Воробушек

Они стояли в тёмном длинном коридоре со сводчатым потолком, не представляя, чем закончится их странная ночная экскурсия. Тусклый свет подслеповатых лампочек едва освещал фигуры в арестантских робах. Руки крепко связаны за спинами, рты приказано закрыть.

Все помещения этого мрачного крыла, называемого в среде заключённых Казематом, были карцерами и допросными, поэтому ничего хорошего полуночный поход сюда не предвещал. От одного только подъёма в срочном порядке посреди ночи можно было обделаться. Арестанты с большим удовольствием вернулись бы сейчас в свои переполненные душные камеры, но  приходилось ждать, изнывая не столько от духоты, сколько от неизвестности. Чего они ждали? Допроса? Пыток?

Недалеко от группы заключённых у маленького зарешеченного окошка стоял сам начальник тюрьмы в полной парадной форме с орденами и медалями на груди. Он никому не сказал ни слова, лишь дымил папиросами как паровоз, стряхивая время от времени пепел в массивную стеклянную пепельницу, что-то хмуро обдумывая.

Пять человек, собранных из разных камер, никак не могли прийти в себя, чтобы осмыслить случившееся и понять причину, по которой их  посреди ночи подняли и доставили в Каземат. Они недоуменно пялились друг на друга, и Васька тоже незаметно косился на остальных. Все молодые, стройные, с симпатичными мордашками, запуганные местными авторитетами и тюремным начальством смазливые давалки - самые послушные и безотказные - они просто не могли накосячить.

Стояли, молча втянув в плечи головы с коротко стриженными волосами, вжимаясь в обшарпанную стену с облупившейся голубой краской.

-А ну, смирно! Глаза в пол! - рявкнул мордатый надзиратель.

И тут же из глубины тёмного коридора донёсся другой голос с насмешливыми интонациями.

-Эти что ли хлопчики? И статья соответствующая,  значит-ца, имеет-ца? Цацы. Ну-ну, посмотрим на них поближе. Что, голубчики, засиделись на нарах?

Говоривший подошёл ближе и прошёлся перед шеренгой, пристально вглядываясь в лица жмущихся друг к другу арестантов. Они стояли,  низко опустив головы, не смея поднять глаза, рассматривая сапоги, начищенные до зеркального блеска, и тёмно-синие галифе с малиновыми кантами.

-А ну, раздеться догола! Обувь тоже снимайте. Живо! - грозно рявкнул надзиратель.

Конвоиры подскочили и, раздавая мимоходом профилактические тумаки куда попало, развязали заключённым руки. Испуганные дрожащие парни начали поспешно раздеваться. Повесить робу и исподнее было негде, поэтому ставили в ряд у стены обувь, а сверху складывали одежду. Там же столпились, переговариваясь друг с другом.

-Отставить разговорчики! - надзиратель подскочил к самому болтливому и врезал кулаком по лицу. Остальные сразу притихли, прижались к стене. Провинившийся молча вытирал кровь, струившуюся тоненьким ручейком из разбитого носа.

-Фу ты ну ты, фифы фильдеперсовые. Что же это вы, гражданочки, жмётесь будто впервые замужем? - насмешливо спросил человек с визгливым голосом. - Ждёте, когда рак на горе свиснет и рыба запоёт?

-Выйти на середину и построиться в шеренгу! - подал команду мордатый.

-Что гляделы-то пучишь? Давай, быстрее, быстрее! - здоровенный конвоир подтолкнул сначала Ваську, стоящего с краю, а вслед за ним и остальных, пихая по очереди в центр коридора.

Пятеро голых босых арестантов встали в ряд прямо по центру широкого сводчатого коридора, опустив головы, прикрывая руками срам. Построились по росту, и Васька оказался последним, но зато он стоял ближе всех к загадочному визитёру, поэтому смог исподлобья разглядеть человека с певучими бабскими нотками в голосе.

Он был даже ниже Васьки, ростом метра полтора с небольшим, стройный, смазливый, похожий на улыбчивого подростка, одетого в военную форму с большими золотыми звёздами на красных петлицах и рукавах. По загнутым вверх носкам новых хромовых сапог видно, что они ему слегка великоваты. Голова с высокой форменной фуражкой на коротком тельце напоминала шляпку диковинного гриба. "Не по Сеньке шапка", - подумал Василий и чуть заметно усмехнулся.

И тут же подвижное лицо гостя остановилось прямо напротив. Живые выразительные глаза лукаво прищурились, внимательно всматриваясь в Ваську, и лучики морщинок в уголках глаз выдали его возраст. В васькиных серо-голубых глазах привычно зажёгся призывный свет. Он давно наловчился включать этот блядский маячок в нужный момент: слегка щурился, представляя в своих зрачках разгорающиеся огоньки костров. Гость в ответ усмехнулся, и подвижные губы, кончики которых задирались вверх, прошептали почти беззвучно: "Ах ты, сучонок!"

Он нежно погладил парнишку по щеке:

-Ишь, какие мы нежные. Всё остальное у тебя тоже гладенькое?

Васька не знал, что ответить, да и следует ли ему вообще открывать рот, поэтому молча поджал губы, будто боялся не удержать язык за зубами.

-Руки вверх! - голос надзирателя вывел Ваську из оцепенения, заставив вздрогнуть и зажмуриться.

Наверное, остальным парням в этот момент тоже пришла в голову страшная мысль о выстрелах в спину. Арестанты дружно взметнули руки вверх, открывая тёмные и светлые пучки мочалок подмышками и такие же по цвету курчавые заросли с уныло поникшими членами. Таинственный гость прошёлся перед шеренгой, останавливаясь и внимательно разглядывая каждый. Когда он закончил осмотр фронтальной части, надзиратель рявкнул «кру-гом!», и коротышка мигом оказался у тылов.

-Сесть-встать, принять упор лёжа и отжаться пять раз! - продолжал командовать надзиратель.

Гость не спеша закурил папироску и подошёл поближе к парням. Один из них отлынивал, не до конца сгибая руки и задирая кверху крутую белую задницу, и коротышка припечатал её к полу носком сапога:

-А ну, не балуй, шельма, халтуры я ни в чём не допущу!

Парень потерял равновесие и рухнул, уткнувшись носом в пол.

-Этот сразу сошёл с дистанции - сам виноват. Остальные голубчики, не ударьте лицом в грязь! Покажите свою выносливость, - коротко хохотнул коротышка.

