По образу и подобию

Шурка любил дорогу. Любую. Он не так много ездил, чтобы она уже превратилась для него в рутинное перемещение из пункта А в пункт Б, и все еще была предвкушением отдыха, многовариантности событий, непредсказуемости впечатлений и бездны свободного времени впереди. Наверное, поэтому ему всегда больше всего нравились отъезды и пятницы. К отъездам Шурка готовился заранее и со вкусом. Тщательно продумывал, что возьмет с собой перекусить, почитать и послушать непосредственно в дорогу, и одеть, обуть для пребывания в конечном пункте назначения. Выходил заранее, подгоняемый иррациональным, наверное, идущим из детства страхом, что вдруг опоздает, не из - за своей непунктуальности, а исключительно по воле внешних обстоятельств: заклинившего ключа в входной двери квартиры, аварии в метро, пробок на улицах. А еще ранний приезд добавлял свои бонусы: сесть в поезд, и с каким - то радостным нетерпением ожидать попутчиков, которые начинают заполнять вагон шумом, багажом, непредсказуемых и возможно интересных, было всегда в кайф. Шурка не умел знакомиться вот так просто, но наблюдать и прислушиваться было для него достаточно. И его даже не раздражало, когда соседями по купе оказывался не кто - то молодой и симпатичный, а бабушки с обилием багажа и капризных внуков или замотанные командировочные, которые не успев переступить порог доставали пиво или что - нибудь погорячее, быстро выпивали все это под закуску, купленную в супермаркете и тут же заваливались на койку, повернувшись спиной. Иногда, ему было даже странно, почему с таким любопытством к людям, он выбрал профессию, в которой были одни бесконечные циферно-знаковые строки и мерное гудение кулеров.

В этот раз купе тоже было еще пустым. Шурка затолкнул под сидение сумку, переодел футболку, мокрую от июльской тридцати шести градусной жары, и теперь сидел, разглядывая перрон. Впервые за три года он ехал в Крым сам. Это до сих пор было слегка удивительно и непривычно, словно трогать недавно подстриженные волосы. Даже тетка и та, едва он позвонил ей и спросил, можно ли заявиться на недельку, тут же деловито сообщила, что «приезжайте, чего ж нет? На вас место всегда найдется», а он почему - то не смог ей сказать, что приедет один.

- Господи, жарища какая! Лучше бы мы самолетом полетели.

- Не бурчи. Поедем, будет прохладнее.

- Славянский сервис, мать его. Просто обожаю! Какие у нас там места?

- Пятнадцатое, шестнадцатое.

Голоса доносились из коридора, и Шурка, отвлекшись от своих мыслей, покосился на метку над сидением. Тринадцать. Значит, шли к нему. Голоса были молодые, один явно еще мальчишеский, с чуть вязкими капризными нотками, а второй – ниже и спокойнее. Шурка якобы небрежно откинулся назад, потянулся за запотевшей «Миргородской», что б хоть как то занять руки, и не выглядеть любопытствующим идиотом.

- Я, чур, внизу. Ненавижу куда-то лазать, – сказали громко и безапелляционно, и на пороге купе остановился вовсе не мальчишка, а высокий молодой парень в бейсболке и стянутыми в хвост черными длинными волосами. Снял большие солнцезащитные очки, совершенно беззастенчиво оглядел с ног до головы обалдевшего Шурика цепким темноглазым взглядом, и, только потом, шагнув внутрь, шлепнул на сидение большую, подозрительно смахивающую на женскую, сумку, поставил еще одну, уже спортивную следом, и, наконец, сказал:

- Привет.

Шурке почему – то показалось, что результаты осмотра парня разочаровали.

- Добрый день. – Не в пример приветливей, поздоровался остановившийся в дверях за его спиной, мужчина и улыбнулся, подтягивая из коридора большой чемодан. Клетчатая обивка чемодана показалась тоже сказавшему «Добрый день» Шурке смутно-знакомой и навевающей мысли о чем - то дорогом, но безнадежно опошленном подделками из подземных переходов.

Парень тем временем придирчиво оглядывал купе, мазнул пальцами по верхней полке, поглядел на результат.

- Сдвинься, я вещи поставлю, – негромко приказал мужчина, и парень тут же уселся рядом с Шуркой, обращая на него внимания не больше, чем на откидной столик, подался вперед и придержал сидение на весу, пока его приятель, вытаскивал несессеры, пакет с вещами и толкал внутрь модный чемодан.

Таких попутчиков у него еще не было. Может быть стоит чаще раскошеливаться на купе? Шурка вдохнул запах чужой туалетной воды, заметил под поползшей вверх футболкой черную вязь татуировки на загорелой пояснице, и наконец - то открутил эту чертову «Миргородскую», которую все еще вертел в руках. Минералка предательски зашипела газом, запузырилась и брызнула во все стороны.

- Гениально, – тут же прокомментировал парень, стирая брызги с руки и даже не глядя на извинившегося Щурку. – Хорошо, что ты не додумался попить Колы.

- Что тебе не нравится? Почти спа, – беззлобно хмыкнул мужчина, со стуком опустил сидение, и они занялись тем, чем занимаются все люди, обживающие места, согласно купленным билетам. Раскладывали на столике необходимое, вытряхивали сменную одежду, резиновые вьетнамки, негромко переговаривались. Шурка делал вид, что очень занят разглядыванием вокзального перрона, и перевел дух, только после того, как парень, поглядев на часы, потом на вытаскивающего из сумки журналы мужчину, попросил: «Пойдем, выйдем, я покурю. Времени еще валом» и удалился.

Оставшись один, он тут же полез в карман, доставая телефон.

- Не поверишь. Пидорасы!

- Где пидорасы? Какие пидорасы? – Голос у Альки был монотонный и глухой, как всегда когда она таращилась в монитор, одновременно пытаясь говорить. – Погоди, сейчас выйду.

На заднем плане гудели голоса, и негромко играла музыка. У них в отделе никогда не было тихо. Потом шум отрезало, и Алька уже нормально и даже с любопытством переспросила.

- Пидорасы, говоришь? Где? На вокзале?

- В купе. Со мной. Пара, – он засмеялся, откидываясь назад. – Прикинь, и надо же было так!

- Откуда знаешь, что пара?

- Так видно, – Шурка даже удивился такому глупому вопросу, а в трубке чиркнула зажигалка, и Алька заявила приказным тоном.

- Знакомься, – вкусно затянулась, и тут же спросила. - Хоть хорошенькие?

- Очень, – Шурка даже сглотнул, блаженно жмурясь. – Как с картинки.

- Брешешь небось.

- Вот те крест!

- А взрослые?

- Ну…- Шурка попытался прикинуть возраст, но образ черноволосого парня идентификации не поддался. Поэтому он честно ответил.

- Да хрен знает. Старшему лет тридцать с копейками, наверное. Тебе б понравился.

- Ладно, не дразнись, – она только вздохнула, снова затянулась, и он даже удивился, что не чувствует привычного запаха табака и яблок. – Тебе с красивыми мужиками в поезде тарахтеть, а мне пахать еще и за Семеновну, и хрен домой раньше смоешься.

- Да, мне классно, – не стал кривить душой он, и едва успел попрощаться, как вернулись попутчики. И через несколько минут поезд тронулся.

Связь то и дело давала сбой, и устав перегружать аську, Шурик с досадой отложил телефон и попытался разглядывать пролетающий за окном однообразный пейзаж. Через время ему это надоело, и он принялся украдкой рассматривать попутчиков, делая вид, что очень увлечен своим плеером. Мужчина напротив читал, парень, забравшись с ногами, тоже листал толстый глянцевый журнал. Ноги у парня были худые, загорелые и длиннющие, с татуировкой на левой икре. Что наколото разобрать было трудно, но смахивало на какой - то символ. Решив приглядеться при случаи с другого ракурса, Шурка приступил к изучению лица, красивого, с тонкими, породистыми и почти девчачьими чертами, да так увлекся, что даже вздрогнул от неожиданности, когда парень вдруг резко поднял взгляд.

- Что?!

В тоне парня была напористая, совсем не девчачья агрессия. Шурка смешавшись, только пожал плечами.

- Да ничего.

- А чего тогда пялишься?

- Сбавь обороты, – негромко сказал мужчина, не поднимая взгляд от книги, а парень тоном капризного ребенка тут же пожаловался.

- Нет, ну а что? Сидит и смотрит! Вот чего ты смотришь? У меня рога что ли на голове?

- Да просто смотрю. – наконец выдавил из себя озадаченный Шурик. – Интересно.

- А.. Ну, раз интересно, тогда смотри. – тут же величественно разрешил парень и махнул рукой, жестом королевской особы, отпускающей прислугу. – Я красивый. На меня грех не посмотреть. Я же красивый?

- Красивый. – мужчина все же не подымал голову, и Шурка заметил, как дрогнули в сдержанной улыбке его губы.

