День молчания

В первый раз всегда страшно…
И Сева Рудков откровенно нервничал, переминаясь с ноги на ногу возле железных ворот.
Он находился в центре города, в самом его сердце, если можно так выразиться. Хотя, разглядывая обступающие его со всех сторон покосившиеся здания с облупившейся краской на стенах, в это было сложно поверить. Редкие деревья, обглоданные губительными выбросами цивилизации и равнодушием местных жителей, тянули свои крючковатые сучья вверх, стараясь пропороть остро заточенными концами надвигающиеся сумерки.
Месяц май окутал многолюдный бетонный муравейник аномальной для весны жарой, однако ночь была все еще в состоянии взять реванш у знойного дня и, судя по пронизывающему ветру, грозилась обрушиться на спящий город долгожданным ливнем. Сева поежился, зябко потирая голые плечи. На нем была светло-серая хлопчатобумажная футболка с обрезанными рукавами, не скрывающая напряженных подростковых плеч и совсем не защищающая от воровато подступающего ночного холода. Его немного трясло, но он вполне ясно осознавал, что колючий сумеречный ветер, острыми зубами впивающийся в обнаженную кожу рук, был тут вовсе ни при чем. Просто Севке было страшно.
В первый раз всегда страшно…


О клубе Сева Рудков узнал случайно. Дэн как-то упомянул о нем в разговоре.

***

Каждую пятницу Севка и его приятели по школе собирались в стенах полуразвалившегося здания, чтобы вдали от пытливых глаз попить пиво и выкурить пару косяков. Когда-то не так давно здесь велось строительство общежития для работников местного химического завода, но после перестройки, развала страны и череды разоряющих кризисов руководство, видимо, посчитало, что достраивать здание их скудный бюджет им не позволяет. Стройку забросили, народная тропа к ней заросла густой травой, и только пятеро подростков пробирались сюда в вечерних сумерках, чтобы обсудить свои дела и просто расслабиться.

Костян Агишев был самым старшим в их компании. Ему уже исполнилось семнадцать, но в начальной школе его за неуспеваемость оставили на второй год, и теперь он, как и его приятели, заканчивал десятый класс. Костян любил боевики со Стивеном Сигалом в главной роли, и друзья, по достоинству оценив подобное пристрастие, наградили его прозвищем «Кок». Хотя Севке нередко казалось, что Костяну больше бы подошла кличка «бульдог», поскольку со своим приплюснутым носом, сломанным в какой-то уличной драке, и звериным оскалом он и впрямь смахивал на бойцовую собаку. Данное сходство также подчеркивали невысокий рост и крепкое телосложение. С самого детства родители таскали Костю по разным спортивным секциям, стремясь нарастить сыну хотя бы мускулатуру, если уж никак не удавалось нарастить ему мозг.
Многие одноклассники побаивались Костю Агишева, потому что не понаслышке знали о его вспыльчивом характере. Он отличался стойкой нетерпимостью и неприязнью к людям, пытающимся проявить хоть какую-то индивидуальность и желающим выделиться из серой массы безликой толпы за счет излишне пестрой, по мнению Кока, одежды или излишне вычурной прически. Подобные персонажи нередко бывали биты Костяном и старались как можно реже попадаться ему на глаза. Сам Агишев предпочитал спортивный стиль во всем – от удобных кроссовок на ногах до короткой стрижки на голове. Будь его воля, он всех мужчин обрил бы наголо и одел бы согласно Уставу военного времени.
Севка до сих пор не понимал, каким ветром его самого занесло в компанию Костяна.
Все началось два года назад с контрольной работы по алгебре, когда Лариса Дмитриевна – их классный руководитель – приняла поспешное решение посадить Агишева за одну парту с Севкой.
Весьма ощутимый толчок локтем под ребра не замедлил себя долго ждать.
- Дай списать! – не попросил, а скорее потребовал Костян.
- У нас разные варианты, - попытался отмазаться Севка, заранее понимая, что подобное объяснение вряд ли удовлетворит сурового соседа по парте.
- Тогда помоги! – это был приказ, ослушаться который значило подписать себе смертный приговор.
Укорачивать свою жизнь Севка не спешил, и поэтому на том уроке ему пришлось решать сразу два варианта контрольной работы за такой же промежуток времени, за который иные в классе едва справлялись с одним. За свое умение угрожать и быстро списывать Костян получил оценку пять с минусом, чем немало удивил Ларису Дмитриевну, своих родителей, да и себя самого, пожалуй, тоже.
С тех пор Севка учился за двоих, иной раз даже за счет собственных положительных оценок. Взамен он получил защиту от нападок сверстников, в которой, по правде говоря, не особенно-то и нуждался, и привилегию посещать по пятницам заброшенную стройку в составе компании Костяна. Последнее обстоятельство следовало приравнивать к крупному выигрышу в лотерею, потому как всем без исключения было известно, что Кок частенько баловал своих друзей бесплатной выпивкой и травой, а для четырнадцати-пятнадцатилетних пацанов, которым даже пиво с сигаретами в киосках не продавали – это было все равно что сорвать джек-пот.

С Толей Дроздовым Костян дружил, что называется, с горшка. Они жили в одном подъезде, ходили в один детский сад, а затем – с разницей в год – пошли учиться в одну школу. Их родители тоже приятельствовали, по-соседски приглашая друг друга на семейные торжества.
Дрозд, получивший свою кличку благодаря говорящей фамилии, отличался от других ленивой медлительностью. Он был просто гигантских размеров, причем скорее в ширину, нежели в высоту. Вскормленный на чистом сливочном масле, он редко появлялся на публике без огромного бутерброда, который имел несколько весьма калорийных ярусов. По-своему красивые миндалевидные глаза Толяна соседствовали на его лице с курносым носом-картошкой и мясистыми губами.
Сверстники не то чтобы боялись Дрозда, они его скорее опасались, предпочитая отыскивать другую траекторию передвижения, если их с Толяном маршруты вдруг пересекались.
Ни особыми талантами, ни успехами Толя похвастаться не мог, да и сила его заключалась лишь в массе, но поскольку эта масса тянула на «Книгу рекордов Гиннеса», то и таланты и успехи, благодаря каким-то сложным математическим махинациям, к ней просто автоматически приплюсовывались. Это была данность: большой человек – большой во всем! Даже учителя всегда снисходительно добавляли к его удовлетворительным оценкам плюс один бал, то ли в силу толерантности к тучным ученикам – жертвам фастфудов, то ли потому, что отец Толяна время от времени оказывал школе спонсорскую помощь.

Денис Зарубин был самым говорливым из всех. Но, к сожалению, его рассказы всегда изобиловали огромным количеством слов-паразитов, за что он и получил кличку Буквоед, хотя сам предпочитал, чтобы его называли Дэн или Дэнис.
Зарубин полностью разделял жизненную позицию Кока. Именно на этой почве они и сошлись, став неразлучными, словно сиамские близнецы.
До дружбы с Костяном Буквоед слыл забитым мальчиком – тощим и жалким. Он был весьма посредственным учеником и редко получал приличные оценки по школьным предметам. Слишком худой для своего высокого роста – и поэтому вечно сутулый, – он являл собой отличную мишень для нападок сверстников. Да и черты лица Дэна тоже не особо соответствовали общепризнанным эталонам мужской красоты: тусклые волосы мышиного цвета, близко посаженные поросячьи глазки и орлиный нос с горбинкой – не самый удачный образ для того, чтобы претендовать на обложку в популярном модном издании.
Свой единственный талант Денис обнаружил, познакомившись с Коком, когда тот подкараулил его у расписанных местными бомберами гаражей.
Намерения Костяна были весьма прозаичны – набить морду очередному неудачнику. И он непременно осуществил бы задуманное, если бы тот самый неудачник в ответственный момент спасения своей никчемной жизни не ввернул бы подобострастно-приторную ересь о накачанных мышцах Кока, о его отличном прикиде и о всеобщем уважении к, ни дать ни взять, районному герою – кумиру молодежи.
Агишев был не просто польщен, он прямо-таки умилился, слушая холуйскую речь Дэна в свою честь, обильно приправленную подростковым жаргонизмом.
Тогда Буквоеду удалось с точностью великого Пигмалиона за несколько жалких секунд вылепить из своего пластилинового характера скульптуру Галатеи, которая пришлась по душе Костяну Агишеву, и тот, сменив гнев на милость, призвал Дэна в ряды личных фаворитов.

Антон Канаев – Каноэ, как его любезно окрестили приятели, – был самым жизнерадостным и улыбчивым из всей пятерки. И это, пожалуй, являлось природной закономерностью, ибо сама природа распорядилась так, одарив всех рыжеволосых людей веселостью и оптимизмом. К описанию внешности Антона, как эдакого типично-положительного персонажа из русских народных сказок, можно было смело добавить не по-мальчишески рельефную фигуру и довольно высокий рост, а так же зеленые, цвета ранней весенней травы, глаза и россыпь мелких веснушек, придававших его лицу какое-то небрежное очарование Иванушки-дурачка-царевича.
Однако, вопреки литературному образу, дурачком Канаев вовсе не был, скорее, наоборот – из всей пятерки приятелей он единственный, кто мог похвастаться круглогодично положительными оценками, хотя и не соответствовал внешним канонам школьных зубрил, вовремя сменив очки на контактные линзы.
Рудков познакомился с Канаевым в тринадцать лет, в детском оздоровительном лагере «Звездный». История их знакомства сопровождалась некой тайной, о которой ни Севка, ни Антон никогда не упоминали, храня её на задворках собственной памяти.
В то время Каноэ еще учился в другой школе, но его мать, сбежав от очередного незадачливого мужа к не менее незадачливому любовнику, сменила не только фамилию и место жительства, но и место учебы своих четверых детей, из которых Тошка был самым младшим. Именно так Антон Канаев – сосед Севки по палате в лагере «Звездный» – стал его одноклассником.
Откровенно говоря, Рудкову нравился Антон. С ним было интересно и просто. Всегда находились общие темы для обсуждений и даже дискуссий, потому как Каноэ постоянно что-то много и увлеченно читал. Его восхищали приключенческие романы, детективы с непредсказуемым концом и фэнтези со своим уникальным миром и уникальными жителями: гномами, гоблинами, драконами и эльфами.
Именно Севка притащил с собой Антона на заброшенную стройку и навязал его в качестве приятеля Костяну, Толяну и Дэну.

Сам Сева Рудков торжественно именовался друзьями Рудой, хотя его полное имя и без того было сродни прозвищу – Севастьян. Почему родители решили окрестить своего единственного, долгожданного сына подобным именем, Севка не знал, не успел узнать – его мать с отцом погибли в автомобильной катастрофе, когда ему самому едва исполнилось пять лет. Теперь он жил с бабушкой по материнской линии, которая в позапрошлом году разменяла уже восьмой десяток.
Севка был среднего роста, не худой, а скорее поджарый – вытянутый в тугую струну. Темные волосы торчали в разные стороны взъерошенной копной, их длина была сантиметров на десять неприличней того пятимиллиметрового ежика, который Кок всегда позиционировал в качестве эталона мужской стрижки. Длинная челка то и дело падала Севке на глаза, скрывая от пытливых взоров их песочно-кошачий цвет.
Он, как и все прочие в их пятерке, предпочитал удобную – безликую – одежду, не отягощенную модными лейблами.
Учился Рудков хорошо, без перепадов. Он мог бы стать отличником, если бы не его юношеский пофигизм и то и дело прихрамывающее поведение. Нравственным калекой Севка себя, разумеется, не считал, но любил иногда шокировать публику аморальными поступками.

Именно таким был состав знаменитой на всю округу пятерки подростков из десятого «Б» класса средней общеобразовательной школы №103.

***

В тот злополучный (или как кому видней) вечер все пятеро в полном составе собрались на привычном месте, облюбовав второй этаж заброшенной стройки.
Поначалу разговор шел вроде бы ни о чем – привычный выброс в атмосферу ничего незначащих фраз – пока Дэн, сокращая зависшую паузу, вдруг случайно не ляпнул:
- А я знаю, где эти собираются, - он сделал ударение на слове «эти», произнеся его пренебрежительно и даже несколько брезгливо, как если бы произносил слово «дерьмо».
- Кто эти? – поинтересовался Дрозд таким тоном, как будто ему это было вовсе неинтересно.
- Ну ЭТИ! – Дэн многозначительно закатил глаза и сделал жест рукой, который, вероятно, должен был сымитировать обмахивание веером.
- Серьезно? – Антон подался вперед и смешно округлил глаза, выражая тем самым неподдельную увлеченность темой беседы. – И где?
- В центре, за рестораном «Амбар».
- А ты как об этом узнал? – продолжил лениво выяснять Толян. – Ты случайно не с ними заодно?
Он хмыкнул и, глубоко затянувшись, передал почти докуренный косяк Коку.
- Больной что ли?! – возмутился Дениска. – Просто пошел за одним таким, а тот, значит… э-э-э… в подворотню нырнул. Ну, я думаю – вот удача-то! Я ж ему того… морду хотел набить, а там, куда он свернул, место-то безлюдное, я это точно знаю. Туда еще девки-студентки курить бегают, чтобы их, значит, не запалил никто. Вроде центр города, а чуть вглубь уйдешь – так одни развалюхи заброшенные. Короче, красивый передок, а зад в дерьме! Руки, видишь ли, у гребанных властей не доходят, чтобы дома отресра… отрестра… Тьфу ты! – Буквоед смачно сплюнул под ноги, споткнувшись о труднопроизносимое слово.
- Отреставрировать, - пришел на помощь другу Севка.
- Ну, я так и говорю… Починить, короче. Так вот… Этот, значит, в подворотню – я за ним. А он к кампании присоединился. Таких же, в общем, ушлепков.
Антон счел нужным возобновить допрос:
- И как они выглядели?
Буквоед смутился.
- Да я… э-э-э, в общем-то, не знаю, - заблеял он, - как обычно… нормально, короче.
- Как же ты определил, что это именно ОНИ? – Кок небрежно полоснул по слуху окружающих зачатками угрозы.
Дэнис, из обвинителя превратившись в обвиняемого, совсем растерялся.
- Да не знаю я… Показалось мне так, ясно? – с каким-то нерешительным вызовом произнес он и тихо добавил: - Что ты докопался до меня?
- Ладно тебе, Костян, - Антон примирительно похлопал приятеля по напрягшейся спине, - успокойся, не наезжай. А ты, давай, Дэн, рассказывай, что там дальше-то было?
Буквоед, немного расслабившись, с неохотой пробурчал:
- Чего рассказывать-то? Это всё! Они, значит, постояли пять минут возле входа, а потом все вместе зашли в этот клуб.
- И ты не последовал за ними? – насмешливо спросил Каноэ.
- Нет, я надписи на воротах испугался. Щас дословно скажу – «задний проход держать открытым».
Это действительно было забавное совпадение (а может, и не совпадение вовсе), и все дружно загоготали над двусмысленностью последней фразы. Все, кроме Севки. Он запустил пятерню в темные волосы и взъерошил их привычным движением руки.
Антон заметил отсутствие признаков веселья на лице друга и участливо поинтересовался:
- Эй, с тобой все в порядке?
- Я… - Рудков тряхнул головой, словно прогоняя какую-то тревожную мысль, которая жужжанием назойливой мухи обременяла его внутренний слух. – Я в порядке. Устал просто… немного… - и, выдержав паузу, добавил: - Ладно, пацаны, пойду я. Бабка у меня болеет. Никак помирать собралась. Не хочется ее одну оставлять надолго.
Севка поднялся с бетонной плиты и поочередно пожал руки своим приятелям.
- Давай, дружище, - Антон похлопал товарища по плечу, - а мы еще часок посидим, пожалуй.
- О’кей. До завтра.

***

С того вечера Севка постоянно думал об этом странном месте, упомянутым Буквоедом. Оно манило его, влекло. И однажды он не выдержал…


