Вечная война

Когда Джек устраивался в охрану, он меньше всего предполагал, что банк в шумном районе Каубриджа* будут грабить, особенно средь бела дня. Он, конечно, мог утешиться тем, что наличность грабителям не досталась, если бы им не достался он и ещё пара клиентов банка в качестве заложников. Так что можно считать, что со своей работой он вроде как справился. С одной стороны. А вот с другой... В его обязанности входило защищать только деньги. Так зачем же он встал между грабителями и посетителем, на которого они направили оружие?

Пространство тряхнуло, Джек прикусил язык и мысленно выругался. Вот уже с полчаса грабители петляли по улицам в семиместном Лендровере в надежде ускользнуть от полиции, а он был вынужден бездействовать и разглядывать второго заложника. Священник. Совсем молодой – лет двадцати двух, не больше. Джеку внезапно и совсем не вовремя стало жаль чужую жизнь, впустую отданную какому-то эфемерному богу. За своими раздумьями он не сразу понял, что священнику нехорошо. Голова его поникла, отчего очки в тонкой металлической оправе съехали на нос, над побелевшими губами набухла кровавая капля. Зачем нужно было бить безобидного священнослужителя?

Машину занесло на повороте, и Джек едва успел поймать в свои объятия третьего несчастного. Девушку, миловидную, бледную от страха, но довольно бодрую. Ну, хотя бы её не били, только напугали.

- Спокойней, милая! – деловито заявил он. – Всё будет хорошо.

Было ещё светло, но Джек не узнавал пейзаж за окном – бесконечные пожелтевшие поля, столбы, редкие машины, проносящиеся мимо. Похоже, что их увезли за город. Можно было бы подумать о том, чтобы на ходу выскочить из Лендровера и попробовать утянуть за собой других – Джек был отчаянным парнем, но не когда позади сидит рыжий детина, сжимающий, кажется, «Глок», и пристально следит за тобой. С ним даже переглядываться не хотелось – видно было, что нервничает. А спорить с вооружённым расстроенным бандитом не позволял инстинкт самосохранения.
Девушка слабо затрепыхалась, пытаясь освободиться, и Джек выпустил её.

- Возню прекратили, - напряжённо сказал грабитель. – Сядь на место!

Лендровер в последний раз тряхнуло на ухабе, колёса заскрежетали по гравию, и мотор заглох. Джек напрягся.
- Эдди! – раздалось со стороны водителя. – Приехали. Вынимай их.

- Я сам вынусь! – запротестовал Джек. – И другим помогу.

- Заткнись! – посоветовал ему Эдди – оружие он держал наготове. – Выметайтесь, и чтобы без глупостей!
Джек послушно вышел. Остальные, в том числе и расстроенный Эдди, вышли за ним.

- Вытащили телефоны и отдали нам! – скомандовал он, покрепче сжимая пистолет.

- Я могу обыскать девку, - предложил водитель. – У современных женщин обычно несколько телефонов.

- Клянусь, это всё, что у меня есть! – дрожащим голосом сказала девушка, вытащив из кармана чёрных джинсов крохотный красный «Самсунг». – Один.

Эдди выдернул из руки Джека увесистый «Нокиа» и обратился к закуривающему напарнику:

- Грегори, есть мнение, что охранник – не самый твой разумный выбор при захвате заложников.

- Иди нах*р! Кто под руку подвернулся – того и сцапал. Может, нам вернуться и обменять его на кого-нибудь другого?

- Разборки потом чинить будете, - сказал третий.

До этого он молча сидел на переднем сидении. Джек увидел перед собой чернявого, худого, как палка, мужчину. Чёрные вьющиеся волосы были собраны в хвост – волосок к волоску, и одет он был куда приличней, чем его сообщники. По холодному взгляду прищуренных глаз Джек опознал в нём лидера.

- Что скажешь, Патрик?

- Скажу, что твой брат – имбецил, Эдвард. Из-за него мы попали по-крупному.

Грегори промолчал в ответ на столь нелестную реплику, и Джек окончательно уверился в авторитете Патрика.
Кристофера несколько раз обыскали, прежде чем удостовериться, что у него ничего нет. Джеку показалось абсурдным, что в самый разгар цифрового мракобесия у кого-то нет такого распространённого устройства, как сотовый телефон.

- Чокнутый, - процедил Грегори презрительно и сплюнул.

Он был похож на рыжего, но чуть старше. Такое случается – близкие родственники часто ввязываются в одну авантюру. Окладистая борода делала его похожим на скульптуру Месопотамии, и Джеку пришлось приложить максимум усилий, чтобы не ухмыльнуться от такого сравнения. Не нужно лишний раз злить похитителей – они и так на взводе из-за своей оплошности.

Его подтолкнули пистолетом вперёд, к двухэтажному дому, прячущемуся в глубине весьма запущенного сада. Джек не смог бы сказать, что выглядело более заброшенным – сад или добротный двухэтажный дом из красного кирпича. Во всяком случае, сад, как творение природы, хоть и под присмотром человека, внушал больше уважения. Наверное, в Джеке были сильны языческие корни предков – слишком уж часто он задумывался о неумолимом величии природы. Долго любоваться затоптанными клумбами и разросшимися розовыми кустами, ныне голыми, а также более пристально изучить строение дома ему не дали – дулом в спину намекнули, что нужно поторапливаться. Позади пискнула девушка – видимо, и с ней не церемонились. Джек обернулся было, чтобы возмутиться – он терпеть не мог, когда обижают женщин, но, посмотрев на оружие, на грубые лица работяг – не иначе уроженцев какого-нибудь северо-востока, решил, что не стоит. Не стоит портить отношения с самого начала – вдруг повезёт, и с ними будут обходиться вполне сносно? Патрик шёл молча, этакий хозяин положения. Впрочем, так оно и было – и Грегори, и Эдди, сами того не осознавая, прислуживали ему.

Их завели на второй этаж. У Джека не возникало мыслей о побеге – в данной ситуации это было бы самоубийством. Об этом он подумает позже, в более спокойной обстановке, без раздувающих ноздри парней с оружием; пока же стоит следовать разумному гласу инстинкта самосохранения.

Комната, в которую их втолкнули, была пустой и необжитой, как и весь дом в целом. Не такой, как в триллерах или фильмах ужасов – с растрескавшейся штукатуркой, покосившимся окном и паутиной в каждом углу, но тоже весьма неуютной. Окно было добротным и зарешечённым – это Джек заметил ещё снаружи. В углу – широкий, видавший виды матрац, и больше – ничего. Пахло сухой пылью и старым деревом. Джека передёрнуло – весна выхолодила помещение, температура в нём была далека от комфортной.

- Эй! Что вы собираетесь с нами делать?

Ему не ответили – даже не удостоили взглядом. Дверь закрылась, повернулся ключ в замке, и воцарилась тишина.

- Вот и готово чистилище для меня, - едва слышно прошептал священник.

Джек не стал спрашивать, за что ему уготовано чистилище – ситуация и так была удручающей. Однако в уныние впадать он не собирался.

Некоторое время они стояли на месте; никто не знал, с чего начать, или же думал совершенно о другом. И когда Джек заговорил, оба его товарища по несчастью вздрогнули.

- Я понимаю, что время для знакомства крайне неудачное, но правила приличия требуют, чтобы я знал имена людей, с которыми буду спать... рядом. Время разговоров о погоде, к сожалению, уже прошло.

Девушка осуждающе посмотрела на Джека и вздохнула, священник, опёршийся на стену, приоткрыл покрасневшие глаза. Всю сознательную жизнь Джек был непринуждённым в общении, быстро и без лишнего стеснения заводил знакомства – шотландские корни брали своё. Девушка точно была из местных – демонстрировала типично английское смущение и нежелание до последнего завязывать разговор. Пришлось довольно долго многозначительно посмотреть на неё, прежде чем она назвала своё имя:

- Я… я – Норма.

- Хорошее имя! Рад знакомству, Норма! А вы, святой отец? Меня, замечу, Джек зовут. Джек Бреннан.

Священник, кажется, не совсем понимал, что происходит. Он попытался рассмотреть того, кто с ним говорит. Джек заметил, что взгляд его плыл, и понял, что удар был не по лицу, а по голове. И удар довольно сильный – кровь носом обычно идёт при сотрясении. Придётся проследить, чтобы не спал. Для начала – отвлечь разговорами.

- Вы у нас… - Джек сделал приглашающий жест.

- Кристофер, - нехотя отозвался священник. – Преподобный Кристофер Эллингтон.

Джеку удалось замаскировать беззлобную усмешку под приветливую улыбку. У священника даже имя было христианское. А самое интересное было то, что он уже видел отца Кристофера – на венчании своей сестры. Сложно было забыть столь эмоционального человека. Даже во время столь скучного и пафосного дела, как обряд венчания, падре так пылко жестикулировал и выдавал такие невероятные гримасы, что Джек время от времени тихо покашливал в кулак и даже пожалел, что сам не женится и не сможет пригласить отца Кристофера провести церемонию. И дело было даже не в том, что Джек открыто демонстрировал свой интерес к обоим полам, к мужчинам – чуть больше, а в том, что, наслушавшись своих женатых друзей, он не хотел быть кому-то обязанным. Особенно – в спальне.

Хорошо, что семья приняла его, пусть и не сразу – больше года он заново знакомился с людьми, которых знал всю свою жизнь. Его забавляло это открытие – близкие смотрят на тебя с опаской, некоторые с осуждением, но прячут это за маской любви и доброжелательности, потому что ты им родной по крови. И только Кэрол было всё равно – это знание не изменило её отношения к младшему брату.

Джек никогда ни о чём не сожалел, но к двадцати пяти годам неспособность остановиться вовремя начала тяготить его. Он вдруг понял, что если продолжит так жить, то может потерять себя. Лекарство от легкомыслия во все времена было одним, и после непродолжительных раздумий в 1999 году он вступил добровольцем в армию Её Величества.

Служба в пехотной части пришлась ему по вкусу. Первое время. Он свято верил в то, что армия сделает из него человека. Однако постепенно пришло понимание, что не всё так радужно, как на глянцевых рекламных плакатах.

В армии некоторые не выдерживали и срывались. Это неприглядная сторона, изнанка почётного звания защитника своей страны. Это выбитые зубы на окровавленном полу, задыхающийся от удара в солнечное сплетение противник. Это ругательства сквозь зубы и стекающая по подбородку красная слюна, тянущая боль от тяжёлого ботинка, и неизвестно, что хуже – когда он попал в живот или в лобковую кость. Чаще всего после приходилось мириться, поскольку все осознавали, что существовать им бок о бок ещё долго. Вместе выполнять приказы и спать в одном помещении, а то и рядом. Но это было не перемирие – холодная война, поскольку угольки злобы и ненависти тлели внутри внешне спокойной оболочки. По сути, половина людей в армии – ходячие бомбы из-за эмоций, заключённых в клетке из рёбер. Впрочем, клетка для эмоций вполне может оказаться без прутьев, цельной. Черепом, в котором между глазницами – средоточие гнева.

Гнева Джек не боялся. Яркая горячая и ослепляющая пелена всегда исчезала с куда меньшими разрушениями, и что прельщало больше всего – гнев быстро заканчивался. Его бедой были многочисленные влюблённости – чаще, не в того человека, который был готов ответить ему взаимностью. Страсть накрывала с головой удушающим покрывалом глупости, и когда разуму удавалось сбросить его, Джек ужасался сделанному. Давая полюбоваться тем, что происходит в его жизни, как исказилась она под воздействием сентиментальных чувств, сколько людей отвратила от него, сколько устоявшихся основ и крепких фундаментов разрушила, покрывало опускалось вновь. Ценой нечеловеческих усилий – погружением в себя, изнурительной муштрой, самовнушением в армии Джек избежал подобных казусов. Но вместе с тем и понял, что его понятия патриотизма и нормальности сильно отличаются от понятий руководства.

