покрылся испариной, дыхание участилось. Нахмурившись, Диман внимательно наблюдал за ним, все пытаясь понять, что же такое с ним происходит.

Электричка не останавливаясь пролетела одну станцию. Две мордатые тетки, сидевшие за димановской спиной, пересказывали друг другу сериал.

— А вот это, видел, как на пляже пидора гасят?

— Нет! Залупи!

Светлый вскочил. Словно бы не понимая, что он творит, он кинулся к окну, потом сел, потом опять встал и пошел к тамбуру. Диман побежал за ним. В тамбуре гремел страшный грохот и свистел ветер. Зажав рот ладонью, светлый вжался в угол.

— Ты чё? — с бутылкой в руке Диман старался переорать грохот. Вагон покачивало. Светлый замотал головой, а потом обернулся, посмотрел на Димана, прошелся по тамбуру и сел на корточки в другом углу. Вышел какой-то парень в зеленой камуфляжной форме и как ни в чем не бывало закурил сигарету. Вонь дешевого табака резко шибанула по носу. — На пива! — Диман сунул ему под нос почти полную бутылку.

Светлый посмотрел на него растерянно, словно в отчаянии, принял бутылку и сделал героически большой глоток. С бутылкой пива в руках он поднялся и со страхом посмотрел в салон. Пьяная троица все так же сидела на своем месте: двое смотрели в телефон, а третий разлегся на лавке. Электричка качнулась и встала.

— Сойдем! Пожалуйста! — взмолился светлый.

Диман хотел отказаться, но почему-то поддался ему, и они соскочили на пустом перроне. Электричка как-то презрительно пшикнула, скрипнула и уехала. Прямо за ней, за железнодорожными путями, начиналась стена березового леса. Они обернулись, перед ними в поле раскинулась сонная деревня. Они не спеша пошли вдоль трассы.

Воздух здесь был чудесный, легкий, свежий и сладкий, и он поразительно отличался от городского — тяжелого, душного и загазованного.

— Чё с тобой случилось-то? — всматриваясь в него, спросил Диман.

Светлый поморщился:

— Я все расскажу… только потом… можно?

Диман пожал плечами.

Они прошли мимо большого отеля для дальнобойщиков, парковка которого была вся забита фурами. Тут же на обочине стояли дэпээсники и наугад тормозили проезжающие машины.

— А далеко идти? — виновато спросил светлый.

— Да километров пять, — не глядя на него, ответил Диман.

— Прости, что так получилось.

— Забей!

— Нет! Это я виноват!

Диман внимательно осмотрел его с ног до головы.

— Виноват! Напомни мне придумать тебе какое-нибудь наказание!

— Хорошо, — улыбнулся светлый.

Парящий в небе коршун рухнул на землю, схватил мышку и стал быстро подниматься в небо.

Домик оказался неправдоподобно крошечный, словно бы игрушечный. Желтый, с остроконечной крышей, всего в одну комнату. Уютная веранда вся заросла плющом. Давно не стриженная трава доходила до колена. Кусты малины тяготели от множества спелых ягод, но, словно бы не желая подпускать к себе людей, обросли высокой крапивой. Ванна у водосточной трубы была переполнена дождевой водой и зацвела непередаваемо изумрудной тиной.

— Это папа твой строил? — лавируя между крапивой, светлый потянулся за малиной.

— Папа??? Да он и будки собачьей  за всю жизнь не сколотил, папа!!! Это дядь Сережа строил, мамин брат. Он когда с севера вернулся, сразу машину купил и этот участок, и отстроился. Детей у него не было, и он на бабулю переписал, а бабуля уж на меня.

— А щас он где?

— Умер… от рака, — разглядывая треснувшее окно, проговорил Диман.

— И ты теперь тут хозяин? — светлый уже пару раз обжегся крапивой, но все равно не сдавался, уж больно хороша была малина.

— Хозяин… — вздохнул Диман и посмотрел на жутко покосившийся туалет. — Машину надо. На электричке сюда не наездишься. Была бы машина.

Он зашел в дом и еще раз осмотрел его. Обои были кремовые, выцветшие. Чугунная печка в левом углу дома покрылась паутиной. Пузатый холодильник в правом углу. На стене между печкой и холодильником висел плакат: девушка в спортивной одежде позировала на фоне кассетного магнитофона. Диман провел руками по кровати, снял одеяло и простынь с подушкой и вынес на солнце проветрить и просушить. Больше тут ничего и не было. Обсасывая малиновый сок с тонких белых пальцев, в дом зашел светлый. Диман внимательно посмотрел на него. Светлый спокойно и покорно ждал своей участи. Диман чувствовал — прикажи он опуститься светлому на колени, светлый бы опустился.

Светлый первый не выдержал и улыбнулся:

— Чего ты? — глаза его блестели.

— А ты чего?

— Ничего… так… — он улыбнулся во весь рот.

Тишина в домике была интимная, потаенная, жаркая.

— Пойдем купаться! — нашелся Диман.

— Пошли! — обрадовался светлый.

Они не спеша прошли до конца сонной улицы и спустились на берег. Воды в этом году было много, и широкий песчаный пляж на берегу весь скрылся к великому разочарованию детей. В низинах вода доходила до самой грунтовой дороги. Несколько тополей и берез росли прямо в воде. Дойдя до огромной лужи, светлый снял обувь и с опаской зашлепал по воде. Диман попер тараном, не снимая шлепок. После лужи дорога поднялась в горку и нырнула в лесок. Они вышли на поляну и спустились к небольшой заводи. Диман оглядел реку, потянулся, вздохнул, скинул шлепки, шорты, трусы, майку и голым зашел в воду.

— Ой! У тебя все плечи в веснушках! — улыбнулся светлый. — Прикольно!

Выдохнув, Диман ухнул в воду и поплыл. Из-за заводи около берега течения почти не было, но дальше оно уже вступало в полную силу и стремительно уносило прочь. Вернувшись до той глубины, где вода была ему по плечи, Диман замер. Светлый разделся до трусов и стал с опаской входить в воду.

— Холодная! — скуксился он, зайдя по колено.

— Кайф! — Диман нырнул и вынырнул. — Дай мыло, а?

Светлый вернулся на берег за мылом. Речная вода была жесткой, и мыло никак не хотело мылиться, но Диман не сдавался. Светлый зашел в воду до трусов, выгнулся и замер.

— Заходи! Теплая вода! — чувствуя, как мыло щиплет глаза, уверил Диман.

— Я поссал… — немного помолчав, признался светлый.

— Давай купаться!

— Холодно! — словно в мольбе, светлый капризно сложил руки на груди.

Диман нырнул, промыл голову, вынырнул и как подводная лодка поплыл к светлому.

— Дима, нет, ну не надо, Дима!!! — светлый догадался и выставил перед собой руки. — Дима, нет!!!

Но было уже поздно. Выскочив, Диман принялся обрызгивать его потоками воды, светлый закричал, выгнулся и рухнул в воду.

Плавая по-собачьи, он фыркал и отплевывался.

— А и вправду… теплая! А сначала холодной казалась!

Диман подплыл к берегу и лег на воде на спину.

— А рыбы тут много?

— Много… — проговорил Диман с закрытыми глазами.

— Что? Много? — светлый встал, высморкался и принялся трясти головой, чтобы из правого уха вышла вода. — Я бы хотел поймать хоть одну рыбку!

— Угу… — словно бы засыпая, не открывая глаз, проговорил Диман.

Он перевернулся на живот и, подплыв к самому берегу, болтался в воде, привстав на локтях. Светлый набарахтался и вплотную подплыл к нему. Все было легко и приятно. И белоснежные, воздушно-сливочные облака, и свежая, сочная зелень листвы… они всё знали про них, и всему радовались, и все нашептывали что-то умилительное и ласковое.

Светлый лег на спину и посмотрел вверх. В огромном голубом небе было только одно облачко, маленькое, как кусочек сахарной ваты. Светлый поднял руку, сжал кулак — и этим кулаком закрыл облачко. Потом начал разжимать его — и получалось, будто облако появляется из его кулака.

— Че делаешь? — спросил Диман.

— Облака! — не глядя на него, увлеченный процессом улыбнулся Светлый.

— Облака?

— Ну кто-то же должен делать облака!

Диман усмехнулся, навалился на него, и светлый с готовностью тут же повернул голову для поцелуев. Диман ощущал сразу целую радугу чувств: и вкус его губ, и сочный, неутомимый язык, и слюну, и жесткую речную воду. Бесшумно на берег вышла обнаженная девочка, босая и в одной панамке. Не обращая на них никакого внимания, она прошла сразу к воде. Светлый дрогнул, и все закончилось. Тут же появились еще две девочки-школьницы в купальниках, и мама — высокая крупная блондинка в очках.

Омытая свежей речной водой, кожа ожила и задышала. Очистившись от городской суеты и автомобильной гари, кожа стала нежной и бархатной. Секса хотелось безумно, до одури. Диман плыл от желания прикосновений, ласк, нежности. Чувствуя горячую, напитавшуюся солнцем постель, он постанывал от одного ожидания, нетерпения, от того, что не мог сдерживать все эти чувства в себе, и они сами вырывались наружу. Без рук, одним ртом светлый поймал его член и весь принял его в рот. Диман умоляюще застонал и все хотел проверить, закрыта ли дверь, но на это не было уже ни сил, ни желания. Светлый сосал самозабвенно, с удовольствием, всего себя отдавая в этот процесс, но когда член встал, Диман отстранил его от себя.

— Хочу тебя, хочу, повернись! — каким-то чужим голосом прохрипел он.

Светлый молча развернулся к нему спиной, выгнулся и уткнул лицо в одеяло. Он молчал и не двигался, и Диман понял, что он не испытывает ни боли, ни удовольствия, а просто ждет, когда все закончится. Ждет молча, опустив голову, тихо и безропотно.

— На спину ложись! — Диман все никак не мог совладать со своим голосом.

Светлый спокойно лег на спину и заранее уже взял свои ноги, и прижал колени у груди. Ноги у него были длинные и белые, и пальцы длинные и белые, тонкие, а костяшки розовые.

— Нет! Не надо!

Диман оттолкнул его ноги, и, усевшись на грудь, принялся дрочить себе. Движения у него были быстрые, жадные, член красный и горячий. Левую ладонь он положил светлому на грудь для опоры. Белая, городская, совсем незагорелая кожа светлого в первый миг была прохладной, но от его прикосновения тут же стала теплой, даже горячей. Убрав руку с его груди, Диман схватил его за затылок и подтянул голову как можно ближе к себе, чтоб головка почти касалась губ светлого. С закрытыми глазами светлый все открывал рот, высовывал язык и с придыханием ждал Димана. Диман сжимал его волосы, потом застонал, светлый подался вперед до упора, и тут же несколько мутных сгустков попали ему на лицо. Светлый взял Димана за задницу, подтянул к себе поближе, дотянулся до головки и принялся сосать ее. Ноги Димана задрожали. Запыхавшийся, обессиленный, он навис над светлым, хватая ртом воздух и уперевшись руками в постель. Лоб у светлого был бледный, а нос, переносица и щеки — красные, а губы розовые и влажные, а подбородок весь в липких сгустках. Диман лег рядом и жадно впился в его губы, все прислушиваясь к вкусу его слюны и своей спермы. Потом отстранился и посмотрел на него. Глаза светлого были голубые, чистые и непередаваемо невинные. Диман довольно грубо убрал волосы с его лба, все наблюдая, как он слизывает с губ остатки, и выдохнул:

— Красивый!

Светлый закрыл глаза, кадык его дернулся. Диман лег рядом и затих.

Какое-то время светлый лежал тихо и неподвижно, но потом заворочался и встал. Лежа с закрытыми глазами, Диман слышал, как он загремел ведром, потом заплескалась вода в бочке, дверь скрипнула, и светлый вернулся.

— Дима, ты спишь? — тихо спросил он. — Дима, нам нужно расстаться, — не дожидаясь ответа, проговорил он.

— Хм… — выдал Диман.

— Ты слышишь? Я ухожу!

— Что? — Диман раскрыл глаза и проморгался. — Как это, блядь, вообще понимать?

— Прости меня, но это я виноват. Я! С этими стихами своими погаными! Я никогда больше не буду писать стихов! Никогда!

Диман нахмурился, приподнялся и сел на кровати.

— Все это не нужно было начинать. Ты же и не думал об этом, ты воспринимал меня как друга, а я, идиот, полез к тебе с этими поцелуями и все испортил! Нам нужно было просто дружить, просто, без этого всего!

— Думаешь? — тихо спросил Диман.

— Знаю! Уверен! Ты прости меня! Но нам и вправду лучше расстаться!

Диман спустил ноги с кровати, глазами нашел сигареты, закурил.

— Пиздишь ты все, — прошептал Диман. — И поцелуи твои, и стихи твои здесь ни при чем. Раз мы уж встретились, раз у нас у обоих были такие мысли, значит просто дружить мы уже не могли! Значит, рано или поздно, но это должно было случиться!

— Прости меня! Прости и пойми — нам нужно расстаться, это будет лучше всего!

— С какой, нахуй, стати? — Диман пальцами раздавил уголёк сигареты и бросил бычок в банку.