Вход в клуб Рудкову преградил внушительного вида охранник.
- Это закрытое заведение, - пробасил он, - нужен пропуск, чтобы сюда попасть.
Севка на секунду оторопел, пытаясь проанализировать услышанное. О пропусках ему не было известно ровным счетом ничего. Лишь спустя мгновение он собрался с мыслями и произнес, тщательно подбирая слова и придав своему голосу максимальную решимость:
- У меня его нет… И я не знаю, откуда его взять. Но я хочу пройти.
- Если пропуска нет, то тогда тебя должен провести кто-то из завсегдатаев, - лениво выплюнул охранник дежурную фразу и углубился в изучение устройства собственного мобильного телефона.
- Я никого здесь не знаю… - настойчиво обратил на себя утраченное внимание Севка.
Охранник с оттенком усталой обреченности вновь воззрился на непрошеного посетителя.
- Сколько лет? – зацепился он за удобный предлог для отказа, окидывая Рудкова нормативным взглядом.
- В-восемнадцать… - неумело соврал Севка, рассматривая на полу узор из трещин.
- Да, етит, задолбала уже эта детская самодеятельность! В глаза мне смотри, ТЮЗовец! Сколько лет, спрашиваю?!
- Семнадцать… - Севке показалось, что он произнес это слово одними губами, не задействуя голосовые связки, и что Кинг Конгу охраннику, чтобы понять смысл сказанного, понадобится сурдопереводчик или, на худой конец, ушной аппарат. Однако своей следующей фразой король приматов презентовал себя, как обладателя, на удивление, уникального слуха:
- Ты обратный отсчет не веди, пацан. Не ракету запускаешь! Отвечай, как есть!
- А я и отвечаю, как есть… - обидчивые интонации в голосе дались Севке с большим трудом. Станиславский ему бы точно не поверил, как, впрочем, не поверил и охранник, который, видимо, уже ознакомился на досуге с трудами великого мастера и губкой впитал в себя чуткость к восприятию сценической фальши.
- Паспорт, – коротко потребовал он.
- Не с собой.
- Сынок, шляясь по улицам в столь поздний час, а тем более отправляясь в питейное заведение, паспорт просто необходимо иметь при себе.
Севка почувствовал себя нашкодившим сорванцом, которому укоризненно погрозили пальцем, и не абы каким, а средним.
- Послушайте. Я здесь впервые, и мне… я… я просто не знаю, куда мне еще идти. П-пожалуйста… Мне надо туда попасть…
Собственный голос напомнил Севке блеянье овцы, которую ведут на заклание.
- Пропусти его, Вован! – в дверях за спиной охранника появился высокий молодой мужчина в грязно-серой футболке под цвет пасмурных глаз… - Посетителям нужна свежая кровь!
Тот, кого назвали Вованом, разом обмяк, превратившись из злобной Годзиллы в плюшевого мишку.
- Как скажешь, - не споря, уступил он. - Ты ведь здесь босс. Сам будешь отвечать, коли что пойдет не так.
- Он будет пользоваться успехом. Расслабься!
Севка, чувствуя себя неуютно под взглядом двух пар оценивающих глаз, бочком протиснулся в узкий дверной проем и… очутился на улице.
Вход в святилище оказался выходом во вполне мирской дворик – без свечей, лампад и радужно одетых инакомыслящих.
Рудков растерялся. Перед ним, разомкнув трухлявые объятия до величины арендованной площади, сиротливо раскинулся засаленный, заплесневелый от скверны дворик, а чуть дальше, опираясь на клюку давно ненадежных свай, застыло в скорбном молчании относительно невысокое, искореженное временем здание. Куда дальше?
- Тебе туда, - шуршаще произнес чуть хрипловатый голос над ухом.
Севка обернулся. Молодой босс, чье влияние было безоговорочно признано охранником, как будто материализовался из воздуха прямо за спиной Рудкова.
- Куда? - Севка счел нужным прояснить неясные моменты.
- Туда, - и босс указал на развалюху, возвышающуюся над их головами обшарпанной ветошью и глядящую на них сверху вниз подслеповатыми окнами четырех этажей.
- Т-туда? – Рудков поперхнулся и невольно воскресил в памяти собственные фантазии о волшебном «Средиземье», в которое он собирался погрузиться часа два назад, придирчиво выбирая свой неброский наряд для предстоящего похода в таинственный клуб.
Босс многозначительно хмыкнул:
- Что? Разочарован?
- Да н-нет, в общем-то, - голос совершенно по-предательски дрогнул, обнаруживая неискренность сказителя.
Владелец клуба, дегустируя смятение собеседника, как коллекционное вино, насмешливо произнес:
- Ну… тогда удачи!
Удача…
Вот о чем теперь мечтал Севка, проходя в полусгнивший дверной проем и поднимаясь вверх по потемневшей от грязи бетонной лестнице.
Просторное помещение для избранных на втором этаже здания эпохи динозавров встретило его до безобразия современной музыкой, настолько кричащей о своей причастности к модным тенденциям, что от сплошной «унцы-унцы» у Севки вмиг разболелась голова.
Нетвердой походкой он вышел на середину зала и огляделся.
Посетителей было не так много, но все столики, за которые нуждалось рухнуть потрясенное от увиденного молодое тело, были заняты. А на тех, что пустовали, красовалась выразительная табличка «Забронировано».
Единственное место, которое еще могло похвастаться обнаженкой пустующих стульев, был бар.
Севка взобрался на один из высоких табуретов и жестом подозвал бармена.
- Можно мне бутылку пива? – немного извиняюще попросил он, когда рослый детина за стойкой наконец обратил на него свое небрежное внимание.
«Их тут по росту набирают что ли?» - изумился Рудков.
Он представил себе объявление:
«Требуется молодой человек не ниже ста восьмидесяти сантиметров ростом и эмоциональным диапазоном не шире, чем у зубочистки».
Недовольный тон вернул Севку из отдела кадров ночного клуба в реальность.
- Паспорт! – это была не просьба, не приказ, а просто громкое слово, выдернутое из закона, без соблюдения которого закрытый клуб закрылся бы окончательно.
- Не с собой, - повторил Севка заученную фразу.
- Без паспорта не положено, - тот же параграф законодательства, произнесенный теми же интонациями судейского чиновника.
- Тогда «Колу». Это положено? – Рудков протянул сотенную купюру.
- Сдачи нет. Орешки возьмешь? – тон предлагающего подозрительно точно копировал тон подростковой шпаны, стрелявшей сигареты у щуплых зубрил-астматиков, которые черпали теоретические знания о курении лишь из медицинских справочников.
Как правило, следом за отрицательным ответом на стандартный вопрос: «Закурить есть шо ли?» следовала не менее стандартная угроза: «А в глаз?»
- Нет, спасибо, - робко отказался Севка, рассчитывая на то, что злопамятность бармена не лишит его зрения, а заодно и не позволит ему умереть от жажды.
Пауза длилась бесконечно долго, и Рудков уже было начал прикидывать в уме возможные нестандартные цветовые решения, которые дарует его лицу палитра гематомы под левым глазом.
- «Колу» принесу, обожди, - наконец произнес громила «по объявлению» и величественно удалился, подсчитывая в уме убытки: деля доход от выпитого малоимущим подростком безалкогольного напитка на собственное потраченное время, чтобы этот напиток мелкому гаденышу все-таки принести. Алгоритм решения сложных математических уравнений с присутствием неизвестных величин был, вероятно, так и не усвоен барменом в школьные годы, поэтому он предпочел покамест заняться другими клиентами, которые не засоряли его мозг алгебраическими формулами.
Отсутствие клубного моралиста дало Рудкову возможность оглядеться.
Зал постепенно наполнялся людьми. Таблички «Забронировано» исчезали, освобождая места за пустующими столами стареющим сластолюбцам. Они сканировали зал засаленными взглядами, выискивая в толпе вновь прибывающих даже не кого-то, а скорее просто что-то более или менее удобоваримое и по возможности не шибко дорогое.
Несколько похотливых завсегдатаев полоснули по Севке долларовыми знаками в глазах, и он поспешно отвернулся, не желая разменивать юношеские грезы на чековую книжку.
Рудков заметил, что среди клубных обывателей присутствовали и женщины, которые, правда, сильно смахивали на мужчин и отличались от последних лишь наличием вторичных половых признаков, намеки на которые не могли скрыть даже мешковатые футболки.
Когда в зале стало нечем дышать от скопления тестостерона (причем, в данном случае, как мужского, так и женского), на подмостки, напоминающие сцену актового зала в среднестатистической школе, лишенной государственных субсидий, вышел скучающей конферансье, который без энтузиазма в голосе объявил стриптиз.
Мальчики-стриптизеры, изображавшие воинов-спартанцев, были хороши. Севка даже воспрял духом, глядя на то, как они пытались обезоружить друг друга, хватаясь за тряпичные доспехи и попутно стягивая с себя лоскутки ткани, условно символизировавшие набедренные повязки.
Шоу закончилось так же внезапно, как и началось.
Конферансье, вновь продемонстрировав всем присутствующим свою незаинтересованность в рабочем месте, тусклым голосом сообщил, что шоу скоро возобновится (при этом он не уточнил, в каком календарном году это произойдет), а пока, мол, никто не воспрещает собравшимся наслаждаться музыкой.
«Унца-унца», птицей-фениксом возродившись из благословенного пепла тишины, грянула с новой силой на таких высоких частотах, которые нормальный человек, не искушенный клубными музыкальными излишествами, был просто не в состоянии воспринимать, не используя беруши.
Присутствующие сразу разделились на две возрастные группы. Те, что помоложе, хаотично задрыгались на танцполе, стараясь попасть в едва уловимый такт оглушающей музыки, а те, что постарше да поопытнее, воззрились на бьющуюся в танцевальной конвульсии молодежь зачарованными взглядами, словно перед ними вовсе не кружились в языческой пляске кочующие шаманы, а размеренно отсчитывал минуты до забвения маятник гипнотизера.
Севка, вмиг причислив себя к тем, кому за сорок, приуныл. Мираж, рисуемый воображением умирающего от жажды путника, развеивался на глазах.
Не прошло и получаса, как бармен обнаружил свое присутствие внезапно возникшей на стойке крошечной бутылочкой «Колы». Это был не напиток, а скорее его пробник. За стольник орешки к данной мензурке просто обязаны были прилагаться бесплатно, да еще и приятного аппетита желать дежурным голосом.
Рудков достал из помятой пачки предпоследнюю сигарету и поискал глазами пепельницу.
- Здесь не курят, - раздался над ухом уже привычный прокурорский голос.
«Почему этот орангутанг заказы не выполняет с такой же поспешностью, с какой цитирует вытяжки из Устава данного заведения?»
Севка откровенно злился. Вечер лихорадочно утрачивал томность.
Неожиданно музыка стихла, и грустный конферансье вновь явил зрителям свою скорбную личину.
- Леди Гуана, - подобострастным фальцетом директора местного фан-клуба произнес он, объявляя следующий номер.
«Того, кто придумывает артистам сценические имена, давно пора расстрелять», - мстительно подумал Севка.
- Песня, - продолжил лишенный всякого честолюбия массовик-затейник, сменив фальцет на бас, и удалился под жидкие аплодисменты.
На сцену вышло нечто, отдаленно напоминающее престарелую портовую проститутку из дешевого борделя, отдающуюся редким желающим за пинту пива.
Леди Гуана была напудрена и разукрашена гримом так обильно, что если бы кто-то осмелился стукнуть примадонну по затылку, то штукатурка с ее лица отвалилась бы цельным куском, прихватив с собой накладные ресницы и парик.
Пропев песню юрского периода голосом Софии Ротару, существо удалилось, не произведя на собравшихся особого впечатления.
За время выступления трансвестита на закате сценической карьеры Севка подрастерял всю свою злость, на смену которой явилась апатия.
«А что ты, откровенно говоря, ожидал здесь увидеть? – мысленно выругал Рудков самого себя. – Клуб закрытый, посетители исключительно избранные, да и те приходят сюда явно не для того, чтобы послушать музыку и посмотреть на рожу унылого конферансье».
Севка почувствовал, что нервный тик от эмоциональной нагрузки и никотиновая зависимость, объединившись, совсем скоро начнут теребить его верхнее веко.
- Где здесь покурить можно? – окликнул он вопросом, проходящего мимо бармена. Тот махнул рукой в сторону коридора, не обременяя себя произнесением слов.
Севка отставил в сторону «Колу», к которой так и не притронулся, и побрел в указанном направлении, по дороге разминая пальцами уже замусоленную сигарету.
Курилка представляла собой лестничный пролет между этажами, в углу которого одиноко ютилась деревянная скамейка на три персоны. Собственно, упомянутые три персоны на ней уже восседали, остальные курильщики жались вдоль стен, дополняя собой рисунок из трещин на отваливающейся штукатурке.
Зажигалки в заднем кармане джинсов не оказалось, и досада с новой силой обрушила на Севку свои ледяные волны.
- Прикуривай.
Девчонка лет семнадцати с короткой стрижкой и мальчишеской внешностью протянула ему почти истлевший окурок.
- Спасибо, - неловко поблагодарил Рудков и прикурил от протянутого бычка.
- Новенький? - не спросила, а скорее уточнила девушка.
- Наверное, - неопределенно буркнул Севка и отвернулся, не желая продолжать разговор.
- Наслаждайся… а еще лучше забей на все эти декорации и просто расслабься – сразу почувствуешь разницу. Здесь все совсем не так, как кажется на первый взгляд, - прошелестел где-то между лопаток насмешливый голос, и пространство за напряженной спиной очистилось.
Докурив сигарету, Рудков поплелся обратно в кричащий музыкой зал. Стул, который он покинул пять минут назад, оказался свободным, а нетронутая пробирка с «Колой» вновь укоризненно намекнула ему на его юный возраст.
- В следующий раз присматривать не буду, - без привычной злобы буркнул бармен, когда Севка почти на законных основаниях занял пустующее место.
- Я и не просил, - тихо – так, чтобы никто не услышал – возразил Рудков, а про себя подумал, что блюститель местного Устава, спекулирующий напитками, по сути своей, не такой уж и плохой парень. Ну не он же, в самом деле, отвечает за ценовую политику клуба, да и полномочия принимать законы, запрещающие продавать спиртное подросткам, тоже находятся далеко за пределами его компетенции.
«Здесь все совсем не так, как кажется на первый взгляд», - воспроизвела память ранее услышанную фразу.
Бармен между тем поманил Севку указательным пальцем:
- Слушай сюда, пацан, - доверительно прошептал он, - если хочешь выпить, то тут – только свистни – сыщется много желающих, кто мог бы тебя… хм… угостить.
- Я не хочу выпить!
Раздражение вернулось столь поспешно, словно ему выслали приглашение заранее.
- Я просто намекнул, - бармен, осознав наконец, что на строптивом щенке сегодня ему заработать не удастся, обиделся и отошел в сторону, попутно награждая Рудкова свирепыми взглядами.
Севке было ровным счетом наплевать на финансовые трудности бутылочного жонглера. Он решил сосредоточить свое внимание на «Коле», которую часом ранее все-таки оплатил.
- Скучаешь?
От неожиданности рука Севки, сжимающая основание крошечного сосуда, дрогнула, и часть напитка из стеклянной емкости переместилась на барную стойку.
- Поосторожнее, пацан! – бармен чуть ли не взвизгнул от радости, воспользовавшись удачным предлогом, чтобы выплеснуть на недавнего обидчика накопившуюся злость, и, вложив в свои действия как можно больше напускного недовольства и презрения, протер пролившуюся жидкость грязной тряпкой.
Пререкаться совсем не хотелось.
- Извините, - поспешно пробормотал Севка, чтобы как-то сгладить ситуацию, и повернулся на ранее прозвучавший голос.
На соседний стул опустился молодой мужчина. Он был одет во все черное: черные брюки, черная рубашка с длинными рукавами и черный галстук. Это был довольно странный выбор цветовой гаммы для ночного клуба, ибо, как краем глаза успел заметить Севка, посетители здесь предпочитали светлые тона в одежде, чтобы в лучах неоновых ламп их наряды приобретали таинственное голубоватое свечение и привлекали внимание окружающих. То ли незнакомец этого не знал, то ли игнорировал свои познания. Единственным светлым пятном в его облике были волосы – пепельные, аккуратно подстриженные лесенкой и идеально уложенные вдоль выразительных скул, и только челка, торчащая рваными прядками в разные стороны, привносила уютный утренний хаос в вечернюю надменную прилизанность. Но что действительно поразило Севку, так это глаза незнакомца. Бархатно-черные бездонные зрачки губительной воронкой затягивали зазевавшегося путника в чертоги дьявола. Столь же темная контурная оболочка вокруг радужки навевала мысли о пепелище, оставленном священным костром инквизиции на месте сожжения еретиков. Сама же радужка, на фоне всех этих темных клякс ада, казалась слепяще-белой, почти прозрачной, если не считать едва заметных нитей ярко-синих прожилок, расползающихся по леденяще-мертвой белизне основы паутиной жизни. Контраст был столь впечатляющим и объемным, что Севке на миг почудилось, будто он заглянул в глаза призрака.
«Ему не нужно выделяться одеждой, - промелькнула в голове первая тревожная мысль, - достаточно лишь заглянуть в его глаза… И он знает это».
Перед мысленным взором возник образ собаки-волка с точно такими же глубокими, мертвенно-белыми глазами, окруженными темной оболочкой.
«Как же называлась эта порода?» - Севка зажмурился, надеясь, что эта мимическая гримаса поможет его мозгу отыскать нужный файл в картотеке памяти.
- Эй... с тобой все в порядке? – полунасмешливый голос и невесомое прикосновение к плечу выдернули Севку из транса. Он открыл глаза и слегка тряхнул головой, прогоняя видение и пытаясь собраться с мыслями.
Оценив столь значительные внутренние потуги собеседника, незнакомец, не дожидаясь ответа, продолжил свой допрос:
- Это «Кола»? – он едва уловимым движением головы указал на стоящую перед Севкой мензурку с мутной коричневато-красной жидкостью.
- Пиво мне без паспорта не продали.
Голос дрожал, то ли от обиды за то, что приходилось оправдываться, то ли от ситуации в целом – странное место, странный мужчина с призрачно-стеклянным взглядом. Все это могло бы быть сном, но сном не являлось.
Между тем незнакомец жестом подозвал бармена, который уже принял стойку гончей, учуявшей крупную дичь.
- Женёк, пиво принеси.
На сей раз заказ выполнялся много проворней. Не минуло и пяти минут, как на барной стойке красовались две бутылки пенного, соревнуясь друг с другом запотевшими темно-зелеными боками. Ставя их на стол, спекулянт Женька победоносно хмыкнул и гордо удалился.
- Угощайся, - небрежно бросил незнакомец куда-то в сторону.
- Не надо, - мрачно произнес Севка, хотя его рот вмиг наполнился слюной.
- Расслабься, приятель. Это тебя ни к чему не обязывает.
- Я знаю… Просто не надо! Я не… - Севка замялся, никак не решаясь выговорить вертевшееся на языке слово. Румянец, зародившийся на его щеках, предпринял отчаянную попытку мигрировать в область шеи.
Насмешливая фраза прозвучала как будто из тумана:
- Бог мой, я и не знал, что красный цвет имеет столько нелепых оттенков.
А сразу вслед за ней последовал уточняющий вопрос:
- Так ты не КТО?
Севка, собрав все свое мужество в кулак, наконец-то смог выдавить из себя сакраментальную фразу, однако постарался смягчить её, заменив последнее слово указательным местоимением:
- Я не… такой.
Незнакомец снисходительно усмехнулся уголками тонких губ и, устремив призрачный взор в пространство перед собой, таинственно произнес:
- Приятель, тут, знаешь ли, все… не такие!