Их учили не только выживать и вести боевые действия, но и подчиняться. Не исполнять приказы, а раболепствовать. Их бросали от места к месту; в любое время и любой обстановке приходилось быть начеку. В холод, летний зной, во мраке ночи, под палящим солнцем; в мозгу хорошо отложилось, что промедление или рассеянность может стоить жизни. Их война была тихой, незаметной для многих, но от этого не менее грязной, кровавой и жестокой.

Говорят, что в окопах нет атеистов. Строго говоря, Джек им и не был – подростком он серьёзно увлёкся верованиями предков. Очень уж ему понравилась истина «Почитай богов, не делай зла, будь смелым», да и учение о бессмертии души пришлось по сердцу. Богов Джек не то чтобы очень почитал – они все слились для него в единую сущность. Не Иисус, не Будда – Луг, Нуаду, Бригид, Моррриган, Мананнан, Керидвен и Кернуннос* образовали божественную квинтэссенцию, к которой он обращался в самые тяжёлые минуты своей жизни. Выше них он ставил только Великую Праматерь Дану*. Христианство Джек не уважал. Его пугали догматы; само слово казалось на слух исполненным мрачности и неумолимости – как нож у горла. Православное учение казалось глупым и надуманным, католики – ограниченными ханжами, протестанты – помешанными, а восточные религии мнились совсем уж чужеродными – как кость в горле.

Когда Джек впервые нажал на спусковой крючок, сердце пропустило удар. Четыре спуска – четыре трупа. Для начала вполне достаточно.

После первого безмолвного боя поджилки тряслись меньше, а после второго она научился входить в состояние отчуждённости и почти полного безразличия. Цель? Уничтожить. Ему очень повезло не потерять никого из друзей, не увидеть бездушные мёртвые тела того, кого он близко знал.

Командировка в Ирак стала для него последней – Джека комиссовали с ранением в ногу, после чего он решил, что с него хватит войны. Ему несказанно повезло – срок контракта истекал как раз к моменту его выздоровления. И летом 2005 года Джек, повзрослевший и посуровевший, снова ступил на мирную землю.

К жизни без военной дисциплины он привыкал тяжело, и если бы не способность к быстрой адаптации – пришлось бы совсем нелегко. Первое время Джек чувствовал себя тоскливо и очень неуютно среди мирного населения. Потому и пошёл в охрану – наличие хоть какой-то униформы на теле успокаивало.

Сначала решено было провести в банке полгода, но когда незаметно прошёл год, а потом минул и второй, Джек понял, что глубоко завяз. Ему нравилась его работа. Нравился этот уголок Британии, в котором жизнь била ключом. Он даже почти привык к мирной жизни, почти полностью преодолел чувство постоянной настороженности и глухой тревоги, преследующее его последние шесть лет. Словно вернулся в себя после длительного отсутствия. Безусловно, он уже не был тем Джеком – беспечным и неосторожным в высказываниях и действиях, стал более осторожным и расчётливым. Однако вместе с тем жизнелюбия он не растерял; напротив – после у него появилось ироничное, а подчас и язвительное отношение к жизни и окружающим его людям. Многим старым знакомым это не понравилось, но Джек не унывал; покинули – значит, не его люди. Он не решался никого задерживать – слишком поменялись взгляды, и общение с некоторыми стало в тягость. Он успешно пресекал попытки залезть ему в душу. Он более чем успешно кочевал из одной постели в другую и даже не раздумывал о том, чтобы остаться в какой-то из них подольше, а то и насовсем.

Всё-таки судьба порой выкидывает весьма занятные фортели – он лицом к лицу сталкивается с католиком, причём, с тем, на кого провидение уже обратило его внимание. И хорошо, если он окажется адекватным.

Священник уже сидел прямо на полу и клевал носом, Джеку пришлось потрясти его за плечо, чтобы обратить на себя внимание.

- Простите, святой отец, но я не позволю вам умереть у меня на глазах. Не спите. Я не хочу быть заточённым в комнате с трупом.

Отец Кристофер очень постарался посмотреть неодобрительно, но не вышло – взгляду не хватало твёрдости. Джека, несмотря на неодобрительное отношение к религии, коробило от окровавленного лица священника, поэтому он вытащил из кармана платок и протянул Кристоферу.

- Вытрите кровь.

Кристофер с недоумением посмотрел на платок, потом – на Джека.

- Кровь?

Джек вздохнул. Призвав на помощь всё своё терпение, уселся напротив и прижал светло-серый хлопок к бледному лицу отца Кристофера. Тот вздрогнул.

- Это лишнее, - пробормотал он и попытался заслониться.

- Поверьте, мне тоже не доставляет это удовольствия. Я люблю, когда люди, окружающие меня, более самостоятельны.

Священник молча отобрал платок и неловко принялся возить им по лицу. Всего он не стёр – кровь уже запеклась, но хотя бы выглядело не столь прискорбно. Джек до брезгливости не любил беспомощных людей, но священник сейчас был не в себе и не по своей вине. Он уговорил Кристофера улечься на матрац, строго на бок и сел рядом – следить, чтобы не уснул. Заметил на стене кровь и выругался.

- Почему вы не сказали, что голова разбита?

- Я не заметил. Действительно разбита?

Джек покачал головой. Ну что за идиот? Почему такое легкомысленное отношение к своей жизни? Хорошо хоть, что другую щёку не подставил. Хотя били-то не по щеке. Другую голову? Он, представив двухголовое тело, чуть было не рассмеялся, да вовремя вспомнил, что положение у них отчаянное. И бесстрастное лицо напротив молчаливо упрекало его в чрезмерной несерьёзности. Но, конечно же, это всё надуманное. Не мог священник прочесть его мысли.

Норма держалась на почтительном расстоянии. Всё это время она сидела под окном, нервно кусала пальцы, поглядывала на них и молчала. Вздрогнула, когда Джек обратился к ней:

- Ты не могла бы посидеть с ним? А я пока осмотрюсь – вдруг отсюда можно выбраться?

Норма сделала вид, что не слышала просьбы.

- Эй – повысил голос Джек. – Я с тобой разговариваю!

- Я не нанималась в няньки. Тем более, взрослому уже парню. Тем более, священнику.

Джек уловил в её голосе неприязнь, и не к себе. Она не хотела подходить к отцу Кристоферу, не хотела помогать ему. Фобия или просто негативное отношение к религии? Джек грешил на второе, но вдаваться в подробности не собирался. Не его проблема.

- Тебе трудно? Он ведь может в кому впасть. И я не погулять иду, а выход искать. Выход, понимаешь?

Он преувеличил, но лишь от того, что не любил излишней строптивости. Тем более что в сложившихся обстоятельствах было не до капризов. Норма сердито прищурилась и отвернулась, не сказав ни слова. Подтянула колени к груди и спряталась за волосами. Джек усмехнулся.

- Нормааа, - протянул он. – Ты всегда такая своенравная или только когда тебя похищают?

Им овладело какое-то поистине мальчишечье упрямство – в противовес женскому своенравию; задорное и абсолютно неприличное. Может, от отчаяния, которое начинало потихоньку подбираться к нему. А, может, уже нервы сдают. Не разберёшь. Он посмотрел на окно, под которым сидела Норма, на неё, дрожащую – от страха или от холода. Или от избытка чувств, потому что ответ её был довольно резким:

- Меня просто давно не похищали, и я забыла, каково это!

Отец Кристофер приоткрыл один глаз.

- Может, вы всё-таки будете потише? – спросил он. – Я понимаю – стресс, надо куда-то деть своё… огорчение, но, боюсь, это бесполезно. Я не требую многого – просто тишины и покоя. Хотя бы временно.

Насупившись, Норма смерила его недовольным взглядом – то ли рассерженный ребёнок, то ли истеричная женщина. С детьми Джек ладил, а вот с женщинами – исключительно в случаях, когда они были в хорошем расположении духа. Лучше бы перед ним поставили того рыжего и заставили сразиться с ним голыми руками.

- Не хочу я быть потише! – вдруг выкрикнула Норма и ударила кулаком по полу. – Меня держат в каком-то старом доме на краю света, и непонятно что будет дальше! Вы можете валяться тут и делать вид, что всё в порядке, но я не буду!

- Хорошо, не будь, - сказал Джек нарочито равнодушным голосом. – А я тебе расскажу, что будет дальше. Если ты продолжишь вопить, сюда придут наши друзья, те, которые снаружи. Они явно на взводе и не прочь сделать с нами что-нибудь не очень приятное. Хотя, судя по твоему поведению, грубость ты любишь.

- Да как ты только…

- Да уймитесь же вы! – рявкнул, не выдержав, священник, и оба – Джек и Норма, уставились на него с недоумением. – Господи, нигде покоя нет, да что же это за напасть?

Джек сделал преувеличенно удивлённое лицо. Раз уж все решили показать себя, чем он хуже?

- Падре, и вы включились в нашу милую беседу? Я рад. Заодно и познакомимся, узнаем друг друга получше. Говорят, в муках рождается истина. Или как там?

Норма закатила глаза, а отец Кристофер удручённо вздохнул. Похоже, оба подумали об одном и том же – что будут находиться в замкнутом пространстве с идиотом. Ну, хоть в чём-то они оказались солидарны. Может теперь девочка сменит гнев на милость и соизволит постеречь мальчика, пока Джек займётся делом?

- Всё совсем иначе, - упрямо проворчала Норма, вдребезги разбив тем самым мечты Джека на конструктивный разговор.

Закончить им не дали. Дверь с треском распахнулась, Норма вздрогнула и вмиг притихла. Она смотрела на Джека – теперь её испуганные глаза умоляли о защите.

«Женщины, - усмехнулся про себя Джек, - непостоянные существа, быстро меняющие своё мнение».

- Чего развели тут? – спросил Грегори. – Я могу и тебя пристукнуть, как его, - он указал на отца Кристофера. – Ему вот всё равно, а вам, похоже, жить надоело.

- Не надоело, - сказал Джек. – Я очень хочу жить. Но желательно не здесь.

- Чересчур остроумный, да?

Грегори подошёл к Джеку и приставил дуло к его лбу. Джек услышал, как испуганно выдохнула Норма, и ответил равнодушным взглядом. Не хватало ещё, чтобы этот верзила чувствовал своё превосходство. Это было опасной игрой, но он вдруг снова ощутил себя способным вести её. Смысл был в том, чтобы, не опускаясь до грубых приёмов, переиграть противника. Балансировать на тонкой грани между неприязнью и ненавистью и не пересекать её. Ему это удалось. Грегори презрительно скривился и отвёл пистолет от него. Они оценили друг друга. Джек выиграл.

Бормоча проклятия, Грегори вышел и закрыл дверь, бросив напоследок:

- Чтобы больше никакого шума!

Джек презрительно усмехнулся. Обернулся. Судя по тому, что Норма покраснела до корней волос, ей стало стыдно и за свою вспышку, и за недоверие. За то, что она спровоцировала. Джек широко улыбнулся, показывая, что самое страшное позади, и сказал:

- Ну что? Теперь мы все высказались и снова готовы стать взрослыми здравомыслящими людьми. Впрочем, если кому-то не хватило – я могу поорать ещё, не привыкать.

- Всем хватило, - сказала Норма со вздохом. – Особенно тем…

- Я очень рад, что у нас такое единомыслие. Надеюсь, впредь у нас не возникнет никаких разногласий.

Ответом ему было дружное молчание, и потому Джек счёл разговор завершившимся.