- Ну вот! – воскликнул, явно довольный возможностью поговорить, парень и шумно захлопнул журнал. – Андрею можно верить. Андрей у нас пластический хирург. Он в красоте разбирается. Да, Андрей? – он толкнул под локоть невозмутимого мужчину. – Ну, вот что ты все время читаешь?! – заглянул в книжный разворот. – Ой, Господи, страх какой! – перевел взгляд на Шурика и доверительно сообщил. – Все время читает. Утомил прямо! Завтракает – читает. До траха читает. После траха читает. Кошмар! Второй день отпуска, а он опять с книгой. Выброшу!

Мужчина ничего не сказал. Только прикусил губу. Ему явно очень хотелось рассмеяться. Шурка, совершенно растерявшись, таращился на парня. Тот, чуть наклонив голову, смотрел в ответ. Потом сказал.

- Ну?

- Что?

- Ну, отзовись что ли. Не самому же мне с собой разговаривать.

- Дань, прекращай! – прежде чем Шурка нашелся что сказать, громко сказал мужчина, которого как оказалось звали Андреем, и наконец засмеялся. – Совсем мальчика заморочил. Вы его простите. Ему когда скучно, он всегда к окружающим цепляется.

- Да, мне скучно! Потому что ты читаешь, а не общаешься со мной! А обещал!– парень по - кошачьи подлез под мужскую руку, удобно устраиваясь на его груди, глядя на Шурку непроницаемыми темными глазами и Шурка почувствовал, как жаром отдало в щеки. Это было так откровенно и бесстыже, что даже мелькнула мысль: если этот парень так всегда себя ведет, как он при этом еще живой и здоровый?

- Не шокируй человека. – мягко произнес мужчина, впрочем не предприняв попытки оттолкнуть или отстраниться самому, на что парень вывернул шею, глядя на него сверху вниз и абсолютно просто сказал, удивленно приподняв брови:

- Кого тут шокировать? Да он же сам такой. Не видишь, что ли?

И тут уж Шурка окончательно покраснел. До пекущих щек и пульсирующих ушей.

С попутчиками так часто. Сперва все сидят с непроницаемыми физиономиями, занимаются своими мелкими делами с таким видом, будто разгадывание кроссворда или еда - это занятия государственной важности, требующие предельного сосредоточения. И молчат. Кучка чужих людей, случайно собравшихся вместе. Потом находится кто - то, кто решается нарушить церемонную тишину, и все. Оказывается, что мимика бывает и поживее, чем у мраморных статуй, кроссворд не такой уж и интересный, а едой можно поделиться. Конечно, не всегда находится такой «кто-то», и часто общение с попутчиками укладывается в две фразы. «Здравствуйте» при входе в купе и «Спасибо за дорогу» при выкатывании чемодана. Данил этим «кем-то» был. И уже через полчаса переставший позорно краснеть Шурик, искренне недоумевал, где он увидел в нем агрессию и недоброжелательность. Через полчаса он уже знал, что Данил – модель, у него есть брат, который тоже модель, и который тоже собрался в Крым, только своим ходом, чуть позже, со своей очередной девушкой – «Страшный бабник! Прям даже не знаю в кого!», что у Андрея своя клиника, и вообще «тебе бы вот тоже не помешало морду почистить». И в том, что они едут в Крым, а не в Испанию, виноват приступ ностальгии у Андрея, хотя «какая на фиг ностальгия? По мусорным кучам? Там - то и отелей, наверное, приличных нет.». Шурка на такую рецензию даже обиделся.

- А вы куда едете? В Ялту?

- Естественно, в Симеиз, – Данил фыркнул и, вытянув длинные ноги на Шуркино сидение, сполз по стенке, со стоном потянулся, запрокидывая руки. – Хоть погляжу на этот ваш … совковский гей-курорт.

В его тоне было слегка насмешливое пренебрежение, наверное, поэтому даже Андрей оторвался от своей книги с картинками, кидая досадливый взгляд.

- Ну, не говнись! Не Мальдивы, но для разнообразия интересно. Обсуждали же уже.

- Да, зря ты так, – подхватил Шурка, глядя как Данил, зевая, морщит нос. – Нормально там, и красиво. И отели между прочим есть. – И зачем-то добавил. – Я тоже туда еду.

- Во, набросились на пару! - Ни чуть не смутившись, округлил глаза ухмыляющийся Данил и весьма достоверно изобразил, как боится их претензий, передернувшись всем телом. – Ужас! - Тут же снова, уже знакомым тоном, пожаловался Шурке. - Он везде против меня себе соратников находит! - И тяжело вздохнул. - Ладно, не наезжаю больше на ваш Симеиз, а то еще с поезда сбросите. И вообще, я есть хочу!

Еще до того, как Данил полез в вытащенный из-под полки пакет, Шурка уже был уверен, что жареной курицы или вареных яиц, в потрескавшейся от переноски скорлупе, там не будет. Не выглядели эти попутчики людьми, у которых в такую жарищу есть желание есть жирную курицу, воняя уличным грилем на весь вагон. Что не могло не радовать. Хуже курицы, для Шурки был только штын из спиртных паров и едкого рыбного запаха, который часто разводили гастарбайтеры или веселые молодежные парочки, упивающиеся пивом с каждой станции до беспамятства. Поэтому он сидел, и краем глаза наблюдал, как Данил выставляет сок и прозрачные лотки с салатом и бутербродами.

- Будешь с нами кушать?

Вопрос застал врасплох. Обычно кушать его приглашали сердобольные бабки, раскладывающие по столику, домашние разносолы. И он всегда отказывался, но тут неожиданно для себя, ляпнул, быстрее, чем успел подумать.

- Буду. А у меня тоже вкусный пирог есть. Сейчас достану.

- Сам пек? - С интересом покосился Данил, раскупоривая свои гофрированные магазинные упаковки.

- Да, конечно! – От такого предположения Шурка даже рассмеялся. Он, который уже год питающийся быстрозамороженными полуфабрикатами, и пироги. Совершенно несовместимо. - Я не умею. В магазине купил. У нас кулинария там классная.

- Это где?

- На Харьковской, в «Сельпо».

Данил что-то понимающе промычал, вытаскивая из кулечка одноразовые вилки и ножи. Мимо за окном пролетали поля, залитые солнцем, покачивался в стеклянной бутылке оранжевый сок, и в купе действительно делалось прохладнее.

- А вы где живете? - Шалея от собственной наглости, Шурка пальцем начертил в воздухе круг, заключая туда и наблюдающего за сервировкой Андрея и деловито раскладывающего бутерброды по тарелке Данила. – Вы же вместе?

- Откуда выводы? – Внезапно заинтересовался до этого молчащий Андрей, отложил, наконец, свой журнал. В вопросе не было агрессивного наезда, а только искреннее и добродушное любопытство, и Шурка решил, что этот Андрей, видимо, мужик неплохой.

- У вас один чемодан на двоих.

- Шерлок Холмс, ё-мое. – Босяцки хмыкнул Данил, водружая на бутерброд листик петрушки, а Андрей засмеялся.

- Там моего трусы, шорты и пара маек, так, что еще нужно разобраться, чей это чемодан, но суть ты уловил правильно.

- Ой, можно подумать! Я на курорт еду, а не целину осваивать, так что не фиг придираться. Это я еще по минимуму взял.

- О, да! В том году у нас двадцать пять кило перевеса было.

- Потому что мы в приличное место ездили, а не в этот твой Семииз!

Шурка поймал себя на том, что сидит и улыбается, как дурак. Их перебранка звучала до ужаса мило и как-то привычно. Словно это было обычной манерой их общения, вот так друг над другом подтрунивать, шутливо и не обидно. И то, что они ее устроили при нем, почему-то ему польстило. Будто его впустили в круг своих.

- Мальчик, между прочим, задал вопрос! – Данил весело отбирал у Андрея упаковку с аппетитными сырными кусочками. – А ты не ответил, и, вообще, отдай! Я сам все красиво разложу, а то ты опять накидаешь, как попало.

- А что спросил мальчик? – Когда Андрей улыбался, в углах его глаз лучились смешливые морщинки, а лицо становилось по-мальчишески хитрым и открытым. Интересно, сколько ему лет? Под сорок?

- Я спрашивал, где вы обитаете. Но, если это секрет…

- Да, ну, какой секрет? На Оболонской набережной.

- Ну, вот! А я думал в Кончей Заспе. – деланно огорчился Шурка, поражаясь себе все больше и больше. Раньше за собой он не замечал способности шутить на скользкие темы с посторонними. Но не успел он испугаться, что возможно шутка про приют киевской знати была не в тему, как Данил абсолютно серьезно ответил, удовлетворенно оглядывая сервированный на симпатичных ярких салфетках стол.

