День молчания

- Мне было шестнадцать – как и тебе сейчас, – когда я сбежал из дома, - начал свой рассказ Влад, когда он в сопровождении Севки вышел из подъезда на улицу.
Сейчас они брели в сторону ближайшего парка, где еще сохранился островок природы, нетронутый активно развивающейся городской инфраструктурой.
- Как это сбежал? Почему?
- Из-за отца.
- Он что? Бил тебя? – осторожно поинтересовался Севка.
- Нет, наоборот. В том-то и заключается весь парадокс – отец меня просто обожал. Я был предметом его гордости, он задаривал меня дорогими подарками, любой мой каприз расценивался, как руководство к действию. Я ни в чем никогда не нуждался. Мне завидовали сверстники, а подхалимы толпами вились возле меня, стараясь угодить. И, видимо, когда я подрос, то вместе с моим телом подросла и моя самооценка. Я, скажем так, немного обнаглел, искренне полагая, что мне дозволена все, что я – король вселенной.
- Сейчас ты тоже чрезмерной скромностью не обезображен, - попытался пошутить Севка, но Влад пропустил его слова мимо ушей.
- Я тогда уже знал, что я гей. Собственно, я это, наверное, всегда знал.
- Как это?
- Понятия не имею, просто знал – и все. И когда в четырнадцать лет мне представился случай проверить свои догадки, я им незамедлительно воспользовался. С тех пор меня больше всего на свете интересовал секс. Тогда социальные сети еще не вросли своими корнями в нашу повседневную жизнь и в наш разум, не привязали нас намертво к компьютерным креслам, тогда люди были вынуждены изобретать иные способы знакомства – более творческие. Нужно было обладать рентгеновским зрением, чтобы вычислить того, кто согласился бы с тобой переспать. В пору моей беззаботной юности, конечно, тоже существовали закрытые клубы для геев и лесбиянок, но мне туда путь был заказан, поскольку отец очень ревностно следил за тем, чтобы я являлся домой не позже десяти. Поэтому приходилось охотиться днем, - Влад усмехнулся, видимо, воскрешая в памяти свои охотничьи угодья.
Он остановился напротив киоска с сигаретами и задумался.
- Я даже не помню, как его звали. Но кличка у него была какая-то табачная – то ли Мальборо, то ли Кэмел.
- Ты о ком? – Севка на мгновение утратил нить повествования.
- Так… о парне, с которым я встречался в шестнадцать лет. Мы были ровесниками. Пока родители вкалывали на работе, я приводил его к себе домой, и вкалывал там, занимаясь с ним сексом. Знаешь, мне иногда кажется, что я специально провоцировал судьбу. Мы трахались до тех пор, пока поворачивающийся в замке ключ не извещал меня о том, что отец вернулся с работы. Страха не было, скорее всплеск адреналина и, как следствие, яркий оргазм… Тебе сигареты нужны, кстати?
- Нет. У меня есть, спасибо, и… продолжай, пожалуйста.
- Тебе и правда интересен весь этот бред?
- Да…
- Что ж… история не из приятных… - резюмировал Влад, но все-таки продолжил.

***

Мой отец очень пунктуальный человек – живет строго по расписанию. Но в тот день его прилизанный распорядок был нарушен внеплановой командировкой, благодаря которой он раньше обычного оказался дома, чтобы собрать необходимые для поездки вещи. Дверь была открыта, поскольку я, опьяненный собственной удачливостью, просто напросто забыл ее закрыть. И это, конечно, не могло не насторожить отца – в квартире находились ценности, стоимость которых значительно превышала уровень заработной платы среднестатистического россиянина.
Когда отец появился в комнате, я все еще старательно приближал себя к оргазму, скрутив тело своего партнера в одну из сложнейших поз йоги.
Я никогда не видел у отца такого выражения лица – как будто сама смерть заглянула в раскуроченную спальню. Наверное, тогда он меньше всего ожидал увидеть собственного сына, организовавшего безобразный секс-сейшн со своим приятелем прямо на родительском ложе.
Я думал, что отец меня убьет. Сначала он побелел, как накрахмаленная скатерть, а потом покрылся красными пятнами, при этом его глаза медленно налились кровью.
Мой друг, оценив масштабы катастрофы, дезертировал из комнаты – а попутно и из моей жизни – с такой стремительной поспешностью, которая могла бы соперничать лишь с мгновенной телепортацией, а я так и остался стоять перед отцом в чем мать родила, только места причинные успел прикрыть трусами.
Отец еще минут пять таращился на меня сквозь тонкие линзы очков, а потом развернулся и коротко бросил через плечо:
- Одевайся!
После чего он, немного шатаясь, покинул спальню.
Я, промахиваясь мимо штанин, кое-как влез в джинсы, наспех натянул через голову непростительно облегающую футболку и обреченно поплелся следом за родителем.
Отец ждал меня в гостиной.
Мне стоило больших усилий заглянуть в его глаза, и то, что я в них увидел, меня ни сколько не порадовало. Там была зияющая дыра… Яма… Пустота…
Мой юношеский максимализм просто не мог этого вынести, поэтому я скривил губы в презрительной усмешке и нагло поинтересовался:
- Ну что? Не ожидал?
И тут он меня ударил… Впервые в жизни… Наотмашь… Со всей возможной силой…
Я отлетел к противоположной стене и сполз по ней тряпичной куклой.
А отец стоял и молча наблюдал за моим падением.
Наверное, мне было бы легче, если бы он орал на меня, брызгал слюной и размахивал руками, но он молчал, и в его взгляде все явственнее проступало отвращение.
Как будто ему в одночасье отшибло память, и он забыл все то, что нас роднило до этого дня.
Забыл, как в первый раз взял меня на руки через несколько секунд после моего рождения; как купал меня в детском тазике и весело смеялся, когда я поливал его водой из маленькой леечки. Забыл, как пролил скупую мужскую слезу, когда услышал от меня долгожданное слово «папа»; как водил меня в зоопарк и закрывал мои глаза широкой теплой ладонью, если я боялся рычащего льва. Забыл, как провожал меня в школу, то и дело приглаживая мои волосы, которые неугомонный сентябрьский ветерок все время норовил растрепать. Забыл, как с гордостью носил мой дневник на работу, чтобы похвастаться перед коллегами положительными оценками своего наследника. Забыл, как играл со мной в шахматы по вечерам и неизменно радовался моим успехам…
Все это мгновенно стерлось из памяти отца, как будто и не происходило вовсе. Как будто и сына-то у него тоже никогда не было.
Он просто молчал…
А молчание хуже любого наказания. У тишины нет голоса, но звучит она, как приговор.
И я ушел. Просто встал и ушел. В чем был… не собираясь, не оглядываясь и не раздумывая.

***

День выдался погожим, и центральный парк был до отказа забит людьми. Подростки на роликах и скейтбордах рассекали асфальтированные дорожки. Юные мамаши толкали перед собой коляски с пухлыми младенцами, обряженными в рюши и кружева. Влюбленные парочки целовались на всех доступных скамейках, а подкованные нормами морали пенсионеры, глядя на них, укоризненно качали головами, как китайские болванчики. Тут и там под раскидистыми деревьями наблюдались немногочисленные, но шумные компании, участники которых весело смеялись и голосили бардовские песни под аккомпанемент еле живых гитар.
Севка чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Он был пришельцем, которому по праву рождения было отказано в простых мирских радостях землян.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей и выдернуть Влада из оцепенелой задумчивости, он спросил:
- Как ты жил в бегах? На что?
Влад оторвал взгляд от ядовито-зеленой молодой травы под ногами и вернулся к повествованию:
- В моих джинсах завалялась парочка весомых купюр – карманные деньги, которые давал мне отец на мелкие, по его стандартам, расходы. Сократив эти расходы до прожиточного минимума, я почти с комфортом протянул две недели, питаясь в дешевых фастфудах.
- А где ты ночевал?
- Сначала у друзей, чьи родители на лето предпочитали садовые участки бетонным многокомнатным клеткам. Но поскольку моя фамильная гордость не позволяла мне подолгу бескорыстно пользоваться чужим гостеприимством, я был вынужден постепенно переместиться на парковую лавочку.
- А менты?
- Я прятался. Днем праздно шатался по московским улицам в поисках оброненной мелочевки, общался с местными бродяжками – такими же, как и я, беглецами без прошлого, – иногда подрабатывал грузчиком на местном рынке, а ночью украдкой пробирался в парк, присматривал себе самую затемненную скамейку и спал на ней.
- Тебе разве не было страшно?
- Представь себе, нет! Я ничего не боялся. Молодой был – верил в вечную жизнь и личный иммунитет от маньяков. Со мной что угодно могло случиться, но, как видишь, не случилось. Верно сказано, что дураков и пьяниц бог бережет. Я бы так и дальше скитался, если бы не одно «но».
- Какое же «но» подрывало твою самоуверенность? - с искренним любопытством в голосе поинтересовался Севка.
- Есть хотелось, - просто ответил Влад. - До спазм в животе, до тошноты. Люди роняют мелочь не так же часто, как растущий организм требует пищи. Разгрузка продуктов – тоже не выход: калорий теряешь море, а скудный заработок восполняет потерю лишь на треть. В общем, через пару месяцев я был близок к тому, чтобы сдаться.
- И сдался?
Влад отрицательно помотал головой.
- Нет. Тогда я встретил его…

***

- Дядя Саша, - отрекомендовал себя незнакомец, присаживаясь на лавочку рядом с Владом и протягивая для приветствия раскрытую ладонь.
Влад даже не удосужился ответить на приветствие, вместо этого он отодвинулся на значительное расстояние, к сожалению, ограниченное количеством посадочных мест, и довольно грубо спросил:
- И что дальше?
Незнакомец, казалось, ничуть не обиделся.
- А тебя как звать? – вопросом на вопрос ответил он.
- Не ваше дело, - бросил Влад и поднялся с намерением присмотреть для себя менее заселенную лавку.
- Ты давно ел?
Мысли о еде отозвались ноющей болью в пустом желудке. Влад обратился в кобру, загипнотизированную дудочкой факира. А дядя Саша между тем продолжил:
- Пошли со мной. Я тебя накормлю.
«Накормлю…» - сколько волшебного смысла было в этом, на первый взгляд, обыденном слове.
Влад даже не позволил себе проанализировать личность случайного благодетеля. Сейчас его жизнь стоила меньше жизни бродячего пса, и он готов был с радостью обменять ее на возможность хотя бы поверить в то, что будет наконец сыт.
- Хорошо, - быстро согласился Влад, опасаясь, что мираж развеется, промедли он хоть секунду.
Дядя Саша привез подростка в свой загородный дом. Сумерки уже сгустились, и в подступающей тьме израненному лишениями Владу показалось, что рядом с коттеджем незнакомца даже дворец эмира выглядел бы жалким подобием походной палатки.
Стол ломился под весом многочисленных тарелок, отягощенных разнообразными деликатесами. Последние два месяца Влад и мечтать не мог о таком пиршестве.
Дядя Саша пригласил гостя к столу, но сам ужинать отказался, скрывшись в лабиринте комнат.
Влад, оставшись в гордом одиночестве, набросился на еду с жадностью борца сумо, который только что отказался от жесткой диеты.
Набив желудок до такой степени, что трудно было даже вздохнуть, Влад опрокинулся на мягкий диван и забылся беспокойным сном.
Утренние лучи солнца нашли его лежащим на широкой постели в просторной спальне.
«Как я сюда попал?»
Влад тревожно заглянул под одеяло – наличие трусов на нужном месте его немного успокоило, хотя он и не обнаружил на себе грязных засаленных джинсов и рваной футболки.
- Уже проснулся, соня? – дядя Саша нарисовался в дверях с нагруженным подносом. – Тогда давай завтракать.

***

- Его даже симпатичным нельзя было назвать. Мужчина – глубоко за тридцать: коренастый, лысый, с маленькими, водянистыми глазками, плоским носом, волосатым телом и пивным животом.
Севка не удержался от искушения и брезгливо поморщился. Он не хотел демонстрировать свою неприязнь Владу, но тот ее все-таки заметил, отреагировав на живое воображение собеседника благодушным смехом.
- Моя реакция поначалу была такой же, поверь. Но, тем не менее, я влюбился! По крайней мере, тогда, по прошествии трех суток, я был в этом абсолютно уверен. Я засматривался на него украдкой, ловил его взгляд. Я заслушивался его тихим, бархатным голосом. Я сходил с ума от его невесомых касаний. Меня выворачивало наизнанку одно его присутствие. Дядя Саша ничего от меня не требовал, он не заикался о сексе со мной, не намекал на близость… Я ему сам себя предложил. При этом снизу до того момента я ни разу не был, а тут вдруг захотел попробовать.
Рудков счел нужным уточнить волнующий его самого момент:
- Тебе понравилось?
Влад многозначительно посмотрел на Севку и с насмешкой в голосе признался:
- Не сразу. Но я быстро привык. Мне было хорошо с ним. Спокойно. Я чувствовал себя защищенным, как… как всегда чувствовал себя рядом с отцом.
- Почему вы расстались?
- А мы и не встречались. Я прожил у дяди Саши четыре недели, а потом он просто отвез меня в тот же самый парк, из которого так благородно забрал месяцем ранее. Когда его машина скрылась за поворотом, я засунул руку в карман и обнаружил там… - Влад умолк, удивляясь собственной откровенности.
- Двести баксов? – продолжил за него Севка, осененный внезапной догадкой.
- Да… - еле слышно подтвердил Влад.
- Ты… тебе было больно?
- Наверное, нет. Это было… хм… предсказуемо.
- Ты вернулся к отцу?
- Меня через два дня поймали менты. Я, вероятно, просто утратил бдительность.

***

Меня доставили к родителям. Но из этой затеи ничего хорошего не вышло.
Сначала я обрадовался, подумал, что раз они меня искали, сообщили в милицию – значит я им все-таки нужен, но на поверку оказалось, что они просто демонстрировали окружающим свой родительский долг.
Они встретили меня в немом отчуждении, как будто служители порядка подкинули в их гнездо мерзкого кукушонка.
Тогда я еще надеялся на мать, на ее природные инстинкты, на ее любовь, но ошибся – в ее глазах я увидел все ту же неприязнь, что лезла наружу из глаз отца.
Наутро отец разбудил меня чуть свет и заставил собирать чемодан. Он молча отвез меня на вокзал и прямо перед поездом всучил мне билет в один конец до вот этого самого захолустья.
У меня здесь дядя живет с семьей. Видимо, пока я был в бегах, они с отцом созвонились и договорились о том, что я какое-то время погощу у родственников – подальше от соблазнов большого города.
На дне сумки я обнаружил банковскую карту, оформленную на мое имя. Поначалу я не хотел брать денег от отца, но потом вспомнил про завтрак в постель от дяди Саши и двести долларов в заднем кармане джинсов и посчитал, что круглая сумма на счете – это всего лишь компенсация за то, что я остался сиротой при живых родителях.

***

- А твои родственники знают, что ты… гей?
- Знают, конечно. Отец успел отчитаться. Но они к этому нормально относятся, с пониманием. Может, потому что их собственная дочь – моя двоюродная сестра – тоже немного с приветом.
Влад выразительно покрутил пальцем у виска.
- Она лесбиянка?
- Нет, но для того, чтобы быть чокнутой, необязательно быть лесбиянкой, - слова, произнесенные в адрес сестры, таили обидный подтекст, но Севка уловил в голосе Влада оттенки нежности, как будто он души не чаял в своей полоумной кузине.
После всего услышанного Рудков понимал, что должен сказать что-то позитивно-ободряющее, но все правильные слова внезапно покинули его голову, забыв попрощаться, и ему не оставалось ничего другого, кроме как предложить:
- Познакомь меня со своими родными.
Влад равнодушно пожал плечами.
- Ты с ними уже знаком… - сообщил он, как о чем-то само собой разумеющемся. - Моя двоюродная сестра – Вита…
Зверь…
Под его ногами стелется пушистый мох. Он бережно ступает по зеленому настилу, погружая ступни в шелковистую мягкость. В лесу всегда спокойно, и он наслаждается этим спокойствием, запрокидывая голову и щурясь от яркого света, с боем пробивающегося сквозь молодую листву.
Он еще не знает, что охота уже началась. Что сегодня именно он станет украшением праздничного стола для вельмож, что свора собак уже отчаянно лает, натягивая поводки, а кони в нетерпении рыхлят влажную после утреннего дождя землю.
Где-то вдалеке раздается протяжный резкий звук, и он нервно дергает головой. Звук обрывается, и поляна снова погружается в бархатный шелест листвы, но обволакивающего спокойствия в душе уже нет. Он осторожно исследует обонянием насыщенный запахами воздух. Ничего.
Они еще слишком далеко, чтобы можно было бы попробовать опасность на вкус, и он расслабляется. Совсем ненадолго… на одно короткое мгновение, которое становится роковым.
Теперь он жертва…
Потому что она уже медленно поднимает руку в величественном жесте, отдавая приказ. Гончие срываются с места, почуяв свободу и дичь. Всадники в охотничьем азарте пришпоривают лошадей.
А она просто смотрит. Она будет смотреть и дальше на то, как его травят собаками, как пронзают стрелами. Будет ли ей жаль его? Наверное, да. Но она не подаст вида. Ей тоже дан приказ свыше, и она обязана его выполнить, пусть даже ценой чужой жизни.

