Школьное сочинение

Глава 3

Прозвенел звонок, который класс воспринял, как армейский сигнал «В ружьё!»
Тишина мгновенно сменилась сутолокой и гамом голосов.
Запыхавшийся дежурный кладет мне на стол стопку собранных тетрадей для проверки.
- Спасибо! Всем до свидания!
Но мои слова уже никто не слышит. Они тут же умирают в общем гвалте.
Встаю, оглядываю класс и сразу встречаюсь с глазами Ковальского, который, гипнотизируя, смотрит в упор. Поймав мой взгляд, он начинает показывать на тетради. Понимаю, что там что-то есть, незаметно киваю, беру их с собой и выхожу.
…Где тут его тетрадь? Ага, вот.
Внутри записка. Разворачиваю.
«Давай встретимся после уроков? Пожалуйста! Переговорить очень надо. Ковальский А.»

Ловлю себя на мысли, что мне уже стала небезразлична фамилия Ковальский. А имя Андрей, Андрюша вызывает теплую внутреннюю улыбку.
Иногда совсем не к месту, и внешнюю.
А часто - даже желание…
Нет! Вот это уже ненормально. Поэтому никак невозможно. У нас - обычная дружба.
Впрочем, обычной-то ее как раз назвать затруднительно...
Две недели прошло, как мы объяснились.
Вернее, это он сам вломился тем дождливым вечером с признаниями.
С тех пор моя спокойная жизнь превратилась в работу сапёра. Неожиданность - в любой час, за каждым поворотом.
Что бы значила эта сегодняшняя записка? Что там опять за форс-мажор?
- До свидания, Ольга Степановна, - прощаюсь я с гардеробщицей и выхожу из школы.
Ах! До чего же хорошо на улице! Вот она, золотая осень. Просто таки образцово-показательная!
Настроение сразу улучшается.
Ковер опавших чистеньких листьев, кажется, сам светится янтарно-рубиновыми лоскутами без помощи солнца. Мне неудобно наступать на него туфлями. Скинуть бы их да поваляться на этом шикарном покрывале.
Останавливаюсь и поднимаю лицо к гигантскому куполу неба. Бездонному, глубинно-синему, идеально чистому - ни одного изъяна в виде ненужных облаков.
Настоящий праздник красок кругом!
Оказаться б сейчас где-нибудь в лесу, подальше от выхлопных газов да несмолкаемого шума улиц. Искупаться в теплой тишине спокойной природы. Чтоб бездумно брести себе, шурша листьями, наслаждаясь одиночеством…
- Тебе тоже нравится осень? – неожиданно появляется Андрей.
Ну, вот. Насладился одиночеством...
Впрочем, парнишка его нисколько не портит.
- Конечно. Наше бабье лето - лучший подарок после августовской жары и сентябрьских дождей. Рад тебя видеть, друг.
- Так виделись вродь недавно. Ладно. Хы-ы, я тоже рад, конечно. Впервые мы идем с тобой вместе вот так - только ты и я. И мне не надо «выкать», как в школе.
Андрей осторожно берет мою ладонь, и я вижу счастье в его улыбке.
Но тут же оглядывается и убирает руку. Боится скомпрометировать.
Не готов еще к открытости. То сочинение и вечерний визит - не в счет. Там, мне кажется, был неуправляемый эмоциональный всплеск.
Но я принял его чувства, согласился с ними. И разделил на двоих.
Нет, не так. Удвоил, прибавив свои.
А значит, взял на себя ответственность за нас обоих на правах старшего. И буду защищать, если придется.
А ведь придется же еще наверно...
Улыбаясь, дружески треплю его за плечо.
- Эх, Андрюха, как все-таки здорово, что в моей жизни появился такой вот друг. А пойдем-ка в парк? Там сейчас замечательно.
- Угу. Конечно, - глазёнки искрятся счастьем и он опять берет меня за руку. - Можно я подержусь? Мне так хочется прикасаться к тебе.
- Ха-ха, прикасайся, я не против. Что у тебя там стряслось? Выкладывай.
- Та тут вот какие тёрки. Короче, маман встретилась вчера с Ксюхой (мы сидим с ней сейчас вместе в классе) и подробно всё выпытывала о моих друзьях. Ксюня вся в непонятках, мну тоже устроила допрос с членовредительством. Она матери сказала, что у меня друзей почти нет, одни подружки. А мутер возьми да ляпни, что подружки Андрею как раз до фени. Не, ну нормально ваще, я спрашиваю?!. Блин, свалю я все-таки из дому. Ксю в разведчика терь превратилась. Следит за каждым шагом.