Человек меняет мир, как ему заблагорассудится. Он может закрыться и отгородиться от окружающего его и всю свою энергию направлять внутрь себя, постепенно загнивая от недостатка свежих мыслей и очищающих душу чувств. Он может делиться собой с другими и безвольно пасть, когда другие люди растащат его, чересчур доброго, по кусочкам. Но Джеку было всё равно. Он должен был помогать ближнему, хоть и не придерживался христианского учения. Так ему жилось спокойнее. А ещё – что его деяния благословляет Великая Мать Дану.
...


Кристофера ограбление застало врасплох. Он отправлял денежный перевод своей семье, и, едва успел закончить, как в зал ворвались трое в чёрных масках. Позже пришёл страх, не за себя – за других, но первое мгновение напомнило ему фильмы, которые он смотрел в детстве, пока родители не продали телевизор, посчитав его вредным для разума своего семилетнего сына. И с тех пор Кристофер смотрел только в окно, на живых людей. Но он не унывал – слово Божье открывало для него чудесный мир. Он верил Ему.

Дом был крепостью, защищающей от зла внешнего мира, родители – самыми мудрыми и понимающими людьми, и Кристофер порой предавался мыслям, что их тихий дом – рай на земле. Однако с возрастом меняются взгляды на многие вещи.

Тёмные глаза его отца, Джейкоба, всегда были устремлены в небо, а каждый день проходил в заботах о маленькой семье. Он с уважением относился к жене – в меру строгой набожной валлийке, много старше него и уже седой. Она поздно разродилась единственным сыном, и иногда Кристоферу казалось, что мать не знает, с какой стороны подойти к нему. Гораздо лучше ей удавалась работа с чужими детьми – она была учительницей в местной школе. Отец слушал сына внимательно, однако и в его глазах не было понимания.

Тем не менее, Кристофер уважал своих родителей. Он вел отстранённо-вежливые беседы с отцом, почтительно относился к матери, но в их отношениях не было тепла, а по достижении Кристофером тринадцати лет и вовсе возникло отчуждение. Родители не пытались его преодолеть, и он полагал, что это – норма. Других примеров перед глазами не было – дружбе с людьми Кристофер предпочел общение с Богом.

Как же родители радовались, когда он изъявил желание стать священником! Мать провожала его в семинарию со слезами на глазах и заверениями, что он самый лучший сын на свете. Кристофер был рад, но одно знание омрачало его жизнь вот уже четыре года. Он отринул его, запрятал в самые дальние уголки своего сознания и молился каждый раз, как оно проявляло себя. У каждого были свои дурные стороны, каждому дано было искушение, но с Божьей помощью Кристофер преодолел своё и был втайне горд собой, хоть гордыня и зовётся смертным грехом. Другие нарекали это скверной, он же звал это испытанием, и никому не рассказывал о тревожащих его мыслях – родителям достаточно было того, что сын их, богобоязненный и благочестивый, посвятит свою жизнь делу Божьему. Он не сменил имени, данного ему при крещении – оно направляло его с самого детства, служило его связью с Господом, а, значит, было священным. И менять его на другое казалось неправильным.

В семинарии Кристофер серьёзно увлёкся бегом. Многие молодые люди избрали своим любимым отдыхом спорт, но он был единственным, кто занимался до изнеможения. На то были веские причины – Господу снова захотелось испытать его, и он глушил свои желания физической нагрузкой, а после – молитвами. Клирики очень тепло относились друг к другу, среди них Кристофер чувствовал себя даже лучше, чем дома. Больше участия, больше неподдельных эмоций, больше жизни.

За годы службы он сталкивался с раскаявшимися ворами, неудавшимися самоубийцами, неверными супругами, запутавшимися в серой повседневности. Люди в церкви были смиренными, испуганными, скептически настроенными, но никто из них не походил на тех, с кем оказался заперт сейчас. Быть может, дело было в поверхностном суждении, ведь никого из прихожан близко он не знал. У Кристофера всегда было чувство, что многие спешили выговориться, стыдливо скинуть весь груз вины в темноте исповедальной кабинки, чтобы потом продолжать грешить; что никто из исповедующихся на самом деле не верит в то, что говорит, и слова «Простите, ибо я согрешил» отравляют благочестивый воздух церкви своим лицемерием.

В этой комнате было всё иначе. Настоящие чувства – подавленность, испуг, желание жить; он ощущал живые неподдельные эмоции и буквально упивался ими, внешне оставаясь бесстрастным. И всё было бы хорошо, если бы не тупая головная боль. Мысли путались, глаза то и дело норовили закрыться, но мужчина в форме, Джек, тормошил его. У него было доброе, хотя и чуть насмешливое лицо, говорил он с ярко выраженным шотландским акцентом. Девушка назвалась Нормой. Кристофер подумал, что рубашку она выбирала под цвет волос – творожного сыра, и вновь почувствовал тошноту.

К вечеру над комнатой навис призрак голода. Но до сих пор при одной только мысли о еде начинало ломить виски. Джек не вернул ему очки, заявив, что до завтрашнего дня не разрешит ему встать. Вставать и так не хотелось – Кристофер подозревал, что попробуй он совершить сие неосмотрительное деяние – и комната поплывёт перед глазами, а пол уйдёт из-под ног. А может статься, что и обед наружу попросится. Поэтому он послушно лежал и молча следил за своими нечаянными знакомцами. На всё воля Божья, с Его помощью они выберутся отсюда.

Кристофер не хотел, чтобы его трогали. Его самым сокровенным сейчас желанием был сон – долгий и глубокий. Но спать ему запретили, он понимал, почему, и старался изо всех сил. Выходило с трудом, а тут ещё Джек, обнаружив замаскированную дверь, пошёл посмотреть, что за ней. Кристофер воспользовался этим и закрыл слипающиеся глаза. Какое блаженство! Ничего страшного не случится, если он немного полежит так…

- Падре... Вы непослушны, как ребёнок!

Кристофер издал невероятно тяжёлый вздох – вся скорбь мира и то не была столь безрадостной, как это одно-единственное колыхание воздуха. Джек снова оказался рядом и заглядывал ему в лицо.

- Я не сплю. Сколько ещё нужно не спать?

Джек посмотрел на наручные часы:

- Примерно с час. А потом я даже сам уложу вас и спою колыбельную, если хотите. Норма, тебе тоже спою, не хмурься так! Кстати, у меня есть кое-что, что освежит вас.

Лица коснулось что-то холодное. Кристофер вздрогнул от неожиданности и нехотя открыл глаза.
- Что это?

- Всего лишь мокрый платок. Та комната – ванная. А самое замечательное – там ещё и унитаз присутствует! Держите.

Кристофер принял платок так, как будто это был сосуд со святой водой. Приложил его к щеке и тихо вздохнул с облегчением. От удовольствия даже глаза закрыл на некоторое время, а когда открыл – обнаружил, что Джек с интересом следил за его действиями, отчего-то наблюдал слишком уж пристально. Кристофер без труда определял жалость или сочувствие, особенно в свой адрес, но на сей раз смотрели как-то иначе. Он не мог опознать эмоцию в этих светлых глазах. Какой-то странный интерес, как будто… Кристофер поспешно сунул запятнанный кровью платок обратно Джеку и отвернулся, чтобы не отвечать себе на этот вопрос. Хватит уже на сегодня потрясений.

- Голову.

- Что?

- Вам разбили голову, я склонен полагать, что рукоятью пистолета, - терпеливо начал Джек – каждое слово он подкреплял жестами, объяснял, как ребёнку или повредившемуся в уме: – Вода. Мыть.
- Оставьте меня в покое уже! – не выдержал Кристофер.

- Завтра вы это не раздерёте. Тем более, с вашей шевелюрой. С вами очень… сложно, - кажется, Джек начинал терять терпение. – Дайте хоть осмотреть рану!

Подумав, Кристофер всё же поднялся и подставил затылок, разрешая помочь. Пальцы Джека разобрали склеившиеся от крови волосы и коснулись запёкшейся корки. От этого Кристофер вздрогнул – ощущения были не самыми приятными.
- Оказывается, не всё так страшно, - бормотал Джек. – Сейчас размочим, и завтра будете как новенький. Держите крепче.

Холодный компресс был весьма кстати, Кристофер едва не застонал от облегчения. Он обернулся, прижимая мокрый платок к голове, и благодарно кивнул. Похоже, выражение лица было весьма красноречиво, поскольку Джек понимающе улыбнулся.

- Не спите, - сказал он и уселся рядом.

* Каубридж - город в Уэльсе, Великобритания.
* Луг, Нуаду, Бригид, Моррриган, Мананнан, Керидвен, Кернуннос, Великая Праматерь Дану - кельтские боги.



В комнату медленно вползал вечер, и очертания стен были уже еле различимы в потёмках. Джек протянулся и проверил – дышит ли священник, уснувший с полчаса назад. Он думал о том, что ему повезло – на месте мужчины мог оказаться какой-нибудь упёртый самодур, на месте женщины – законченная истеричка. Или наоборот. В этих людях присутствовало и то, и другое, но в меру; как раз столько, сколько он мог выдержать, не свернув кому-нибудь из них шею. Осталось только понять, как отсюда сбежать. Он ни на секунду не переставал думать о побеге и поэтому только со второго раза услышал, что к нему обращаются:

- С ним всё будет хорошо?

- Да, - сказал Джек, обрадованный тем, что Норма больше не выказывает желания поссориться с каждым в поле своего зрения. – Поправится – никуда он не денется. Вот что, давай-ка ты возьмёшь мою куртку – в комнате холодно.

Норма с подозрением посмотрела на него, но отказываться не стала, за что Джек мысленно её похвалил. Изначально отношения не сложились, но теперь она, похоже, всеми силами пыталась примириться.

Джек осмотрел единственное окно в комнате, проверил на прочность решётки и пришёл к неутешительному выводу, что без инструментов они не выберутся. Да и увечный священник вряд ли смог бы вылезти, не сломав себе шею. Не бросать же его здесь.

Матрац был бугристым и жёстким, Джек старался не задумываться о его чистоте – всё равно ничего другого им не предложат. Он сидел рядом со спящим Кристофером и напряжённо думал.

- Зачем же я отдала второй пончик Миа, а сама выкурила лишнюю сигарету, идиотка? – вдруг прошептала Норма.

- А зачем я не успел на ланч? – машинально отозвался Джек. – Допросить падре, голоден ли, не получится – он спит. Хотя, замечу, что в его состоянии о еде думают в последнюю очередь. Обычно после сотрясения хочется вывернуться наизнанку.

- Я не привыкла жаловаться, но так скучно…

- Я мог бы придумать нам занятие, но не рядом со спящим священником. Он точно не одобрит. Поэтому предлагаю и тебе поспать.

Норма поджала губы и покачала головой:

- Вы пошляк, мистер Бреннан.

- Не без этого. Кстати, в таких ситуациях обычно принято бояться, но никак не скучать. Ты, случаем, не из МИ-6?

- Случаем, нет, а жаль. Меня просто запугать трудно.

- А что было… с самого начала? Бурная радость?

Норма заметно стушевалась.

- Не настолько трудно. Признаюсь, я немного… вышла из себя. Видимо, придётся и в самом деле спать. Постарайся всё-таки сдержать своё либидо.

Джек широко улыбнулся в ответ:

- Обещаю! Ты даже можешь лечь между нами, чтобы тебе было теплее. Но если не доверяешь моему самообладанию и боишься нечаянно соблазниться – так и быть, ложись рядом с нашим падре, а я лягу с другой стороны.

Норма думала недолго. Запахнулась в чёрную форменную куртку и улеглась на матрац. Джек примостился рядом.

Ищут ли их? Мать точно будет волноваться, Кэрол в попытках найти его даже в Кардифф съездит. Хорошо, что в своё время он не завёл домашнее животное. Есть ли у отца Кристофера тот, кто его хватится? Должен быть; набожные люди крепко держатся за свою семью. А у Нормы?

