Смена сторон

«Неужели все так и начинается?» — думал Славик, рассматривая себя в зеркале, сиявшем в ванной от стены до стены.  Прежде зеркало сильно его возбуждало, он любил плескаться тут с кем-нибудь вдвоем (а то и втроём), и отражение давало дополнительное удовольствие. Последние полгода отражения меньше его радовали.
«Неужели вот так?» Он проснулся посреди ночи, (приспичило, лишняя была та бутылка пива), выполз из-под одеяла, не открывая глаз, на автомате добрел до ванной и очнулся только когда сообразил, что писает сидя. 
«Да что же это? Плюхнулся на толчок, как баба! На ногах не стою!» Славик  придирчиво оглядывал свое тело. Кожа гладкая, но это из-за распирающего жирка, вон, пузо какое, лицо-то еще ничего, моложавое, но вокруг глаз уже наметилась разруха, и подбородок пообвис, да и сиськи… А жопа? Жопа-то хоть ничего? Он вывернул шею, пытаясь объективно оценить свою филейную часть. Ничего, вроде, кругленькая, не то, чтобы его самого привлекла такая, но ведь то он, его вкусы особенные, а другим, может, и нормально? Почему этот вопрос его взволновал, Славик сам себе не смог бы объяснить. Никогда он не рассматривал свою задницу как сексуальный объект. Но где-то глубоко шевельнулось странное, неосознанное, невозможное желание.
 
Славик вернулся в комнату и боком полез под одеяло, стараясь не выпустить из постели тепло. Тепло было особенным и пахло Васькой. Славик погрел ладони подмышками, и только потом осторожно прижался. 
— М-м-м… Чего теперь-то? Спать же хочется! — проворчал Васька, но привычно согнулся, выставив попу.
Вообще-то звали его Ильхом, в память о бурном, но непродолжительном первом мамкином браке. Кроме имени, ничего особо экзотического Ильхом от отца не перенял, только сравнительно тонкую кость и густые темные волосы, а так — русак русаком, и имя Васька ему подходило вполне. Однако прозвище свое он получил не за внешность, а за удивительную способность делать два дела одновременно. Пока Славик его трахал, он мог читать, смотреть телевизор или разговаривать по телефону. Оба дела Васька делал вполне осознанно, и в нужные моменты постанывал и подмахивал Славику, и кончал регулярно, но поскольку любимая Славкина поза была сзади согнувшись, а трахал Славик его часто и подолгу, Васька использовал время с пользой. На заре их знакомства Славик с восторгом рассказал об этом в компании, и кто-то заметил остроумно: «А Васька слушает да ест!» Есть во время ебли Васька тоже мог, если Славкин порыв заставал их за завтраком, а Васька опаздывал на занятия.
Поначалу Ильхом был просто одним из племени Славкиных зайцев, которые во множестве паслись в его тесноватой квартирке. Зайцы были молоденькие, из простых, и приманивались на простое, на быстрый комп с набором стрелялок, на огромный телевизор, на пиво и креплёное вино. Разомлевшие от тепла и сладкого, зайцы допускали некоторые вольности, влажный поцелуй, руку в трусы, ну, иногда отсосать. Некоторые отсеивались, отслаивались, сконфуженные или сердитые на себя, некоторые задерживались до более ощутимых забав, единицы принимали правила серьезной игры, и тех Славик берёг и лелеял. Приятели с похожим предпочтением ему завидовали, они ловили свое короткое грязненькое счастье по клубам и баням, это стоило недёшево, бывало жутковато и порой унизительно, и рассказывать об этом хотелось не всё. Славкины зайцы приходили к нему сами, по цепочке передавая молву про теплую хату, дармовую выпивку и легкие шалости. Он заботился о них, никогда не обижал, ни на чём почти не настаивал, баловал, помогал, кому чуть-чуть, а кому и порядочно — советом, знакомством, деньгами. Так что обходились зайцы ему тоже в копеечку, но он на них не жалел, и они это чуяли, посмеивались между собой, и по-своему его ценили. 
Но Васька попал к нему иначе. Славик закадрил его в электричке, когда шумная стайка учеников железнодорожного ПТУ завалилась в вагон. Все они были в форменных костюмчиках, убогих, уродских, и ещё собственная их неряшливость добавлялась, и галстучки селёдкой, такие же засаленные, и рубахи мятые, конечно, не заправленные в штаны. Они, видно, только что сдали какой-то зачёт, и радовались недолгой свободе.  И один слегка выделялся среди них, во-первых, некоторой аккуратностью, а во-вторых подозрительной молодостью, он казался совсем школьником, невысокий, худенький, глазастый. Ну, в общем, точно такой, каких Славик больше всего желал, но какие ему до сих пор редко доставались.