- Может, ревнует? Ты ей просто нравишься…
- Я многим нравлюсь, и чо? Тебе вот тока не особо.
- Хм. Откуда подобный вывод?
- Оттуда. Почему ты не захотел со мной тогда спать?
- Что значит «не захотел»? Мы же вместе на один диван легли. Других-то все равно у меня нету, ввиду минимализма мебели.
- Ага, но ты потом быстро слинял на кухню. Я один долго заснуть не мог. Дубак в твоей квартире, как в землянке. В обнимку мечтал с тобой... А пришлось тока с Тимкой.
- Кстати, как поживает наш общий воспитанник Тимка?
- Толстеет. Чо ему еще? Жратва пока есть, любимый друг – я – тоже рядом. Ты не ответил...
Да, блин! Я банально сбежал тогда от Андрея. Сдрейфил близости и неконтролируемого желания, каждый раз накатывавшего рядом с ним (я ведь последние две недели даже в школе к доске его перестал вызывать – боялся внезапной эрекции перед классом). Испугался своих новых чувств.
Как только в тот вечер на диване он прижался к моей груди доверчивым комочком и обнял осторожно (почти пугливо), видимо, сам не веря в происходящее и боясь нечаянно всё разрушить, меня бросило в такой жар, что я, наверно, смог бы прожечь насквозь диван, а заодно спалить и себя с гостем. Пытался взять себя в руки, успокоиться (даже специальную дыхательную систему применил), но…
Не всегда удается управлять сердцем. Мне тогда вообще никак не удалось.
Видимо, от стремительно подскочившей температуры начало бить в нервном ознобе.
Это уже потом я разобрался, что не температура была виной, а накрывшее невероятное желание к парню, тогда мной еще неосознаваемое, не принимаемое. Ведь в моей жизни не случилось пока подобного опыта.
И я просто в панике сбежал на кухню.
Думал – посижу немного, попью кофейку и вернусь. Но почти до утра так и застрял за столом со своими мыслями.
А ведь так тянуло прекратить истерику и, наконец, пойти обнять того, кто ворочался в постели за стенкой, уткнуть нос ему в затылок, легонько пощипать губами ухо, вдыхая в него свои сокровенные слова…
И еще до скулежа хотелось превратиться в Тимку. Даже щеки бы согласился Андрюшке вылизать, вместо щенка...
- Извини, Андрюш. Не до сна было. Подумать о многом требовалось за крепким кофе.
- И чо надумал? Мы наутро так стремительно собирались, что и поговорить-то некогда совсем было. Та и эти две недели тоже безвариантно, как в скоростном поезде.
Останавливаюсь, разворачивая парня к себе, и пристально смотрю в глаза. Прямо в зрачки. Будто вглядываясь в самые потаённые уголки души.
Его взгляд – с испугом и надеждой одновременно. Он боится услышать приговор.
- Андрюша, а как тебя называла мама в детстве?
- Дрюней. Хы-хы, - растягивается он в растерянной улыбке, строя брови «домиком», и его лицо превращается в невозможное очарование.
Это сразу вызывает у меня «порхание бабочек в желудке».
Странно. Я не раз встречал в литературе это гротесковое сравнение, но впервые ощутил его справедливость своим собственным нутром.
- Хм, очень мило. Дрюня, я все еще решаю наш ребус. Дай мне время. А? Эх, если б ты был хоть чу-чуть постарше.
"Смородинки" глаз печально гаснут, прикрываемые пушинками ресниц, но тут же вскидываются вновь.
- Я буду ждать. Сколько скажешь. Хоть всю жизнь.
- Чудо ты моё ненаглядное.
Еще секунда, и я не выдержу эту сладкую пытку близостью с ним. Разревусь по-детски. Или зацелую до полусмерти прямо на глазах прохожих.
Да для меня и не было сейчас никаких прохожих, только его глаза, только его губы...
- Ну, - подначивает меня этот стервец, глядя в упор. - Чего ты такой несмелый? Ты же хочешь. Я вижу...
- М-м-м... Прости.
Убираю руки и отворачиваюсь.
Не могу.
Не сейчас.
Может, и вообще никогда?