Джека передёрнуло, по рукам поползли мурашки. С курткой всё же терпимей, чем в одной рубашке. Лишить тепла девушку он не мог, но мог попросить поделиться им.

- Как жаль, что в этой уютной комнате нет камина… Такая романтика пропадает. А вообще, ты храбрая девочка, Норма, раз не боишься большого и страшного меня.

- Не говори ерунды! Ты не страшный, даже весьма симпатичный. Наглец только, каких поискать.

- Тогда ты просто обязана разрешить мне обнять тебя. Видишь ли, тут не очень тепло…

Норма еле слышно фыркнула. Развернула куртку и накинула на них обоих. Спустя некоторое время Джек пригрелся, но почему-то ему не спалось. Он обнимал Норму, прильнувшую к нему, машинально поглаживал плечо тихо сопящего священника и думал. Беспокойные мысли наслаивались друг на друга и гнали сон прочь. Что задумали их похитители? Его немного беспокоило состояние отца Кристофера; вроде бы его жизнь вне опасности, но Джек не знал, какой силы был удар. Он додумался до того, что пожалел о том, что Кристофер пошёл в священники, и от этой мысли ему стало не по себе. Лучше поспать.

Джек всегда полагал, что сон – нечто большее, чем семь часов, проведённые в постели с закрытыми глазами. Не маленькая смерть, как полагали древние люди, наоборот – жизнь в жизни. Иная жизнь со своими устоями, а подчас – и со своими законами мироздания. И ей нет дела до того, что ты, пришедший с той стороны, привык к другим законам. Иногда хотелось, чтобы границы сна сдвинулись, и его содержимое – хотя бы малая часть, пришла в его обычную, скучную ныне жизнь, в которой никогда ничего не случается. Не случалось.

Господи, Царь Небесный,
Дух истины и душа души моей,
поклоняюсь Тебе и молю Тебя:
наставь меня, укрепи меня…

Джек покачал головой – он что, даже во сне молится? Похоже, судьба поручила ему благородную миссию – быть покровителем это малого социума. Не то, чтобы он этого жаждал, просто не выходило иначе. Он смотрел на распятие окна, благословленное лунным светом, и думал.

Время ленивой рекой текло по поверхности ночи. Джек, наконец, настроился на сон и уже почти задремал, но Кристофер вдруг начал метаться и бормотать во сне. Норма заворочалась, скинула с себя куртку и отодвинулась.

- Ну что такое, я только уснула! – сонно пробурчала она. – А он толкается!

Тихо засмеявшись, Джек сказал:

- Похоже, тебе всё-таки придётся лечь с другой стороны. Я смогу справиться с ним, не привыкать – старший брат приучил, он так же беспокойно спит.

Норма поворчала, но, решив, что лучше встать и перелечь, чем терпеть всю оставшуюся ночь, потеснилась и дала Джеку улечься между собой и отцом Кристофером. Закуталась в куртку и снова уснула, а Джек приготовился стоять не на жизнь, а на смерть. Он несколько раз мягко перехватывал руки, в сонном бреду нацеленные ему в лицо, отводил колени, пытающиеся ударить в живот, и гадал, сколько ещё времени продлится боевой настрой спящего. Вскоре ему это надоело, и в голову пришла шальная мысль – может, успокоится, если ограничить ему свободу действий? Он придвинулся ближе, так, что руки Кристофера уперлись ему в грудь, и для начала осторожно положил ладонь ему на плечо. Должно быть, родители очень любили своего сына, и тело его до сих пор помнит, как спокойно и тепло в родных объятиях, поскольку Кристофер тут же потянулся к нему. Истолковывать это как-то по-другому не хотелось – движение было слишком невинным, слишком детским. Но не успел Джек вздохнуть, как оказался прижат к груди; священник обхватил его за шею и уткнулся носом ему в макушку. У него не ищут покоя и защиты, понял Джек – Кристофер сам покровительствует. Открытие позабавило его, хотя чего ожидать от богослужителя? Они всех спасают, независимо от того, достоин ли человек такого блага. Джек не верил, что всякого преступника можно спасти от себя самого.

Задумка сработала – Кристофер теперь спал спокойно. Джек тоже недолго лежал без сна. Тихое сопение и тепло двух прижимающихся к нему тел, а особенно – бессознательные, но уютные объятия сделали своё дело – он заснул крепко и без сновидений.

Пробуждение спустя несколько часов было тяжёлым. Джек проснулся от какой-то возни. С трудом разлепил глаза и понял, что тормошит его преподобный, которому явно не по душе пришлась собственническая хватка – во сне они как-то поменялись местами. Многие жаловались на то, что он во сне слишком рьяно проявляет чувства, а тут ситуация была и вовсе уж щепетильной. Со священником он ещё не обнимался. Джек поспешил разжать руки и выпустить Кристофера, возмущённого такой бесцеремонностью.

- Простите, падре, я во сне не соображаю. Увлёкся.

- Женщина спала с другой стороны…

- Не волнуйтесь, меня в равной степени привлекают и мужчины, и женщины. Поэтому если вдруг вам захочется…

- Всё, что мне сейчас хочется – это чашку горячего чая и, пожалуй, тост с джемом.

Кристофер надел очки и попытался встать, но пошатнулся и осел обратно. Нахмурился и попробовал ещё раз, но Джек удержал его. Отобрал очки и заявил тоном, не допускающим возражений:

- Нет! Идти вам никуда не надо, утренняя служба отменяется. Спите дальше.

- Но я…

- Даю вам слово, - серьёзно сказал Джек. – Если сюда придут с намерением исповедаться – я вас разбужу. А вы дайте мне слово, что не попытаетесь встать, когда я отлучусь ненадолго.

Отец Кристофер промолчал, взгляд его сделался упрямым.

- Падре, я люблю детей, но не тех, которые уже начали бриться.

Теперь во взгляде появилось раздражение. Кристофер сердито поджал губы и попытался пригладить отросшие волосы. Вздохнул. Долго ждать Джек не стал – очень хотелось в уборную.

- Ну же?

- Клянусь Богом не вставать с этого места…

- Вот так-то лучше. Я вами горжусь! Потерпите немного, я скоро вернусь и снова буду в вашем распоряжении.

Священник кивнул – уже с закрытыми глазами; само смирение и послушание. Он не выглядел больным, скорее, чуть уставшим, и, пожалуй, немного – раздосадованным его, Джека, настойчивостью. Ничего критичного, не привыкать.

Ванная была полутёмной. Джек долго шарил по стенкам в поисках выключателя, прежде чем нащупал его. Тусклый свет выхватил немногие белые пятна в помещении. По стенам, по старинке выкрашенным краской, растекались трещины. Из-за тёмно-синего цвета серый потолок казался недостижимым сводом, вздувшимся от гнёзд неведомых насекомых.

Джек давно отвык от такой цельной тишины. Даже в самые спокойные и одинокие дни за окном его квартиры на третьем этаже о себе напоминал город. Проносились машины, шумели прохожие – жизнь не прерывалась ни на секунду. Огромному механизму было всё равно, страдает ли он от избытка выпитого накануне или просто решил весь день провести в уединении.

Здесь же было затишье, как перед каким-то значимым событием, что вот-вот случится, лишь в узенькое окошко деликатно постукивала тонкая ветвь дерева, подобравшегося близко к обиталищу человека. Джек был бы не против, если бы этим событием стал их побег, но осмотрев узкий прямоугольник, понял, что сквозь него не то, что он сам или щуплый священник, но даже Норма не протиснется.

Хромированные краны гордо торчали из глыбы раковины, пришлось приложить усилия, чтобы открыть левый, и ледяная вода с запахом металла хлынула в потрескавшуюся пожелтевшую раковину. Джек сморщился – слишком много ржавчины, однако выбирать не приходилось. Подождав, пока немного стечёт, он набрал воды в ладони, плеснул себе на лицо и довольно ухнул.

Когда он вышел, за окном уже занимался день. Норма проснулась и сидела, сонно моргая.

- Не вставал?

- Нет.

- И правильно. После сотрясения вредно вставать.

- Мне бы сходить по… делу, - подал голос отец Кристофер и недовольно поглядел на Джека.

- Так бы сразу и сказали. Я помогу.

Джек великодушно сопроводил его до туалета и обратно. Усадив на матрац, протянул руку, требуя, чтобы Кристофер снова отдал ему очки.

- Вам они ни к чему пока что. По хорошему, вас бы доктору показать...

За дверью послышалась возня. Щёлкнул ключ, и в комнату ввалился Грегори. Его тяжёлые сапоги протопали по скрипучему дощатому полу и остановились в полуметре от матраца. Кристофер посмотрел снизу вверх и чуть нахмурился. Норма вздрогнула и бессознательно придвинулась ближе к нему, ища защиты.

Судя по кривой ухмылке, Грегори пребывал в отличном настроении. «Глок» был заткнут за ремень, рукава синей клетчатой рубашки были закатаны до локтя, выставляя на обозрение жилистые татуированные руки. Джек не рассматривал узор – он сидел и прикидывал шансы на спасение. Он бы попытался напасть, но какова вероятность успеха? Будь Грегори один – Джек не задумывался бы, но шум наверняка услышат остальные и сочтут своим долгом вмешаться.

Он до сих пор понять не мог, как они смогли оторваться от преследования, пристрелив двух полицейских и одного гражданского. Конечно, поездка была далеко не спокойной, но, тем не менее – как? За своего копы могут линчевать на месте.

Сам Грегори на этот счёт не беспокоился нисколько. Более того – он с жадным удовольствием рассматривал Норму, то и дело останавливаясь взглядом на растрёпанных светлых волосах. Сделал шаг вперёд, наклонился и потрепал её по голове.

- Что, познакомились уже? – осклабился он. – Падре, да ты, никак, завёл себе поклонницу? Не против, если я её пощупаю?

Норма испуганно прижалась к отцу Кристоферу и замотала головой, не сводя с Грегори глаз. Джек насторожился. Если что-то случится, он этому помешает. Но его опередили.

Священник отстранил Норму и встал. Его пошатывало, но держался он прямо и уверенно.

- Вы не тронете её.

- Ты мне помешаешь, что ли?

Кристофер отодвинулся и утёрся – Грегори так вопил, что брызгал слюной. И вновь взглянул на бандита с превосходством. Казалось, крики нимало не беспокоили его, он продолжал стоять прямо, хоть Джек и видел, что давалось ему это с трудом. Норма в страхе вжалась в стену и смотрела прямо перед собой остекленевшим взглядом.

Грегори уже понял, что его не боятся, и не просто не боятся – он прочувствовал всю степень брезгливости, которую испытывал отец Кристофер. И отреагировал предсказуемо. Джек с недоверием смотрел, как священник отбил летящий в лицо кулак. Того, что он будет защищаться, никто не ожидал. Но Грегори долго удивляться не стал, и второй удар достиг цели. Не успел Джек и слова произнести, как тяжёлый кулак врезался в лицо Кристофера. Он также не успел задуматься о предполагаемой реакции – всё произошло мгновенно. А реакцией было – ничего; только брови чуть дёрнулись. Джек уже начал вставать, намереваясь вступиться, но вмешался ещё один человек.

- Что, бл*дь, здесь происходит?

В дверях стоял Эдвард.

- Зачем ты припёрся сюда? Грегори, я тебя просил по-хорошему не трогать их. Мы и так влипли так, что не разгребём теперь до Судного дня! И всё из-за тебя!

- А что ты мне сделаешь? Святошу вздумал защищать?

- Не трогай его! Бог всё видит!

Грегори обнажил жёлтые зубы в глумливой усмешке:

- Ты такой наивный идиот, что думаешь, будто бы наверху сидит мужик с бородой, которому есть дело до каждого придурка на этой чёртовой земле? Эдвард, да ты пропил все свои и без того скудные мозги.

