Бывший

2. Иван

- Вчера ко мне приезжал Илья.

Бессильная ярость, а потом – глухое, безысходное отчаяние.

Я не могу растолковать Никите, что всякий раз, когда он упоминает своего бывшего парня, он причиняет мне боль.

Если бы я нашел в себе силы как ни в чем ни бывало рассеянно ответить:

- Как у него дела? Где, ты говоришь, он работает?

Если бы… Если бы я только нашел в себе силы произнести эти слова, то освободился бы от власти призрака того, с кем мой Никитка прожил целых семь лет. Но я всего лишь морщусь от боли. Ссориться бесполезно, говорить о своих чувствах бесполезно, единственный выход – уйти, прямо сейчас, и не возвращаться.

Но я и этого не могу.

Никита любит меня, и он – первая большая любовь моей неуклюжей жизни.

Дело в том, что я очень поздно принял себя как гомосексуала. И такое бывает; только основательно перевалив за тридцать, я нашел в себе мужество признать, что мое самое глубокое, неискоренимое, неумолимое влечение – к мужчинам. Два моих брака, бездетные, к счастью, наверное, бездетные, не только не вылечили меня, но и разожгли огонь желаний так, что пламя стало неукротимым.

Я окунулся в мир мужской любви уже взрослым человеком, и парни намного моложе меня имели передо мной фору – у них уже был опыт отношений, о котором мне и мечтать не приходилось.
И, кроме того, я некрасивый. Ношу очки. Прямо скажем, не герой-любовник. Меня сначала изумляло, как много юных принцев были готовы мне отдаться. Потом я разобрался, что к чему. Где-то после первой сотни.

А потом появился Никита, и я дико, исступленно влюбился в этого одаренного, ласкового, жестокого парня, с копной русых волос и какими-то неуловимыми, то ли серыми, то ли зеленоватыми глазами.
Чувство оказалось взаимным. Он не мог солгать мне; его рисунки стали самым прекрасным объяснением в любви, какое я только мог себе представить. Когда Никита нарисовал меня в первый раз, я ахнул от изумления. Я не ожидал, что он так талантлив. Знал, что он работал дизайнером, иногда делал иллюстрации, а в свободное время рисовал для души, но что он видел меня таким чувственным, таким ранимым, не ожидал.

- Я люблю тебя, - сказал мне тогда Никита с тихим торжеством. - Так выглядит любовь.

Он постоянно набрасывает меня, то руки, то лицо, то, к моему смущению, обнаженный торс; рисует меня в постели, за кухонным столом, у окна; ласкается, потихоньку заводит разговоры о том, как тяжело прощаться после проведенных вместе выходных; готовит что-нибудь вкусное к моему приходу, вот как сегодня, хотя по нему видно, что он устал не меньше моего.

И мучает меня этим злосчастным Ильей.

Почему они не могут окончательно расстаться?

- Понимаешь, он мой самый близкий человек. Как будто мы стали родственниками, - попытался мне как-то растолковать Никитка. – Я люблю тебя, ты же знаешь, боготворю, тоскую, когда мы не видимся, места себе не нахожу, когда ты не рядом, но с тобой я все время стараюсь быть лучше, чем я есть на самом деле. Это и есть любовь, так ведь? Когда хочешь стать для любимого лучше всех. Завоевать его. А с Ильей мне не нужно стараться. Он и так все про меня знает, мы же взрослели вместе.

Никитка тогда еще убежденно добавил:

-Ты же с женами бывшими общаешься, так?

- Не общаюсь, - ответил я, изумленный таким предположением. – Это были совсем другие отношения. Какая уж там дружба!

Никитка недоверчиво посмотрел на меня, явно уверенный, что я не говорю ему правды или подсмеиваюсь. Первый и последний раз в жизни он встречался с девушкой в ранней юности, по меньшей мере лет пятнадцать назад, а то и больше. Брак с женщиной для него – истории из жизни марсиан. Этот красавец знает только мир мужчин. Ну, хотя бы в чем-то у меня опыта побольше.

- Почему вы разошлись с Ильей? - спросил я как-то раз, пытаясь разрешить головоломку этой загадочной для меня связи.

Мы тогда дремали на огромной кровати, проводя осенний вечер в обнимку перед телевизором.

- Мы не могли не разойтись, - ответил Никита.

В его голосе я услышал неподдельную печаль. Я высвободился из-под его руки- он тогда нежно гладил мне спину, и взглянул на него. Он сидел среди смятых простынь, олицетворение удовлетворенной страсти, спокойный и ясный. Этот молодой мужчина любил меня и принадлежал мне. У меня перехватило дух. Тогда у меня на миг промелькнула мысль, что, как бы Никита меня ни мучил, подлинной властью над ним обладал я. Я мог уйти от него, а он от меня - нет. По мне пробежал холодок, и через мгновение понимание сути наших отношений ушло.

- Мы выросли, переросли друг друга, в каком-то смысле, - проговорил он. – Страсть ушла. Пропало стремление стать для него всем, удержать его. Да, так и случилось – мы просто разжали пальцы, и нас разнесло течение жизни.

Он рассмеялся.

- Очень высокопарно! Написать, что ли роман? Ты бы его издал. Вань, я люблю тебя. Давай не сдадимся жизни. Не станем успокаиваться. Пусть у нас все сложится.

Я притянул Никитку к себе. Иногда он казался мне сумасшедшим. Почему он не мог рискнуть и расстаться с этим Ильей? Уж если любил меня?