Надо еще крепко подумать. Взвесить все «pro et contra».
Теперь на чаше весов обе наши жизни.
Смогу ли я быть ему тем, кого он хочет видеть во мне? Кого заслуживает.
Однополые связи я никогда не рассматривал как запретные. Может, это воспитание, а может, собственное умозаключение. Но я считаю, что любовь между парнями – это всего лишь более высокое проявление дружбы, более откровенное и взаимопроникающее (во всех смыслах).
- Дрюша, можно нескромный вопрос?
- Угу. Те всё мона.
- Когда ты узнал, что стал геем?
- Я всегда знал.
- Значит, тебе легче. А я вот до сих пор ни в чем не уверен...
- Мишаня, ты тока не переживай. Я ведь не жду от тебя... это... никакого секаса. Хотя, хи-хи, до зарезу хоца. Мне уже и сейчас суперклёво. Ты ваще не представляешь, что я чувствую. Нет в вашей литературе таких слов, чтоб рассказать.
- Хм-м, в нашей? Может достаточно только одного? Любовь?
- Наверно. Слово-то одно, а вот что оно со мной вытворяет, словами не передать. Не поверишь - на весы боюсь вставать. А вдруг они покажут мой реальный вес – то есть ничего. Такая странная легкость. Ветер вот случайно дунет и унесет, как кленовый листик. Так и буду летать, пока не застряну где-нить в щели.
- Ох, поосторожней со щелями, друг.
- Влюбленные ни фига не бывают осторожными. Тебе бы самому в это надо врубиться. Не пожалеешь – зуб даю.
- Да? Ну давай. Ха-ха... Человек-листик, раздающий свои зубы… Весьма нетрадиционный ход мыслей. Хотя ты ведь кажется нетрадиционен не только в этом... Мы пришли. Дрюнь, на велике умеешь?
- Я-я-я?!! Та мы с пацанами не по одному велику уже стёрли.
- Ну, тогда айда к прокату.
- Чур, я буду на «Центурионе» или на «Мериде».
- Да хоть на обоих сразу. Пожалуй, я сумку с тетрадями оставлю здесь в камере хранения, чтоб не таскать. И ты свой рюкзак сбрасывай. Деньги, документы, мобильники нам тоже не пригодятся. Лучше налегке.
- Не, я свой сотик заберу. Вдруг мама позвонит.
- Ну, да. Не подумал. Тогда сунь его в сумочку под сиденьем, а то из кармана может выпасть при движении. Ну, что, вперед, мой преданный Санчо!
- Я Андрей ваще-то.
- Ага. Значит, ты все-таки проспал, когда проходили Сервантеса…

* * *
Теплый ветер, бьющий в наши лица, задирает челки и шумит в ушах, мешая разговаривать. Приходится кричать.
Но наш крик - и от радости тоже.
Скоростной калейдоскоп мелькающих теней и солнечных зайчиков в глазах вызывает восторг.
Под колесами шуршит новьём ковер листопада.
Сердца колотятся от бешеного вращения педалей. Они переполнены счастьем единения с осенью, с природой парка. Нашей дружбой и любовью. Все перемешалось в немыслимом взрывном коктейле.
Уже не хотелось решать глобальные проблемы, думать о «завтра».
Мы жили только сегодняшним днем, только данным часом и секундой.
Наверно, это колдовство, но я вдруг ловлю себя на том, что незаметно превратился в Андрюхиного ровесника, такого же безбашенного пацана. Как будто испарились несколько лет, разделявшие нас.
Сброшен давящий груз учительской серьезности и ответственности.
Стало необыкновенно легко и весело.
Как странно все-таки влияет обычная велосипедная прогулка.
Исколесив все парковые дорожки не по одному разу, понимаем, что этого явно мало.
- Эй, ученик, - подмигиваю я. - А не махнуть ли нам за город? Тут не так далеко. Я, кстати, знаю один заброшенный яблоневый сад. Там вкуснейшие яблоки.
- Козырно! Я - весь твой, учитель.
Еще полчаса дикой езды по дорогам (без правил, без элементарного чувства самосохранения), и мы вырываемся в поле.
Не знаю, куда мы так неслись? Вроде, времени до вечера еще вагон.
Наверно, нам просто хотелось быстрее сбежать от городской сутолоки, от людей.
Мы жаждали одиночества. Тихого и безмятежного. Чтоб это синее небо – только для нас. Чтоб солнце – только нам двоим. Чтоб никто не помешал нашим желаниям, пусть и самым диким, может быть.