— Пока это только начало, пока еще не слишком больно! Но надо! Ведь дальше будет только хуже!

— Почему? — Диман обнял его, прижал к себе.

— Будет! Я знаю! Обязательно случится плохое! Ты меня бросишь, или мы с тобой расстанемся, и я этого не переживу. Сейчас еще… сейчас еще да, пока я не слишком увяз в этом, но потом я уже не смогу! Сейчас — пока все хорошо! А потом все будет плохо! Плохо! Поверь мне!

Диман долго молчал, вздохнул и с улыбкой посмотрел на светлого.

— Когда я в школе учился, я был такой же дурак, как и ты сейчас! — начал Диман. — Самый мой любимый день недели была пятница, потому что от пятницы до понедельника было больше всего свободного времени, а понедельник я ненавидел потому, что в понедельник нужно было идти в школу! И вот вместо того, чтобы радоваться пятнице, я все смотрел на календарь — сколько же мне времени осталось до понедельника? В субботу, в самый разгар выходных, я все думал о воскресенье, а воскресенье я тоже не любил потому, что оно вплотную стояло к ненавистному понедельнику. Да что там выходные! У меня так пропадали целые летние каникулы! В августе я каждый день пересчитывал дни до первого сентября и все вздыхал, и все страдал, и все корежился внутренне, ожидая сентября. И вместо того, чтобы отдыхать, чтобы наслаждаться, я мучил себя, мучил сам себя! — Диман повалил его на кровать и навис сверху. — Сам отравлял себе жизнь! Понимаешь???

Светлый молчал.

— Но ведь будет же плохо! Будет же! — не унимался светлый.

— Будет…

— Будет!

— Конечно будет!

— Ты будешь страдать, и я буду страдать!

— Да, будем. Будем страдать, жизнь меняется, и всякая фигня случается! И мы будем страдать, но мы будем вместе! Ты и я! Вместе! А если мы будем вместе, то и страдания уже не так будут действовать на нас! Мы будем поддерживать друг друга, и нам будет не так уж и страшно! — Диман стал целовать его покрасневшие щеки и бледный, не загоревший от густой челки лоб. — Будущее — оно только в твоей голове! Не мучай себя страхом! Не терзай сам себя заранее! Ты мне веришь?

Веки светлого дрогнули, и слеза скатилась по виску.

— Веришь мне? Поверь, пожалуйста!

— Верю… — голосом, сдавленным слезами, проговорил светлый. — Я умру из-за тебя! Я тебя ненавижу! Что ты делаешь со мной???

— Ничего. Мы просто вместе.

— Дима, мне страшно!

Диман потерся лицом о его лицо:

— Что ты сейчас чувствуешь?

Светлый долго молчал и наконец ответил:

— Тебя.

— А еще?

— Жар твоего тела, твое сердцебиение, как легкие дышат, твое дыхание…

— Тебе это нравится? Как ты себя чувствуешь?

Светлый кивнул:

— Нравится… — он сглотнул слезы.

— Нравится. Наслаждайся! И забудь обо всем! Прошлое и будущее — они только в твоей голове! А сейчас у тебя нет ничего, кроме удовольствия!

Диман лежал, обняв его, и уже засыпал, как сердце его шевельнулось, и он открыл глаза. Светлый спал, это было ясно по его тихому дыханию. Диман аккуратно встал и вышел на веранду.

Ветерок утих, и дышать стало совсем нечем. Томный, горячий, абсолютно неподвижный вечер обнял мир, и время остановилось. Облака затянули все небо и спрятали солнце. Но солнце не сдавалось, и закат осветил облака, и небо стало золотым, и воздух стал золотым, и душа замерла. Все мироздание утопало в этом мягком, густом, невесомом золотом свете: и дома, и изумрудное буйство леса, и тайга на том берегу, укрытая легкой дымкой. Все вокруг переполнилось этим золотым свечением, и он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не спугнуть это чудо, чтобы оно не ушло и не оставило его.

Вышел светлый и молча встал рядом. Диман посмотрел на него, на его профиль, четко очерченный нос и губы, и сказал:

— Я тебя люблю.

Минутой раньше он бы не сказал этого — и минутой позже тоже бы не сказал, но сейчас сияющий закат так обуял его душу, что он не выдержал и сдался.

— Это тебе так просто кажется… — улыбнулся светлый.

Стали капать огромные редкие капли дождя. Облака погасли. Золото заката потухло, и они стали серо-синими, прохладными, дождливыми. Сумерки стали сгущаться на земле. Посвежело.

— Да и пошел ты!

Диман пихнул его плечом и зашел в дом. Лег на кровать и стал смотреть в окно. Когда зашел светлый, он отвернулся на бок, к стене. Светлый лег и обнял его.

— Не лапай меня. Я тебе не баба, педик поганый! — буркнул Диман.

Светлый вздохнул и перевернулся на другой бок к Диману спиной.

Димана тормошили долго, пока сон не оставил его.

— Да задрал меня будить! — в ночи пробурчал Диман, вспомнив, что его будят уже не в первый раз.

— А ты задрал храпеть! — громким шепотом отвечал светлый.

— А я и не храплю!

— Как же не храпишь??? Стены дрожат!

Диман повернулся на другой бок и перед тем, как уснуть, услышал, как дождь барабанит по крыше.

Утром Диман долго валялся в постели. Все никак не мог проснуться. Нащупал телефон, чтобы посмотреть время и новости, но телефон давно погас, а зарядку он, конечно же, забыл. Он вздохнул, потянулся и осмотрелся. Светлого не было. Обувшись, Диман вышел на улицу.

За ночь ощутимо похолодало, все небо обложило. Дождя не было, но весь мир казался сырым и холодным.

Светлый все лазил возле кустов с малиной. Увидев Димана, он улыбнулся и подошел.

— Хочешь малинки? — усаживаясь рядом с ним на ступеньки крыльца, спросил он.

Диман молча посмотрел на его горсть, полную темных, спелых, сочащихся соком ягод. Наклонил голову и ртом взял несколько штук. Светлый улыбнулся, засыпал остатки себе в рот и стал обсасывать красные от ягод пальцы.

— Пойдем на речку? — спросил светлый.

— Пофиг, пошли.

Сегодня река казалась совсем неприветливой. Ветер поднимал на волнах барашки, небо хмурилось. Деревья — тополя и ивы — шумели тревожно. Они шли по дороге, словно по берегу, слушая, как волны плещутся, и смотря на речных чаек. Они дошли до большой лужи, постояли и молча повернули назад. Сели на огромный пень, который за ночь прибило течением. Он был голый, совсем без коры, и весь во влажном песку. Диман закурил, смотря, как волны облизывают его подошвы. Он все посматривал на светлого и все раздумывал — с чего лучше начать этот день, чего бы попробовать этакого? Тут с деревни к берегу спустился дед, неся в руках щенка, небольшого, светлого, со стоячими ушками, милого и абсолютно беспородного. Это сразу насторожило Димана: деревенские не утруждали себя таскать домашних животных на руках, им была несвойственна такая любезность. Дед подошел к огромному пню, молча размахнулся и зашвырнул собачонку в реку.

— Что же вы делаете??? — истошно вскрикнул светлый.

Щенок был совсем мал, плюхнувшись в воду, он стал загребать к берегу, но течение было сильным, и его стало относить на глубину. Светлый скинул с себя кроссовки и бросился в воду.

— Че за дела, дядь Вась? — Диман спокойно подошел к деду.

Он был невысокий, лысый, с красным лицом, прорезанным глубокими морщинами, в телогрейке, спортивных штанах, шерстяных носках и галошах.

— Куда? — грубым, скрипучим голосом рыкнул дядя Вася.

— Топишь собачку?

— Хули, ёбти! Ага, привет, Диман! Да я ей… хули… эта-то… ебти… она-то, блядь… ну кого ты нахуй знаешь! Когда мне… сколько раз уже говорить ей?!!

Щенок уже почти полностью ушел под воду, когда светлый схватил его, прижал к себе и одной рукой стал загребать к берегу. Он был в воде совсем немного, но сильное течение уже отнесло его почти к затону, где они вчера купались. Светлый достал ногами до дна, вышел из воды и медленно побрел через весь берег назад к Диману.

— Да то нахуй того… Я в Германии еще служил. Маршал Малиновский… Я говорю все про дверь-то! Дверь-то надо вставлять!

— Малиновскому?

— Нет! Куда нахуй! Дядьке твому! Дверь! Мы тогда еще в подвал за водкой спустились! Нужна дверь! Кого туда нахуй эта курва… я ей… совсем ебать!

— Совсем уже запились! Он бы утонул! На вас в суд подать надо за такое!

Диман никогда не видел светлого таким злым и возмущенным.

— Не-е-е! Кидай яво! Нормально! Это… хуй с ним! — дядь Вася взял щенка за лапу и попытался вытащить его из объятий светлого, чтобы опять зашвырнуть его в воду. Щенок залился жалобным визгом.

— Ему же больно!!! — вскрикнул светлый и оттолкнул деда.

— Дядь Вась, дядь Вася… — Диман взял деда за плечи и отвел его в сторону. — Ты оставь… оставь это… ты так-то куда шел?

— Диман, ты меня похмелишь? — дядь Вася попытался заглянуть Диману в глаза.

— Нету, совсем нету.

— Ну сигарету дашь?

— Во! — Диман протянул пачку.

— Эт хуйня! — дядя Вася достал одну, отломил фильтр и получившуюся папиросу сунул в рот. — Ты это… все нормально?

— Все нормально, дядь Вась! — уверил Диман.

— Точно? — дед попытался сфокусировать на нем взгляд.

— Точно!

— Да я пойду, а то она… хули…

— Давай!

И дядь Вася стал медленно подниматься в горку, изредка произнося какие-то слова.

Диман подошел к светлому. Он все не мог напялить на мокрые ноги кроссовки. Руки его дрожали, губы посинели, он шмыгал носом и все вытирал слезы.

— Как вообще так можно??? — трясся он от холода и возмущения. — Ну еще понимаю новорожденных, слепых в ведре топят, но ему же уже пару месяцев! И в реке! Тут же купаются!

Диман посмотрел на щенка, мокрый и напуганный, он все таращил свои темные глазенки — словно бы не понимал, что такого он мог натворить за свою короткую жизнь, что его хотели погубить таким образом! Светлый чихнул, а потом еще два раза подряд. Синие губы его дрожали. Диман тоже невольно поежился, ветер был весьма свежий.

— Пойдем-ка домой, а? — спросил Диман.

Дома светлый попросил включить чайник, но в доме не было электричества. Несколько лет назад загорелась проводка, и как отрубили топором провода, так дом и стоял обесточенный. Печку топить Диман тоже боялся. Щенок все вырывался из рук светлого, скулил и трясся.

— Он кушать хочет! — жалобно сказал светлый. — Есть у тебя что-нибудь?

Диман задумался. Кроме чипсов и вяленой рыбы ничего не было.

— Может, сходить в магазин и купить корму? У меня есть немного денег!

— Не думаю, что селяне знают о существовании корма для собак! — усмехнулся Диман.

Но селяне знали. В магазинчике был и кошачий корм, и собачий, и сухой, и консервированный. Диман долго думал, но почему-то ничего из предложенного брать не стал. Он купил козьего молока в пластиковой бутылке, с хозяйства одного фермера, которое стояло наравне с тетрапаками городского молока, докторской колбасы и разливного пива.

Дома он накрошил колбасы в молоко и дал щенку. Щенок чавкал и повизгивал от восторга и голода. Светлый же вообще сдулся. Он лежал на кровати — уставший, больной, со слабостью и раскалывающейся головой. Диману было немного стыдно за то, что его тело полно здоровья и веселого хмеля. Он вышел на улицу и нашел в кустах старый таз. В сарае он отыскал ржавый топор и охапку дров. Кое-как порубил их, достал пакет с газетами и спички. Выпил пива, отдышался и сложил щепки с бумагой в таз. Тут он услышал, как щенок шкребется в дверь, приоткрыл ее и выпустил собачку. Щенок подбежал к березе, присел, помочился и кое-как забросал место преступления землей. Диман разжег костер и долго сидел в тишине под старой березой, попивая пиво и смотря на огонь. Потом сходил в дом за стальной кружкой, промыл ее, налил молока и поставил на угли. Когда молоко начало пениться, он перелил его в стакан и отнес светлому. Светлый все так же лежал на диване, охотно принял молоко и начал цедить его маленькими глотками.

— Больше ничего нет, — вздохнул Диман. — Давай пей, да поехали в город. Электричка через полчаса. Это последняя сегодня. Пива больше нет, и я не хочу куковать здесь еще одну ночь! Да и ты простывший!

— Хорошо! — вздохнул светлый. — А где собачка?

— Да тут где-то был.

Светлый свесился с кровати и засвистел. Диман вышел на улицу, но двор был пуст.

— Да только что тут был!

— Ну где же? Как же? — заныл светлый, встал и начал собираться. — А вдруг опять его дед этот полоумный схватит?

— Да второй раз он не дастся! — усмехнулся Диман.

— Ну почему он убежал? — ныл светлый, глядя на вылизанное блюдечко на полу.