Эдвард рассерженно цыкнул:

- Хватит этой игры на публику! Лучше пожрать им принеси. Хотя, пошёл ты, лучше я сам.

- Тебе не в ломы на них жрачку тратить? Увидимся, красавица! – подмигнул Грегори Норме перед тем, как Эдвард вытолкал его за дверь и захлопнул её.

Джек не мог отказать себе в удовольствии пожурить священника:

- Вам обязательно нужно было его бесить?

- Никто при мне не обидит женщину! – сказал Кристофер. – Клянусь кровью Христовой.

Джек пожал плечами и показал на свои губы, намекая, что удар не прошёл бесследно. Который уже раз он видит кровь на его губах, и каждый раз хочется её стереть.

Кристофер поднёс руку к губам, стёр кровь и облизнулся. Посмотрел на свои пальцы и недовольно фыркнул. Несмотря на невнушительный внешний вид – довольно худощавое нескладное тело, его отличала твёрдость – был то взгляд или манера держать себя. Даже в столь грязной и неоднозначной ситуации он был отстранённо спокоен и почти вежлив. Было в нём то, что жаждущие любви и охочие до джентльменов романтичные натуры называют внутренним стержнем. А то, что он совершенно неожиданно смог защитить не только себя, но и девушку... Джек всё больше и больше убеждался, что ему очень повезло с теми, кто оказался рядом с ним в такой ответственный жизненный момент.

В комнате снова появился встревоженный Эдвард и принёс три больших сэндвича и бутылку с газированной водой. Джека позабавила бы эта ситуация – переминающийся с ноги на ногу бандит, подобострастно глядящий на священника, но в их нынешнем положении самым забавным было то, что их покормили.

Джек не чувствовал враждебного настроя; Эдвард не довлел угрожающе над каждым, не навязывал молчаливо свою волю, как Грегори. Он смотрел виновато, стоило Кристоферу глянуть в его сторону. Джек вздохнул с облегчением, когда дверь захлопнулась, и они снова остались втроём.

- Я боюсь, - нарушила молчание Норма. – Этот… Грегори очень неприятный тип, он с меня глаз не сводил.

- Грегори болен, - сказал Кристофер. – Гордыней и мелочной злобой. Он опасен, ведь он не в силах удержать в узде свои страсти, да и не стремится. Его удерживает Эдвард, но что будет, когда Эдварда не окажется рядом? Нам нужно уходить отсюда. Эдвард боится за свою душу. Может, с помощью него нам бы и удалось бежать.

Разговоры и размышления о побеге Джек решил отложить на потом – есть хотелось неимоверно. Он сразу откусил огромный кусок от своего сэндвича, совершенно не заботясь о том, как выглядит. Кристофер, похоже, ел через силу, а Норма – аккуратно, но вместе с тем жадно; она быстро уничтожила свою порцию.

- Сейчас бы свечек – и был бы, - Джек посмотрел на часы – два сорок дня, - обед при свечах. – Я в компании двух довольно привлекательных людей – что может быть лучше?

Норма какое-то время смотрела на него с недоумением, а потом нервно хихикнула. Спустя к ней присоединился и Джек, даже отец Кристофер нехотя улыбнулся.

Смех немного сблизил, заставил почувствовать себя свободнее, и Норма с охотой поддержала беседу. Даже Кристофер начал осторожно отвечать, когда к нему обращались. Джек был доволен.

- Как только мы выберемся, я обязательно приглашу тебя на свидание, дорогая! – хохотнул он и приобнял Норму. – И нашего красавчика падре – тоже.

Отец Кристофер сразу же нахмурился, и по его тяжёлому взгляду Джек понял, что последнего говорить не стоило. Он слишком расслабился и забыл, что христиане не одобряют таких отношений. Сейчас будет грозная, полная праведного гнева проповедь.

И впрямь – Кристофер, сурово поджавший губы, сказал:

- Влечение к своему полу – дурная болезнь. Это порицается Богом и обществом. В пару мужчине бог создал женщину, для продолжения рода человеческого, и иное – уже грех перед ликом Божьим. Как и секс для удовольствия.

Джек хмыкнул – каких ещё речей ожидать от богобоязненного человека? Сейчас священник был угрюм – не патетично спокоен, не смиренно покорен, а почти сердит. Однако он был даже рад этому – Кристофер хоть немного стал походить на живого человека, стал напоминать того бодрого мужчину, который обвенчал Кэрол с Адамом три года назад. Теперь следовало оставить его в покое, чтобы не настроить его против себя, ведь глупо враждовать с тем, чья помощь может пригодится.

Преподобный многое хотел сказать, и сказал, если бы не напомнило о себе его увечье. Он зажмурился и приложил ладонь ко лбу. Разговор был окончен, и не на самой дружелюбной ноте. Джек не стыдился себя, но теперь на него будут смотреть, как на прокажённого. Он мирился с таким отношением большую часть своей сознательной жизни. Он знал, что католики негативно относятся к однополым связям, но в реакции священника, в дрогнувшем голосе и, особенно во взгляде ему почудилась фальшь. Как будто Кристофер говорил неохотно, или как будто сам сомневался в правоте данных утверждений и просто цитировал заученные наизусть слова; наставлял других, а сам был к ним глух.

Норме на предпочтения Джека, судя по всему, было всё равно – её гораздо больше обеспокоило состояние Кристофера:

- Вам нужно сделать компресс. Я сейчас.

Она ушла в ванную, чтобы намочить платок, и когда вернулась, Джек уставился на её руки. Норма закатала рукава блузки, открыв многочисленные шрамы – от запястья до локтя. Кое-где они были ещё свежими, мелкие и более глубокие, разной длины. Вторгаться в чужую жизнь и расспрашивать о ней – верх нетактичности, поэтому Джек лишь пожал плечами и промолчал.

Шрамы увидел и отец Кристофер, когда Норма положила ему платок на лоб, и не смог удержаться:

- Смертный грех, дитя, - сказал он тихо.

Норма поджала губы, но тут же улыбнулась:

- Досадная неприятность. Мне читали нотации многие – мать, подруги, даже моя собака немного расстроилась, но священника среди сочувствующих ещё не было. Вы первый.

Отец Кристофер кивнул:

- Мы не настолько знакомы, чтобы я тебя отчитывал, а ты мне рассказывала о причинах своего поступка, поэтому я могу просто предложить тебе помолиться вместе со мной, а ты – отказаться.

- Я не верю в бога.

- О чём я и говорил.

Джек, следивший за разговором, заметил:

- Что, и это всё? Вы не прочтёте девочке нотацию? Ваш бог будет недоволен.

- Не мой. Бог един для всех.

- Не знаю, для кого он един. Мой бог – тёмная сырая земля.

Отец Кристофер пристально посмотрел на него, и Джек осёкся, понимая, что явно сболтнул лишнего – отчасти из-за того, что ему хотелось что-то противопоставить рассуждениям о боге христианском. Пока он думал, как выкрутиться из неловкого положения, на помощь ему пришла Норма.

- Отдохните, святой отец, вы бледны. Отдайте мне очки и ложитесь.

«А ещё у вас нижняя губа распухла, - подумал Джек. – Норма, чёрт тебя побери, вытри ему кровь с губ!»

- Позволь, я сам, - Кристофер протянул руку. – Мне уже лучше. Правда, мне неловко от такого…

«Конечно, тебе неловко».

Джек наблюдал, как Кристофер, морщась, осторожно прикладывает мокрую ткань к губам. На левой щеке он заметил родинку, а когда священник досадливо отбросил с глаз чёлку, оказалось, что лоб у него изрезан морщинами, как у человека, привыкшего не скрывать эмоций. Джек взглянул на него по-другому; он заметил мелкие морщинки у глаз, и понял, что Кристоферу совершенно точно уже за двадцать, а то и за двадцать пять. Он смотрел-смотрел и неожиданно испытал чувство, близкое к ненависти. Оно затеплилось где-то в груди, лишив способности дышать на некоторое время; обвило тёмными щупальцами всё тело и сомкнуло их на спине. Джек представил, что на его груди сидит спрут, и усмехнулся. Возникшая перед глазами нелепая картина помогла преодолеть ненужную и бесполезную неприязнь к ближним. Не имеет значения, что глупая девчонка не ценит данную ей жизнь. Пусть недалёкий священник лезет на рожон, рассуждает о боге и сидит под крылом у ангела. Это не его дело. Его дело – вытащить этот бесполезный зверинец на свободу и с чистой совестью уйти в отставку.

Окружающее пространство навалилось на него с удвоенной силой. Казалось, что за его пределами нет ничего иного, что весь мир теперь состоит из пожелтевших стен и решеток на деревянных окнах.

Надо было выбираться, как – он пока ещё не придумал, но надо. Слишком уж нехорошо Грегори поглядывал на них. А его интерес к Норме грозил большими неприятностями не только ей. Начнись что-то, Джек бы не смог остаться в стороне.

Теплее в комнате не стало, и вторую ночь они снова спали, прижавшись друг к другу, одним большим тёплым комком. Норма уже попривыкла к ним обоим, и даже чуть разговорилась. Но ситуация действовала на неё угнетающе, как бы она не бодрилась и не пыталась казаться безучастной. Оно и понятно – молодая ещё и впечатлительная. Джеку в марте стукнуло тридцать три года, возраст отца Кристофера был неизвестен. Предположительно, где-то между двадцатью и тридцатью. Да и неважно это.

Джек лежал на спине и слушал тихое бормотание – Кристофер молился перед сном, и еле сдерживался, чтобы не прервать его каким-нибудь замечанием. Он относился к религии беззлобно, но вместе с тем с насмешливым интересом – что побуждает людей надеть добровольный ошейник, что толкает их к богу?

- Нам нужно выбираться, - сказал Джек. – Молитвы – это очень важное занятие, но что делать, если нас решат убить?

- Не имею ни малейшего понятия, как отсюда можно выбраться, - раздался тихий ответ. – Решётку мы не вытащим.

Несмотря на всю серьёзность ситуации, Джек почему-то был твёрдо уверен, что они спасутся. Этому способствовало выдержанное спокойствие отца Кристофера. А ещё он был очень благодарен Норме – за то, что та не устраивала больше истерик. Джек, как и всякий мужчина, терялся перед женским криком и слезами.

Первую половину второго дня они слушали, как за стеной громко препираются их похитители. День прошёл бестолково и бесцельно. Оно и понятно – занять они могли себя только разговорами друг с другом, да и то выбор тем был невелик – незнакомые друг другу, никто не желал лезть на чужую территорию. Хотелось есть, и Джек то и дело бегал к крану, пытаясь заглушить голод с помощью воды. Норма была мрачнее обычного, Кристофер весь день сидел, наморщив лоб – у него снова болела голова.

- Падре, вам плохо? – то и дело обеспокоенно спрашивала Норма, но Кристофер осторожно качал головой.

Джек с опаской наблюдал за своими подопечными. Священник был бледен; глаза блестели и как будто стали ещё больше – он не надевал очков, и под глазами залегли глубокие тени. Повреждённая губа распухла, запёкшаяся кровь почернела и резко выделялась на побелевшем лице. Некогда белая колоратка посерела, а сутана измялась и запылилась. Джек сомневался, что он выглядит лучше, но хотя бы с лицом у него был порядок. Норма вообще мало заботилась о своём внешнем виде – она уже успела оторвать пуговицы на манжетах и запачкать блузку соусом. Сущая девчонка.

- Вам же нехорошо, - не выдержал Джек. – Вы не можете это признать?

- А что будет, если я признаю? – Кристофер вздохнул и утёр лоб рукавом. – Кому станет легче – тебе, Норме или мне? Мне точно не станет.

- Ложитесь обратно.

- Не надо меня укладывать. Я лучше пойду, освежусь. Нужно двигаться.