А может простым и естественным...

Дорога бежала в полях, разделенных редкими лесополосами.
Чистый воздух разнотравья врывался в наши легкие и пьянил головы.
Всё дальше уносила нас дорога, всё мельче становились кубики многоэтажек позади.
Никто не встречался нам в этот будний день: ни машины, ни путники.
- Вон он, сад, уже близко, - махнул я, наконец, рукой на видневшиеся деревья…

Жадность наша была сравнима разве что с дикостью первобытных охотников.
Мы мотались от одного дерева к другому, выискивая самые вкусные яблоки, но съедали лишь наполовину, бросали в траву и тут же тянули руки к следующим плодам.
- Может, с собой наберем? А, Мишань?
- Во-первых, некуда (не по карманам же совать), а, во-вторых, надоели, ну их в задницу!
- Хи-хи. Куда?!.
- Прошу прощения. Хы-ы. В попку.
- Боюсь, не влезут. Может все-таки в рот?
- Во рту уже и так кисло-сладко. Я больше не могу.
- Ладн. Давай тогда просто посидим. Тут непривычная тишина. Я давно такой не слыхал.
- Ты правильно сказал, дружище. Тишину действительно можно слушать. Тем более, что она здесь не абсолютна. Вон пчела прожужжала, а там кузнечик, слышишь?
- Угу. Твое сердце тоже слышу, - Андрей придвинулся и приложил ухо к моей груди.
Руки сами собой обняли его голову, и я легонько поцеловал подставленный затылок, с удовольствием зарывшись носом в макушку.
- Мишаня, ты сегодня мой. Только мой! И мне дико хорошо! – обнял он меня поперек.
- Твой так твой. Конкурентов все равно нет.
- И не будет! Всех изгрызу нафик.
- Не знал, что ты жестокий?
- Не-е. Я прост не хочу тебя ни с кем делить. Мне клёво вот так - обнявшись. На всю жизнь чтоб.
- Хм-м. Наверно, и я бы согласился...
Андрюха откинулся на спину и раскинул руки.
- «…Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют…»
- Красиво, ученик, но не совсем то, что надо. Где тут ели с березами среди яблонь? Может попробовать ближе к теме? А? Вот это, например:
«Осень просится в друзья,
Ходит всюду по пятам,
И не скажешь ей «нельзя»,
Ведь черед ее настал…»
- Ага. Дай угадаю. Друг, ходящий по пятам – это ведь я? Хм, ну тогда вот тебе для полной ясности. И как раз по теме:
«…Тебя я зноем заманю,
Тебя я небом околдую,
Тебя мечтою назову,
А если надо — завоюю.
К тебе я птицей прилечу,
И буду петь о нас с тобою,
Коль сердце в плен не захвачу,
Прибьюсь к ногам морской волною…»

Я уже не смеялся. Расхотелось.
Меня только что распластали на лопатки и яснее ясного дали понять, что сопротивление бесполезно.
Но крепость внутри меня еще не пала.
Стиснув сердце в кулак, я упорно твердил, что у нас лишь дружба и невозможно ничего иного.
По крайней мере, не сразу.
Я все меньше сомневался, что то самое, ИНОЕ, обязательно произойдет. Да к черту! Вообще не сомневался, если честно. Но признаться парнишке в любви мне было страшно. Ведь это значило - круто свернуть со своей натоптанной дороги куда-то в неизведанную чащу. А что ждет нас там, в чаще?..
Еще торчал глубоко внутри некий стопор, больно царапая о живое сердце и кровоточа, капля за каплей…
- Прекрасные стихи!
- Спасибо! Жалко - не мои.
- Напишешь еще. Эх, Андрюша. Тебе бы надо в литературный институт. Я, кстати, могу помочь... Впрочем, ведь не это ты хочешь услышать. Да? Хм, ладно. Ну тогда знай, дружбайка, ты очень нравишься мне. Раньше тоже нравился, но я этого не чувствовал, вернее - не придавал значения. Мы многого не замечаем в повседневности, однако начинаем ценить, лишь потеряв, или вдруг внимательнее присмотревшись к тому, кто до поры казался незаметным. И тогда он неожиданно высвечивается, как бы выходит из тени, становится еще более привлекательным, желанным. Ты открыл мне глаза тем своим сочинением. Заставил многое переосмыслить. Вот почему я потом всю ночь просидел на кухне со своими размышлениями. Я пока так и не договорился с самим собой о будущем. О своем, о нашем... Но понял главное, что мог бы потерять, наверно,  самое ценное в жизни, так и не увидев его у себя перед носом, не почувствовав, не узнав, что оно есть, что оно вообще может быть на Земле – твоё чувство ко мне. И мне стало страшно. Ведь как много мы теряем по собственной невнимательности, да и просто из-за нехватки времени, от недосказанности, недодуманности...