И Славик рискнул.
Пацанов было семеро, и они явно хотели сесть вместе, но в вагоне пустых отделений не было, всюду было по два-три человека, а вот Славик сидел один, и он призывно поднял руку:
— Эй, братва, падайте сюда!
И они попадали, буквально один на другого, четверо утрамбовались на одну лавку,  а на другую — трое, и как загадал Славик, мелкий парнишка притиснулся с ним рядом, чтобы дать место остальным. Он прижался бедром, и у Славика встал как по команде. Хорошо брюки широкие, он давно уже не обтягивался, предпочитая свободу и повторяя старую шутку: «Удобными должны быть трусы, обувь и кровать, а не я». И сейчас Славик млел от возбуждающего соседства, и говорил себе, что этого шанса не упустит. И всё складывалось просто на редкость удачно. Через пять минут Славик уже знал, как кого зовут, он всех разговорил на раз, и легко отпускал сомнительные шуточки, вызывавшие дружный гогот. Оказалось, что все пацаны жили в общаге у платформы «Северянин», и только  Ильхом жил отдельно, в коммуналке с матерью. Так что пацаны свалили, а Славик с Ильхомом доехали до Ярославского, и там, уже в метро, Славик предложил заглянуть к нему выпить пивка, отпраздновать, как бы. Он был готов уговаривать, но Ильхом, удивив,  согласился сразу, и Славик заподозрил, что неискушённость его была с трещинками. Потом-то он разобрался, что Ильхому было тошно дома, и он старался устроиться ночевать, где угодно, лишь бы не мамкой, которая частенько бухала с соседками, была шумной, приставучей, лезла с поцелуями и копалась в его вещах. Но невинной овечкой Ильхом точно не был. Понял он всё однозначно правильно, и когда после второй бутылки пива Славик как бы невзначай положил ему ладонь на бедро, сказал очень трезво:
— Давай, я брюки только сниму, а то помнутся.
Он вообще был очень собранный, скупой и осторожный в движениях. Он спокойно ждал, пока Славик его разденет, не уворачивался от поспешных нежностей, порадовал  симпатичным, ровненьким стояком, кончил ему в рот почти беззвучно, только глаза зажмурил и сделал один резкий вздох. Посмотрел телевизор, съел с аппетитом вчерашнюю котлету с макаронами и остался на ночь. Славика, конечно, распирало от желания, но он уже тогда почувствовал возможности развития событий, и постелил Ильхому на диване в зале, не потащил в свою постель. Ильхом и это принял спокойно, вежливо пожелав спокойной ночи, свернулся под простынкой калачиком и засопел почти сразу.
Славику пришлось подрочить в ванной, а то не уснул бы. Он вообще-то был тот ещё засоня, и утром любил поваляться, но тогда поднялся довольно рано, чтобы покормить своего нового зайца. А тот ещё раз удивил, уже не спал, был умыт и одет, ждал его, тихонько листая журналы. Славик обычно по утрам варил себе овсянку, полезную для желудка, но зайцу собирался пожарить яичницу, а Ильхом — опять озадачив —  попросил тоже каши, но с удовольствием согласился на большую кружку какао, вот это оказалось  для него радостью. Провожая, Славик дал ему бумажку с телефоном, и заглянув в глаза (жёлтые, мать твою!) настойчиво просил позвонить, вечерами он почти всегда дома и очень бы хотел ещё повидаться.
— Ты не думай, тут весело бывает, ребятишки собираются, в приставку можно погонять, в картишки…
Ильхом поблагодарил и очень просто сказал, что позвонит.
Он позвонил через день и приехал, и познакомился с парочкой прикормленных зверушек, поболтал с ними без напряга, и Славик знал, что за его спиной они наверняка кое-что рассказали, поделились опытом, но Ильхома это, по-видимому, не смутило, и он снова остался, и Славик на пробу потёрся членом сзади. Ильхом и это принял как должное, только попросил не торопиться. Славик и не предполагал его насиловать, так что действовал осторожно, даже можно сказать нежно, и получил удовольствие по всей программе. Он был заранее готов простить отсутствие нужной подготовки, но у Ильхома и в заднице всё было чистенько.
Так что да, сначала он был одним из прочих. Но очень скоро стал довольно особенным. Ребятишки всё так же появлялись, и шумные их сборища развлекали Славика, он по-прежнему покупал им портвейн и пиво, выставлял на стол нехитрую закусь, случалось на ходу и приласкать кого, ущипнуть за мягкие места, урвать липкий поцелуй, но когда все расходились, оставался только Васька, он помогал прибраться, мыл посуду, а потом шёл в ванную, подмывался и привычно укладывался к Славику в койку. Он и отдавался аккуратно, сосредоточенно, очень традиционно, почти бесстрастно, хотя прилежно кончал, Славику нравилась его сперма, и он всегда потом вылизывал ему животик. Но даже это не вызывало у Васьки особых эмоций, ни удовольствия, ни отвращения. Он принимал всё, словно выполняя уговор, впрочем, Славика это не напрягало, он ведь далеко не загадывал, а его прежняя кутерьма с мальчонками никогда не звала копаться в чувствах. 