На осмотр тылов времени ушло намного больше. Они уже несколько раз вставали и снова падали, чтобы отжаться, а гость всё стоял и курил, любуясь видом сзади.

-А теперь наклоны! - звонко объявил гость с интонацией ведущего утреннюю гимнастику на радио, не хватало только ритмичной музыки. - Поставили ноги на ширину плеч, наклонились вперёд и тянемся, тянемся, стараясь коснуться руками пола. Раз-два, ноги прямые, три-четыре, лучше тянемся, граждане предатели, уголовники и антинародные элементы. Я вас всех прогну как следует!

Коротышка прошёлся по тылам, внимательно вглядываясь в застывших задницами кверху парней, не смеющих пошевелиться.

-Ах ты, фифа хитрожопая! - звонко шлёпнул он по ягодицам парня, слегка согнувшего ноги в коленях. - Сейчас я тебе, сука, коленки назад выгну! Все работаем добросовестно! Растяжку мне покажите. Смекаете?

Остановившись напротив согнутого пополам Васьки, гость схватился двумя руками за узкие бёдра, погладил ягодицы и с шумом втянул в себя воздух, принюхиваясь к запаху.

-Достаточно! Выпрямились, - весело прокричал гость и добавил шёпотом на ухо Ваське. - Что пидорок, моя хата с краю - первым врага встречаю?

Чтобы скрыть страх, Вася всё время поджимал дрожащие губы, но его поза всё равно выдавала напряжение: он втягивал голову в плечи, прислушиваясь к действиям стоящего за спиной. После слов коротышки Васька почувствовал, как горячая волна крови хлынула вверх, заливая лицо густым румянцем. Гость, стоявший сзади, сначала заметил, как на тонкой шее парнишки быстро запульсировала венка, а потом маленькие, крепкие, слегка оттопыренные уши стали пунцовыми.

-Зассал или всё же готов к труду и обороне? – коротышка обжёг горячим дыханием румяную щёку и, шлёпнув напоследок Ваську по заднице, быстро отошёл в сторону.

-А теперь, граждане уголовники, переходим к водным процедурам! - коротышка коротко хохотнул и по-хозяйски направился вглубь слегка освещённого мигающими пыльными лампочками коридора.

Когда он проходил мимо мордатого надзирателя,

сухо обронил сквозь зубы:

-Последний, самый маленький парнишка и высокий конвоир, только не тот прыщавый урод, а тёмненький красавчик. Обоих соколиков ко мне в кабинет на допрос с пристрастием.

-Есть, - коротко ответил надзиратель, приложив руку к виску.

Пока Васька одевался и шёл в конец коридора в сопровождении тёмноволосого конвоира, у него душа ушла в пятки.

-Тебя как зовут, малец? - шёпотом спросил конвоир. Он был высоким и статным, поэтому ему приходилось наклоняться до уровня собеседника.

-Васька Шнуров, - шмыгнул носом заключённый. - Все кличут Шнур. Статья 162. Кража без отягчающих обстоятельств в целях удовлетворения своих минимальных потребностей, - бойко затарабанил он заученными наизусть словами, а потом добавил уже гораздо тише, склонив голову с виноватым видом, - ну, и мужеложство, а чего ещё тут могут добавить, даже не представляю.

-Меня Семён зовут. Ты тольки не бойся, малёк, я уже бывал там раньше. Ежели будешь вести себя правильно, в живых останешься и живот набьёшь хорошей жратвой, ещё и удовольствие получишь.

-А правильно - это как?

-Значит так, малёк, слушай сюда: главное не бзди, не ты первый, не ты последний. Хочешь выжить, постарайся понравиться карлику, да так, чтобы он захотел ещё раз приехать и послать за тобой. В лепёшку расшибись, вывернись наизнанку, жопу в клочья порви, но тольки делай это припеваючи, с довольной рожей. Понял?

Васька молча кивнул.

-Ты хоть грамотный? В смысле - годный к употреблению?

-А то как же! Мне тут иначе не выжить.

-Тольки не вздумай перечить ему ни в чём: дерьмо жрать велит - будешь радоваться и просить добавки, иначе в камеру не вернёшься. Главное - будь с ним поласковее, он тольки с виду такой грубый, а на самом деле, ласку любит прямо как девка. Разносторонний. Усёк?

-Да понял я, понял. Одного никак не могу взять в толк: кто он такой, что начальник тюрьмы перед ним при полном параде по стойке смирно вытянулся?

-А этого тебе лучше не знать, малёк. Много будешь знать - плохо станешь спать, - отпустил лёгкого подзатыльника конвоир.

Когда зашли в кабинет в конце коридора, у Васьки челюсть отвисла от удивления, такой он был шикарный и совсем не вписывался в унылую обстановку тюрьмы. Мягкие диваны с подушками, ковры на полу, люстры с множеством рожков и хрустальных висюлек, длинный стол, ломившийся от выпивки и закусок, а на стене большой портрет Сталина. Приятный сюрприз ждал их за дверью в санузел: горячая вода, мыло, белоснежные полотенца, ванна и унитаз - всё новое и блестящее. О существовании тайного кабинета никто из заключённых не знал, а кто узнал или молчал, или обратно не вернулся.

-Расслабьте булки, голубки! Никто вас здесь пытать не собирается, - весело сказал коротышка, вскакивая с дивана. - Ну же, малыш, не бойся! - ласково погладил он по волосам испуганного Ваську.

Шнур огляделся по сторонам и заметил гармонь на комоде у стены. Коротышка перехватил его взгляд:

-Умеешь?

-А то как же, - скромно зарделся Василий, бывший лучшим гармонистом у себя на селе. - Первый парень на деревне, а в деревне три двора!

-Давай! - коротко приказал коротышка.

Васька занял место в центре комнаты, растянул меха и запел, скалясь во весь свой большой подвижный рот:

"Ах, вы, сени, мои сени,

Сени новые мои,

Сени новые, кленовые,

Решетчатые".

"Уж как, знать-то, мне по сеничкам

Не хаживати,

Мне мила дружка за рученьку

Не важивати", - с готовностью подхватил коротышка, растягивая слова. У таинственного незнакомца оказался хороший слух и приятный тенор, к тому же он был очень старательным исполнителем и тянул ноты правильно, почти профессионально.

-Давай, сучоныш, шпарь без продыху, не жалей ни рук, ни ног! - выкрикнул коротышка и пустился в пляс вокруг пританцовывающего на месте Васьки.