***

Севка оторвал руки от глаз и прошептал:
- Мне надо присесть.
- Вон там свободно, - Влад указал на ближайшую пустующую скамейку. – Пойдем.
Рудков как в тумане побрел за своим спутником, все еще ловя внутренним слухом звуки охотничьего горна.
- С тобой все в порядке? – участливо поинтересовался Влад.
Однако Севке показалось, что участливость собеседника граничит с безразличием.
- Я… - Севка хотел сказать, что секунду назад его живое подростковое воображение несколькими яркими штрихами набросало перед ним картину его же собственной безжалостной травли, но потом осознал, что это прозвучит довольно глупо. Он не зверь, но ощущение опасности вдруг стало болезненно ощутимым. – Я просто не предполагал, что на меня ведется охота.
Влад не смутился. Отнюдь. Наверное, его даже позабавила подобная реакция Севки.
- Она не виновата. Я попросил.
Влад так трогательно заступался за свою сестру, которая еще несколько дней назад готова была зубами вырвать Севке кадык за то, что тот позволил себе постыдное продолжение отношений с ее братом.
- Попросил что?
Нет, Рудков вовсе не был спокоен. Ровное звучание его голоса не могло обмануть внимательного слушателя – он был зол, даже в ярости. От этой ярости, казалось, заряжается воздух.
Видимо, Влад уловил эти воздушные колебания и попытался сгладить отрицательные эмоции Севки разумным объяснением ситуации.
- Мне позвонил Серега – ты же помнишь Серегу, моего управляющего – и сказал, что есть новенький. Не в моем вкусе, но на разок сгодится.
Сарказм хлынул из Рудкова, как живительная влага из городского фонтана в знойный полдень:
- Я польщен столь высокой оценкой. Никогда бы не предположил, что могу сгодиться даже на разок.
Севка опустился на парковую скамейку, почувствовав себя разбитым. Влад присел рядом.
- Не дуйся, - примирительно бросил он. - Пойми, ты далеко не первый в моей жизни. Я уже давно не хожу в собственный клуб без наводки Сергея – не хочу тратить время впустую.
- Ты открыл клуб для того, чтобы знакомиться с парнями? – Севка в осуждающем недоумении округлил глаза, и все его святые принципы выплеснулись наружу через расширившиеся зрачки.
Влад без всякого намека на угрызения совести поддержал озвученное предположение согласным кивком головы.
- Да, это была одна из ключевых идей…
- А Серегу ты нанял в качестве сутенера? – критерии нравственности под ощутимым весом аморальности собеседника постепенно снижали свою планку.
- Нет, он директор… Но одно другому не мешает, ведь верно? Не смотри на меня так, как будто являешься членом клубного профсоюза. Я ему доплачиваю за информацию, если она будет соответствовать действительности. Я вообще хорошо плачу своим сотрудникам.
- Вот это для меня действительно новость! – Севка никак не мог остановить поток желчи, вырывающийся наружу через едкие замечания. – Глядя на унылую рожу твоего конферансье, мне кажется, что он зарплату минимум полгода не получал.
Влад хмыкнул, не обратив внимания на негативный смысл высказывания:
- А Олег никогда до этого не работал конферансье. Он из-за Леди Гуаны ко мне устроился. Они – даже по моим скромным подсчетам – уже полсотни лет вместе. Это скучно. Мне, если честно, все время скучно. А тут вдруг появляешься ты.
- Я не в твоем вкусе, - устало напомнил Севка.
Влад скривил губы в снисходительной полуулыбке:
- Это общее заблуждение. Да, я люблю смазливых. Если уж тратить время на не изуродованного интеллектом парня, то уж хотя бы эстетическое удовольствие получать при этом. Не согласен?
- Не знаю. Я не трачу время на идиотов.
- Конечно, не тратишь. Только по пятницам…
Севка почувствовал, что краснеет и поспешно отвернулся:
- Они мои друзья. И там еще есть Антон. А Антон, да будет тебе известно, круглый отличник, - как-то немного по-детски оправдался он.
- Рыжик? – обнародовал свою осведомленность Влад.
- Откуда ты все знаешь? – возмутился Рудков подобным беспардонным вмешательством в свою личную жизнь.
- У нас маленький город. Маленький город – большая паутина. Здесь все между собой связаны, так или иначе. Все друг друга знают, если не лично, то через третьих лиц. Вита знает Аленку, Аленка – Костяна, Костян – тебя. А что знают двое – знает даже свинья…
- Ты сейчас на себя намекнул? – брякнул Севка, в надежде хоть как-то обидеть Влада, но в планы Влада обиды явно не входили.
- Сдай яд, юморист, не трать его впустую, изливая на окружающих, - без злобы порекомендовал он, пожимая плечами. – Если тебе от этого станет легче, то пусть я буду свиньей и подонком.
Легче Севке не стало, и поэтому он решил задать еще пару уточняющих вопросов:
- Так почему я? Захотелось разнообразия?
Влад привычно сощурил левый глаз, имитируя задумчивость.
- Ммм… Дай-ка подумать… Начнем с того, что ты неплох.
- И на том спасибо, - Севка поспешно вскочил со скамейки и склонился перед Владом в глубоком поклоне.
- Да, хватит уже паясничать, - Влад дернул Севку за руку, усаживая его на прежнее место, - я еще не закончил свою мысль. Как бы тебе объяснить?.. Ты просто другой. Необычный, неправильный, не такой, как все.
- Опять это «не»…
- Что поделать, если ты у меня ассоциируешься именно с этой частицей… Ты все время что-то пытаешься доказать – себе, мне, моей сестре, людям, всем, всему миру. Иногда это злит. Это злит почти всегда, если честно. Это даже бесит. Но это и заводит.
- Тебя еще может что-то завести?
- Ну, я же не робот. Просто когда Сергей о тебе рассказал, я даже представить себе не мог, каким ты окажешься на самом деле. Рисковать не хотелось, и я отправил на разведку Виту. Она – мои глаза и уши, она знает мои вкусы и знает, что мне подойдет.
Севка буквально задохнулся от возмущения, когда его одним коротким словом, упомянутым вскользь, с легкостью причислили к неодушевленным предметам:
- Я не «что», я «кто»! Надеюсь, это ты в состоянии запомнить? – зло прокомментировал он последнюю реплику собеседника.
- Я запомню, - искренне пообещал Влад, усмехнувшись.
- Что сказала Вита? – возобновил свой допрос Севка, выдержав для приличия обидчивую паузу.
- Что ты зануда, но, в общем-то, зануда симпатичная. И я решился поговорить с тобой.
- Был разочарован?
- Нет. Напротив. Но если бы я тогда с тобой переспал, то все на этом и закончилось бы. И хотя Георг уже порядком всех достал, ты ему должен быть благодарен за то, чего не произошло.
Рудков счел нужным выразить протест:
- Ты заблуждаешься. Я бы не переспал с тобой тогда, даже если бы не было Георга.
- А с Георгом переспал бы? – тут же нашелся с каверзным вопросом Влад.
Севка в очередной раз сменил привычно-бледный цвет лица на ярко-пунцовый. Опять это нелепое чувство стыда.
- Я… - промямлил он, не находя слов для достойного ответа.
- Ладно, не напрягайся. Проехали.
- Просто я, вероятно, не вписался в твою трехходовую схему? – предположил Севка, постепенно восстанавливая естественный оттенок кожи.
- Какую это? – в глазах Влада промелькнул неподдельный интерес.
- Подсел, поговорил, переспал, - отчеканил Рудков, извлекая из заднего кармана джинсов помятую пачку сигарет.
Влад от души рассмеялся. Его уже давно никто так не веселил, как этот угловатый взъерошенный подросток.
- Умничаешь? А ведь ты в чем-то прав… В любом случае, тогда мне было досадно упускать такой редкий экземпляр, и я опять прибегнул к помощи Виты. Я нашел школу, в которой ты учишься – я живу в этом городе давно и уже оброс связями. Я даже особо не напрягался, когда тебя разыскивал. Как-то само собой все вышло. Узнав, что ты дружишь с Костяном, я подговорил свою сестру познакомить его с Аленкой. Аленка – красавица-нимфоманка. Она наивна, неразборчива в связях и выступает за любой кипишь, кроме голодовки. Когда наши общие приятели сошлись на волне бушующих гормонов, Витке не составило особого труда проникнуть на вечеринку к Косте.
Первая же затяжка удовлетворила никотиновый голод Севки и немного остудила бушевавшие в нем страсти.
- Какова была ее цель? – тоном опытного дознавателя поинтересовался он у Влада.
- Узнать тебя поближе.
- Узнала?
- А-то как же! Она даже наказала мне, чтобы я не ломал тебе жизнь. Мол, переспал – и катись. Мальчик, типа, большего достоин.
- А ты?
- А я поклялся, что оставлю тебя в покое, если она хотя бы на разок затащит тебя в клуб.
- А она?
- «А ты?», «а она?» - Влад внезапно обозлился, - я себя чувствую преступником, участвующим в следственном эксперименте.
- Так и есть, - огрызнулся Севка и невозмутимо продолжил все тем же прокурорским тоном: – Так что же Вита?
- Вита согласилась, - раздражение в голосе Влада нарастало. – Она всегда соглашается. Я ее брат, и она меня любит.
- Почему она не сказала мне о том, что ты ее брат?
- Мы так уже давно условились. Я не лезу в ее жизнь – она не лезет в мою. Она даже с моими друзьями не знакома. Тогда в клубе в первый раз с ними общалась, а потом прочитала мне лекцию о том, что я не умею выбирать себе достойных приятелей.
- Она мне тоже такие лекции читала.
Молодые люди переглянулись. Это объединяющее их обоих обстоятельство помогло рассеять витавшие в воздухе частицы негатива. Дышать стало заметно легче.
- Значит, мы оба пали жертвами ее философии, - резюмировал Влад, постепенно очищая себя от саднящего недовольства. – Боюсь, мне еще предстоит пережить мучительный словесный прессинг за то, что я не ограничился с тобой только одним разом.
- Представь себе, я за это уже отгреб, хотя даже не знал о вашей договоренности.
Влад хитро улыбнулся в ответ на жалобу Севки.
- Напрашиваешься на то, чтобы тебя пожалели? Так пойдем ко мне. Мой подарок, наверное, уже ушел.
- Я не напрашивался, - пробубнил Севка, однако мысль о том, чтобы очутиться в объятиях Влада, показалась ему весьма соблазнительной. – Пошли лучше ко мне, - неожиданно для самого себя выпалил он, - я тебя с бабой Тоней познакомлю.
- Не рановато ли на данном этапе отношений начинать знакомиться с родственниками?
- Ну так я ведь с твоими уже знаком.
- Резонно… Но я буду вынужден ответить отказом.
Севка насупился:
- Как хочешь… Мое дело предложить… - пробурчал он себе под нос.
- Да не дуйся ты, – Влад примирительно сжал Севкину ладонь. - Твоя баба Тоня в обморок упадет, узнав, что ты общаешься со взрослым мужчиной.
- Нет. Она будет рада, – поспешно возразил Севка. - Подумает, что ты сможешь научить меня уму-разуму.
Доводы Рудкова показались Владу наивными, и он криво улыбнулся в ответ.
- Вот чему-чему, а уму-разуму я тебя научить вряд ли смогу.
Севка на пол тона снизил голос и, склонившись к Владу, заговорщицки прошептал, почти касаясь мочки его уха пересохшими губами:
- Но ведь об этом бабе Тоне можно не заявлять прямо с порога.
Влад судорожно сглотнул и поежился. Невесомое касание Севкиных губ пробудило в нем первобытный похотливый инстинкт. Он еще с минуту поколебался, а потом решительно поднялся с насиженного места.
- Ладно, потопали к тебе. Посмотрю хоть, как выглядит твоя берлога.

Звук горна на одно короткое мгновение вновь прозвучал в Севкиной голове, но он нашел в себе силы не обратить внимания на этот опасный сигнал.

***

Это был милый уютный дворик, который утопал в летних разноцветных клумбах, ютившихся под окнами стареньких пятиэтажных домов.
Покосившиеся качели – единственный аттракцион на детской площадке – скрипели от мягких прикосновений теплого ветерка. Подъездные лавочки облюбовали местные пенсионерки, которые находили странный интерес в обсуждении симптомов собственных возрастных недомоганий.
Севка любил этот тихий уголок повседневности. Здесь он рос. А на ныне изъеденных коррозией качелях его, весело смеющегося, уносило вверх - прочь от забот - детство.
И песочница, в которой мама помогала ему возводить сказочные замки, была все еще цела и невредима, только вот смотреть на нее Севка не мог без щемящего чувства потери и одиночества.
- Красиво тут, - озвучил мысли Севы Влад, с любопытством разглядывая дворовый пейзаж.
- Жить можно… - с наигранным безразличием отмахнулся Севка. – Пойдем.
Он прошел мимо местных бабушек-сторожил, вежливо с ними поздоровавшись. Бабушки в ответ одобрительно и почти синхронно закивали головами.
- Здравствуй, Севушка, здравствуй. Тоню кликни во двор. Погода хорошая, пусть с нами посидит.
- Кликну, - пообещал Севка и, жестом пригласив Влада следовать за ним, скрылся в ближайшем подъезде.
Антонина Михайловна гостей явно не ждала и на мгновение растерялась, обнаружив за спиной внука высокого статного мужчину.
- Это Влад, - поспешно представил своего спутника Севка. – Нам бы перекусить чего.
- Ой, конечно, сынок, конечно, - спохватилась баба Тоня, вытирая руки о цветастый передник. - Проходите. Милости просим. Я сейчас чайник поставлю.
Она прошаркала на кухню и загремела там посудой. Севка торжественно повернулся лицом к Владу и, схватив его за руку, втащил в квартиру.
- Проходи. Она у меня мировая.
- Я понял.
После полутемной прихожей яркий солнечный свет, льющийся из слегка закопченных кухонных окон, вынуждал зажмурить глаза. Баба Тоня суетилась, водружая на старую газовую плиту видавший виды чайник.
- Позвольте вам помочь, - галантно предложил Влад, перехватывая ручку чайника.
Антонина Михайловна с благодарностью взглянула на учтивого гостя.
- Спасибо, сыноч… - она вдруг осеклась на полуслове и уставилась на Влада так, как будто столкнулась лицом к лицу с призраком. Краска медленно сошла с ее щек, приветливая улыбка померкла, а морщины углубились.
Влад в недоумении вскинул брови.
- Что-то не так? Вам нехорошо? – заботливо поинтересовался он.
Баба Тоня встрепенулась, как будто перед ее носом щелкнули пальцами, быстро опустила глаза и пробормотала:
- Нет, нет, сынок. Все нормально. Я старая. Примерещилось. Всяко бывает.
Она машинально зажгла газ и, все так же не глядя на Влада, поспешила к выходу из кухни.
Севка догнал ее у дверей спальни:
- Что с тобой, бабуль?
- Ничего, Севушка, ничего. Вы там располагайтесь. А я прилягу. Утомилась просто.
Севка настойчиво развернул бабу Тоню лицом к себе и потребовал объяснений:
- Я тебя знаю. Что произошло? Влад тебе не понравился что ли?
Антонина Михайловна замялась.
- Да не в этом дело? – начала она, нервно теребя пуговицу на халате. – Он вежливый…
- Так что же тогда тебя смутило?
Секунду баба Тоня подбирала слова для ответа, а потом тихим и немного извиняющимся голосом произнесла:
- Глаза у него, сыночек… мертвые. Как бы беду не накликал…



Выдержке Антонины Михайловны можно было только позавидовать. После краткой лекции Севки, в которой он красноречиво убеждал ее одуматься и отказаться от своих суеверных бредней в пользу святых отцов, она все-таки скрылась за спасительной дверью спальни, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Отсидевшись в своем убежище не больше пяти минут, баба Тоня нашла в себе мужество выйти из комнаты и присоединиться к внуку и его новому другу с глазами призрака.
К концу чаепития она уже разрешала себе быстрые короткие взгляды в сторону Влада и даже поддержала его очередную шутку искренней улыбкой.
Севка был благодарен бабе Тоне за ее силу воли, которая, в конечном итоге, не дала омрачить столь важный для него самого момент укоренения их с Владом отношений.

А отношения действительно укоренялись и углублялись.
Севка ликовал, а Влад, напротив, видел какую-то необоснованную неправильность в происходящем. Эти вязкие «розовые сопли» разрушали его привычный жизненный уклад, который он так старательно формировал много лет. Он не желал иного, сверх того, что имел на данный момент. Но иное беспардонно лезло наружу из всех не заткнутых ранее щелей.
Теперь Севка и Влад встречались почти регулярно, и напряжение Влада после очередной такой встречи обрастало все новыми слоями. Он все чаще хотел послать этого прилипчивого мальчишку далеко и надолго, но каждый раз, видя его, откладывал расставание на потом, на завтра, а пресловутое «завтра» никак не желало наступать.
«Какой-то бесконечный День сурка», - сокрушался про себя Влад, но радикальных мер для разрыва петли времени так и не предпринимал.


***

Они валялись на разоренной постели в спальне Влада, и каждый из них силился придумать тему для разговора. Это был именно тот редкий момент тишины, когда все слова, прозвучавшие до близости, после триумфального соития утрачивали смысл. Но поскольку день пока еще не особо спешил уступать надвигающимся сумеркам отвоеванные позиции, то, спустя какое-то время, молчание переросло из благословенного в гнетущее.
И Севка отважно ринулся на баррикады безмолвия.
- Было бы здорово, если бы мы могли жить вместе… - выпалил он на одном дыхании.
Влад тяжело вздохнул и немного отстранился. Он как будто ожидал подобного поворота событий, но отчаянно надеялся, что его в очередной раз пронесет. Что ж… надежды не оправдались…
- Не знаю, что должно случиться, чтобы я этого захотел, - с уверенностью в голосе открестился он от любых отношений, которые хотя бы косвенно можно было бы приравнять к браку.
Севка повернулся на бок, подперев голову рукой, и обрушил на Влада свою, видимо, заранее продуманную, агитационную речь:
- Нет, правда! Переезжай! Прямо сегодня! Прямо сейчас!
- Штаны можно одеть? – не надеясь на положительный ответ, поинтересовался Влад. - Представляю, как будет рада твоя баба Тоня, завидев меня на пороге, в чем мать родила.
Но сарказм в голосе собеседника был не в состоянии утихомирить фанатичный настрой Севки.
- Я что-нибудь придумаю, чтобы она не нервничала. Скажу, что тебе пока негде жить. Она поймет.
- Конечно, поймет. Она настолько понятливая, что на ночь будет затыкать уши берушами, чтобы мне жилось комфортно, занимаясь любовью с ее драгоценным внуком и не зажимая при этом ему рот ладонью.
Севка почувствовал себя температурящим ребенком, которого безжалостные родители-моржи для профилактики окунули в ледяную воду.
- Ты не мог бы не опускать все наши разговоры до уровня ширинки? – обиженно упрекнул он Влада, но Влад его обиженный тон демонстративно проигнорировал.
- Не мог бы. Потому что я, в отличие от тебя, думаю не только о том, как ты будешь печь мне по воскресеньям пироги, напевая церковные псалмы.
- Я и не думал о пирогах! – возмутился Севка на подобное опошление своих грез.
- Неправда, - тон Влада не предполагал апелляции, - ты спишь и видишь, как бы поскорее облачиться в цветастый передник и закрутить свою длинную челку на бигуди. Прости, но я не по этой части.
Все романтические веяния уходящего дня улетучились, как легкий дым от только что затушенной сигареты. Севка почувствовал удары собственного сердца в районе «адамова яблока» и понял, что до срыва остались считанные секунды.
«Я – истеричка! Влад прав».
Он взъерошил волосы, словно проверяя, не увязли ли в них какие-нибудь атрибуты супружеской жизни, о которых так негативно отозвался Влад. Посторонних предметов в непослушных прядях обнаружено не было, и Севка поймал себя на желании удалиться. Он непременно осуществил бы задуманное, если бы реакция Влада не оказалась столь стремительно-поспешной.
- Куда собрался? – схватив Севку за запястье, буднично поинтересовался Влад, как будто уточнял сводку погоды.
Севка резко отдернул руку и брезгливо сморщился.
- Отвали!
Влад даже бровью не повел.
- Ты что опять обиделся? Эх, Севастьян, ну когда ты уже наконец перестанешь фантазировать?
- По крайней мере, на фантазии я имею полное право, - огрызнулся Севка, но уходить моментально раздумал, вместо этого он прибегнул к озвучиванию пророчества, которое было подкреплено не видениями внезапно открывшегося у него третьего глаза, а лишь его собственными желаниями. – Изображай из себя нигилиста сколько влезет, но только однажды ты ко мне придешь. Соберешь все свои вещи и придешь!
Влад от души рассмеялся.
- Ты в своем уме? – он картинно вскинул брови, вполне реалистично изображая удивление. – Какие мои вещи? Ничего лично моего у меня нет. Это мишура, иллюзия, мираж, - он ткнул пальцем воздух, имитируя прокол мыльного пузыря, невидимым фантомом парящего в комнате. – Посмотри вокруг! Все, что декорирует мою жизнь, куплено на деньги моего папаши. Это не моё! Если я однажды и приду к тебе, что маловероятно, то не возьму с собой ничего, кроме зубной щетки.
Для Севки день вдруг вновь одолжил взаймы краски из палитры светлого и радужного будущего.
- Этого будет вполне достаточно, - торжественно произнес он и, благодарно зарывшись носом в плечо Влада, удовлетворенно выдохнул. – Большего мне не надо…

***

Это был последний экзамен. А потом – сдал, не сдал – свобода! Два месяца каникул! Это же целая жизнь!
И Севка справился с тестом, да еще и Костяну помочь умудрился, хотя до сих пор не понимал как. Разве что только Агишеву, на почве стресса, удалось развить в себе способности телепата, потому что сам Рудков уж точно довел мастерство чревовещателя до совершенства. Но это все уже было не столь важно. Главное, что учеба осталась далеко позади, а впереди пока маячило сплошное беззаботное лето!
Пятерка приятелей, освобожденных от бремени зубрежки, собралась за школьными гаражами на перекур и обсуждение дальнейших планов.
- Отмечаем, пацаны?! – полувопросительно предложил Дэн, с надеждой поглядывая на Костяна.
- Не получится, - горестно, но немного наигранно, провозгласил Кок во всеуслышание, и, с удовольствием понаблюдав за вытянувшимися в немом разочаровании лицами друзей, продолжил: - Предки только на выходные на дачу сваливают. Но когда они свалят – причаливайте!
Разочарование сменилось торжеством:
- Вау! Заметано! – не стесняясь раболепского восхищения в голосе, выпалил Буквоед.
- А бабы будут? – как бы между прочим поинтересовался Дрозд.
- А как же без них? – самодовольно хмыкнул Костян. – Своих приводите тоже. Лишнего - не много.
Антон мечтательно закатил глаза.
- Я с Иришкой приду… - сообщил он таинственным полушепотом.
- С четырехглазой? – вяло уточнил Дрозд, разрушая романтические грезы приятеля пошлым комментарием.
- У меня хоть такая есть, - огрызнулся Каноэ.
- Почему ты думаешь, что у меня никого нет? – Толян навис над Антоном громадой жира, весом в добрый центнер.
Взгляд Севки расфокусировался. Он научился отключать внешние звуки, когда разговоры в курилки привычно перетекали в перебранку.
Вечеринка… Вот чем сейчас были заняты мысли Рудкова. Странно, но еще пару месяцев назад он и сам пришел бы в дикий восторг от возможности закатить гулянку по какому-нибудь значительному поводу или и вовсе без такового, но теперь, когда в его жизни появился Влад, все эти трафаретные развлечения утратили для него всю свою заманчивую привлекательность.
- Я не смогу прийти, - отказ Севки обескуражил всех присутствующих, и заставил спорящих на время прервать словесную баталию.
- Ты чё, приятель, опять отлыниваешь? – нахмурился Кок. – Нет, братан, на этот раз не удастся! – решительно заявил он. – Обломись! Чтобы был, как штык! А то я ведь и огорчиться могу…
Не угроза ли прозвучала в голосе Костяна?
Севка тряхнул лохматой головой, прогоняя параноидальные мысли.
«Да нет! Померещилось. Он мой друг».
Но открещиваться от намеченного мероприятия Рудкову расхотелось.