- Как тебя зовут? – как бы между прочим поинтересовался незнакомец, при этом даже не повернув голову в сторону Севки. Подняв бутылку до уровня глаз, он принялся с любопытством разглядывать ее содержимое, как будто надеялся отыскать за мутно-зеленым стеклом притаившегося джинна.
- Сева.
- Сева – это Всеволод?
- Нет. Сева – это… Севастьян, - в голосе Рудкова проявились нотки неловкости за оригинальность родителей, и, похоже, сей факт не остался незамеченным.
- Необычное имя… - незнакомец, утратив на время интерес к поиску языческих духов, сделал несколько больших глотков из запотевшей бутылки, при этом Севка невольно зафиксировал взгляд на движении его кадыка.
Вверх-вниз… Вверх-вниз… Вверх-вниз…
– Так что ты тут делаешь, Севастьян, если ты не такой? Или как раз именно эта причина и привела тебя сюда?
Севке очень не хотелось отвечать, и поэтому он нашел удобный предлог, чтобы сойти со скользкой тропки опасных вопросов.
- Я – Сева. Не надо называть меня Севастьян… пожалуйста. А как тебя зовут?
- Влад, - незнакомец слегка склонил голову, представляясь.
- Влад – это Владислав?
- Не угадал. Меня зовут Влад – этой информации пока вполне достаточно.
Влад являлся обладателем аристократической внешности: бледная кожа, утонченные черты лица, прямой нос, ярко выраженные скулы, небольшая ямочка на заостренном подбородке. Во всем его облике проступала некая породистость. Он был до непристойности ухожен и… до неприличия хорош собой. Не приторный, а скорее терпкий. Выдержанный, как коллекционное вино девятьсот затерянного года.
На вид Владу можно было бы дать лет двадцать пять-двадцать шесть, хотя, возможно, он выглядел старше лишь за счет трехдневной небритости, накладывающей на безукоризненные исходные данные своего владельца дополнительные штрихи в пользу общей картины бросающейся в глаза зрелости.
Будто прочитав мысли Севки о возрасте, Влад спросил:
- Сколько тебе лет, Севастьян?
- Сева…
- Прости… Просто имя красивое. Так сколько тебе?
- Восемнадцать… - по привычке соврал Рудков, разглядывая этикетку бутылки.
Влад рассмеялся. Смех у него был мальчишеский и какой-то узнаваемо-приятельский, словно он был знаком с Севкой уже тысячу лет, и его повеселил забавный анекдот, рассказанный закадычным другом.
- Я не охранник и не бармен. Сколько тебе на самом деле лет?
- Шестнадцать… - голос Севки понизился до едва различимого шепота, но ему все равно показалось, что все присутствующие внезапно стихли, оборачиваясь и прислушиваясь.
- Здесь всем наплевать на это, - успокаивающе произнес Влад, уже не в первый раз прочитав мысли Рудкова.
Они немного помолчали, думая каждый о своем. Севка с радостью обрушил бы на своего случайного собеседника словесный поток наивных вопросов, но пока был морально не готов к тому, чтобы выставлять себя глупцом и невеждой.
- Ты впервые здесь? – внезапно прервав хаотичное метание мыслей Севки, спросил Влад.
- Я… э-э-э… ходил в другие места.
Едва заметная полуулыбка искривила прямую линию губ незнакомца.
- Правда? Не знал, что есть еще…
Пойманный на лжи Рудков начал заикаться:
- Н-ну, не то, чтобы к-какие-то о-официальные…
Влад благородно сменил тему, не позволяя начинающему фантазеру сгинуть в трясине собственных небылиц.
- Знаешь кого-нибудь из здешних?
- Нет, - на этот раз Сева решил не врать, чтобы опять не опростоволоситься. Не исключено, что Влад знал тут каждого.
- Как тебя Вован-то пропустил? Он же у нас суровый по части пропусков.
- Кто такой Вован?
- Громила на входе.
- А-а-а… - протянул Севка, смутно припоминая имя охранника, - а он и не хотел пропускать. За меня там вписался один – судя по всему, владелец.
- Серега, - Влад одобрительно покивал головой. – Он любит, чтобы его клиенты были довольны, а что может быть лучше для завсегдатаев, чем свежая кровь.
- Знаешь, я уже второй раз за вечер слышу эту фразу, и у меня начинает складываться такое впечатление, что я попал в бар «Крученые титьки» .
Влад благодушно рассмеялся и, чуть более внимательно взглянув на своего юного собеседника, загадочно произнес:
- Я бы покрутил в этом месте вовсе не титьки… - а потом, немного подумав, добавил: - А ты смешной. В том плане, что у тебя есть чувство юмора. Это необычно для мальчишек твоего возраста.
- Ничего необычного в этом нет, - пробурчал Севка, но комплимент незнакомца пришелся ему явно по душе.
- Значит, здесь ты впервые, - не спросил, а скорее подвел итог Влад. – Ну и как тебе? Нравится?
- Не знаю пока… - честно признался Севка.
- Ожидал чего-то большего?
- Может быть… Просто странно как-то… всё это.
Влад хмыкнул и уже готов был выдать очередную умную мысль, но его вдруг беспардонно прервали:
- Ты здесь один, приятель?
Рядом с барной стойкой возник молодой человек по возрасту старше Рудкова года на три-четыре. Он как раз, в отличие от Влада, представлял собой классического завсегдатая данного заведения. От одного взгляда на его облегающую белую футболку, пропитавшуюся слепящей синевой неоновых клубных ламп, можно было прослезиться. Слегка выпуклые глаза парня с интересом разглядывали Севку. Рыжие веснушки рассыпались по лицу солнечными брызгами, пухлые губы блестели влагой, источником которой служил юркий язык, то и дело снующий туда-сюда проворным розовым зверьком, гладкие длинные волосы кирпичного цвета были перехвачены сзади тонкой резинкой. Его можно было бы назвать красивым, если бы не огромный нос, занимающий пол-лица и оттягивающий на себя внимание зрителей.
- Я? – Сева решил на всякий случай уточнить неясности, дабы избежать недопонимания.
- Ну не Влад же! – рассмеялся юноша, найдя в своей шутке нечто весьма остроумное.
- А почему не он? – не понял Севка.
- Потому что Влад искренне считает, что якшаться с челядью – ниже его монаршего происхождения.
- Разве сословное неравенство не было упразднено еще коммунистами? – искренне удивился Севка.
Влад усмехнулся в горлышко бутылки, оценив шутку, но промолчал, словно разговор шел вовсе не о нем.
- Ты что Петросян? – рыжий парнишка выпятил на Рудкова свои, и без того выпирающие, рыбьи глаза.
- Нет. Я Сева.
- А я Георг, но можно просто Гоша. Так ты здесь один?
- Я… я…
- Ладно, не тужься, - милостиво дозволил Георг и передвинулся в пространстве так, чтобы загородить собой Влада. – Хочешь, секрет расскажу?
Севе не понравилось преднамеренное стремление Гоши полностью завладеть его вниманием, но, тем не менее, любопытство пересилило неприязнь.
- Ну, расскажи, - старательно пытаясь изобразить равнодушие, произнес он.
- Владу ты не нужен, можешь даже не мечтать, - хмыкнул Георг.
Севка слегка отклонился вправо, в надежде увидеть реакцию Влада на столь откровенное предупреждение, но Георг прозеркалил его движение, предотвращая тем самым их зрительный диалог.
- С чего ты взял, что мне интересен этот секрет? – в голосе Севки весьма некстати промелькнуло разочарование, и он, немедленно устыдившись своей реакции, добавил уже почти шепотом: - Я… я и не… рассчитывал…
- Да брось! На это все рассчитывают! Или рассчитывали когда-то. Даже я! Ты же видел его глаза?! Просто зверь! – Гоша дружески похлопал Севку по плечу, но тот не смог по достоинству оценить это проявление панибратского отношения. Он попытался неловким движением корпуса спихнуть с себя руку навязчивого ухажера, но последний вдруг неожиданно резко стиснул свои пальцы, заключив плечо Севы в плен стального захвата.
Георг приблизил губы к самому уху Севки так, чтобы никто не мог расслышать его слов, и глухим голосом прошептал:
- Не рыпайся, пацан.
Сева хотел отклониться назад, но вторая рука Георга удержала его за затылок.
- Со мной пойдешь! – не попросил, а скорее приказал он.
- К-куда? – не понял Севка.
- В туалет.
- Куда? – Рудкову не верилось, что он принимает участие в этой пьесе, каждый герой которой находится явно не на своем месте, и прежде всего он сам.
«Что я здесь делаю?»
- У тебя беруши в ушах? Или тебя музоном оглушило? В туалет пойдешь, я сказал.
- З-зачем?
- У нас что тут «Шоу тупых вопросов»?
- Н-нет… Я… просто не понимаю.
- Там поймешь.
Гоша настойчиво потянул Севку за руку, выдергивая его со стула, и тому не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
Сделав несколько неуверенных шагов, он обернулся, в надежде увидеть следующего за ними Влада, но высокий барный табурет, на котором сидел его недавний таинственный собеседник, оказался пуст.
«Владу ты не нужен, можешь даже не мечтать», - тихий шелест памяти пощекотал внутренний слух Севки.
«Быстро он, однако, сдал позиции… Но почему, собственно, меня должно это беспокоить?» - разозлился Рудков на самого себя и даже обрел некоторую уверенность в походке, бредя след в след за Георгом.
Путь до туалета оказался, на удивление, извилистым и долгим, и Севка за время преодоления марафонской дистанции успел задать себе кучу риторических вопросов:
«Куда он меня ведет? А главное – зачем? Может, туалет – это условное обозначение какого-то секретного места? Что делать? Как быть? Чего же боле? И… что же там еще было у классиков?»
Мысли метались в голове стайкой мелких испуганных пташек.
Пройдя по лабиринту лестничных переходов, Сева и его случайный знакомый, наконец, оказались перед дверью со значком, изображавшим круг и перевернутый треугольник, намекая желающим отлить на то, что они выбрали правильное направление и достигли желаемой цели.
- Это что? Туалет? – недоуменно спросил Севка.
Георг хмыкнул:
- А ты что ожидал увидеть? Комнату для приватных танцев?
- Почему он находится так далеко от танцпола?
- Потому что он не для того, чтобы ссать!
- А для чего?
- Сейчас узнаешь!
Георг бесцеремонно втолкнул Севку в кабинку и, последовав за ним, ногой захлопнул за собой дверь.
- Сколько тебе? – влажный шепот прошелся по коже колючими мурашками.
- Ч-что? – Севка попятился и чуть было не плюхнулся на крышку полуразвалившегося унитаза.
- Сколько тебе лет?
- В-восемнадцать… - уже в который раз соврал Севка, где-то в глубине души понимания, что заикание разрушает наскоро заученный миф.
- Врешь. Тебе максимум пятнадцать.
- Мне шестнадцать! – Севка почти оскорбился и выпалил свою фразу, не осознавая, что его просто купили на провокацию.
- Девственник.
Это был не вопрос, а утверждение.
- Я…
- Заткнись, - сильные пальцы ухватили Севку за грудки и припечатали его к боковой стене туалетной кабинки. – Знаешь, чего я хочу?
Спина Севки покрылась бисеринками пота. Было что-то неправильное во всей этой ситуации, что-то отталкивающее и притягательное одновременно. Георг совсем не пугал Рудкова, но был ему, по меньшей мере, неприятен. Неопытного, незрелого мальчишку пугала скорее удушливая близость, искусственно созданная незнакомым человеком… Сева чувствовал себя неврастеником, страдающим клаустрофобией, который внезапно угодил в шахту лифта. Страх рождался где-то в кончиках пальцев ног и медленно полз вверх по телу, изучая каждый его сантиметр своими холодными щупальцами. Тем не менее, Севка почему-то не пытался вырваться и убежать, его решимость укреплялась наивной юношеской верой в то, что с ним – именно с ним – ничего дурного случиться не может. И… было еще кое-что… Любопытство?
- Ч-чего же ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты облизал свои губы…
Севка не собирался потворствовать прихотям этого странного носатого парня, но, сам того не ожидая, едва уловимым движением провел языком по пересохшим губам, как будто его мозг отреагировал на приказ раньше, чем к делу подключилась сила воли.
- Хороший мальчик… - Гоша просунул колено между ног Севки, ловко раздвигая их немного шире.
- Ч-что ты делаешь? – кадык Севы судорожно дернулся, когда он попытался сглотнуть несуществующую влагу во рту.
- А как ты думаешь? – Георг ухватил Рудкова за запястья и воздел его руки над головой, пригвоздив их к стене.
Страх подобрался к горлу, перекрывая дыхание.
- Н-не надо… - Севка и сам не понимал, что ему надо сейчас. Необычность ситуации странным образом возбуждала его. Однако, рисуя в своем воображении битву с «ветряными мельницами» персональных фобий, он представлял себе картину собственного грехопадения несколько иначе. Реальность же на поверку оказалась намного прозаичней гормональной фантазии, лишившись всякого художественного вымысла и романтики в кабинке грязного мужского туалета, который, по сути, и туалетом-то вовсе не являлся. Не то место, не те обстоятельства, не тот мужчина напротив. – Я не так хотел…
- А как ты хотел? Так? – Георг перехватил оба запястья Севки одной рукой, а второй задрал на нем футболку, обнажив его плоский мальчишеский живот.
- Прошу…
- О чем? Об этом?
Грубоватые пальцы Гоши прочертили линию от пупка до груди Севки и сжались на его соске. Севка втянул воздух ртом и отчаянно дернулся всем корпусом.
- Нравится? – случайный знакомый самодовольно усмехнулся.
- Я… Мне… - слова, с трудом прорывавшиеся наружу и царапавшие горло, заблудились в участившемся дыхании. – Пожалуйста, не надо…
- Ты не хочешь?
- Я… не знаю…
- Ты захочешь, я уверен.
Севка сейчас и сам не рискнул бы подвергнуть сомнению веру своего инициативного ухажера.
А между тем Георг языком проложил себе влажный маршрут от кадыка до подбородка Севки, и тот невольно обмяк, удерживаемый от падения лишь стальным захватом запястий.
- Тебе нравится?
- Я… не знаю… - эта фраза, произнесенная уже бесчисленное количество раз, была своего рода мантрой, которая помогала Севе не растерять остатки разума.
Вдруг дверь кабинки резко распахнулась, едва не превратив находящихся в ней молодых людей в настенные рисунки, коими был разукрашен весь туалетный кафель сверху донизу.
На пороге стоял Влад и с любопытством разглядывал представшую его взору картину.
- Так тебе нравится или нет? – без злобы поинтересовался он, обращаясь к Рудкову.
Гоша поспешно отпустил сжатые запястья своего партнера и отодвинулся на шаг назад. Оставшись без поддержки, Севка медленно сполз по стене на холодный бетонный пол.
- Я… не знаю… - едва слышно произнес он и спрятал лицо в дрожащих ладонях.
Сквозь густой шум в голове, настолько плотный, что казалось, при желании его можно было бы даже потрогать, Сева расслышал брезгливый приказ:
- Отвали!
А вслед за ним неуверенное оправдание:
- Прости, Влад, я не думал, что этот пацан может тебя заинтересовать. Я никогда не претендовал на твои игрушки, ты же знаешь. Просто он же не такой, как весь твой плюшевый зоопарк.
- Отвали, я сказал! Ты не расслышал? – голос Влада, и без того ледяной, похолодел еще на пару градусов.
- Развлекайся! Он податливый! – Георг напоследок хохотнул, и длинный коридор поглотил его удаляющиеся шаги.
Сева отвел ладони от лица, откинулся затылком на изрисованный туалетный кафель и отсутствующим взглядом уставился на Влада, который, к немалому удивлению, оставался спокойным и невозмутимым. Ситуация выглядела неразумной и, чтобы довести её до разума, Севка как бы между прочим уточнил:
- Тебя здесь уважают или боятся?
- Между уважением и страхом слишком тонкая грань, - расплывчато ответил Влад.
- Я н-не понимаю.
- «Я не понимаю», «я не знаю», «я не умею», «я не такой». Ты употребляешь в своей речи слова без частицы «не»? – сейчас голос Влада балансировал на грани между самообладанием и раздражением.
- Я впервые здесь… Я впервые оказался в подобном месте и в подобной ситуации. Чего ты хочешь от меня?
Влад, сменив гнев на милость, подошел к Севе и протянул ему руку, любезно предлагая тем самым свою помощь для того, чтобы подняться. Но Рудков не поспешил воспользоваться предложенной любезностью.
- Я вроде как не в твоем вкусе? Что ты привязался ко мне?
- Позвать Георга? – Влад картинно вскинул брови, изображая удивление.
- Нет… - Сева неохотно встал, едва удержавшись на ватных ногах. – Никого звать не надо.
Влад недоуменно воззрился на отчаянно краснеющего Рудкова.
- Ты что же, веришь этому носатому чудику?
- Я… - Сева хотел сказать, что он не знает, но не рискнул вновь прибегнуть к услугам пресловутой частицы. – Он… говорил довольно убедительно.
- Здесь все так говорят. Им ведь надо как-то завладеть привлекательной зад….
- Хватит! – Сева оборвал Влада на полуслове и попытался протиснуться к выходу. – Они же все смерды и холопы, не так ли?
- Так ли… - Влад придержал Рудкова за локоть – не сильно, но настойчиво.
- Знаешь, я тоже по происхождению недалеко от них ушел, - Севка театрально выплюнул свою реплику в лицо Владу, но тот только усмехнулся уголками тонких губ.
- Простолюдины всегда меня привлекали, - насмешливо произнес он.
- Так поищи нечто подобное у себя в усадьбе! Среди твоих крепостных крестьян наверняка сыщется пара-тройка симпатичных конюхов.
Сева дернулся, в попытке освободиться от захвата пальцев Влада, и тот в примиряющем жесте развел руки в стороны, повернув раскрытые ладони к собеседнику.
- Эй, тише… тише… Я тебя не держу…
Рудков сделал шаг по направлению к двери, но его остановила ядовитая фраза:
- Однако Георгу ты не так рьяно сопротивлялся…
Это был удар под дых, и Сева вмиг позабыл, куда направлялся.
- Я… просто… - он вновь снизил голос до едва различимого шепота, но эта вынужденная мера так и не помогла ему закончить фразу, поскольку красноречие уже обронило нить Ариадны в лабиринте порозовевших от стыда чувств.
- Что ты? Что просто? – Влад придвинулся почти вплотную, и его лицо оказалось в губительной близости от лица Севы Рудкова. – Он лучше меня?
- Н-не думаю… - опять это прилипчивое «не», но здесь оно было как никогда уместно, ибо Севка не грешил против истины. Георг при всей своей самоуверенной настойчивости ему не нравился, его привлекала скорее необычность ситуации, нежели человек её создавший.
- И я не думаю…
Тонкие губы нежно обхватили верхнюю губу Севы и слегка оттянули ее, похитив своими действиями короткий вздох, родившийся где-то в недрах напрягшегося живота.
Сам того не осознавая, Сева приоткрыл рот, ожидая, что поцелуй углубится, но Влад неспешно и как-то немного лениво отклонился назад. Он не сделал ни единой попытки дотронуться до своего случайного партнера рукой, словно идея близости была ему утомительно безразлична. Его призрачно-белые глаза, израненные синими лучами прожилок, скользнули по поверхности души Рудкова дозирующим взглядом.
И Севка испугался. По-настоящему испугался.
Юношеская вера в вечную жизнь пошатнулась. На смену страху и любопытству перед неизведанным явилась паника перед неизбежным:
«Теперь я не просто нахожусь в шахте лифта, – я в ней навеки замурован!»
Севка слегка тряхнул головой, отгоняя образ старухи с острой косой и в длинном саване, и, склонив голову набок, уставился на Влада так, как будто увидел его впервые в жизни. Одно короткое мгновение он очень внимательно изучал таинственного незнакомца напротив, словно пытался зафиксировать его образ на жестком диске собственной памяти, а потом неожиданно полоснул по нему радиоактивной ненавистью.
- Я не стану одним из питомцев твоего плюшевого зоопарка! – выкрикнул Севка, отшатнувшись в сторону.
- Я и не надеялся… что станешь… - устало произнес Влад и отступил на шаг, освобождая дорогу своему строптивому партнеру.
Быстро протиснувшись в узкую дверцу кабинки, Севка устремился прочь, инстинктивно находя правильное направление в лабиринте бесконечных переходов. Ему хотелось поскорее выбраться из тесной бетонной ловушки, выйти на свежий воздух и убежать – подальше от этого странного закрытого клуба, от железных ворот, от Георга и ему подобных… и от Влада.
«Не хочу! Не надо мне этого! Я НЕ ТАКОЙ!.. И далась мне эта чертова частица!»
Оказавшись на улице, Севка подставил лицо под холодные капли дождя, которыми наконец-то пролилось на землю ночное небо, но облегчения не почувствовал. Он с досады пнул какую-то пластиковую бутылку, неосторожно попавшуюся ему под ноги, и упрямо зашагал по направлению к ближайшей трассе, где надеялся поймать дешевую попутку до дома.



В первый раз это случилось на летних каникулах, когда Севке уже исполнилось тринадцать.
В то лето государство расщедрилось, и все дети школьного возраста, утратившие кормильцев и материально обременявшие своих малоимущих опекунов, были одарены путевками в детские оздоровительные лагеря.
Севка ехать не хотел, но бабка уперлась.
Антонине Михайловне Радзивиловской – бабушке Севки Рудкова - было семьдесят два года. Еще лет десять назад её с легкостью можно было бы назвать красавицей, однако потеря дочери высосала из нее остатки красоты и испещрила лицо двумя десятками мелких морщинок. В те дни, когда Антонина Михайловна была чем-то недовольна, эти морщинки углублялись, являя собой наглядное пособие человека, пережившего невосполнимую утрату.
Канун дня отъезда в лагерь как раз был днем торжества тех самых морщин.
- Сколько можно?! – бабку несло уже с утра, когда Севка наотрез отказался собирать свой чемодан. – Все лето шляешься по подворотням неизвестно с кем! Там хоть поешь нормально, в приличном-то месте! Поедешь и все тут, разговор короткий!
- Ну, бабу-у-уленька, - заканючил Севка, старательно имитируя голосом пятилетнего мальчика, у которого в песочнице отобрали куличики, - что мне там делать? Я там никого не знаю, а вдруг мне не понравится.
- С чего бы тебе должно не понравиться? – не поняла бабка.
- Мало ли… сверстники обижать будут. Это ж своего рода тюрьма, только без проволоки колючей: тот же подъем в семь утра, те же надсмотрщики-вожатые, тот же общественно-полезный труд и та же самодеятельность.
- Ой, ну откуда тебе – сопле – известно, как в тюрьмах-то людям живется? – горько и немного укоризненно спросила баба Тоня.