Мамка Ильхома работала проводницей в поездах дальнего следования, и когда она была в рейсе, Ильхом обычно ночевал дома, прибирался, устраивал постирушку, мыл полы, а ещё отдыхал от всего. Тихо в коммуналке бывало редко, но в комнате его никто не тревожил. Зато на мамкиной пересменке дверь была нараспашку, подруги и мутные мужики ходили косяками, и вот тогда Ильхом приезжал к Славику. Тот уже изучил это расписание, и к его приходу готовился. Присутствие Васьки как-то успокаивало Славика, организовывало, и он в конце концов, где-то через полгода, слегка удивляясь сам себе, предложил Ваське совсем к нему перебраться, но тот нахмурился и осторожно покачал головой:
— Зачем?  Это как-то неправильно будет.
Хотя Васька и не согласился на переезд, в остальном он вполне у Славика освоился и хозяйничал без стеснения, что хотел — брал уже без спроса. И еду из холодильника, и программу в телевизоре выбирал. Только к деньгам не прикасался, у Славика всегда валялась мелочь в красивой коробке из-под конфет, он её не пересчитывал специально, но заметил, если бы пропало. В ванной стояла большая хрустальная бутылка дешёвого немецкого одеколона, чей-то подарок, Славик им совсем не пользовался из-за резкого простецкого запаха, только если что-то протереть. А вот Ваське одеколон понравился, и он стал мазаться им во всех местах. И на нём этот аромат стал казаться Славику притягательным и возбуждающим. 
Когда ему позвонил Гена, Славик сообразил, что почти две недели ни с кем из своих давних приятелей не пересекался, ни по телефону, ни в «местах общего пользования». Он как-то незаметно для себя перестал там появляться. Васьки ему вполне хватало, а когда тот оставался   ночевать у себя в коммуналке, Славик тоже предпочитал спокойные вечера, хотя и не отказывал знакомым мальчишкам, если те по старой памяти напрашивались в гости. 
Гена был самым приличным из его специфических контактов, он мог привычно хабалить в компании, но с мальчиками был слегка робок, и оттого часто страдал от одиночества.
— Славик, ты как вообще? Не болеешь? Мы тебя совсем потеряли, по ходу. 
— Привет, Геночка, нет, всё хорошо, просто замотался. Да и резвости прежней нет, честно говоря.
— Да брось! Какие твои годы! Давай, может, повидаемся? Соберёмся, как всегда, для обмена опытом? 
«А что, в самом деле, почему нет?» — подумал Славик и они назначили встречу на ближайшие выходные.
Кроме Гены пришли ещё Котофей и Лапин. Котофей был грязноват и ленив, его шуточки немного коробили, но в компании он был забавен. Лапина все звали по фамилии, и Славик всегда с трудом вспоминал, как его имя-то? А, Родион, вроде…
На таких посиделках зайцев никогда не бывало, каждый хранил своих для себя, делиться было не принято. Но Славик даже не подумал скрывать Ваську, он как бы стал частью дома, что ли. Ну и немножко похвастаться хотелось, чего там. И только когда собрались гости, и Лапин остановил на Ваське потяжелевший взгляд, у Славика мелькнуло в голове, что идея была так себе.
Для взрослых собраний у Славика был хороший коньячок, и мужики пришли не с пустыми руками, так что через час голоса стали значительно громче, а разговоры откровенней. Лапин рассказывал про капитана из лефортовских казарм, который по уговору отпускал курсантов в увольнительную, давал им подзаработать, и сам был в доле. И в последний раз уже знакомый парень привёл с собой товарища, просто отвал башки, неопытный совсем, дрожал, стонал, но терпел, когда они его в два ствола оприходовали. А Котофей, ухмыляясь, поведал, каких двух пацанчиков снял в Центральных банях.
— Наглые, сучата, сразу бабла запросили, но на такое не жалко. Я их подбил друг с дружкой потрахаться на камеру, так один всё хмурился и морщился, а второй разошёлся, аж глаза горят, и так он ему заправил не хило, два раза кончил!
— Ты? — заржал Гена.
— Он! Ну и я тоже не отстал…
 Васька сидел в углу, молча прихлёбывая своё пиво. Славик расслабился, и как-то забыл про него, но встрепенулся, когда Лапин сказал:
— А твой-то задержался здесь. Так хорош?