***

Народу у Кости Агишева собралось много. Выпивка лилась рекой, музыка гремела на полную катушку, а задымленность от сигарет была столь плотной, что разглядеть сквозь нее лица присутствующих не представлялось возможным.
Севка долго топтался возле входа, решая, стоит ли ему вообще входить или, пользуясь тем, что его отсутствие, судя по всему, все равно никто не заметит, уйти, не прощаясь.
- Привет, - Рудков обернулся на знакомый голос и увидел Антона, который появился из сигаретного тумана, как фокусник, склонный к дешевым спецэффектам. - Ты припозднился.
Севка пожал протянутую руку.
- Да… как обычно.
Каноэ зафиксировал рукопожатие и настойчиво потянул приятеля в недра прокуренной комнаты.
- Пойдем. Хочу тебя кое с кем познакомить.
- С кем?
- С Иришкой.
Севка разомкнул сцепленные пальцы и немного попятился назад.
- Давай позже. Я еще не выпил.
Антон насупился.
- Для того, чтобы с ней познакомиться, необязательно пить.
Рудков почувствовал неловкость за свой неуместный отказ и попытался оправдаться:
- Не обижайся. Просто я, по возможности, хотел бы пока избежать знакомства с твоей подружкой.
- Почему? – искренне удивился Антон.
- Она могла видеть меня возле клуба.
- Ничего она не видела. Не парься, Руда. Помнится, ты в прошлый раз возмущался, что я вас не познакомил.
Севку внезапно заинтересовали обои на стене. Изучая их, он тихо спросил:
- Она тебе нравится?
Антон был не готов к ответу на этот вопрос. Он прикрыл веки, и прошлое пронеслось перед его внутренним взором тревожным вихрем воспоминаний.
Опять эта скамейка в лагерной беседке и… Севка, который смотрит на него взглядом потерянного котенка, даже глаза у него такие же – песочные… Да, Канаев сам этого захотел… И да, ему понравилось: не с Ромкой Запороцким, не с Димкой Конашевичем, а именно с Севкой. Он был таким доверчивым, нежным и… просящим. Тогда Антон просто стремился очиститься от липких воспоминаний о грубых прикосновениях других своих приятелей по палате. И Севка действительно помог ему в этом. Именно с ним Антон перестал сопоставлять себя с презервативом, использованным и выкинутым за ненадобностью на помойку. Он улавливал в происходящем единении губ и тел некую ситуативную правильность и даже распознал среди прочих чувств зачатки удовольствия.
Потом Канаев много раз воскрешал в своем сознании эти ощущения, но они постепенно блекли, утрачивая свою первоначальную значимость, а заодно и потребность пережить их заново. Со временем ему стало казаться, что те положительные эмоции, которые он испытал, целуя Севку, не являются основанием для смены сексуальной ориентации. Что это была просто сложная химическая реакция его организма, наглядно иллюстрирующая человеческую слабость перед искушающими потребностями похотливой плоти. Он узрел это в глубинах себя, но понял, что Севка этого узреть не сможет уже никогда, что случайный поцелуй заразил его хворью, цена которой – жизнь, что эта хворь проникла ему под кожу, и что даже лоботомия мозга не смогла бы ничего поправить в данной ситуации.
Севастьян Рудков изначально был таким, он таким родился. А Антон… просто сыграл роль детонатора, спровоцировавшего взрыв Севкиного сознания.
«Я не вправе его осуждать… Я его друг и помогу ему, чем смогу».
Мысли Антона были столь же прилизанно-гуманными, как и его поступки. Он всегда старался вести себя правильно и выбрал, как сам надеялся, правильную сторону, ту на которой мог называться нормальным, а появление Ирины помогло ему укрепиться в подобном мнении.
Ира была другой: не просто нежной, а еще и мягкой – такой, какими могут быть только женщины. Конечно, кожа Севы тоже не отличалась повышенной жесткостью, ее подростковая бархатистость могла бы составить серьезную конкуренцию коже любой смазливой девчонки. Но… мягкость, к сожалению для Руды, никогда не определялась только лишь отсутствием трехдневной небритости. Мягкость была внутри Иры, внутри Севки был стержень.
Канаев несколько раз зажмурил и расслабил глаза, чтобы привести чувства в тонус.
- Да, она мне очень нравится, - наконец произнес он, старательно отводя взгляд.
- Я рад за тебя, дружище, - невозмутимо поздравил друга Севка. – Ладно, пойдем. Познакомимся.

***

Ирина обнаружилась на кухне. Кок, Дрозд и Буквоед находились тут же. Все весело смеялись. Очевидно, Денис вновь потешил публику похабным анекдотом.
- Всем привет! - бодро отчеканил Антон. – Смотрите, кого я привел.
Костян выступил вперед:
- Ну наконец-то. А я уже начал переживать, что ты опять не явишься.
Севка усмехнулся:
- Как видишь, переживать не стоило.
- Руда, знакомься, - перетянул на себя внимание приятеля Каноэ. – Это моя Иришка.
Севка обернулся и встретился взглядом с девушкой Антона. Она, конечно, была не сногсшибательно-красивой, но вполне привлекательной, по крайней мере, насколько Севка вообще мог судить о женской привлекательности. У нее были каштановые волосы, разбросанные по худеньким плечам гладкими прядями; пухлые губы, сложенные в капризный полуовал; курносый носик, гордо задранный вверх, и незабудковые глаза, прячущиеся за стеклами очков в тонкой оправе.
Ирина слегка приподняла очки и внимательно посмотрела на Севку.
- Привет. Мы знакомы? – полувопросительно, полуутвердительно поинтересовалась она.
Севка почувствовал, что его ладони начинают потеть.
- Мы не знакомы, - с нажимом выдавил он, сделав ударение на частице «не».
- Да нет же. Я тебя откуда-то знаю, - продолжала настаивать Ира.
Антон обнял свою девушку за плечи и тихим, успокаивающим голосом врача-психиатра произнес:
- Ты ошибаешься, дорогая. Ты не знаешь Севку. Да и где бы ты могла его видеть?
Ирина в задумчивости сморщила носик, и через незначительно-короткое мгновение ее взгляд прояснился.
- Вспомнила! – победоносно вскрикнула она. – Я видела его возле того клуба.
- Милая, это был не он, - мягко возразил Канаев.
- Нет, он! – упрямо заявила Ирина, для убедительности топнув ножкой. – Я запомнила его, потому что он очень долго стоял у ворот, видимо, решал – стоит ему заходить внутрь или нет.
Севка на физическом уровне ощутил нарастающее в комнате напряжение. Кок сжал кулаки и угрожающе приблизился, Дрозд поперхнулся очередным бутербродом и открыл от удивления рот, Буквоед как обычно растерялся, его взгляд в испуге заметался по лицам присутствующих, даже Антон в нерешительности замер, на секунду утратив дар речи.
- Когда! Ты! Там! Был!? – выделяя каждое слово, прорычал Агишев, буравя Рудкова колючим взглядом.
Антон выступил вперед, загородив собой Севку от напирающего Костяна.
- Успокойся, Кок. Не кипятись. Она обозналась. Я там тоже был, помнишь? Я бы запомнил, окажись там Руда.
- Ты его… того… всегда защищаешь, типа, - заискивающе встрял в разговор Буквоед.
- Заткнись! – огрызнулся Канаев. – Севка в моей защите не нуждается! Я просто говорю, что знаю. У Ирины плохое зрение, ей просто показалось, ясно вам?
Побледневшая Ирина встала рядом со своим парнем и робко поддержала его испуганным голосом:
- Да, я и правда могла ошибиться. Было темно…
Кок подвинул Антона в сторону и уставился на Севку, как бы сканируя его сущность проницательным взглядом.
- Так это был ты или нет? - спросил он с плохо скрываемой злостью.
Все это время Севка не проронил ни слова, он только молча наблюдал за происходящим. Сердце колотилось о грудную клетку, лишая его возможности говорить, но вопрос Кока нуждался в ответе, причем максимально-убедительном. Пришлось подключать силу воли.
- Нет! – решительно заявил Рудков, глядя прямо в глаза Костяна.
- Ты пожалеешь, если соврал, - процедил тот сквозь зубы и отвернулся.
- Ладно, может и правда девчонка сослепу не разглядела, - растягивая слова, подытожил Дрозд, с удовольствием вернувшись к своему недоеденному бутерброду. – Мы отмечать собрались, так давайте отмечать!
Воздух все еще искрил от напряжения, но Севка почувствовал, что концентрация негатива постепенно уменьшается.
- Давайте выпьем, мальчики, - пролепетала Иришка и, подавая пример, залпом осушила свой бокал с вином.
Все собравшиеся присоединились к ней.
Инцидент, казалось, был исчерпан, но Севка так и не смог избавиться от саднящего предчувствия беды.

Прошла неделя.
Севка чувствовал себя потерянным: Влад с каждым днем отдалялся все дальше, под любым благовидным предлогом избегая сопливых встреч; друзья после вечеринки сохраняли определенную дистанцию, лишь изредка отвечая на входящие звонки, поступающие от самого Севки; а бабу Тоню больше занимали огуречные грядки, нежели подростковые гормоны отбившегося от рук внука.
Податься было ровным счетом некуда…
Севка бесцельно бродил по улицам, распинывал ногами пластиковые бутылки и шугал громким топаньем и улюлюканьем дворовых котов. Он отчаянно пытался возродить в себе маленького мальчика, находящего глубокий смысл в мелких пакостях и умеющего объяснить любому возмущенному прохожему, что такое озорное детство, прощальный портрет которого становится украшением паспорта четырнадцатилетнего подростка. Но вся пошлость ситуации заключалась в том, что Севка уже не мог с былой непринужденной точностью воссоздать паршиво срежиссированный им же самим эпизод из своей прошлой жизни. Он просто вырос.
Севка и сам не заметил, как ноги, подчиненные командам выпущенного на волю подсознания, привели его к знакомому дому.
Вита…
Севка задрал голову, пытаясь отыскать окна Белки.
Он нуждался в ней, потому что она была единственной, кто его слышал… Единственной представительницей противоположного пола, которую он любил. Нет, не точно так же, как любят женщин другие мужчины… а гораздо сильнее… и чище…
Но, тем не менее, Севка никак не мог наступить на горло собственной гордости и сделать первый шаг к примирению.
Он вновь приставил к подсознанию надежную охрану в виде силы воли и, развернувшись, заторопился прочь от искушающего желания войти в манящий своей открытой дверью подъезд.
- Сева… - робкий оклик, прозвучавший за спиной, заставил Рудкова замереть на месте. Он медленно обернулся, чувствуя, как сердце накрывает теплая волна узнавания.
- Белка…
Они приближались друг к другу не спеша, как будто смакуя момент первой встречи после долгой разлуки. Шаг, полшага, остановка… Шаг, полшага, остановка… Это был вальс капитуляции.
- Я скучал, - прошептал Севка, заключая Виту в объятия.
- Я скучала, - тихим эхом повторила она, уткнувшись носом в ставшее уже таким до боли родным плечо.

***

Квартира Белки была все такой же гостеприимной, она не владела информацией о черном списке прокаженных, которые были на время отстранены от нахождения на территории ее квадратных метров. Казалось, что даже чашки в шкафу мелодично позвякивали, а герани на подоконнике невесомо кивали пестрыми соцветиями, как будто приглашая заплутавшего на чужбине странника вернуться к родным пенатам.
Вита не могла скрыть восторга и хаотично металась по кухне, пытаясь одновременно разогреть чайник и приготовить что-то такое, что не должно было напомнить Севке ее коронное блюдо – яичницу с помидорами.
Севка и Белка говорили со скоростью сто слов минуту и никак не могли наговориться. Залив в свободные уши друг друга галлоны информации, они прервались на поглощение пищи.
- Он избегает меня…
Это была первая мрачная фраза, которую Севка произнес после череды нейтральных новостей о своей жизни.
- Я знаю, - виновато подтвердила опасения друга Вита.
Рудков тяжело вздохнул.
- Ты всегда все знаешь, и ты была пра…
- Нет!
От резкого отрицания Севка даже вздрогнул.
- Нет? – брови удивленно поползли вверх, как будто их кто-то потянул за ниточки.
- Нет… Я не права, - Вита говорила убежденно, и Севе очень захотелось проникнуться ее убежденностью. Но сомнения продолжали терзать кровоточащую душу, разлохмачивая ее рваные края.
- Почему ты вдруг так скоро переобулась?
- И вовсе не скоро, - обидчиво возразила Белка. – Почти месяц прошел…
- Прости, но последний наш диалог закончился моим распятием.
- Это было до того, как я поговорила с Владом…
- Он рассказал тебе о своих чувствах? – Севке с трудом верилось в то, что его каббалистический любовник мог раскрыть перед кем-то свою утомленную сексуальными подвигами сущность.
- Да… - тон Виты был близок к смирению.
У Севки перехватило дыхание. Узнает ли он сейчас, что скрывается за призрачно-ледяным взглядом Влада?
- Он… - голос дрогнул, с разбега преодолевая желанное слово, - любит меня?
- Ты ему нужен… - уклончиво ответила Вита.
- Унитаз ему тоже нужен, - внезапно обозлился Рудков на прозрачность ответа подружки. Он ожидал услышать совсем иное, а взамен получил лишь очередную отмазку, заверенную сургучной печатью Ее Величества Жалости. – Подозреваю, что у меня и у отхожего места одна и та же функция – помочь монаршему пенису справить свою нужду.
- Это не совсем так… Влад… - Белка замялась, откровенность разговора о брате была ей в новинку, и она колебалась.
- Что Влад? – Севка решил, что уместное подстёгивание не будет лишним.
- Он… как бы это сказать… одинок…
- О-ди-нок?! – по слогам продекламировал Рудков, не в силах сопоставить подобное слово с бешеной популярностью Влада.
- Одиночество необязательно должно иллюстрироваться пустующей постелью, - укоризненно пояснила Вита. – Влад одинок внутри.
- Он так и сказал?
Вита выдержала бесконечно-долгую паузу.
- Нет… - наконец выдавила она из себя, потупив взор.
Севка уже устал от тайн и загадок. Теперь ему была нужна только правда.
- Что? Сказал? Влад?! – выделяя каждое слово, спросил он, схватив Белку за плечи и несильно тряхнув ее.
- Что… ты его…
- Что я его что? – Севка раздраженно поторопил с ответом свою подружку. – Ты не могла бы излагать свои мысли чуть живее.
- Чтотыегоутомил! – скороговоркой выпалила Вита и уткнулась носом в чашку, обнаруживая необходимость в обонятельной оценке дегустируемого чая.
- Я его утомил? – с болезненным хрипом повторил Рудков. В грудной клетке как будто разорвалась бомба, разметав ошметки сердца по ребрам.
- Это только слова… - тихо оправдала Белка своего брата. – На самом деле, это просто защитная реакция Влада от…
Еще одна мучительная пауза… Севкино терпение закончилось прежде, чем пропищал ее интонационно-выверенный таймер.
- Боже, от чего ему защищаться-то?
- От кого, - поправила друга Вита, а потом уточнила: - От тебя… он постоянно говорит о тебе, о перенасыщенности тобой, о невозможности ваших отношений, но лично я нахожу в этом постоянстве некоторую многообещающую неприличность. Влад никогда ни о ком так часто не говорил.
- Ты уверена? – раздражение в голосе Севки сменилось надеждой, но звонок в дверь, разорвавший интимный разговор беспардонным вмешательством, избавил Виту от необходимости отвечать.

***

Если Влад и был удивлен присутствием Севки в квартире своих родственников, то это отразилось лишь в беглом взгляде, попутно брошенном в сторону оторопевшего подростка.
- Пошли в клуб! – возбужденным голосом разнузданного школьника предложил с порога незваный гость. – Сегодня отличная программа. Московские звезды. Я их лично приглашал!
- Хорошо, - быстро согласилась Вита, пряча глаза под вуалью ресниц.
- Если ты обращаешься и ко мне тоже, то я пас! – решительно отказался Севка, направляясь к выходу.
Влад небрежным движением удержал его за локоть.
- Откуда вдруг такая несговорчивость?
- Меня деликатно предупредили, что ходить в твой клуб – равносильно расчленению, - нашелся Рудков с одним из вариантов отказа.
- Тебя пугают чьи-то угрозы? – разочарованным тоном осведомился Влад.
- Это не угрозы, а реальное табу. Мне несдобровать, если я его нарушу.
Вена на виске Влада опасно запульсировала.
- Что ж… тогда скрывайся! Забаррикадируйся в своей квартире и покидай ее только ради похода в ближайшую булочную.
- Несмотря на твои более отдаленные походы до своего заплесневелого клуба и ползком обратно, ты, однако, тоже скрываешься! - парировал Севка, переходя на повышенный тон.
- Я?! – процедил Влад сквозь сжатые ненавистью зубы. Запах нарастающего конфликта насквозь пропитал уютную кухню.
- Да, ты! – голос Севки дрожал, щеки окрасились румянцем. – Засел здесь, в своих угодьях – подальше от отца, – как паук на паутине в ожидании очередной жертвы, и делаешь вид, что тебе наплевать на мнение родителя. Ты предпочел сбежать от него, нежели поговорить с ним, объяснить ему. Мы – геи, если разобраться, все беглецы, только нас никто не спешит разыскивать. Мы бежим от себя, от проблем, от правды. Не умеем мы постоять за себя! Нас пугает расплата за публичную демонстрацию того, кто мы есть. И раз уж мы таковые, то, может, нам будет намного уютнее дома… вдвоем? Устроим вечер при свечах. Все организационные моменты я беру на се...
- Нет! – Влад раскрытой ладонью, выброшенной вперед, уверовал Севку в стойкости своих убеждений. – Не лепи из меня напудренную домохозяйку!
- Он не лепит… - попыталась вклиниться в разговор Белка, которая до этого момента угнетенно молчала, перебегая взглядом с одного раскрасневшегося в пылу дебатов лица на другое.
- Лепит! – огрызнулся Влад. – Я устал от его морали! Я не могу перемещаться из постели прямиком в ЗАГС. Сегодня он откажется от клуба, завтра сошлется на мигрень, дабы избежать секса, а послезавтра вытащит меня во двор, посадит на лавочку между своих знакомых бабулек предынфарктного возраста и будет насиловать мой мозг жалобами на геморрой? Нет! Я не могу в одночасье перекроить свою жизнь в угоду одноразового любовника, зараженного пошлыми сантиментами!
Севке показалось, что ему только что отвесили весьма ощутимую оплеуху.
- О-одноразового? – заикаясь, повторил он, едва находя воздух в легких. – Ты видишь м-меня таким?
Влад не счел нужным отвечать на столь провокационный вопрос, вместо этого он еще раз с нажимом спросил:
- Так ты остаешься?
У Севки создалось впечатление, что он все это время разговаривал со стенкой – ни один его довод не был услышан. Почему же он, в таком случаем, должен идти на поводу у своего эмоционально-глухого любовника?
- Да! Я остаюсь! - с вызовом бросил Севка прямо в перекошенное от злости лицо Влада.
- Тогда не забудь надеть передник! Вы с Витой отлично смотритесь возле плиты! – это была жирная точка, небрежной кляксой замаравшая промокашку отношений Влада и Севки.
- Владлен! Остановись! – Белка бросилась наперерез брату, но тот отстранил ее, ухватив за худенькие плечи.
- Никогда! Слышишь, сестренка, никогда не вставай на моем пути!
Ручка двери с легким щелчком отворилась. Препятствовать горячности уходящего гостя было ей несвойственно.
- Прости… - пролепетала Вита, не глядя на Севку.
- Это не твоя вина, - откликнулся тот, восстанавливая нарушенное дыхание.

***

- На самом деле, он так не думает…
Вита считала нужным извиниться за поведение Влада. Она знала его куда лучше Севки и понимала, что за откровенной враждебностью скрываются совсем иные чувства. В свое время ей самой пришлось бороться с внутренними демонами брата.