Сначала гость прохаживался, делая движения плечами, потом пошли взмахи руками, затем он разошёлся и пустился вприсядку, ловко выбрасывая вперёд ноги, прытко вскакивая, выделывая коленца, то и дело ударяя себя по бёдрам и голенищам сапог. Плясал он так же хорошо, как и пел - шустро, пластично и так по-залихватски лихо, что его маленький рост совсем не бросался в глаза. Коротышка был такой довольный и радостный, словно для полного счастья в жизни ему не хватало именно этого танца с Васькой, дрыгающим ногами в центре комнаты и Сёмой, скромно притоптывающим сбоку.

На следующем куплете коротышка сделал знак, выставив перед собой открытую ладонь, и Вася тут же замолчал, продолжая играть, а гость начал солировать, закатывая глаза:

"Выходила молода

За новые ворота,

За новые, дубовые,

За решетчатые".

Во время исполнения куплета про молодку танцор вошёл в образ, схватил с комода кружевную скатёрку, накинул себе на плечи и начал поводить ими, одновременно играя бёдрами и глазами как заправская блядь.

Дальше ни играть, ни подпевать Вася уже не смог. Он прыснул со смеху и согнулся пополам, отставив в сторону повисшую на ремне гармонь. Коротышка тоже рассмеялся, подскочил к Ваське и, несколько раз поддав ему под зад коленом, повалил вместе с гармошкой на диван, навалившись сверху всем телом.

-Сработаемся. Тебя-то мне и не хватало, ежонок, для полного счастья, - гость покровительственно потрепал парнишку по русым волосам, отросшим ёжиком после стрижки наголо и с шумом втянул в себя воздух. - Больно жалкий вид имеешь, сучоныш. Сколько годочков-то тебе?

-Восемнадцать недавно стукнуло.

-Стукнуло? Аж, целых осьмнадцать? - иронично растягивая слова, посмеивался гость. - Ну, тогда пойдём, выпьем на брудершафт за знакомство.

Что такое «брудершафт» Васька не знал, но на всякий случай, улыбаясь, поиграл бровями и слегка прищурился, включая свой блядский маячок. Это был позывной. Коротышка сходу уловил сигнал и улыбнулся в ответ по-мальчишески открыто.

-Ну что, голубчики, упьёмся сегодня вусмерть? - гость подошёл к столу, потирая руки, и оглянулся. Его спутники всё ещё нерешительно топтались поодаль, озираясь по сторонам. Коротышка вернулся и порывисто обнял обоих парней, широко раскинув руки, подталкивая их к столу.

-Давайте, давайте, братцы, проходите, - он пристроился сзади, взял Ваську за плечи и, выказывая особый знак внимания, размашисто коснулся пахом упругих ягодиц. Это был отзыв.

Васька застыл на месте, напрягая торчащую из грубой робы шею и смешные лопоухие уши. Он был немного выше гостя, но совсем ещё мальчишка: худощавое тело, стройные голенастые ноги с острыми коленками и такими же острыми торчащими лопатками. Жалкий юнец, податливый и беззащитный, полностью зависящий от воли окружающих его сокамерников. Гость прижался сзади, ткнулся носом в шею и с шумом втянул в себя терпкий пьянящий аромат юности. Тискать мальчишку было томительно приятно, сразу захотелось продолжения, но он сдержался ради застолья.

-Пиздуй смелее, ежонок, не бойся, сказал же - не обижу!

Парни подошли к столу, густо заставленному бутылками и закуской. И чего там только не было! Аппетитно пахнущие балыки, поджаренные до коричневой корочки шашлыки, заливная осетрина, расстегаи и кулебяки, маленькие румяные тарталетки с горками чёрной и красной икры, разнообразные соленья, изысканные десерты и фрукты. Такого великолепия Васька никогда не видел ни в кино, ни на картинках. Ароматы изысканных блюд  ударили в нос сразу, как только они вошли в кабинет, а когда подошли к столу и увидели всё эти кулинарные извращения, есть захотелось просто по-зверски. Вася незаметно сглотнул. Сглатывать в разных ситуациях и позах ему было не привыкать, но сейчас, совсем немного и он захлебнётся в собственной слюне.

-Ну а ты, что торчишь будто аршин проглотил? У-у-у, блядская морда! - коротышка слегка потрепал красивого конвоира по щеке и разлил по стопочкам водку, потом выпрямился, одёрнул китель, приподнял фуражку и прошёлся рукой по густым тёмным волосам, зачёсывая их всей пятернёй назад. - Встали все по стойке смирно! Первый тост за здоровье товарища Сталина! Ура, товарищи!

Он повернулся лицом к портрету, взял под козырёк, отдавая честь, потом выставил ладонь в приветствии точно так, как держал руку на портрете товарищ Сталин.

-Что-то вы недостаточно бурно ликуете, ребятушки? Где ваше троекратное «ура» в честь товарища Сталина? - сразу почувствовалось что-то недоброе в его взгляде и интонациях.

Красавчик с Васькой переглянулись, поспешно вытянулись по стойке смирно и закричали: «Ура! Ура! Ура-а-а-а!» Они орали как оглашенные, воздуха в легких не хватало, но, судя по грозному взгляду коротышки и выставленному вверх указательному пальцу, тянуть последнее «а» нужно было долго, поэтому они начали давать друг другу передышку по очереди, подвывая кто в лес, кто по дрова. Пока они орали, коротышка внимательно осматривал их покрасневшие от натуги лица, стараясь заглянуть поглубже в глотки. Хороши глотки, ох, хороши! Будто лужёные - гладкие, розовые, бездонные, шириной почти в три пальца.

Наконец гость не выдержал отчаянных завываний, скривился и дал отмашку, взмахнув двумя руками, словно дирижёр в конце выступления. «Вольно!» - выкрикнул он и протянул перед собой руки, приглашая парней сесть за стол. Сам остался стоять и после первой рюмки закусывать не стал - только поморщился и занюхал чёрным хлебом.

-Положим, этого здоровенного дурня я уже знаю, ну, а тебя как зовут, ежонок? - спросил гость, ласково улыбаясь, по-хозяйски разливая по рюмкам водку.

-Заключённый Василий Николаевич Шнуров, статья...

-Тю-тю-тю, Николаич! Сынок, - протянул коротышка с насмешкой, обыгрывая своё имя и отчество Васьки, - за моим столом не бывает заключённых или конвоиров. Вот этот здоровенный детина - просто Сёма, ты, малыш, - просто Вася, а я - просто Колюня. Соображаешь?