***

Антонина Михайловна происходила из древнего дворянского рода. Севка мало что знал о ее прошлом. Вроде как, дед ее был белогвардейцем и погиб, защищая монархию. Отец, в силу юношеского максимализма и наперекор убеждениям консервативных родителей, поначалу поддержал советскую власть, но лихорадочно открестился от своей веры в химерическую идею тотального равенства, когда через несколько лет после окончания гражданской войны за ним – или скорее за его имуществом – явились его же собственные товарищи, с которыми он бок о бок так отчаянно сражался за права рабочих и крестьян. После раскулачивания отец Тони был сослан в Сибирь вместе с женой и всем своим – тогда еще не столь многочисленным – потомством. Тоня родилась уже на севере, приняв в дар от сурового холода вечное недоедание и хронические простуды. Трагическая смерть мужа побудила мать Антонины на побег из сибирских поселений. Она смогла прихватить с собой лишь троих детей – Дмитрия, Никитку и саму Тоню, которая была самой младшей из всех, ей тогда едва исполнилось два года. Остальным четверым ее старшим братьям было велено добираться до родных мест самостоятельно, и дальнейшая их судьба заплутала где-то на бескрайних просторах России.
Никитка умер в дороге, так и не сумев справиться с воспалением легких, которое с каждым кашлем заставляло его выплевывать помимо сгустков крови еще и частички жизни. Дмитрий последовал за ним ровно через год, попав под проходивший мимо состав поезда. Мать Антонины ненамного пережила своих сыновей: долгие скитания, горе утраты, голод – все это, в конечном итоге, свели в могилу и ее. Тоня осталась одна.
Её приютил у себя лесник – дед Митрофан, который нашел умирающую женщину с малолетним ребенком на руках на проселочной дороге. Спасти страдалицу он так и не смог, но ее дочь взял на поруки и постарался воспитать, как собственное дитя. Именно из рассказов деда Митрофана Тоня и узнала историю своей семьи.
Тятя, как с любовью величала Антонина приемного отца, погиб во время Второй мировой войны. Он укрывал в своем доме евреев из местного поселка и был расстрелян немцами во дворе собственного дома. Тоня явилась невольной свидетельницей этого расстрела. Она пряталась в потайном погребе, куда ее вместе с Даниилом – сыном одного из обнаруженных в доме лесника евреев – поместил тятя. Крохотное, уменьшенное снежными сугробами до размеров узкой щелочки окошко этого погреба как раз выходило во двор. Тоня рыдала навзрыд, глядя на то, как немецкие солдаты возводят курки, а Даня закрывал ей рот холодной дрожащей ладошкой и тихо шептал:
- Тише, Тонечка, тише… Ты лучше не смотри… Тише, п-пожалуйста, не плачь… услышат ведь.
Немцы ничего не услышали, но дом, на всякий случай, подожгли. Из огня Антонину выволок все тот же Даниил.
Их двоих – обездоленных, одичавших и изголодавшихся – подобрали крестьяне и передали властям. Так Тоня попала в детский дом. Одна… Даню, который был старше её на три года, поместили в другое место.
Много лет спустя они каким-то непостижимым образом нашли друг друга, чтобы уже не разлучаться до тех пор, пока их разлука в очередной не стала угодна смерти.
За то время пока Антонина и Даниил были вместе, на свет появилась мама Севки - Варя.
Все это баба Тоня поведала внуку лишь однажды – в день похорон его матери – видимо, надеясь на то, что пятилетний внук не сможет разуметь даже малую часть из всего сказанного, но Севка разумел. Не столько слова – он тогда еще был слишком мал, чтобы понять их горький смысл – сколько эмоции. Он как губка впитал в себя всю боль бабы Антонины и смог пронести эти ранящие душу чувства сквозь свои неразумные годы.

***

С тех пор прошло восемь лет, которые вдруг внезапно скомкались до восьми жалких мгновений, и Севка устыдился, вновь угодив в непроходимые дебри своих детских переживаний, незаметно душивших молодую поросль его подрастающего сознания уже окрепшими корнями сорняковых мыслей.
- Ладно, не кипятись. Поеду я, - буркнул он, признавая поражение, но старательно скрывая свое признание за недовольным тоном.
- Вот и умница, сынок, - морщинки на лице Антонины Михайловны сразу разгладились и стали едва заметными. – Собирай свой чемодан.
Так Севка и попал в лагерь «Звездный».
Кстати, лагерь на поверку оказался весьма неплохим. Двухэтажные корпуса с балкончиками, пятиместные палаты, душевые кабинки на каждом этаже, четырехразовое питание, бассейн по средам и субботам, спортивные кружки и раз в два дня дискотека в концертном зале.
Именно в «Звездном» Севка познакомился с Антоном Канаевым. Они были соседями по палате и как-то сразу понравились друг другу – оба общительные, веселые, да и поозорничать любили, чем доставляли немало хлопот своим вожатым.
Надо сказать, что с вожатыми Севке тоже повезло: Юля и Наташа хоть и ругались частенько, но как-то по-доброму, без злобы, мол, ай-яй-яй, мальчики, как не стыдно. Они и сами-то были ненамного старше своих подопечных, от силы лет на шесть – студентки-практикантки местного педагогического колледжа, проходившие летнюю практику в лагере. У них у самих еще романтика из головы не повыветрилась, и каждую ночь они тайком уходили со своими друзьями – вожатыми других отрядов – в лес, чтобы посидеть у небольшого костреца, попеть песни под гитару и насладиться юностью и свободой.
Руда и Каноэ были самыми младшими среди своих соседей в пятиместной лагерной палате, остальной троице – Роме Запороцкому, Жене Шмелеву и Димке Конашевичу – уже исполнилось по четырнадцать лет, и больше всего прочего их интересовали вопросы полового созревания.
Каждый вечер после отбоя начинался приблизительно одинаково, со стандартного набора вопросов:
- Ну что? Пригласил?
- Ну что? Согласилась?
- Ну что? Целовались?
Севка был единственным, кто не имел ответов на этот тест, даже в виде шпаргалок в рукаве. Все остальные пытались как-то выкручиваться, придумывали небылицы, дабы казаться круче в глазах приятелей. Рудков, конечно, догадывался, что их истории – все как одна – шиты белыми нитками. Сам он выдумывать ничего не хотел, просто не знал, что тут можно было выдумать. Девчонок он сторонился, хотя и замечал на себе томные взгляды сверстниц или девиц постарше, которые мазали губы и подводили глаза так, как будто рисовали на себе ценники тенями и помадой. Их юбки не оставляли места никакому воображению, а полупрозрачные кофточки и вовсе губили всю фантазию в зародыше.
Приятели по палате, наблюдая застенчивость Севки, всячески пытались ему помочь, засоряя его мозг разнообразными советами. В такие минуты Рудкову казалось, что он попал на прием к окулисту в очках с толстыми стеклами-лупами, который довольно убедительно, и чуть ли не на собственном примере, рассказывал ему о том, как сохранить зрение.
Севка, конечно, поддакивал и соглашался с «мудростью» погодок-аксакалов, «убеленных сединами» сексуальных осечек, но в душе старался не приравнивать свою неопытность к необходимости паниковать.

***

Это был предпоследний день очередной лагерной смены. Вожатые покинули свои посты, чтобы отметить окончание летней практики на лесной полянке в дыму костра, и временные приятели, ограниченные в возможности выбора друзей замкнутой территорией помещения палаты, решили оторваться по полной программе. Каноэ, как самый обаятельный, говорливый и не по годам взрослый, был перекинут общими усилиями через высокий забор и отослан к киоску за пивом. Надо отметить, что он добился немалых результатов, разжившись пятью полутора литровыми баллонами пенного напитка.
Когда четвертая пластиковая тара подходила к концу, а темы для разговора иссякли, Димка, поддавшись внезапному порыву алкогольного откровения, вдруг выпалил, отчаянно краснея:
- А давайте по чесноку, пацаны, - кто на самом деле с бабой не целовался?
Повисла замогильная тишина, звук которой нарушали лишь судорожные глотки Женьки, который старательно игнорируя прозвучавший вопрос, опорожнял недопитый баллон. Никто не высказался ни положительно, ни отрицательно, и Севка, подогретый изнутри приличным градусом, неожиданно для себя самого прошептал:
- Ну я не целовался.
Пауза, застывшая в густом перегаре палаты, по своей скорби могла бы с легкостью соперничать с минутой молчания по усопшим, если бы ее не нарушил голос Ромки:
- И я нет.
- Ты ж говорил, что целовался? – встрепенулся Женек.
- Я врал, - беззастенчиво оправдался Запороцкий.
Шмелев театрально обозлился:
- Трепло! – почти по-шекспировски выплюнул он, даже не пытаясь сэкономить на слюне.
- Я тоже врал, - вмешался в намечающийся конфликт Димка и шмыгнул носом, как бы оправдывая неловкими звуками свою нынешнюю позицию и опровергая ранее звучавшую ложь. – А ты что ли не врал? – набросился он на Женьку.
Шмель поначалу насупился, но потом с неохотой признал:
- Хрен с вами, я тоже врал.
- Бли-и-ин, засада, - протянул Ромка. – А кто-нибудь целоваться умеет?
Все присутствующие деликатно промолчали.
- Да ладно вам! – возмутился Женек. – Что никто здесь сосаться не может? Антоха, а ты чего молчишь? Колись, давай, ты тоже нецелованный?
- Вообще-то… я могу… Немного… - робко ответил Антон и потупил взор. – Троюродная сестра научила…
- Научи и нас тоже! – выпалил Димка, даже не задумываясь над тем, что он предлагает.
Каноэ вытаращил на собеседников свои травянисто-зеленые глаза.
- Как это? – не понял он поступившего предложения.
- Ты что тормоз? – Ромка сурово взглянул на удивленного подростка и пояснил: - Ты щас нас научишь, а мы потом с бабами будем, типа, такие опытные.
- А как я буду вас учить? – Антон все еще не врубался в смысл затеи своих сексуально-озабоченных соседей по палате. – Объяснить что ли или нарисовать?
- Ты что, чувак, с дуба рухнул? – не выдержал Шмелев. – С нами целоваться будешь! Научишь нас!
- К-как это? – Антон поднялся с койки и попятился к выходу. – Я н-не целовался с… с пацанами…
Димка стремительно метнулся наперерез и преградил Канаеву путь к отступлению:
- Хватит придуриваться, дружище. Это же несерьезно будет, а так… понарошку. Будь ты человеком! Научи нас – и свободен!
- Вы что офонарели?! – Каноэ попытался оттолкнуть от себя Конашевича и протиснуться к двери.
- Тоха, не ссы! – Ромка встал и, лениво подойдя к приятелям, укрепил оборонительную позицию выхода своими тощими чреслами. – Мы же все в этом участвуем. Эта будет наша общая тайна… Никто не узнает…
- Но вы-то все будете знать!.. – выкрикнул Антон в отчаянной попытке быть услышанным, а потом вдруг неожиданно резко обмяк и еле слышно добавил: - И я… я тоже буду…
Он устало опустил руки, признавая поражение.
Димка, ухватив его за грудки, притянул к себе и торжественно объявил:
- Я, чур, первый!
Севка слегка напрягся, ломая зрение о неестественно-прямую спину Антона, и нечаянно поймал себя на каком-то воровато-постыдном задерживании дыхания.
- Следующий, - после непродолжительного времени произнес Митька и капитулировал на прежнее место.
Тоха стоял, немного ссутулившись, втянув мышцы живота под ребра, как будто из него выкачали весь воздух. Легкий румянец, заштриховавший его щеки в розовый цвет, был ему так к лицу, что Севка невольно залюбовался им.
Ромка не заставил себя долго ждать и одним широким шагом, отделявшим его от Антона, сократил расстояние между ними от дружеского до интимного. Тошка, в свою очередь, даже не попытался отстраниться, воспринимая подступающую неизбежность с обреченностью висельника.
Запороцкий испытывал терпение Антона чуть дольше Димки Конашевича, снабжая частный урок полового воспитания вопросами зануды-школяра, неспособного усвоить элементарные упражнения:
- А зубы куда? Что только губами что ли? Подожди ты… не так быстро… я не понял.
После затянувшихся влажных причмокиваний он, наконец, оставил Каноэ в покое.
- Я – самец! Все бабы теперь мои! – громогласно провозгласил Ромка и побил себя кулаками в грудь, изображая Тарзана, одолевшего злейшего врага. – Твоя очередь! – небрежно бросил он в сторону Женьки и отошел на почтительное расстояние.
- Хватит! – голосом, родившимся из глубин внутреннего ада, возмутился Антон и со скоростью военного истребителя покинул комнату.
- Догони его, Севка! – выкрикнул неудовлетворенный Женька, и Рудков, подчиняясь то ли приказу, то ли собственному мимолетному импульсу, поспешил следом за приятелем.
Он вылез на улицу через окно туалета на первом этаже и, оглядевшись, шмыгнул в ближайшие кусты.
Каноэ нашелся в беседке недалеко от корпуса, где он нервно курил сигарету, едва удерживая бычок трясущимися руками.
- Что? Тоже хочешь научиться? – зло выкрикнул Антон в лицо приближающемуся Севке.
Рудков осторожно подсел на деревянную скамейку рядом с другом и, помолчав, тихо – одними губами – ответил:
- Да…
Канаев подавился дымом и закашлялся. Курить в затяг Антон, в общем-то, еще не умел – просто поначалу понтовался перед более взрослыми приятелями, а вот теперь узрел в данном процессе стойкую необходимость.
- Ты в своем уме?! - сплюнув, произнес он.
- Да… - все так же шепотом повторил Севка и устремил свой песочно-кошачий взор на траву под ногами.
Дальнейшие события он воскрешал в памяти лишь сквозь мутную пелену каких-то неясных ощущений.
Сильные пальцы, приподнимающие вверх подбородок…
Короткий выдох, опаляющий щеку жаром близости…
Теплые губы, мягко обволакивающие чувствительную кожу…
Влажный язык, внимательно исследующий полуоткрытый рот…
Севка мог поклясться всеми ныне существующими богами, что не запомнил, в какой промежуток времени бесславно утратил свою рубашку, потому как на тот момент его больше волновала утрата контроля над собственным телом.
Антон осторожно нащупал молнию на джинсах Рудкова и медленно потянул вниз металлическую «собачку», сторожевые навыки которой свелись к позорному минимуму. Поначалу она – приличия ради – немного заела, но после непродолжительной борьбы сдалась и гостеприимно распахнула перед настойчивым захватчиком тканевые врата. Севка непроизвольно подался бедрами вперед и приглушенно застонал.
Этот звук, как щелчок пальцами, вырвал Антона из гипнотического транса, он резко отдернул руку и поспешно отстранился.
В воздухе повисла липкая тишина.
Выдержав минутную паузу, Каноэ тихо произнес, глядя куда-то в пространство перед собой:
- Севка… мы не должны… Давай, как будто ничего не было… Согласен? – виновато предложил он.
Приближающаяся гроза располовинила небо рваным зигзагом молнии, и Рудков вздрогнул. Ему показалось, что электрический разряд стихии ударил его прямо в сердце, оставив на месте живой трепещущей плоти лишь обугленную смердящую головешку.
- Согласен…
Севка неторопливо поднялся с лавки, застегнул ширинку и, прихватив с земли помятую рубашку, побрел обратно в корпус, по дороге ни разу не обернувшись.
Тогда он впервые отчетливо осознал, что жизнь подложила ему порядочную свинью, и что он НЕ ТАКОЙ, как все.
- Привет! – Костян рухнул на соседний стул и, шмякнув тощую школьную сумку на обшарпанную парту, начал извлекать из ее недр учебники и тетради. – Как бабка?
- Норм. Поправляется, - Севке было немного неудобно, что накануне вечером он в очередной раз проспекулировал здоровьем родного человека, чтобы прикрыть свои грехи, поэтому он поспешно перевел тему разговора. – Как вчера досидели?
- Как обычно, - Кок многозначительно хмыкнул. – Зря ушел. Мы потом ко мне пошли, и к нам бабы подвалили.
- Вот черт! - Севка попытался изобразить досаду. – И как?
- Как-как? Каком кверху, - Агишев заржал, упиваясь собственным остроумием. – Бабы что надо – на все согласные.
- Круто-о-о… - несколько наигранно протянул Рудков и сделал вид, что не может отыскать в пенале ручку.
Вид Канаева, появившегося в дверях за пару минут до звонка, оставлял желать лучшего. Темные круги под глазами и помятое лицо явно свидетельствовали о бессонной ночи. Он занял свое место позади Севки и сразу же опустил голову на стол, как будто она у него весила тонну, и он был не в состоянии ее удержать.
- Я смотрю, ты весьма удачно завершил вчерашний вечер, - усмехнулся Рудков, повернувшись лицом к другу.
- Скорее сегодняшнее утро… - вяло уточнил Каноэ, не поднимая головы.
- Расскажешь?
- Отвали, Руда, - без злобы проворчал Антон, - давай, потом. На перемене. Я спать хочу.
Костян громко рассмеялся, давясь эмоциями, и доверительно сообщил Севке:
- Наш малыш вчера наконец-то потерял свою невинность.
- Да ладно заливать! - усомнился Севка, внезапно почувствовав необходимость сглотнуть. - Ты серьезно? Или прикалываешь?
- Сам ты прикалываешься! Я на полном серьезе говорю. Теперь у нас только ты остался в целках.
Каноэ сделал над собой усилие и, прервав свой тревожный похмельный полусон, огрызнулся куда-то в согнутую руку:
- Заткнись, Кок. Хватит уже.
- Не нарывайся, Каноэ! – с угрозой процедил Агишев. – Я что? Не прав? Надо под него тоже какую-нибудь телочку подложить.
Сердце Севки забилось в бешеном ритме.
- Отстань от него, Костян, - Антон полностью утратил желание спать и медленно принял вертикальное положение. – Он сам разберется!
Агишев нахмурился и открыл было рот, чтобы в грубой форме возразить своему говорливому оппоненту, но тут в класс протиснулся тучный Михаил Юрьевич – учитель истории – и дискуссию пришлось на время прервать.