До того как Влад, утяжеленный весом чемодана, нарисовался на пороге квартиры Белякова-старшего, Вита видела его лишь однажды, когда еще ходила в детский сад и гордилась своими смешными косичками, больше смахивающими на крысиные хвостики.
Геннадий Захарович и Аркадий Викторович – отец и дядя Виты – были сводными братьями по материнской линии. Геннадий был старше, и в детстве ему перепадало куда меньше любви, нежели его более желанному младшему брату, рожденному в счастливом браке. Аркадий рос капризным ребенком, привыкшим добиваться своего всеми мыслимыми и немыслимыми способами: личное обаяние он использовал, как оружие массового поражения. «Гадкий утенок» Геннадий, внешние данные которого не позволяли рассчитывать на халявные подношения судьбы, вел себя значительно скромнее. В школьные годы Аркадий, по настоянию отца семейства, налегал на точные науки, вовремя разглядев в них короткий путь к успешному будущему, а Гена отдавал предпочтение творчеству, втайне от родных самостоятельно записавшись в кружок изобразительного искусства. Получив диплом с отличием, обросший амбициями Аркадий подался в столицу, чтобы взять штурмом один из московских ВУЗов, а Геннадий остался в родном городе и поступил в местный Институт культуры.
Жизнь должна была бы ожесточить старшего брата, лишенного должного родительского внимания, но Гена всегда отличался здоровым оптимизмом. Несмотря ни на что, он любил своего братишку, звонил ему при каждом удобном случае, чтобы справиться о его успехах. Поначалу Аркадий охотно делился новостями, но впоследствии, обзаведясь собственным бизнесом, а затем и семьей, его стала утомлять опека менее удачливого старшего брата, который после окончания института полностью посвятил себя живописи, сознательно приняв во внимание тот факт, что на данном поприще можно долго оставаться невостребованным. Междугородние звонки прекратились. Через несколько лет женился и Геннадий, на свет появилась долгожданная дочь, и приоритеты счастливого отца сменились в пользу Виты.
Когда родители Гены и Аркадия погибли при пожаре в их загородном доме, столичные родственники были вынуждены явиться на похороны. Именно тогда Вита и познакомилась с Владом.
Она была счастлива! Еще бы – старший брат! Белка с гордостью рассказала о нем всем своим детсадовским подружкам. Влад, который на мрачной церемонии погребения не перекинулся с мелкой пигалицей и парой слов, стал для Виты кумиром. Тогда она была уверена, что теперь-то они будут регулярно созваниваться и общаться, а может быть даже ездить друг к другу в гости, но ничего подобного не произошло. Влад вместе с родителями вернулся в Москву и больше не появлялся в доме дяди, пока однажды не был сослан туда родным отцом.
Дядя Гена и тетя Аля встретили племянника радушно. Их не тяготило ни его присутствие, ни его ориентация, о которой они ни разу с ним не заговорили, предпочитая не совать свои интеллигентные носы в чужие дела.
Первое время Влад держался особняком. Ему докучала чрезмерная опека родственников и угнетающая назойливость сестренки-прилипалы, которая при любом удобном случае вваливалась без приглашения в его комнату и затевала с ним глупые детские беседы.
Влад шугал ее, дразнил, обзывал, но Вита не сдавалась. Она упорно продолжала навязывать несговорчивому брату свое общество.
И он – незаметно для самого себя – постепенно втянулся в предложенную ею игру…
Вита всегда смотрела на Влада с таким неподдельным восхищением, что ему это, несомненно, льстило. Он нашел в сестре то, что утратил в родительском доме – искреннюю любовь: всепонимающую и всепрощающую. Он и сам полюбил этого взъерошенного воробышка. Ему понравилась наивная непосредственность Виты, ее огонь в глазах, ее вера в чудеса.
Поначалу Вита воспринимала все слова Влада, как святое писание, как истину в последней инстанции, но, повзрослев, обзавелась личным мнением, и нередко отчитывала брата за непримерное поведение, глядя на него снизу вверх и смешно размахивая перед его носом маленьким пальчиком. Влада это, по большей части, забавляло. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится…
В двадцать два года Влад окончил институт и устроился менеджером по продажам к Борису. На одной из корпоративных вечеринок они стали любовниками. Именно Борис предложил Владу открыть тематический клуб и первое время даже помогал ему осилить бухгалтерию, налоги и кадровое делопроизводство. Потом Борис женился на Лизе, и их с Владом тандем развалился, о чем ни тот ни другой ни разу не пожалел: один устал растапливать холодное сердце, второй устал остужать разгоряченную плоть. Сохранив с бывшим боссом дружеские отношения, Влад продолжал числиться в штате клининговой компании, но собственный бизнес теперь занимал его куда больше, чем продажа уборочного инвентаря.
Вита после девятого класса поступила в театральное училище и, познав за четыре года азы лицедейства, посвятила себя служению Мельпомене на провинциальной сцене Театра юного зрителя.
Главные роли Белке, конечно, не доставались, потому как в актерской среде дедовщина процветала не хуже, чем в армейских казармах. Однако Вита, перенявшая от отца львиную долю его оптимизма, бодрости духа не теряла и, когда речь заходила о карьере, вечно отшучивалась:
«Сегодня я – пятый гриб в седьмом ряду, а завтра, глядишь, уже Анна Каренина. Чем черт не шутит!»
О тайном клубе брата Вита, конечно, знала – в общем-то, она была единственной родственницей, посвященной во все детали и тонкости закулисной жизни Влада. Долгое время Белка ныла у него на плече, настаивая на экскурсии в непонятное ей место, где мужчины любят мужчин, а женщины женщин, но Влад упорно отказывал сестренке, терпеливо ожидая ее совершеннолетия.
Когда означенная дата наконец наступила, Вита, уже не обремененная возрастными ограничениями, явилась в клуб брата при полном параде, мысленно поправляя на голове корону законной совладелицы. Но Влад тут же спустил коронованную особу с небес на грешную землю, строго-настрого запретив ей публичную демонстрацию их родства.
- Так надо! – объяснил он свою позицию обидевшейся сестренке. – Пойми, ты – легкая добыча! И не спорь! Ты маленькая, и тебя могут просто использовать, а я этого не хочу! Никто не должен подобраться ко мне через твою постель. Но через твое общение – пожалуйста! Знакомься, узнавай… будь моими глазами. Ты понимаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. Помоги мне не ошибиться…
И Вита самоотверженно помогала брату до тех самых пор, пока судьба не размазала ее по Севке…
Нет. Севастьян Рудков не был ее суженым-ряженым, которого нагадали ей карты Таро в ночь Ивана Купалы. Он не был маленьким принцем, который являлся ей в сказочных снах с розой в руке.
Он просто был для нее… Владом.
Таким же упрямым, агрессивным и непокорным подростком…
Шестнадцатилетним Владом, стоящим на пороге ее квартиры с тяжелым чемоданом в руке… и тяжелой ношей в груди.


- Я пойду в клуб! – самоотверженно провозгласил Севка, после получасового метания по комнате, с регулярным опрокидыванием весьма некстати попадающихся на пути табуреток.
Вита решительно преградила ему дорогу.
- Не надо! Ты же рассказал мне о предупреждении Антона. Думаю, что твой друг прав!
Возражения были разумными, но когда к делу подключалось сердце – разум капитулировал.
- Там Влад.
- И что? Он вернется оттуда. Вот увидишь. Его очень быстро разочаровывают плюшевые мальчи… Ой… - Вита зажмурилась, понимая, что сказала лишнее.
Севка побелел.
- Он там будет не один?
Белка закусила губу, пытаясь подыскать нужные слова для оправдания поступков брата.
- Сева, пожалуйста, Влад такой… Но пойми его. На самом деле, он уже давно устал от клубной жизни. Его внутренний мир запылился, но ты можешь провести в нем генеральную уборку. Влад ищет, скитается, находит, теряет. Он и сам мечтает об упомянутом переднике, но признаться в этом не может. Фамильная гордость не позволяет. Услышь его… Ты его слышишь?
- А он меня слышит? – с усталой обреченностью спросил Севка.
Не дождавшись ответа, он продолжил:
- Наверное, ты была права! Мне надо замолчать, чтобы быть услышанным…

***

Синева… громкая музыка… полуобнаженные тела…
Все это Севка уже видел, но теперь не находил в этой какофонии звуков и картинок ничего волшебного. Он искал глазами только одного человека, в котором сосредоточился на данный момент весь его мир.
Та же барная стойка и даже высокий табурет тот же самый. Севка почти по-приятельски окликнул проходящего мимо бутылочного жонглера:
- Женя, привет, ты Влада не видел?
- Да, привет. Он был здесь. Но, вроде бы, свалил куда-то, - немного виновато бросил через плечо Женька и поспешно удалился, обнаруживая своим побегом собственную неискренность.
«Преданный сотрудник… Надо бы порекомендовать Владу повысить ему оклад», - мрачно подумал Севка и огляделся по сторонам.
За столиком напротив сцены собралась знакомая компания. Лиза, встретившись взглядом с Севкой, приподняла бокал с шампанским до уровня глаз в приветственном жесте.
- Севушка-а-а, иди к на-а-ам! – перекрикивая звуки мощных динамиков, позвала она пьяным голосом.
Не подойти было невежливо, к тому же кто-то из них мог знать, где сейчас находится Влад.
- О, Севастьян. Какими судьбами? – Борис слегка приподнялся с места, здороваясь с вновь прибывшим за руку. Остальные мужчины пренебрегли светскими манерами.
- Я Влада ищу. Вы его не видели?
Присутствующие многозначительно переглянулись, мимикой сверяя друг с другом приемлемые варианты ответов.
- Э-э-э… он в… туалете, - наконец выдавил из себя Миша, поняв, что никто из его приятелей не склонен к рискованным диалогам.
Рудков был осведомлен, что в данном заведении имеется как минимум два туалета, но совершенно не помнил, как добраться до того, который использовался посетителями не по прямому назначению. Просто в прошлый раз подростковый мозг Севки, и без того напичканный до отказа новыми впечатлениями, не изъявил особого желания выделить еще несколько драгоценных сантиметров своих извилин, чтобы зафиксировать на них план местности. И вот теперь настало время расплачиваться за жадность.
- Спасибо. Я поищу.
- Куда ты, маленький? – Лизавета, шатаясь, поднялась со стула и обняла Севку за плечи, обдав его перегаром, смешанным с запахом ментоловых сигарет. – Посиди с нами. Поговорим.
- Нет. Я пойду, пожалуй.
Севка ловко вывернулся из цепких рук светской львицы и вновь направил свои стопы к бару, при этом зафиксировав слухом негодующее перешептывание за спиной:
- Зачем ты сказал ему про туалет?
- А что я должен был сказать, что он грим накладывает?
Оказавшись за стойкой, Севка вновь окликнул бармена:
- Женя, а туалет у вас тут где?
- Возле курилки. Первая дверь налево.
- Я про другой туалет спрашиваю.
Женек немного напрягся, теребя в руках засаленную тряпку.
- Ты, Севушка, не обижайся, конечно, – неуверенно пролепетал он, не глядя на собеседника, - но туда до восемнадцати вход воспрещен. Ничем не могу помочь. Указания свыше, - Женя поднял палец вверх, как будто хотел этим жестом подчеркнуть, что правила клуба поступают в его мозг прямо из Небесной Канцелярии.
- Ясно, - разочарованно отмахнулся Севка, - тогда пиво принеси, пожалуйста. Знаю, что это тоже не положено, но тот, кто глядит на нас свыше, меня как-то сам угощал. Помнишь?
- Принесу, принесу, - Рудкову показалось, что бармен согласился неприлично быстро, и не облегчение ли это проступило на его лице?
Музыка стихла, и Севка понял, что звездный час леди Гуаны вот-вот наступит.
На сей раз примадонна облачилась в пурпурное платье, кокетливо утыканное десятком подкрашенных в тон наряда павлиньих перьев, и исполнила песню своей молодости, которая, вероятно, протекала еще в мезозойскую эру.
Вялые аплодисменты должны были заверить исполнительницу в том, что в зале присутствует не так много ее ровесников, но это обстоятельство нисколько не смутило престарелую лжедиву. Она отвесила публике царственный поклон и лебединый походкой, несвойственной людям ее возраста, отбыла за сцену.
- А где приглашенные гости из Москвы? – поинтересовался Севка у соседа справа.
- Какие гости? Тут отродясь гостей не было! – удивился молодой человек, при этом плотоядно оглядев Рудкова от макушки до пяток. – А ты что скучаешь?
Нет. Пожалуй, еще одного члена собственного фан-клуба Севка уже не осилил бы.
- Я друга жду, - сразу же обнулил он перспективы страждущего соседа.
- Ну, если передумаешь – ты знаешь, где меня найти.
Значит, гастролеры из столицы – это не более чем приманка, чтобы вытащить Севку из дома и отвлечь его от изучения рецептов из книги о вкусной и здоровой пище.
«Аферист!»
Севка в бессильной ненависти шваркнул кулаком о барную стойку.
И, как назло, именно в этот момент ранее упомянутый всуе мифический друг, рожденный воображением, не замедлил материализоваться в реальности.
- Приве-е-ет…
Почему-то Севка даже не удивился этому змеиному шепоту, который потрепал волосы на его затылке зачатками страсти.
Георг.
Оборачиваться Рудков не стал. А смысл? Что спиной, что лицом – все равно уже не отвертеться. Ему надо было пробраться в туалет, и, в данном случае, Георг – самый точный навигатор.
- Что, лапуля? Теперь ты тоже в отставке? – немного переигрывая с торжественностью, произнес Гоша, приблизившись к Севке на максимально-близкое расстояние – еще сантиметр и соитие произойдет прямо на глазах у беснующейся публики.
Видимо, Георг, в отличие от остальных, не чувствовал себя шкафом или буфетом, в котором стоит хранить секреты своих друзей. К тому же разоблачение этих секретов было ему скорее на руку, суля в будущем исполнение заветных желаний.
- Я не в отставке… - процедил Рудков сквозь зубы, парой нервных глотков осушив одну треть бутылки пива.
- Ну-ну… - голос Гоши умаслился вожделением. Вот и еще полсантиметра долой. Севка собрал в кулак всю свою силу воли, чтобы не слиться с барной стойкой, став ее частью.
- Ч-что ты прилип ко мне? Других что ли мало?
Правила игры необходимо было соблюдать. Сразу пойти на контакт – значит вызвать подозрение.
Георг обхватил Севку сзади и прильнул к нему всем телом.
- Не надо мне других… Я тебя хочу! – в подтверждение своих слов Гоша многозначительно потерся причинным местом о Севкино бедро. – Пойдем со мной. Я тебе так всажу, как Владу даже и не снилось.
Севка, отвечая на ласку, выгнулся в спине.
- Я всегда знал, что ты меня хочешь! – победоносно прокомментировал Георг реакцию своего партнера.
Он сжал Севкины ягодицы и, еле сдерживая рвущуюся наружу похоть, продолжил:
- Я долго ждал, но сегодня ты станешь моим! Пойдем.
- Ну пойдем… - прошептал в ответ Севка, чем чуть было не вызвал преждевременное семяизвержение своего озабоченного спутника.
Путь до туалета показался Севке длиннее, чем в прошлый раз. Может быть от того, что Георг останавливался через каждый метр.
- Давай сейчас… здесь… я больше не могу терпеть… - выстанывал он, прижимая Севку к очередному закутку.
Далее следовала раскадровка, сделанная в лучших традициях игрового отечественного порнофильма, фальшь которого чувствовалась уже на уровне сценария.
- Нет… - вялый и немного пафосный отказ, отвечающий законам жанра. – Не здесь. Пусть все произойдет там, где мы впервые чуть было не сделали это.
Бог мой! Кто в это поверит?!
Но Гоша обязан был верить! Он не какой-то там заслуженный, он без пяти минут народный. Он полностью отдавался роли – его самоотдача и погружение в образ компенсировали плохую игру партнера.
- Мне хочется войти в тебя… Я готов!
Кадр энный, дубль первый:
Ноги, раздвинутые коленкой. Рука, проникающая за расхлябанно болтающийся на талии ремень. Дрожь по телу от прикосновения холодных пальцев.
- Нет!
- Почему? Тебе будет хорошо со мной в любом месте.
Сжавшийся кулак и ритмичные движения: вверх-вниз, вверх-вниз.
«Он прав, черт его дери! Но это все не то… не так… не с ним…»
- Не надо. П-пожалуйста… Я не могу… Увидят…
Невесомые обволакивающие поглаживания, легкие нажимы и щекочущий кожу шепот:
- Ты еще неопытен… понимаю. Ладно, пойдем в туалет.
Еще несколько кадров, получившихся с первого дубля:
Рука, покидающая заветную тесноту джинсовой ткани. Скоростной забег: переход, лестница, остановка. Следующая серия сопротивлений. И дальше по кругу… Скорее, скорее… Терпеть уже нет сил…
Вот и заветная дверь с перевернутым треугольником. От нехорошего предчувствия Севку слегка мутило.
Три кабинки. Одна закрыта. Фанерные стенки лишены звукоизоляции и не могут скрыть шорохов возни, чавкающих звуков влажных шлепков и красноречивых стонов, не оставляющих воображению места для развернутых фантазий.
- О… - Георг состроил понимающую гримасу. – Тут, похоже, уже кто-то обосновался.
Севка уже догадывался, чье грехопадение стыдливо прикрывает тонкая фанерка, но отчаянно желал ошибиться. Он зажмурил глаза, мысленно призывая на подмогу Бога или Черта (все равно кто откликнется), но Гоша расценил сомкнутые в немой молитве веки партнера, как подростковую пугливую скромность, столкнувшуюся с откровенным развратом.
- Соседняя кабинка свободна. Да не переживай ты так! Здесь всем наплевать даже на то, что у них под носом творится. Ты слух отключи и представь, что мы только вдво…
Гоша осекся на полуслове, потому что Севка направился прямо к источнику сладострастных звуков.
Дверь кабинки с тихим скрипом отворилась, и юный следопыт, раздавленный зрелищем, был вынужден отступить на шаг. Георг, в свою очередь, вообще размазался по стене, жалея, видимо, что не прихватил с собой шапку-невидимку.
Незнакомый молодой человек лет двадцати, вынужденный, согласно позе, исследовать щекой туалетные рисунки – результат творчества неудовлетворенных посетителей – был до безобразия красив. Действительно, плюшевый вариант мужчины.
«Музейный работник», организовавший этой живой игрушке экскурс в мир гей-живописи, настолько углубился в процесс просвещения подрастающего поколения, что не сразу обнаружил в фокусе посторонних.
В этом весь он! Владлен – собственной персоной…
«А кого ты ожидал увидеть? Кого искал?» - мелькнула в голове у Севки безжалостная своей справедливой точностью мысль.
Влад лениво повернул голову в сторону непрошеных зрителей. На лице ни досады, ни удивления. Только дьявольский и немного безумный огонь в белых глазах. Его как будто даже порадовал подобный поворот событий.
Плюшевый мужчина вниманием наблюдателей не удостоил. Процесс окультуривания в данный момент занимал его много больше.
Севка замер на месте, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, при этом его боковое зрение сумело зафиксировать позорное дезертирство Гоши, чье необузданное желание, вероятно, не могло соперничать с немилостью владельца клуба.
А Влад даже не замедлил темпа, наоборот, он с удвоенной силой продолжил совершать поступательные движения, как будто не занимался сексом со своим случайным партнером, а рыл тоннель к швейцарскому банку.
Еще несколько фрикций… еще… еще разок… пауза… и…
Влад выгнулся в спине и зарычал. Это был низкий, почти звериный рык, такой до боли знакомый самому Севке…
Экскурсант сполз по стенке и заскулил, а Влад равнодушно натянул джинсы и вальяжно направился к выходу. Поравнявшись с Севкой, он не смог отказаться от искушения и небрежно задел того плечом.
Когда дверь туалета захлопнулась за Владом, Севка с удивлением обнаружил, что не хочет плакать… Совсем. Он не почувствовал боли… Дыхание ровное, артериальное давление в норме…
Как будто что-то умерло в нем…
Что именно?
Может быть, наивность?

***

Севка прошел в железные ворота и зашагал к автостраде. Он не торопился. Сейчас для него жизнь скукожилась от первого дождя в этом чахлом дворике до звериного рыка Влада в туалете.
«Неужели все это происходило со мной?»
«Это был сон?»
«Я проснулся?»
Вопросы, вопросы, вопросы, ответы на которые даст только известный всему человечеству лекарь – время…
«И это тоже пройдет…» - так обещали нам мудрецы.

Севка обогнул покосившуюся пятиэтажку и не заметил, как с другого ее конца отделилось три тени.
- Это чё, типа, он чего это… того? – промямлил Буквоед, как обычно заставляя слушателей усомниться в величии русского языка.
- А то… - лениво подтвердил Дрозд, догладывая мороженное.
- Попался, - Кок смачно сплюнул под ноги и злорадно усмехнулся. Луна, выглянувшая из-за туч и осветившая подворотню тусклым светом, превратила его усмешку в оскал мертвеца.
Вслед за пятницей, как и полагается, наступила суббота. Ничего не менялось. Время так же продолжало свое движение вперед, не делая поблажек для тех, кто утратил веру в жизнь. Оно знало, что чем быстрее будут бежать стрелки, тем скорее наступит исцеление.
День клонился к вечеру, а ощущение внутренней апатии не проходило.
Несмотря на то, что в квартире Севка находился один, он все-таки счел нужным забаррикадироваться от внешнего мира в своей комнате. Ни видеть, ни слышать никого не хотелось. Пустота давила на сознание, рискуя расплющить мозг. Одна сигарета сменяла другую.
Телефонный звонок разметал тишину в прокуренной комнате пронзительными трелями. Подойти не было сил, но игнорирование оглушающих звуков граничило с взрывом мозга.
Севка неохотно поднялся с кровати и, поминутно потирая виски, побрел в коридор к надрывающемуся телефону.
- Привет, чувак, - бодро поздоровалась телефонная трубка голосом Буквоеда. – На стройку сегодня собираешься? Все наши уже там.
Севка несколько раз тряхнул головой, в попытке сосредоточиться на разговоре.
- Сегодня же суббота. Какая стройка?
Денис невозмутимо пояснил:
- Кок, типа, перенес посиделки. Вчера, короче, так получилось, Костяна предки к внеклассной работе приговорили.
В данный момент Севастьян с безразличием воспринял бы даже известие о том, что Кока предки приговорили к расчленению.
- А-а-а… Слышь, Дэн, я себя неважно чувствую. Может, на следующей неделе?
- Ты чё? Так нельзя. Костян огорчится. Давай, тащи сюда свою задницу, – Буквоед неприятно гоготнул. – Мы тебя вылечим. Водка с пивом – и ты в поряде!
Надо было себя взбодрить, вернуться к прежней жизни. Надо было, образно выражаясь, выйти на свет. Зачем замуровывать себя заживо? Ради кого?
«Водка с пивом обязана помочь!»
Это была рациональная мысль, продиктованная молодостью и стремлением жить. Стремлением во что бы то ни стало выкарабкаться на поверхность и вдохнуть полной грудью воздух свободы.
- Ладно. Скоро буду.