— Домой побежал! К маме!

— А вдруг этот опять его поймает? В мешок сунет и утопит.

— Да не! Второй раз он ему уже не дастся! Да он в запое, сейчас дрыхнуть будет целую неделю! Собирайся! Поехали!

К вечеру погода совсем испортилась. Они стояли около фруктового киоска, в тени тополя, и все никак не могли проститься.

— Ладно, — шмыгнул сопливым носом светлый. — Пойду домой пиздюлей получать!

— Иди… — тихо улыбнулся Диман.

И светлый ушел. Диман поежился и пошел к дому.

В темноте подъезда он долго искал ключи. Открывая дверь, он испытывал странное чувство, всем нутром своим он был на даче, и весь этот городской бетонный пейзаж был странен для него. Пока он возился с замком, открылась соседняя дверь и показалась голова соседки тёти Любы.

— Ты где был-то, Дима? — испуганно спросила она.

— Да так… я… — он не мог решить — врать ей или нет, и если врать, то что именно.

— Я тебе звонила-звонила, у тебя где телефон? — темнота подъезда делала ее лицо особенно трагическим.

— Батарейка села… сломался…

— А у нас-то горе! Горе такое! Отец-то при смерти!

— У… — кивнул Диман и зашел в квартиру.

— Ты забери, слушай, забери мешок-то! — она потянула его за собой. — Приходил родственник твой, все в дверь долбился, а я сказала — нету тебя! Никого нету! Он так ругался! Он же вам картошку принес! Ну я сказала, чтоб он у меня мешок оставил.

— Блядь! — еле слышно выругался Диман. Он и забыл про это поручение отца.

Когда он перетащил мешок в свою квартиру, за ним следом зашла и тетя Люба.

— Отца-то увезли!

— Куда? — опешил Диман, только сейчас понимая, что квартира неприятно пуста.

— На скорой! Что ты! Он приходит вчера, и ему уже плохо было. До дома не мог дойти три подъезда, упал, какой-то мужик его подобрал — мимо проходил, и завел в квартиру. Вызвали скорую, да полчаса скорая ехала! А как приехали — сердце ему проверили, да тут же и увезли в больницу! Очень им сердце его не понравилось! Ужас!

Слова соседки были наполнены ледяным, беспощадным смыслом и все рушились в его пустую душу. Диман сел и только сейчас увидел около дивана табуретку, на которой лежали использованные шприцы и ампулы.

— Езжай к нему! Прямо сейчас! — охала соседка.

— Да… я… да. Надо. Я сейчас в душ схожу… — совсем потерялся Диман.

— Какой душ?!! Что ты? Езжай к нему! Ты где пропадал-то? Может, ему что надо? Может, он уже… — она всплакнула.

— Да… я сейчас… — пустыми глазами Диман оглядел комнату. — Да. Я сейчас… — повторил он.

Балконная дверь была приоткрыта, и с улицы доносился мерный стук дождя по козырьку подъезда.

Бахилы с кроссовок все никак не слазили. Пальцы были как неродные, руки слушались плохо, и Диман все никак не мог зацепить краешек синего пластика, снять его и швырнуть в мусорку.

Холл больницы был пустым, гулким и темным. Старое, но отремонтированное здание выглядело внушительно. Широченная лестница, панорамное окно в несколько этажей, за которым стояли притихшие тополя и хмурые облака. Кафель и фикусы в деревянных кадках. Диман не знал, как выглядят фикусы, но почему-то он был уверен, что это именно они. Фикусы в кадках.

Вчера он в больницу так и не попал. Пошел, сделал так, как и требовала соседка, но дойдя до здания больницы, он встал как вкопанный. Уже стемнело, и вдобавок ко всему пошел колючий, холодный дождь. Он вышел с остановки и замер в больничных воротах. Недовольно бибикнув на него, проехала скорая. Рядом с остановкой была пекарня. Ярко освещенная, она дарила теплый аромат вкусной сдобы, нежной, белой, сладкой. В пекарню стояла очередь.

Диман сел на троллейбус и поехал домой. Ему захотелось позвонить светлому, услышать его голос, просто слушать его голос — и чтоб слезы капали. Дурацкие, уставшие слезы.

Но светлый трубку так и не взял.

И вот на утро он сделал вторую попытку. Отец лежал в реанимации, весь в проводах и трубках. И… Нет. К отцу его не пустили. К нему вышел доктор. Здоровенный кавказец, больше похожий на борца или мясника. Чистым, совсем без акцента, каким-то даже слабоватым, скучающим голосом, не очень подходящим для такой массивной фигуры, доктор выдавал потоком информацию об отце. 

Сильное отравление. Пошло осложнение на печень… и что-то почки… и что-то еще… селезенка удалена уже давно… опухоль 

— Он в сознании? — услышал Диман свой голос.

Доктор кивнул, мол в сознании, да что толку?

И вот он уже несколько минут сидел в холле под «навернофикусом» и не мог снять эти проклятые бахилы. В конце концов он разорвал их и вырвался прочь сквозь тяжеленные двери. Прошел вперед и сел на лавочке, на просторном пятаке перед входом в больницу.

— Мне нужно готовиться к жизни в одиночку… — прошептал он, закуривая сигарету. — Где квитанции в жэу и показания счетчиков… и… Блядь! — основанием ладони он надавил на лоб, почесал его и сморщился. — Саша! Ну где ты??? Пожалуйста!

Почему-то казалось, что когда светлый придет, то все сразу станет хорошо.

И светлый появился. Быстрым шагом он шел прямо к нему и уселся рядом на лавку.

— Дим, ну как там?

Диман молчал.

— Дим, ну мне жутко, ну скажи? Что с ним случилось-то? Где он сейчас?

— В реанимации… — тихо проговорил Диман и закурил опять.

— Какой ужас! Это тебе сейчас сказали? И что с ним? Он же поправится?

И Диман вдруг сказал.

— Я не знаю. Саш… я хочу, чтобы он умер.

Светлый опешил, приоткрыв рот, и Диман увидел, что губы его стали бесцветны.

— Дима! Что ты! Но так же нельзя!

— А зачем ему жить? — Диман глядел прямо перед собой. — Для чего? Даже если он и придет в себя, он все равно будет больной. Он все равно умирает. Он гниет, и ему уже ничем не поможешь! Ну оттянешь ты его смерть на месяц, ну а толку-то? Я хочу, чтобы он умер. Чтобы все это закончилось. Чтобы он не мучил ни себя, ни меня.

— Дима! Ты замолчи! Слышишь?!! Замолчи! Это страшные слова, я не хочу их слышать.

— Я знаю, что это все жесть. Знаю, что он мой отец, но я… я заглядываю в свою душу и вижу там только это… только эта мысль, только это желание! — Диман пристально посмотрел на него. На его челку, нос, губы, шею. — Ты меня ненавидишь, считаешь уродом? Психом больным?

— Нет! — словно бы испугавшись, вздрогнул светлый, смотря себе под ноги. — Ты устал и запутался. Ты в шоке… Но я буду с тобой. Помогу, чем смогу.

— Спасибо, — грустно улыбнулся Диман.

Они сидели в прохладной тишине наступающей осени. Тучи были низкие, синие, совсем осенние или даже зимние, от одного взгляда на них веело холодом по спине.

Светлый сидел молча, словно бы пришибленный, потерявшийся. У своих ног он увидел пчелу. Из-за холода пчела была сонной, словно бы пьяной. Кое-как переставляя свои лапки, она барахталась по розовой тротуарной плитке. Светлый протянул палец, подсадил ее на ладонь и подбросил. Но пчела не полетела и просто упала на землю.

— Один раз, это была весна. Да, весна, а холод такой собачий, как осенью. И я увидел в цветке календулы, они такие… такие оранжевые… и прямо в этом цветке, прямо в нем, как в колыбельке, лежала мертвая пчела. Мертвая пчела в цветке… — задумчиво проговорил он. — Это так… так необычно, — он посмотрел на Димана. — Да?

Диман молчал. Он все смотрел на него, смотрел — и не мог отвести взгляд. Он был весь такой мягкий и светлый, и золотистые волосы светились теплом, и этот его голос, который был знаком ему уже тысячу лет. Диман взял его за руку, просунул свои пальцы сквозь его и прижал его ладонь к своей.

— Я хочу, — начал Диман и как-то болезненно сглотнул, кажется, у него начинало болеть горло, — чтобы мы жили вместе. Вместе. Ты и я. У меня на квартире. Чтобы с этого самого момента мы бы не расставались, и ты бы не уходил.

Какая-то мысль шепнула ему, что лучше разомкнуть руки, и хоть народу никого не было сейчас на пятачке, но все же. Но Диман не мог отпустить его. Не мог перестать чувствовать эту руку, полную тепла и жизни. И если бы сейчас подошла к нему толпа и сказала: «Отпусти руку — или мы тебе разобьем голову битой», то Диман со спокойной душой ответил бы: «Разбивайте, но я его не отпущу!»

— А что мы маме скажем? — тихо спросил светлый и в задумчивости поджал губы.

— Я не знаю. Придумай что-нибудь.

— Я думаю, и ничего не придумывается.

Из больничных дверей вышел мужик с ногой в гипсе и закурил сигарету.

— Пойдем! — усмехнулся светлый. — Она все равно только вечером придет, до вечера что-нибудь придумаем!

Вышагивая вслед за светлым, Диман поймал себя на мысли, что его всего захватили какие-то странные чувства. Ему поначалу казалось, что это просто погода изменилась, но потом он понял, что это все внутри него. Это было так странно. Все изменилось так быстро. Тяжелая больничная мысль об отце отошла куда-то в сторону. Она была как туча на горизонте, темная и немая, большая, но безобидная. Она просто тяжелела на краю вселенной, и если не смотреть на нее, то она тут же и забывалась.

И сейчас в нем был только покой. Во всем теле плыл по венам теплый светлый покой. А больше ему ничего не было нужно.

По дороге домой они зашли в магазин. Диман тут же вытащил большую заиндевевшую цветастую коробку с пиццей.

— Зачем? — изумился светлый и вырвал коробку.

— Я жрать хочу!

— Но не это же! Такую пиццу только дураки едят! Нормальные люди сами себе готовят!

— И ты приготовишь? — прищурился на него Диман.

— Конечно! Чего тут такого?!!

И светлый принялся набирать в корзину продукты.

Когда они вышли на улицу, погода уже изменилась. Солнце разогнало все тучи. Стало жарко. В до слез сияющей небесной синеве висел белый глаз почти полной луны. Половина прохожих была в куртках, а вторая половина — в майках и шортах. И пока они дошли до диманова дома, то оба вспотели.

На кухне светлый принялся хозяйничать. Он раскатал тесто, купленное в пекарне, заставил Димана вымыть противень, вскрыл банку с ананасами, порезал колбасу, начал взбивать соус. Диман смотрел на него неотрывно. Движения светлого были легкие, плавные, ничего лишнего. Нежные для мужчины, но и не женственные. Какие-то особенные. Наверное, только он один и был способен на такое.

— Ну вот! — довольный собой, светлый отправил пиццу в пышущую жаром печь. — Скоро будет готово!

Диман молча внимательно изучал его лицо, теплое и светлое, было видно, что он любит готовить.

— Долго еще? — Диман сглотнул голодную слюну.

— Будем смотреть по готовности. А пока… — светлый взял его за руку. — Пойдем, я тебе кое-че покажу.

Солнце уж припекало вовсю, и в квартире стало жарко. Диман открыл дверь на лоджию, и тут же к нему подошел светлый с картами. Стола не было, и они сели прямо на пол.

— Я не умею играть в карты! — сразу признался Диман.

— Да ладно тебе! В дурачка! — светлый неумело тасовал колоду.

— Я вообще ни во что не умею!

— Просто карты! В дурака! В дурака все умеют! — и светлый стал метать карты.

Пол был деревянный. Старые доски с облупившейся коричневой краской. Недавно вымытые, теплые и сухие. Светлый сидел, сложив ноги по-турецки, в одних коротких белых шортах, спиной к балкону. И Диман все смотрел на его сочный бронзовый загар, на плечи, на густые волосы, которые выгорели на солнце и были похожи больше на сухую солому, на яркие голубые глаза. Чистые и прозрачные, веселящиеся детским счастьем.

— Играем на желание! — объявил светлый, когда они взяли карты в руки.

— Ага! Щас!

Диман хотел положить карты на пол, но светлый схватил его руку.

— Нет! Стой! Ты слушай! Если ты выиграешь — я сделаю тебе минет.

«А если я проиграю — то я тебе?» — торкнулась мысль в сердце, но Диман так и не успел отреагировать, как светлый продолжал:

— А если я выиграю — ты меня в рот трахнешь.

— Я сдаюсь! — Диман бросил карты на залитые солнечным светом доски.

— Нет! Так нечестно! — светлый схватил карты и, стараясь не смотреть на них, стал всовывать ему обратно в руки. — Давай! Все! Играем! Иначе — никакой пиццы!

— Зараза! — Диман стал раскладывать карты в руках.

— Так! Козырь — буби. У тебя че?

— У меня нету.

— Нет! Честно! Че у тебя из бубей?

— У меня ваще красных нет! — и Диман показал ему одни трефы и пики.