***

Новая тема никак не желала усваиваться, поскольку мысли Севки были заняты вовсе не историческими датами, а известием о грехопадении Антона.
После той пьяной ночи в «Звездном», когда лучшие друзья чуть было не размыли границы своей дружбы лихорадочным блудом, они ни разу не заводили разговор о случившемся, но это не мешало Севке постоянно перебирать в памяти детали тех событий.
Тогда в лагере Севка больше не мог видеть Антона, поэтому оставшиеся часы до рассвета он провел в туалете, предаваясь словесному самобичеванию.
Рудков очень сильно переживал. Ему было страшно до судорог в конечностях. Так страшно, что хотелось выть, разрывая на лоскутки голосовые связки.
«Почему именно я? Что со мной не так? За что?»
Его не вдохновляла участь, уготованная ему судьбой, но как он мог изменить что-либо?
Поначалу Рудков пытался с настойчивостью оптимиста-неудачника убедить себя в том, что это была случайная реакция организма, подростковые гормоны, спермотоксикоз, пубертатный период и еще два десятка нелепых возрастных причин, способных оправдать его постыдное поведение в лагерной беседке. Ему казалось, что он обычный – нормальный – просто ему пока не встретилась та девушка, которая могла бы его хоть немного увлечь. Севка с мрачной торжественностью объявил войну собственному «я» и вполне успешно научился улыбаться особям противоположного пола. Одну из них он даже как-то пригласил на свидание, но когда дело дошло до томных объятий, ему пришлось позорно дезертировать, сославшись на мифические неотложные дела, чтобы случайно не обнародовать перед горемычной избранницей свою незаинтересованность.
Севка искренне желал исправиться, но ночью его продолжали мучить влажные сны, в которых он вновь и вновь видел губы Антона так близко от своих собственных, что, казалось, мог сосчитать на них каждую трещинку.
Рудков до спазм в животе верил в то, что Каноэ тоже не такой, как все, и что он просто в угоду агрессивно-настроенной публике весьма умело имитирует ортодоксальную натуральность. Севка восхищался актерским мастерством своего друга и одновременно боялся разглядеть в талантливом лицедее человека, который на самом деле уже давно завязал со сценой.
Кто же мог подумать, что очевидность нанесет Севке удар в солнечное сплетение обычным, ничем непримечательным субботним утром, и, как чирей на гладкой поверхности подростковых иллюзий, вскроется тот факт, что Антон больше ни во что не играет, а просто живет своей правильной жизнью на своей правильной планете, в то время как планета Севы Рудкова блуждает где-то в иной галактике, в ином измерении и даже в иной плоскости.
Вот оно… одиночество среди близких людей…
Но! Предложение Кости может предоставить Севке уникальный и, возможно, единственный шанс реабилитироваться: смыть с себя опостылевший грим и вернуться с Альдебарана на Землю.
Над головой Рудкова как будто зажглась лампочка-идея.
«А почему бы и нет? – мысленно вопрошал он, изучая красные и синие стрелки на карте, висевшей на доске. - Антону можно, а я что же? Может, секс все как раз и исправит? Я же даже не пробовал ни разу!»
- Я согласен! – победоносным полушепотом произнес он.
Костян, не обладающий экстрасенсорными способностями и не умеющий читать чужие мысли, естественно, не понял.
- С кем согласен? С Юричем?
- Да нет же! Я согласен, чтобы вы под меня кого-нибудь подложили.
Кок разом просветлел и приосанился.
- Малорик! Зачет! Тоды в следующую пятницу у меня на хате. Бабами обеспечу!
- Может, все-таки в субботу? – без всякой надежды предложил Севка. – После твоих пятниц некоторым личностям очень тяжело идти в школу. У нас ведь шестидневка, если ты еще не успел этого заметить.
- Нет, Руда, традиция – есть традиция! В пятницу!
- Ладно, как скажешь!
Севка уткнулся в учебник и попытался сосредоточиться на теме урока, игнорируя астматический кашель, которым весьма наигранно зашелся Антон на задней парте.
«Не верю!» - мысленно оценил его сценическую фальшь Рудков…

***

Он узнал ее мгновенно – короткая стрижка, мальчишеская фигура, невысокий рост, мешковатая футболка и клетчатая рубашка поверх. Это была девчонка из закрытого ночного клуба, которая так любезно предложила ему закурить от почти до основания истлевшего сигаретного бычка.
- Вита, - небрежно бросил Костян, представляя вновь явившуюся гостью, а потом добавил в самое ухо Севки, надеясь, что громкая музыка заглушит его хорошо поставленный шепот. – Она немного чокнутая. Не связывайся с ней.
Рудкова как будто распяли на кресте. Он замер, понимая, что сейчас – вот сию минуту – эта пигалица объявит во всеуслышание детали и обстоятельства их случайного знакомства.
- Приятно и все такое! – хмыкнула Вита и, щелкнув зажигалкой, отошла в дальний угол комнаты.
«Не узнала!» - Севка с облегчением выдохнул. Он готов был ликовать, празднуя столь незначительную победу. Сейчас, будучи в двух шагах от нормальности, ему меньше всего хотелось обнажать оборотную сторону своей натуры.
- Короче, выбирай любую! – Костян загоготал, стараясь перещеголять в звуковом спарринге громкую музыку, заполняющую его дом, а заодно и мозг присутствующих, оглушающими децибелами.
- Мне вот она понравилась, - Севка ткнул на Виту и потупил взор.
Костян опустил очи долу, смиряясь с безнадежно дешевым вкусом друга, и насмешливо произнес:
- Ну, дерзай! Потом не говори, что я тебя не предупреждал!
Кок попытался удалиться, но Севка настойчиво ухватил его за локоть.
- Постой! Я не знаю, как к ней подойти, - краснея, пролепетал он.
- Просто хватаешь за руку и тащишь во-о-он туда, - Агишев указал головой верное направление.
Эта двухходовая схема поведения усугубила и без того не самые радужные представления Севки о девушках.
- Прямо вот так? Просто тащишь и все? И она пойдет?
- А куда она денется?! – удивление в голосе Костяна сложно было списать на наивность. Он просто вполне искренне заблуждался на тот счет, что все особи противоположного пола только и ждут, когда половозрелые самцы потащат их спариваться. Но, видимо, его заблуждения иллюстрировались реальными примерами из жизни.
- Ладно, я попробую… Спасибо!
Следуя указаниям опытного приятеля, Севка поспешно, чтобы не передумать, пересек комнату и, вцепившись в запястье опешившей девчонки, настойчиво поволок ее в спальню.
Когда дверь за ними захлопнулась, он, ослабив хватку, многозначительно и почти уверенно произнес:
- Давай!
- Что? Закурить? У тебя опять нет зажигалки? – Вита озорно улыбалась, наслаждаясь оцепенением собеседника.
- Т-ты м-меня у-узнала? – заикание, которое Севка совместно со школьным логопедом схоронил много лет назад, воскресло с такой стремительной поспешностью, что диплом специалиста по коррекции нарушений детской речи моментально утратил свою подлинность и обернулся дешевой подделкой, купленной по цене пять рублей за мешок в базарный день.
- У меня хорошая память на лица, - почти пропела Вита и, прикурив очередную сигарету от предыдущей, с наслаждением выпустила изо рта струю дыма.
- П-почему ты ничего не сказала? – Севка ошарашено уставился на насмешливо глядящую собеседницу.
- Не сказала что?
Она играла. Рудков кожей чувствовал ее игру, и его это злило.
- Ты не сказала, что видела меня в клубе, - с раздражением бросил он и развернулся, намереваясь уйти, но уверенный ответ Виты пригвоздил его к месту:
- Ты меня там тоже видел.
Такого поворота событий Севка не ожидал.
«А ведь верно! Она-то тоже была там, где ей быть вовсе не полагалось».
Севка медленно повернулся.
- Ты… л-лесбиянка? – осторожно поинтересовался он.
- Нет, - беззаботно возразила Вита и, сложив губы трубочкой, попыталась соорудить из сигаретного дыма кольцо, но её затея не увенчалась успехом.
– Никогда не умела пускать кольца, - доверительно сообщила она без признаков какой-либо досады, а потом как бы невзначай добавила: – Моя подруга лесбиянка. Я с ней хожу. А ты гей?
Она спросила это так буднично, как будто спрашивала Севку, пьет ли он по утрам кофе.
Внезапный вопрос застал Рудкова врасплох, в том момент он еще раздумывал над тем, как научить эту смешливую девчонку пускать дымовые колечки.
- Я?
- Ну не я же, - Вита уставилась на красный огонек сигареты и слегка подула на него, смахивая серый пепел прямо на дорогой персидский ковер, который погружал босые ноги в приятную мягкость.
- Я… там… тоже с другом был, - неумело соврал Севка, надеясь, что полумрак комнаты поможет замаскировать его неискренность.
- Ну-ну…
Вита подошла к стоящему в углу телевизору и, пошарив по его корпусу, обнаружила включатель.
- Сколько тебе лет, если не секрет? – поинтересовался Севка, сосредоточив взгляд на цветастых обоях.
- Двадцать, - мимоходом ответила Вита и занялась переключением каналов.
- Сколько? – искреннее удивление в голосе Рудкова заставило ее обернуться.
- А ты думал мне сколько? Тридцать пять? – прыснула она в сжатый кулачок.
- Если честно, я мог бы поклясться на Библии, что тебе не больше семнадцати!
- Хм… Тогда хорошо, что не поклялся. Бог не простил бы тебе подобной оплошности.
Они немного помолчали и Вита, видимо, не выдержав затянувшейся паузы, деловито поинтересовалась:
- Ну, чем займемся? Музыку послушаем или киношку посмотрим? Тебе какие нравятся: боевики, комедии, ужастики? Лично я уважаю триллеры! С непредсказуемым концом!
- Я тоже, - растерянно пробормотал Севка, а потом все-таки уточнил: - А зачем нам что-то смотреть?
Вита смешно наморщила свой маленький носик, изображая задумчивость, и таким привычным для самого Севки движением руки взлохматила свои короткие каштановые волосы.
- Наверное, для того, чтобы убить время, - предположила она тоном учительницы, объясняющей тугодуму-ученику, как записать в дневнике домашнее задание.
- А нам оно надо? – не понял Рудков.
- Бли-и-ин… - протянула Вита, – ну ты и тормоз! От нас там за дверью сексуальных подвигов ждут, а поскольку ты не хочешь…
- А если я хочу… - прервал ее нотацию Сева тихим возражением.
- Хочешь чего? - Вита уставилась на него, как на редкий экспонат музея.
- Не заставляй меня произносить эти слова вслух, пожалуйста, - Рудкову казалось, что у него даже волосы на голове покраснели.
- Подожди, мы же пару минут назад выяснили, что ты гей? Или ты не гей? Давай, ты уж как-нибудь определяйся!
- Ничего мы не выяснили! – огрызнулся Севка, а потом, снизив голос на полтона, добавил: - Просто я попробовать хочу… с девушкой… понимаешь?
- Не до конца. Ты, типа, эксперимент что ли решил поставить, а меня определил в подопытные кролики?
- Вовсе нет, - насупился Севка, - к тому же ты можешь отказаться, и мы просто посмотрим какой-нибудь ужастик.
Вита подошла к Рудкову почти вплотную и тихо спросила:
- Ты и правда думаешь, что секс со мной поможет тебе определиться?
- Да не знаю я! Вот докопалась! – Севка внезапно обозлился. – У меня ни с кем еще не было – ни с женщинами, ни с мужчинами. А вдруг я и не гей вовсе.
- Гей ты или нет, я не имею представления, но то, что ты наивный придурок – это точно! Я достаточно наобщалась с мальчишками вроде тебя, чтобы понимать, что секс с женщиной ни на шаг не приблизит тебя к натуральности.
- Почему? – упрямо поинтересовался Севка.
Вита резко схватила его за руку и насильно положила ее себе на грудь, слегка сжав окостеневшие от шока пальцы.
- Нравится? – ответила она вопросом на вопрос.
Сева прислушался к собственным ощущениям и с прискорбием обнаружил, что его организм не сделал даже мало-мальски значимой попытки отреагировать на столь интимное прикосновение.
«Предатель», - обругал Рудков самого себя, но, все еще не желая признавать поражение, попытался хотя бы оправдаться:
- Просто я выпил… И вообще, девочки так себя не ведут – это не возбуждает мужчин.
- Мужчина, блин… - хмыкнула Вита без злобы. – Откуда ты знаешь, что их возбуждает, и как ведут себя девочки? Любовные романы по ночам читаешь?
- Просто предположил, - буркнул Севка и отвернулся, не желая демонстрировать наглой собеседнице палитру оттенков красного на своем лице.
- Ладно, не дуйся, - Вита дружески похлопала его по плечу. – Пойми, ты почувствуешь облегчение, когда смиришься с тем, кто ты есть.
- Ну а тебе откуда известно, что я почувствую?
- Я тоже предположила, - нашлась с ответом Вита.
- Предположила… - передразнил ее Рудков писклявым голосом. – Это сопоставимо только с тем, что тебе бы вдруг поставили диагноз какой-нибудь неизлечимой болезни и при этом отмерили бы не пару жалких месяцев до кончины, а много-много лет никчемного существования. А еще тебе пришлось бы скрывать эту болезнь от окружающих, чтобы они брезгливо не вытирали свои потные ладони о несвежие джинсы, здороваясь с тобой за руку.
- Не усугубляй! Это не болезнь. И не все люди относятся к таким, как ты, с пренебрежением.
- К таким, как я… - грустно повторил Севка. – Видишь, ты уже причислила таких, как я, к отдельному подвиду.
- Глупый ты, - прошептала Вита, уткнувшись носом в напрягшуюся Севкину спину, - я занесла вас в «Красную книгу»…
- Как вымирающую особь?
- Как голубого кита… - она несильно укусила Рудкова за плечо, чтобы выдернуть его из мрачной меланхолии и довольно убедительно вернулась к обсуждению их совместного досуга: - Так что? Триллер? Или комедию?


Они подружились…
Севка и сам не ожидал, что ему будет приятно общество какой-то там девчонки, ведь до их казуального знакомства, он общался лишь со своими приятелями по заброшенной стройке.
Вита Белякова – или просто Белка, как она презентовала себя Рудкову – понимала его, но при этом упорно отказывалась признавать наличие у Севки каких-либо проблем.
…Была суббота и баба Тоня с утра уехала на дачу, колдовать над своими образцово-показательными грядками, а Севка, спасаясь от изнуряющей жары, проводил время дома под вентилятором в компании Виты. Они валялись на кровати, которая по своей ветхости тянула на старинный антиквариат.
- Чем вчера занимался? – буднично поинтересовалась Белка, разглядывая паутину трещин на потолке.
- На стройке был. Пятница же… - немного извиняюще ответил Севка, ему казалось, что новая подружка не одобряет его привычные посиделки в развалинах недостроенной общаги.
- С Костяном. Понятно, - презрительно резюмировала Вита.
Рудков насупился.
- Если бы не он – мы бы не познакомились…
- Мы познакомились благодаря Аленке – его разовой девушке. Не надо выдавать своему другу значок бойскаута до того, как он его реально заслужит.
- Блин, Белякова, достала ты уже со своей правильностью. Мы с Костяном общаемся два года, и я не намерен все разрушать только потому, что ты этого не приемлешь…
Вита прервала его тираду вполне логичным вопросом:
- Ты рассказал ему?
- О чем? – уточнил Севка скорее, чтобы оттянуть время – он прекрасно понимал, что речь идет о его нестандартных предпочтениях.
- О том самом!
- Ты в своем уме?! – искренне возмутился Рудков. – Костян закопает меня заживо, если узнает правду!
- Он же твой друг – значит должен тебя понять, - парировала Вита.
- Друг… - горько усмехнулся Севка и, нервно щелкая зажигалкой, только с третьего раза смог прикурить сигарету, обнаруживая тем самым свое волнение. - У него, знаешь ли, весьма категоричные взгляды на подобные вещи.
- Переубеди его… Докажи, что твои взгляды тоже имеют место быть.
- Легко тебе рассуждать! – упрямо возразил Рудков. - Ты же нормальная!
- И ты нормальный! Просто твоя нормальность отличается от общепризнанной.
- В том-то все и дело, что отличается… - Севка передал сигарету Белке и, заложив обе руки за голову, задумчиво произнес: - Мне иногда кажется, что я стою в переполненном людьми зале, кричу во все горло, а меня никто не слышит…
- А ты не кричи, - предложила Вита, - ты скажи тихо, тогда все начнут прислушиваться. Шепот – это тайна. А чужие тайны привлекают внимание.
- Я не хочу привлекать внимание. Я просто хочу быть понятым, – Севка резво вскочил на ноги и совсем по-ребячески запрыгал на кровати, отчаянно размахивая руками. – Э-э-эй! Лю-у-уди-и-и! Вы меня слышите?! Я здесь! Пусть я от вас отличаюсь, но я тоже хочу жить! Просто жить и просто любить! Как и вы! Я тоже имею на это право!
Севка рухнул как подкошенный на спину и уставился в никотиново-желтый потолок:
- Они не слышат, - с прискорбием сообщил он.
- Тогда молчи! – Вита затушила окурок в пепельнице, стоящей на тумбочке рядом с кроватью, и невозмутимо продолжила: - Молчание, как и шепот, заставляет людей напрягать слух, с той лишь только разницей, что слова шепчущего все-таки различимы, а мысли молчащего – нет. Молчаливый человек пугает, потому как он непредсказуем. Его стремятся не просто услышать, к нему прислушиваются, пытаясь раскусить его тишину, расшифровать её, как секретный код.
Севка приподнялся на локте и, подозрительно сощурившись, посмотрел на Виту.
- Тебе ведь не двадцать, верно?
Вита фыркнула и отвернулась. Выделив себе минуту для принятия решения, она виновато оправдалась перед пространством полупустой комнаты:
- Мне двадцать три… Я только немножко наврала, иначе ты бы сбежал.
Рудков ни сколько не обиделся.
- Хорошо сохранилась, - попытался сделать он неловкий комплимент. Откровенно говоря, ему льстило внимание к своей персоне такой взрослой, относительно его собственного возраста, девушки.
- Я в холодильнике живу, - отшутилась Белка, от смущения спрятав лицо в маленьких ладошках.
- Тебе со мной интересно? – с опаской поинтересовался Севка.
- Мне с тобой не скучно – это главное.
- Почему ты со мной общаешься? Потому что я гей? Тебе геи нравятся?
- Да, - просто согласилась Вита.
- И чем же? – любопытство заставило Севку податься вперед, чтобы не пропустить ни слова, однако ответ Белки не явился для него великим откровением.
- Не знаю… Наверное, своим инакомыслием. Мне вообще нравится все необычное, неправильное… К тому же у нас много общего – если говорить будет не о чем, мы всегда сможем обсудить проходящих мимо парней.
- Ясно. Я для тебя очередная кухонная подружка, - разочарованно произнес Севка.
- А ты кем хотел для меня стать? Принцем на белом коне? – Вита отвернулась и прыснула в подушку.
Рудков вдруг припомнил детали диалога в вечер их знакомства и осторожно спросил, боясь задеть свою собеседницу нескромным вопросом:
- Тогда, у Костяна, ты сказала, что спала со многими из… из нас.
- Я сказала, что общалась, а не спала… И не со многими… Это было преувеличение – для весомости, так сказать. Пару-тройку раз было, конечно. Купилась на дешевую фразу «хочу попробовать, а вдруг», только «вдруг» не получилось, а я потом жалела. Я же, как в том старом мультфильме, сумасшедшая «влюбчивая ворона». Помнишь?
- Неа.
- Как не помнишь? «Заяц, ты не косой – ты… раскосый», - копируя хрипловато-томный голос пернатой героини, процитировала Вита самую яркую из ее реплик, которая, вероятно, своей не первой свежестью должна была освежить память Севки. – Вспоминай!
- Я не смотрел, - пожал плечами Рудков.
- Отсталый ты человек! Прикольный, кстати, мультик. Про меня! – она коротко и мелодично рассмеялась, как будто колокольчик звякнул и упал в траву.
Разговаривать не хотелось, и Севка с Витой пролежали полчаса в молчании, думая каждый о своем.
- А я с парнем познакомился, - неожиданно для самого себя вдруг прервал воцарившуюся в комнате тишину Рудков.
- Здорово… Когда? – лениво поинтересовалась Белка.
- Тогда… в клубе, - Сева махнул рукой, подчеркивая жестом давность событий.
- И кто он?
- Я не знаю… Его зовут Влад. Только это запомнил… а еще, что он красивый… Не то чтобы с обложки журнала, но что-то в нем такое есть… Глаза, наверное… Ты белые глаза когда-нибудь видела?
- Нет, но допускаю, что это жуткое зрелище.
- Ошибаешься! – победоносно возразил Севка. – Это завораживающее зрелище!
- Вот уж не думала, что бельмо на глазу можно назвать завораживающим, - Вита брезгливо сморщилась.
- Дура ты! – обиделся Рудков. – Не бельмо, а глаза белые, понимаешь? Черный зрачок, темная оболочка, а радужка почти белая. Там, конечно, синева угадывается мельком, но впечатление такое… короче, полный пипец!
- Как у хаски что ли?
- У кого?
- Порода собак такая есть – хаски называется.
Севка удивился, ведь он тоже подумал именно о собаке, когда впервые увидел глаза Влада, только тогда так и не смог вспомнить название породы.
- Так значит хаски… - продолжил он свою мысль вслух, а потом шутливо пихнул Виту локтем в бок. - Признавайся! Ты его знаешь!
Белка лукаво улыбнулась.
- Я его видела, конечно. Он приметный. Пойми, там почти все друг друга знают, если не лично, то хотя бы заочно. А Влад… - она призадумалась и почему-то не стала развивать свою мысль дальше.
- Что Влад? Продолжай! – настойчиво потребовал Севка.
- Он… как бы это сказать… самоуверенно-снисходительный что ли… Не знаю, как выразиться иначе, - уклончиво ответила Вита. - Как будто он делает великое одолжение, когда с кем-то заводит беседу… и приятели у него такие же. Я сама с ними не общалась, но мир не без добрых людей – доложили. А я, как говорится, за что купила, за то и продаю, - она помолчала немного и задумчиво произнесла: - Знаешь, сейчас я бы более внимательно посмотрела на твоего знакомого незнакомца.
- Я бы тоже на него посмотрел… - с хорошо читаемой тоской в голосе поддержал идею Виты Севка.
- Так собирайся! – встрепенулась Белка, вскочив с кровати. - Сегодня суббота – в клубе программа…
Севка даже не шелохнулся.
- Программа там – унылое говно, если честно, - тоном опытного массовика-затейника выдавил он из себя.
- Да наплевать! Зато народу будет много. Может, и Влад твой там тоже нарисуется.
- Ты с ума сошла?! – опешил Севка. – Мы очень некрасиво расстались в прошлый раз…
- Это ты мне по дороге расскажешь, – отмахнулась Вита и совсем по-генеральски скомандовала:
- Собирайся! Живо! – а потом как бы между прочим добавила: - И, кстати, сам дурак!