***

Антон Канаев запланировал провести вечер субботы с Ириной, но у нее случились какие-то непредвиденные семейные обстоятельства, которые разрушили романтические грезы незадачливого героя-любовника.
«Чем себя занять? И ребята, как назло, не звонят».
Тоха набрал номер Севки и несколько минут вслушивался в длинные гудки на другом конце провода. Наверное, именно тогда в его душу закрались первые зачатки тревоги, от которых он, в силу жизненного оптимизма, поспешно отмахнулся.
«Мало ли? У Виты зависает или у любовника своего мифического».
Однако последовательно обзвонив оставшихся трех друзей и столкнувшись с очередным молчанием телефона, Антон всерьез забеспокоился.
Случайное отсутствие дома Севки на фоне отсутствия остальных приятелей приравнивалось уже к закономерности.
Где они могут быть? И почему не позвали его?
Нет. Это была еще не паника, а так… легкая нервозность.
«Я сказал, что буду с Ириной, вот меня и не позвали. Наверняка на стройке все сидят и бухают».
Решение присоединиться к вечеринке друзей показалось Антону вполне логичным.
«А почему бы и нет?»
Если бы Антон Канаев знал тогда, чем обернется для него его же собственная логика, он приковал бы себя наручниками к батарее, чтобы только не высовываться из дома.
Но он не обладал даром ясновидения, и поэтому шел в направлении стройки в приподнятом настроении, насвистывая вслух ненавязчивый мотивчик какой-то прилипчивой попсовой песни.
Поднимаясь пружинистой походкой на третий этаж, Антон замедлил шаг, расслышав в пустоте здания приглушенный голос:
- Не надо. Зачем вы так?
Ступенька, остановка. Ступенька, остановка.
- Ты, тварь, со мной за руку здоровался, а перед этим член кому-то наминал!
Канаев внезапно сорвался с места, ускорив подъем. Что-то шло не так – не по обычному сценарию.
Севка.
Мысль о нем ранила, терзала. Он в беде!
Добежав до нужного этажа, Канаев замер. Его лицо бледным пятном повисло в проеме двери.
Сознание замедлило съемку представшей перед его взором картины.

Все как обычно: строительный хлам, разбросанный по углам; бетонные плиты, неуклюже поваленные на пол; разбитые стекла, рассыпавшиеся возле зияющих дырами окон… и Севка…
Он стоял, гордо вскинув вверх острый подбородок, напротив трех озлобленных присяжных, осудивших его на расправу.
«Его вычислили! Он виновен!»
Это был приговор, который присутствующие собирались привести в исполнение.
Севка еле слышно и немного обреченно прошептал, словно уже и не надеялся на помилование:
- Я все такой же, Костя. Это ничего не меняет. Я твой друг.
Кок окинул Севку тяжелым взглядом, и его верхняя губа поползла вверх, превращая ухмылку в волчий оскал.
- Нет, приятель, ошибаешься…

***

Константин Агишев не явился на свет мерзким отморозком, склонным к насилию. Он рос в весьма благополучной семье, способной обеспечить единственному отпрыску достойное существование.
Скорее всего, дизайнером мировоззрения Кока явился один случай из его дошкольного детства, нанесший его неустойчивой психике травму, несовместимую с толерантностью.
Однажды мама Кости, приведя сына в детский сад, обнаружила, что забыла надеть мальчику шорты. Не предав своей оплошности должного значения, женщина сдала ребенка с рук на руки воспитательнице и удалилась. Ей – секретарю-референту в крупной оптово-розничной компании – не полагалось приходить на работу позже начальника. А навзрыд рыдающий Костя, отконвоированный воспитательницей в группу, предстал перед сопливыми сверстниками в самом неприглядном виде: длинная футболка, девчачьи колготки с вытянутыми коленками и неприлично отросшие волосы.
Когда взрослые неосмотрительно скрылись в соседней комнате, чтобы накрыть столы к завтраку, притихшие соплеменники зароптали. Вдруг кто-то из них громко крикнул, тыча в сторону Кости пухлым пальцем:
- Фу-у-у, девчонка! Баба!
Дети жестоки от природы, от непонимания собственной жестокости. Они, следуя животным инстинктам, готовы загрызть слабого, лишая его возможности внести свой никчемный вклад в генофонд человечества. Для них это забава. Это хищники, волчата, которые повинуются зову стаи. В стае выживают лишь сильнейшие – так думают дети, пока родители не внушат им обратного.
Обидное слово, подхваченное двумя десятками голосов, больно ударило по самолюбию Кости. Он неуверенно сжал кулаки и попятился. Лица, кружившие вокруг него в безумной пляске, слились в одну презрительную гримасу.
- Бей гомика! – скомандовал самый задиристый из стаи, и стая повиновалась.
Костя даже не понял смысл прозвучавшего оскорбления: ему показалось, что это ласкательно-уменьшительное производное от слова «гном». Однако тычки и пинки собратьев по горшку помогли ему в сжатые сроки усвоить, что он ошибается и данное обзывательство клеймит своего носителя иным толкованием, нежели намеком на низкорослость.
Воспитатели расшугали разбушевавшихся ребят и вызвали в детский сад папу Кости.
Когда отец спросил у сына, за что его избивали, Костик просто и без утайки ответил:
- За то, фто я гомик!
Мальчик ожидал, что отец ринется на обидчиков с кулаками, накажет их, поставит в угол, наконец, но вместо этого, он наградил сына увесистой оплеухой.
- Ты не гомик, ясно? Еще раз услышу от тебя подобное ругательство – придушу собственными руками!
- Это не я… это они… - попытался оправдаться Костя, размазывая по лицу слезы и сопли.
- Если назвали – значит заслужил, - безапелляционно заявил отец. – Пошли.
В тот день он отвел Костю в парикмахерскую и обрил его наголо. А через две недели записал сына на каратэ.

***

- Нет, приятель, ошибаешься. Я с пидорами никогда дружбы не водил! – процедил Кок и бросился вперед.
Первый же мощный апперкот пришелся прямо в солнечное сплетение, и Севка, задыхаясь, согнулся пополам, хватая ртом ускользающий воздух. Последовавший вдогонку удар в челюсть опрокинул его на пол. Из рассеченной губы потекла горячая струйка крови.
- Вставай! – скомандовал Костян. – Чего развалился?!
Рудков медленно поднялся… С трудом выровняв дыхание и распрямив плечи, он несколько долгих секунд молча рассматривал лицо своего приятеля, как будто видел его впервые в жизни, а потом вдруг… презрительно усмехнулся.
- Да пошел ты, Кок! – сплюнув на бетонную плиту кровавый сгусток, тихо произнес он.
Агишев на несколько секунд утратили дар речи, ибо до сего момента ни один из осужденных им на расправу лузеров не изъявлял «посмертного» желания выступить с ответной оскорбительной речью в его адрес. Севка догадывался – не мог не догадываться, – что своей фразой приговаривает себя к линчеванию, но вовремя остановиться просто не смог – вера в вечную жизнь не позволила.
- Ты чё сказал?! – взревел Костян, приходя в себя. Он подскочил к Рудкову и правым хуком приложился к его лицу. Кок явно целился в скулу противника, но промахнулся и попал ему по носу. Раздался неприятный для слуха хруст, и у Севки потемнело в глазах от боли. Он пошатнулся и, не устояв на ногах, снова повалился на пол. – Ты у меня поухмыляешься, тварь! Что язык развязался? Я сделаю так, что ты вообще разговаривать перестанешь!
Теперь удары посыпались один за другим, потому как Дрозд и Дэн, придя на выручку Костяну, значительно приумножили их количество. Севка, скрючившись, лежал на грязном бетоне и закрывал голову руками, чтобы ботинки его бывших приятелей не нанесли ему травм несовместимых с жизнью.
Это продолжалось бесконечно долго, и Севка был уже почти уверен в том, что в его теле не осталось ни одной не сломанной кости.
«Я не выдержу!» - обреченно и даже как-то немного равнодушно подумал он и провалился в спасительное беспамятство.
Антон все это время пребывал в шоковом состоянии. Он наблюдал за разворачивающейся перед ним драмой и видел лишь ее черно-белый, немой вариант, в котором напрочь отсутствовали краски и звуки… Когда Севка перестал наконец сопротивляться, Канаев вдруг вынырнул из вакуума собственного ступора и что есть мочи закричал:
- Кок, остановись! Ты его убьешь! Он уже не двигается!
Агишев, не обращавший до этого момента на Антона никакого внимания, вдруг развернул к нему свое искореженное злостью лицо и растянул губы в дьявольской усмешке.
- О, кто к нам пожаловал! Ты чего там жмешься в углу, братуха? Жалко его стало, да? Может, хочешь поменяться с ним местами?
Он угрожающе приблизился на несколько шагов, и Канаев нервно сглотнул, активно помотав головой из стороны в сторону:
- Н-не хочу…
Кок мимикой изобразил внутреннее просветление.
- О! Подожди-ка, а может, ты мечтаешь с ним переспать, а? Угадал?
- Ты что совсем чокнулся? - голос Канаева так охрип, что больше походил на карканье умирающей вороны.
- Я по глазам вижу, что мечтаешь! – не унимался Костян, входя в раж. - А ведь я могу это устроить! Давай! Прямо сейчас! Прямо здесь! Не стесняйся!
Глаза Антона вылезли из орбит.
- Ты больной! Тебе лечиться надо!
- А-а-а, зассал! Хочешь, я тебе покажу, как это делают настоящие мужики?
Сознание постепенно возвращалось к Севке болезненными пульсирующими толчками. Он перевернулся на живот и глухо застонал, спрятав окровавленное лицо в сгибе локтей. Кок вальяжно подошел к нему и, присев на корточки, участливо поинтересовался:
- Ты как, дружочек? В настроении? Давай, продемонстрируем Антоше, на что ты способен! – с этими словами он водрузил на спину Севке колено и с силой вдавил израненное тело в холодный пол, а потом принялся деловито расстегивать свой ремень, нарочито громко бряцая тяжелой армейской пряжкой.
- НЕТ! – Рудков отчаянно забился под Агишевым, пытаясь сбросить его с себя. - НЕТ! НЕТ!!! НЕ НАДО!
- Буквоед, держи ему руки!
Дэн метнулся исполнять приказ. Он буквально пал на колени рядом с Севкой и надежно зафиксировал его запястья, скрепив их вместе.
- Ты что творишь, Костян?! – Антон, дико вращая глазами, ринулся на Агишева, но Дрозд ловко преградил ему дорогу.
- Тебя посадят, придурок! Отпусти его! – продолжал орать Каноэ, трепыхаясь в мясистых руках приятеля маленьким напуганным зверьком. – Это же Севка!!! Наш друг! Не делай этого! Не делай!
Кок отмахнулся от его слов, как от назойливой мухи.
- Снимай нас, Толян! – приосанившись, скомандовал он, сгребая в кулак волосы Севки.
Дрозд, легко удерживая Канаева одной рукой, другой послушно достал из кармана мобильник и, развернув экран в сторону копошащихся на полу тел, нажал на кнопку записи видео.
Антон вдруг как-то разом обмяк, признавая свое поражение.
- Вы… вы… - он больше не мог подобрать нужных слов, глядя на то, как лучший друг, постепенно выдыхаясь, сопротивляется неминуемому насилию, как мечется панический страх в его затравленных песочных глазах, и как сводит судорогой мышцы на его руках.
Уши заложило от закольцованных слов, которые Севка вышептывал потрескавшимися, искусанными губами, не останавливаясь ни на минуту:
- Нет… нет… не надо… только не это… не надо… нет…
- Пожалуйста… отпустите его… - это была последняя жалкая попытка вмешаться, которая впрочем не возымела должного эффекта.
- Вали отсюда, слюнтяй, – пренебрежительно бросил Кок, даже не повернувшись. – Кто не с нами – тот против нас! Мы сами разберемся! А если я тебя еще раз с ним увижу – ты будешь следующим. Усек?!
Зрачки Антона расширились от ужаса, он попятился назад, спотыкаясь о строительный мусор под ногами. Упершись спиной в шершавую стену, он резко развернулся, почти на ощупь отыскал дверной проем и, проскочив в него, метнулся вниз по лестнице под громкое улюлюканье своих бывших приятелей.
Он бежал и боялся остановиться, даже чтобы перевести дух. Бежал и боялся, что его догонят, вернут назад и заставят смотреть.
«Кок этого не сделает! Не должен сделать! Он же не дурак!.. Я ведь предупреждал Севку! Он сам виноват! Сам!.. Я говорил! Говорил, а он не слушал! Упрямый осел! Это не моя вина! Я здесь ни при чем!..» - убеждал Каноэ самого себя, стремительно преодолевая бесчисленные ступеньки, перескакивая через разломанные временем куски бетонных плит, отбрасывая ногами деревянные доски и пластиковые бутылки.
К тому моменту, когда он оказался на улице, ему почти удалось поверить в собственную непричастность к происходящему. Но тут спину беглеца догнал протяжный крик боли, он ударил его точно между лопаток и, просочившись прямо под кожу, сжал сердце в стальные тиски.
- Н-Е-Е-ЕТ!!!
Антон закрыл уши руками, упал на колени и, задрав голову вверх, тоскливо завыл в пустоту звездной ночи.



В комнате следователя было душно. Легкие требовали воздуха, но были вынуждены довольствоваться лишь смесью въевшихся в стены запахов сигарет, дешевого кофе, потных мужчин и… страха.
Влад видел окружающие предметы через легкую дымчатую пелену, как будто его глаза внезапно поразила старческая катаракта. Он уже минут десять теребил в руках шариковую ручку и впервые в жизни жалел о том, что бросил курить.
Сначала с Владом вообще не хотели разговаривать.
- Ты, собственно, кто такой, приятель? Кем приходишься потерпевшему?
«Кем? Интересный вопрос… А кем я ему действительно прихожусь?»
- Я его… друг.
Оперативник – пожилой грузный мужчина с намечающейся проплешиной в седых волосах – сплюнул Владу под ноги, едва не замарав слюной его до блеска начищенные ботинки.
- Вот из-за таких, нах, друзей – пацан прямиком в реанимацию угодил. Вали отсюда, пока я твою спину дубинкой не приласкал! Друг!
- Подождите, Иван Герасимович, - из-за стола поднялась молодая женщина-следователь, лет тридцати – она являла собой классический образчик прекрасной половины человечества, которой форма была к лицу. – Он может оказаться ценным свидетелем. Дайте мне с ним наедине поговорить, – она повернулась к Владу и указала ему на незанятый стул напротив своего рабочего места. - А вы, молодой человек, пока присаживайтесь.
Тот, кого назвали Иваном Герасимовичем, осуждающе покачал головой.
- Ох, Василиса Юрьевна, сердобольная ты шибко. Гони его взашей, - проворчал он себе под нос, но столкнувшись с твердым взглядом коллеги, неожиданно быстро сдался: - Ладно уж, пойду, покурю.
Следователь вновь уселась за стол и, раскрыв блокнот, обратила свой взор на посетителя.
- Курите? – женщина переместила пепельницу в сторону Влада.
- Нет, спасибо.
- Правильно, это вредная привычка. Как вас зовут?
- Влад.
Василиса Юрьевна укоризненно взглянула на собеседника поверх очков-половинок.
- Молодой человек, я вам не свидание пытаюсь назначить.
- Беляков Владлен Аркадьевич, - быстро поправился Влад, на подсознательном уровне подчиняясь этой властной, но в то же время чуткой к чужой беде, женщине.
- Беляков… Беляков… - следователь просмотрела записи в блокноте. – Вита Геннадьевна вам кем приходится?
- Сестрой. Двоюродной. Она была здесь?
Василиса Юрьевна прервалась, чтобы сделать какие-то пометки на полях.
- Около часа назад, - ответила она, не поднимая головы. – Вы знаете потерпевшего?
- Да. Он был моим… моим другом.
- Понятно, – еще два-три записанных слова. – У вас с ним были интимные отношения?
- Ему шестнадцать…
Следователь опять строго взглянула на собеседника.
- Вас никто ни в чем не обвиняет. Просто отвечайте на вопросы.
- Да, были.
Василиса Юрьевна пролистала блокнот и, выбрав одну из страниц, зачитала с нее список имен:
- Константин Агишев, Анатолий Дроздов, Денис Зарубин. Эти имена вам о чем-нибудь говорят?
Влад не колебался.
- Да. Это приятели Севки… простите, Севастьяна Рудкова. Но я с ними лично знаком не был.
Очередная пометка в блокноте.
- Вы можете сообщить мне какую-либо информацию, которая помогла бы следствию?
- Нет, я же говорю, я их не знаю. Проблема, думаю, заключается в нетерпимости этих отморозков к людям нетрадиционной сексуальной ориентации.
- Почему вы так решили?
Влад призадумался, воскрешая в памяти события, которые – на фоне случившегося – казались ему затерявшимися где-то в другом измерении, за много световых лет от этого дурно-пахнущего кабинета.
- По-моему, Севастьян упоминал о каких-то угрозах.
Василиса Юрьевна насторожилась. В ней моментально появилась грация гончей, напавшей на след.
- Ему угрожали?
- Не ему конкретно, а геям в целом.
Гончая внутри женщины утратила интерес к преследованию и улеглась на коврик перед камином.
- Угрозы таили в себе сексуальный подтекст?
Влад пожал плечами:
- Вроде бы нет. Я не знаю, если честно. Это было сказано вскользь – без подробностей. А почему вы спрашиваете?
- Я просто уточняю. Хорошо, Владлен Аркадьевич, думаю, на сегодня достаточно, – следователь аккуратно закрыла блокнот. – Спасибо за информацию.
Разговор был исчерпан, но в планы Влада капитуляция не входила.
- Я могу вас тоже кое о чем спросить?
- Конечно, спрашивайте.
- Я так понимаю, что их нашли? Тех, кто это совершил.
Василиса Юрьевна сочувственно посмотрела на Влада.
- Да, на заброшенной стройке. Они пили пиво и играли в карты, а жертва лежала в стороне.
- Его зовут Севастьян, - немного раздраженно поправил женщину Влад.
- Я это знаю.
Напряжение в комнате сгущалось, и это ощущалось на физическом уровне.
- Так какого хрена вы называете его жертвой?
Василиса Юрьевна, столкнувшись с агрессией, нисколько не смутилась, но, тем не менее, сочла нужным извиниться:
- Простите, профессиональная привычка.
Возгорания от внезапной вспышки не последовало – Влад сумел совладать с эмоциями.
- И вы меня простите. Сорвался. Что они с ним сделали?
- Тяжких телесных повреждений, которые могли бы повлечь за собой необратимые последствия, обнаружено не было: несколько сломанных ребер, многочисленные ушибы, гематомы, ссадины и…
- И только-то? – с мрачной иронией произнес Влад.
- Состояние оценивается врачами как стабильное и не смертельное. Организм молодой – справится. Кости срастутся…
Влад подозрительно скосился на Василису Юрьевну.
- Вы чего-то не договариваете?
- Проблемы Севастьяна могут стать впоследствии скорее психологическими, поскольку имеются еще и разрывы… внутренние… - на лице беспристрастной женщины-следователя проступили розовые пятна. – Вы понимаете, о чем я говорю?
- Его… его… - нет, Влад не мог произнести это слово вслух.
Следователь пришла ему на выручку, избавив от необходимости продолжать:
- Да… к сожалению…
- Он же еще ребенок! Почему это никого не остановило?
- Простите, но… это не остановило и вас…
- Я не насиловал его! Я… я его… - Влад замялся, вспомнив их с Севкой первую беспорядочную ночь, и поспешно сменил тему разговора: – Преступников посадят?
- Пока они подозреваемые, а не преступники. В любом случае, степень их вины определит суд. Но… вы особенно-то не надейтесь… Учитывая юный возраст злоумышленников и то, что это было их первое правонарушение – много им могут и не дать.
Влад наконец взорвался – лава негатива выплеснулась наружу.
- Они били его, насиловали!
- Экспертизой установлено, что насиловал только один из них, для остальных участников преступления предусмотрена другая статья, – Влад хотел что-то возразить, но Василиса Юрьевна пресекла его попытку раскрытой ладонью, выброшенной вперед. – Я не договорила. Суд все учтет: и насильственные действия сексуального характера, и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, совершенное группой лиц по предварительному сговору, но дело усложняется тем, что Севастьян не может на данном этапе давать показания.
- Он без сознания? В коме?
- Нет-нет, - поспешила заверить разволновавшегося собеседника Василиса Юрьевна. – Ничего подобного. Он уже несколько раз приходил в себя.
- И что он говорит?
- Дело в том, что ваш друг… не говорит.
- Как это?
- Если быть до конца откровенной, то я не особо сильна в медицинских терминах. Об этом вам лучше расспросить его лечащего врача. Вот у меня тут записано, - следователь порылась в бумагах на столе, - Вениамин Маркович. Он наблюдает Севастьяна.
- Хорошо. Я поговорю. А если Севка не сможет свидетельствовать, то суд не состоится?
- Отчего же? Состоится. Тяжесть преступления, свидетельские показания и заключение медицинской экспертизы допускают возбуждение дела без участия потерпевшей стороны.
- Ясно. Спасибо вам.
- Не переживайте вы так, Владлен Аркадьевич, главный вдохновитель банды – он же насильник – точно будет осужден.
- Станет ли Севке от этого легче?
- Со временем всем станет легче, - следователь протянула руку через стол и, слегка сжав запястье Влада, тихо добавила: – И вам тоже…
Влад медленно поднялся со стула и шатающейся походкой направился к двери, но у порога резко остановился.
- А Антон… как его? Канаев. Он тоже был там? Это он вам сообщил о… о драке?
Василиса Юрьевна сняла очки и потерла переносицу, давая себе возможность подумать о том, стоит ли предоставлять Владу какие-либо сведения, связанные с Антоном, без ущерба для следствия. Мальчик тоже пережил стресс, и лишнее давление со стороны было ему сейчас вовсе не к чему.
- Простите, но я не вправе разглашать подобную информацию.
- Считайте, что этой фразой вы ее уже разгласили.