— Да, правда, Славик, давай, продемонстрируй товар! — поддержал Котофей. — Только не лицом, это мы уже видели, хочется и изнанку посмотреть!
Славика покоробило, но по пьяни он соображал туго, и как-то само вылетело:
— А правда, Васька, покажи, что мы имеем. Причём, неоднократно, хе-хе!
Он думал, что это шутка, да все думали, что шутка, но Васька поднялся, и не спеша стянул футболку, а потом спортивки — вместе с трусами! Встал перед всеми и покрутился, раскинув руки.
Славик опомнился, вскочил, обнял Ваську, прикрывая от чужих глаз, забормотал:
— Ну ты что, с ума сошёл, зачем! Оденься! 
Васька дёрнул плечом, забрал свою одёжку и ушёл в спальню, провожаемый жадными взглядами.
— Ну, что скажешь. Пиздец, хорош… — протянул Котофей. 
— Стрёмно получилось, — сказал Гена. — Не надо бы так.
— Да всё норм, пошутили, чего там, — сказал Славик, но на душе было погано, и очень скоро они стали прощаться.
Славик понимал, что обидел Ваську, и боялся его ответки, но тот спокойно помог, как обычно, с посудой, умылся на ночь и лёг. А вот Славик маялся, и когда вернулся из ванной и застал Ваську спящим, не стал его будить, аккуратно устроился сбоку.
И вот теперь, перед рассветом, прижавшись к желанному тёплому телу, Славик, уже почти трезвый, вдруг очень захотел извиниться, поблагодарить, показать, что не такой уж он придурок, что Васька ему дорог не шутя. И он зашептал ему в ухо:
— Васенька! Ильхомчик! А выеби меня, хочешь? Давай! Ты же сможешь, ты ж пацан, или кто! 
Васька встрепенулся, и сна уже не было. Он пристально глянул Славику в лицо, губы у него искривились, а член под славкиной ладонью напрягся. Славик удовлетворённо выдохнул:
— Ну вот, действуй, давай, как хочешь!
Васька приподнял Славика за живот, поставил в привычную для них позу, пристроился сзади на коленях, развёл зад руками, плюнул прямо анус (точно попал!) и засадил разом. Славик ахнул — от неожиданности, да и больно было с непривычки, но не отодвинулся, покаянно готовый к расплате. Член у Васьки был небольшой, так что терпеть долго не пришлось, он расслабился и с удовлетворением слушал, как Васька охал, раскачиваясь сзади. Это было так странно, услышать его «охи» и чувствовать, как слетала его вечная невозмутимость, просыпалась, наконец, страсть. 
Васька пинал его долго, Славик даже подустал, но вытерпел до конца. Когда Васька, спустив ему прямо внутрь, молча отполз на свою половину, Славик просто подрочил, любуясь его лицом, таким спокойным, строгим и даже слегка жестоким. «Взрослеет», — подумал Славик, но оставил эти мысли, проваливаясь в сон.
Проснулся поздно, и не удивился, что Васьки рядом уже не было. На часах полдесятого, значит, убежал учиться. Зевая, Славик завернулся в халат и пошёл в ванную.
Он опустился, теперь уже сознательно, на сидушку унитаза, потужился, ощущая давно забытые позывы в заднице, представил опять васькин хуёк, молодой и прыткий, усмехнулся и решил, что в общем-то вполне готов к этому притерпеться. Что-то бродило в мыслях, неясное, летучее, что-то про то, как бы можно изменить жизнь, завязать совсем с блядством, здоровьем вот заняться, и похудеть бы… Его взгляд скользил и вдруг зацепился за белёсый след на полу возле шкафика под раковиной. Славик удивился, нахмурился, а потом, не решаясь поверить, подорвался с толчка и распахнул дверцу. Большая коробка «Тайда» была приоткрыта, он залез внутрь пальцами и не нащупал завёрнутую в полиэтилен заначку. Это место казалось ему таким неприметным и надёжным, и конечно никто из череды его гостей не затеял бы у него стирку. Никто, кроме Васьки.  
Денег там было порядочно, но сейчас не это придавило Славика к месту, не это гудело во вмиг опустевшей голове. Васька забрал деньги, потому что больше никогда не вернётся. И Славик вдруг понял, что тот шептал, когда вбивался ему в зад, что значили эти «ох, ох...». Сдохни! Сдохни, сука, сдохни...
Он схватил с полки тяжёлый флакон одеколона и со всей мочи запустил его в зеркало. Толстое стекло лопнуло оглушительно, взорвалось осколками и осыпалось грохотом в голубую ванну, обнажив уродскую бетонную стену с клетками ободранного кафеля. 

2003