- Я помогу! – сказала Норма.

Джек был ей благодарен – сегодня ему отчего-то хотелось держаться подальше от Кристофера. Этот человек начинал нервировать, а едва стоило подумать о причине, как и у него начинала болеть голова. Он слушал, как течёт вода, тихий разговор, и беспокоился, что скоро сойдёт с ума взаперти.

- А что было с тобой? Почему ты захотела расстаться с жизнью?

- Я была очень недовольна собой и своим существованием. Сейчас всё почти выровнялось, но иногда становится настолько тошно, что не понимаешь, как до сих пор ещё живешь. Я оказалась настолько труслива, что не смогла повторить это ещё раз. Три долгих года я собираюсь с духом и ищу причины завершить начатое до конца.

- Зачем?

Кажется, один-единственный мягкий вопрос застал Норму врасплох – она замолчала. Джек мысленно поздравил Кристофера; ещё немного – и она задумается над своей жизнью и поймёт, что слишком легкомысленно относилась к ней. Норма с Кристофером вышли из ванной, Джек хотел уже было сам туда наведаться – обилие выпитой воды давало о себе знать, но за дверью раздались тяжёлые шаги. Все сразу поняли, кто идёт. Ключ повернулся, дверь распахнулась, и вошёл Грегори. Вместе с ним в комнату ворвалась угроза. Джек ощущал её так, будто она была живым существом из плоти и крови. Но это был всего лишь насыщенная алкогольная вонь.

За приоткрытой дверью он заметил движение – Грегори пришёл не один. Там был Патрик. Он не делал попыток войти, просто стоял, молча и без движения, наблюдал. Однако Джек с точностью мог сказать, кто именно управляет ситуацией. Не тот, кто сейчас находился на расстоянии вытянутой руки. А тот, кто был в тени и дёргал за нити.

Появление их тюремщиков подействовало на всех угнетающе. Норма, стоявшая рядом с отцом Кристофером, вцепилась в рукав сутаны. Она очень старалась не показывать страха, но Джек его чувствовал. Как чувствовал и Грегори – таким же звериным чутьём.

- Ну что, деточка? – осклабился он. – Пойдём, прогуляемся?

Кристофер сделал попытку воспрепятствовать – заслонил Норму собой, но Джек видел, что надолго его не хватит – слишком бледно было лицо, а взгляд – неосмысленным. Грегори просто грубо сдвинул его в сторону и схватил Норму за руку. И тогда поднялся Джек. На этот раз он не мог промолчать или остаться в стороне.

- Не трогай её!

- Не лезь, парень! – Грег угрожающе ткнул его в грудь кулаком. – Полезешь – получишь вот этим. Сначала она, потом – ты!

Грегори, скалясь во весь рот, развернул Норму к себе спиной и приставил к её шее охотничий нож. Стиснув зубы, Джек поднял руки в примирительном жесте.

- Хорошо, хорошо, только не трогай её!

Ситуация была премерзкой; он прекрасно понимал, что у Грегори на уме. Выступить против двоих было бы безумием. Но как не дать ему увести Норму с собой? Попробовать воззвать к разуму?

- Не делай этого! Ты и так уже совершил достаточно, чтобы сесть на всю жизнь.

- Я не собираюсь садиться, - нехорошо ухмыльнулся Грегори. – Мы пойдём прогуляемся. Скоро будем, не скучайте.

Всё это время Патрик молчал. Судя по всему, он просто позволял Грегори делать то, что хочется, чтобы укрепить свою власть над ним. Не вмешивался, не помогал, не поощрял. Но Джек знал – стоит вмешаться ему, проявить чуть больше агрессии, попытаться помешать забрать Норму – и Патрик придёт на помощь своему… слуге? Подчинённому? Всё равно, как называть – суть не изменится. Как и не изменится то, что ему нечего противопоставить сейчас. В данной ситуации Джек бессилен.

И под растерянные и беспомощные взгляды Грегори вышел из комнаты, таща Норму за собой. Дверь захлопнулась, завершив ритуал разъединения. Джек остро почувствовал это – как ножом провели, отрезая важную часть единого организма, оставив их с Кристофером осиротевшими. Он усмехнулся про себя – их с Кристофером! А потом его настигло осознание того, что произошло. И первым делом Джек обернулся и посмотрел на священника. Тот сидел на коленях, запустив пальцы в волосы и зажмурившись.

В нос вдруг ударил затхлый запах этой комнаты, в глаза бросились трещины и пожелтевшие пятна на потолке. И от этого Джеку стало страшно. Ему не было страшно, когда он смотрел на незнакомого человека в окуляр прицела. Немного – когда одним движением пальца он отправлял его на тот свет. Сейчас же было гадко от того, что не защитил ту, что взял под своё негласное покровительство.

- Я не смог её защитить! Я не смог, бл*дь, его остановить!

- У тебя бы не вышло, - ответил Кристофер. – Он приставил нож к её шее. А за дверью стоял вооружённый… Патрик. И его бездействие, тихое спокойствие и молчаливое поощрение достойно куда большего порицания, чем деяния Грегори.

- Мы здесь два дня, - тихо заговорил Джек. – Двух долбанных дней, проведённых взаперти с человеком, хватает, чтобы если не начинать испытывать к нему привязанность, то ощущать беспокойство за него – точно. Или ваше сердце настолько принадлежит богу, что очерствело со временем? А, может, дело в другом? Я слышал, что среди вашего племени полным-полно извращенцев.

Джека несло. Злость на заперших его здесь, на себя – что оказался неспособным помешать Грегори требовала немедленного выхода. Немногое могло вывести его из себя, и сейчас был как раз тот редкий случай. И он не смог удержаться от того, чтобы не сорваться на ближнем – на и без того удручённом Кристофере.

- Но только не вы, падре. Вы, скорее всего, предпочитаете девочек, молодых и хорошеньких. Я слышал, что многие священники вовсю пользуются своим положением. Мне вот интересно, вы громко стонете?

Отец Кристофер потерял дар речи от подобных пошлых предположений, к лицу его прилила краска. Джек упивался растерянностью в расширившихся глазах.

- Я больше чем уверен, что стонете вы отменно. Наверняка ваши любовницы, будь они у вас, голову бы теряли, вы такой страстный.

- Замолчи!

- Многие любят как раз таких тощих, как вы, преподобный. Я представляю, как они текут, царапают вашу спину, а вы двигаетесь между их раскинутых ног. И стонете – громко, протяжно и так пошло, что идёт дождь, потому что от ваших стонов кончают ангелы на небесах.

Джек уважал других. Каждый мог сходить с ума, как ему заблагорассудится – есть копченую рыбу с джемом, прыгать с Лондонского моста баз страховки, голым плясать перед Тауэром. Полагать, что люди добры и бескорыстны. Верить в бога. Джек прощал всё. Если дело не касалось его. Он не выносил, когда его поучали. Когда лезли на рожон. Поэтому он самозабвенно, с нескрываемым удовольствием продолжал издеваться:

- Я не верю, что человек может прожить столько лет без секса. А вы никогда не задумывались о любви к Иисусу? О настоящей любви, а не о литургиях и молитвах. Той любви, от которой крепкий такой стояк.

- Что ты несёшь, богохульник?

- Только не краснейте, святой отец! – насмешливо попросил Джек. – Вы поклоняетесь своему богу с такой готовностью, как будто он вам обещал минимум место в своей постели.

- Это не любовь, а разврат и прелюбодеяние! – прошипел гневно Кристофер, вставая. – И говорить такое – святотатство!

Джек был исполнен готовности продолжать, но ему не позволили. Кристофер ударил его. Просто молча довольно сильно врезал ему по лицу. От неожиданности Джек даже дар речи потерял, только машинально приложил руку к носу. Кровь. Он глянул сначала на свои пальцы, потом – на Кристофера. Подвижное лицо того исказилось от переполняющих его эмоций – губы скривились и подрагивали, в глазах было такое бешенство, что Джеку даже страшно стало на миг. Но он заставил себя рассмеяться:

- Я могу гордиться? Я вывел из себя набожного человека и заставил его нарушить одну из заповедей.

- Ты – дьявол просто!

- Вы что-то почувствовали, когда ударили меня?

Кристофер и глазом не моргнул, только сказал:

- Было чувство, что ударь я чуть сильнее – мог бы повредить пальцы.

Джек хмыкнул – этот священник полон сюрпризов. Он может не только защищаться, но и нападать. Удар был непростительно хорош для того, кто подставляет другую щеку. Сколько ещё раз он удивит?

- Похоже, я сказал лишнего. С вашим ударом не в священники надо было идти, а в спецвойска.

Это была неловкая попытка извинения, и Джек был рад, что Кристофер понял это. Грубая лесть подействовала; священник разжал кулак и с удивлением посмотрел на свою ладонь, как будто сомневаясь, что разум заставил его тело совершить такое.




Человек изначально нездоров – грязная болезнь в него входит через пуповину матери, вместе с её молоком он впитывает в себя скверну человеческой сущности, любовно взращённой во многих поколениях его предков. И пока человек мал, он пытается бороться. Это то, что называют детской невинностью. Но по мере взросления он начинает осознавать, что вокруг очень много людей, которые не прочь воспользоваться его невинностью. И тогда приходит осознание, что внутренняя грязь – это зло во благо.

Кристофер ненавидел думать об этом, но тому учили его сначала родители, год за годом, а после – церковь, которой он вверил свой дух и тело.

Такую, как Норма, можно спасти, несмотря на то, что она пыталась наложить на себя руки. Джека тоже хотелось спасти, хоть он и богохульник; почему-то неприязни к нему не было, и даже наоборот – этот человек хотя бы своим жизнелюбием и непобедимым оптимизмом заставлял думать исключительно о благополучном исходе их заточения.
Но сейчас Кристофер сердился. Он не ответил Грегори ударом, потому что считал его ниже себя. Джека вполне можно поставить на место именно таким способом – этот человек должен уважать силу и способность дать отпор с помощью кулака. А самое главное – понять, что значит этот удар. Но то, что Джек говорил, какие грязные и мерзостные вещи он описывал, задели за живое. А его глаза… у него порочный, смущающий взгляд, сбивающий с толку.

Кристофер кусал губы и беззвучно молился. За Норму, за себя, за Джека, но более всего – за то, чтобы он не услышал, как Норма кричит во время издевательств. Он потерялся во времени – увечье всё ещё давало о себе знать – то впадал в забытье, то возвращался в реальность и, поймав взгляд Джека, угрюмый или встревоженный, снова закрывал глаза. Полноценный сон не приходил – беспамятство, от которого закладывало уши, кружились стены и плясало всё перед глазами.

Скрип дверного замка отозвался в голове похоронным звоном. Норму втолкнули в комнату, и она бы рухнула на колени, если бы Джек не подхватил её.

Всё это время Кристофер сидел в углу. Он не мог назвать себя трусом, но он страшился взглянуть на девушку, которая, без сомнения, подверглась насилию. Он не поднимал глаз до тех пор, пока Джек не уложил Норму и не накрыл её своей курткой. Лишь только тогда Кристофер нашёл силы придвинуться к ним ближе. И получил укоризненный взгляд. Непонятно, за что его молчаливо упрекали – за то, что последние несколько минут его не было рядом или, напротив, за то, что он подошёл. Норма сразу же обернулась и, горько зарыдав, вцепилась в Кристофера как в спасителя.

«Она сдерживала слёзы всё это время. Держала всю свою горечь для меня, потому что я должен её выслушать и унять боль» - подумал Кристофер.

Он обнял Норму и знаком показал Джеку отойти, что тот безропотно и сделал. Оставил их наедине и отошёл к противоположной стене. Кристофер проследил за ним глазами, и Джек вернул взгляд – хмурый, исподлобья. Кивнул и, откинувшись на стену, закрыл глаза, словно оставляя их с Нормой наедине.

