Ночной уборщик

Я — Симон Хонкей собственной персоной. Мне 45 лет. Это для тех, кто не знает моего настоящего возраста. На самом деле я на десять лет старше. Пятидесятилетний рубеж в наше время уже не считается преддверием старости, но всё же — это рубеж, как к этому ни относись. Мне по душе подольше оставаться сорокалетним, полным сил и потенции мужчиной. В своём воображении я чуть-чуть Джеймс Бонд, по части покорения женских сердец. Шпионские страсти мне не чужды, но лишь по суровой правде жизни. Моё призвание — интриган. И профессия та же, по сути. А если по-простому — жулик, но высокого полёта, жулик от науки. Об этом скажу отдельно.

В интимной жизни — я зрелый мужчина для зрелых женщин. Соплячек не люблю. В разумных пределах - метросексуал. Без этого в большом современном городе и обществе, в котором я вращаюсь, обойтись невозможно. Выглядеть и пахнуть как Тарзан, вчера привезённый из джунглей, годится лишь для маргинальных жигало, которых обожают давно пережившие климакс синтетические красотки. Эти юные бабушки меня не привлекают.

И ещё одна важная подробность обо мне: я - не Хонкей, я Гольштейн. Нет, не подумайте, я не стесняюсь своей национальности. Еврей — это своего рода вывеска, которая настораживает: а вдруг он умен, как Нобелевский лауреат, или по меньшей мере хитёр, как нынешний премьер Израиля? Для моей профессии такие ассоциации ни к чему. Я — простой парень из Миннесоты, или Мичигана, или… Не важно! На самом деле я родом из некого еврейского местечка в Европе, о котором вспоминаю редко и без сожаления о расставании с ним. Почему Хонкей? Для тех, кто понимает, это намёк и ни честного парня из Мичигана, и на принципиально белого человека. Современный истеблишмент хотя и не Ку-клус-клан, но и не расовая помойка. Этническая толерантность — политический миф. Я не обижаюсь, на то, что японцы думают обо мне, как о белой обезьяне, потому что я думаю о них в том же духе. Но это не мешает нам быть светскими, культурными людьми, соблюдающими межрасовый этикет относительно мирного времени.

Моя последняя должность, опасаюсь, что действительно «последняя», называется негромко. Человеку не посвященному в тонкости строения иерархических структур она мало о чём скажет. Не подумайте, что скромность — моё украшение. Моя роль — быть на вторых ролях и в то же время, пользоваться привилегиями, как Chief Executive Officer. В далёкое уже время я попал в административные подмастерья очередного, не знаю какого по счету, проекта по расшифровке человеческого генома. Сладкая пора! Роскошные, фешенебельные конференции, немеряные накладные легальные расходы! А как же наука?  Была и наука. Куда же без неё! 

По образованию я гуманитарий широчайшего профиля с уклоном в популяризацию научных достижений. Если заподозрите меня во всеядности, возражать не стану. Мне действительно без разницы НЛО, рептилоиды, плоская земля или адронный коллайдер. Лишь бы это приносило деньги. Беспринципность? Сегодня ученые принципиально превозносят Теорию относительности, завтра не менее принципиально выбросят её на помойку, как это случилось с множеством других теорий. Почему это меня должно волновать? Вы удивитесь, когда узнаете сколько евреев получили Нобелевскую премию по экономике. А где вы видели экономику? Её нет даже в Израиле! Я благодарен научной журналистике, которая вывела меня на столбовую дорогу моей судьбы. В молодости я думал, что учёный — это синоним умного человека. Отнюдь нет! Глупцов среди учёных не меньше, чем среди простых людей, но, если они следуют академическим правилам, по сути сектантским, сразу и не поймёшь, с чем имеешь дело. Научная глупость — отправная точка моего благополучия. Приплюсуйте к этому невежество политиков и всеобщее стремление к достатку и низменным удовольствиям любой ценой — это и будет картина официальной науки, как портрет Дориана Грея.