***

Вениамин Маркович – врач-отоларинголог – судя по всему, доживал свои последние дни до пенсии и был не особенно расположен к длительной беседе.
- Врачебная тайна, - коротко отрапортовал он в ответ на вопрос незнакомого посетителя о состоянии Севки.
Это была последняя капля, которая до краев переполнила чашу терпения Влада. Он в несколько быстрых шагов пересек кабинет и схватил горе-доктора за грудки.
- Слушай сюда, эскулап ты хренов, клятва Гиппократа – это не рецепт, по которому мне выдадут лекарство в аптеке! Севастьяна воспитывает бабушка, которая плохо соображает, что случилось с ее внуком, а ее пенсия вряд ли может покрыть стоимость дорогостоящего лечения. Я хочу помочь ему! Неужели это так сложно понять?!
Доктор разом обмяк, невольно ухватившись рукой за нательный атрибут своей веры, о котором он вспоминал только когда мылся в душе. Будь он чуть более религиозен, то не замедлил бы осенить себя крестом, глядя в призрачные, почти безумные глаза напротив.
- В данном случае, мы, скорее всего, столкнулись с истерическим вариантом невротического мутизма, - промямлил Вениамин Маркович, неловко высвобождаясь из цепких рук Влада, - вызванного стрессом. Конечно, надо еще провести кое-какие тесты…
Влад сделал над собой неимоверное усилие и глубоко вдохнул, пытаясь унять кипящую в нем ярость.
- Если вас не затруднит, - как можно более спокойно, и даже почти ласково, произнес он, - переведите, пожалуйста, то, что вы сейчас сказали, с врачебного на русский. Разговаривайте со мной не как с коллегой, а как с пациентом, который ни черта не смыслит в вашей специфической терминологии.
Вениамин Маркович нервно прокашлялся и, продолжая мусолить крестик, попытался объяснить назойливому посетителю озвученный диагноз:
- Истерический мутизм вызывается психической травмой шокового характера. Он большей частью носит тотальный характер, то есть больной молчит во всех ситуациях, ибо его речь как бы парализована. Она отнялась у него вследствие сильного душевного потрясения. Это своего рода защитная реакция организма. Проще говоря, подросток пережил стресс, плюс высокая нагрузка на голосовые связки в этот момент – он, видите ли, голубчик, кричал довольно продолжительное время – привели, в конечном итоге, к потере голоса. И хотя больной нормально понимает устную речь и может писать, он при этом не пытается издавать звуки, несмотря на то, что движение языка и губ у него сохранено.
Комната перед глазами Влада поплыла в сторону, и он был вынужден опереться о стол, чтобы не упасть.
- Это навсегда?
Вениамин Маркович энергично замотал головой.
- Нет, что вы? Вообще, данное заболевание длится от нескольких минут до нескольких недель. В любом случае, это временное явление. Мы его вылечим.
«И тебя вылечим… и меня вылечим…»
- Я могу что-то сделать для него?
- Вы его… - доктор замялся, - мня-мня… друг?
- Что-то типа того, - уклончиво ответил Влад.
- Тогда, пожалуй, можете. Поскольку тут имеет место быть шоковое состояние, то после стационарного лечения Севастьян должен попасть в атмосферу абсолютного спокойствия и заботы. Оградите его от стрессов. Отвлеките от произошедшего. Больше радости, больше увлеченности чем-либо… Голос может вернуться к нему столь же внезапно, как и пропал. Мы, в свою очередь – я не один принимаю участие в лечении больного – проведем все необходимые процедуры, чтобы ускорить этот процесс.
- Хорошо. Напишите мне список того, что нужно купить. И… простите, за мою несдержанность. У меня сейчас тоже шоковое состояние.
Вениамин Маркович отмахнулся от извинений с нервозной поспешностью.
- Ну что вы, голубчик, в самом деле. С кем не бывает…
Влад взял со стола листок бумаги и, быстро начеркав на нем какие-то цифры, передал записку врачу.
- Вот мой номер телефона. Если что-то понадобится – звоните в любое время.


***

Долгое время Влад не мог пробраться к Севке в больницу, потому что врачи и милиция оградили пострадавшего от посещений, объясняя свое решение предписанным ему полным покоем.
Антонина Михайловна слегла с сердечным приступом, и Вита была откомандирована ей на подмогу.
Севастьян поправлялся на удивление быстро, видимо, Василиса Юрьевна была права, когда делала ставку на молодой организм.
Через десять дней больной уже вполне самостоятельно передвигался по палате и даже – чисто теоретически – мог спускаться вниз к посетителям, чего, однако, по факту не делал. Речь к нему возвращаться не спешила, несмотря на уверения Вениамина Марковича в том, что он и его коллеги делают все возможное для ее восстановления.
Спустя две с половиной недели свидание все-таки состоялось, но в зал для посещений Севка так и не вышел. Он остановился за стеклянной дверью, отделявшей мир хворых от мира здоровых людей, и отсутствующим взглядом уставился на Влада.
Это было болезненное зрелище: осунувшееся лицо желто-лилового цвета; почти дистрофическое тело, на котором пижама болталась, как на вешалке; запавшие глаза, утратившие прежний блеск; загипсованная рука, поддерживаемая на груди марлевой повязкой.
Но самым страшным было не то, что улавливал взгляд, а то, что никак не мог уловить слух.
Дверь не была заперта, но открывать ее Влад не пожелал – эту ответственность он возложил на Севку, который, впрочем, серьезность почетной миссии не оценил.
Влад распластал обе ладони на стеклянной поверхности и озвучил первое, что пришло ему на ум:
- Ужасно выглядишь.
Молчание.
- Я тут тебе фрукты принес. Заберешь?
Еле заметное движение головой из стороны в сторону. Голос Влада пробивался через стекло, как через толщу воды:
- Я… я сожалею…
Севка медленно развернулся и старческой походкой направился вверх по лестнице, слегка подволакивая правую ногу.
- Подожди! – Влад забарабанил в стекло. – Стой! Я хочу поговорить!
Медсестра, в чьи полномочия входило не пропускать к больным посетителей без халатов, поднялась из-за стола и замахала руками:
- Тише, молодой человек, здесь вам не стадион!
Но Влад проигнорировал ее слова. Он прижался лбом к холодному стеклу и смотрел на удаляющуюся спину.
Сейчас он каждой нервной клеткой, каждой вздрагивающей веной ощущал, что они с Севкой оказались по разные стороны одной на двоих проблемы. 
Ему снилось поле. Он летел над ним, широко раскинув руки и почти касаясь животом высокой травы. Он летел бесконечно долго и наслаждался этим. Он мог лететь так вечно, но, очнувшись, понимал, что вечность – это слишком большой срок для полетов.
После случившегося Севка часто летал во сне. Наверное, это поле было единственным, где он все еще чувствовал себя счастливым, все еще чувствовал себя живым.
А в реальной жизни творился сущий кошмар: врачи, следователи, оперативники, адвокаты и родственники обвиняемых. А также очные ставки, опознания, километры протоколов – все происходящее смешалось в один запутанный клубок, обратилось в причудливый лабиринт, выход из которого найти было практически невозможно, а спросить дорогу не у кого, да и нечем – голоса-то нет.
Севке хотелось встать посреди всей этой бурлящей серой массы и орать во все горло, требовать, чтобы его оставили в покое, чтобы дали ему побыть в одиночестве, чтобы дали ему просто жить дальше, но и этой привилегии он был лишен. Севка открывал рот, но не мог произнести ни звука. Это было странное ощущение, как будто его вдруг неожиданно утвердили на главную роль в немом фильме.
Его уже неделю, как выписали из больницы. Теперь он тенью слонялся по дому. Дни тянулись бесконечно долго, словно хранитель времени из вредности щелкнул пальцами и замедлил бег стрелок на часах.
Представители органов опеки и попечительства проводили с Севкой долгие беседы, хотя правильнее было бы сказать нудные монологи, поскольку Севка ответных реплик не выдавал. В конечном итоге, государственные служащие учли состояние опекаемого ими подростка и определили для него в будущем домашнее обучение, по крайней мере до того момента пока он не восстановит речь.
О случившемся с Севастьяном Рудковым, казалось, не знал разве что только ленивый. Просто поразительно, с какой скоростью распространялись слухи в маленьком городке и как стремительно они обрастали невероятными подробностями. Создавалось ощущение, что в тот злополучный вечер все местные жители, прихватив попкорн и сладкую газировку, собрались на заброшенной стройке, где демонстрировался душераздирающий триллер про подростковый беспредел. Тогда почему никто не слышал, как Севка кричал, как звал на помощь? А может, он уже тогда не мог говорить? Может, он всегда и для всех был немым?
Когда обстоятельства вынуждали Севку выходить на улицу, прохожие, завидев его, в нерешительности подвисали, а в их глазах проступало унизительное и несколько преувеличенное сострадание. В такие моменты Севка чувствовал себя грязным, вывалявшемся в чьем-то немом и почти маниакальном сочувствии, как в дерьме. В конце концов, он же не герой войны, вернувшийся домой калекой, предварительно уничтожив армию противника голыми руками! А местная публика уже была близка к тому, чтобы начать брать у него автографы и фотографироваться вместе с ним на фоне архитектурных памятников, как с некой достопримечательностью. Шутка ли? Живой гей, пострадавший за убеждения! Того и гляди, радужные сообщества страны организуют паломничество на историческую родину Севки, чтобы все желающие могли растащить его на сувениры.
Надо отметить, что и Владу перепадала львиная доля внимания окружающих, только это внимание вряд ли можно было бы назвать позитивным. Он часто ловил на себе откровенно-осуждающие взгляды, а бабки на лавочке, позабыв о своих болячках, с религиозным фанатизмом в голосе наизусть цитировали ему вслед вытяжки из Библии, преимущественно те ее части, которые касались мужеложства.
Влад, однако, даже и не думал реагировать на злобные выпады в его сторону.
Честно говоря, Севка никак не мог разуметь, для чего Влад, несмотря на уже приличные бреши в своей ауре, образовавшиеся от метких бросков бесчисленными проклятиями, не сокращал своих визитов к нему.
Влад не особенно-то изменился: вся та же усталая снисходительность во взгляде, все те же вялые стандартные вопросы о делах и самочувствии.
Севке до боли в сжатой челюсти хотелось осведомиться у назойливого посетителя о цели его визитов.
Но он не мог. Единственное, что он мог сейчас – это молчать…

***

- Я тебе блокнот принес и ручку. Ты писать-то хотя бы умеешь? – Влад швырнул канцелярские принадлежности на разоренную ночными полетами над полем кровать.
Севка равнодушно покосился на покупки и, поморщившись, отвернулся.
- Если говорить не можешь, то хотя бы пиши! – злость с привычной поспешностью полоснула по сердцу. – Мы должны хоть как-то общаться! Или ты хочешь, чтобы я свихнулся?
Севка соизволил обернуться, но ни в его позе, ни в его взгляде не читалось ничего, кроме слова «отвали».
Влад разрешил негодованию частично выплеснуться наружу:
- Да пошел ты! На хер ты мне сдался, сопляк! Молчи дальше! Я умываю руки и больше сюда ни ногой!
Угрозы звучали довольно убедительно, в них можно было бы даже поверить, если бы они не повторялись с таким зацикленным постоянством, завершая каждое посещение Влада и разрушая тем самым свою же собственную истинность.
Влад продолжал приходить к Севке почти каждый день, будучи вынужденным выслушивать по дороге нелестные высказывания в свой адрес.
«Почему все думают, что я был одним из тех, кто насиловал Севку на заброшенной стройке? Почему иногда мне кажется, что так оно и было?»
Баба Тоня, впрочем, общих негодований не разделяла. Она с радушием встречала Влада, усаживала его на кровать рядом с собой и охотно делилась с ним рассказами об изменениях в поведении Севастьяна. Она была благодарна Владу лишь за то, что ее внука посещает хоть кто-то из близких ему людей. Вита, конечно, тоже приходила, но во время ее визитов Севка запирался в комнате, и ни уговоры, ни мольбы, ни даже – если подключить воображение – дымовая шашка не смогли бы выкурить его оттуда.
Большую часть времени Антонина Михайловна пока еще проводила в постели – с сердцем шутки плохи, мало ли что! – но выглядела она намного бодрее внука. Стойкости ее характера можно было только позавидовать. Её стремление жить вызывало восхищение! Наверное, все люди, прошедшие через войну, непотопляемы…
А вот Севка тонул… Тонул в молчании.
Влада это раздражало. Нет, не само молчание, а чувство вины, которое оно в нем рождало. Это было невыносимо. Он устал от собственных заискивающих вопросов, от никому не нужных посещений, от глупых извиняющихся подарков. Он чувствовал, что недалек от срыва, что еще немного и его мозг просто взорвется от давящей тишины Севкиной комнаты.

Да, ему было хорошо в ту роковую ночь. Тогда он почти с уверенностью мог разглагольствовать о внутренней свободе. Ему наконец удалось отпихнуть от себя назойливого подростка, и он был рад этому обстоятельству. Рад! Да, рад!
Тогда Владлен подцепил в клубе очередного любовника – не бог весть что, но на разок сгодится, если его головой в подушку уткнуть. Это был жаркий секс и яркий оргазм, один из немногих, которыми одаривает судьба тех, кто сбрасывает с себя оковы обременительных отношений.
И именно в тот момент, когда страсть Влада выплескивалась из него пульсирующими толчками удовольствия, Севка лежал на бетонном полу заброшенной стройки и царапал ногтями равнодушные камни.
Эта картина мешала Владу уснуть. Он ворочался на скомканных простынях, пока небо на горизонте не окрашивалось в розовой цвет, а птицы не начинали распеваться за окном, репетируя свои дневные арии. Под их щебет Влад забывался на пару часов тревожным сном без сновидений, чтобы, резко проснувшись, вновь терзать себя до следующего рассвета.
Теперь он свободен? Или обречен?
Каждый раз, приходя к Севке, Влад надеялся, что тот вдруг улыбнется ему своей непринужденной обезоруживающей улыбкой, похлопает его по плечу и скажет:
- Да ладно тебе, приятель. Не парься! У меня все нормально! Живи своей жизнью и ни о чем не волнуйся!
Но Севка молчал. Влад уже был согласен даже на посыл в известном направлении, но и этого был лишен.
Как заставить человека говорить, если он говорить не может? Или, что более вероятно, не хочет?


***

Севка спал, опрокинувшись на подушку и сжимая в руках книгу в мягком переплете, раскрытую на недочитанной странице.
Его зрачки лихорадочно метались за плотно сомкнутыми веками.
«Что ему снится?» - в который раз подумал Влад, и в который раз не захотел узнать ответ на свой вопрос.
Атрибуты Севкиного детства были разбросаны по всей комнате. Вон там гоночная машина – дешевая китайская игрушка, давно утратившая половину своих колес, а вот железная дорога – тоже не из дорогих, но уже более высокого качества сборки. А это что? Неужели Кен – вечный спутник Барби?
«Вот ведь ребенок!» - усмехнулся Влад, представляя Севку, с упоением строящего домик из кубиков для своего маленького кукольного человечка.
Однако сколько же бабе Тоне пришлось откладывать денег с крохотной пенсии, чтобы купить внуку такую дорогую забаву?
Спрашивал ли Влад когда-нибудь Севку о том, почему он хранит весь этот хлам, вместо того чтобы снести его на ближайшую помойку?
Влад окинул беглым взглядом стеллажи, сверху донизу заставленные книгами.
Да тут же целая библиотека! Жизни не хватит, чтобы одолеть все эти литературные залежи. А ведь Севка их явно читал – корешки потрепанные, кончики страниц загнуты, видимо, на особо любимых местах.
Наряду с произведениями современных авторов-фантастов на полках скромно ютились творения классиков.
«Знаю ли я, что он читает? Какие образы рождает его воображение? Какими героями он восхищается? Каких злодеев ненавидит?»
Влад приблизился к спящему подростку и осторожно подоткнул его одеяло, а потом, сам не отдавая отчета своим действиям, легонько коснулся Севкиного лба невесомым поцелуем.
- Спи. Пусть тебе приснится… ну не знаю… Кен?
Влад уже поворачивал ручку двери, когда его спину догнала скомканная бумажка, наспех выдернутая из блокнота. На ней корявым разбегающимся почерком было написано одно-единственное слово:
«Зачем».
Вот именно так, даже без знаков препинания.
Что «зачем»? Зачем спи? Зачем Кен? Или, не приведи Господь, зачем ты меня поцеловал?
Влад обернулся, лихорадочно набрасывая в уме варианты ответов, но они не потребовались. Севка спал… или делал вид, что спит. В любом случае свой собственный вопрос он посчитал риторическим.

***

- Успокойся, Влад! Ты нервируешь меня своей беготней! Он заговорит! – Вита как обычно прятала боль за оптимизмом. – С тобой он, по крайней мере, видится, а меня за порог не пускает.
- А толку-то? Лучше бы и меня не пускал.
Белка в сомнении прищурила левый глаз.
- Тебе бы это помогло?
- Нет, но и не повредило бы! Все равно хуже, чем есть, уже не будет!
- Зато может быть лучше, разве не так?
Влад в отчаянном жесте провел ладонью по лицу.
- Не тот случай!
- Закуришь? – Вита предложила брату сигарету, но Влад раздраженно отмахнулся.
- Не курю, ты же знаешь!
- Самое время начать! – хмыкнула Белка, сделав глубокую затяжку.
Комната сразу наполнилась едким дымом, и у Влада защипало в глазах.
- Форточку хоть открой, я ж задохнусь!
- Потерпишь, - без злобы огрызнулась Вита, но окно все-таки открыла.
- Итак, что мы имеем? – учительским тоном начала она развивать свою мысль. – Севка молчит…
- Спасибо вам, мисс Очевидность! Теперь все сразу встало на свои места! – съязвил Влад, но Белка пропустила его ядовитую реплику мимо ушей.
- Я не закончила. Он молчит, и нам надо выявить причины этого молчания.
- Продолжайте, доктор Белякова. Я весь во внимании.
Невозмутимости в Белке не убавилось, несмотря на очередной едкий выпад со стороны брата.
- Так вот… Врачи, говоришь, диагностируют это как болезнь?
- Ага, - подтвердил Влад, - термин только сложный, я не запомнил.
- Значит, день на стройке явился отправной точкой Севкиной немоты. Этот день стал для него своего рода днем молчания – обзовем сие событие так.
- Да… Именно… День молчания… - в задумчивости произнес Влад. – Только красного скотча не хватает для целостной картинки.
- Зачем? – не поняла Вита.
Влад терпеливо пояснил:
- Есть у нашего сообщества такая традиция что ли – заклеивать рот красным скотчем и выходить на улицу с лозунгом: «Мы молчим, чтобы нас услышали».
- Это какая-то забастовка?
- Что-то типа того. У нас в России, по-моему, только в прошлом году стали этот день отмечать в нескольких городах.
- В нашем городе тоже? - Белка округлила глаза, она старалась присутствовать на всех культурно-массовых мероприятиях, и таинственный митинг за права геев, прошедший без ее участия, мог ее сильно раздосадовать.
Влад успокаивающе потрепал сестренку по плечу.
- Смеешься?! В этом захолустье еще лет десять ничего подобного не будет.
- Итак, геи заклеивают рты, чтобы молчанием привлечь к себе внимание… - резюмировала Вита, а потом вдруг хлопнула себя по лбу, оповещая тем самым брата о том, что ее посетила гениальная идея. – А ведь это мысль! Может быть, не все можно объяснить медицинскими терминами, может быть… Сева просто хочет быть услышанным?
Влад громко фыркнул, иллюстрируя тем самым бредовость озвученного предположения.
- Всем наплевать на проблемы одного отдельно взятого гея. Всем наплевать даже на группу геев, которая молча раздает листовки пенсионерам. Кем он хочет быть услышанным?
Вита загадочно улыбнулась.
- Хм… ну-у-у… - протянула она, - даже не знаю… наверное, тобой…
Влада всегда вымораживала эта дурацкая привычка сестры делать многозначительные паузы в предложениях.
- Пока на нем этот чертов скотч, я ничего услышать не смогу, - едва сдерживая раздражение, возразил он.
Улыбка на лице Белки стала шире.
- Нет, братишка… Когда скотч перестанет быть помехой для твоего слуха – ты обязательно услышишь…