- Там на самом деле очень здорово. Но Андрюше далеко на работу ездить. – И гостеприимно махнул рукой. – Кушать подано, садитесь жрать. Всем – приятного аппетита. – И первым потянул с тарелки бутерброд из тонкого тостерного хлеба.

Потом они валялись каждый на своей полке. Андрей дремал, уложив раскрытый журнал себе на живот, Данил, натянув наушники, смотрел что-то на большом макинтошевском плеере, хмурил внимательно брови, а Шурка пытался читать. Книга была в принципе интересная и полезная, про базы данных, недавно купленная, но теперь бесцельно пялясь в строчки, он уже в который раз пожалел, что не взял в дорогу обычную, художественную. Дурацкая привычка, оставшаяся от двух совместных лет жизни. Почему-то они всегда считали, что отдых – это достойное время для самообразования, поэтому вместо легкого детективчика в мягкой обложке, всегда таскали за собой монографии и языковые курсы. Правда, хватало благих намерений только на первые дни, а потом благополучно забытые учебники валялись на тумбочке или безжалостно сметались в сумку. Шурка улыбнулся, вспомнив, как однажды, они решили по утрам бегать. По извилистой дороге, под горой Кошка до научного городка Кацивели, что за аквапарком. Взяли с собой кроссовки, шорты, встали первым утром в семь и старательно пробежали весь путь, под еще мягким солнцем, вернувшись мокрющими от пота, на дрожащих ногах и с колотящимся с непривычки сердцем. На следующий день казалось, что в бедрах и заднице на десяток мышц больше, чем нужно, и все они болят так, что не присесть, не чихнуть. На том их пробежки и закончились, потому что хотелось выспаться, а после пробуждения, после разморенного секса, садиться на веранду с завтраком или унестись на пляж, не слишком еще забитый отдыхающими. Шурка перебирал эти воспоминания, как яркие коралловые бусины, увиденные когда-то в сувенирной лавке Воронцовского дворца, и почему-то с тех пор ассоциирующиеся с отдыхом и счастьем, и так больно, как в первые месяцы, уже не было. Только легкая, какая-то осенняя грусть и спокойное сожаление, что мол, ну, что поделать? Бывает. Шурке было приятно осознавать, что кризис прошел, пора прошлое оставить прошлому, и жить дальше. И новые знакомые вписывались в перспективу начать жить с чистого листа как нельзя лучше.

- А где будете жить?

Данил сдвинул наушники и спросил:

- Что?

- Я спрашиваю, где жить будете, уже знаете?

- В отеле, наверное, – Данил пожал плечами, откладывая плеер. – Хотя, Андрей хочет снять жилье, но как-то мне эта идея не нравится.

Он говорил приглушенно, что бы, наверное, не разбудить спящего, не глядя на Шурку, а рассматривая перрон за окном, где бодрые шумные бабки торговали пирожками, вялеными карпами и фруктами.

- Почему? – Шурка наблюдал за ним. Теперь, когда они были один на один, что-то изменилось. В интонациях и даже мимике, но он пока не мог понять, что именно. – Так все делают.

Данил не ответил. Вытянув длинную красивую шею, заглянул куда-то совсем под окно и, спустил на пол ноги, нащупывая вьетнамки.

- Пойду, покурю.

- Иди, – зачем-то сказал Шурик, будто от него требовалось разрешение, и тоже заглянул за окно, почти прижимаясь носом к запыленному стеклу, пытаясь понять, что же там было такого интересного. Под окном стояла длинноволосая девчонка в топике, куря и слушая мужика, трясущего перед ее носом пластованной коричневой рыбой. Лицо у нее было лениво-скучающее, и становилось понятно, что рыбу она не купит. Мужик, будто не замечая ее отсутствующего вида, увлеченно рассказывал про жир, что «аж по пальцам течет» и обилие мяса «под два литра пива».

- А ты уже договорился про жилье или так, по приезду?

Шурка поднял взгляд. Андрей, подперев голову ладонью, выжидающе смотрел на него.

- У меня тетка там живет. Кстати, она тоже сдает. И место классное. Прямо под Кошкой, у парка. Отдельный коттедж. Душ, кухня.

- Да?

- Могу позвонить, спросить, есть у нее места или нет. Сейчас уже сложно с жильем. Июль. Народу – куча.

Внутри Шурки даже что-то подрагивало. Последний раз такой нетерпеливый охотничий азарт у него был, когда они заказывали Альке билеты на Мияви в Хельсинки, сидя перед компом двумя сжатыми сгустками, и жадно караулили, ожидая ответ перегруженного сервера. К слову сказать, билеты они тогда все-таки купили. Так неужели не повезет сейчас? Упустить такое знакомство в начале отпуска? Да, он себе этого никогда не простит.

- А море из окон видно? – Вдруг спросил задумчиво Андрей, и Шурка убежденно кивнул.

- Конечно, видно. И с веранды тоже видно.

- А то, этот бармалей хотел, чтобы непременно море.

- Ну, это и понятно. Не на соседние же заборы смотреть, – Шурка засмеялся, потянул телефон, лежащий на столике. – Сейчас позвоню, выясню и все расскажу.

Хотя можно было и не звонить. Коттедж тетка всегда придерживала к его приезду, жертвуя заработком, когда бы его не приносила нелегкая, так что сейчас он собирался сделать приятный сюрприз всем: и тетке, и неожиданным попутчикам. И себе. С такими соседями, отпуск обещал быть каким угодно, но только не скучным и однообразным.

Поезд был проходящий, на Севастополь, но народу с него все равно сошло много. Раньше они ездили в Крым на автобусе, потому что прямых поездов из их родного города не было. В том, чтобы выгрузиться из душного салона «Икаруса» в прохладную ночь, дремать на вокзале или разглядывать, как редеет за окном темнота, как появляются за окнами поросшие лесом горы, ждать  первую маршрутку из Ялты на Симеиз, слушая просыпающихся птиц, была приятная предвкушающая ритуальность. И, наверное, какая-то особая дорожная романтика, о которой они оба почему-то всегда стеснялись говорить вслух.

Пока ждали отправления маршрутки и пили кофе из картонных стаканчиков, Шурка в очередной раз подумал, что сигареты, будь они неладны, сближают. Данил курил, натянув на голову капюшон тонкой черной худи, негромко переговаривался с Андреем, и, чтобы встрять в разговор, достаточно было бы засунуть в зубы сигарету и попросить зажигалку. Но Шурка не курил. Причем никогда. Поэтому пришлось независимо переминаться с ноги на ногу в стороне и досматривать на плеере кино, прислушиваясь краем уха к чужому разговору. Говорили о серпантине, который «надеюсь, не как в Ситжесе», о каком-то Яне и деньгах, потом приглушенно и весело о чем-то, чего Шурка не расслышал, но оно явно и не предназначалось для чужих ушей. Данил тихо смеялся, а Андрей с подчеркнуто суровым видом щурился и якобы укоризненно цокал языком.

О нем вспомнили, уже загрузившись в маршрутку.

- А экскурсии там сейчас продают, не знаешь? Или надо из Ялты заказывать? - Андрей вытянул из рюкзака дорожную подушку и, не глядя, протянул Данилу, сидящему у окна. В салоне было темно, но Шурке показалось, что подушка не как обычная подушка в виде рогалика, а еще и с хвостом и чем-то подозрительно похожим на яркие уши. Детский сад.

- Ну, хотите, можно и в Ялте заказать, а вообще-то в Симеизе куча турагентств. Прямо на улицах сидят. А куда вы хотите?

Такие как они, наверное, хотели в Бахчисарай и Воронцовский дворец, чтобы цивилизованно и пафос, но Данил, выправлявший из-под  подушки стянутые в «хвост» волосы, отозвался, впрочем, не глядя на Шурку, а по - прежнему рассматривая вокзальную площадь за окном.

- В горы куда-нибудь бы сходить. И дайвинг, - развернулся, наконец, и, выглянув из-за Андрея, спросил: – Только говорят, что Черное море мертвое у дна. Правда?

Стыдно было признаваться, но Шурик не умел плавать. В принципе, а тем более с аквалангом. Это всегда было у них поводом для беззлобных шуток, когда приходила пора купаться, и он заходил в море не глубже, чем по грудь, балансируя на скользкой неудобной гальке. Поэтому про дно моря он ничего толком и не знал, но сплетня про мертвый слой из-за просачивающегося сероводорода и будущий взрыв, была ему знакома. Правда, говорить такие глупости Шурка не собирался, поэтому просто и дипломатично спросил в ответ:

- А ты плаваешь с аквалангом?

- Мы оба плаваем, - коротко ответил ему Данил и откинулся на сидение, потягиваясь и зевая.

Автобус, покачиваясь, выруливал мимо такси, у которых курили водители, почти все как один, восточной наружности, Шурка ерзал, устраиваясь поудобнее, проплыл мимо троллейбус, который они обогнали, как Андрей вдруг негромко засмеялся.