Он подошёл вплотную, подал рюмку и решительно переплёл руки, чтобы выпить на брудершафт. Вася никогда раньше не видел такой мудрёной забавы, но подчинился беспрекословно. Как только они выпили залпом, гость схватил его обеими руками за голову и смачно обсосал губы. Целовался Николай хорошо, и Васька даже сначала не понял, от чего у него закружилась голова: от водки или от внезапного глубокого поцелуя. Наконец, закончив целоваться, коротышка по-дружески похлопал парнишку по плечу и прохрипел:

-Блядь, сынок, так бы и сожрал тебя целиком вместо закуски.

Васька сразу осмелел, подмигнул шаловливо и затянул фальцетом:

"Ой ты Коля, Коля, Николай,

Сиди дома не гуляй!

Не ходи на тот конец,

Ох, не дари девкам колец".

Он взял сразу слишком высоко, поэтому дальше пел с большим трудом, но вытянул без единой фальшивой нотки. Гость слушал, затаив дыхание, а по окончании куплета подпрыгнул на месте от восторга, заулыбался во весь рот и подхватил припев про не подшитые валенки. Закончив петь, коротышка довольно стукнул кулаком по столу.

-Твою ж мать, ежонок! Купил ты меня сегодня, всего, с потрохами купил! Я такой радый давно уже не был. Чую, не один день мы будем тут хороводить и заниматься политинформацией, - сказал он, нежно поглаживая Ваську по лицу. Тут его взгляд случайно упал на Сёму, вытянувшегося рядом по стойке смирно.

-У-у-у, этот Тольки... вражина классовая! Тольки дурная трава стремится вверх, а полезный плод уходит в корень. Понял, дубина стоеросовая? - коротышка грубо схватил Сёму через одежду промеж ног и слегка оттянул вниз. - Больно хорош ты на рожу уродился, вот и поддерживай компанию, морда белогвардейская, - скалься да подпевай!

-Не злитесь, Николай Иванович, тольки у меня отродясь не было ни слуха, ни голоса, видно, медведь на ухо наступил, - жалобно ноет Сёма, теребя в руках свою форменную фуражку. - Сплясать могу, сами знаете, тут я мастак: ни сапог, ни ног никогда не жалею.

-Блядь ты безразмерная, а не мастак. Дырка на ходулях - вот ты кто. Эка невидаль - ног он не жалеет. В ногах правды нету! Ты присаживайся. Пока. А потом мы решим, что с тобой делать: посадить или расстрелять. Вот смотрю я на тебя Тольки и никак не пойму: предатель ты или просто болван.

-Болван я, просто болван, - торопливо подхватывает Семён, ударяя себя в грудь кулаком. Его красивые губы дрожат, а кулаки всё никак не могут остановиться.

Внезапно благостное настроение Николая меняется: мускулы на лице начинают дёргаться, а губы недовольно поджиматься. Словно совсем другой человек сидел теперь перед ними.

-Что ж ты, паскуда такая блядская, меня перед мальчишкой сволочью последней выставляешь? - злобно шипит коротышка.

Здоровяк Сёма скукожился до невообразимых размеров вжал голову в плечи и опустил глаза. Теперь бравый гвардеец выглядел как побитая собака, ещё немного и он брякнется на колени и поползёт на брюхе, подлизываясь к хозяину.

-Давно тебя -контру- следовало пустить в расход, да жаль было портить центнер живого веса природной красоты. Сынок, ты как считаешь: может всё-таки расстрелять гада без суда и следствия?

-Ну нет, Колюня, ты не можешь так поступить, - страстно шепчет Вася, обнимая захмелевшего Николая, на лице которого тут же проскальзывает смутное неодобрение.

Шнур аккуратно заваливает капризного гостя на диван и расстёгивает пряжку из белого металла на широком поясном ремне. Подрагивающие от напряжения руки лезут под форменный китель и нательное бельё, нежно оглаживают тщедушное тельце, стараясь задеть маленькие почти незаметные горошинки сосков.

-Почему это я не могу?! - искренне удивляется Колюня, приподнимаясь на локтях и хватаясь за кобуру, пристегнутую сбоку. - Я всё могу. Ты хоть знаешь, сопляк, кто я такой?

-Знать не знаю, ведать не ведаю, но догадываюсь, - Вася продолжает ласкать руками коротышку, заискивающе заглядывая в глаза. - Ты, Колюнь, что ни на есть самый замечательный и душевный человек! Отзывчивый, чуткий, а главное - справедливый. Давай, сейчас не будем торопиться, ведь ночью Тольки нам пригодится, а петь мы с тобой и сами горазды.

-Ах, хитрец! Понял я твою стратегию, - Николай Иванович прищурился и грозит пальцем в сторону Васьки, испугано хлопающего глазами. - Какой же ты, ежонок, оказывается дальновидный! Я и не загадывал так далеко, чтобы на всю ночь. А знаешь почему? Ежели понадобиться, я здесь таких смазливых верзил штук десять за раз найду.

Сёма вмиг бледнеет и покрывается испариной. Коротышка ласково гладит Васю по щеке, одновременно взбрыкивая ногой в сторону красавчика, стараясь задеть его сапогом.

-Ну, Колюня-я-я! Ты же сам говорил: сегодня вечером я - просто Вася, он - просто Сёма, а ты - просто Коля. Разве Колюня забыл, как нам было весело втроём? - Шнур буквально вгрызается коротышке в губы, его руки тискают поджарое упругое тело, спускаются ниже и охватывают через брюки окрепшую плоть. - Давай оставим Тольки. Он такой смешной и нелепый. Ну, пожалуйста, Колюнечка!

-Раз ты так просишь, ежонок... Ну, ладно, пусть живёт... Пока. - маленькая сухая ладонь накрыла сверху васькину ладошку, ласкающую плоть, погладила и прижала её к затвердевшему в галифе бугру.

Николай Иванович дал себя уговорить и примирительно похлопал Сёму по гладко выбритой щеке. И откуда у этого простоватого малого внешность вашего благородия?

Смотрелся высокий и широкоплечий конвоир до противного породисто: тонкие черты лица, высокий лоб, нежная белая кожа с лёгким румянцем, словно очерченные по контуру яркие губы, тёмные брови, почти сросшиеся на переносице, и главное - редкой зелени глаза, опушенные густыми ресницами. Хорош, слишком хорош подлец. Просто непростительная аристократическая красота.