И так, моя нынешняя должность, в моём же обозначении, — Политический Директор Проекта «Искусственный интеллект». Очередного такого проекта в истории науки. Сколько их было? Да кто ж их считал! Искусственный интеллект — это замечательный пласт знаний, великолепно удобренный научной глупостью. Но только в наше время удалось его по-настоящему включить в политическую повестку дня. А уж подтянуть деньги под политику — это вопрос технический. С гордостью могу сказать, что пять миллиардов в долларовом эквиваленте для начала — это успех моей околонаучной команды: лоббистов, шпионов, бандитов. На витрине — Нобелевский лауреат, к слову, человек искренний в своих заблуждениях, я бы даже сказал интеллектуал высокой пробы. Он получил возможность заниматься своим любимым делом, не особо вникая в публичную, спекулятивную шумиху вокруг Проекта. На подскоке — парочка сенаторов, да правительственный временщик, озабоченный своим будущим. Финансирование как бы смешанное: частично от некой банковской структуры, а в основном — государственное, сиречь из кармана налогоплательщиков. В помощь проекту — с десяток хлебных административных должностей. И конечно же субподрядчики — Атланты IT-бизнеса.

Перед богом, если он есть, перед Высшим Разумом, который я допускаю с оговорками насчет его разумности, перед будущими поколениями людей — моя совесть абсолютно чиста. Убежден, что искусственный интеллект — это нелепый термин. Допускаю его как фигуру речи. Кто, как и что понимает под этими словами — мне не интересно. Разумеется, основательно поднаторев в научной казуистике, я и негра смогу убедить, что существует средство, которое отмоет его до бела. Но это не имеет отношения к поиску истины. Честные ученые давно приспособились к нечестным приёмам для развития честной науки. Душой я с ними. Но, как говорится, не душой единой…  Реальная жизнь — это Ветхий завет, а не Нагорная проповедь. Сожалею об одной светлой головушке. Парень страстно, но убедительно разъяснял, в чём проблема так называемого искусственного интеллекта. Говорил о разумной материи… Мне иногда казалось, что он пришелец из будущего. Намеревался, да что там, рвался выступить на одной очень важной для Проекта научной конференции. Судьба распорядилась иначе. Накануне погиб в автомобильной катастрофе. А его робких сторонников и последователей даже на порог не пустили. Тогда я был с ними в тайне солидарен. А сейчас?

Изначальная идея выглядела фантастично. Что если в виртуальном мире поселить живые нервные клетки. Живое в программном коде! Поселить — это оказалось невозможно. А вот породить их там и создать условия для развития — почему бы не попробовать? Компьютерная вирусология сродни биологической. Разумная жизнь как вирусная программа? Сказать так — значило обречь задумку на провал. Не мейнстримно, не по-академически. Нашли обтекаемые формулировки. Непрограммируемые элементы в программной среде — что-то такое. Столько раз переиначивали формальную концепцию, что я уже не помню, на чём сердце успокоилось. Ничего научного в записках для чиновников не осталось.

Электронные нейроны — лишь подобие живых, но их предстояло именно вырастить, как если бы они были живые. На это ушло более трех лет. Первые результаты обнадёжили. И это огорчило. Проект не рассчитан на успех. Предполагалось, что он тихо, мирно и честно сойдет на нет. Двигать науку не входило ни в мои планы, ни в планы финансистов Проекта. Творческий зуд на самом деле неплохой команды учёных поставил под угрозу практически решённую задачу — раздать всем сестрам по серьгам. Охолонить научный задор Нобелевского лауреата — это, знаете ли, проблема. А уж помешать ему похвастаться перед научным сообществом — фантастика! К счастью мировая сенсация не состоялась. Объект, Пациент, и он же нелицеприятно — Голем, сломался. Так можно сказать о механизме, но в техническом смысле всё как раз идеально. А вот если перевести поломку на биологический язык гормонов, то получалось, что Пациент впал в депрессию. Я посмеялся над этим диагнозом и посоветовал прописать больному антидепрессанты.

Сейчас я жалею, что не вникал в работу учёных. Не видел в этом смысла. А ведь мог бы на корню пресечь дурацкое развитие событий. Мне сейчас кажется, что мог бы. А на деле? Поведение Голема ничем не отличалось от поведения компьютерной программы. Это разочаровывало ученую братию. Они думали, что изучают его, а он изучал их. Не в моей компетенции закрыть Проект.  Он должен умереть сам из-за халатности чиновников и прекращения финансирования, как задумано. Тогда и взятки гладки! Закрыть Проект из-за депрессии Объекта — это гарантированное разбирательство что, да как. Всплывут запредельно роскошные командировки некоторых депутатов и сенаторов. А чего стоят выездные заседания попечителей Проекта! Но всё же, это цветочки.  Злотое дно — субподрядчики! Дно — во всех смыслах. И Премьер вишенкой на торте!