- Нерешительности, - вставил Андрей и я лишь кивнул в ответ (так и не озвучив).
- Всё, пора по коням, дружище. Солнце уже низко.
Парень обреченно вздохнул и нехотя поднялся. Опять растаяла его мечта. Вот она только что была рядом, порхая совсем близко, легко касаясь крыльями щёк, жаждущих губ - только руку протяни…
И неожиданно испарилась в лучах заходящего солнца. Высохла... Почему?!! Разве не обидно?
Однако упрямство Андрюхе перешло еще от бабушки. Ее никто не мог переубедить, если она чего-то захочет. Внук редко ее видел, потому что с матерью бабуля была в длительных контрах. Но они всегда чувствовали родственные души друг друга, потому и были очень близки.
«Да на фиг ваще вспоминать о бабке рядом с Мишаней?!.» - психанул на себя Андрей.
- А мы приедем еще сюда?
- Почему бы и нет? Дорога освоена и «пропедалена».
- ОК! Тогда погнали.
И мы помчались обратно навстречу раздувшемуся огненному шару солнца, медленно падающему куда-то в пучину многоэтажного города.
Появившиеся стада мошек то и дело залепляют глаза и приходится сильно щуриться.
Но мы, не обращая на них внимания, бешено крутим педали друг за другом (Андрей впереди).
- А-а-а-а! Классна-а-а! - орёт Дрюня, закрыв глаза и рискуя обожраться залетавшей мошкарой.
- Ма-ма-а! - кричу я, вторя ему.
- Ми-ха-а-а, я лю-блю-ю те-бя-я-я! - опять вопит он.
- А я те-бя-я! - бездумно повторяю вслед за ним.
Андрей на полном ходу тормозит, взрывая пыль шинами, и я почти врезаюсь в его велосипед, судорожно вцепившись сразу в обе тормозные ручки.
- Эй, ты чего? Бешеный!
- Мишаня, чо ты щас сказал?
- Бешеный.
- Нет. Когда мы ехали. Ты любишь меня? Это правда?
- Ну... правда.
- Правда-правда?!. Повтори еще. Пожалуйста!
- Да! Да! Правда! - ору в голос. - Сдаюсь! Люблю тебя, сучонка! Ты все-таки заразил меня своим сумасшествием. Теперь я тоже ненормальный.
И, наплевав на Вселенную, кидаю на обочину у лесополосы велик и набрасываюсь на губы, сводящие меня с ума уже две недели.
Мы оба слетели с катушек.
До боли тискаемся, впиваясь друг в друга руками, губами, глазами, да и телами целиком...
Мы срываем всё, что выше пояса. Пуговки рубашек с треском выстреливают по дороге...
Затмение сознания под пылающим осенним солнцем!..
Нет контроля, нет правил, нет пределов... Лишь безудержный азарт и желание!
Но мелкому мало. Он нагло грабастает мою матню пригоршней. А я в угаре сжимаю обеими руками его ягодицы.
Нам не нужны слова, чтоб выразить эмоции, озвучить желания. Всё настолько само собой разумеющееся, будто мы занимаемся этим каждый день.
- Хочу-у-у!!! - вырывается грудным животным стоном из Андрюхиного горла. - Дава-ай! Ну?
Непослушными руками он пытается расстегнуть мой ремень.
Я помогаю ему и быстро остаюсь нагишом.
Парень к этому времени тоже оказывается без одежды (когда только успел?).
Несколько секунд мы дико смотрим друг на друга в немом восхищении и накидываемся с еще бОльшим остервенением, повалившись в траву.
Необузданное, неуправляемое желание полностью завладевает нами.
Ладонями, губами, языками мы исследуем тела друг друга.
Нам всё интересно, всё пьянит и манит. И всё дарит восторг обладания!
Мой разум просто помутился.
А может, наоборот, наконец, пробудился от спячки?