— Блин! А у меня десятка бубей. Значит — хожу я! — он в возбуждении облизал губы, и Диман все смотрел, как его глаза бегают по картам, а потом перед ним легли два валета.

— Беру! — вздохнул Диман.

— Бейся!

— Да нету!

Светлый отогнул рукой его карты, заглянул в них и начал грызть ноготь мизинца:

— Хм… и вправду нету. Ладно! Я беру из колоды, а ты забирай.

Следующие две карты Диман тоже забрал.

— Ты совсем не играешь! — захныкал светлый.

— Но мне нечем бить! Как ты тасовал-то так???

— Нормально… вроде…

— Угу! «Вроде»!

На этот раз Диман уверенно отбил три семерки, и все бы было хорошо, но светлый подкинул четвертую козырную, и Диман опять все сгреб.

— Совсем у тебя козырей нету? — сочувственно спросил светлый.

Диман молча помотал головой.

Еще через пару атак у Димана собралась такая кипа карт, что ее невозможно было разложить в руках. Один раз ему все же удалось отбиться, и он сам пошел в атаку, но к тому времени колода уже растаяла, и на руках у светлого остались только козыри.

— Вот так тебе! И вот так! И вот так! — от возбуждения светлый даже привстал, швыряя карты об пол. — А вот это тебе на один погон! — он шлепнул бубнового короля ему на левое плечо. — А вот это тебе на второй! — добавил пикового короля на левое. — А это — вот! — он послюнявил рубашку бубнового туза и прилепил карту ему на лоб.

Диман молчал. Светлый кинулся на него, прижался своим горячим, почти голым телом, жадно, слюняво впился в губы и завалил на спину. — Я победил! Победил! Тебя! Я! — бесстыже шептал он. — Я победил… и я хочу… — светлый отстранился от него и сказал, — вставай, одевай джинсы.

— Может наоборот — снять? — не понял Диман.

— Одевай!

Диман снял трусы и надел джинсы.

— Теперь садись в кресло!

Диман повиновался. Возбуждение словно шампанское искрилось в его венах.

— Да! Да, да! Вот так! Вот именно так! — светлый на корточках подполз к нему и погладил бедра.

— Че — так? — не понял Диман, дыхание у него подрагивало.

— Ты сел! Именно так! Широко раздвинув ноги. Властно, по-мужски!

— Я не знаю, я не обратил внимания! — пожал плечами Диман и стал расстегивать ширинку.

— Стоп! Не лезь! — светлый шлепнул его по рукам. — Я сам!

Тонкими подвижными пальцами (почему-то в тот момент они показались Диману сделанными из пластилина), он раскрыл ширинку и стал извлекать член.

— Может, я сниму штаны?

— Нет! Я так хочу! Через ширинку!

Диман не нашелся что ответить.

Светлый явно наслаждался членом, и Диман никак не мог насмотреться на такое зрелище. Он ласкал его и целовал. Вылизывал снизу доверху. Терся об него лицом. Принимал полностью, до конца, держал покуда хватало дыхания, выпускал вместе с тягучей слюной и ахом наслаждения и проглатывал опять.

— Блядь, Саш, это просто… блядь… это просто! Ох! — тяжело дыша, постанывал Диман, с силой сжимая его волосы. — И волосы… твои волосы! Я все смотрю на них! Они офигенны! Офигенно прикольные! — он все зарывал свою пятерню в его шевелюре и все притягивал его голову поближе. — И я все смотрю на них… и не могу, не могу. Не могу! Я не могу же!

— Нравится? — сглотнув слюну, улыбнулся светлый.

— Не отвлекайся! — выдохнул Диман, притягивая его к себе.

Последнее, на что упал его взгляд перед тем, как рухнул мир — была люстра. И эта же люстра была первым предметом во вселенной, центром Большого Взрыва, от которого вселенная и произошла, возникнув сразу же после уничтожения.

Запахло чем-то горелым.

— Горит… — Диман повел носом. — Пицца!!!

Они бросились на кухню, полезли в духовку. Но пицца оказалась жива, они успели почти вовремя.

— Вот. А теперь она должна полежать, отдохнуть… — светлый накрыл пиццу полотенцем.

— Какой отдохнуть??? — взорвался Диман, проглотив голодную слюну. — Я жрать хочу! Давай режь!

Пицца оказалась на удивление вкусной. И само тесто, и начинка, все было сочное и ароматное.

— Ну как? — спросил светлый, подняв голову и погружая в рот кусок пиццы — словно шпагоглотатель, засовывавший в рот саблю.

— Класс! Сочно! — усердно жуя, ответил Диман, потянувшись за вторым куском.

— Но это так… фигня. На скорую руку. А вообще я больше кондитерку люблю делать.

— Кого?

— Кондитерку. Печенье, торты. У меня целая тетрадка с рецептами. Кексы там всякие.

— Кексы, — проговорил Диман. В солнечном свете лицо светлого сияло особенным счастьем. — Ты мой кекс!

— Я сейчас лопну! — светлый похлопал себя по животу, встал, повис на плечах Димана, потом прошел в комнату и плюхнулся на диван. Диман доел кусок, пошел за светлым в комнату и, сев на пол, стал раскладывать пасьянс. Какое-то время они сидели в тишине. Золотой солнечный свет высвечивал пыль на книгах и цветах. Светлый лежал на спине и задумчиво водил кончиками пальцев по животу.

— Дим! — позвал он. — Дима! Дим!

— М? — отозвался Диман, не отвлекаясь от карт.

— Дима! Иди сюда, а?! Подойди, пожалуйста.

— М? — Диман удостоил его взглядом.

Зажав зубами указательный палец, светлый смерил Димана сверкающим взглядом.

— Ну подойди! — и протянул к Диману руку.

Диман на четвереньках подполз к нему и, стоя на коленях на полу, навис над ним, обнял его и посмотрел в упор. Светлый зажмурился и потерся кончиком носа о его нос.

— Дим! — прошептал он. — Дим, я хочу, чтобы ты меня связал.

Диман приподнял брови, отстранился и посмотрел на него.

— Я хочу, чтобы ты меня связал так, чтобы я не мог двигаться…

Мысли так понеслись в его голове, что он забегал глазами, обдумывая это предложение. Резко встал и облизал в миг спекшиеся губы.

— Раздевайся! — глухо проговорил он, кашлянул и пошел в кладовку.

Отыскав клубок мягкой белой бельевой веревки и ножницы, он вернулся в комнату. Светлый встал и, не спеша стянув с себя шорты и трусы, аккуратно положил их на стул. Потом стоял смущенно улыбаясь, ссутулившись и не зная, куда девать свои руки.

— Ложись на спину!

Когда светлый лег, Диман, чувствуя дрожь в руках, принялся связывать его. Он начал с ног у самых ступней. Потом стянул колени. Подумав немного и понимая, что веревки еще много, примотал друг к другу и лодыжки. Потом перевернул светлого на живот, завел ему руки за спину и согнул их в локтях. Запястье правой руки он привязал к локтю левой, а запястье левой — к локтю правой. Оставшуюся веревку он просто обмотал вокруг него. Вышло совсем немного у самых плеч. Потом он завалил светлого на спину и отступил назад, осматривая свое творение.

— Дим! — от возбуждения тяжело дыша и кусая губы, начал светлый. — А теперь приласкай меня. — Диман молча сходил за стулом, поставил его напротив светлого и сел лицом к спинке. — Дима! Ну пожалуйста! — светлый весь извивался в ломке желания. — Приласкай меня. Потрогай меня! Возьми! Прикоснись!

Диман молча грыз нижнюю губу.

— Зачем? — наконец-то отозвался он.

— Ну как зачем? Я очень хочу, Дим!

— Зачем тебя ласкать? Ты же связан! Связанного человека ласкать уже не нужно!

— Нет, Дима, нет! — захныкал светлый. — Связанный человек очень нуждается в ласках! Именно связанный и нуждается! Пожалуйста!

Диман встал со стула, стул упал, но Диман не обратил на это внимания, он шагнул к светлому и сел на диван. Что делать со связанным человеком, он не знал. Такое было с ним впервые.

— Разве я не возбуждаю тебя? — извиваясь перед ним, дышал светлый. — Я такой молодой, красивый, совсем весь голенький, связанный, беззащитный, разве нет?

— Да есть немного! — проговорил Диман.

Он положил ладонь на его плоский, впалый живот, провел пальцами по ребрам. Спустил руку ниже и взял за яйца.

— Трахни меня! — светлый стонал от этих прикосновений. — Трахни!

— Что? Ты же не любишь! — искренне удивился Диман.

— А сейчас хочу!

Что-то вспыхнуло в Димане. Он сорвал с себя джинсы, запинал их в угол, схватил светлого за волосы и вставил ему член в рот. Светлый принялся усердно двигать головой. Член тут же поднялся, Диман грубо перевернул светлого на живот и приподнял задницу.

— Знаешь, чего я хочу??? Я хочу… хочу сказать тебе! Чтобы ты знал! — он плюнул на пальцы, смазал головку и стал впихиваться в светлого. Светлый задохнулся, широко открыв рот и кусая подушку. — Я хочу сделать тебе больно! — Диман так оттянул кожу у него на боках, что светлый взвизгнул. — Хочу! Хочу! Я хочу! — Диман все углублялся в него.

— Но за что же? За что?!! — выл светлый.

— За то, что ты есть! За то, что ты такой! За то, что ты… ты это ты… это ты! Ты такой!

— Дима! — вскрикнул светлый.

Диман замер кончая, а светлый продолжал насаживаться сам; и делал это, пока член Димана совсем не опал и не выскользнул наружу. Диман перевернул его на спину.

— За что ты так хочешь… за что?

Диман посмотрел на его мокрое от слез лицо.

— Я хочу… — руки Димана словно бы втирали в его тело некую мазь, они все блуждали по животу, по веревкам, по плечам, брали его за горло. — Потому… потому что ты сделал мне больно!

— Когда же? Когда? Когда?!! — выгибался и ныл светлый, член у него стоял и сочился прозрачной, липкой смазкой.

— Как только я тебя увидел! Увидел тебя! Твои волосы! Твой гипс этот! Тогда сразу мое сердце стало биться по-другому! Все во мне стало другое! И ты зашел в меня и не выходишь!

— Я??? Разве я??? Разве правда??? О, Димочка, разве это правда???

Диман так сжал его коленные чашечки, словно бы хотел оторвать их.

— Больно!!! — взвизгнул светлый. — Это очень больно, Димочка! Не надо так!

Диман все смотрел на его пульсирующий член.

— Ты душишь мое сердце в каком-то вакууме, в каком-то невероятном вакууме! И это страшно, и это сладко… и я не знаю! — он с силой скрутил ему правый сосок.

— Пощади меня! — выл светлый в приступе смеха, плача, боли и удовольствия. — Люби меня! Я тебя умоляю! Люби меня!

— Я хочу отдать тебе боль моего сердца, которую ты же туда и вложил! Ты вложил! Она появилась там из-за тебя! И я хочу отдать тебе ее! Хочу сделать тебе так же! Только и всего!

— Разве я когда-нибудь сделал тебе больно? — светлый смотрел на него во все заплаканные глаза. — Ну разве хоть раз сделал??? Разве я плохо тебя ласкал? Скажи мне!!! Разве плохо??? Разве тебе не нравилось???

— Где я? Где старый я? Что ты с ним сделал! Ты украл меня у меня же!!! Украл! — глаза Димана заискрились влагой. — Кто тебе давал такое право???

Светлый хотел что-то ответить, но Диман прервал его, впившись губами в его рот.

— Дак я же подыхаю, Саша! — влажно, горячо и безумно шептал Диман в его шею. — Я же с ума схожу. Я же все! Все это время! Я… — он уже не мог говорить и только все терся о его шею, лицо, и хватал ртом воздух, и целовал его, и облизывал. Тут член светлого попал ему в руку, и Диман принялся дрочить ему. Светлый стонал и бился, иногда сам трахая кулак Димана.

— Сильней! Сожми сильней! Сожми сильно!!! — выл светлый, кончая.

Диман зажал ему рот и все чувствовал, как содрогается его тело в оргазменных судорогах.

Когда светлый затих, он сполз на пол и сел у его ног. И если бы Смерть была освобождением — то он бы чувствовал себя на грани освобождения.

— Дим! Дима! — подал голос светлый, когда почувствовал, что его пот и слезы, и диманова слюна на его лице уже высохли. — Дима, а мы умрем?

— Нет. Не думаю… — проговорил Диман с закрытыми глазами.

И опять их окружила пустота и молчание. Словно бы время все никак не могло стартовать и пойти вперед.

— Дим! Дима! — светлый приподнял голову. — У меня рука затекла. Развяжи меня, а?

Диман освободил ему руки и опять сел на пол. Делать ничего не хотелось.

— А ноги?

Диман не ответил.

— Ноги-то, Дим?

— Развяжи сам.

Светлый развязал ноги и посмотрел на словно бы уснувшего Димана.

— Вредный ты! — просиял светлый. — Целуй мне ноги! — и он упер пальцы левой ноги ему в губы. Диман никак не отреагировал и просто не отрываясь смотрел на него.