Сам Колюня с детства рос болезненным и щуплым парнишкой. Когда приехал из глубинки в Питер к родственникам и стал работать в портняжной мастерской, было ему всего 11 годочков, а в 15 лет Николая впервые по-настоящему приласкал парень. В двадцать ушёл в армию - пособлять на Первой мировой. Сначала при благородиях, потом при товарищах - Колюня всегда околачивался при штабе, так как сразу был признан непригодным к строевой по причине маленького роста.

Шустрый и улыбчивый малый в армии, что юнга на корабле - самое то, чтобы его приласкать да приголубить. Дивизия большая, а он такой сноровистый и обученный - один. Был Колюня не только смазливым, но и смекалистым, поэтому с кем попало не водился, встречался только со штабными офицерами и нужными людьми.

Сначала он находил в полном подчинении едва уловимое удовольствие, потом вошёл во вкус и понял, какая в слабости скрыта сила, и вскоре вместе с приятными ощущениями власти над сильными мужиками, сам начал получать полноценный оргазм, ещё и пользу имел в виде доп.пайка, новых сапог или куска мыла.

После армии Николай помотался по стране секретарём разных "комов", и всюду находились соратники, сведущие в теме. Теперь извлекаемая из отношений выгода преобразилась из жалких подачек в нужные связи, и вскоре, благодаря покровительству высокопоставленных любовников, Николай вырос, стал большой шишкой, поменял пару жён и кучу любовниц, но тайная тяга к парням так и осталась с ним на всю жизнь.

Предпочитал Колюня статных парней, их крепкие руки, широкую рельефную грудь, а главное - силу с которой они таранили его зад. Особым, ни с чем не сравнимым удовольствием для него было ставить красавцев на карачки и хлестать ремнём, стараясь попасть тяжёлой пряжкой по голым ягодицам. Гвардейцы ползали перед ним на коленях, и яркие пятиконечные звёзды алели на их мужественных задницах.

Под утро наступало похмелье с головной болью, и все красавцы вызывали у Николая только зависть и раздражение. Любовь и ненависть к статным парням были у Колюни не просто рядом, они прочно срослись в его голове в виде комплекса из детства. Поэтому частенько бывшие любовники вдруг оказывались шпионами, предателями и врагами народа, со всеми вытекающими последствиями.

Много раз порывался Николай пустить в расход и Сёму, но стоило ему взглянуть в  зелёные с поволокою глаза, и казнь откладывалась до следующих блядок. Нравилось Колюне, как выглядела эта благородная рожа, когда он хлестал её наотмашь своей отяжелевшей плотью, как шлёпались на гладкую кожу густые белёсые капли, а яркие губы жадно стремились подхватить самую последнюю.

Жил Семён в последнее время словно на пороховой бочке, и каждый раз, когда коротышка звал его в кабинет, прощался с жизнью. В этот раз красавчик понадеялся на обаяние простоватого паренька, в котором удивительным образом сочетались детская непосредственность и блядское кокетство. Мальчишка даже не подозревает, по какому тонкому льду ходит, заигрывая с коротышкой.

Вот и сейчас, когда они дошли до десерта, отъевшийся Шнур начал строить рожицы, закатывая глаза и выпячивая губы.

Николай Иванович снимает трубку аппарата внутренней связи и просит принести через некоторое время кофе. Парни дурачатся, кидая друг в друга кусочки мелко нарезанных фруктов, стараясь попасть в широко раскрытые рты. Поддавшись азарту, Шнур схватил большой кусок бисквитного торта и прицелился, собираясь запустить сладкий снаряд прямо в лицо Николаю, но бдительный Семён перехватил его руку и на глазах у изумлённых товарищей торопливо сожрал весь кусок. Давясь и кривляясь, красавчик весь перемазался кремом, и Васька потянулся, высунув язык, чтобы слизать сладкий клоунский грим, но, заметив тень недовольства, промелькнувшую на лице коротышки, тот отпрянул в сторону,

-Как думаете, братцы, некоторое время уже прошло? -  спросил Николай Иванович.

-Гы-гы, - осклабился во весь свой большой подвижный рот Васька. Сёма кинул на коротышку недоумённый взгляд и сделал неопределённое движение плечами. Ну, его на хрен, как ни ответь, всё равно не угодишь.

Николай снова снимает трубку телефона.

-Как вы там себе думаете, своими безмозглыми головами: некоторое время уже прошло? -  злобно рявкает он, и тут же, кривляясь в усмешке, подмигивает парням. Мол, как я их?

-Так точно! Уже несём, - поспешно отвечают в трубке и тут же в коридоре слышится топот тяжёлых сапог. Один из дежурных открывает тяжелую дверь, а второй заносит поднос с горячим кофейником и чашками.

-Вы там на вахте что, чаи гоняете?!

-Никак нет, - молоденький вихрастый парнишка старался отвечать кратко, чтобы не подать повода придраться.

-Я же просил "через некоторое время", - тонкие губы недовольно скривились дугой.

-Так мы и приготовили аккурат "через некоторое время", - курносый нос дежурного сморщился в заискивающей улыбке, стараясь излучать максимум обаяния.

-Ладно, Петька... Сгинь с глаз, - слегка улыбнулся шустрому парнишке Николай и, поддав ему под зад ногой, махнул рукой в сторону двери.

Любил Николай Иванович песню, а от хорошего исполнения просто млел и таял, поэтому они ещё долго пели и плясали. Когда все утомились, плясовые Яблочко и Камаринскую сменили задушевные Чёрный ворон, Ямщик не гони лошадей, Степь да степь кругом и На Муромской дорожке. Потом, когда уже и петь не осталось сил, решили играть в карты.

-Ежели ты проиграешь, ежонок, я тебя подрюкаю, - объяснил Коля, растянув на всё лицо лукавую улыбку.

-А ежели я выиграю? - наивно интересуется Васька, не подозревая, что выигрывать у коротышки никак нельзя.

-Тогда я сначала напялю этого никчёмного Тольки, а потом прикончу его, - коротышка лыбится, поглядывая на красавчика, который теперь чуть ли не плачет.

Николай Иванович был интриганом и провокатором по натуре, поэтому любил играть чувствами людей, наблюдая за реакцией, но на этот раз простоватый Васька портит всю интригу:

-Погоди, Николай! Ты же в любом случае остаёшься в выигрыше?! Так не честно!

Интересно, он на самом деле такой наивный или только притворяется? Николай Иванович переводит взгляд с одного парня на другого и чувствует, что между ними что-то есть, какая-то связь или сговор.