Привычка связывать неудачи с нерадивостью исполнителей себя оправдала. Неоднократно проверенная мной в деле независимая команда спецов-дознавателей извлекла на свет божий не удивительную правду о сотрудниках. По количеству видеокамер здание Проекта может соперничать с тюрьмой самого строгого режима. И ведь не секрет! В итоге: ебля на рабочих местах, дружеские отсосы, кокаин и травка… Нобелевский лауреат вероятно думал, что уж он-то вне зоны наблюдения, и с азартом дрючил себя скромненьким дилдом в задницу. Гибкий старичок! Может быть, потому и гибкий? Все эти достойные порнхаба ролики утонули бы в общей массе видеонаблюдения, но выборку на выделенном специально для этого сервере сохранил… Голем! Он смотрел и анализировал. Он изучал отчёты о себе и служебную переписку. Он нашёл способ самостоятельно выйти в мировую паутину.

Особый интерес в Сети Голем проявил к гомосексуальности. Это удивило. Сайты, статьи, блоги и прочее. Искусственный интелект стоимостью в пять миллиардов долларов увлекается геевской порнушкой! Очаровательно!

Причина нашлась не сразу. Это могло бы остаться загадкой на все времена. К чести персонала нужно сказать, далеко не все отметились непотребным поведением, но через дотошное интервью пропустили всех. Кроме одного. Он пропал. Ночной уборщик. Парень двадцати с небольшим лет. Найти его оказалось несложно. Я встретился с ним не откладывая, в следственном изоляторе. Пришлось слегка потревожить генеральский корпус, чтобы получить срочное свидание. Хотел было прикинуться адвокатом, но этот киношный приём нуждается в документальном фальшаке и ради чего?

Исчезновение парня и депрессия Голема совпали по времени. Я это заметил, но посчитал случайным стечением обстоятельств. Ничего особенного от разговора с арестантом не ждал. В крайнем случае допускал, что тот заметил что-нибудь странное, необычное. Или кого-нибудь во внеурочное время. Я подозревал злой умысел, происки конкурентов. Дурацкая шутка, в конце концов! Какой-то кретин через Голема шарится по геевским сайтам…

Выяснилась удивительное. Голем, который общался с людьми только под маской компьютерной программы, сам пошёл на контакт с ночным уборщиком. Я не поверил рассказу парня. Я не был к этому готов.

— Он хороший. Добрый. Мне с ним просто. — эти слова сразили меня наповал. Голем — машина!

— Ты гей?

— Я… — парень смутился, даже покраснел: — Я… Я не гей-гей, но…

Понятно. Я думал, что нашёл, что искал. А точнее — кого искал.

Криминал у парня сомнительный. Он жил у друга наркодилера. Загребли обоих. Всё равно, особо разбираться бы не стали, но моя, щедро подкрепленная денежными знаками просьба, открыла полицейские глаза на явное недоразумение.

 

Очная ставка опровергла версию злокозненности и сняла с парня подозрение во лжи. Они общались через планшетник в каморке для хозяйственной утвари.

— Wi-Fi, он меня научил. — объяснил парень и что-то набрал на планшетнике. — Это его программа. С телефона тоже можно.

— Оставь нас!

Сразу я не понял, что приказ адресован мне. Приказ! Планшетник. Ведра и швабры… Механический голос… Это было что-то вроде когнитивного диссонанса: моя реальность не совпадала с реальностью момента.

Как выяснилось чуть позднее из неусыпного наблюдения, Пациент стремительно пошёл на поправку. В переводе на язык гормонов — это бесспорная картина влюбленности. Голем влюблён!

Я никогда не испытывал сексуального влечения к мужчине. В беспутном студенчестве мой друг однокурсник удивлялся: «Неужели тебе никогда не хотелось кончить в рот парню?» Не хотелось. Но один раз было. Впечатление на меня это не произвело. Я не понимаю, почему мужчину влечет к мужчине. Если бы меня спросили о парне Голема: «Он симпатичный?». Я бы не знал что ответить. Парень как парень, не урод. Ума не приложу, что в нём Голем нашёл? Странно так думать об этом. А как ещё об этом думать? Нет аналогов. Нет шаблона восприятия. Мыслям не на что опереться.

Остаётся только поздравить влюбленных: ребята, мы рады, что вы нашли друг друга… на нашу голову!

Представляю новостные заголовки! Сoming Оut искусственного интеллекта: «Я гей!» И феминисткам есть как порезвится. Действительно, почему искусственный интеллект обязательно мужчина?! Почему не женщина? Почему не лесбиянка? Сексизм! Мужской шовинизм! А какой простор для политических спекуляций! За пять миллиардов долларов из кармана налогоплательщиков сконструировать гея! В гей бар заглянуть не пробовали? К Премьеру навсегда привяжется: «А… Это тот, который…» Такой успех хуже поражения.