- Господи, они еще ходят?

- Можно подумать, они в Киеве не ходят, - тут же пробурчали, снова сладко зевнув от окна, но Шурка сразу понял, к чему был вопрос и откуда такое радостное узнавание в чужом смехе. Наверное, так же радуешься, приехав в гости к бабушке, где пропадал в детстве месяцами, и обнаруживаешь, что двор все тот же, и старые качели, на которых вертелись с друзьями, и где теперь можно прекрасно дуть пиво, на месте, даже подкрашенные и со смазанными петлями. Осознание, что детство хоть где-то, но еще живет.

- Ездили?

- И не раз. – Андрей улыбался. – Я в свое время хорошо Крым знал. Каждый год сюда мотался. Это потом не до того стало.

- Я тоже каждый год, - зачем-то сообщил Шурка, будто бы его спрашивали. Но Андрей, наверное, уже не услышал, потому что повернулся к Данилу, отвечая на какой-то негромкий вопрос. До Шурки долетали обрывки фраз о троллейбусе, который «единственный междугородний в мире», стонущие зевки, сзади девчонка приглушенно говорила по телефону, что «уже села», и под весь этот уютно бубнящий фон, убаюканный размеренным покачиванием маршрутки, он, наконец, уснул. Чтобы проснуться уже за «Артеком», и увидеть за окнами в рассветной дымке долгожданное, действительно черное море.

- «Тан» - что?!

- Тандыр.

Они шли по главной улице, купив у рынка горячие тандырные лепешки, и Данил учил новые слова.

- А та фигня, похожая на анальные шарики, как называлась?

- Чурчхела.

- О, Господи, язык можно сломать! И это еще и едят.

- Едят не только это. - Андрей перехватил чемодан из одной руки в другую, поправил козырек защитного цвета кепки и пояснил улыбающемуся Шурке: – Даня у нас незнакомую пищу не употребляет.

- Правильно! Не буду я всякую дрянь есть. И не называй меня Даней! Это только ты всякую фигню пробуешь без разбора. И эти анальные шарики, небось, точно в рот потянешь. Зуб даю.

- Между прочим, чурчхела… - Шурка даже осекся, обреченно понимая, что теперь безобидная восточная сладость навсегда превратится для него в «анальные шарики», потому что и, правда, похоже. Странно, что раньше не замечал. – Вкусная. Орехи и сок. Чего же это дрянь?

- Потому что, дрянь, - категорично и безапелляционно заявил Данил, остановившись и принявшись поправлять ремешок сандалии. – По ее цвету за километр видно, чем красили. Нет, вы, конечно, кушайте на здоровье. Только ты мне потом не жалуйся, что у тебя опять болит поджелудочная, и тебе хочется блевать даже от воды. О-ох, как красиво!

Переходы от порицания чурчхелы к поучениям Андрею и потом к восторженному выдоху были настолько стремительны, что Шурка даже озадаченно поднял брови. Но охать действительно было от чего. Они повернули по спускающейся вниз улочке, по одну сторону которой обрывался заросший парком склон. Впереди, на фоне утреннего прозрачного неба, горы Кошки и зеленых кипарисов бледным призраком Мавритании встала вилла Мечта, заброшенная, разрушающаяся, но по-прежнему производящая впечатление. Может даже большее, чем, если бы ее отреставрировали и устроили внутри какой-нибудь модный отель. Хотя, конечно, Шурка всегда жалел, что этого никто не сделал и так, наверное, и не сделает. Похожий на арабскую крепость с маленьким псевдо-минаретом, беленый дом строили еще до революции, он красовался на рекламных открытках и любительских картинах, продаваемых туристам, и тихо умирал от людской безалаберности. Там было клево устраивать фотосессии, на фоне кованых решетчатых окон, густо разросшихся кустов и разрушающихся перекрытий, и, когда они пару раз приезжали втроем, Алька даже лазала наверх и бодро орала оттуда, что мол «не ссыте, тут безопасно и шикарный вид». Но они так и не рискнули. Все-таки весила Алька для скачков по стропилам и дырявым лестницам куда меньше их обоих.

- Ну, чисто Турция. Лепешки эти ваши, минареты, только мусора больше. – Данил снова тащил сумку и разглагольствовал. – Смотри, любимый, сопрут меня тут местные знойные татары и обесчестят.

- Опоздали местные знойные татары, - невозмутимо парировал Андрей. – С обесчещиванием. Разве что любимой женой в гарем.

- И ты отдашь?

- Отдам. Все равно вернут. Еще и с доплатой.

Шурка засмеялся, глядя, как Андрей ловко уворачивается от жаждущего мести Данила, умудряясь не уронить тяжелый чемодан, и осознание отдыха вдруг навалилось будоражащей веселой волной. То ли от еще по-утреннему свежего воздуха, пронизанного солнцем, то ли оттого, что даже Андрей, еще в поезде бывший солидным и спокойным, сейчас походил на вырвавшегося от родителей подростка, то ли просто от предвкушения дуракаваляния, моря и хорошей компании. И почему-то ужасно захотелось пива. Холодного, в ледяной запотевшей бутылке.

- А где эти ваши знаменитые «Ежи»?

- Пива хочу, - озвучил свое желание Шурка и добавил, уже отвечая Данилу, с интересом разглядывающего башенку виллы: – А сейчас завернем, там на аллее и «Ежи». Если на городской пляж ходить, как раз через них.

- Подозреваю, мы не будем ходить на городской пляж.

- Дети?

В сезон на городских пляжах был пищащий, рыдающий и капризничающий ад в ярких бубликах надувных кругов, плавательных матрасиках и бдительных мамашах. В сезон городские пляжи лично Шурку пугали.

- Люди, - хмыкнул Андрей, поправляя козырек защитной кепки. – Отдохнуть же приехали. А потом, насколько я помню, тут диких пляжей валом.

- И аквапарк есть. Я в Интернете смотрел, - невпопад добавил Данил. – Только без подогрева. Вот же, блин, колхоз.

Интересно, он так бухтит постоянно или потому что они не полетели, куда там они собирались, в Испанию? И вот же странное дело, пару лет назад, когда они только первый раз приехали в Симеиз и попали в аквапарк, Шурка тоже ворчал и ругался, когда они, дрожа, проторчали в очереди на очередную горку, высыхая на прохладном морском ветру, чтобы потом с разгону нырнуть в пронзительно холодную воду. Они тоже бурчали, когда видели переполненные баки или мусор в углах лестницы, ведущей на пляж, и возмущались дороговизной цен на рынке, но сейчас, недовольный, хоть и беззлобный нудеж Данила, пробудил в Шурке какую-то патриотическую злость. И захотелось предложить кое-кому убраться из этого «колхоза» в свои Испании, если такие привередливые, и не портить отпускное настроение людям, которых все устраивает.

За поворотом, открылись старая магнолия у входа в парк и аллея. Как подозревал Шурка, слава гей-курорта началась именно с этой аллеи, где с равным промежутком красовались не присноизвестные девушки с веслами, а беленые скульптуры античных красавцев на невысоких постаментах. Кафе уже так, присоседилось по ходу дела, потому что было здесь единственным, утопленным в глубине парка и скрытым от особо любопытных глаз отдыхающих.

- А почему собственно «Ежи»?

- А там в парке скульптура: ежиха с ежатами. Прямо рядом с кафе, - опередив Шурку, уже было открывшего рот, вдруг сказал Андрей, щурясь на Кошку, величественно возвышавшуюся прямо по курсу. – Потому и «Ежи».

- Миша даже герб сделал. 

  Над главным входом в кафе, и правда, висел серый герб с тремя ежиками и названием, известным всему СНГ. Интересно, кто-то еще помнил, как это кафе называлось раньше?

- Покажешь?

- Покажу, - Андрей сжал пальцы вложившего в его ладонь руку Данила, заставив Шурку неловко отвести взгляд. - Надо вообще сделать тур по местам боевой славы. Если они еще, конечно, сохранились. Вон, кстати, и само заведение.

Шурка даже ухмыльнулся, наблюдая за выражением лица гламурного Данила, увидевшего домик кафе, неброско примостившийся у боковой аллеи, ведущей к спуску на пляж.

- Это…оно?!

Разочарованный возглас капслоком повис в воздухе, и Шурка засмеялся как-то одновременно с Андреем.

- ОМГ! Куда ты меня заманил? – Данил скорбно заломил брови и добавил тоном истерички-жены, со слезой в голосе, восклицающей о загубленной жизни. - Я всегда знал, что у тебя была трэшовая молодость! – и тоже засмеялся.

Надежда Павловна, Шуркина тетка по матери, жила сама, работала сестрой-хозяйкой в местном детском санатории, курила крепкие отечественные сигареты и походила на отставную боцманшу выправкой и дочерна загоревшей кожей. Нежданных постояльцев определили в пустующий, приготовленный для Шурки коттедж за пятьдесят долларов в сутки, а сам Шурка потащил вещи в прохладную темноту дома, где вкусно пахло едой.