Кристофер долго не хотел отстраняться – он собирался с мыслями, чтобы начать самую тяжёлую и неприятную исповедь в своей жизни. К нему приходили разные люди. С разными проблемами и хлопотами. В темноте исповедальной кабинки, не видя кающегося, Кристофер мог выслушать всё. Сейчас же, лицом к лицу с растерянной страдающей девушкой, которую он, пусть немного, но знал, а не просто видел, с которой провёл довольно много времени рядом, он чувствовал себя ничтожным и неспособным исполнить свой долг, вверенный ему Богом и церковью. Близость мешает. Но он должен.

- Норма. Послушай, я…

- Он дал мне сигареты. Представляешь, сигареты! Целую пачку «Данхилл». С ментолом. И сказал: «Я хочу тебя поощрить за ласку». За ласку, представляешь? – Норма прошипела это прямо ему в лицо, отбрасывая чёлку с левого глаза.

Кристофер невольно охнул, увидев наливающийся кровоподтёк.

- Не говори, что тебе жаль!

Но ему и не хотелось. Даже при всём желании он не мог пожалеть её. Почему – ему и самому было непонятно. Быть может, потому, что Норма не выглядела жалкой. В её тёмных глазах было горе, но вместе с тем – и злость. Непримиримость с тем, что случилось. Не отрицание, но готовность это исправить. Она не сострадала себе, потому и другому трудно было сочувствовать ей. Нужно было всего лишь направить её, чтобы не опустилась до мести. Чтобы не начала мстить себе, сама того не осознавая.

- Другие не стали в этом участвовать. Проклятый Патрик деликатно покинул комнату. Мы были только вдвоём.

Норма говорила тихо, но яростно, каждым словом вырывая кусок терзающей её боли. Кристофер помогал молчанием и, время от времени – ободряющим пожатием руки.

- Зачем он бил тебя?

- Я укусила его. Он омерзительный до блевоты – вонючий, грубый, ну точно мерзкое животное…

Джек продолжал сидеть в углу, но теперь он наблюдал за ними. Кристофер то и дело сталкивался с ним взглядом. Когда сжимал горячую руку Нормы, гладил её по голове. Когда говорил:

- Тебе нужно прилечь. Ты должна уснуть, а завтра мы поговорим ещё раз. Завтра произошедшее будет ощущаться не столь остро. Мне не жаль тебя. Мне жаль, что я не смог этому воспрепятствовать.

- Спасибо! – еле слышно прошептала Норма.

Кристофер кивнул Джеку – знал, что не спит, и тот сразу же оказался рядом.

- Ты позволишь? – спросил он тихо и поднял куртку, которую Норма скинула с себя во время разговора. – Тебя трясёт.

Застыв, как горестное изваяние, Норма подпустила Джека к себе. Не глядя, сунула руки в рукава подставленной куртки, завернулась в неё и уселась спиной к стене. У Кристофера немного отлегло на сердце.

- Можно я закурю? – спросила вдруг Норма. – Просто чертовски хочется, простите, святой отец. Раз уж мне сделали подарок, не пропадать же ему.

- Если только очень хочется.

- Дай и мне? – попросил Джек. – Долго не курил, но ситуация меня немного удручает.

- Меня вот тоже удручает моя… ситуация, - с нервным смешком отозвалась Норма. – Я…

Недоговорив, она сморщилась, и по её лицу покатились слёзы. Кристофер обнял её и привлёк к себе.

- Поплачь, дитя. Тебе станет легче.

- Ну почему, чтобы стало легче, нужно плакать? Ненавижу!

- Такова жизнь.

- В жопу такую жизнь, - буркнула Норма, и Кристофер покачал головой:

- Норма!

- Простите, святой отец. Я, правда, больше не буду.

- Ложь, дитя моё – грех.

Он слышал, что Норма лукавила, не таясь, но отчитывать её не стал. Сквернословие сейчас – меньшее из зол.

Следующие полчаса были самыми неприятными в его жизни. Норма то плакала навзрыд, то смеялась, и каждая слеза словно проистекала из самого сердца Кристофера, а каждый смешок выбивал воздух из лёгких так, что потом не вздохнуть. Страдание другого утомило, но он, истощённый донельзя, кое-как держался. Комната была закурена, и хоть Джек и открыл окно, глаза слезились, а в горле саднило. Кружилась голова и клонило в сон. Он очнулся от того, что Джек коснулся его плеча.

- Вам надо отдохнуть. Она уже спит.

Кристофер с трудом приоткрыл глаза и слепо уставился перед собой.

- Нет, не надо… Я ещё посижу.

Джек вздохнул. Даже в темноте было видно, что он отнёсся к его словам скептически.

- Знаете, в чём ваша беда, преподобный? Вы слишком много думаете совершенно попусту. И думаете не о себе. Если бы вы хоть на секунду остановились и огляделись вокруг, если бы ваши глаза вдруг прозрели...

- Я зряч. Слеп тот, кто ставит мирское выше духовного, а себя – выше других.

- А почему нельзя совмещать? Как я?

Кристофер замолчал. Он погладил по голове Норму, забывшуюся тяжёлым беспокойным сном. А когда заговорил, дрожащий от усталости голос его звучал сердито:

- Посмотри на неё. Вот что учиняют над себе подобными такие, как ты! Вот что творят те, кто только и делает, что смотрит по сторонам! Кто руководствуется только силой. Кто заботится исключительно о своих желаниях. Ни капли уважения к другим существам, никакого сострадания! А теперь она лежит здесь, мечется в бреду, а тот, за стеной, только и думает о том, чтобы снова залезть на неё! Омерзительны те, что полагают себя избранными, что считают достойными брать всё, что им заблагорассудится.

- Повремените с выводами, святой отец, и не равняйте всех под одну машинку, - в тон ему сказал Джек. – Или вы думаете, что и я способен на бесполезное насилие?

- Любой способен на насилие. Даже я. А теперь – и она.

Кристофер отвернулся и вытер лоб порядком изгаженным уже рукавом, откинулся на стену. В груди жгло, как будто сама душа его протестовала против человеческой жестокости. Он прижал к губам крест, закрыл глаза и начал беззвучно молиться. Джек так и не отошёл – сидел рядом.

- Если бы ваши молитвы нас ещё кормили, - сказал он. – А ещё лучше – вытащили отсюда.

- Мне тоже очень бы хотелось этого, - Кристофер прервал бормотание и открыл глаза. – Но вера помогает жить.

- Вера, значит? – насмешливо переспросил Джек. – А где была ваша вера, когда Норму насиловали, а? Когда там, в банке, перестреляли кучу народу? И где ваш бог сейчас, преподобный? Пока такие, как вы выпускаете голубей за мир, мы подставляем шеи!

Кристофер поджал губы и вздёрнул подбородок – то ли насмешка, то ли раздражение, он и сам не понимал. Но совершенно точно была и доля крайне горького отчаяния. Кулак с зажатыми в нём чётками хрустнул; Кристофер выпустил крест и пристально посмотрел на человека перед собой.

Джек всем видом умолял, чтобы его ударили. Наверное, его совесть требовала наказания, а единственный сейчас доступный, кому можно причинить боль – он сам. Кристофер внутренне усмехнулся – он был иного мнения.

- Я больше не ударю тебя. Я – не твоё орудие возмездия самому себе, не твой палач. Не время сейчас лезть на стену от того, что не смог спасти другого, потому что превосходство не на твоей стороне.

Он знал, что будут возражения и готовился достойно ответить на них, но тут застонала Норма. Кристофер потянулся к ней, и Джек мягко придержал его руки – чуть дольше, чем следовало.

- Спите. Я сам с ней посижу.

- Но...

- Преподобный. От ваших бдений ей легче не станет. Ей нужна медицинская помощь, а не молитвы. Вам нужно поспать. Замечу, вы выглядите сейчас чуть лучше, чем она.

- Сомнительно, что ты знаешь, сколько я могу вынести, - ответил Кристофер и сам удивился от снисходительности своего тона. – Я – не беспомощная овечка!

- Конечно, конечно. Вы – сильный пастырь. Овечки – мы с Нормой. А вы нас защищаете от волков – тех, что за стеной.

Кристофер вздохнул – его снова пытаются вывести из себя. Был ранний вечер, в комнате было сумеречно, но света они не зажигали. И он был рад, что от этого не может узнать эмоцию во взгляде Джека.

- Я буду молча ждать, пока уляжется твой гнев – на других и на себя самого. Ты прав – мне действительно лучше поспать.

- И вы правы, - тихо ответил Джек. – Правы, чёрт возьми!

Хотелось сказать, чтобы не поминал чёрта, но глаза сами собой закрылись, а когда Кристофер очнулся, то увидел знакомые стены. Он был в своей церкви, небольшой, но привычной. Тёпло-пыльная, родная, высокая и величественная, не размерами, но духом, присутствующим в ней.

Кристофер привычно подошёл к распятию. Хотел было преклонить колени, но внимание его привлекли статуи. Ступни Богородицы были темны, он прищурился, но так и не увидел, что это. Пришлось подойти поближе и провести рукой, чтобы понять, это – земля. Густая, мокрая и жирная, почти глина. Куда делся привычный белый гипс? Вокруг всё было по-прежнему. Деревянные стены. Пол, выскобленный до содранного лака. Изменились только статуи, но пришлось оставить всё, как есть – его неодолимо влекло к распятию. Молиться. Пасть на колени перед своим богом.

Шаг вперёд – и словно сзади его подтолкнули, хлестнули безболезненно по ногам. Кристофер послушно опустился перед распятием, как делал это многие тысячи раз. Закрыв глаза, он воодушевлённо начал взывать к Господу:

- Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твоё;
да придёт Царствие Твоё;
да будет воля Твоя и на земле, как на небе...

И прозвучал ответ, повергший Кристофера в ужас:

- Аминь!

Церковь наполнило чужое присутствие, и как будто свет померк, а разноцветные окна затянуло мутным покровом. На алтарь что-то упало с тихим шлепком. Кристофер поднял лицо к распятию, но смотрел на него вовсе не Иисус. Чернота влажной земли, крепко сбитой в исполинскую мужскую фигуру, испугала его. Идол подпирал головой потолок церкви, и руки его кровоточили. Черты показались смутно знакомыми. Гротескное лицо, сардонически растянутый рот, вместо глаз – углубления; во всём этом без труда угадывался Джек. Кристофер понял, почему осыпалась земля. Стигматы. Ладони и ноги идола кровоточили, пропитавшаяся кровью земля отваливалась комками и падала на алтарь. А затем земляной Джек ожил. И, чудесным образом спустившись со стены, двинулся к нему.

Наконец, оцепенение, навеянное абсурдом ситуации, спало, и Кристофер вскочил на ноги и попятился. Лже-Джек раскрыл беззубый рот – бездонный провал, и оттуда пахнуло могилой. Неожиданные слова прозвучали приглушённо, как будто вязли внутри земляного тела:

- Ты жаждешь слияния с Богом? Я – его облик, его плоть. Сотворённый по его образу и подобию. Бог – земля, я – земля. Я – Бог!

Почувствовав, что спина его встретилась со стеной, Кристофер ужаснулся. Его уютная деревянная церквушка, обитель спокойствия и пристанище добродетели стала ныне для него тюрьмой. А тюремщик и, судя по всему, палач медленно приближался. Тяжелы были его шаги, он ступал так, что статуи дрожали. Богородица упала на пол и развалилась, осела грудой вязкой земли, в которой копошились могильные черви. Но не возникло даже мысли об отвращении – куда больше беспокоил монструозный Джек. Он надвигался – языческий идол, средоточие мрака и всего первобытного, тёмного в человеке.

- Нет пути отсюда, кроме как одного – через меня! – прогрохотал он.