Ведь я никогда не мечтал о сексе с мужчиной. Но в той лесополосе всего меня буквально до судорог колотило от невероятной тяги к парню. Я бы наверно в щепки разлетелся, если б вдруг нас разъединили в тот момент. Ни одной захудалой мысли о морали не посетило мою голову тогда.
Да и вообще никаких мыслей. Только первобытное животное желание обладать и отдаться самому.
Слёзы нервного срыва, пот струями, несдерживаемые стоны, вздохи, да и просто крики – вот что сопровождало нашу вакханалию.
Стремительно приблизившийся, мощнейший двойной оргазм внезапно накрыл нас и обрушил обоих в беспамятство...

- Господи! Что это было? Дрюша, ты жив?
- Не-ет. Мы умерли и вселились в тела инопланетянинов. Хи-хи…
- Почему?
- Сам на нас посмотри.
- М-да-а. Наверно, ты прав. Помнится, наши тела были намного чище и опрятней, чем те, в которых мы живем сейчас.
Пот смешался с пылью и травяным соком, превратившись в грязные разводы. Волосы, скорее, напоминали два стога сена после бури.
Вокруг раскиданы брюки, туфли, разорванные рубашки...
- А может, нас самих только что изнасиловали эти инопланетяне? Ты никого не видишь поблизости? Ползи-ка сюда, друг. Попробую тебя отчистить, – протягиваю я руку Андрею и он, переваливаясь, забирается мне на живот, как наездник на жеребца.
Опять с жадностью смотрю на него, нисколько не скрывая восторга. А он на меня.
Эта взаимная откровенность очень непривычна и будоражит, стреляя адреналином.
- Ну наконец-то ОНО случилось! Два года я видел это во сне. Но, по ходу, сегодня мой сон – самый клёвый. В тысячу раз лучше. В миллиард! - Дрюня медленно исследует ладонями мою грудь, живот...
- Одинаковый сон не может сниться сразу обоим. Хотя и мне кажется, что все это не наяву. Все так неожиданно произошло. Ведь я же не собирался... Первый раз у меня такой фонтан! Зато если через минуту вдруг почему-либо стану инвалидом, мне БУДЕТ ЧТО вспоминать всю оставшуюся жизнь. И дело совсем не в новом способе близости. А оттого, что она была - с тобой, малыш.
- Хи-хи, а я буду любить и инвалида.
- Неугомонный.
Беру руку Андрея и нежно её целую. Он внимательно смотрит, приоткрыв рот, в который тоже хочется впиться.
Перевожу взгляд на его торчащий член.
– Мне особо не с чем сравнивать (в виду отсутствия... э-э-э... специфического опыта), но твой – точно один из лучших. Очень красив! М-м-м! У тебя он еще так и не упал? – удивляюсь его потенции.
- Не знаю. Может, снова опять встал. Но я все еще хочу тебя.
- Ты - секс-машина с атомным двигателем, - смеюсь я, любуясь этой восхитительной юной машиной.
Не украдкой и мельком, а откровенно (даже нагло), в упор.
Что же сделал со мной этот парнишка – мой ученик? Как быстро удалось ему изменить мой характер, мои принципы, превратив в пылкого голубого любовника? Непостижимо!
А может, я и правда вселился в чье-то чужое тело?
- У тебя тоже вовсю стоит, - шепчут по секрету Андрюшкины губы, приблизившись к лицу. – Можно, я сяду на него?
- Куда? На него?!. Ты что! Я бы не советовал. Выйдет горлом вместе с забродившими яблоками. Ха-ха...
- А мы заткнем мое горло твоим языком.
И он опять впивается губами.
Меня снова колотит в страсти, но я и правда не хочу никакого анала. Слишком ново мне еще это. Слишком непривычно. Может потом?..
А пока - только его губы, его глаза, горящие желанием и любовью, блуждающие по мне ладони, от которых испытываешь восторг теплого прикосновения...
Только сводящая с ума близость любимого!..

- Ну ни *уя се! Вы только посмотрите на это паскудство! - обрушивается нежданное сбоку и стремительно выдирает нас в реальность.
Спалились!!!
Лихорадочно мы подскакиваем, хватаемся за первые попавшиеся под руку шмотки (главное - прикрыть наготу). Мозги еще не соображают, они включатся позже...
Напуганные дикие глаза бегают по трем грузным мужикам, что вылезли из машины и нагло пялятся со злыми улыбками.