***

Вован пропустил припозднившуюся парочку без лишних расспросов. Видимо, Вита являлась обладательницей членского билета, позволяющего ей беспрепятственно проникать в закрытый клуб и в довесок проводить с собой любого желающего.
Поднявшись по уже знакомой лестнице, они погрузились в оглушающие звуки привычной «унцы-унцы».
- Оглядись, - проворковала Вита в самое ухо Севки, - а я пока пиво закажу.
Георга, суетливо дрыгающегося на танцполе, Рудков заметил сразу и поспешно отвернулся, мгновенно утратив необходимость личного присутствия на одной территории со своим не вполне адекватным фанатом.
Севка сделал шаг в сторону выхода, позабыв о том, что явился сюда с эскортом, и вдруг натолкнулся взглядом на веселую компанию, громко обсуждающую какую-то весьма жаркую тему. Они сидели за столом, который в прошлое посещение Рудковым данного заведения так и остался пустующим, с сиротливо ютившейся на нем табличкой «Забронировано».
Ничего примечательного в собравшихся не было, и Севка запросто прошел бы мимо них, но знакомая спина притянула к себе его внимание.
Влад, не будучи обладателем глаз на затылке, не мог видеть своего недавнего случайного собеседника, и Рудкову представилась уникальная возможность проскользнуть мимо сидящих незамеченным.
- Рад тебя снова видеть, - знакомый голос зарубил план побега на корню. – Снова решил позабавиться? Или ищешь кого-то конкретного?
Севка обернулся. Георг с видом победителя возвышался над ним парой жалких сантиметров.
- Я с п-подругой, - Рудков опять начал заикаться, стремительно утрачивая решимость.
- С подругой? – хмыкнул Гоша, скорчив презрительную гримасу. – С кем это?
- С Витой. Вы знакомы?
- С Белкой? Её тут многие знают… Все, кто хочет попробовать себя в роли гетеросексуала, бегут к ней…
Севку буквально раскалила изнутри обжигающая ненависть. У него зачесались кулаки от непреодолимого желания всандалить по ухмыляющейся роже Георга, который уже не в первый раз обливал грязью понравившихся Рудкову людей.
- Отвали! – бросил он в лицо донельзя обнаглевшему собеседнику всю свою неприязнь, которую был способен передать голосом.
Гоша не обнаружил признаков обиды.
- Я очень люблю строптивых девственников, - с усмешкой произнес он.
- Я… я уже не девственник, - сам не понимая зачем, соврал Рудков.
- Да ну? И кто тебя так? Вита или Влад?
- Не твое дело! – зло огрызнулся Севка.
Георг осклабился, но возразить что-либо ему помешала Белка, вовремя подоспевшая с двумя бутылками пива в обеих руках.
- Привет! – поздоровалась она с Гошей таким тоном, как будто его тут и вовсе не было.
- Привет-привет! – брезгливая надменность превратила лицо Георга в маску. – Не знал, что вы знакомы с Севушкой.
- Теперь знаешь, - фыркнула Вита, даже не удостоив его взглядом.
- И насколько близко?
- Близко, но не настолько, чтобы ты дрочил, представляя нас вместе.
Гоша попытался мимикой изобразить, что его сейчас стошнит.
- Вот еще! Больно охота дрочить на гетеросексуалов!
- А не охота – так отойди! Не мешай нам развлекаться!
- Развлекайтесь, - подозрительно легко согласился Гоша, и, проведя по щеке Севки тыльной стороной ладони, многозначительно произнес: - Еще увидимся.

***

- Терпеть его не могу. Мерзкий он, - сморщилась Белка, провожая взглядом удаляющегося Георга. – У тебя с ним что-то было? Слишком уж он самоуверенный.
- Ну не то чтобы… - Севка посчитал разумным умолчать некоторые подробности.
Вита перешла в наступление, превратившись из дюймовочки в злобную фурию.
- Не ври мне!
- Не было. Честно. Ничего такого, о чем можно рассказать. Я с ним в туалет ходил…
- Вот ведь дурень! А тебя не учили, что нельзя шастать по туалетам с незнакомцами? Он, вероятно, решил, что ты на все согласен.
- Если честно, я и был согласен… почти на все… если бы не Влад… Короче, не хочу об этом вспоминать. Знаешь, в один момент я даже подумал, что мне нравится так…
- Как так? Грубо? – в голосе Белки появились нотки раздражения, видимо, она никак не могла разуметь, что грубость может кому-то нравиться.
- Типа того… Откуда ты все знаешь? – просвещенность Виты в некоторых вопросах иногда очень утомляла Севку.
- От верблюда! Теперь он от тебя точно не отвяжется, вот увидишь, - прокомментировала Вита сложившуюся ситуацию.
- Я уже отошел от всего этого, - примирительно оправдался Севка, зарывшись носом в коротких волосах Белки, и она, мгновенно оттаяв от неожиданной ласки, сменила гнев на милость.
- Ладно, давай, показывай своего Влада. Ты его нашел?
- Тихо ты! – Рудков сделал предостерегающий жест рукой и повел глазами вправо. – Вон там сидит, только не пялься на него и не ори, пожалуйста!
- А ты подходить к нему собираешься? – демонстративно не понизив тон голоса, уточнила Вита.
- Нет, конечно. Я вообще уйти собирался. Он там не один.
- Он всегда не один.
- С ним друзья, о которых ты пару часов назад так нелестно отзывалась.
Белка посчитала нужным откреститься от собственных убеждений.
- Ну и что? Я же с ними лично не знакома. А вдруг мои осведомители ошибаются.
- Если хочешь – иди, заводи новые знакомства! Я пас!
- Вот еще. На кой они мне сдались! Ладно, не парься. Пойдем лучше в курилку.
Вита обняла Севу за талию, и они бодрым шагом направились к выходу, не заметив, что в этот самый момент Влад вдруг резко обернулся…
В курилке разговор не клеился, потому что мысли Севки стремительно перескакивали от Виты к Георгу, от Георга к Владу, от Влада к Антону и наоборот. Сосредоточиться было сложно.
- Привет, Севастьян… - голос, лениво растягивающий слова, оборвал внутренние метания Севки.
Влад был так же хорош, как и в день их первого знакомства. Не поперхнуться ответной репликой было сложно, и Рудков, следуя традициям, поперхнулся:
- П-привет.
- Представишь нас? – Влад коротким движением головы указал на Белку.
Севка вмиг утратил дар речи.
- Я – Вита, - пришла на выручку онемевшему другу Белякова, сократив неприлично-многозначительную минуту молчания до приемлемых в разговоре пяти секунд.
- Приятно… Влад.
Рудков почувствовал, как его веко задергалось в нервном тике.
- Присоединяйтесь к нам, если желаете… - это был плохо замаскированный отрешенностью приказ, который стремительно нарастающее раздражение Севки уже не способно было выдержать.
- Нет, спасибо, - язвительно отказался он, - мы сами по себе.
- Как хотите, - Влад небрежно пожал плечами и отошел к другой компании курильщиков, которые восприняли его присутствие в своих кругах, как «явление Христа народу».
- Ты что больной?! – зашипела Вита, обрушивая на приятеля все свое негодование. – Он к нам сам подошел.
- Ты хотела сказать «снизошел»? - уточнил Севка, выравнивая участившееся дыхание. - Извини, что я не прыгаю от радости – у меня спина побаливает!
- Знаешь, я уже начинаю жалеть, что наговорила тебе так много лишнего про него. Теперь ты будешь каждое действие Влада воспринимать через призму моих слов?
- Да! Пока он не сменит тон!
- Ты придурок! Он даже не курит! Посмотри!
- И что?
- А то, что он специально ради тебя здесь нарисовался!
Севка не мог не признать правоту ее слов, но так быстро сдавать позиции тоже не спешил.
- Пусть рисуется дальше!
Белка воинственно разлохматила волосы и угрожающе произнесла:
- Тогда я одна пойду! А ты оставайся здесь вместе со своей гордостью. По правде говоря, ты ни чем от него не отличаешься!
Вита размашистой походкой направилась к Владу.
Севка не знал – не желал знать, – о чем они доверительно перешептывались друг с другом, но уже через пару минут Влад, галантно поддерживая Белку за локоток, настойчиво увлек ее обратно в клубный зал.
Это уже было за гранью понимания Рудкова и за гранью его терпения, которым он и так обезображен не был. С силой ударив кулаком в стену и оцарапав при этом костяшки пальцев о несвежую штукатурку, он решительно последовал за своей подружкой, боясь признаться самому себе в том, что, пожалуй, даже рад такому повороту событий.

***

Осведомители Виты не ошибались…
Все они были такие… породистые… холеные… и надменные.
Здороваясь с каждым из них за руку, Севка удивлялся их самообладанию:
«Почему они брезгливо не морщатся, прикасаясь к чьей-то батрацкой ладони?»
Их было четверо: Михаил, Алексей, Борис и Лизавета – и все они были друзьями Влада.
Борис – интересный мужчина лет тридцати пяти с карими глазами и благородно седеющими висками – и Лиза – пышногрудая двадцатичетырехлетняя перманентная блондинка – были женаты без малого шесть лет. С годами семейная жизнь им обоим наскучила, но они все еще блуждали по пепелищу своего сожженного бытом брака и пытались искусственно воссоздать утраченные чувства, посещая местный гей клуб и выискивая среди таких же скучающих и неопределившихся завсегдатаев кого-то, кто мог бы занять пустующее пространство между ними в их постели – пол соискателя при этом особого значения не имел.
Борис был генеральным директором процветающей клининговой компании, которая наводнила весь город работящими и неутомимыми гастарбайтерами. При таком муже Лизавета вполне могла позволить себе успешную карьеру домохозяйки, без ущерба для семейного бюджета.
Из рваных фраз, оброненных собеседниками в ходе разговора, Севка понял, что Влад работал на Бориса и был его правой рукой, к которой, кстати говоря, прилагался еще и член – в качестве бонуса, причем отнюдь не бесплатного.
Михаил и Алексей о своем возрасте скромно умалчивали, ломаясь, как старые девы при сватах, но на вид им было лет по двадцать семь – двадцать восемь. Голова Миши, насаженная на длинную тонкую шею, как на пику, блестела в неоновом свете клубных ламп озерной гладью, а вот Леша, наоборот, являлся обладателем изысканной кудрявой шевелюры, ниспадающей густыми черными локонами на широкие плечи. Зеленые глаза, правильные черты лица… Да-а-а… Мужчина с картинки… Собственно, так оно и было, ведь Алексей работал моделью в престижном, хоть и провинциальном, рекламном агентстве, а Михаил, как ни странно, этим агентством владел.
Севка, ни секунды не колеблясь, сразу определился с диагнозом:
«Коллективный симбиоз… Печальное зрелище…»
- А ты, Севастьян, работаешь или учишься? – томно поинтересовалась Лиза, отпив шампанское из высокого бокала.
Рудкову показалось, что с той же интонацией она могла бы уточнить, чей он холоп. Вообще-то, наблюдать подобную особу в дряхлеющем клубе было, по меньшей мере, странно, но, видимо, ее желание сохранить выгодный брак преобладало над социальными предрассудками.
- Я учусь… И я – Севка…
«Не бесись!» - предостерег он самого себя, стараясь не сорваться на грубость.
- Совсем ребенок… Да еще и сладкий… – Лизавета плотоядно причмокнула неестественно-красными губами и, развернувшись в пол-оборота, адресовала свой следующий вопрос Владу: - Не жалко портить такую невинность?
- Не жалко, - ответил тот, внимательно изучая реакцию Рудкова.
- Наверное, Сева сам это решит, - вклинилась в разговор Вита. – Невинность же все-таки его.
Белка не уступала никому из присутствующих ни сарказмом в речи, ни ядом в голосе. Чувствуя себя частично виноватой в происходящем, она отчаянно защищала своего юного друга от нападок клубной элиты.
- Деточка моя, - снисходительно парировала Лиза, - данные решения всегда принимает только Влад.
- Нет, деточка моя, - передразнила ее слова и тон Вита, - не в этот раз!
- Хватит … - Влад вяло отмахнулся от дискутирующих, - нашли, о чем спорить...
Севка резко вскочил со стула, чуть не опрокинув его назад.
- Вообще-то, я пока еще предмет одушевленный!
Выкрикнув свой протест в лица собравшихся, он попытался удалиться, но был перехвачен ловким захватом запястья.
- Это не вы мальчика потеряли? – в своей излюбленной клоунской манере произнес Георг, вцепившись в руку Севки мертвой хваткой.
Михаил, неохотно оторвавшись от губ Леши, ухмыльнулся и спросил, обращаясь к Владу:
- Твое сокровище, Владлен?
«Владлен…» - мысленно повторил Рудков, фиксируя в памяти полное имя своего флегматичного кумира.
- Мое! – заявил свои права Влад, но Севку явно не устроил подобный раздел имущества.
Он неожиданно для всех присутствующих теснее прижался к Гоше и торжественно заявил:
- Я с ним!
Георг на миг остолбенел, не зная как ему реагировать на происходящее, но его руки, подчиняясь четким приказам нижнего мозга, уже суетливо заскользили по желанным ягодицам.
- НЕ ТРОГАЙ ЕГО! – это была ярость – неприкрытая и пугающая. Она проникала под кожу, остужая внутренности. При этом Влад даже не приподнялся с места, и Севка в который раз восхитился его выдержкой. Сам он уже был близок к тому, чтобы не просто отойти от Гоши, а отбежать от него на добрые полмили.
- Я… я… это не я! Он первый ко мне полез! – оправдания Георга напомнили Рудкову ясельные годы.
Влад остыл так же внезапно, как и вспыхнул.
- Просто руки от него убери и иди, - спокойно предложил он.
- Да пожалуйста! – Гоша оттолкнул от себя Севку так легко, словно тот ничего не весил. – Не больно-то и хотелось, сам прибежит, когда тебе наскучит.
Рудков уже второй раз за вечер наблюдал за удаляющейся спиной Георга, и это зрелище ему определенно нравилось…

***

- Ты здесь кто? Местный крестный отец? – поинтересовался Севка, вновь присаживаясь на ранее покинутый стул.
Борис в ответ на его вопрос чуть не прослезился от смеха.
- Ты что, пацан, с луны свалился? – спросил он, протирая увлажнившиеся глаза.
Влад посмотрел на Рудкова долгим пасмурным взглядом и с явной неохотой произнес:
- Это мой клуб.
- Как твой? – опешил Севка – разрозненные файлы в его голове никак не желали укомплектовываться в отдельную папку. – А Сергей?
- Он директор – мой подчиненный. Владелец клуба – я…
Неясные моменты напрашивались на прояснение, поэтому Рудков и попытался их прояснить:
- Сколько тебе лет?
- Двадцать девять.
- Сколько?! – коэффициент удивления Севы стремительно возрастал. - У вас тут что? Общественный морозильник?
- Морозильник? Почему морозильник? – Влад не понял смысл прозвучавшего вопроса.
- Это я так… - не стал уточнять Севка, - мысли вслух… Но ты же вроде работаешь на Бориса?
Подобная наивность вновь вызвала приступ смеха, причем на сей раз у всех собравшихся.
- Он не работает, дорогуша, а развлекается, - пояснила Лиза. – С такими родителями, как у него, и Борька мой тоже мог бы себе позволить являться в офис по прихоти, а не по регламенту.
- Мои предки – состоятельные люди, - терпеливо начал объяснять Влад. – Живут они в Москве и оттуда балуют своего единственного сына дорогими подарками. Я работаю не ради денег – мне просто нравится движение. А клуб – это так… хобби! И… возможность. Понимаешь?
Он что-то не договаривал, умалчивая важные сведения о себе, и Севка решил пойти ва-банк:
- Может, покурим?
- Не курю!.. – отмахнулся было Влад, но, поразмыслив, все-таки решил согласиться. – Я просто постою рядом с тобой – вдруг украдут!
Курилка пустовала, и это был удачный момент, чтобы возобновить беседу.
- А почему ты тоже в Москву не переехал? – с некоторой опаской в голосе осведомился Севка. Ему, потерявшему отца и мать в пять лет, было сложно понять стремление человека обособиться от своих родных.
- Я оттуда наоборот уехал… Не люблю суету. Движение – это жизнь, а суета – это хаос!
- А еще почему? – Рудков понимал, что это была не единственная причина.
- Родичам моим спокойнее там без меня… - в голосе Влада промелькнуло что-то сиротское, и Севка внезапно понял, что их двоих сближала не только первобытная похоть.
- А мои погибли… - объединяя общую боль, произнес он.
- Может, оно и к лучшему… - еле слышно выдавил из себя Влад и, немного помолчав, добавил: - Я для своих педик, позорящий семью… Они, конечно, будут и дальше меня спонсировать, но лишь для того, чтобы я не вернулся обратно… Этот клуб основан в честь их мнимой толерантности…
Севка, не давая себе возможности передумать, быстро подошел к Владу и уткнулся носом в его небритую щеку.