Не понимая, что имеет в виду земляное создание, Кристофер закрыл глаза и вскинул руки. Но молитве не суждено было прозвучать – ему заткнули рот. Сил сопротивляться не было, не открывая глаз, Кристофер мог с уверенностью сказать, что мешает ему говорить. Он стиснул зубы, и они увязли в земле.

«Господи, помоги мне! Направь и укрепи мой дух!»

Это придало ему сил, и Кристофер нашёл в себе силы взглянуть на Джека. Выдолбленные в круглом шаре головы глазницы были устремлены прямо на него, такие близкие, что стали всем миром, заменили разноцветный свет на затхлую тьму. Не отводя взгляда, Кристофер кусал мягкие губы, и лицо Джека разваливалось, отслаивалось комками. В рот набилась земля, скрипела на зубах, и он сплёвывал грязь прямо на пол, оскверняя свою светлую церковь. Но иначе он не мог – если проглотит хоть мельчайшую крупицу – осквернит себя. Земли было много, ужасно много, как будто его желудок был набит ею, и она выходила, незаметно и не причиняя никаких неудобств, стремилась вверх по пищеводу и извергалась изо рта. А ведь Кристофер укусил не так уж и много. Он посмотрел на свои руки – и всё стало ясно, как божий день. Пальцы потемнели, ногти с них слезли и упали на пол с тихим шелестом.

Земляной Джек прямо перед ним развалился на куски. И только тихий шёпот пронёсся под потолком и впитался в своды, постепенно затихая:

- Теперь ты – Бог!

Кристофер дёрнулся и со стоном проснулся. Сон всё ещё тревожил, но страх постепенно проходил. Он украдкой ощупал свой язык, страшась найти на нём грязь или песок. Конечно же, у него во рту ничего не было, кроме того, чему надлежит находиться, что вложено туда Богом. В комнате было уже совсем темно. Кристофер сглотнул и почувствовал голод. Придётся снова уснуть, но перед тем он сходит и напьётся.

- Вы спали всего полчаса, - раздался над ним голос, который сейчас хотелось слышать меньше всего. – И ваш сон был далёк от спокойного. Вы уверены…

- Уверен, - ответил Кристофер резче, чем требовалось. – Я в порядке. Неужели ты так трясёшься над любым мужчиной, оказавшимся в поле твоего зрения?

Джек, хмыкнув, как обычно, всё перевёл в шутку:

- Особенно когда они такие не слишком дружелюбные. Я видел мало священников в своей жизни, вы все такие?

- Все. Особенно если лезть к ним попусту!

Стараясь не замечать хмурого взгляда, Кристофер решительно поднялся и направился в ванную. Его ответ граничил с грубостью, но как иначе можно было достучаться до этого человека?



Джек был на взводе. Он не курил уже много лет, но сейчас он не мог не последовать примеру Нормы. Вдвоём они закурили комнату так, что пришлось открывать окно.

Спокойствие Нормы удивляло. Джеку доводилось сталкиваться с жертвами насилия – бывали случаи, когда его сослуживцы, неудовлетворённые тихой стрельбой и быстрой, почти бескровной атакой, лезли к мирному населению, и ему приходилось буквально стаскивать их с девушек. Иногда Джек успевал, но пару раз он пришёл слишком поздно, и зарёванные женщины, испытавшие на себе всю страсть распалённых изголодавшихся вояк, кое-как прикрывались изорванной одеждой и грозили им всеми карами небесными. Дела удалось замять, нарушители отделались всего лишь выговором, но с той поры патриотизма и гордости за армию Её Величества у Джека несколько поубавилось. У него самого никогда не возникало потребности завалить кого-то против его воли, и дело было даже не в желаниях других – он слишком уважал себя.

Сегодня был не его день. Вернее, не его день был уже третий день. Он пытался хоть как-то примириться с преподобным, но тот упрямо молчал. И стал очень странно посматривать. Сначала Джек грешил на презрение, но, перехватив взгляд, понял, что ошибся. Отец Кристофер сразу опустил глаза – ни дать, ни взять – смиренный монах перед искушающим его. Что-то было во всём этом. Только вот что? Взгляд его по-прежнему был больным, хоть он и скрывал это, но сам украдкой то и дело морщился от головной боли или сжимал виски в надежде, что она уйдёт. И ходить старался прямо, но Джек видел, что его пошатывает.

Озарение пришло внезапно. Кристофер имел странную привычку облизываться, когда разговор был для него неприятен, либо будучи в затруднении или смятении. Вот и теперь – стоило посмотреть в его сторону чуть более внимательно – и он нервно облизнулся. Джек встревожился не на шутку. И чем дольше смотрел – тем яснее понимал, что противоречивые чувства по отношению к священнику на самом деле являются не чем иным, как интересом. Тем самым интересом, который он испытывал к тому, кто ему нравился.

У него были глупые влюблённости, да что там – вся его жизнь состояла из глупых влюблённостей. В средней школе Джек увлёкся молодой преподавательницей и не сдался до тех пор, пока та не согласилась пойти на свидание, а после – к нему домой. Следующий раз он потерял голову от случайного знакомого, встреченного в баре, и провёл семь самых бесполезных месяцев своей жизни, пытаясь объяснить, что между парнями такое случается. Не вышло, не случилось. Джек тогда начал и бросил курить, пробовал наркотики разной степени тяжести, чтобы забыться. Очнувшись однажды у себя, с ужасной головной болью и привкусом чего-то давно умершего во рту, решил, что с него хватит. Нужно менять жизнь.

Армия научила сдерживать порывы. Когда вокруг не один десяток мужчин, которые могут и покалечить за чересчур долгий взгляд, учишься подавлять плотское влечение. Неважно каким образом - с помощью боли или физической нагрузки, или мыслей, внушающих отвращение. В тот момент это было насущно необходимое препятствие, сдерживающий фактор.

А вот увлечься священником – уже перебор. Придётся вести себя осторожно. Джек мог сколько угодно отпускать пошлые шуточки и держаться так, будто заинтересован в соблазнении собеседника, но не когда его действиями руководят настоящие чувства. Он ещё не готов к такой глупости, как отношения такого рода с истовым христианином, да ещё и священнослужителем. Всё-таки зачатки совести и здравого смысла у него имелись.
Норма застонала во сне, и Джек рассердился на себя. Как он может думать о своих эгоистичных желаниях? Нужно выбросить их из головы и подумать о том, как им выбраться. Грегори пришёл за Нормой один раз – придёт и второй. Сначала – общее и безотлагательное дело, потом – его проблема. Хотя он понимал, что испытывать подобное по отношению к Кристоферу – безрассудно и нелепо. Тем более, сейчас.

Как же сбежать из этой проклятой клетки? Джек обеспокоенно поглядывал то на Норму, застывшую в позе эмбриона у стены, то на Кристофера, спящего рядом, прежде чем решил присоединиться к ним. А когда лунный свет тяжёлым изрезанным пластом лёг на выскобленный дощатый пол, измученный напряженными размышлениями мозг милостиво даровал ему забвение. Только легче от этого не стало.

Ему снилась комната. Ему снился Кристофер. Джек увидел его на широкой постели в безвкусном и кричащим номере для новобрачных. Глаза были закрыты, губы беззвучно шевелились – он молился.

Джек застрял в дверях, боясь приблизиться, нарушить единение с богом. А ещё он опасался себя, своего влечения. Тело стало чужим – простое вместилище духа, тюрьма из костей, мышц и кожи. Замешкавшись, он осознал вдруг, что Кристофер смотрит на него. Взглядом, ставшим до жути пронзительным, и глаза его цвета грозовой тучи глядят в самую душу. А раз так – нет смысла таиться и скрывать свои желания. Джек пересилил себя и подошёл. Но не последовало никакой реакции; ни слова, ни жеста – просто понимающий взгляд. Он всё знал. И от этого было страшно втройне. Не зная, с чего начать, Джек дотронулся до щеки, и на это Кристофер ответил – недоумённым взглядом.

«У него же целибат» - думал Джек, наклоняясь и целуя поджатые губы.

Он как будто наблюдал за собой со стороны, смотрел, как вынул колоратку, расстегнул сутану. Кристофер выглядел почти испуганным, но дёрнулся только раз – когда Джек задрал длиннополое одеяние и провёл по коленям. Под чёрной тканью ничего не было, длинные ноги – жилистые и напряжённые, были почти безволосыми. Джек встал между ними и, уронив Кристофера на постель, поцеловал его – торопливо, не давая сказать ни слова. Руки его прижали ладони священника к постели, их пальцы переплелись. Джек едва дыхание мог перевести – от желания и волнения. Он боялся позволить себе больше и боялся, что их разъединит то, что неумолимо надвигалось.

Он торопился, но черты Кристофера уже начали расплываться, а окружающее пространство – тускнеть. Джек понял, что вот-вот проснётся. И чем больше сопротивлялся этой неизбежности – тем сильнее его окутывал неясный туман. Он уже ничего не различал вокруг, но руки его по-прежнему ощущали твёрдость и тепло человеческого тела.

Джек просыпался медленно и нехотя. В комнате по-прежнему было холодно, он чувствовал, что замерзла поясница – задралась рубашка. Приоткрыв глаза, посмотрел противоположный угол и мгновенно проснулся. Там сидела Норма, уронив голову на руки, и дремала. Выходит, к нему прижимается...

Он скосил глаза вниз и увидел растрёпанную рыжеватую макушку. Отец Кристофер жался к нему и вздрагивал. Джек порывисто вздохнул и, чуть поколебавшись, с невыразимым удовольствием обнял спящего. И тут же понял, что это было очень опрометчивый поступок. Сон, полный непристойных видений, распалил его. Он до одури, до безобразной ломки хотел Кристофера. Но не мог позволить ничего крепче этих невинных объятий, хотя в мыслях и творился полный разврат. Изо всех сил игнорируя красочные видения, Джек просто прижимал к себе священника, упиваясь спокойной минуткой тепла, подаренной ему не иначе как самим небом. Хоть и Кристофер мало походил на ангела в привычном понимании этого слова. Слишком костляв. Слишком резкие у него черты лица, чересчур выдающийся нос, похожий на клюв хищной птицы. Слишком мало в нём умиротворения. Слишком многого Джек в нем не понимал. Но сейчас было хотелось солгать себе, и никто не в силах был запретить ему сделать это. Кроме самого Кристофера, который сонно вытянулся в преддверии пробуждения.

«Ещё немного! – взмолился Джек, толком не зная, кого он упрашивает. – Дай мне провести в этом благословенном покое ещё несколько минут!».

Кто-то из богов был явно против этого, потому что Кристофер беспокойно завозился и упёрся ему в грудь. Поднял глаза и посмотрел мутным спросонья взглядом, моргнул. Нахмурился, и насмешливому и неунывающему Джеку стало так стыдно, как не было с тех самых пор, когда его застукали мастурбирующим в ванной на мужской журнал. Кристофер просто не мог не чувствовать его возбуждение – слишком тесно они прижимались друг к другу. Джек ждал гневных речей, проклятий, заявлений о своей испорченности, но Кристофер просто отодвинулся и, не найдя рядом Норму, обеспокоенно заозирался.

- Куда ты пошла, вернись! – позвал он, узрев её.

Голос был хриплым спросонья, это весьма некстати напомнило Джеку его сон, и его передёрнуло. Кристофер, щурясь, осмотрелся, пошарил по полу, ища очки. Надел их и повторил, уже громче:

- Вернись к нам! Ты замёрзла. И ты прекрасно знаешь, что мы тебя не обидим.

До Джека вдруг дошёл смысл сказанного.

«Мы. Не «я», а мы. Почему?»

Норма шевельнулась, но продолжала сидеть, не глядя на них. Кристофер терпеливо ждал, приподнявшись на локте.