Светлый затих. Диману надоело сидеть на полу и он пошел на кухню. Напившись воды, он забрел в ванную и долго умывался ледяной водой, пока пальцы не заболели.

«Господи! — думал он, изучая свои диковатые глаза в зеркале. Лампочка светила тускло, и зрачки были расширены. — Что это все было такое? Что со мной? Что я такое говорил? Что мы натворили? Неужели это все я? — Диман еще раз плесканул водой в лицо и надолго уткнулся в полотенце. — Так страшно и так сладко на сердце. Так томно, так приятно душно! Я словно бы заболел какой-то приятной болезнью. Господи!» Он тут же поймал себя на мысли, что ему нужно посмотреть на светлого. Это нужно было сделать словно бы для подзарядки. Он был нужен ему, как солнечный свет для растения.

Когда Диман вышел, светлый уже спал. Он лежал на правом боку, спиной к стене, поджав коленки к животу. Его тело еще сохраняло красные полосы от веревок. Диман не удержался и стал трогать его. Он все смотрел на свои руки и ощущал его, напитывался светлым через них. Он ощутил, что мошонка у него ледяная, а задница просто прохладная, а голая гладкая спина была горячей. Диман боялся его разбудить и тихо сходил за простыней, и укрыл его. Рухнув на свою кровать, он стал ждать сна. Сон подходил медленно. Постепенно тяжелели веки, постепенно солнце клонилось, и солнечный свет уходил из комнаты. А когда веки совсем отяжелели, Диман получил удар в плечо.

Сердце дрогнуло, и он подскочил. Голый светлый казался весьма решительным.

— Ты че, а? Афигел??? — светлый опять ткнул кулаком ему в плечо.

— Что? Где? — подскочил Диман.

— Ты че меня бросил, а? Я просыпаюсь, а тебя нет! Ты че???

— Ох! — Диман плюхнулся на кровать.

— Никогда меня не бросай! Никогда! — светлый полез к нему под бок и накрыл себя его рукой. — Никогда!

Диман пробурчал что-то неразборчивое.

Телефон надрывался долго. Он все жужжал и звенел, и ползал по полу. Диман хотел выключить его, но наоборот спросонья нажал «ответить». Светлый тоже проснулся.

Уже стемнело. Закат был слоистый, красный. Раскаленно-красные тучи у самого солнца над темной грядой бетонных домов, и синие, холодные, черные тучи на другом конце неба.

Диман слушал молча и моргал. Светлый испугался.

— Кто это, Дим? — он инстинктивно оглянулся в поисках трусов.

Но Диман молчал. Что-то записал на краю рекламной газеты и отключил телефон.

— Дима! Ты меня пугаешь! Что там? Кто это?

Диман не обращал на него внимания. Он стоял, думая о чем-то своем и все трогая языком зубы.

— Дима!

Диман словно бы опомнился, посмотрел на светлого, сел, но тут же встал и подошел к окну.

— Звонили… — как-то неуверенно сказал он. — Отец умер.

В самый последний момент стало Диману жутко. Когда он понял, что вот прямо сейчас уже подъезжает машина, и что нужно ехать и закапывать мертвое тело отца в землю, то его охватил удушливый страх. Это все было дико. Как засунуть руку в кипящее масло. Как сделать шаг с края крыши. Невозможно! Немыслимо!

Светлый сочувственно посмотрел на него, пошел на кухню, накапал вонючих капель в стакан с водой и протянул их Диману. Тот все безропотно выпил. Тут же страх стал каким-то тупым, глупым, потерявшим все краски. Он забрался куда-то в самый угол груди и замолк. Светлый принял у него стакан, обнял сидящего на кровати Димана, прижал голову к своей груди. Начал приглаживать волосы. Зашла соседка, увидела их обнявшимися, но никак не отреагировала.

На большом черном микроавтобусе вчетвером поехали они прямо в морг. В салоне были Диман со светлым, соседка, что первая рассказала об отце, и еще одна женщина с первого этажа. Крупная, резкая, громкая. Зачем она поехала с ними? С какой стати влезла в салон? Кто ее звал? Да это было уже и не важно. Диман ехал всю дорогу с закрытыми глазами. На труп он смотреть не мог. Все молчали, кроме этой соседки.

— Смотри, какая ссадина-то у него на лбу! Ой-ё-ёй! Это они, наверно, его уронили, когда в морге таскали! Коновалы!

Еще из деревни приехал родственник отца, дядя Рудик. Худой, рыжий. Привез три трехлитровых банки соленого сала и самогонки собственной выделки. Сам же этой самогонки и нажрался до беспамятства. Рухнул на отцовскую кровать и во сне обмочился. На похороны он не попал, разбудить его так и не смогли. На следующий день он проснулся как ни в чем не бывало, свежий, тихий, улыбчивый. Выклянчил пятьсот рублей и уехал домой.

Как хоронили отца, Диман так и не запомнил. Единственное, что осталось в памяти, так это гул падающей земли на крышку гроба. Да еще странной — и даже дикой — выглядела церковная атрибутика, крест и иконки: отец был ярым атеистом и презирал церковь. Но все это (подушечка, покрывало, иконки) входило в набор, и поэтому так его и похоронили.

Тетки уехали на похоронном автобусе, а светлый с Диманом медленно пошли к остановке. Могила была самая дешевая, на самом краю непрестанно растущего кладбища, и до остановки пришлось идти несколько километров.

Везде обещали дождь, но дождя не было. Все небо заволокли белоснежно-сливочные облака. Было жарко, но ветер налетал сильный, холодный, уже совсем осенний.

Молча шли они по аллее. Один раз только светлый нарушил молчание и сказал:

— Желтые листья уже… уже осень…

По краям дороги стояли огромные памятники: бандитские и цыганские. Бандиты были мордатые, здоровые, все молодые парни. А цыгане были пузатые, волосатые. На огромных черных плитах было четко прорисовано, как они сидят за столами, уставленными коньяком и фруктами, а сразу за столом виднелась иномарка.

На все это Диман смотрел каким-то диковатым взглядом. Все это казалось адово-нереальным, абсурдным.

Дома светлый пошел греметь посудой на кухню. Диман долго разувался, а потом его взгляд упал на пакет с вещами. Обычный белый пакет из гипермаркета, наполненный вещами отца. Его Диману вынесла медсестра, и это было практически все, что осталось от покойного родителя. Диман задохнулся, зажал ладонью рот, стек вниз на табуретку и заплакал. Светлый, сразу что-то учуяв, подошел к нему из кухни. Диман протянул к нему руку, вцепился в рубашку на животе и притянул к себе. Обнял. Вжался.

— Я не знал… не знал, что это так будет! — плакал он. — Я не знал… я думал… а оно…

Светлый терпеливо ждал, гладя его по голове, сжимая плечи, и все молчал, и в первый раз в жизни ему нечего было сказать.

После плача пришла сонная тяжесть. Все стало черно-белым, далеким, ни на что уже не было сил. Диман лег на кровать на спину и замер. Светлый хотел пойти на кухню, но он схватил его за руку и, никуда не пустив, уложил рядом с собой.

Под далекую детскую возню со двора, лежа на кровати, Диман чувствовал, как засыпает. Постель становилась мягкой, воздушной, и он как улитка медленно сжимался и втягивался в панцирь. И уже засыпая, он почувствовал, что его целуют в губы. Тихо и нежно, очень аккуратно прикасаются к уголку рта, и еще раз, и еще. И каждый новый поцелуй длится дольше, и вот уже чувствуется кончик язычка, и тихое поцелуйное чмоканье, и жаркое, возбужденное дыхание светлого. Диман осторожно открыл глаза и долго еще смотрел на лицо светлого, на его прикрытые веки. Кончиками пальцев Светлый пододвинул поудобнее его лицо к себе, и все целовал, и облизывал его губы, и прикладывался к лицу, и нюхал волосы, и ласкался. Рука Димана легла ему на затылок, и он понял, что все-таки разбудил его. Светлый долго, бесконечно долго смотрел ему в глаза, а потом положил голову на грудь.

— Ты… как ты? — спросил светлый.

— Я не знаю, — честно ответил Диман, смотря в потолок и приглаживая висок светлого.

— Мне надо домой сходить, по делам.

— Нет. Не уходи. Я не хочу быть один.

— Ну, мне надо, там неотложное что-то.

Диман приподнял его голову и заглянул в глаза:

— Не оставляй меня одного. Когда ты придешь?

— Вечером. Как все сделаю, так сразу к тебе.

— Пообещай, что ночевать мы будем вместе!

— Хорошо, — тихо улыбнулся светлый.

И все эти слова тонули в тишине и прикосновениях (как будто бы они никогда друг к другу раньше не прикасались), и растворялись в поцелуях (как будто они никогда до этого не целовались.)

Когда светлый ушел, Диман свернулся в кокон простыней и одеял и замер. Без светлого он не хотел двигаться, не хотел думать, ничего не хотел.

И вдруг он вздрогнул, словно бы его сердцем выстрелили из пушки. Звонил телефон отца. Маленький кнопочный Philips, он целую неделю лежал без зарядки и все равно хорошо себя чувствовал.

— Кто это? — Диман приложил телефон к уху.

— Александр Константинович? — бодро раздалось в трубке.

— Нет, — нахмурившись, проговорил Диман.

— А кто это?

— А это кто?

— Могу я поговорить с Александром Константиновичем?

Диман откинулся на подушках:

— Нет.

— Почему? Кто это говорит?

— Не можете, он умер.

— Умер? А вы кем ему приходитесь?

— Я… родственник.

— Это беспокоят из банка. За ним числится просроченный платеж по кредиту.

— Ничё не знаю, в первый раз слышу!

— Вы могли бы приехать в банк и предоставить свидетельство о смерти и карту, и…

— Не знаю. Не уверен. Извините.

Трубка еще что-то говорила, но Диман отключил телефон. Сердце стучало бодро, мысли гнались друг за другом, и просто так лежать он уже не мог. Вскочив, он прошел в комнату отца. Тут ничего не изменилось. Незаправленная кровать, бычок в пепельнице, дивидюшник с кипой дисков (все сплошь либо военные фильмы, либо порнуха), пыльная плазма.

— Кредит… какой вообще кредит? — вслух проговорил Диман, почесывая затылок и оглядываясь.

Личные вещи отца могли лежать только в одном месте. Диман присел на корточки перед дешевым шкафом — такие шкафы стояли в самых низкопробных гостиницах, и от этого комната всегда казалась неуютно-казенной, и потянул на себя нижний ящик. Он легко поддался, тут же открыв Диману все свои сокровища: блоки сигарет, нераспечатанные упаковки носков, целый ворох зарядных устройств и кабелей, целую кипу больничных выписок, прозрачный пакет с чеками из ЖЭУ; и еще один — абсолютно новый, плотный, белый, с эмблемой ювелирного магазина, который совсем недавно открылся в самом центре города. В его пластиковых недрах хранилось что-то тяжелое, железное. Диман высыпал все содержимое перед собой и замер, ноги не удержали его, и он плюхнулся на задницу. Первым делом он обратил внимание на новенькую пластиковую кредитную карту, завернутую в длинный белый чек.

— Банкомат… — глаза Димана побежали по строчкам. — Выдано семьдесят тысяч, — во рту пересохло, сердце забилось тяжело и глухо. — Но куда ему?

Рука дотронулась до черного матерчатого мешочка, и Диман тут же понял, что это именно он хранил в себе всю тяжесть. Развязав шнурок, он вывалил на ладонь цепочку и кольцо. Рыжее, тяжелое, гипнотизирующе-красивое настоящее золото заиграло у него на ладони. Мужская цепочка, тяжелая, массивная, и печатка, крупная, по-цыгански безвкусная, но сразу видно — настоящая. Тут же был и чек. За цепочку отдано тридцать пять тысяч да за печатку двадцать семь.

Не выпуская золото из рук, Диман пересел на кровать.

— Откуда это? — он спрашивал себя самого вслух. — Купил! Мог он это купить? Мог!

Не раз отец проговаривался, что хочет купить «статусные вещи». Золотую цепь, кольцо, браслет, часы.

— Почему именно золотое? — никогда не понимал желаний отца Диман. — Купи простое, дешевое, серебряное.

— Я что, мальчик, что ли?! — всегда возмущался отец.

И карта. Диман осторожно взял ее в руки.

— Но откуда у него карта?

Он поднял глаза на новый холодильник. В нем отец хранил «статусные продукты»: колбасу, сыр, масло. Подальше от Димана, полагая, что безработный сынок не имеет право питаться такими продуктами, и это, мол, подтолкнет его начать нормально зарабатывать. Холодильник был куплен в кредит, кредит вовремя погашен, и после чего отцу и пришла эта карта из банка.

— И вот он ее и потратил! — Диман ухмыльнулся.

План действий сложился сам собой. Взяв паспорт, свидетельство о смерти, карту и золото, он заказал такси и поехал в центр.

С банком он разделался на удивление быстро. Написал заявление о смерти, вернул карту.

— Куда он дел эти деньги — я не знаю, — бесцветным голосом говорил Диман, ощущая тяжесть золота у себя в кармане. — Я с ним не живу. Про кредит этот слышу впервые.