***

После разговора в курилке Влад просто тупо напивался – методично и последовательно.
Вступать с кем-либо в диалоги он наотрез отказался, и сливки общества заметно приуныли, а неспешно протекающая беседа постепенно скомкалась до междометий и тяжелых вздохов. Спустя час Михаил и Алексей, откланявшись, удалились, за ними последовали Борис с Лизаветой, а потом и Вита, поднявшись с места, чмокнула Севку в висок и прошептала:
- Мне пора! Не расслабляйся! Увидимся завтра.
Когда Вован объявил о закрытии клуба, Влад едва стоял на ногах.
Женек, видимо, уже не в первый раз лицезрел своего работодателя в столь плачевном состоянии, а посему помог Севке дотащить его до такси.
- Доедешь? – участливо поинтересовался бармен, из голоса которого исчезла всякая неприязнь по отношению к заносчивому подростку.
- Да, - коротко ответил Севка и погрузился в машину.
По дороге Влад проиграл битву с Морфеем и уснул, прислонившись к запотевшему стеклу.
Водитель высадил своих припозднившихся пассажиров возле какого-то элитного дома и поспешно ретировался, небезосновательно полагая, что его припашут к доставке полуживого груза до квартиры.
Оставшись один на один с невменяемым попутчиком, Севка растерялся.
- Э-эй… - он осторожно похлопал Влада по щеке, - куда дальше?
Это было весьма эффектное пробуждение, ибо мертвецки-пьяная ноша вдруг внезапно ожила и заговорила почти человеческим голосом:
- Пошли!
Влад, успешно игнорируя силу притяжения алкоголя к земле, сорвался с места и уверенной походкой двинулся к подъезду. Севка, едва поспевая, устремился за ним и, спустя пять лестничных пролетов и две остановки на то, чтобы перевести дух, наконец, оказался в квартире своего спутника.
Интерьер комнат был выполнен в стиле лофт: кирпичная кладка на стене, декоративный камин, металлические светильники и деревянные балки на потолке. Рудков присвистнул…
- Пошли в спальню! – привычный приказ, который никто не посмел бы ослушаться. Никто… кроме Севки.
- Не пойду.
- Прямо здесь хочешь? Так раздевайся!
Севка не пошевелился.
- Что стоишь как вкопанный? Ты же трахаться пришел – так раздевайся! Или тебе музыку включить?
- Какой же ты все-таки… - Севка даже с определением найтись не смог, настолько ему было противно.
Он прошел мимо Влада, задев его локтем, но тот удержал его за руку, развернув к себе лицом.
- Не корчи из себя святую невинность, - процедил он, разглядывая Рудкова снисходительно-пьяным взглядом. – Ты просто очередная клубная шлю…
Стремительный удар в челюсть уронил Влада на паркетный пол. Он тряхнул головой, приходя в себя и ощущая, как рот наполняется горячей кровью. Его неожиданно возбудил этот металлический привкус. Выброс адреналина, вступившего в реакцию с алкоголем, вывел Влада из флегматичного ступора и придал ему сил. Он вскочил на ноги и нанес Севке несколько коротких ударов в живот и скулу. Рудков, охнув, опрокинулся на гостевой диван, рубашка задралась, обнажив смуглую полоску кожи. Однако он почти в ту же секунду поднялся и еще раз с силой двинул по скривившемуся в кровавой ухмылке лицу Влада.
На этот раз Влад устоял на ногах и, ухватившись обеими руками за отвороты рубашки Севки, дернул их в разные стороны.
Севка на мгновение растерялся, и это дало Владу некоторое преимущество, он быстро сжал запястье своего противника и, резко выкрутив его руку назад, развернул сопротивляющегося подростка спиной к себе. Севка коротко вскрикнул от боли в суставах. Влад, удерживая строптивца одной рукой, другой сгреб на его затылке волосы и потянул их на себя.
- Я хочу тебя… - горячий шепот обжег внутренности Рудкова, нежные губы коснулись его шеи, язык заскользил выше и описал несколько круговых движений на мочке уха, зубы осторожно прикусили тонкую кожу.
Миллионы «бабочек» запорхали где-то внизу живота Севки, размахивая большими пестрыми крыльями.
Влад рваным движением попытался расстегнуть заклепку на джинсах Рудкова, и она тут же позорно дезертировала под дизайнерский журнальный столик.
«Как я завтра до дома добираться буду?» - промелькнула в голове у Севки последняя связная мысль.
Влад небрежно опрокинул вяло упирающегося мальчишку лицом вниз на диван, а потом…

По правде говоря, из того что было потом Рудков запомнил только боль и жар…
Как ни странно, но первый раз запечатлелся в его памяти именно таким вот сочетанием.
Сначала Севка думал, что его буквально разрывают изнутри, и одновременно с этим внутренним разрывом пришла лихорадка.
Его бросало словно тряпичную куклу то в пот, то в озноб.
Севка потерялся в боли, растворился в ней… Боль… Боль… Боль… Но ведь был еще и жар. Наверное, именно он, из последних сил предотвращая потерю сознания, создавал ощущение правильности происходящего… нужности и даже необходимости.
Приятно?
Хм… Да, пожалуй, не шибко… Все-таки боль преобладала, пытаясь задушить иные чувства в зародыше. Но что-то прорастало сквозь нее… Что-то особенное… что-то важное…
А потом случился взрыв! И мир распался, чтобы через мгновение собраться вновь радужной мозаикой.
Боль и жар… Боль и пот… Боль и стон… Боль и взрыв… Взрыв и… провал… Так прошла ночь…
Что это было?!
Севка проснулся потерянным и одиноким. Живот, принявший на себя львиную долю вчерашних ударов, нещадно болел. Болели и другие места, о которых Рудков не смел даже подумать.
Ощущение праздника улетучивалось с каждой минутой, прихватив с собой всех «бабочек» и остатки алкоголя. Освободившееся место постепенно занимала смертельная усталость.
«Ты просто очередная клубная шлюха», - кратковременная память безжалостно напомнила Севке то, что ей вовсе не следовало фиксировать…
- Так и есть, - вслух резюмировал Рудков и поплелся в ванную, однако переступив ее порог, он внезапно почувствовал нарастающую злость.

***

Когда в коридоре хлопнула входная дверь, Влад открыл глаза. Дав себе пару минут, чтобы воскресить в памяти ночные события, он поднялся, потянулся и встал с кровати, чувствуя себя утомленным, но удовлетворенным.
Строптивый мальчишка, который так приглянулся ему однажды в клубе, был наконец повержен.
«Севастьян… Севка… Странный он все-таки… Отличный от других… Только в чем отличие? Наивный? Да… но таких много. Бесхитростный? И это присутствует – что на уме, то и на языке… но подобных правдолюбцев тоже хоть пруд пруди. Чистый? Наверное… однако непорочность – это временное преимущество. Что же еще?»
Влад бессознательно коснулся пальцами слегка припухшей скулы и вдруг понял:
«Он настоящий – не искусственный… и такой живой… Он борется! Насмерть стоит! И он… МОЙ!»
Чувство эйфории не покидало Влада до тех самых пор, пока переключенные на утренний автопилот стопы не привели его к зеркалу в ванной комнате.
Там, оплакивая свою неминуемую кончину, с запотевшей стеклянной поверхности стекала вниз презрительная фраза:
«Сам ты шлюха!»



- Кто это тебя так, Руда? – с характерной незаинтересованностью в голосе осведомился Дрозд, когда пятерка приятелей собралась во время большой перемены за гаражами на перекур.
- Не знаю, он не представился.
- Ты что драться разучился? Я ж тебя лично тренировал, - Костян был возмущен таким халатным отношением друга к познаниям в области самозащиты и обороны.
- Я в долгу не остался, поверь! – оправдался Севка, чем заслужил дружеское похлопывание по спине, причем весьма ощутимое.
- Вот это ты молодец! Хвалю!
- А чё не поделили-то? – вступил в разговор Дэн.
«Не корчи из себя святую невинность. Ты просто очередная клубная шлюха…»
- Да так… Не сошлись во мнениях… - туманно ответил Рудков, стараясь побыстрее замять разговор, однако это оказалось не так-то просто сделать, потому как свежие темы в импровизированной курилке ценились на вес золота.
- Хочешь, мы ему тоже морду набьем? – опять это вялое безразличие в исполнении Толяна.
«Зачем вообще задавать вопрос, если тебе заранее не интересен на него ответ?»
- Точняк! – подхватил идею приятеля Дэнис. – Размажем его по стенке!
Севка хмыкнул, прикинув в уме, что уж кто-кто, а Буквоед даже первоклассника по стенке размазать не сможет. Между тем вслух он свои мысли озвучивать не стал.
- Не надо, пацаны. К тому же я не знаю этого парня. Мы случайно с ним столкнулись в темном переулке и вот… результат столкновения налицо.
- Не налицо, а на лице, - весело поправил друга Антон.
Тема вроде бы была исчерпана, но Дэн почему-то никак не желал униматься.
- А что это ты по темным переулкам шляешься, дружище?
- Я не шлялся, блин, - огрызнулся Севка, обозлившись на неугомонного приятеля. – Я домой возвращался.
- Откуда? – удивился Кок. – Ты ж сказал, что в выходные никуда не пойдешь, а с бабкой останешься.
Севка растерялся, но Антон как всегда пришел ему на выручку.
- У меня он был – за домашкой приходил, а мне отчим X-Box подарил, вот мы и зависли.
- Да ну?! Чё правда что ли? – Денис уставился на Каноэ восхищенным взглядом, как будто тот только что сообщил ему, что выиграл миллион. - Настоящий?
- Ну а какой? Конечно, настоящий.
- Дашь сыграть?
О Севке все тут же моментально забыли, переключившись на обсуждение игровых приставок.
Рудков исподлобья посмотрел на Антона и, перехватив его взгляд, коротко кивнул, выражая тем самым свою благодарность.

***

- Слышь, Севка. Поговорить надо, – прошептал Канаев, придержав Рудкова за локоть, когда остальные приятели уже заворачивали за угол гаража.
- Чё застряли? – спросил Кок, внезапно обернувшись и обнаружив брешь в нестройных рядах своей свиты.
- Я не накурился, - выкрикнул Антон в ответ.
- Смотри, скоро из жопы никотин полезет, - заржал Костян и гордо удалился, довольный собой и собственным остроумием.
- На урок опоздаем, - неуверенно запротестовал Рудков, обращаясь к другу - предстоящий разговор его немного пугал.
- Да и хер с ним! - Канаев в неестественно-грубой для него форме открестился от школьных правил.
Зависла долгая пауза, но Севка не спешил ее прерывать, давая возможность Антону первым начать разговор.
- С огнем играешь, Руда, - спустя какое-то время, наконец, выдавил из себя Тоха.
- В каком смысле?
- В прямом… - курить не хотелось, а руки занять было нечем, поэтому Антон, достав из сумки теннисный мячик, бросил его в Севку. – Лови!
Рудков игру не поддержал и мяч, отскочив от его груди, укатился в ближайший куст.
- Я не понимаю... Ты на что-то намекаешь?
- Сам знаешь на что… - Канаев набрал в легкие побольше воздуха и скороговоркой выпалил: - Я тебя видел возле клуба.
Руки Севки покрылись гусиной кожей. Он открыл было рот, чтобы ответить, но потом снова его закрыл, не подобрав нужных слов.
- Не ходи туда, - предостерегающе зашептал Антон, подойдя чуть ближе. – Костян, Дрозд и Дэнис собираются подкараулить там кого-нибудь на выходе. Из… посетителей. Понимаешь? С датой только не определились. Запалят они тебя.
- А с-сам ты там ч-что делал? – Севка уцепился за свой вопрос, как за спасительную соломинку, но ответ друга оптимизма в его настрой не добавил.
- Меня на разведку послали… Типа, узнать, когда приходят – когда уходят…
Страх… Вот он - вечный спутник гонимых и прокаженных, ставший уже таким приятельски-узнаваемым по дрожи в пальцах, по участившемуся пульсу и обрывистому дыханию.
- Когда это было?
- Недавно… Когда я с Иришкой познакомился, помнишь?
Севка ни о какой Иришке слыхом не слыхивал, но судя по тому, что в клубе он был всего два раза, а в эти выходные вместе с Антоном якобы играл на крутой приставке, то, значит, речь шла о его первом посещении закрытого заведения.
- Кто она? Ты ж не рассказываешь ничего. Откуда я ее должен знать?!
- Теперь вот рассказываю, - огрызнулся Канаев и тихо пояснил: - Девушка она моя, ясно?
На Севку внезапно обрушилась бесконтрольная злость:
- Конечно, ясно. Что ж тут неясного?! Я ведь последний человек на этой планете, которому следует доложить о том, что у тебя вдруг объявилась девушка!
- Я хотел тебе сказать, но… ты так смотрел, что… – Антон запнулся и решил не продолжать свою мысль, - в общем, запамятовал я.
Чтобы скрыть смущение и собраться с духом, он нагнулся и обшарил кусты, отыскивая в густой траве маленький желтый мячик. Яркое пятно солнечного войлока отчетливо просматривалось в зеленых зарослях, но Антон упорно отказывался его замечать.
- Короче, мы у Кока познакомились, - наконец поведал он, выпрямляясь. – У него в тот день все были, кроме тебя. Дэн предложил в карты сыграть на желания, а я же в картах не силен, сам знаешь, вот и проиграл. И меня – в качестве наказания – отправили этот чертов клуб сторожить. А Ира, уж не знаю почему, вызвалась пойти со мной…
- Она меня там тоже видела? – охрипшим голосом уточнил Севка.
- Она там многих видела, но едва ли фиксировала на ком-то свое внимание. Она же тебя в лицо-то не знает.
- При встрече может узнать…
- Не узнает, - отмахнулся Антон, однако уверенности в его голосе поубавилось.
Севка присел на корточки и широким жестом провел ладонями по лицу, как будто удаляя с него налипшую грязь.
- Ладно, проехали! Что было дальше?
- Ну, мы там еще с часик потусовались и вернулись к Костяну…
- А почему мне никто ничего не сказал о ваших общих планах?
- Ты же сам отмазался в ту пятницу, наплел всем что-то про бабу Тоню… - Антон помолчал, обдумывая следующую фразу, а потом немного нервно добавил: - Знаешь, я ведь с самого начала догадывался… Ну, что ты… не такой… как все…
- После того случая в лагере? – тихо спросил Рудков, опуская глаза.
- Да…
- И я про тебя так думал, если честно… Мне казалось… что тебе тогда тоже понравилось…
- Я не гей! – твердо возразил Канаев и поспешно отвернулся.
Севка медленно поднялся, осторожно приблизился к нему сзади и, почти касаясь губами лохматой рыжей макушки, прошептал:
- Мне страшно, Тоха…
Антон резко отодвинулся от своего приятеля, и, не оборачиваясь, раздраженно произнес:
- Короче, я тебя предупредил – дальше не моя забота!
Он решительно направился прочь, оставляя Севку наедине с его собственными страхами.

***

Домой Сева Рудков решил пойти один. На душе было мерзко, и видеть никого не хотелось.
Возле школьных ворот был припаркован автомобиль кирпично-красного цвета, который своими габаритами мог бы с легкостью соперничать с размерами однокомнатной квартиры в масштабе один к одному.
- Ниссан, - прочитал Рудков название марки машины и равнодушно обошел ее с левого бока.
Внезапно затемненное стекло опустилось вниз, и он столкнулся взглядом со знакомыми бело-голубыми глазами.
- Садись, - коротко распорядился Влад.
Севка заартачился:
- Не сяду, - буркнул он себе под нос и побрел дальше, не сбавляя темп ходьбы.
Машина тихо завелась и, плавно тронувшись с места, заскользила рядом с Рудковым.
- Садись, я сказал. Ты же не хочешь, чтобы твои приятели подоспели и увидели нас вместе? Им, вероятно, будет весьма любопытно узнать, откуда на наших лицах столь симметричные увечья.
Севка по достоинству оценил неприкрытый шантаж находчивого преследователя и, перебрав в уме возможные варианты посадки, остановил свой выбор на заднем сиденье, куда с достоинством и погрузился, не позабыв при этом мстительно хлопнуть дверью.
Влад даже не обратил внимания на эту мелкую пакость.
- Перелезай вперед, - предложил он и, видя колебания своего спутника, устало пояснил: - Я не могу вести машину и разговаривать затылком. Да не бойся ты! Не укушу я тебя.
Рудков неохотно перелез на пассажирское кресло рядом с водителем.
- Пристегнись! – скомандовал Влад и вырулил с тротуара на проезжую часть.
Отъехав на сотню метров от школы, он поинтересовался:
- Куда тебе?
- Домой.
- Это я понял. Где твой дом находится?
- Тут недалеко – пару остановок, если на автобусе. Я покажу. Пока прямо, потом направо.
Влад ехал нарочито медленно, видимо, сознательно удлиняя короткий маршрут.
- Поговорить надо, - не выдержав затянувшегося молчания, предложил он.
- Говори, - хмыкнул Севка и отвернулся к окну, чтобы не показать свою заинтересованность в беседе.
- Я так не могу. Ты должен понять. Ну встретились, ну переспали по пьяни разок. Это нас ни к чему не обязывает.
Севку прошиб озноб. Его неокрепшей подростковой психике и так сегодня досталось по полной программе, а сейчас ее, по всей видимости, вообще собирались окончательно добить. Он сжал кулаки и зло процедил сквозь стиснутые зубы:
- Так зачем же ты приперся сюда? Чтобы ауру свою подчистить и совесть умаслить?
- Нет, не за этим. Я не хотел, чтобы твой первый раз запомнился тебе этой моей дурацкой фразой. Я сказал ее, не подумав.
Они доехали до перекрестка и остановились на светофоре.
- Направо? – уточнил Влад.
- Я здесь выйду, - Севка ухватился за ручку двери и слегка потянул ее на себя, но она не поддалась. – Открой!
- Бог мой! Да не веди ты себя, как пацан сопливый!
- Открой! – упрямо повторил Рудков.
- Достал ты! – Влад резко ударил по газам, и машина, послушно сорвавшись с места, понеслась прямо, с каждым километром удаляясь все дальше от Севкиного дома.

***

Через минут двадцать они подъехали к уже знакомому подъезду, и Влад заглушил мотор.
- На аркане не потащу, - не поворачивая головы, произнес он. – Можем и в машине поговорить, но в квартире как-то лучше.
- Дверь открой!
Влад ухмыльнулся.
- Открыта она, гений. Заедает просто. Сильнее ручку дергай.
Севка почувствовал себя глупо. Он живо представил себе красочный анонс к очередному низкобюджетному сериалу, растянутому на несколько безрейтинговых сезонов:
«Похититель увез свою жертву в открытой машине. Жертва, подверженная стокгольмскому синдрому, не особенно-то и сопротивлялась».
Неожиданно для самого себя Рудков озвучил свою мысль вслух, и Влад простодушно рассмеялся, как тогда в клубе, в вечер их случайного знакомства.
- Забавный ты все-таки… - резюмировал он, покровительственно похлопав Севку по коленке. – Ладно, пошли.
По дороге к дому Влад спросил:
- Что друзья-то сказали, когда твою рожу разукрашенную увидели?
- Рожи-то у нас у обоих оставляют желать лучшего. Помниться мне, я пару раз тоже весьма удачно к тебе приложился.
- Это точно. Вроде на вид некрепкий, а саданул – будь здоров! Откуда силы-то взялись?
- Я был в состоянии аффекта, - пробурчал Севка, своим ответом вновь вызвав у Влада приступ смеха.
Элитная квартира выглядела весьма плачевно. По всей ее площади были хаотично разбросаны скомканные вещи, на журнальном столике ютилась тарелка с остатками засохшей еды, а зеркало в ванной комнате, куда Севка поспешил проникнуть, едва переступив порог, укоризненно встретило юного писателя паутиной трещин.
Данный акт вандализма почему-то очень порадовал Рудкова. Он улыбнулся своим мыслям и, подставив руки под холодную струю воды, плеснул ею себе в лицо.
- Что в квартире-то не прибрался? – отказаться от насмешки в голосе было сложно, да и театральный выход из ванной – с каплями влаги на разгоряченной коже – обязывал.
Влад устало опустился на диван.
- За тобой гонялся, засранец мелкий.
Севке показалось, что в призрачно-белых глазах на одно короткое мгновение промелькнула первобытная похоть.
- Как ты меня нашел, кстати?
- Подружка твоя тебя сдала. Адрес, конечно, не озвучила – видимо, синяк на скуле ее все-таки смутил немного, – но номер школы назвала. Я там полдня проторчал, пока ты не вышел.
Настроение улучшалось с каждой минутой.
- А Виту ты как нашел?
- Хм… Это уже Георг помог. А с Георгом я спал, если тебя вдруг заинтересует, как я нашел и его тоже.
- Не интересует!
Коэффициент позитива снизился на пару пунктов. Сегодня у Севки вообще график чувств был весьма нестабильный.
Пауза затягивалась, и, чтобы ее сократить, Влад спросил:
- Как учеба?
- Нормально… Заканчиваем уже. Скоро экзамены, а потом каникулы. А как работа? Ты отпросился на сегодня?
- Что-то типа того, - хмыкнул Влад и, помолчав, с несвойственным для него участием в голосе поинтересовался: - Больно было?
Севка поймал себя на том, что начинает краснеть.
- Немного… - ответил он и поспешно отвернулся, желая продемонстрировать своему собеседнику не смущение, а неподдельный интерес к фотографии городского пейзажа, висящей на стене.
- Ладно, не ври. Я что девственником не был что ли?
- Иногда мне кажется, что не был…
- Сюда иди! – да, это опять был приказ, но на сей раз поданный в более изящной манере, нежели обычно, и Севка инстинктивно подчинился ему.
Он робко приблизился, оказавшись сантиметрах в десяти от Влада, и недовольно пробурчал:
- Чего тебе?
Влад схватил строптивца за ягодицы и, притянув к себе, уткнулся носом в его плоский живот.
- Грубиян! – тихо произнес он, задирая на Севке футболку и невесомо нежно касаясь губами смуглой кожи.