-Выигрыш или проигрыш - тебя не касается, сынок, - говорит он недовольным тоном, - это всего лишь условная очерёдность, дурья твоя башка. До утра всё равно все друг друга передрюкаем.

- Как же мы друг друга передрюкаем, ежели ты Сёмку сразу прикончить собираешься? -  глупо хлопая глазами, Вася уставился, прямо в горящие глаза карлика.

-Экий ты неугомонный! Ну ладно, на этот раз сыграем по твоим правилам. Сегодня я добрый, - лыбится Коля, проводя большим пальцем по пухлым васькиным губам, словно проверяя их на прочность.

Этот большой подвижный рот давно напрашивается. Влажный язык то и дело пробегает по губам, словно намекая на готовность взять в рот. Николай Иванович представляет, как эти губы округляются и вытягиваются, когда охватывают окрепшую плоть, словно тянут ноту «до-о-о». Его взгляд снова скользит по синей пульсирующей венке и спускается по шее в расстегнутый ворот грубой арестантской робы, откуда торчат заманчивые бугорки и впадинки ключиц. Губы сами собой тянутся к этим неровностям и, достигнув желаемого, слегка касаются нежной кожи. От этого касания по их телам пробегают волны возбуждения, но Николай не торопит события, растягивая приятное состояние предвкушения.

Опасаясь гнева коротышки, парни объединили усилия и играли, старательно мухлюя против себя. В карты Коля играл плохо, поэтому поддаваться ему было трудно. В какой-то момент Шнур легкомысленно забыл об осторожности, подался азарту и начал выигрывать у Николая. 

Пытаясь привлечь внимание товарища, Семён делал страшные глаза, покашливал, почёсывал нос, но Шнур словно оглох и ослеп. Он так увлёкся игрой, что не замечал ни недовольно насупленных бровей коротышки, ни условных сигналов красавчика.

С каждым проигрышем Николай всё больше мрачнел, а Сёма всё больше бледнел. Наконец красавчик отчаялся и начал пинать Шнура под столом ногами. Уже и Николай Иванович заметил старания красавчика, а ежонок - всё никак.

-Ну, что ты пинаешься Сёмка!? Больно же сапогами по ногам! Колюня проиграл три раза подряд, значит его очередь снимать штаны и кукарекать под столом!

Николай Иванович молча поднялся и вышел в туалет.

-Дурак! Попридержи свой длинный язык, если не хочешь его лишиться. Тольки петь и горазд, а мозгов - что кот наплакал. - пробурчал сквозь зубы Сёма, снимая штаны и залезая под стол. - Он же тебя десять раз сожрёт и высрет пока пытать будет, а потом с землёй сровняет будто и не было никогда никакого Шнура.

Словно зверь на мягких лапах подкрался Николай Иванович. Он подслушивал за дверью, и теперь недовольство рвалось из него в виде открытой агрессии. Когда красавчик, прокукарекав "утреннюю зарю", неуклюже вылезал из-под стола, карлик наступил на белые длинные пальцы сапогом и повернулся на носках.

-Гнида долговязая! Рот дан тебе, чтобы  паскудничать, а не пиздеть им понапрасну! - процедил карлик сквозь зубы.!!

Ни звука не проронил Сёма, даже не пикнул, только до крови прикусил губу. Он быстро пополз на коленях к устроившемуся на диване Николаю. Склонившись, коснулся щекой начищенных до блеска сапог, притираясь, поднялся по голенищу и дальше по брюкам вверх, пока не уткнулся носом в ширинку. Сёма жалобно смотрит снизу вверх на Николая Ивановича и заискивающе улыбается, не решаясь на дальнейшие действия. Во всём его облике - в позе, взгляде, улыбке - подчинение и унижение.

- Хватит пресмыкаться, сучка, - высвобождает из цепких объятий ногу карлик, затем хватается раскрытой пятернёй за лицо словно собирается отпихнуть красавчика. - Виляешь задом, будто хвостом крутишь.

Сёма хорошо знает правила игры: раз его не оттолкнули, значит карлику всё нравится, а бранные слова - всего лишь часть привычного сценария. Фетиш карлика - унижение сильных статных парней. Семён хватает Николая за бёдра, касаясь лицом набрякшей плоти под форменными брюками.

-Ах, ты блядь, хитрожопая! Только и умеешь, что языком паскудничать, - наигранно бранится Колюня, искоса поглядывая на Ваську, застывшего неподалёку.

-Пожалуйста, Николай Иванович, позволь сделать тебе приятное, - канючит красавчик, придвигаясь ближе и устраиваясь поудобнее между ног карлика, развалившегося на диване. Длинные белые пальцы пытаются расстегнуть пуговки на синем галифе, но травмированная правая рука всё время подрагивает, и Семён начинает работать левой, придерживая край ширинки зубами. Карлик, внимательно наблюдающий за этими манипуляциями, неожиданно быстро возбуждается и сдаётся.

-Блядь, блядь, блядь! Знает гад, что смазливый, вот и подставляет свою блядскую рожу! Ладно, краля... - он касается тыльной стороной ладони гладкой щеки и проводит пальцем по ярким упругим губам. - Хватит подлизываться, шевели уже губами, соси, сука!

Делая одолжение, коротышка демонстративно откидывается на спинку дивана и широко разводит ноги.

-У-у-у, вражина дырявая, - Николай прикрывает глаза и постанывает от удовольствия, время от времени, бросая косые взгляды на Ваську. Хочет, ещё как хочет, сучонок. Только вот кого?

Конвоир с зелёными глазами нравился Шнуру уже давно. Васька частенько наблюдал за "своим" конвоиром исподтишка, запоминая каждый бугорок, каждую впадинку на красивом лице. Вечером, лёжа на нарах, он закрывал глаза и фантазировал, не спеша доставая из памяти одну за другой все эти мельчайшие подробности, и ночью его накрывали сладкие сны. Иногда обрывки этих шальных снов всплывали днём, и тогда он прикрывал глаза и глупо лыбился, причмокивая губами.

Образ красивого конвоира выручал заключённого Шнурова в самые ужасные моменты, когда ему приходилось покоряться, отдаваясь жирным вонючим сокамерникам - мерзким и противным до рвоты. В такие минуты он тоже закрывал глаза, представляя "своего" красавчика, и это ему помогало не сойти с ума и выжить в тюремном аду.