- Вареников с вишнями налепила, ваших любимых, - пояснила до этого молчавшая тетка, заходя следом за ним. – Переодевайся, и поешь, пока теплые.

Ваших любимых. Он все ждал, когда она спросит. А она, вместо этого, прислонилась плечом к дверному косяку и смотрела, внимательно щуря серые, такие же, как у мамы, глаза.

- Где ты этих голубков взял? Твои друзья?

- В поезде познакомились. Я подумал, что тебе заработок не помешает. А эти вроде не бедные.

- Какой заботливый, - тетка хмыкнула. – А мужики, и правда, на вид приличные. Даже не торговались. И хорошо, когда парой. Не так распутничать будут.

Тетка жила забор в забор с Мишей, владельцем «Ежей», хотя и без того, как все жители Симеиза гомофобией не страдала, и подходила к вопросу выбора постояльцев весьма рационально. Геи, в отличии от пар с детьми, вещи не ломали, постели не пачкали, не гонялись за дворовыми котами, обычно вели себя достаточно тихо и даже если и надирались, то делали это как-то не в пример деликатнее, чем степенные отцы семейств. По крайней мере, многие. Симеиз делал на геях деньги, и, наверное, по всей Украине вряд ли бы нашлось место более лояльное к сексуальным меньшинствам.

Шурка возился, раскладывая вещи. Тетка молчала за спиной, а потом все-таки спросила.

- А ты почему один? Я вас обоих ждала.

- А Сашка в Чехию уехал, - и почему бы просто не сказать: «мы расстались» или «так вышло»? Но такие ответы вдруг показались Шурке пафосными и напитанными какой-то картинной трагичностью, поэтому он обернулся и хмыкнув, добавил: – Отдыхать.

- Как там дома?

- По – прежнему, - Шурка, сидя на ступеньке с миской на коленях, уплетал сочные, еще теплые вареники, щедро политые сметаной и сочащиеся сладким сахарным сиропом. – Тебе от всех привет.

- Две недели отпуск?

- Неделя. За свой счет.

Тетка сидела рядом, за вынесенным во двор столом, и резала кабачки на икру. Облизывая липкие губы, Шурка обреченно подумал, что попал. Теперь его будут кормить на убой, рассказывая, что «совсем отощал в своем Киеве», а он будет покорно лопать все, что не подставят под нос, потому что отказаться от той вкуснятины, что готовила тетка, было решительно невозможно.

Из домика вышел Данил, в коротких шортах, майке и холщовой сумкой-авоськой через плечо, принялся стягивать волосы в хвост, пока Андрей закрывал дверь.

- На разведку сходим, - пояснил Андрей, оборачиваясь и замечая их, улыбнулся, глядя на тетку. – Сто лет у вас тут не был. Интересно, насколько поменялось.

- Ну, за сто-то лет прилично поменялось, - на самом деле тетка не язвила, просто у неё была такая манера разговаривать – подтрунивая. – Вон «Коралл» продали. Теперь шлагбаум, не подступишься.

- «Коралл» - это пляж под скалой? Да, невесело. И кому продали?

- Не весело, - кивнула тетка, соглашаясь, а Данил, нахлобучив кепку, нетерпеливо потянул Андрея под локоть.

- Идем уже. Потом про пляжи поговорите.

- Ну, чисто девка. Что лицом, что манерами, - проводив их взглядом, задумчиво сказала тетка, подтянула пачку «Примы» и дешевую зажигалку. – В темноте и попутать можно.

- Да ну, - вяло возразил Шурка, дожевывая последний вареник. Солнце разогнало утреннюю дымку, и Кошка возвышалась, врезанная в яркое небо неровным силуэтом. А от сытости и с дороги привычно хотелось спать, а не дискутировать, даже если тетка и была в чем-то и не права. Тетке тоже видно не слишком хотелось развивать тему – кто они для нее были? Очередные отдыхающие, лица которых проходят за сезон чередой, и только некоторых запоминаешь, только некоторые потом возвращаются снова, превращаясь в привычных знакомых. А если каждого обсуждать, так и язык сотрется.

Они сидели и молчали. Тянуло крепким табаком, воздух наливался сочным теплом, пригревало макушку, и Шурка, поставив, наконец, пустую миску уже было собирался встать, как она снова спросила:

- А с каких это пор вы порознь отдыхаете?

- С тех пор, как я переехал. Где у тебя губка, я миску помою.

- А он разве не переехал? Это же вроде его была идея. Поставь, я сама помою.

- Он передумал. Работа, проблемы, все такое. Где моющее?

- Где всегда. У раковины. Поругались, что ли?

Елозя пенящейся губкой по миске, Шурка кивнул, нехотя сказал.

- Ну, вроде того.

И почему признаваться, что разошлись, так трудно? Будто есть что – то постыдное и унизительное в том, что кто-то от кого-то уходит. Даже, если это сделал ты. Или все дело в том, почему ты это сделал?

- Так что, вообще,  больше не общаетесь?

Он понимал, что тетка интересуется не ради досужего любопытства или дежурного участия. Ей всегда нравился Сашка, она единственная среди родни знала о Шурке правду, и сейчас чувствовалось, что ей действительно не все равно, но этот допрос начал доставать. Хотя он и готовился к тому, что рано или поздно, но расспросы неизбежны.

- Созваниваемся иногда, - он поставил вымытую миску вверх дном на оббитый клеенкой стол, вспоминая письма по электронке, начавшие приходить месяц назад, и короткие разговоры по телефону. – Теть Надь, я пойду, посплю, а то после еды в сон клонит. Будите, если помощь будет нужна.

В их родном городе, отнюдь не маленьком, славном четырьмя металлургическими комбинатами и морем, совершенно отсутствовали места, где можно было знакомиться, поэтому они, как водится, нашли друг друга в интернете. Переписывались неделю, потом договорились встретиться. Шурка хорошо помнил тот день. Было холодно и слякотно, но они все равно зачем–то пошли к морю, и долго гуляли по длинной безлюдной набережной, вдоль пляжа, где на рельсах стояли пустые товарные вагоны. Даже пару раз поцеловались, а потом поехали к Альке, подруге Саши, пить пиво, и Шурка просидел весь вечер в обнимку с диванной подушкой, молча прислушиваясь к их болтовне и кляня себя за дурацкую застенчивость. Она потом рассказывала, что сразу поняла, с той самой первой встречи, что Шурка станет для Сашки чем-то особенным, потому что он никогда не водил к ней всех этих своих интернетовских знакомых. А Шурку привел. В первую встречу. Серьезно - молчаливого, в черной шапке - «пидорке», похожего на ботаника из металлургического вуза. И это для них, дружащих с детства, значило больше, чем Шурка мог представить. Доверие. Одобрение близкого. Шурке было сложно это понять тогда, потому что до них у него не было друзей, с которыми можно не фильтровать темы и быть самим собой. А теперь, спустя три года, он сам показывал ей фотографии, откликнувшихся на его анкету, и они не всегда прилично шутили, разглядывая очередного претендента в любовники. Они всегда с ней неприлично шутили. А Сашку это раздражало, и он бурчал, что нельзя же быть такими пошлыми. Первые месяцы после ссоры, Шурка почему-то вспоминал не то хорошее, что было между ними за это время, а только то, что оправдывало его желание порвать со всем к чертовой матери. Сашка – чертов трудоголик. Сашка – сноб и карьерист. Сашка помешан на деньгах, и постоянно недоволен достигнутым, и ему все время надо что-то делать, что-то планировать, и зарабатывать больше и больше, будто он не может остановиться. Сашка считает, что есть только одно мнение. Его. Сашка – эгоист и зануда, и любит не к месту ляпать, что по натуре он одиночка, и ему никто не нужен, даже если в этот момент под его боком кто-то есть. Шурка помнил четкое количество дней, когда они ночевали вместе, чем когда-то вогнал Альку в шок, а Сашка забывал даже время, на которое они договаривались встретиться, приходя минимум на полчаса позже. «Если хотите, что бы Саша приходил на семь, скажите, что вечеринка на шесть, и не прогадаете», смеялись друзья, приняв эту дурацкую способность опаздывать как должное, но Шурке было не смешно. Он психовал, обижался, не в силах понять, неужели, черт возьми, нельзя выйти пораньше, и в результате они ругались и дулись друг на друга. Потом, правда, всегда мирились.