— Мы бы могли пойти вам навстречу, — объясняла красивая, высокая, крупная блондинка. — Оговорили бы сумму платежа. Вы бы выплачивали помаленьку.

— Но я же ему не поручитель! — нервная ухмылка чуть тронула его губы.

— То есть — вы отказываетесь?

— Отказываюсь!

— Тогда мы подадим на вас в суд.

— Подавайте.

— Но он же оставил какое-то наследство, недвижимость.

— Он ничего не оставил, кроме долгов.

Когда он выходил из банка, настроение у него было злое и веселое. Возбужденное.

— Так вам и надо, суки! — он сплюнул на стену банка и пошел в ломбард.

За золото удалось выручить весьма скромно, но все равно для него это были большие деньги. Он долго еще стоял на площади перед вокзалом и раздумывал, куда бы ему пойти теперь. «Оставил батя наследство, — раздумывал он, наблюдая за живым людским морем. — Сделал подарочек с того света! — он усмехнулся. — Подарочек… »— повторил он, и взгляд его упал на двухэтажный книжный магазин. Испытывая приятное чувство возбуждения, он миновал гигантскую железную книгу, висевшую над дверью, и проник внутрь, в царство слов и страниц. Этажа у магазина оказалось даже не два, а три, один подземный, хотя народу было маловато. Он долго бродил по бесконечным книжным лабиринтам, но глаз его так и не мог остановиться на чем-то определенном. Он все почему-то засматривался на красивый альбом в картинках, рассказывающий о гитлеровской армии, о форме и вооружении вермахта. Солдаты с испитыми арийскими лицами, вооруженные шмайсерами и кинжалами, горделиво посматривали на него и многозначительно молчали. Потом ему на глаза попали заграничные газеты и журналы, цветастые комиксы, огромные плакаты на стену с видами ночного Нью-Йорка и Токио. Но все это было не то. Он уже хотел уходить, как наткнулся на отдел с подарочными изданиями. Он хорошо помнил, один раз он уже был тут со светлым — и как он долго, с интересом разглядывал эти книги, снимал их с полок, читал, спрашивал, нет ли определенной книги такого-то автора. «Кто же ему понравился? Кто-то же ему особенно понравился! — наклонив голову на бок, Диман смотрел на корешки. — Булгаков, Набоков, Бунин… Блядь! Угораздило же всех этих господ назваться на один манер! Кто-то из них, это точно!»

В конце концов он вытянул тяжеленное и предорогое собрание сочинений Набокова и пошел на кассу. Страшная рыхлая девушка в очках завернула книгу в подарочную бумагу, Диман вышел и поехал к светлому.

Он долго сидел на лавочке перед домом светлого. Во дворе никого не было. Прикрыв глаза, он слушал плеер и медленно тонул в сладком томлении сердца. Светлого не было уже часа полтора, но это не злило его и даже не раздражало. Он знал, что светлый придет, и больше ему ничего не было нужно.

Светлого он заметил случайно: песня кончилась и он открыл глаза.

— Молодой человек! — окликнул его Диман.

Светлый не ожидал и завертел головой, не сразу найдя, откуда его окликнули. Увидев Димана, он опешил, щеки его вспыхнули, он быстро подошел к нему и сел рядом.

— А почему ты не позвонил? — краснея еще больше, спросил светлый. — Долго ждешь?

— Вот, это тебе, — и Диман протянул ему тяжелый пакет с книгой.

— Ой! А что это? — светлый нерешительно принял сверток. — Тяжелое! А что это, зачем?

— Распаковывай!

— Бумага красивая, жалко. А что это? Ты скажи! Это кому?

— Да дай мне! — Диман в нетерпении хотел разодрать упаковку, но светлый спрятал книгу за спину.

— Не рви! Я аккуратно разверну!

Старательно сняв упаковочную бумагу, светлый замер с приоткрытым ртом.

— Дима! Это же…! Это же… как же??? — огромными, какими-то напуганными глазами он осматривал тяжелую, в роскошном кожаном переплете, с золотым отрезом книгу. — Это кому ты купил?

— Пушкину! Александру Сергеевичу! Саша, ты в шоке, что ли?

— Но…, но за что?

Диман улыбнулся:

— За то, что ты есть.

— Ди-и-и-има-а-а! — простонал светлый.

Он все трогал переплет, гладил листы словно кожу любимого человека, подносил к лицу и нюхал.

— Я угадал? Тебе же этот автор нравится?

— Да! Что ты! Да! Набоков! Тут и стихи его есть! Ого!

— А я помню, как ты все хватался за его книжки, все вычитывал, высматривал тогда в магазине.

Светлый с умилением посмотрел на Димана.

— Пошли ко мне, — Диман встал.

— Мне еще к маме…

— Пошли!

Диман взял его за руку, давая понять, что он забирает его с собой. Светлый повиновался.

Погода портилась на глазах. Ветер буянил, швырялся песком и пылью. Небо взбухло и пожелтело, как старый синяк. Люди ускоряли шаг, улицы пустели. Засверкали буйные молнии, и гром загремел. Тощая грязно-серая кошка заползла под капот припаркованной машины, и в следующее мгновение пошел дождь.

Они стояли под козырьком у подъезда, и Диман все никак не мог найти ключи. Светлый прижимал книгу к груди словно ребенка. Тут мимо них прошел парень: высокий, худой, с длинной челкой темно-русых волос, скрывающей правую часть его лица. Без каких-либо задних мыслей Диман проводил его взглядом.

— Не смотри на него! — светлый пихнул Димана в плечо.

— Ме! — Диман показал ему язык, и они ввалились в темный подъезд.

В квартире оказалось ужасно душно. Диман открыл окно, и в этот миг кончился дождь. Светлый стянул с себя мокрую майку и повесил ее на леску, протянутую под потолком. Стоя у окна, Диман уставился на него, замер. Светлый покраснел, смутился, но потом подошел, не спеша снял с него рубаху, обнял, потерся щекой о щеку, желая как можно больше впитать в себя диманового запаха. Вся вселенная тихо замерла после такого шумного дождя, и они тоже сидели тихо на кровати, и Диман обнимал его со спины, а светлый все никак не мог расстаться с подарком. Диман насыщался запахом дождя, исходящим от волос и кожи светлого. Приложив ладонь к левой груди, он слушал мягкий, горячий, нежный стук его сердца. Иногда заглядывал в книгу, но ничего не понимал.

— Слушай… — вслух задумался Диман. — А это же этот… который про педофила написал… это же он?

Светлый кивнул.

— А найди-ка мне тот момент, где он трахается с этой девчонкой.

Светлый призадумался:

— Боюсь, я тебя разочарую, но тут нет порнухи.

— Как нет? А за что же тогда эту книгу любят и считают ее скандальной? Про что там?

— Там он описывает свою жизнь, свою страсть к нимфеткам… — светлый призадумался. — А вообще эта книга про одиночество.

— И без порнухи и извращений? Так чего же в ней такого?

— Как чего? — подскочил светлый. — А слог, а мастерство изложения, чувства, мысли! Ты что??? Ну вот, например! — светлый зашелестел листами, нашел нужный абзац, прокашлялся в кулак, вздохнул, выдержал паузу и начал с восхищением читать: « Мелодия, которую я слышал, составлялась из звуков играющих детей, только из них, и столь хрустален был воздух, что в мреющем слиянии голосов, и величественных и миниатюрных, отрешённых и вместе с тем волшебно близких, прямодушных и дивно загадочных, слух иногда различал как бы высвободившийся, почти членораздельный взрыв светлого смеха, или бряк лапты, или грохоток игрушечной тележки, но всё находилось слишком далеко внизу, чтобы глаз мог заметить какое-либо движение на тонко вытравленных по меди улицах. Стоя на высоком скате, я не мог наслушаться этой музыкальной вибрации, этих вспышек отдельных возгласов на фоне ровного рокотания, и тогда-то мне стало ясно, что пронзительно-безнадёжный ужас состоит не в том, что Лолиты нет рядом со мной, а в том, что голоса её нет в этом хоре.»

— Ну??? Как? — светлый повернул к нему голову.

— Ниче не понял, — честно признался Диман.

Светлый вздохнул и принялся листать дальше. Диман сидел тихо, задумчиво прикасаясь кончиком носа к его теплому плечу.

— Ой, Дим, а это ты? — светлый увидел в серванте фото. Когда-то цветной, но сейчас выцветший, бледновато-рыжий осколочек прошлого запечатлел школьника, усердно сидящего за партой с букетом дешевых цветов и букварем. — Это ты? Это ты маленький?!! А че глаза такие испуганные?

— Не знаю, — пожал плечами Диман и поцеловал его в шею.

— А ты в детстве был светлее. Или это так кажется? А хочешь на меня посмотреть?

Диман кивнул. Светлый достал телефон, и Диман увидел пухленького мальчика, светло-золотого, в аккуратной рубашечке с коротким рукавом и шортиках.

— А-а-а! — не удержался Диман. — Ты был пупс! Толстяк!

— Ниче не пупс! Сам ты толстяк! — насупился светлый.

— Толстяк-толстяк! Жиртрест! Жиробас! Пухлик! Колобок! — Диман смеялся счастливым смехом.

— Ну скажешь тоже! — светлый толкнул его локтем в бок.

— Да у тебя же пузико было! Было пузико!

— Ну было немножко!

— Да у тебя и сейчас живот! — Диман схватил его за полоску волос, уходящую от пупка к паху.

— Нету! Не ври!

— Нету-нету! — Диман оставил засос на его тонкой шее. — Блядь, я тебя хочу! — жарким голосом прошептал он.

— Я тебе сделаю! — оживился светлый, аккуратно откладывая книгу.

— Нет. Я… я хочу по-настоящему.

— Как это?

— Хочу тебя! Хочу реально… войти… трахнуть… тебя!

— Я сделаю, — опять начал светлый.

— Нет. Это фигня все!

— Фигня?!! — изумился светлый.

— Нет… не в том, что фигня, а… ну это несерьезно как-то.

— Я тебя не понимаю!

— Встань на коленочки, выгни спинку и поймешь! — с поцелуями Диман попытался завалить его на кровать.

— Дим, нет. Дим. Не надо! — светлый уперся в его плечи руками. — Я не хочу, Дим, я это не люблю.

Диман замер и серьезным, даже хмурым взглядом осмотрел лицо светлого:

— Но ты же недавно сам просил.

— Тогда хотелось, а сейчас нет.

Диман припал к нему, стал целовать ключицу, грудь, шею.

— Дима, мне это правда не нравится! — сжимая его волосы, шептал светлый. — Я не знаю почему, но правда. Ну не нравится. Пожалуйста! Я буду тебя ласкать сколько хочешь, а туда… блин… ну нет… не хочу. Прости, пожалуйста.

Диман замер, остановил поток поцелуев, приподнялся и посмотрел на него.

— Я тебе сделаю! Хочешь???

— Нет. Не хочу… — тихо ответил Диман, слез с него, плюхнулся рядом на живот и отвернулся.

— Ну… можно будет… туда… но только не сейчас. Попозже. Хорошо?

— Да забей! — буркнул Диман.

— Следующий раз будет как ты хочешь… но только не сейчас, пожалуйста!

— Угу.

Диман устал, и у него уже не было сил на споры. Он лежал и засыпал под мерный шелест переворачиваемых страниц. Под еле слышимое дыхание светлого. Ощущая тепло его тела.

И засыпал, засыпал, засыпал...

— Тебя тоже это бесит? — хмурясь, спросил светлый.

— Что именно?

Они сидели у входа в супермаркет. Солнце припекало, но ветер был холодный. Все чаще на глаза попадались опавшие золотые листья, и многие прохожие были одеты совсем по-осеннему. Хотя иногда проходили еще чудаки в шортах.

— Вот… я насчет мусорки, — светлый кивнул на стоящий рядом с лавочкой мусорный бак. — Сейчас везде почти стоят эти мусорки с пепельницами.

— С чем?

— Мусорки с пепельницами, и в них еще закладывают полиэтиленовые мешки, чтобы было удобнее убирать мусор. И все, что нужно сделать, так это подойти, потушить сигарету в пепельнице и кинуть ее в мусорку.

— Ты о чем вообще?

— Да вот же! Но никто так не делает! И они просто бросают тлеющую сигарету в мешок. Там она тлеет, дымит, воняет, пакет прогорает, мусор высыпается. И все это… все это… Ну зачем? Неужели у человека не хватает мозгов просто потушить сигарету? — светлый задумался. — И у нас вся страна такая!

Уже целую неделю происходило что-то странное. Диман словно бы ушел в отрыв. У него как бы начался гон. Он не раз ловил себя на мысли, что хочет растратить все деньги, вырученные за золото. Они жгли ему руки. Подсознательно он хотел от них избавиться. И он их тратил. Они вместе их тратили. Просто тратили — и все. Мама светлого звонила постоянно, но он не брал трубку. Погоды стояли отличные, и целыми днями они шлялись по городу. Один раз целый день слонялись по зоопарку. В другой день выехали в парк и заплутали в сосновом лесу. Зачем-то сняли номер в гостинице на сутки, и светлый не оставлял в покое димановский член, пока член не заболел.