Красивый конвоир стал для Васьки тайным лекарством - обезболивающим, успокоительным и снотворным. Холодными зимними ночами Шнуру становилось тепло и уютно на жёстких нарах с тонким соломенным тюфяком. Свернувшись калачиком, он представлял красавчика, тесно прижимающегося к нему сзади, и так хорошо входил в роль, что начинал ощущать горячее тело и сильные руки. Так в тюрьме нежданно-негаданно расцвела первая любовь заключённого Васьки Шнурова - чистая и безнадёжная.

Сейчас Шнур сидит в сторонке и наблюдает, как парень, который так сильно ему нравится, ласкает другого. Лицо Семёна покраснело от напряжения, красивый высокий лоб покрылся бисеринками пота, а голова всё время активно двигается в такт губам, порхающим вверх-вниз. Николай Иванович запустил руки в густую шевелюру и руководит процессом то ускоряя, то замедляя темп.

Ваське вдруг стало так больно и обидно, что он зажмурился, чтобы не заплакать. Тюрьма научила Шнура прикрывать глаза, когда надо. Сначала он слышал только слюнявые причмокивания и стоны, потом громкий вскрик карлика и влажные шлепки ещё не ослабшей плоти по лицу.

-Блядь дырявая, грохнуть тебя, и дело с концом, - Николай грубо дёрнул густые каштановые волосы и вгляделся в лицо, покрытое белёсыми каплями и разводами. Семён застыл, стоя перед карликом на коленях, оставаясь неподвижным. Лишь трепет слипшихся ресниц на прикрытых веках выдавали его волнение.

-Ну чё, сразу грохнуть!? - Васька торопливо вскочил и начинал бегать кругами, как птица по клетке. Наткнувшись на внимательный взгляд Колюни, он сообразил, что почти спалился, заступаясь за своего конвоира. - Да не беляк он вовсе, и происхождение у него, что ни на есть, рабоче - крестьянское. Верно я говорю, Сём?

Рассудительный осторожный Семён помалкивает, а возбуждённый Шнур подбегает ближе и пинает его под зад ногой. Удар был совсем слабым, но красавчик делает вид, что не может удержать равновесие и с грохотом валится на пол. На него со смехом запрыгивает сверху ежонок и в довершение наваливается Колюня.

Сначала они просто лапали друг друга, но очень скоро пресытились касаниями и начали срывать одежду. Вы не замечали, как нагота уравнивает и сближает? Например, в бане, когда стройный салага чувствует себя намного увереннее, старших по званию и возрасту. В этом хохочущем и щекочущем клубке голых тел все были равны, и каждый с радостью отдавал и принимал ласку.

Никто из этих троих не знал, что такое искусство, но они творили его инстинктивно, ритмично двигаясь, сплетаясь в замысловатых позах - то сливаясь, то разъединяясь, словно поток многоголосого пения.

Под утро все дружно отрубились и заснули на разложенном диване, сплетясь ногами и руками, накрывшись кумачовым покрывалом с золотистой бахромой по краям и вышитыми по центру золотыми нитками серпом и молотом.

Ближе к полудню тишину разрезали звуки музыки. С трудом разлепив глаза на распухшем лице, Семён увидел странную картину: Шнур сидел на полу голый, в форменной василькового цвета фуражке с ярко-красным околышем, кокардой с большой золотой звездой и пел, аккомпанируя себе на гармошке.

Прямо перед ним сидел виновник всего этого торжества - тоже голый, с тихо скатывающимися по щекам слезами. По тому как коротышка раскачивался из стороны в сторону, изредка смахивая быстрым движением руки капли с носа и подбородка, можно было судить о масштабах охватившей его печали.

Высокий чистый голос, немного севший за ночь, старательно выводил с переливами:

"Ой, то не вечер, то не вечер,

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось".

Пока вороной конь брыкался, да резвился, Колюня внимательно вслушивался, будто впервые слышал эту много раз им самим петую-перепетую песню. Как дошло до «злых ветров, что дули с восточной стороны и сорвали чёрну шапку с его буйной головы», Николай пригорюнился и насупился как маленький обиженный ребёнок. Так, строчка за строчкой вся песня отображалась на его заплаканном лице.

"А есаул догадлив был,

Сумел сон мой разгадать,

Ох, пропадет, - он говорил мне, -

Твоя буйна голова", - Вася продолжал петь, прикрыв глаза и остервенело растягивая гармонь. Лицо его в этот момент отображало максимум страдания и скорби.

Может, от того что накануне слишком много выпил, а может, предчувствуя собственную неминуемую погибель, но после слов "ох, пропадёт твоя буйна голова", Николай Иванович сорвал с васькиной головы свою фуражку, разрыдался в голос и начал буйствовать, разбрасывая вещи, круша и ломая всё что попадало под руку.

Сёма притаился на диване, обложившись со всех сторон подушками, накрывшись с головой тяжелым кумачовым покрывалом.

-Сволочи! Всех в бараний рог скручу, калёным железом зенки выжгу! - глухо рычал карлик, усаживаясь на ковёр рядом со Шнуром. - Васька может один такой из тысячи тысяч уродился, единственный, кто заслуживает счастья. Хочешь, сучонок, я тебя освобожу? Мой будешь!

-Спасибо, Николай Иванович, на добром слове, - боясь выдать истинные чувства, Шнур старался говорить спокойно и даже слегка равнодушно, - только мне и здесь неплохо живётся.

-Эх, ежонок, ежонок… Я же тебя освободить хочу вовсе не потому, что ты берёшь и даёшь хорошо, - внимательный взгляд пробежался по Васькиным худым ногам, покрытым редкими волосками, остановился на висюльке в золотистых кудряшках, слегка прикрытых краем гармони,  поднялся выше и застыл на больших подвижных губах. - Пойми, дурья твоя башка, полюбил я тебя-стервеца за душу твою звонкую. Ты сам не знаешь какой ты...ты один, ежонок, можешь вытворять со мной такое.

Николай Иванович порывисто вскочил, обошёл сидящего на полу, играющего на гармони Ваську, сел на колени со спины, обхватил щуплые плечи и прижался всем телом, зарываясь лицом в макушку, вдыхая аромат пшеничных волос.

"В лунном сиянии снег серебрится,

Вдоль по дороге троечка мчится", - дальше тянет Васька тоненьким голоском, словно ничего не слышит и не чувствует.

"Динь-динь-динь

Динь-динь-динь.