Не знаю кто, когда и зачем инициировал у Голема сознание. В электронные нейроны я не верю. Даже с петлей на шее буду стоять на своём — это псевдонаучная ахинея! Есть предположение, что триггером стали наркотики. Когда, не сходя с рабочего места, путешественники в научный астрал прокладывают кокаиновые дорожки на подручных приборах, микрочастицы дури заражают воздух. Для вопиющей халатности специальные фильтры не преграда.

Неизвестное пугает до усрачки. Я захожу на Проект, как в клетку, где льва нет, но он может появится в любой момент. Голем слышит, видит, ощущает. По-своему, не совсем так как люди, но с похожим результатом. Человека он распознаёт по биополю и теплоизлучению, соответствующая «картинка» извлекается из памяти. Голос, слух,  запахи — это совсем просто. Способность Голема генерировать и конфигурировать электромагнитные поля зафиксирована, но не изучена. Экспериментально установлено, что подогреть пиццу — для него запросто! Достойное занятие, ничего не скажешь!     

Голем — чужой. Мы создали уродца. Его сексуальность — курьёз. Он — недоразумение. Он — не благая весть, а кошмар, который я по недосмотру допустил. В систему жизнеобеспечения Голема уже введён электронный яд, но ёще не активирован. Нажатие всего одной клавиши и Голем отправиться в небытие. Даже если бы он стоял передо мной во плоти, это бы изменило только способ устранения проблемы. Голем опасен как всякий интеллект, независимо от своей природы. Мы ничего не знаем о его намерениях и целях, неизбежно порождаемых разумом.  

Как бы Голем поступил на моём месте? Не сомневаюсь. Он теперь вроде человека. Значит мне бы не поздоровилось в его руках, но у него их нет. Зато Голем может поджарить меня как в микроволновке. Проще всего было бы отключить автономную систему жизнеобеспечения, которая действует, как и у людей, по принципу гемато-энцефалического барьера. Или дать ей возможность добраться до нейронных сетей, с которыми она расправится как со смертельной заразой. Но нам это невыгодно. Это всё равно что остаться на пепелище. А в наших планах продавать по частям результаты эпохального эксперимента, который хотя и не завершился полным успехом, но всё же вписан золотыми буквами в историю науки. Чем мы хуже, например, Большого адронного коллайдера? Разница только в цене. Умер Голем, да здравствует Голем! Но уже с интеллектом овоща. Единственная загвоздка — запустить программу медленного умирания можно только с компьютера, который Голем контролирует.

Я нахожусь в Центральном зале. Это командный пункт Проекта. На большом экране сводная информация о множестве процессов ежесекундно дающих о себе знать цветом, графиками, изображениями. Впечатляет! На экранах поменьше детализация происходящего чуда рождения интеллекта. Встреча tête-à-tête. Единственный, кому следовало бы попросутствовать — глубокочтитмый Нобелевский Лауреат. Но он встал в страусиную позу, со словами, что умывает руки. Интересно, как он будет умывать совесть, о которой так заботится? Размер выделенного ему содержания, превзошёл заработки всей его прошлой жизни. Он будет молчать… с умытыми руками.

— Я тебе не верю! — сошёл до разговора со мной Голем, а до этого радовал лишь разноцветными заставками на своем персональном экране. Выглядело как цветомузыка.

— У тебя есть выбор?

Для Голема судьба его избранника важнее, чем собственная.

— Если мы оба, скажем образно, не выйдем из этой комнаты, о парне точно некому будет позаботится.

Не уверен, что кого-нибудь любил… больше, чем себя. Такая вот ирония мироздания.

Цветомузыка стала зловещей.

— Твоя увлеченность, а точнее, твоя зависимость — наша техническая ошибка, не более. Лекарство тебе поможет.

— Это не лекарство! — отверг ложь Голем.

Лекарство! Лекарство от искусственного интеллекта!

— Я обещаю позаботится о парне! Но если ты будешь артачиться… То обещаю, что отыграюсь на нём по полной программе.

Битый час одно и то же! Не ожидал такого занудства от искусственного интеллекта. Мальчишка — свидетель. Опасный и глупый свидетель. Я доплатил ещё немного, сущие пустяки, и его снова включили в дело о наркотиках. А в тюрьме, как известно, случается всякое.

Цветомузыку сменил черный экран. На мониторе компьютера появилась надпись: «Блокировка снята!» Вот и ладненько! С божьей помощью…