Вместо сна, он лежал, разглядывая на потолке колеблющееся тени от винограда, заплетающего окно, и снова над этим всем думал. В Киеве предвкушалось, что стоит приехать на отдых, и новые впечатления нахлынут волной и сотрут все остатки неуютной горечи. А пока получалось наоборот. От того, что новые знакомые гуляли где-то по Симеизу, а он лежал тут дурак - дураком, хоть и с полным пузом вареников, на Шурку нашла непривычная жалость к себе. Все-таки отдыхать лучше ездить компанией или парой. Тогда уже по умолчанию весело. В противном случаи, если ты не намеревался провести отпуск за написанием книги или размышлениями о жизни, отдыхая от людей и города, надо себе кого-то искать. Чтобы не выглядеть среди счастливых парочек полным неудачником и идиотом, уныло дроча в одиночестве.

Эти конструктивные мысли Шурку взбодрили, и он, потянувшись, решительно встал с кровати с четким намерением. Нет, не идти немедленно на поиски кого-то, а хотя бы для начала купить пива, которого хотел еще с момента приезда.

- Присоединяйся, - позвал его удобно устроившийся в пластиковом кресле Андрей, когда Шурка вернулся с рейда по окрестностям. Перед Андреем на столе плакала моросью запотевшая бутылка «Черниговского светлого», горкой лежала на тарелке распотрошенная косичка копченого сулугуни и примостился все тот же медицинский журнал. Шурка сел напротив, присоединяя к закуске пакет купленных местных креветок, терпко пахнущих морем и укропом, и свою пластиковую литрушку нефильтрованого пива.

- А Данил где?

- Спит, - Андрей потянулся и вытащил себе одну креветку, отвертел ей голову и сжевал все остальное вместе с панцирем и хвостом. - Покупался?

- Нет еще. Так, просто прошелся. А вы? – Шурка завертел головой в поисках какой-то тары, а вставать было так лень, что бы идти к тетке в дом за стаканом, что он в результате просто с хрустом открутил крышку и с наслаждением присосался к ледяному игристому пиву.

- А мы покупались. Тоже прошлись, продуктов купили. Хорошо тут.

Андрей был только в шортах, и когда потягивался, все мышцы на его поджаром жилистом теле играли под кожей как резиновые. Шурка заинтересованно разглядывал черную татуировку на груди, тоже луща себе креветку.

- Прикольно. Как там это у вас называется? Чаша Гиппократа?

- Чаша со змеей, - Андрей скосил взгляд на татуировку, провел ладонью, будто разглаживая. – Гиппократа – это клятва.

- А что написано?

- «Не навреди».

- Латынь?

- Да. Бзики молодости. В том году хотел вывести, а потом плюнул и попросил доделать. Решил, пусть уж будет. Все- таки знаково. Да и мелкому нравится. Он вообще фанат татушек. Мог бы, забился бы весь, как полинезиец.

- А чего не может?

- Работа, - скупо объяснил Андрей, пожимая плечами, толкнул пальцами тарелку с сыром по направлению к Шурику. – Угощайся. Не сиди.

- Спасибо, - Шурка потянул из сырного переплетения длинный желтоватый ус, зачем-то сказал: – А у меня тоже парень врач был. Гинеколог.

- Не повезло тебе. А почему – «был»?

- Разбежались, - Шурка тоже заулыбался засмеявшемуся Андрею, в тон спросил. – А почему «не повезло»? Типа не по профилю?

- Да нет. Типа врач – это диагноз.

- Любите вы себя.

- Скажем так, объективно оцениваю. И давай на «ты».

Шурка только хмыкнул, запивая терпкий привкус волокнистого сулугуни мутным пивом. Да, в плане диагноза Андрей был прав. Никто, наверное, не застревал так в работе, как медики. Разве что, еще менты. До переезда, они время от времени тусовались в Сашкиной компании, где кроме Шурика-программиста было четыре гинеколога, хирург и судебный врач. Рано или поздно все разговоры сводились к одному – работе. Конечно, разные медицинские истории слушать порой было любопытно, но, учитывая состав тусующихся, истории если и рассказывали, то не так, как рассказывают в незнакомой компании просто с целью позабавить публику. А истории, пересыпанные непонятными терминами, именами неведомых Шурке коллег и начальства, лекарств и прочих премудростей, навевали на Шурку тоску. Однажды он, устав слушать про непонятную «гистероскопию», пошутил, что мол, может, сменим тему, а то я вам тут тоже сейчас про транзакцию и базы данных расскажу, но шутку не поняли. И после короткой недоуменной заминки, все продолжилось, а Сашка потом недовольно бурчал, что он, Шурка, не умеет «ассимилироваться». И это были цветочки по сравнению с ночными вызовами, сюсюкающими дамочками с колясками, которым при встрече с «доктором» надо было тут же поделиться всеми особенностями жизнедеятельности их ненаглядных чад и Сашкиной диссертацией, которая напоминала Шурику ненасытного змея, сосущего свободное время из их жизни с жадностью пылесоса. И Шурка искренне не верил, что можно вот так позволять работе и пациентам оккупировать свою жизнь, если только в этом не замешан корыстный денежный интерес. Сам он забывал о своих программах, измеряющих сечения труб и прочую металлургическую мутотень, едва переступал порог конструкторского бюро. В мире существовало столько интересных вещей, что просто идиотизмом было постоянно говорить о работе вне работы. А Сашка возражал: «Ты не понимаешь» и обижался на Шуркино «Всех денег все равно не заработаешь».

- А Данил, случайно, не врач?

- Боже упаси! – Андрей даже шутливо закатил глаза. – Хватит нам в семье одного врача. Хотя, знаешь, быть моделью, тоже еще тот геморрой. Так что, одно другого стоит.

Про «семью» было сказано так легко и мимоходом, будто это было вполне естественно и как так и надо. Два мужика и семья. Слышать такое было как-то странно.

- Ну, конечно! – cипло заявили у Шурика за спиной. – Вас только оставь, вы уже тут жопы обсуждаете.

И Данил с зевком, спустился по ступеням, сонно пошатываясь, обогнул сидящего нога за ногу Шурку и плюхнулся Андрею на колени. Уронил голову на голое мужское плечо, снова отчаянно зевнул и пробубнил:

- Так что там про геморрой? Мне тоже интересно.

- Мы вообще-то профессии обсуждали, а не жопы. У Шуры вон бывший молодой человек, оказывается, тоже врач.

- С чем Шуру и поздравляю, - Данил открыл один глаз и, стащив с тарелки сыр, засунул в рот и принялся меланхолично жевать, снова зажмурившись. – Значит, Шура тоже знает, что песню Земфиры про соседей, надо на самом деле петь про пациентов.

Шурка глянул, как широкая ладонь Андрея ласково и привычно гладит под майкой мальчишескую спину, и снова неловко отвел взгляд. Как тогда, когда в поезде, Данил прижимался к Андрею, или когда брал его за руку, когда они шли от автовокзала. Их откровенность напрягала. Почему, он и сам не понимал. Машинально поинтересовался, задумчиво отхлебнув пива:

- Это какая песня?

- «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать», - с готовностью продекламировал Данил, и неожиданно выпрямился, садясь уже ровно, обняв Андрея за шею. – О, вкусный сыр! А где вообще мое пиво?

- В холодильнике. И ты пойдешь за ним сам.

- Садюга! - В скорбном возгласе было осуждение и обреченность приговоренного к казни. – Тогда я буду пить твое!

Шурка, улыбаясь, наблюдал за их веселой возней в борьбе за бутылку, и думал, что еще не разу так явно не чувствовал себя третьим лишним. И он с неудовольствием вдруг понял в чем, собственно, причина того дурацкого напряга, который заставлял его чувствовать себя неуютно. Слегка раздраженная слегка зависть. Сашке всегда было не все равно, что думают и говорят о них окружающие, и он мог оборвать Шуркин, пусть и шутливый порыв приластиться, хмурясь и недовольно сводя брови. Этим двум, судя по всему, было плевать.

- Господа, пидорасы! – выдернул его из размышлений звонкий голос Данила. – А мы вообще в этот ваш местный оплот разврата и совковой архитектуры под названием «Ежи» пойдем? Праздника охота.

- Мы пойдем в этот наш местный оплот под названием «Ежи»? – весело поинтересовался Андрей, все еще поддерживая Данила под спину, и глядя на Шурку. И он, отбрасывая дурацкие мысли, засмеялся и хулигански ответил незаконченной пошлой поговоркой:

- А хуле нам? Конечно, пойдем.

- Мама, - жалобно прокряхтел Данил, натягивая себе на голову влажное полотенце. – Бухать – это зло.

- Ну, а кто тебе виноват? Попей вон винца, отпустит.

При слове «винцо» Данил протестующее замычал и зарылся под свое полотенце по лопатки. Шурка прикусил губу, что бы не заржать, переглянувшись с хитро дернувшим бровями Андреем, и с удовольствием хлебнул разбавленного с минералкой белого сухого, купленного утром на рынке. К белому сухому прилагались свежие лепешки, пресный козий сыр с красно-зелеными вкраплениями специй, розово-сахарные на разрезе помидоры и неизменные креветки. Средиземноморская диета, как справедливо заметил Андрей, когда они собирали себе завтрак на вынос.