… Как бы то ни было, ссора не начинается. У моего мальчика виноватый вид. Я все еще не полностью перешел в мир мужчин – меня забавляет, как взрослый парень умело хозяйничает на кухне. Вообще-то, Никитка управляется с домашними делами лучше моих бывших жен. И уж точно вкуснее готовит. Смеюсь тихонько.

Он поворачивается ко мне. Во взгляде безумных глаз – тревога. Не угодил? Допустил оплошность? Что-то не так?

- Ты просто очень сексуально выглядишь в фартуке, - улыбаюсь я. – Раскормишь меня, растолстею.
Никитка совершенно серьезно поясняет:

- А вот и нет! Я же не жарю. Ты что! Только легкая еда. Сейчас вот рыбку замариную на завтра.

Он в свободных спортивных штанах, без футболки, на плечах веснушки, оставшиеся, наверное, после летнего отдыха. Под левым соском маленькое родимое пятнышко, сейчас оно скрыто фартуком. Пах, я знаю, выбрит. Завораживающий контраст с шерсткой на груди. Чувственный парень. Возраст пока к нему милосерден; Никитка старается пару раз в неделю заниматься в спортивном зале и следит за питанием, но он, как и я , так много работает, что свободного времени почти не остается.

Мой мальчик исподволь ведет все разговоры к тому, что нам нужно съехаться, вернее, мне – переехать к нему. Он прав, конечно. По-настоящему, глубоко узнать друг друга можно, только, живя под одной крышей. Мне нет смысла и дальше снимать квартиру. Что меня останавливает, кроме моих страхов? Парень меня любит. Маринует рыбку. Рисует. С пугающей чуткостью, которой я и в женщинах не встречал, следит за моими настроениями, стараясь попасть в такт.

Бреду в душ.

Что не позволяет мне спокойно заговорить об этом самом Илье? Хотя бы посмотреть на его фотографии? Он же – прошлое. Настоящее, будущее – это я.

Я кажусь себе ущербным. Даже обожание Никитки не исцеляет меня. Ну, есть у него бывший, ну, встречаются они иногда – что здесь такого?

Выхожу из душа и попадаю прямиком в объятия Никитки. Его глаза темнеют – так бывает всегда, когда мы занимаемся любовью. Чудо стоящего мужского члена. Я точно с задержкой в развитии – меня волнуют эта хрупкая сила, совершенное устройство наших тел. Понимаю, что фаллосу можно поклоняться. Ха, и у меня такой же! Хотя, если уж быть честным до конца, чуть побольше, чем у Никитки. Начинаем ласкать друг друга. Это любовь, конечно же, не просто секс, но провал сна вслед за финальным стоном такой же.

И вдруг – его рука на моем плече. Меня охватывает ужас. Что-то случилось. Очень важное. Иначе мальчик не стал бы будить меня посреди ночи.

- Переезжай ко мне, - тихо, робко говорит он. – Давай хотя бы попробуем.

Я улыбаюсь. Ну что же, пора значит пора. Пусть будет так. Тянемся друг к другу. С потенцией у нас все в порядке. Еще раз проходим по спирали желания. Лежим, обнявшись, переводя дух после кульминации.
Никитка чуть отстраняется и приподнимается на локте. В тихом свете лампы он совершенен.

- Иван, клянусь, у меня никого, кроме тебя, не будет. Не было с лета, и не будет. Только ты.

Он напряженно всматривается в мое лицо.

Как я меняю свою судьбу?

А вот так.

-Я тоже люблю тебя,- отвечаю я.

Я не клянусь в ответной верности.

Понимаете, что происходит?

Я долговязый, нескладный, ношу очки, стесняюсь самого себя, но в схватке с моим любимым я одерживаю верх. Не даю слов, которых не собираюсь держать.

Он измучил меня своим бывшим парнем. Я прошел по всем кругам ада, гонимый зловещей фигурой этого неведомого мне мужчины. У меня есть право делать так, как мне заблагорассудится – я его выстрадал. Я буду осторожен, чтобы не ранить Никитку еще глубже. Мне ли не знать, как тяжело чувствовать, что ты не единственный для любимого человека!

В Никите поселится тревога. Я уже чувствую, что он обеспокоен. Игра зашла слишком далеко. Я могу быть с ним нежным, ироничным, снисходительным. Потому что это я позволяю себя любить, не наоборот. Пусть сражается за меня, как и хотел – потому что я ему не принадлежу. Я свободен.

И в самом деле, надо будет завтра спросить у Никитки, где работает Илья. Он наверняка говорил мне раз сто, но, ослепленный ревностью, я не запомнил. Какой он? Какие они все? От кого я буду возвращаться к моему мальчику, сгорающему от волнения?

В жизни Никитки не останется места ни для кого, кроме меня.

Потому что все хотят быть с победителем, даже если тот подслеповат, и у него редеют волосы.

… Позже, когда наш разговор, слова, смех, паузы, заполненные нежностью, признания и мечты, затихает, когда Никита засыпает, положив мне на грудь свою чудесную, дурную голову, крепко обняв и закинув на меня ногу, не то, чтобы невесомую, я понимаю – что-то изменилось.

Прислушиваюсь, всматриваюсь в глубокую ноябрьскую темноту.

Вот оно!

В комнате только мы двое, наедине друг с другом. С нами больше нет призрака Ильи, и никто не свидетельствует нашу близость.

В одно неуловимое мгновение окутавшей нас загадочной ночи Никита выбрал неизвестность нашей с ним любви и окончательно простился с бывшим.