- Убери, пожалуйста, эту довольную улыбочку с лица. Я как раз сахар в чай накладываю, но мне уже почему-то хочется отказаться от сладкого на ближайший месяц.
Вита ворчала. Она всегда так делала, чтобы скрыть свои истинные чувства.
«Ну и пусть ворчит».
На кухне в квартире у Белки было светло. Летнее солнце щедро дарило просторному помещению пригоршни своих лучей. Они играли в догонялки, отталкиваясь от полированной поверхности мебели и перескакивая на белый потолок. Глядя на их веселую забаву, Севка вдруг вспомнил себя маленьким: песочница, разноцветные куличики в форме животных, разбросанные тут и там, пухлощекие карапузы – друзья по разуму – в коротких шортиках и… мама… Она сидит рядом в своем легком голубом платье, улыбается ему, поправляет его длинную челку и нежно целует в лохматую макушку. Тогда солнце тоже затеяло свою незамысловатую игру в маминых рыжих волосах. Это были добрые воспоминания… теплые… и единственные, которые остались у Севки.
Он уткнулся лбом в дверной косяк и отрицательно помотал головой из стороны в сторону.
- Я не могу не улыбаться.
Он чувствовал себя глупым, но счастливым… Ему было хорошо. Накануне все сложилось куда более удачно, чем в его первый раз. Боль, конечно, пока еще никуда не делась, но она немного притупилась, постепенно сдавая позиции. Ее место заполнил жар, слегка приправленный удовольствием, как душистой специей, придающей блюду незабываемый, уникальный вкус.
Вита окинула Севку быстрым взглядом и скомандовала:
- Не стой ты на пороге. Проходи!
Рудков безропотно подчинился и проскользнул на кухню.
- Ты как моя бабка – вечно чем-то недовольна, - беззлобно поддел он свою подружку, плюхаясь на ближайший табурет.
- Спасибо за комплимент. С меня песок еще не сыпется? Может, стоит уже начать паниковать?
Кухня была большой, но уютной, без модных дизайнерских излишеств, которыми грешило жилище Влада. Она как будто была говорящей, способной многое поведать о своих хозяевах. Вот на стене висит деревянная дощечка для нарезки хлеба и овощей, на которой, явно по трафарету, выжжен букет цветов в вазе и уже самостоятельно добавлена корявая надпись: «Мамачка, с 8 мартом» - это подарок шестилетней Виты. А вот натюрморт с яблоками, свернутой газетой и дымящейся трубкой – творение дяди Гены – главы семейства. Вот герани, выстроившиеся в ряд на подоконнике и пестрящие в глазах радугой цветов – это гордость тети Али – мамы Белки.
Каждая вещь в этой комнате – от кухонного гарнитура до чашки – выглядела так, как будто изначально прилагалась к интерьеру. Здесь учитывались вкусы каждого члена семьи. Каждый имел право внести свою лепту в первичный – и, вероятно, довольно скучный – проект кухни.
- Ви-и-ита-а-а… - протянул Рудков, раскачиваясь взад-вперед на двух задних ножках табурета.
Вита не отозвалась на его призыв, предпочитая разговаривать со своим собеседником исключительно спиной.
- Тебе чай с лимоном? Очень рекомендую! Для контраста.
- Белка-а-а… - не унимался Севка, настойчиво требуя ответной реакции.
- Чего тебе? – Вита наконец не выдержала и обернулась.
- Я был с ним! – торжественно объявил Рудков, гордо выпячивая вперед грудь, как будто на ней красовался орден первой степени за величайшие достижения в области секса.
- Я это уже поняла. У тебя все на лбу написано крупным жирным шрифтом. Смотри, чтобы и другие не прочли эту надпись.
Севка перестал раскачиваться и замер, скорчив недовольную гримасу.
- Вот умеешь ты настроение испортить!
Вита водрузила на стол две чашки с дымящимся напитком и заняла место напротив Севки.
- Давай, начистоту поговорим! Ты чего такой довольный-то?
- Как же… Меня любят… я люблю…
Белка тяжело вздохнула и осторожно отпила горячий чай.
- Какие симптомы помогли тебе определиться с подобным диагнозом? – поинтересовалась она менторским тоном.
Севка растерялся, ибо о симптомах он не думал. Да чего уж там… По правде говоря, он вообще не думал…
Вита, не дождавшись ответной реплики, продолжила свой допрос:
- Ты, возможно, и любишь, хотя даже это сомнительно, а вот Влад… С какой свинячьей радости у тебя появилась такая уверенность?
- Он был со мной нежен… - пряча глаза, выдавил из себя Севка.
- Я заметила это по твоей разукрашенной скуле, - Белка скорчила брезгливую гримасу, стараясь ее трехмерной объемностью передать все свои противоречивые чувства.
- Это после разговора в курилке, - попытался оправдаться Рудков. – Он напился, ты же видела, и был немного зол на всех. А днем позже… - Севка мечтательно закатил глаза.
- Что же произошло днем позже? – голос Виты крепчал.
Рудков взял на себя смелость взбунтоваться:
- Не могу я разговаривать с агрессивно-настроенным человеком.
- Я просто хочу понять, какая незначительная деталь поведения Влада углубила твои заблуждения?
- Он извинялся… Он… он искал меня… Ты, кстати, сама ему сказала, где меня можно будет найти.
- Я?!
Удивление Виты было вполне искренним, и Севка смутился:
- А разве нет?
- Я не предоставляла таких сведений сво… - Белка зажала рот рукой, как будто надеялась остановить самопроизвольно льющуюся речь, и быстро поправилась. - То есть, я хотела сказать, Владу.
Севка подозрительно сощурил глаза:
- Нет… ты хотела сказать не это. А что?
- Неважно, - Вита раздраженно отмахнулась от вопроса и, вскочив с места, широкими шагами начала измерять площадь кухни.
Рудкова немного напряг этот нервный замер.
- Почему ты злишься?
- Я не злюсь! Просто мне кажется, что ты сознательно ошибаешься. Я знаю… то есть я предполагаю, что Влад не совместим с высокими чувствами. Я видела его и раньше, и он редко появлялся на публике один.
Севка не обратил внимания на то, что Белка, приводя свои доводы, снова неловко споткнулась о середину фразы.
- И что? – упрямо возразил он. – Может, его прежний эскорт был ему неинтересен.
- О! А ты, разумеется, его заинтересуешь! Твой возраст, конечно, предполагает некоторую наивность, но не до такой же степени! Вероятно, скромные юношеские размеры твоего черепа не позволяют тебе разглядеть истину!
Рудков решительно поднялся с табурета.
- Белка! Я сейчас уйду!
- Да сядь ты! – Вита подошла к приятелю и насильно усадила его обратно на прежнее место. – Сева, пойми, Влад развлекается, а ты преображаешь его банальный досуг в любовную лирику. Но это не любовь! Это страсть! Похоть! Охота! Противостояние! Да все что угодно! Но только не любовь! Ему элементарно скучно, и он нашел себе новую забаву – дикую зверушку, которая временно радует его своей неукротимостью. Ему, блин, просто некуда пристроить свой стояк, вот и всё! Не надо тебе проникаться уверенностью в то, чего в принципе быть не может.
Севка состряпал на лице саркастическую гримасу.
- Ой, подожди секундочку, я сбегаю за блокнотом и ручкой, чтобы записать твои мудрые советы. Владу, возможно, действительно некуда было пристроить свой, как ты элегантно выразилась, стояк, но теперь, я уверен, он нашел для него надежное место.
- Куда уж надежнее… - Вита зажевала нижнюю губу, отчаянно пытаясь найти еще несколько весомых аргументов, дабы остудить подростковые гормоны своего упертого оппонента. Не сумев обнаружить в справочнике здравых мыслей ничего стоящего, она унизилась до шарлатанского предсказания будущего: – Он наиграется и оттолкнет тебя! Что ты тогда будешь делать?
Севка начинал злиться, злость рождалась в животе и скользила вверх, подбираясь к голосовым связкам, с риском спровоцировать их на крик.
- Почему ты уверена в том, что Влад меня оттолкнет. Я что рожей не вышел?
- Вышел! Но ты… маленький, понимаешь? Он тебя на фигову тучу лет старше! О чем вы с ним разговариваете, я стесняюсь спросить! Выясняете, кто кому зайка?
- А это тут при чем? Мне хорошо с ним, ему хорошо со мной! Я думал, ты будешь рада за меня!
- Блин, я рада, Севка, - теперь голос Виты звучал немного виновато, - я очень рада, что ты познал себя, но не теряй ты, пожалуйста, голову... Себя не теряй! Возможно, он того не стоит… Ты ведь его совсем не знаешь.
- Ладно, Вита, я пойду! Ты не в настроении.
Вита отвернулась и, устало облокотившись о раковину, тихо произнесла:
- Иди…
Севка встал. На какое-то мгновение ему почудилось, что на солнечный диск за окном наползли косматые тучи. Он тряхнул головой, прогоняя то ли непогоду, то ли собственные сомнения, и поплелся к выходу. У двери он обернулся и еле слышно прошептал:
- Ты не права…
Из кухни не донеслось ни звука. Вита молчала, ее плечи коротко вздрагивали от беззвучных рыданий, но Севка этого видеть не мог. Не дождавшись ответа, он тихонько проскользнул в подъезд и прикрыл за собой дверь.

***

Экзамены неумолимо приближались, и времени на встречи с друзьями совсем не оставалось. Рудков готовился как проклятый, обложившись конспектами и горой учебников.
Первый тест был по русскому языку, и Севка с ним справился вполне успешно.
Выходя после экзамена из школы, он вдохнул полной грудью воздух кратковременной свободы. Можно было позволить себе немного ликования, но какое-то неясное чувство саднило в груди, не позволяя углубиться в эйфорию.
Спустя мгновение Севка понял, что это было. Во время подготовки никто из друзей его не беспокоил, но… Влад не знал про подготовку, и, тем не менее, не особенно-то спешил организовывать поисковую группу.
«Неужели Вита права?»
Севка решил выяснить это незамедлительно, но, набрав желанный номер, он услышал в трубке равнодушный голос оператора, который сухо сообщил ему о том, что вызываемый абонент временно недоступен.
Рудков немного приуныл, но отступать все равно не желал.
Адрес он помнил лишь приблизительно, но после долгих скитаний по запутанным подворотням, ему все-таки удалось отыскать нужный дом.
Дверь долго не открывали, и Севка уже был близок к тому, чтобы отказаться от своей затеи, когда замок вдруг неожиданно щелкнул.
Таким Севка Влада еще не видел. Растрепанные волосы, синяки под глазами, возрастная помятость на лице… Сейчас его двадцать девять лет буквально настаивали на своей очевидности.
- Чего тебе? – недружелюбно бросил Влад в сторону Севки, прикрывая глаза рукой, как будто ему мешал солнечный свет, с боем пробивавшейся в подъезд через засаленные окна между этажами.
Севка сделал шаг вперед.
- Я пройду? – вопросом на вопрос ответил он.
- Нет! – Влад решительно преградил ему дорогу.
- Мне с тобой поговорить надо.
- Я тебе позвоню, и мы поговорим. А сейчас я немного занят.
Подъездная лампочка над головой Севки коротко помигала, наталкивая его на драматическое развитие сюжетной линии.
- Ты не один?
Влад даже оправдываться не стал:
- Верно, мисс Марпл! Теперь ты уйдешь?
- Извини, - Севка грубо отпихнул Влада в сторону и прошел в полутемную квартиру с таким видом, как будто это была его собственная вотчина. В гостиной признаков, указывающих на присутствие посторонних, обнаружить не удалось, поэтому Рудков, доверившись внутреннему автопилоту, проследовал прямиком в соседнюю комнату. Влад так и остался стоять в дверях, отсутствующим взглядом наблюдая за бесцеремонными передвижениями непрошеного гостя.
Первое, что бросилось Севке в глаза, когда он переступил порог спальни – это огромная кровать, размеры которой могли бы стать удобной посадочной площадкой для вертолетов. Среди горы съежившихся простыней лежал обнаженный мужчина. Он мирно спал, заложив одну руку под подушку. Его лица не было видно, но с такой фигурой он вообще мог позволить себе быть безликим.
- Доволен? – в прозвучавшем над самым ухом Севки голосе Влада слышалась усталость, но не более того. Ждать от такого человека раскаяния, было бы непростительной роскошью.
- Вполне, - коротко бросил Рудков и устремился к выходу, по дороге опрокинув подвернувшийся под ноги журнальный столик. Газетная подборка осыпалась с него, как сухая листва с дерева.
Влад потоптался еще минуту в дверях спальни, а потом бросился вслед за Севкой. Он поймал его на третьем этаже.
- Подожди ты! Стой! – Влад попытался ухватить Севку за рукав, но тот лишь зло отмахнулся.
- Отвали!
- Это ты ко мне пришел! – резонно напомнил Влад.
- А сейчас я ухожу!
- Ну и катись!
Влад, хладнокровно оттолкнув от себя строптивца, не спеша поплелся наверх. Севка буквально задохнулся от внутренней обиды и, надрывая голосовые связки, выкрикнул в удаляющуюся спину:
- Как ты мог?!
Влад остановился и, развернувшись лицом к собеседнику, раздраженно уточнил:
- Мог что? Не будь ты истеричкой, бога ради! Мне не нужна ревнивая жена!
- Я… мне… - у Севки защипало в глазах, и, чтобы скрыть свою детскую досаду, он подключил к голосу ярость. – Ненавижу тебя!
Он в два прыжка подскочил к Владу с целью ударить его, но промахнулся и удар прошел по касательной. Владу удалось вовремя перехватить забияку за запястье.
- Да угомонись ты, наконец! Я предыдущий синяк еще не вывел!
- Отцепись от меня! Сволочь ты! – Рудков дергался в руках Влада, как смертник на электрическом стуле.
Влад прижал Севку лицом к стене и навалился на него всем телом.
- Тише ты! Тише…
Он провел широким жестом по напрягшейся подростковой спине и сжал тонкими пальцами упругие ягодицы.
- Отвали, блин! – хотя слова и таили в себе угрозу, но уверенности в голосе Севки поубавилось. Влад тут же поспешил закрепить отвоеванный приоритет.
- Силу ты уважаешь, как я погляжу!
- Да пошел ты! – решимость таяла, как первый утренний снег осенним солнечным утром. – Тебя что Георг укусил?
- Тсс…
Влад впился губами в Севкину шею, оставляя на ней влажный след, рука с нажимом заскользила по бедру.
- Ноги раздвинь.
От такого приказа джинсы Рудкова уменьшились на размер, а голос вообще изуродовался до жалкого хрипа.
- З-зачем?
- Я тебя буду обыскивать. У такого хулигана наверняка имеется холодное оружие.
- Не надо. Кто-нибудь может увидеть.
- Разве тебя это не возбуждает?
- Нет… - ответ прозвучал с подтекстом «да», и Севка решил размыть предательский подтекст настойчивым дополнением. – Пусти.
- Отпущу, - подозрительно быстро согласился Влад, - если пообещаешь, что не будешь драться.
- Не буду.
Чуть помедлив, Влад отстранился и небрежно поинтересовался:
- Так о чем ты хотел поговорить?
Рудков тряхнул головой, возвращая мозгу способность к аналитическому мышлению.
- Я… я уже не помню…
- Опять «не»?
Севка нервно закусил нижнюю губу.
- Кто это? – вместо ответа пробурчал он, указывая головой вверх, туда, где находилась квартира Влада.
Влад равнодушно пожал плечами:
- Никто. У меня день рождения был… Друзья подарили.
- Людей не дарят, - голосом законченного моралиста возразил Рудков.
- Еще как дарят, - парировал Влад, хитро прищурив левый глаз. – Вопрос только в цене. Вот ты, например, продался бы… м-м-м, скажем, за миллион баксов?
- Нет! – поспешнее, чем сам того желал, выпалил Севка.
Влад картинно возвел очи горе.
- Юношеский максимализм… У тебя машина есть?
- Нет. У меня даже прав нет, мне только шестнадцать.
- А в будущем хотел бы, чтобы была?
- Кто ж не хотел бы?
- То-то и оно, - многозначительно протянул Влад, облокотившись плечом о стену. – А ты, между прочим, мог бы ее иметь. И не только ее. Что в этом предосудительного? Потерпел пять минут, получил бабки в купе с удовольствием, а потом попивай себе коктейли, лежа в шезлонге где-нибудь на Мальдивах. Так продался бы?
- Не знаю я, - в голос Севки украдкой просочилось сомнение. – Аргументы, конечно, весомые…
Влад лукаво улыбнулся и окинул подростка беглым взглядом.
- А если подумать, то и машина и Мальдивы у тебя были бы, даже если бы я тебе половину начальной стоимости заплатил… или треть… Разве не так?
- Наверное, - осторожно согласился Севка, не улавливая подвоха.
- Попался! – Влад победоносно щелкнул пальцами. – Я же говорю – вопрос в цене. Причем в твоем случае торг, как выяснилось, вполне уместен. Я мог бы и дальше снижать начальную ставку до тех пор, пока мы не вычислили бы твою истинную стоимость. Хотя истинность, разумеется, тоже была бы весьма приблизительной, ибо миллиона у меня нет, а ты, зная это, бесспорно приподнял бы на чуток планку своей нравственности.
Севка насупился:
- Я не шлюха.
- И он не шлюха. Просто он тоже, наверное, стартовал с миллиона, а потом и двумстам баксам оказался рад.
- Я себя за двести баксов не продал бы, - упрямо пробубнил Севка себе под нос.
Влад притянул его за затылок, прижал к себе и почти по-отечески поцеловал в макушку.
- Не торгуйся, спекулянт. Мы не на базаре. К тому же у меня все равно больше сотни с собой нет.
Севка неохотно высвободился из объятий Влада и тихо спросил, изучая кроссовки на своих ногах:
- Почему ты стал таким?
- Каким? – не понял Влад.
- Циничным.
- Жизнь заставила… Может, пройдемся?
- А как же он? – Севка недоуменно покосился на лестничный пролет, уходящий вверх.
- Он уже взрослый, а из моей квартиры даже с тремя классами образования можно найти выход.
- Ты же его совсем не знаешь! – возмутился Севка такой халатности. – Не страшно оставлять в квартире незнакомца?
- О! Если он умыкнет мою фамильную ширмы, я буду очень огорчен. Пошли! Я не храню в доме ценности, для подобных залежей существуют банки.
Но Севка не спешил подчиняться, вместо этого он смущенно поинтересовался, возвращаясь к вопросу купли-продажи:
- А ты? Ты бы себя продал за миллион?
Влад усмехнулся, но в его призрачных глазах промелькнула горечь.
- Я себя каждый день продаю, и за куда меньшую цену, - он помолчал с минуту, а потом немного раздраженно добавил: - В любом случае, лучше за деньги, чем за дешевую фразу «детка, ты мне не безразличен».
Рудков, борясь с участившимся сердцебиением, сделал глубокий вдох и тихо возразил:
- Нет… Лучше я буду делать это за фразу.
Влад приподнял голову Севы за подбородок и посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.
- Не смотри так на меня, - попросил Севка, старательно отводя глаза.
- Я не на тебя смотрю.
- А на кого?
Влад разжал пальцы и, отвернувшись, начал спускаться вниз по лестнице.
- На кого ты смотрел? – крикнул Севка ему вдогонку.
Влад остановился и, не поворачивая головы, с неохотой пояснил:
- На себя… в шестнадцать лет…