- И почему я не сожрал таблетку? – Бурчание из-под полотенца заставило их снова хмыкнуть.

- Почему ты не сожрал таблетку? – Андрей потянулся, наклоняясь над спиной своего страдающего от похмелья парня, звонко чмокнул между лопаток. – Потому что ты - распиздяй и алкоголик.

- Сам ты – алкоголик! Потому что у нас нет таблеток!

- Не ври. Ты их просто не искал. У нас есть, - Андрей задумался на пару секунд и изрек: - Цитрамон.

- Зашибись, шикарная аптечка! Ты врач, блин, или где? Шу-ура! Твой экс тоже не возил с собой таблетки?

- Возил. Много, - Шурка лежал на спине и разглядывал сквозь темные очки плывущие в небе облака, маленькие и клочковатые. – Он был предусмотрительный.

- Вот видишь! У Шуры парень был предусмотрительный. Шурин парень не хотел, чтобы Шура ненароком помер из-за поноса или похмелья. - в голосе Данила были жалобные хнычущие нотки. – А тебе вот насрать на мои мучения. – Под полотенцем воцарилось молчание. А потом Данил добавил, наверное, справедливости ради – Да и на свои тоже.

- Какие же это у меня мучения? Нет у меня никаких мучений. А ты заканчивай ныть и иди, покупайся. Вода прохладненькая, твоей башке сразу станет лучше, – Андрей засмеялся, защекотал Данила по ребрам. – А потом поешь, и вообще все будет зашибись. Глюкоза похмелье снимает на раз-два-три. Давай, давай, хватит валяться.

Шурке, прикрывшему глаза, было слышно, как в результате непродолжительного ерзанья, раздался громкий плюх. Видимо, все - таки Данил был отправлен на водную антипохмельную процедуру.

- Он на самом деле не нытик.

Шурка повернул голову, поглядел на полулежащего и смотрящего на море Андрея. Почему-то несмотря на фразу, звучало так, будто он просто поясняет ситуацию, а не оправдывается.

- Это так, ради развлечения.

- А не напрягает?

- Меня? – Андрей перевел взгляд на него, улыбнулся. – Нет. Чаще умиляет.

Умиляет? Шурка даже не нашелся что сказать. Что ж, у всех разные понятия о том, что может умилять. И вечно бурчащий тип, видимо, не худший вариант.

- А вы давно вместе?

- Два года.

Они с Сашкой встречались три. Правда, не жили вместе даже месяца из этих трех лет. Наверное, совместное проживание быстрее обкатывает и притирает. Или, в конце концов, разводит.

- Блин, вода и, правда, шикарная! – Вынырнувший Данил отгребал с лица липнущие темной паутиной волосы. Андрей порылся в сумке и протянул ему резинку. Он небрежно стянул за затылке «хвост» и снова нырнул туда, где в прозрачной глубине расплывались силуэты камней и снующих мелких рыбешек. Солнце ощутимо припекало, и Шурка, потянувшись за защитным кремом подумал, что надо бы тоже окунуться. Хоть тут и не слишком удачное для него место для купания. Городской пляж был бы уместнее, но здесь, на теплых гладкий камнях, о которые с тихом плеском билось море, где никто не орал и не маячил перед лицом, было здорово. Умиротворенно и спокойно. Жаль, что они раньше никогда сюда не приходили. Нет, Шурка конечно, знал о существовании диких пляжей, если можно было так назвать скопление более-менее плоских валунов. Народ в «Ежах» наперебой хвалился любимыми местами, где можно загорать голышом и так же купаться, потому что с дороги не видно, а значит и исключено излишнее навязчивое внимание со стороны, но они так не разу не нашли времени, что бы их разыскать.

Данил снова вынырнул, отфыркиваясь, лоснящийся и гибкий как тюлень.

- Ты, как тюлень, - зачем-то сообщил ему это Шурка, снова приложился к уже теплому стаканчику с вином. – Надо бутылку в воду сунуть. Греется.

- А в Кейптауне тюлени прямо в порт заплывают. – Данил весело щурился, удерживаясь обеими руками за валун и легко бултыхая ногами. - Такие клёвые. А чайки на них орут и прогоняют. Мы как-то видели.

- Были в Кейптауне?

- Ага, этой зимой.

- Ого, - вежливо удивился Шурка, пытаясь вспомнить, где вообще этот Кейптаун находится. Не вспоминалось, но внутри бродило ощущение чего-то дальнего и почти сказочного.

- Да, там здорово. К Андрюшиному товарищу ездили. Я бы еще не отказался, только, блин, слишком дорого. Мы только на билеты четыре штуки вбухали.

И явно не гривен. До этого у Шурки никогда не было знакомых, так спокойно рассуждающих о поездках за границу, тысячах долларов, живущих в элитных районах и пакующих шмотки в брэндовые чемоданы. Но такому, как оказалось, он не завидовал. Особенно, когда говорилось вот так, не для показухи, а просто потому что это была их обыденная жизнь. Это чувствовалось, и вызывало только интерес, как при столкновении с чем-то неизвестным и любопытным. Удовлетворяло извечное Шуркино стремление наблюдать и анализировать.

- А фотки есть?

- Да, где-то на лэптопе должны быть, - Андрей, обвязав горлышко пластиковой бутылки с вином заранее припасенной веревкой, спустил ее между камнями, где в расселине звонко плюхались волны. – А вы куда-нибудь ездили?

- В Прагу. Один раз. Ну, и сюда в Крым регулярно.

- В Праге хорошо.

- И пиво вкусное! – Данил внезапно ушел под воду, а когда вынырнул, тут же швырнул в неуспевшего увернуться Андрея мокрым комком. – И ссать от него не хочется.

Мокрый черный комок оказался свернутыми плавками. Андрей, растряхнув, бросил их на камень и укоризненно щурясь, протянул, поднимаясь.

- Бесты-ыжая ты морда!

Укоризны в его тоне не было вообще. Только сдержанное пока еще веселье.

- Ну, а че? - Бодро отплывший от камней Данил расплылся в ухмылке, лукаво и подначивающее дернул бровями. – Ползи в воду и догоняй!

- Ты сам напросился! - зловеще пообещал Андрей и быстро, без приготовлений прыгнул головой вперед. Редкие брызги ошпарили Шурку, а Данил весело матюкнувшись, тут же нырнул, мелькнув голой, почему-то тоже загорелой задницей и розовыми, отмокшими в море пятками.

Шурка остался сам. Трещали в выгоревших травах склона сверчки, шелестел легкий ветер в кронах изогнутых, невысоких деревьев. Он снова лег на спину, спустил руку вдоль камня. Пальцы воды не касались, но стылая влажная прохлада овевала кожу, и от этого было не так жарко.

Отдых привычно играл со временем и ощущением реальности. Часы растягивались в дни, и, казалось, что приехал не вчера утром, а прошла как минимум неделя, а новые знакомые вовсе не новые. Неизбежная ограниченность отпуска сокращала обычные прелюдии дружбы до минимума, раздвигала границы доверия и стирала условности. Все понимали конечность такой дружбы, ее удобство, потому что такая курортная дружба не включала в себя уйму проблем и сложностей, которые таила в себе дружба истинная, поэтому все стремились получить от такого общения максимум удовольствия и не заморачиваться. Быть откровенными с людьми, которых никогда больше скорее всего не увидишь просто и естественно. К тому же, они, не зная о тебе ничего, видят только то, что ты хочешь им показывать. А порой ты показываешь не то, кем ты являешься, а то, кем хочешь казаться. Шурка размышлял об этом всем, машинально барабаня пальцами по горячему животу, и мысли текли, такие же разморено-ленивые, как и он сам. Думалось, что в этой парочке не чувствуется фальши и желания выпендриться. Только привычные обоим манера поведения и поглощенность друг другом. Которой они совершенно не стесняются. Почему же одним это удается, а у других на этой почве постоянные проблемы?

Зазвонил телефон. Шурка перевернулся, нашарил в кармане шорт горячий мобильник, мельком отметил незнакомый номер.

- Да?

- Привет.

И сердце от неожиданности бухнуло и затарахтело частым метрономом.

- Привет. Ты из Чехии что-ли?

- Да. А ты как? Работаешь?

- Нет. Я в Симеизе. За свой счет взял.

- Понятно, - чуть помолчав, сказал Сашка. Было слышно, как гудят машины, гомон невнятных голосов. – Я тебе там письмо написал. Не читал еще?

- Я в сети не был. Зайду, прочитаю.

Короткие фразы, короткие, но все-таки паузы, будто они оба не знали толком, что еще говорить. Дурацкая, уже не враждебная, а просто нелепая неловкость. Как бывает, когда после ссоры пытаешься общаться с другом, а былое доверие еще не достигло контрольной точки, после которой все будет как раньше.