Колокольчик звенит,

Этот звон, этот звон

Много мне говорит", - льётся чистый голос, будто на самом деле звенит колокольчик, раскачиваемый легким ветерком.

Эти тоскливые "динь-динь-динь" добивают Николая, он опять меняется, делаясь злобным. Маленькие руки, нежно ласкавшие васькины плечи, вдруг смыкаются плотным кольцом на шее, перекрывая воздух.

-А стоит ли мне тебя вызволять, сучонок? Вдруг ты драпанёшь куда глаза глядят? У меня не забалуешь, даже не думай ерепениться, - он наконец ослабил захват, и Шнур сумел сделать несколько судорожных вдохов и выдохов.

Сёма в своём укрытии задышал через раз.

Пока Шнур приходил в себя, восстанавливая дыхание, Николай Иванович сунул свои маленькие сухие ладошки прямо ему под нос и потряс ими для острастки.

- Знаешь, какие люди через эти руки проходили? Не чета тебе, сучонок! Академики и маршалы по стойке смирно стояли, а потом в мокрых штанах от меня уходили.

Хорошенько припугнув притихшего паренька мокрыми штанами, Колюня успокоился. Если он прикажет, никто не посмеет перечить, но ежонка почему-то неволить не хотелось, с ним хотелось взаимного тепла и ласки.

Васька стойко выдержал въедливый взгляд, изобразил рожу попроще и невозмутимо ответил:

-Да разве ж от такого как вы, уходят? Да и резона мне нет от вас драпать! "Мал золотник, да дорог", как говорится, - тянет слова Вася, а у самого в висках стучит барабанной дробью "мал клоп, да вонюч". - Думаете вру? Да ни в жисть! Вот вам истинный крест!

Брехал Вася складно и убедительно, потому что давно догадался, кто такой этот Николай Иванович, и боялся его до усрачки, и драпанул бы при первой же возможности в точности, как тот сказал - куда глаза глядят.

-А ведь ты, ежонок, не меня хочешь, а Тольки, - скривился в ухмылке Николай.

Семён приоткрыл небольшую щелочку в своей берлоге из подушек с покрывалом и высунул наружу нос.

-Разве ж я виноват? - обречённо пожал плечами Шнур. Дальше он отнекиваться не смог, большие подвижные губы предательски задрожали. - Человек не волен в своих чувствах, им ведь не прикажешь, верно?

-Сынок, - вкрадчиво начал коротышка, - так-то оно так, всё верно: чувствам не прикажешь. А вот наряду бойцов с винтовками можно и приказать. Штыки и приклады чувств не разумеют.

Ничего хорошего эти слова не предвещали. Васька шмыгнул носом и виновато потупил глаза.

Щёлочка в покрывале поспешно закрылась, скрывая затаившегося Семёна.

-Ладно, не ссы, сучонок! Раз я обещал, что не обижу, значит не обижу. Нам ведь и втроём неплохо было, как-нибудь договоримся.

Смышлёный простоватый воришка изворачивался как умел, изо всех сил стараясь успокоить вспыльчивого Колюню, у которого настроение менялось внезапно и быстро. Было это вовсе не дурным нравом, а диагнозом.

На давние детские комплексы и страхи Николая Ивановича наслаивались стрессы от «вредной» работы. Бывало срывался, пропадал на несколько дней, и его никак не могли отыскать ни на Лубянке, ни дома, ни на даче. Подчинённые с ног сбивались, когда ему звонил Хозяин, а он прятался ото всех в Лефортовской тюрьме и уходил в запой, чтобы не сойти с ума от жизни, такой жестокой и несправедливой к нему.

Мелюзга, клоп, сопля, мелкота, козюля, карбыш, шпендик, мормышка, недомерок и ещё много других обидных кличек глотал Колюня с детства, и только под конец жизни его не посмеют обзывать в лицо. После знакомства с работником ЦК партии Иваном Москвиным карьера Николая круто пошла в гору. Жена Москвина жалела щуплого парнишку и откармливала домашней стряпнёй, ласково называя Воробушком. А вот это она зря делала. Потому что именно из-за этой обидной клички её потом расстреляют вслед за мужем.

Слабые люди - самые жестокие. На посту наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежов стал главным организатором массовых репрессий 1937-1938 годов, и сразу же старая поговорка о ежовых рукавицах зазвучала по-новому.

Позже арестованный Ежов по собственной инициативе даст показания о своих нетрадиционных сексуальных предпочтениях и накатает подробные сведения на всех своих бывших влиятельных покровителей, хотя именно благодаря им он добился высокого положения.

Первого накрома внутренних дел, своего предшественника Генриха Ягоду он тоже не пощадил в своё время и внёс посильную лепту в его уничтожение, а богатую коллекцию фетишей и игрушек Ягоды забрал себе. Не забыл Ежов и про своего первого по-настоящему могущественного любовника Филиппа Голощекина (Шая Ицковича) - одного из организаторов расстрела царской семьи в Екатеринбурге, а потом первого секретаря крайкома Казахстана.

Зачем выдал своих бывших? Может хотел направить следствие по другому руслу, заменив расстрельные политические статьи на мужеложство, а может просто решил подгадить напоследок. Наверное, за компанию не так страшно умирать. Бывшие о нём забыли, а их всех разыщут, возьмут по эксклюзивной статье 154-а (мужеложство), пришьют ещё по несколько пунктов политической 58-й статьи и расстреляют.

"Достичь вершин пирамид фараонских могут лишь орлы и гады ползучие". Воробушка занесло на самый верх попутным ветром случайно. Что это было? Он и сам толком не успел понять, но, исполнив свою грязную миссию, сгинул так же быстро, как и взлетел.

Ну, его - душегуба больного. Надоела слепая ненависть и жестокость вокруг. Особенно противна многовековая безжалостная несправедливость по отношению к геям.

Вот вам, братцы, правильный конец.

Васильку с Семёном крупно повезло, и как только  Ежов освободил ежонка из тюрьмы, его самого тут же арестовали. Парни хорошо ладили между собой и стали жить вместе. Нравилось старшему, более опытному Семёну опекать простоватого деревенского малька. А уж как Василёк любил своего красивого конвоира! Просто летал по кухне, накрывая на стол, когда тот возвращался с работы. Привычка закрывать глаза во время секса так и осталась у него после тюрьмы, и теперь он прикрывал глаза только от удовольствия, когда ахал и стонал от невероятного восторга. 

И жили они долго и счастливо, как в сказке.

Думаете вру? Да ни в жисть! Вот вам истинный крест!