И все же обстоятельства сложились так, что первой, кто услышал Севку, оказалась именно Вита.
Она, не переставая, названивала ему и громко сопела в трубку, в ответ на тяжелые вздохи на другом конце провода. Она пыталась, не прибегая к помощи слов, разговаривать со своим немым собеседником на его языке. Сначала их дыхательные монологи длились не более двух-трех секунд, но постепенно они стали растягиваться и учащаться, и однажды Севка не выдержал, добровольно явившись к Белке домой.
- Скажи, а ты улыбался, когда слышал мое старательное пыхтение? – с порога спросила Вита, уткнувшись носом в Севкино плечо.
Севка коротко кивнул, подтвердив свой положительный ответ ухмылкой.
- Я знала, поэтому и делала это так громко. Ладно, не жмись у порога. Я там чай замутила. Хочешь, яишенку приготовлю? Твою любимую.
Севка попятился и изо всех сил замотал головой.
- Ой, какой пугливый. Хорошо, сегодня я не буду травить тебя своей изысканной стряпней. Проходи.
Так они и стали общаться, хотя общением – в наиболее популярном значении данного слова – это было сложно назвать.
В основном они молча пили чай, прислушиваясь к тишине друг друга. Иногда Вита нарушала безмолвие какой-нибудь короткой фразой, не требующей ответной реплики, и снова надолго умолкала. В такие минуты Севка с неожиданной ясностью понимал, что с ней ему было о чем помолчать.
Прознав о возобновлении отношений между Витой и Севкой, Влад – наряду с характерными подергиваниями верхнего века, уже рожденными стрессом – выявил у себя еще и привычку скрипеть зубами.
Нет, иногда он вполне искренне радовался тому, что Севка наконец расширил горизонты своего молчания от собственной комнаты до Белкиной кухни. Шутка ли – целых два квартала! Хоть какой-то прогресс. Все лучше, чем сидеть взаперти и пялиться на стеллажи с книгами.
Но бывали минуты, когда Влада одолевала досада, и он не понимал, почему Севкина приветливость распространяется лишь на Виту, а его – Влада – как будто вообще не существует. Как будто он стал невидимкой, эдаким добрым волшебником, который творит свои благие дела под покровом ночи и не требует ничего взамен, даже элементарной благодарности. Кто покупает этому молчаливому мальчишке лекарства? Кто оплачивает ему врачей и психологов, с которыми упрямец, откровенно говоря, даже встречаться не желает, видимо, заведомо считая их всех шарлатанами? Кто финансирует армию адвокатов, которая под неусыпным контролем Влада сражается за Севкины права? Он что же думает, что деньги берутся из чудо-тумбочки – закрыл, открыл и запас пополнился? Владу даже пришлось вернуться на работу к Борису и вновь заняться продажами уборочного инвентаря, чтобы хоть как-то залатать приличные бреши, образовавшиеся в его уже треснувшем по швам бюджете. Тут не только зубами начнешь скрипеть, тут, не ровен час, все тело ходуном заходит, в одном сплошном нервном тике.
Не сказать, конечно, что Влад совсем ничего не добился. Теперь ему было дозволено оставаться в Севкиной комнате на ночь – для этих целей баба Тоня специально достала с балкона насквозь проржавевшую раскладушку времен ее молодости. Влад вспотел до трусов, пытаясь разложить этот раритет, а о сладком сне на скрипучих пружинах, впивающихся в спину, приходилось только мечтать. Утешало только то, что пару раз в неделю он, с благословения Антонины Михайловны, мог забирать Севку к себе домой. Баба Тоня искренне полагала, что чередование привычной обстановки с чем-то менее примелькавшимся пойдет внуку на пользу. Однако Владу было совершенно непонятно, почему она так слепо доверяла ему – взрослому мужчине, заклейменному проклятиями ее лавочных подружек.
Подобная наивность пожилого человека нуждалась в пояснении, и при очередном своем визите Влад не выдержал и задал-таки Антонине Михайловне мучащий его вопрос:
- Вас не смущает, что обо мне говорят люди?
Она устало улыбнулась в ответ и с тяжелым вздохом уселась рядом с гостем на потертый диванчик.
- Люди всегда что-то говорят: плохое ли, хорошее – я не прислушиваюсь, да и тебе не советую… Бог всех рассудит, все расставит по местам. А я стара уже для таких вещей, - она немного помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила: - Что б мы делали-то без тебя, Владленушка? Ты вот вроде никто внучку моему, а заботишься о нем. Сейчас разве добрых людей-то сыщешь? Только брехать и умеют. Да и пусть брешут, коли им заняться нечем. А для меня главное, чтобы Севушке хорошо было…
Баба Тоня легонько сжала ладонь хмурого собеседника и совсем тихо добавила:
- Он к тебе тянется, сынок. Глаз у него загорается, когда ты с ним. Я не вижу этого – зрение уже не то что в юности, но я это слышу. И ты прислушайся.
«Бред какой-то! Как можно услышать горящие глаза?» - подумал про себя Влад, но вслух озвучивать свою мысль не стал.
Сам он, даже обладая стопроцентной зоркостью, ничего подобного не замечал – одна сплошная пустота.
Да, к Владу Севка шел вполне смиренно, но, находясь на чужой территории, он, также как и дома, выбирал для себя какой-нибудь тихий уголок и погружался в чтение очередной книги, награждая гостеприимного хозяина полным равнодушием. Ни о каких совместных посиделках на кухне и речи не шло. Севке с Владом, по всей видимости, молчать было не о чем.

***

Между тем лето стремилось к своему завершению. В конце августа стало заметно холодать. Небо сделалось плаксивым, время от времени обрушивая на город потоки своих слез. В особо пасмурный день озорник-ветер набрасывался на мирно бредущих под дождем прохожих и вырывал из их рук зонты, а дамам даже заглядывал под юбки, стараясь обнародовать нижнее белье у любительниц клеша.
Дело о заброшенной стройке сдвинулось с мертвой точки, и было уже совершенно ясно, что адвокаты, нанятые Владом, доведут его до суда, и что, вполне вероятно, виновные понесут-таки заслуженное наказание, несмотря на свой юный возраст, первое правонарушение и прочие смягчающие обстоятельства, которыми спекулировала ответная сторона.
Представители органов опеки появлялись на пороге квартиры Севастьяна Рудкова все реже. Решение о его домашнем обучении было окончательно согласовано и утверждено вышестоящими инстанциями, а Влад уже подыскал несколько репетиторов-предметников, которые могли бы более внимательно отнестись к проблемам Севки, в силу более высокого финансирования.
Субботний вечер Сева как обычно должен был провести у Влада, но когда последний вернулся с работы домой (был трудный день – горел план продаж), то не обнаружил в квартире ни своего постояльца, ни следов его пребывания.
Телефонный звонок в клочья разметал тишину гостиной.
- Сынок, Владленушка, это ты? Севка-то мой до тебя добрался? – трубка в руке заговорила взволнованным голосом Антонины Михайловны, и у Влада засосало под ложечкой. – У вас все нормально? А то я звоню-звоню, а никто не подходит.
В комнате вдруг стало нечем дышать, и Влад, нервно сглотнув, машинально ослабил узел галстука.
- Да-да, конечно, все отлично. Севка спал, наверное, вот и не слышал, а я только что пришел. Вы не волнуйтесь, баба Тоня. Он в порядке.
«А вот я, кажется, нет».
- Ну тогда ладно, ребятки. Отдыхайте. Пусть уж только Севушка мне утром позвонит, посопит в трубку. Мне все спокойней будет.
- Хорошо, я передам. Ложитесь спать. Поздно уже.
Короткие гудки совпали по ритму с участившимся сердцебиением.
«Где его черти носят?! Неужели опять что-то случилось?»
Влад выскочил из квартиры, даже не позаботившись о том, чтобы запереть дверь, хотя безопасность жилища его и раньше не особенно-то волновала.

***

Он обежал почти весь город, заглянул в полдюжины подворотен, был даже на заброшенной стройке, но ничего утешительного не обнаружил. Вита сообщила по телефону, что Севка к ней приходил, но часов в семь ушел, и она была абсолютно уверенна, что он направился домой.
- Какого хрена ты его отпустила?! – Влад кричал так, что рисковал следом за Севкой лишиться голоса. Вита, впрочем, рассудка не теряла.
- Не ори на меня, - в ее спокойном тоне не было даже намека на панику. – Я всегда его отпускала, я же не конвоир.
- Где мне его теперь искать? А если с ним что-нибудь случится, как я бабе Тоне в глаза смотреть буду?
Белка на другом конце провода тяжело вздохнула. Наверняка еще и возвела очи горе, смиряясь с истерикой брата, как с данностью.
- Так! Во-первых, успокойся! А во-вторых, скажи мне, где ты находишься – я сейчас приеду, и мы вместе его поищем. Хорошо?
Секундная пауза. Действительно, и что это он так разорался, как торговка на рынке? Надо было привести мысли в порядок и все обдумать.
- Хорошо. Я в центре, недалеко от клуба.
- Вот там пока и поищи, я скоро буду.
Охранник Вован встретил Влада дружеским рукопожатием.
- Какими судьбами, босс? Что-то я давненько тебя здесь не видал.
Пересмотрев в свое время все западные фильмы про телохранителей, Вова наивно полагал, что, называя начальника «боссом», он тем самым добавляет солидности к своей малопривлекательной и низкооплачиваемой профессии, к счастью, не являющейся его основным видом деятельности.
Влад раздраженно отмахнулся от стандартных приветствий.
- Севка сюда не заглядывал? – сразу перешел он к главному вопросу.
- А-то как же! Приходил, - добродушно отозвался Вован, растягивая лицо в нечто, смутно напоминающее улыбку орангутанга.
Влад схватил охранника за грудки и припечатал его к стене. Роста они были приблизительно одинакового, но Вову выгодно отличала косая сажень в плечах, что, однако, не помешало ему съежиться и испуганно заморгать глазами.
- Почему ты мне не позвонил?! – Влад был близок к тому, чтобы ввязаться в драку со своим превосходящим по силе подчиненным. Но последний, прикинув в уме возможные последствия рукопашного боя, благоразумно отказался от идеи отработать на своем работодателе парочку приемов классической борьбы. Дополнительный заработок – не лишний!
- Я это… того… не знал, что надо было…
- Где он?
- У-ушел. С час назад. С каким-то плешивым типом, к-который ему в отцы годится.
Это был удар ниже пояса. Влад отпустил охранника и обессилено рухнул на стул, стоящий возле двери. Последнее место, где он стал бы искать блудного (или блудливого?) мальчишку, был его собственный клуб. И вот вам нате! Именно здесь неблагодарная мелюзга нашла себе пристанище, да еще и обзавелась ухажером предынфарктного возраста!
Вован, шмыгая носом, затянул оправдательную речь:
- Б-босс. Я ж правда не знал… Он – пацан этот твой – вроде как не в себе был. Ничего не сказал, только глянул так, знаешь, как ножом полоснул… мне аж жутко стало… ну я и посторонился.
- Ладно, проехали. Куда он пошел в курсе?
- Н-нет, он же мне не обязан докладывать.
- Я понял, - Влад поднялся и широким шагом направился к выходу, но у дверей резко остановился. – Сейчас сюда Вита приедет, вызови ей такси до дома. Скажи, что Севка нашелся, и что я ей позвоню. Не вздумай взболтнуть лишнего! Ты понимаешь, о чем я?
- Обижаешь, босс, - виновато буркнул охранник.
- Обидишь тебя… - без былой злости огрызнулся Влад и скрылся в ночной темноте.


***

В прихожей тихонько скрипнула половица паркета, и дверной проем заслонила чья-то тень. Севка прикинулся спящим, но его уловка в этот раз не сработала.
Одеяло полетело на пол, и сильные руки стащили его с кушетки. В бело-голубых глазах напротив он увидел себя, приговоренного к неминуемому наказанию.
Севка догадывался, что реакция Влада будет именно такой. Можно было, конечно, не возвращаться в квартиру озлобленного благодетеля, а поехать к себе, но праведный гнев Влада не шел ни в какое сравнение с еще одним сердечным приступом бабы Тони.
- Время час ночи! Где ты шлялся?
Молчание, за которым последовала весьма ощутимая тряска. Влад не просто дымился, он полыхал ненавистью.
- Я спрашиваю тебя, где ты был?
Сильный толчок в грудь – и Севка полетел на пол, зацепив при падении стул.

Где он был? Он, собственно, был в клубе.
Разумеется, изначально Севка не планировал туда идти, просто бродил по улицам, пока не стемнело, и случайно оказался в знакомом месте. Первой его реакцией было бесконтрольное бегство – прочь от железных ворот с говорящей надписью, о которые он так нелепо размозжил свое детство, не соблюдая скоростной режим взросления. Но его ноги, не желая подчиняться приказам, исходящим от пораженного паникой мозга, будто приросли к асфальту.
И именно в этот момент Севка с удивительной ясностью почувствовал, как страх покидает его. Он больше не видел необходимости в лицедействе. Весь город был в курсе того, кем он никогда не являлся и являться не будет, даже если обречет себя на принудительное лечение в психиатрической клинике. Так какого рожна ему надо опять натягивать на себя опостылевшую личину натурала? Не пришло ли время сбросить маски?
Он уже сполна расплатился с обществом за право быть собой, за право любить того, кого он хочет, за право быть таким, какой он есть. Людской суд или, вернее сказать, людские предрассудки вырвали ему язык, но взамен подарили свободу слова.
Вот она – насмешка судьбы!
И Севка, распрямив плечи, двинулся в направлении клуба. Он шел уверенной походкой человека, который впервые в жизни не счел нужным воровато оглянуться, опасаясь преследования.

Своей следующей фразой Влад вернул борца за справедливость от входа в тематическое заведение на пол полутемной гостиной.
- Я весь город облазил, пока ты развлекался!
Севка медленно поднялся и с молчаливым вызовом во взгляде посмотрел на Влада.
- Ты о бабке подумал? Она чуть с ума не сошла! Я сказал ей, что ты у меня, взял грех на душу!
Севка скорчил рожу и развел руки в стороны, изображая мученика, со смирением принявшего смерть на кресте.
- Не смей паясничать, мелкий засранец! Я знаю, что ты был в клубе и ушел оттуда около полуночи с каким-то пенсионером. Это мой клуб! И ты зря надеялся, что я ничего не узнаю!
Севка фыркнул и отвернулся. Конечно, Влад узнал бы, в этом сомнений не было. Но узнать и услышать – разные вещи.
- Не отворачивайся от меня! О чем ты думал, а главное чем? Ты не пробовал хоть раз подключить к мыслительному процессу свой верхний мозг? Тебе мало одного приключения на задницу?
Влад не собирался этого говорить, но слова уже слетели с его губ, о чем он трижды пожалел, потому что Севка вдруг весь сжался, скомкался и со скоростью телепортации влетел в спальню, громко хлопнув за собой дверью.
- Вот ведь придурок! – обругал Влад самого себя и, даже не пытаясь отвоевать принадлежащие ему квадратные метры опочивальни, занятые чужаком, просто рухнул на освободившееся место на кушетке.

***

Ночью Влада разбудил крик. Поначалу он даже не понял, что могло явиться источником этого душераздирающего звука, но через минуту до него дошло.
«Бог мог! Что должно сниться человеку, чтобы он так кричал?!»
Эта мысль была первой, пришедшей на ум, но далеко не единственной, потому что следом за ней явилось понимание одного, ставшего очевидным, обстоятельства.
«А голос-то у Севки есть!»
Влад украдкой пробрался в свою спальню, временно арендованную строптивым постояльцем, и буквально врос пятками в пол, став невольным зрителем скверной постановки, напоминающей кадры из дешевого фильма ужасов, предназначенного для одноразового просмотра.
Севка в поту и бреду метался по кровати, пальцы его рук скрючились, ноги свело судорогой, а тело вытянулось в тугую струну.
«Что это?! Что с ним такое происходит?!»
Усилием воли сдвинувшись с места, Влад на ватных ногах приблизился к постели своего подопечного и осторожно позвал его:
- Сева… Севастьян, ты слышишь меня?
Крик резко оборвался на самой высокой ноте, тело Севки перестало дергаться в конвульсиях и разом обмякло. Пульс замедлился, а дыхание стало постепенно выравниваться.
Влад осторожно опустился на пол рядом с кроватью и накрыл ладонью ледяные пальцы Севки, теперь уже мирно покоящиеся на подушке.
«Ледяные пальцы… Лед. Лед и стужа… Стужа. Как замерзают люди? Что им снится? Говорят, что смерть от холода самая безболезненная и прекрасная. Так ли это? Какие ведения посылает Хранитель снов человеку перед тем, как забрать его в спасительную вечность? Может быть, он расстилает под ним поле, даруя несчастному единственный в его жизни и, к сожалению, последний полет?..»
Сон, раскрывающий таинства загробного существования, прервался так же внезапно, как и начался. Влад проснулся от странного ощущения, будто по достопримечательностям его тела организовал экскурсию огромный муравейник. Прошло несколько секунд, прежде чем он сообразил, что источником подобного самообмана является Севка, чьи губы нежно – до дрожи в конечностях – касаются кожи на его руках.
Утро застало Влада на том же полу возле уже опустевшей кровати, только сверху его плечи и спину накрывал мягкий плед. Все тело до последней косточки ныло, возмущаясь неестественной для сна позе, в которой оно было вынуждено находиться достаточно продолжительное время. Севки в комнате не наблюдалось.
Он обнаружился на кухне. Перед ним дымилась чашка с ароматным кофе.
- Привет, - пробормотал Влад, щелчком приведя в действие электрический чайник.
Ответа на приветствие, по уже устоявшейся традиции, не последовало.
Заварив себе чай и заняв место за столом, Влад подтолкнул к Севке блокнот с ручкой.
- Будь добр, - начал он с пугающим спокойствием в голосе, - изложи, пожалуйста, в письменной форме свои мысли на тему о том, как ты провел вчерашний вечер, уделив особое внимание знакомству с тем лысым хреном, с которым ты впоследствии покинул клуб. А потом, когда закончишь предисловие, опиши как можно более красочно, чем вы с этим обладателем «аэродрома для мух» занимались. Надеюсь, моя просьба не кажется тебе обременительной? Или я слишком многого прошу?
Севка презрительно фыркнул и с невозмутимым видом продолжил пить кофе, демонстрируя неготовность к написанию мемуаров.
«Чем мы занимались с лысым хреном? – мысленно передразнил он Влада. – Да ничем не занимались! Каждый думает в меру своей испорченности! Просто он помог мне поймать такси до дома. Подумал, что если я немой, то сам не справлюсь. Реальность намного банальней фантазий ревнивого мозга. Я это знаю. Сам – еще тот фантазер! Но объяснять все это Владу бесполезно, один фиг – не поверит. Зачем тогда бумагу марать?»
Во время этого внутреннего монолога Севки Влад, не отрываясь, изучал его лицо. Пауза затянулась, и Влад наконец принял решение идти напролом.
- Ты можешь говорить, я это знаю. Я слышал, как ты кричал сегодня ночью…
Севка поперхнулся, и горячий напиток обжег ему горло.
- У тебя есть голос, - продолжал давить Влад, чувствуя замешательство подростка. – Почему ты молчишь?
Севка соскочил с места и, прибрав средства своего общения – блокнот для записей и ручку, – направился к выходу.
- Подожди! – Влад попытался схватить его за запястье, но тот ловко отдернул руку. – Я просто не хочу, чтобы ты себя потерял!
Севка остановился, выдернул из блокнота листок бумаги и, приложив его к стене, поспешно набросал на нем несколько слов.
«Когда ты сам понял, что потерялся?» - прочитал Влад в записке очередной вопрос-загадку.
Дожидаться ответа Севка по обыкновению не стал, тенью проскользнув в открытую дверь.
- Давно… - тихо сообщил Влад опустевшей квартире.

***

«Я должен попробовать сделать это с кем-то еще, прежде чем рискну опять проделать это С НИМ. А вдруг у меня не получится. Вдруг страх вернется в самый ответственный момент. Нет, только не это, - мысли путались в голове, цепляясь одна за другую. – Кого же выбрать? Кого? – имя всплыло из подсознания с поразительной поспешностью, как будто уже давно ожидало своего часа. – Георг!»
Вход в клуб охранял Сергей. Вован либо пошел отлить, либо решил далее не расходовать свою драгоценную жизнь на то, чтобы разгонять непрошеных посетителей.
- Тебе сюда нельзя, - уже на подходах заявил Сергей и для убедительности расставил руки, придавая весомости своему отказу.
Севка закусил губу и упрямо продвинулся вперед.
- Я же сказал «нельзя», - директор клуба закрыл проход своим телом, подражая примеру героя-смертника, ценой свой жизни ложащегося на амбразуру вражеского дзота. – Личный приказ свыше. Ты что глухой?
Сражаться с Сергеем было бесполезно, поэтому Севка просто молча отступил и, облокотившись о стену, приготовился ждать.
- Домой иди! Нечего тут торчать, - заворчал Сергей, который явно не рассчитывал на то, что Севка окажет сопротивление. – Может, тебе такси вызвать? Или позвать кого-нибудь, кто выставит тебя за дверь.
Угрозы не произвели на Севку должного впечатления – местных прихлебателей он не опасался. Вряд ли кто-то из них рискнет применить силу к фавориту Влада.
Во дворе клуба послышались возбужденные голоса, и через минуту в помещение ввалилась компания из пяти молодых людей. Одного из них Севка узнал сразу: орлиный нос в пол-лица, длинные волосы кирпичного цвета, россыпь веснушек на раскрасневшихся щеках и наглый взгляд.
- О-о-о! Кого я вижу! – Георг сразу обнародовал свое шапочное знакомство с юнцом, который подпирал плечом ветхую кладку стены. – Севушка, ты ли это? Скучаешь?
Сева выпрямился и согласно кивнул. Четверо оставшихся спутников Георга в недоумении переглянулись, их лица все еще кривили пьяные улыбки, которые теперь медленно сползали под давлением реакции на внештатную ситуацию, выходящую за рамки намеченной культурной программы.
Улыбка Гоши, напротив, сделалась еще шире, превратившись в хищный оскал.
- До меня тут дошли слухи, что ты в передрягу попал. Сочувствую. Утешить тебя?
Еще один кивок головой в знак смирения.
Георг аж дар речи потерял от подобной сговорчивости. Не веря своему счастью, он отделился от компании и танцующей походкой направился к Севке, но дорогу ему преградил Сергей.
- Слышь, Гоша, отстань от него. Сам же знаешь, чем это чревато.
- Не учи ученого! Я и так слишком долго ждал! – Георг вцепился в Севкину руку и потащил его к выходу.
- Подумай, придурок! Стоит ли одна ночь с ним, - Серега брезгливо кивнул головой в сторону Севки, - того, чтобы навсегда распрощаться с членским билетом нашего клуба?
- Стоит! – с вызовом заявил Георг, которому приличное количество поглощенного алкоголя придало храбрости. – Я, может, с ним серьезные отношения построю, и засуньте вы тогда свое членство себе в задницу!
В разговор вмешался один из Гошиных приятелей:
- Эй, милый. Куда это ты собрался?! А как же продолжение банкета? У меня же хата свободная.
Взгляд Георга на короткий миг прояснился.
- Кстати, а это мысль. Пойдем с нами, Севушка. Там и утешимся.
Севка нервно сглотнул и покорно поплелся следом за компанией.
Ночь окутала припозднившихся путников отрезвляющей прохладой. Молодые люди пробирались по лабиринту подворотен, плотно сомкнув ряды, и только Севка тащился в хвосте, мысленно ругая себя за то, что ввязался в сомнительную авантюру.
Пышный блондин с мутно-серыми глазами отстал от остальных и присоединился к отстающему.
- Я – Руслан, а тебя как звать-величать?
Севка не ответил.
- Эй, я же с тобой разговариваю. Ты чё немой?
Никакой реакции.
Блондин покрутил пальцем у виска и, догнав своих приятелей, переадресовал свой вопрос Гоше:
- Он чё немой?
Георг воровато обернулся и, приблизив губы к самому уху собеседника, пробасил в ответ хорошо поставленным шепотом:
- Не ори ты! Откуда я знаю? Досталось пацану, ясно? Не приставай к нему.
- Я и не собирался, - обиженно буркнул Руслан. – Просто интересно. Красивый он у тебя, только странный какой-то.
На лице Георга расцвела счастливая улыбка, источником которой послужила ничем неаргументированная фантазия.
«У тебя», - словосочетание отдалось внизу живота приятным покалыванием.