В какой-то момент Диман поймал себя на мысли, что они целуются на улице. Это был вход в метро. Людное место, таксисты, макдоналдс, маршрутки. Они стояли около холодной мраморной стены и целовались. Недолго, но взасос. И никто ничего не сказал, и не увидел, и не подошел.

И вот сейчас они оказались около супермаркета, и светлый прикопался со своей мусоркой.

Дома они пили вино и ели суши. На полу, опять почему-то на полу, разложилась целая мозаика коробок, баночек с соусами, палочек и каких-то блюдечек. Была еще бутылка красного вина. Вкусного и холодного. Они пили прямо из горла. К нижней губе светлого пристало зернышко риса. За распахнутой балконной дверью сиял последний жаркий день.

Схватив бутылку, светлый привстал, взял Димана за затылок и, не сводя с него глаз, припал к горлышку. Чувствуя его холодные пальцы у себя на загривке, Диман внимательно смотрел, как дергается его острый кадык, и как винные струйки скользят по подбородку и горлу. Отлипнув от бутылки, светлый неудачно поставил ее на пол. Она покачнулась и упала, но там уже почти ничего и не было. Схватив его за уши, светлый притянул Димана к себе и впился в его губы. Потом оттолкнул его и упал. Издав стон, он принялся лежа стаскивать с себя одежду. Рубашку, джинсы. Оставшись в одних носках, он взял и переложил комок своих вещей с пола на диманову голову. Сделал пару шагов и упал на кровать. Перевернулся на живот и, не поднимая головы с подушки, встал на колени, оттопырив задницу.

— Ты думаешь… думаешь… у меня на тебя сразу вскочит? Как у собаки? — прищурился Диман, допил последний глоток вина и катнул бутылку в сторону кухни.

Светлый не думал об этом, светлый это знал. Одной рукой он дрочил, а пальцем второй руки трахал себя.

— Сейчас! Хочу сейчас. Сейчас можно! — не открывая глаз, стонал он.

Испытывая вихрь возбуждения и злобы, злобы на светлого и на самого себя, на свой крепкий, пульсирующий кровью член, Диман вскочил, снял штаны и, отбросив руку светлого, стал вжиматься и пропихиваться внутрь него. Светлый задохнулся, стал шлепать руками по кровати и упираться Диману в живот.

— Димочка! — ошалело дышал он. — Димочка, подожди! Не двигайся!

Диман нехотя замер. Растопыренные пальцы светлого упирались ему в живот — как колья средневековой пехоты ощетинивались против напора конницы.

— Пожалуйста! У меня же больше нет ничего… нет никого… Ты же понимаешь? — ныл светлый в ворохе подушек.

— Я понимаю, — Диман опять начал потихоньку двигаться.

— Это наше! Это только наше! Только твое и мое!

— Тебе нормально? Как тебе? — крепко держа его за бока, спросил Диман.

— Я тебе отдал… все отдал только тебе! Тебе одному… себя…

— Я знаю! Я тебя люблю! А еще я тебя, козла, ненавижу! — Диман ускорился, сердце колотилось страшно.

— Ты скоро? — морщась и стискивая зубы, стонал светлый. — Давай быстрей!

Кончая, Диман не издал ни единого звука, затих и рухнул рядом на спину.

— Я уже все… — выдохнул он. — Пошел ты нахуй!

Светлый бросился на него и повалился на грудь.

— Уйди от меня! — Диман попытался свалить его с себя, но у него не хватало сил. — Отлезь!

— Нет, хочу! — светлый победил и угнездился у него на груди.

Диман затих и долго лежал, не двигаясь, все ощущая на себе тяжесть светлого. Потом он все же свалил его с себя.

— У меня, кроме тебя, никого нет. Мне просто нужно от тебя… я хочу от тебя… чтобы ты мне поклялся… доказал… что я для тебя важен. Что я для тебя больше, чем просто так. Чтобы я знал, что ты меня не бросишь… не прогонишь, не забудешь… Я хочу. Я должен быть уверен.

Диман внимательно смотрел на него. Из дрожащей синевы глаз светлого скользнула маленькая слезинка. Диман усмехнулся, взял его за волосы, приподнял светлому голову, подсунул под нее свою руку и опустил его.

— У меня никого нет, кроме тебя, — прошептал Диман. Светлый всхлипнул и прижался к нему. — Никого нет ближе тебя. Никого. И никогда не было. Я… я не знаю. Я сделаю все, что ты хочешь. Все, что скажешь, — Диман помолчал.

— Ты понимаешь, как это важно для меня? Я тебе отдался. Я тебе все отдал.

— Я знаю. А я все отдал тебе… — тихо проговорил Диман. — Давай, если хочешь, поехали заграницу и распишемся. Оформим брак.

Светлый привстал на локте и заглянул Диману в глаза. Но тот вдруг затрясся весь, зажмурился, заскрипел и захохотал.

— Чего ты? Ну чего? — светлый схватил его за волосы.

— Я… я просто представил… представил тебя в… бабьем платье во время… ой… во время свадьбы… А-ха! — и Диман скрючился со смеху.

Светлый хотел презрительно фыркнуть, но, несмотря на все усилия, он не удержался и тоже усмехнулся.

— Херр Дмитрий, берете ли вы в жены фрау Александра… — Диман плакал от смеха.

— Я тебя покажу «Херр»! — светлый принялся его дубасить. — У меня, между прочим, на два сантиметра длиннее, поэтому женой будешь ты!

— Ой, ой, а мама твоя, она… — сотрясаемый хохотом, Диман уже больше ничего не мог говорить.

Светлый вдруг замер и поспешно встал с кровати. Задохнувшись, он пошел в сторону кухни, но резко развернулся и быстро прошел в одну из комнат.

Диман еще повалялся на кровати, успокаиваясь после приступа хохота, но потом окликнул светлого. Квартира молчала.

— Саша! — громко позвал Диман, но все было тихо.

Диман нахмурился, встал и заглянул в комнату отца. Там было пусто. Он прошел в соседнюю комнату, но и там было пусто.

— Саша, да ты где?

Он уже выходил оттуда, как увидел светлого. Он сидел на полу у стены, рядом с креслом. Скрючившись, он кусал губы и царапал колено.

— Ты чего? — Диман опустился перед ним на корточки.

Светлый молчал. Мотнул головой.

— Что с тобой? Ты меня пугаешь! — Диман взял его за плечи.

— Говори! Говори… пожалуйста! — отрывисто прошептал светлый.

— Да чего говорить-то??? Это ты говори! Ты чего вообще?

Светлый вцепился в него, обнял. Диман потерял равновесие, плюхнулся на задницу, и светлый сел ему на бедра, обхватив руками и ногами.

— Говори, пожалуйста… мне так легче… — душно шептал он в самое ухо Димана.

— Чувак! Ты меня пугаешь! Что с тобой? Ты чего?

Светлый долго молчал.

— Когда мы в электричке ехали — ты в тамбур кинулся, это оно? Это то же было?

— Ты помнишь?

— Конечно, помню! Из-за тебя мы тогда сколько километров по полю топали???

— Прости, — прошептал светлый.

— Да не буду я тебя прощать! — Диман взял его лицо в ладони. — Говори, что это!

— Приступы…

— Какие? Чего? Ну!

— Страха. Это нервное. Вдруг ни с того ни с сего накатывает чувство страха. Очень сильного страха, и ты не знаешь куда деваться.

— И с чего это у тебя началось?

— Я не знаю. Я думаю еще тогда… давно… Я еще в школе учился. Мы с мамой в другой город поехали, к родственникам. Она заблудилась, и я начал капризничать, и она психанула и просто бросила меня посреди улицы.

— Бросила? — не поверил Диман.

— Ушла и все.

— И ты что?

— Ничего. Подошла какая-то тетя, отвела меня в милицию. Я там долго сидел. А потом, уже вечером, приехали мама и родственница и забрали меня. И все.

Диман долго ничего не мог сообразить, но потом вроде нашелся:

— Так ты лечишься?

— Нет, — ответил светлый неуверенно. — Нужно идти к врачу, сдавать анализы, покупать таблетки. На это все деньги нужны, а у меня ничего нет.

— А у мамы?

— А мама говорит, что если жить можно, то и ладно, — светлый уже пришел в себя и повеселел. Посмотрев на грустно-задумчивого, растерянного Димана, он улыбнулся и пригладил его волосы. — Ты не расстраивайся так! Все хорошо! Нет, честно! Это раньше у меня были такие приступы часто и накрывало сильно, а сейчас уже лучше, и реже, и слабее, — светлый обхватил его шею двумя руками. — Мне с тобой хорошо! Я обо всем плохом с тобой забываю!

Раздался долгий глухой звонок в дверь. Диман хотел встать, но светлый не хотел слезать с него и крепко вцепился в шею.

— Может, мы затопили кого? — улыбнулся Диман. — Слезь! Я открою. Слышь, долбится, не уходит.

— Не слезу! Неси меня!

— Отвянь!

Они повалились на пол, захохотали. Кое-как отцепив от себя светлого, Диман прошел в коридор и открыл дверь. Он сделал это глупо, не глядя. И тут же в коридор, а из коридора сразу в комнату прошла мама светлого. В ее лице было столько решимости, столько холодной ярости, что Диман опешил и даже не нашелся что сказать.

— Я… я пойду… — прошептал светлый, не зная куда девать свои руки.

— Ты не обязан. Если не хочешь… ты не должен. Оставайся, — сказал Диман, подойдя к нему.

— Нет… я… нет, я… я… — светлый стал натягивать джинсы, но руки его так дрожали, что он не мог застегнуть ремень.

Напялив на себя одежду, он вырвался в коридор. Мать обвела колючим взглядом квартиру и впилась глазами в Димана. Было ясно, что она все поняла. Все на свете, про них. И эта бутылка вина на полу, и закуска, и измятая постель, и полуголые, застигнутые врасплох ребята.

— Ну я тебе устрою! — холодно обронила она, сверля Димана глазами, и вышла прочь.

Когда Диман остался один, он был в такой прострации, что не соображал, что ему делать дальше. Нужно было прибрать в квартире, нужно было сделать еще что-то, но он завалился на кровать, обнял подушку, которая еще хранила тепло и запах светлого, и закрыл глаза.

День выдался холодный и мрачный, тихий и безлюдный. На холодном ветру тревожно шумела листва. Лужи покрывались рябью от холода. Они стояли за гаражами, и светлый плакал. Диман все как-то смотрел на него растерянно и молчал.

— Ну почему? Почему у тебя такое выражение лица, будто бы все будет нормально? Почему ты спокоен?

Диман посмотрел на красный от слез кончик носа светлого и совсем сжался.

— А я чувствую! А почему ты не чувствуешь?!! Я не могу на тебя смотреть! Не могу! Ну почему ты спокоен? Почему? Я тебя ненавижу!!!

Светлый закрыл лицо ладонями и уткнулся Диману в грудь.

— Если случится что-то плохое, то я сразу умру! Если будут какие-то неприятности, то я сразу умру! Я не выдержу! Я знаю! Я сразу тебе говорю!

У Димана даже не было сил обнять его.

— Если что-то… Мне кажется, я уже почернел от этих мыслей! От этого ожидания! А тебе как будто все равно! — светлый стукнул его кулаком по плечу.

— Я знаю... Я придумал, что нам делать! Хочешь, я тебе расскажу?

— Хочу, — буркнул светлый, глотая слезы.

Диман обнял его, обнял так крепко, как только мог, и зашептал на ухо:

— Я уже все решил. Смотри — я квартиру эту продам. Деньги мы поделим на три части. Купим однокомнатную, нам же хватит однокомнатной? Плюс, я куплю себе машину, а на остаток мы съездим отдохнуть на Гоа.

Светлый помрачнел и отвернулся:

— Не надо. Зачем ты такое говоришь? Это все сказки!

— Почему? — вскрикнул Диман.

— Ты правда продашь эту хату? — нахмурился светлый, высвободился из его объятий, отошел и отвернулся. 

— Да!

— Не ври! Не надо!

— Я продам! Не веришь? Я уже и в агентстве был. Нафиг она мне нужна? Там все мои умерли. И мама, и отец. Я всю обстановку там терпеть не могу!  Три комнаты эти! Куда? Возьмем однушку, а на остаток машину и путевку! — Диман подошел и обнял его со спины, прижал к себе, зарылся лицом в его волосы. — Ты только представь! Ты и я! Только ты и я! И океан! И закат! И пальмы! И отель, и бассейн, и пляж! И все это наше! Только наше!

Светлый млел в его руках, словно пьяный он не мог держать голову:

— Ох, Димочка, разве такое возможно??? Нет! Не говори мне об этом! Это все невозможно! Мне страшно об этом думать!

— Почему? — Диман развернул его к себе лицом. — Почему невозможно?

— Но у меня… у меня и загранпаспорта нет…

— И у меня нет! Сделаем! — Диман взял его лицо в ладони и заглянул во влажно-дрожащую синеву глаз. — Или ты не хочешь?

Светлый стоял ошарашенный, не в силах выдавить из себя и звука.

— Пойдем! Пойдем ко мне. Я мучаюсь, когда тебя нет рядом.

Диман положил руку ему на плечо, и они пошли. 