- Как там Надежда Павловна?

Когда-то она была для него просто «тетя Надя».

- Нормально. А ты как? Пиво пьешь?

Фыркая и негромко переговариваясь, вылезли из воды Андрей с Даниилом, устало плюхнулись навзничь на полотенца.

- А кто это у тебя там?

- Ребята. Познакомились тут…- Шурка досадливо поморщился. Почему-то не хотелось говорить при них, вот так жевать слова и неловкие эмоции. – Ладно, давай. А то обанкротишься. Зайду сегодня на почту, все посмотрю. Ну, пока?

- Пока, - сдержанно сказали на том конце, и в трубке пошли гудки.

Они сидели на скамейке в парке. Андрей ушел выяснять насчет завтрашнего дайвинга, велел им ждать в «Ежах», где собирались пообедать, но они почему-то хором заявили, что дождутся его не в кафе, а тут, с видом на море.

Данил, покурив, лениво ел большое мороженое – рожок, Шурка потирал пекущие плечи. Говорить особенно не хотелось, потому что неотвязчиво лезли мысли о письме, но затянувшееся молчание напрягало своей неестественностью. В который раз, Шурка уловил эту странную перемену в поведении Данила. Они были примерно в одной возрастной категории, и казалось естественным, что должны понимать друг друга лучше и комфортнее, но в отсутствии Андрея Данила будто выключали. Или скорее переключали. На другой режим. Это было не так заметно внешне, как ощутимо уловимым внутренним чутьем. И это было неприятно. Интересно, а сам Андрей об этом знал?

- И на кой черт я всегда покупаю эти здоровущие мороженки, когда не съедаю даже половины? Эй!

Шурка вскинул голову, удивленный громким окриком, но, как оказалось, это было не ему.

- Собака! Иди сюда! Иди, иди, не бойся. Дам мороженого.

Из кустов на них глядела кудлатая, бывшая когда-то белой болонка. Ну, или очень смахивающая на нее помесь.

- Ну, иди! – Данил сполз со скамьи, присел на корточки, похлопал по голому колену. – Мы не кусаемся. – Поманил капнувшим на асфальт мороженым.

- А у вас какие-нибудь звери есть? – Шурка наблюдал за бодро засеменившей к ним собачонке.

- Нет.

- Почему? Не любите?

Вопрос был глупый, потому что, какое там «не любите», когда Данил, запустив пальцы в длинную собачью шерсть, уже почесывал, ласково рассказывая вертевшей хвостом собаке, какая она - симпатичная лохматая балда.

- Ухаживать некому. Я часто в разъездах, Андрей целыми днями на работе. Кто выгуливать будет? Домработница? Не серьезно. А кошек я не люблю.

- А я люблю.

- Молодец, - равнодушно похвалил его Данил и поднялся, завертел головой. Собака слизывала сладкую белую лужицу в крошках вафли. Шурка потянулся и тоже погладил ее по неопрятной спинке. Он действительно больше любил кошек. За их независимость, утробное довольное урчание и за то, что в них можно утыкаться носом, елозя по мягкой пушистости. Собачий сладковатый дух он не переносил.

- Что ты ищешь?

- Палку.

Палка нашлась. Разлапистая, с засохшими, скрутившимися листьями. Данил ободрал лишние ветки и, подразнив заинтересовавшуюся болонку, зашвырнул палку через кусты на дорожку. Тут же сообразил видно, что сделал и дурашливо ойкнув, прикусил губу. Сморщил нос, прислушиваясь. Собачка, забавно вскидывая пушистым задом, умчалась на поиски.

- Надеюсь, я никого не прибил.

- Раз не орут, то значит никого. Ну, и как тебе Симеиз?

Почему он это спросил, Шурик и сам не понял. Может потому что игры с собакой отдавали хорошо замаскированной скукой, а может потому, что Шурке бессознательно хотелось его подначить, мстя за такое явное пренебрежение к его, Шуркиной персоне. Хотя зачем, если, откровенно говоря, Шурке казалось, что с ним и говорить-то по- хорошему не о чем? В отличии от Андрея.

- Симеиз как Симеиз, - Данил пожал плечами и сделал вид, что пытается отобрать у вернувшейся болонки палку. Болонка рычала и пятилась, мотая головой. – Гляди, какая ты злодейка! А ну, отдай! Я и в худших местах отдыхал. Здесь, по – крайней мере, хотя бы красиво.

Шурка почему-то ожидал, что опять начнутся жалобы на «этот колхоз», и поэтому даже слегка удивился такой быстрой капитуляции и признанию местных красот. Или это изначально было просто пустое капризное бурчание на публику?

- Короче, не жалеешь, что приехали.

- Я же не один. Чего мне жалеть? – пожал плечами Данил, выходя на дорожку, ведущую к кафе. – Мне не скучно.

Болонка преданно семенила рядом, задирая голову, не сводя глаз с изрядно обслюнявленной палки. Шурке внезапно захотелось сказать какую-нибудь гадость. Едкую и красиво завуалированную. Как вот эта, которую только что сказали ему. В то, что Данил брякнул это не подумав, не верилось ни секунды. Сашка бы точно сейчас что-то ввернул. Такое же ехидно-невозмутимое. А ему, Шурке, достойный ответ придет на ум после мысленного усердного перемалывания ситуации в лучшем случаи через пару часов. Когда, естественно, язвить будет уже поздно. Порой он эту свою поведенческую инертность ненавидел, но всегда удачно маскировал под безразличие или терпение. Как ему казалось, вполне удачно. Сейчас тоже неопределенно хмыкнул, выходя следом за Даниилом на аллею. И едва успел отшатнуться о несущейся во весь опор болонки и одновременно услышать сдавленное «Блядь!» Данила. Собаку он увидел потом, секундой позже. Крупную, палевую, распластавшуюся в беге всем своим крупным поджарым телом. Данил стремительно шагнул вперед, навстречу, и пес затормозил, не добегая до них пару метров, упираясь мощными лапами в асфальт, встряхнулся недовольно, нюхая воздух, и потрусил обратно, возвращаясь к хозяину.

- Слышишь, урод! Маму свою травить будешь, понял? Мудак гребаный… - Последнее было уже не звонко и яростно, а злобным бурчанием под нос. – Иди сюда. Иди, моя хорошая. Он тебя не тронет. Придурок.

Данил, присев, звал спрятавшуюся снова в кусты болонку, и Шурка видел, как дрожат его пальцы. То ли от злости, то ли оттого, что испугался. Сам Шурка не успел даже сообразить, что к чему, так быстро все произошло. Хозяин пса все еще стоял у кафе, высокий, черноволосый, в спортивных шортах, видимо местный и смотрел на них. Потом развернулся и ушел, свистом подзывая свою псину.

- Совсем охренели. Блин, ненавижу.

Данил все еще раздраженно цедил сквозь зубы ругательства, поглаживая выбравшуюся из укрытия собачонку, и она, уже снова помахивая хвостом, тыкалась носом в его ладонь, подныривала под руку, подставляя голову под ласку. Тупое маленькое создание.

- Так я не понял, что, мужик натравил или пес сам кинулся?

- Ага, сам. И «Апорт» сам себе сказал. Конечно, натравил. Уебан. Вообще страх потеряли, чурки черножопые. Среди бела дня…Отстреливал бы таких на хер.

Образ гламурной хабалки таял, разорванный в клочья тоном и выражением жестко заострившегося лица.

- А я не услышал «Апорт», - миролюбиво зачем-то сказал Шурка, хотя ему совсем не хотелось защищать того неизвестного мужика. Он и сам терпеть не мог всех этих самодовольных хозяев, готовых тренировать своих бойцовских псов на каждой движущейся мишени, будь то другая собака или котенок.

- Зато я услышал, - Данил шумно выдохнул, поднимаясь, и несколько раз сжал и разжал пальцы, видимо успокаиваясь, потянул пронзительно затрезвонивший мобильный. - Да, Андрюш. Где ты?

Шурка слушал, как он, улыбаясь, воркует в трубку и думал, что, оказывается, у Данила есть еще и третий режим. Кроме «гламурной обаяшки» и «безразличного хама». Пацан с района. Агрессивный и напористый. Совершено не вяжущийся с его внешностью, но, видимо, составляющий немалую часть его сущности. То, что Шурка почуял еще в поезде, и что потом хитро исчезло, замаскированное режимом номер один. Все - таки первое впечатление порой оставалось самым верным. И такого хамелеона Шурка бы во врагах иметь поостерегся. Да и в друзьях, впрочем, тоже.

- Пойдем, займем место?

- Пойдем, - Данил, даже не подозревающий, что его вдумчиво разбирают на составляющие и анализируют, захлопнул телефон и согласно кивнул. – Андрей уже сейчас будет.