***

- Привет, Владлен Аркадьевич, - звонок Сергея не предвещал ничего хорошего, и Влад внутренне напрягся. - Ты просил сообщить, если твой здесь объявится. Так вот, он объявился.
- Где он?
- Ушел.
- Ты его прогнал? – сухость во рту мешала говорить, и Влад попытался кашлем прочистить горло.
- Я старался, но он – ни в какую! А потом вышел Гоша с компанией, и твой к ним присоединился.
Сергей, казалось, не испытывал ни толики сочувствия к боссу. Он просто исполнял свой долг, сообщая ему нужную информацию – беспристрастно и равнодушно.
Влад стиснул телефонную трубку так, что кончики его пальцев побелели.
- Куда они пошли?
- Я не знаю. Кажись, у одного из них хата свободная, туда их всех и понесло.
- Кто такой? – едва справляясь с приступом ярости, выдавил из себя Влад.
- Руслан, но ты вряд ли его знаешь. Он не в твоем вкусе, - насмешливо ответил Сергей, - и не из постоянных клиентов. Пару раз только здесь был.
- Черт! – выругался Влад, разрешая гневу найти лазейку наружу. – Черт! Черт! Черт! Ладно, спасибо. Если они вернутся – дай знать!

Влад был в бешенстве! Этот мелкий гаденыш перешел уже все границы!
Днем он строит из себя агнца божьего, а по ночам отращивает хвост и копыта? Это он, наверное, только с ним – с Владом – такой молчаливый, а с Георгом сейчас, поди, наговориться не может!
Что-то клокотало и бурлило в груди Влада, какое-то новое, доселе незнакомое ему чувство! Он готов был рвать зубами в клочья свое сердце, чтобы избавиться от боли, которая сжигала, испепеляла его внутренности.
«Вот только приди домой, засранец! Я тебе устрою Варфоломеевскую ночь!»

***

Квартирка оказалась убогой: крошечная кухня с облупившейся краской на стенах и желтым от копоти и никотина потолком; проходная гостиная, обставленная доисторической мебелью, которой самое место было разве что только на пойке; и небольшая спальня с засаленным диваном, повидавшим больше голых задниц, чем общественный сортир в центральном супермаркете.
- Нам сюда! – Георг прошмыгнул в комнату и удобно расположился на ложе разврата.
Севка не последовал за ним. Он встал возле двери и начал медленно раздеваться. Гоша, затаив дыхание, наблюдал за движениями его пальцев.
Белоснежная рубашка упала на давно немытый пол, джинсы отправились следом за ней. Теперь на Севке оставались только трусы. Он просунул большие пальцы за резинку и приготовился уже стянуть их с себя, когда Георг вдруг неожиданно очнулся.
- Стой! Подожди! – он пересек комнату и вцепился в Севкины запястья, не позволяя ему тем самым лишить себя последней детали гардероба. – Ты не хочешь этого…
Севка промолчал, глядя куда-то в сторону.
- Ты никогда не хотел меня. Ты не мой… ты его.
Возражений не последовало.
- Одевайся!
Севка не шелохнулся.
- Одевайся, я не шучу… - Георг допустил в своей речи многозначительную паузу и продолжил: - Тебе покажется это странным, но я знаю, что такое любить Влада. Ведь я тоже любил его…
Севка на миг замер, продевая ногу в штанину джинсов.
- Да, именно так! – подтвердил Гоша свое ранее прозвучавшее признание. - А почему ты удивляешься? Я тоже имел несчастье заглянуть в глаза призрака. Но он меня бросил… конечно, предварительно поимев. Я тогда прямо-таки с катушек сорвался. Не мог сообразить, почему он так со мной поступил. Вроде, все хорошо у нас было. А потом пообщался со сведущими людьми и понял, что я не один такой, что дело не во мне, а во Владе. Не умеет он быть частью кого-то, не способен он чувствовать. Мертвым душам чужды человеческие эмоции.
Георг нервно измерил шагами комнату и, плюхнувшись на диван, возобновил свой монолог:
- Я решил отомстить ему. Пользовал всех, с кем спал Влад, а иногда даже старался увести кого-то прямо у него из-под носа, но все мои нелепые потуги шли коту под хвост. Владу было ровным счетом наплевать, ведь в конечном итоге он добивался того чего хотел, а очередность не имела для него особого значения.
Севка уже полностью оделся и теперь с интересом прислушивался к исповеди Георга.
- Ты был одним из тех мальчиков, чье тело я захотел исследовать прежде, чем к археологическим раскопкам приступил бы мой извечный соперник. Но… меня, как ты знаешь, обломали. И это – дай Бог памяти! – чуть ли не единственный случай в послужном списке Влада…
По телу Севки разлилось тепло. Самооценка повысилась сразу на несколько пунктов, хотя и было не совсем понятно, чем неоперившийся юнец, с еще не до конца сформировавшейся психикой, мог привлечь такого гуру в области однополого секса, как Влад.
А Георг между тем развивал свою мысль дальше:
- Я думал, что переспав с тобой один раз, Влад от тебя отстанет, но не тут-то было! Дальнейшая его реакция была сопоставима лишь с отцовским инстинктом. Он как будто защищал тебя! Я побоялся, что он мне кадык вырвет, если я к тебе еще хоть раз прикоснусь. Все, кто «в теме», видели перемены в нем, только он один ничего не желал замечать. Не осмеливался, видимо, признаваться самому себе в том, что вляпался в чувства. Именно вляпался, ведь для него что любовь, что дерьмо – разницы никакой… однокоренные слова. Даже смешно! – Георг хмыкнул, разглядывая замутненным взором собственные ладони, как будто только что обнаружил, что они у него есть. – Влад всю жизнь уверял всех, что не совместим с любовью, пока не встретился с точной копией себя. Нарцисс хренов! Нет, ты был другим поначалу – таким открытым, таким доверчивым и таким… живым… Но, вероятно, трупные пятна передаются воздушно-капельным путем. Может, и Влад был другим в шестнадцать лет, поди-ка разберись в его внутреннем хаосе… Да и не интересно мне, если честно, копаться в его биографии… Однако что же с тобой произошло, Севушка? Что сделало твои глаза такими же мертвыми, как у него?..
Гоша, устав от собственных откровений, поднялся с дивана и направился к двери. Проходя мимо Севки, он на пару секунд задержался и произнес:
- Иди к нему… Возрадуйся, ибо он уже готов признать свое поражение… Он твой! Многие хотели бы оказаться на твоем месте, но для этого им бы пришлось предварительно умереть…

***

Севка хотел сразу отправиться к Владу, но вдруг вспомнил, что у него осталось еще одно незаконченное дело.
Ему долго не открывали. Еще бы – час-то поздний! Но потом замок осторожно щелкнул, и дверь приоткрылась, образовав узкую щель, ограниченную длиной цепочки.
В проеме обозначился грузный мужчина. Его немного опухшее со сна лицо было испещрено мимическими морщинами, свидетельствовавшими о жестком характере их носителя. Маленькие черные глазки сощурились, пытаясь сфокусироваться на непрошеном госте.
- На часы смотрел? Чего на…
Мужчина осекся на полуслове, и в его взоре промелькнуло узнавание.
- А, это ты, - недовольно пробубнил он после короткой паузы, во время которой его мозг, вероятно, пытался найти выход из сложившейся ситуации.
Севка указал на себя, потом на дверь и изобразил пальцами шагающего человечка.
- Ты немой что ли?
Севка кивнул в знак согласия.
- Да-да, я что-то слышал об этом… Слушай, Антон уже спит. Завтра заходи.
Мужчина попытался закрыть дверь, но Севка ловко подставил ногу в щель, препятствуя этому.
Из глубины квартиры раздался знакомый сонный голос:
- Дядя Витя, кто там?
- Никто. Спать иди!
За спиной мужчины замаячила рыжая макушка. Антон заглянул за плечо своего отчима, и его зеленые глаза расширились от удивления, взгляд тревожно заскользил по телу Севки сверху вниз и обратно.
- С-сева?
Мужчина, не скрывая досады, посторонился, пропуская пасынка вперед. Цепочка звякнула, и дверь распахнулась.
- Проходи…
Антон стоял на пороге в цветастой пижаме и вид у него был довольно нелепый. Дядя Витя зашаркал по коридору, бормоча себе под нос что-то о недоумках, шляющихся по ночам и мешающих людям спать.
Когда его недовольные бурчания поглотила дальняя комната, в пространстве повисла гнетущая тишина, которая своей напряженной плотностью разделила жизнь закадычных приятелей на «до» и «после».
Каноэ старательно прятал глаза, боясь увидеть во взгляде Севки осуждение и ненависть. Он знал, что должен что-то сказать, но слов подобрать не мог.
Все эти недели вылились для него в одно сплошное самобичевание. Он плохо спал ночами, преследуемый Севкиными криками. В бредовом полусне он пытался отыскать своего друга в лабиринте заброшенного общежития. Он бродил по пустым, полуразвалившимся комнатам, но каждый следующий дверной проем уводил его все дальше от душераздирающих призывов о помощи, делая их все глуше и размывая реальность их звучания. Он хотел повернуть назад и идти на голос, а не от него, но не мог. Ноги сами вели его прочь от беды и опасности.
На плечо ссутулившегося под тяжестью вины Антона опустилась теплая ладонь. Каноэ поднял голову, встретившись взглядом с Севкой. В глазах напротив не было даже намека на презрение… только тихая грусть. И тут Антона прорвало:
- Я пытался, Руда… П-прости меня… Прости… - он наконец дал волю слезам, в которых уже давно утонула его совесть, и словам, которые душили его своей невысказанностью. – Я хотел помочь… Хотел сразу позвать на помощь… Но я… я испугался… Очнулся только дома… и тогда я позвонил... Я позвонил, Руда… Позвонил…
Сева сделал шаг вперед и осторожно обнял друга. Он знал, что никогда больше не увидит его – слишком огромная пропасть пролегла между ними. Сам Севка, вероятно, смог бы и дальше общаться с Антоном, но постоянно подмечать во взгляде приятеля притаившуюся вину был не готов. Сева не желал близкому человеку такой участи, проще было уйти из его жизни, и дать ему шанс однажды простить себя.

***

На первый взгляд в квартире Влада было пусто. С облегчением выдохнув, Севка пересек гостиную и очутился в полутемной спальне, освещаемой только бликами от нестабильного мерцания уличных фонарей за окном.
- Как все прошло? Удачно отдохнул? – тишину комнаты пропорол стальной голос, и сердце Севки забилось где-то в районе «адамова яблока».
Влад поднялся из глубин погруженного во мрак кресла и начал медленно приближаться. И было абсолютно не понятно: то ли он смакует ситуацию, то ли просто контролирует свою злость.
- Я задал тебе вопрос. Хватит корчить из себя невинность! Ты… маленькая дешевая шлюха…
Когда Севка заносил кулак для удара, у него вдруг возникло стойкое ощущение того, что кольцевая дорога, по которой он бежал все это время, наконец замкнулась. Именно благодаря этому мысленному замешательству, цель не была поражена, и Влад сумел вовремя перехватить Севку за запястье и вывернуть его руку назад.
Сознание сделало последнюю отчаянную попытку вмешаться в процесс, но потонуло в приступе безумия. Чудовище в душе Влада пробудилось и плотоядно усмехнулось.
- Как ты с ними со всеми трахаешься, тварь? – прошипел над ухом Севки охрипший от возбуждения голос.
Короткий рывок – и рубашка затрещала по швам, а не так давно сросшиеся ребра болезненно заныли. Еще рывок – и вот уже джинсы вместе с трусами сползли в район щиколоток.
- Скажи, как они делают это? Так?
Сильный толчок внутрь заставил Севку инстинктивно сжаться. Мышцы напряглись, сопротивляясь беспардонному вмешательству. Но для Влада уже не существовало преград. Одна часть его сознания не желала причинять Севке боль, другая же, напротив, стремилась к этому.
- А может быть так?
Теперь последовала целая серия толчков с разной глубиной проникновения.
«Расслабься… расслабься», - мысленно умолял Севка самого себя.
Тело горело огнем. Жар растекался по напрягшимся мышцам обжигающей лавой, дыхание участилось и сделалось рваным. Волна желания накрыла Севку с головой. Он прогнулся в спине и застонал.
- Да! – торжественно прошептал Влад, сгребая в охапку Севкины волосы. - Ты хочешь этого? Скажи!
Одежда лишилась веры в свою необходимость. Севку словно тряпичную куклу развернули и бросили на кровать, а сверху его накрыла разгоряченная плоть.
- Что ты молчишь?
Тела связались в один неопрятный узел. Было сложно определить со стороны, чья рука кому принадлежит. Севка сражался в постельной баталии не хуже Влада: он рвал на нем рубашку, царапал обнаженные плечи, впивался зубами в шею. Это была война двух равных по силе противников, и исход битвы не смог бы предсказать ни один, даже самый опытный шарлатан-экстрасенс.
Каждый новый толчок Влада сопровождался звериным рыком:
- Ты! Больше! Ни с кем! Не будешь! Трахаться! Только! Со мной! Ясно тебе?! Отвечай!
Это был хаос. Сознание пульсировало от ярких вспышек озарения до почти полного беспамятства.
«Не останавливайся! Только не останавливайся!» - такой была единственная здравая мысль, все еще способная пробраться в Севкин мозг.
Все закончилось так же быстро, как и началось. Влад и Севка обессилено откинулись на растерзанные простыни, и в комнате повисла тишина.
- Ты стонал, - через какое-то время произнес Влад, все еще пытаясь выровнять дыхание.
Севка не посчитал нужным прокомментировать удивительную наблюдательность своего любовника.
- Почему ты не используешь голос для других целей? – не сдавался Влад.
Молчание.
- Ты издеваешься надо мной?!
Влад соскочил с кровати и начал в спешке собирать разбросанные вещи. Севка, удивленно вскинув брови, с интересом наблюдал за его хаотичными метаниями.
- Чего уставился?!
Севка хмыкнул и, поднявшись, принялся с невозмутимым видом натягивать на себя трусы, попутно ища глазами дезертировавшую куда-то рубашку. Влад к тому моменту уже оделся и, прислонившись к косяку, о чем-то усиленно размышлял.
- Все, Севастьян! Поиграли – и хватит! – наконец выдавил он из себя. – Я так больше не могу!
Тишина.
Это была последняя капля. Эмоции выплеснулись наружу. Секс, оргазм, опустошение, злость, ревность, страсть – все слилось в один оголенный нерв.
- Мне тоже тяжело! – выкрикнул Влад Севке в лицо. – Ты мне всю душу вымотал, черт тебя дери! Скажи, что еще тебе нужно, эгоист ты хренов? Я пытаюсь услышать хоть что-то за твоим молчанием, но не могу различить ни звука. Я устал от твоих выходок! От смены твоего настроения! То ты до невозможности нежен, то до садизма жесток. Я устал часами пялиться на твое равнодушное, безучастное лицо! Я устал смотреть на тебя и видеть пуст…
Севка накрыл рот Влада теплой ладонью, не дав ему договорить, и подвел упирающегося оратора к зеркалу на стене.
Какое-то время они стояли рядом, бок о бок – взрослый мужчина и шестнадцатилетний подросток, – и вглядывались в отражения друг друга. Они были так похожи, что даже время, талантливо прорисовывающее на лицах людей разницу в виде возрастных перемен, не могло скрыть этого очевидного сходства. На долю секунды Владу показалось, что глаза Севки сверкнули призрачной белизной. А потом виновник видения просто переместился в сторону, уйдя за границы зеркальной поверхности.
И Влад остался один на один с собой.
Вся жизнь пронеслась перед его глазами. Вот он – герой-любовник – стоит с опавшими плечами, присматриваясь к знакомому незнакомцу напротив и мысленно перебирая в уме все его бесчисленные постельные победы.
В шестнадцать лет он тоже был уверен, что юность бессмертна, что любые, даже самые грешные деяния ненаказуемы, что одной кривой полуулыбкой можно купить себе место в раю и вымолить прощение! Сколько тел под ним продавливало собой случайные диваны и кушетки? Сколько спин оцарапалось о стены ближайших подворотен? Сколько причудливых поз копировало его одеяло? Сколько он слышал проклятий в свой адрес? Скольких людей сделал несчастными? Скольким из них он вымостил дорогу в ад? Есть ли среди них хоть один – ОДИН! – которого он осчастливил? Хоть один, которого он спас…
Ладони легли на зеркальную гладь, а лоб соприкоснулся с ее равнодушным холодом.
«Наверное, я просто устал видеть в Севастьяне… себя…»
Влад вздрогнул всем телом и, повернувшись, заглянул Севке в глаза, с облегчением отмечая их вернувшийся песочный оттенок, а потом тихо, одними губами прошептал:
- Я тебя слышу…
Севка торжественно улыбнулся и так же тихо ответил:
- Я тебя тоже…
Голос пробился в сознание как будто через толщу плотного тумана. Несмотря на свое потустороннее звучание, он был таким будничным, словно его обладатель никогда в жизни не умолкал и даже не собирался этого делать.
Влад порывистым движением прижал Севку к себе и вдруг неожиданно ясно осознал, что сейчас у него нет абсолютно никакого желания говорить…


Влад не пришел ни на следующий день, ни через неделю. Севка ждал его каждую минуту, но время постепенно высасывало из него надежду.
Вита сообщила, что ее брат продал квартиру и вернулся в Москву к отцу.
- Он уже давно все распланировал. Им просто надо поговорить, - уверяла она Севку. – Знаешь, как взрослым людям, которым нечего делить и уже нечего терять. Думаю, что этот момент наконец настал.
- Момент для чего?
- Для того чтобы оставить прошлое в прошлом…

***

Ночь была любимым временем суток Севастьяна Рудкова. Ночью оживали детские страхи и иллюстрации из книжек. Ночью господствовали фантазии, куклы и вымышленные персонажи. Весь мир погружался в сон, и Севка рисовал в своей голове картины глобальной биологической катастрофы, вследствие которой на опустевшей и размытой земле не осталось никого – только он один.
Ночной звонок в дверь порядком испугал Севку, приведя в тонус все его инстинкты. Сердце забилось в горле, пытаясь вырваться наружу.
«Неужели кому-то еще удалось выжить во время апокалипсиса?»
Севка на цыпочках подкрался к двери и тихим тревожным голосом задал стандартный вопрос:
- Кто там?
На что получил вполне логичный ответ:
- Я.
Севастьян Рудков осторожно отворил дверь и скрестился взглядами с ночным посетителем.

Бархатно-черные бездонные зрачки моментально затянули его в чертоги дьявола. Столь же темная контурная оболочка вокруг радужки навеяла мысли о пепелище, оставленном священным костром инквизиции на месте сожжения еретиков. Сама же радужка, на фоне всех этих темных клякс ада, показалась Севке слепяще-белой, почти прозрачной, если не считать едва заметных нитей ярко-синих прожилок, которые расползались по леденяще-мертвой белизне основы паутиной жизни.
«Ему не нужно ничем выделяться, - промелькнула в голове ПОСЛЕДНЯЯ тревожная мысль, - достаточно лишь заглянуть в его глаза… И даже Я теперь знаю это».

На пороге стоял Владлен. В руке он сжимал продолговатый бархатный футляр черного цвета, по внешнему виду напоминающий тот, в котором дарят дорогие бриллиантовые украшения женщинам и цепочки из золота или платины мужчинам.
- Это тебе, — коротко произнес Влад и протянул Севке заветную ношу.
Сева в предвкушении открыл её дрожащими руками, а открыв, замер, не зная, как реагировать на увиденное, потому что на дне футляра лежала изрядно потрепанная… зубная щетка…