Подход к диманову дому оказался перегорожен. Пока они пропадали в гаражах, его уже успели закрыть бетонными блоками — и начали рыть асфальт. Они свернули и стали обходить через соседний двор. Народу на улице никого не было. Пустая детская площадка под низкими осенними тучами казалась грустной и неуютной. У последнего подъезда,  под сырым тополем, они встретили котенка. Маленького, рыжего, с белой грудкой и голубыми глазами. Диман наклонился и поднял его.

— Вот. Будет нашим. Будет жить у нас. Нужно же обзаводиться живностью и мебелью. 

— И вправду возьмешь его? — указательным пальцем светлый почесал котенка между ушей.

— Возьму. Я буду с ним играть, а ты будешь убирать за ним говно. 

— А как мы его назовем? — улыбнулся светлый.

— Ну... Если это он — тогда Васька, а если она — тогда Муська. А как их еще можно назвать?

— Никакой у тебя нет фантазии! Нужно придумать ему прикольное имя. Что если — Рудольфи?

— Рудольфи? Ты серьезно?

Светлый хотел ответить что-то в защиту этого имени, но у него зазвонил телефон. Светлый взглянул на экран, и щеки у него вспыхнули, и глаза заблестели. Он отошел, приложил телефон к уху и негромко ответил. 

— Ну и что, что я Рудольфи, да? — обращаясь к котенку, проговорил Диман. — Вы меня хоть Акакием назовите, только кормите получше. Да?

— Дима! — вскрикнул светлый и вцепился ему в руку. — Дима! Я ей все сказал! Все! Все сказал! Вот только что!

— Что? Кому? — Диман еще никогда не видел его таким возбужденным.

— Маме! Сейчас! Я сказал! Я признался! 

Диман глупо моргнул.

— Я сказал, что люблю тебя! Люблю! И что мы вместе! Живем вместе! И что я буду жить у тебя! Всё! И навсегда!

«Зря!» — отчетливо произнес голос в димановой голове.

— Ты... ты недоволен?

— Нет... Я... Я доволен! А ты доволен?

— Да! Я! Это такое! Такое! Я как будто начал дышать! Как будто ожил! Надо было раньше! Ну почему я не сказал ей об этом раньше! Ох, какой я был дурак! И ты тоже дурак, почему ты не заставил меня признаться ей с самого начала???

Диман стоял молча, все ощущая теплый шерстяной комочек у себя на ладонях.

— Ну что, а теперь ко мне?

— Да! Подожди! Я еще домой! Прямо сейчас — и тут же назад! — светлый попятился. — Заберу вещи, документы, и сразу к тебе! Я сейчас! — и светлый убежал.

В квартире было темно и прохладно. Котенок все ползал по полу и тихо, почти беззвучно мяукал. 

Светлый так и не пришел.

Светлую шевелюру, сияющую золотым солнечным светом, Диман увидел еще издалека. Площадь перед главным вокзалом была пугающе огромна. Мокрый снег чавкал под ногами. Все люди казались далекими черными черточками. Одинокими и безжизненными. Светлый был одет в синие джинсы, синюю куртку, красную вязаную шапку и белые кроссовки. И Диман еще подумал: «Почему кроссовки? Зачем он в кроссовках? Ведь снег и все такое!» И когда он подошел к светлому, к его темной спортивной сумке, стоящей в мокром снегу, он ничего не сказал и даже не посмотрел на светлого. Он боялся на него смотреть. Боялся, что не выдержит, что у него снесет крышу и он понаделает глупостей.

— Вот, — тихо проговорил Диман. — Я тут на листочке все выписал. Здесь мой телефон, индекс с адресом, «мыло», и вот телефон знакомого... короче...

Диман протянул листок, не выдержал и взглянул на него. Лицо светлого было бледно-мраморным, и по неестественно бледным щекам его медленно текли слезы. Они были странные — не горяче-жгучие, а ледяные, словно бы снежинки растаяли и превратились в слезинки.

Полчаса назад светлый позвонил ему и дрожащим голосом пытался все объяснить. Он не может ничего сделать. Мама его сломала. Мама отправляет его в какой-то городок к родственникам, подальше от Димана. И он не может, и он умирает, и у него нет сил, и он сдался. 

Диман вздохнул и посмотрел на его ноги. Правый шнурок развязался, и концы его утопали в снегу. Диман присел, очистил шнурок от снега и завязал по новой. Два молодых полицейских в черной форме, с резиновыми дубинками, внимательно посмотрели на них и прошли мимо. Шумная семейка тащила огромные баулы.

— Ну что ты? — попытался улыбнуться Диман.

— Я же тебе говорила не приглашать его! — мать вынырнула из здания вокзала с билетами в руках. — Ты же обещал! — накинулась она на светлого.

— Оставьте меня! — вскрикнул светлый. — Оставьте меня в покое! Я вас всех... Всех ненавижу! Всех вас! — он набросился на огромную, трехметровую деревянную дверь и скрылся во чреве вокзала.

— А ты! — обратилась мать к Диману, когда они оба проводили глазами светлого. - А ты! Я тебе устрою! У меня родственник в ментовке работает, он пробьет все твои данные! Все! Телефон, где ты работаешь, где живешь! Все! И я везде пройду, я всем везде расскажу, что ты пидорас! — Диман молчал и все смотрел на ее тыкающий палец с красным ногтем. — На работе, во дворе, родителям твоим! Все узнают, что ты извращенец! Ты понял меня???

Вдруг на город рухнула ночь. И как только стемнело — сделался страшный буран. Диман шел молча, засунув руки в карманы, втянув голову в плечи. А мокрый снег все хлестал в лицо. Все померкло, невозможно ничего было разобрать. Город застыл и стал медленно утопать в снегу. Ярко горели бессмысленные, никому ненужные рекламы. Люди толпились на остановках, ожидая чего-то, но машины стояли мертво. Троллейбусы буксовали, мигали аварийки. 

Около магазина сидела собака. Старая, лохматая. Она сидела молча, полуприкрыв веки, вся занесенная снегом, ни на кого не обращая внимания. Глядя на нее, Диман вспомнил про кота. Зайдя в магазин, он купил несколько пакетиков кошачьих консервов. А когда вышел на улицу, то буран прекратился так же стремительно, как и начался. Все притихло, укрытое толстым слоем снега. 

Ему было тошно среди людей, он перешел через дорогу и пошел по тропинке между двумя рядами стальных гаражей. Тут народу никого не было, только один гараж был открыт, и мужик очищал вход от снега. Здесь, среди мокрого снега и влажного металла, тишина была поразительная, глубокая. Было слышно, как гудят провода высоковольтных вышек. Ветер разогнал облака, небо очистилось и вздохнуло чистой черной синевой. Он долго стоял, глядя вверх, и все пытался отыскать хоть одну звезду. Почему-то это казалось крайне важным.

Но на всем небосклоне он так и не увидел ни одной звезды. 

Городок оказался маленьким, уютным. Диману очень понравилась церковь. Высокая, стройная, голубая. Золотой купол ее в голубом морозном небе пылал ярче солнца. Улицы утопали в снегу. Народу было мало. И машин на дорогах тоже было мало. Помариновавшись почти двое суток в плацкартном вагоне, почти не спав, он сейчас чувствовал себя странно, болезненно возбужденным, словно бы перед началом тяжелой болезни. Вдобавок ко всему он заплутал. Проклятый автобус увез его совсем не туда. Он залез в карты на телефоне, но связь была плохой, интернет тупил, и карта города так и не загрузилась. Он плюнул и решил взять такси. Таксист, толстый рыжий дядька, тоже заблудился, и когда они в третий раз проехали мимо одного и того же дома, начал психовать. Диман спросил дорогу у прохожего, и через пару поворотов они выехали к нужному дому.

Светлый был все в той же куртке и шапке, но ботинки теперь на нем были черные, теплые. И та же спортивная сумка стояла у него в ногах.

Диман подошел к нему и молча встал рядом, словно они были незнакомы.

— Плохо выглядишь, — тихо обронил Диман. — Заболел?

— Змрз… — непослушными губами выдал светлый.

Диман взял его сумку, и они пошли в сторону остановки. За остановкой был мини-рынок. Несмотря на мороз, примораживающий ноздри при вдыхании, множество людей торговали на улице. Рядом с ними стояла толстая румяная тетка в тулупе и продавала заиндевелые здоровенные рыбины. Около кривоватой будочки с надписью «Чиним обувь и ключи» стояло кафе восточной кухни «Узген». В кафе никого не было. Шаткие столики все были пусты. Тихо играло радио, и на подоконнике единственного окна стояли пыльные пластмассовые цветы. Около холодильника с колой притулилась маленькая раковина, но коробка для бумажных полотенец и дозатор с жидким мылом были безнадежно пусты.

Светлый тут же принялся греть дыханием онемевшие пальцы, и Диман явственно ощутил, что от всей его фигуры исходит мороз, как от морозильника.

Подойдя к окошечку, Диман взял шурпу из баранины — себе и светлому, самсу с курицей и чайник чаю. Он хотел жрать, и ему было все равно. Шурпа оказалась вкусной, в глубокой миске в сытном бульоне плавали кусок мяса, огромная картофелина и здоровый кусок морковки.

Глядя на свою порцию, светлый вдруг заплакал, закрыл лицо ладонями, но тут же всхлипнул, утер слезы и успокоился. Притянув красивый чайничек, он принялся греть о него руки.

— Привет тебе от Мурзика, — проговорил Диман, выхлебав весь бульон из своей тарелки и пододвигая к себе тарелку светлого.

Светлый опять заплакал:

— Ты назвал его Мурзик?

— Нет! Робиндранат, как ты, бля, хотел!

Светлый вдруг подскочил, накинулся и обнял Димана, вжал его в себя.

— Уйди! Уйди, сука, разольешь тарелку!

Светлый нехотя отлип и сел рядом.

— Ты все вещи взял?

Светлый кивнул.

— Точно все?! Паспорт, документы, все как договаривались?

— Да… — еле слышно прошептал светлый, не поднимая глаз. — Прости меня.

— Не будет тебе никогда, нахуй, никакого прощения! — разливая чай по пиалам, буркнул Диман. Светлый, обессилев, прислонился к диманову плечу. — Сука, до сих пор меня трясет! Распустил нюни, как баба. Сказал бы «Не поеду! Не поеду и все!»

— Прости! — светлый одной рукой сжал под столом пятерню Димана, а второй принялся приглаживать тыльную сторону его ладони.

— А твои эсэмэски в четыре часа утра, что ты вешаешься??? Сука…

— Ну прости, мне правда было очень плохо!

— Конечно, тебе плохо! Если ты еблан по жизни!

— Покажи фотки кота!

— Щас, бля, разбежался! — фыркнул Диман, доставая телефон и открывая папку с фотографиями.

Светлый схватил мобилу и принялся листать с плаксивой улыбкой.

— Собирайся, говно, у нас автобус через час. Из-за такого говна, как ты, поедем на автобусе, я не буду ебланить еще сутки в этой деревне, ожидая поезд с таким говном, как ты!

— Не называй меня говном! — вспылил светлый. — Я же извинился!

— Называл и буду называть, потому что ты говно!

— А я тогда буду называть тебя «залупа»!

— Да мне похуй, говно! — Диман встал и принялся застегивать пуховик.

— Залупа!

— Говно!

— Залупа! Ты!

— А ты говно!

— Ну и все!

— Ну и все!

— Ну и все! Ну и не всёкай мне! Будет мне всякое говно еще всёкать!

Кривая, замусоленная дверь кафе открылась, впустив клубы морозного пара, и они вышли на улицу.

— Сука, блядь! — Диман толкнул его в сугроб. — Если бы не ты, я бы уже давно пил пиво на берегу Индийского океана! А из-за тебя где я сейчас? Как эта жопа называется? Паломошино? Пиздошино???

— Полошино… — буркнул светлый, отряхиваясь от снега.

— Хуешино! Самое место для такого говна, как ты!

Напротив автовокзала, в, наверное, единственном в городе супермаркете, Диман купил маленькую бутылку виски и литровую бутылку колы.

— И вот это! — светлый взял журнал «Вокруг света». — Долго ехать, а почитать нечего.

— Залупу тебе! — рыкнул Диман, но все же швырнул журнал в корзину.

В маленьком, недавно отремонтированном здании автовокзала, Диман отпил колы и в освободившееся место добавил всю бутылочку виски.

В автобусе светлый сидел у окна. Места их были сразу за водителем. Автобус мерно гудел по прямой запорошенной дороге, и Диман все смотрел, как красное, словно кровавый глаз дракона, солнце падает за ледяной горизонт. Светлый дремал, а когда ему надоело стукаться головой об окно, он привалился к Диману, устроил поудобнее голову на его плече и уснул теперь надолго.

Диман все потягивал хмельную колу и все следил за солнцем. И чем дольше он смотрел на солнце, тем больше верил, что оно опускается прямо в горячий и томный, сказочный Индийский океан. И он уже чувствовал, как в голове приятно шумели его волны, и светлый был рядом, и все было хорошо.

Сейчас он наконец-то мог расслабиться.

Сейчас они ехали прямо на встречу с солнцем!