И как они так тихо подъехали, что мы с Андрюшкой не услышали их? Похоже, здорово увлеклись.
Один из мужиков снимает нас на айфон, а другой, видимо главный, стреляет недокуренной сигаретой и подходит ближе.
- И что же это, пе*рилы, у нас тут получается, а? Прямо средь бела дня, практически в городе и такая непотребная гомосятина! Тьфу! Мерзость! - и он смачно сплевывает нам под ноги.
- Вот, на, выбл*дки! Полный пи**ец, на! – услужливо подгавкивает его конопатый приятель.
- Эй, шкет, а ты мамке сказал, что тыришься с мужьём? Да и вабче, сколько те лет? Сдается, ты сосунок еще? Так это даже совсем другой коленкор! Это твоему дружку-говнюку с нами до смерти не расплатиться. Или теплое местечко у параши на следующие несколько лет ему уже, считай, забито за совращение малолеток.
О-о-о, а какие там голодные пацаны в камере! М-м-м! Три-четыре десятка горячих болтов в очередь. И все - в круглосуточном доступе. Гы-гы-гы. Не скажу, что выбор большой у вас. Да и нет его совсем, по ходу. Бикса, ты всё заснял?
- Ага. Гы-гы. Козырный фильмец получился. Хоть щас в ютуб.
- Успеется с ютюбом. Нам еще надо общипать этих голубков. Ну чо, уё*ки, попались? А? Хы-хы-хы... Попа-а-ались, - трутся в предвкушении друг о друга его пухлые ладони.

Пока трое подъехавших наслаждались господством, я, больше не обращая на них внимания, молча оделся, помог одеться Андрею,и незаметно шепнул, чтоб тот воспользовался первым же случаем и во все лопатки дул отсюда. Он посмотрел в ответ молящими глазами и в несогласии замотал головой. Но я крепко схватил его за плечо и оттолкнул в сторону.
- Ну, что ж, господа. Не думал, что тут станет так многолюдно сегодня. Давайте поговорим, - наконец включаюсь в разговор. - МалОй вам ни к чему, с него все равно взять нечего. Он, кстати, совершеннолетний.
- А мы щас проверим. Рыжий, пошманай-ка жополизам карманы.
- Нету, на, ни *уя, на. Ваще, на, пустотень, - удивляется конопатый.
- Может, вы еще паспортный стол запросите? Это ведь глупо. Сколько стоит ваша запись? И, кстати, дайте-ка взглянуть. Может всё это блеф и камера не работает?
Спокойно подхожу вплотную к мужикам, демонстративно пощелкивая разминаемыми суставами.
Всё. Я уже решился. Отступать некуда. Остается одно…
Сейчас как раз и пригодятся все мои уроки рукопашки. Отыграю на реальных спарринг-партнерах.
Силы вот только неравные. Ну да это уже неважно.
Всё их внимание только на меня. Они напряглись, готовые к драке. Взяли в полукруг…
Еще секунда и что-то произойдет…
А произошло то, что Андрей, временно выпавший из их поля зрения, незаметно подкрался к велику, вскочил на него и сорвался с места по дороге.
Молоток, пацан! Одному мне будет легче – не надо отвлекаться, чтоб защищать слабого.
- Бл**ь! Мелкий гандон съе*ался. Я щас мигом догоню, - кинулся Бикса к машине.
И тут же мой удар под дых сложил пополам их главного, самого наглого мужика.
Оба других навалились с двух сторон, временно забыв о преследовании.
Сражался я, как мог. На пределе всех сил. И даже больше. Но и ублюдки не хиляки попались.
Такого со мной никогда еще не было. Столько злости вырвалось на волю! Столько ненависти я испытал к этим наглым уродам, которые мнят себя королями Земли! Да кто вообще наделил их коронами? Кто дал им право навязывать кругом свои лагерные законы, мазать грязью всех, кто не из их братвы?
Впрочем, там я не сильно задавался подобными вопросами.
Моей первой задачей было лишь подольше выстоять, дав Андрею уехать как можно дальше.
Да еще уничтожить компромат.
С последней задачей я справился успешно, изловчившись и разбив айфон о машину. Он с треском разлетелся на кусочки, выбив заодно боковое стекло «Лексуса».
А вот с первой...

* * *

…Странно. Я никогда не видел, чтоб шум светился.
Монотонный, пульсирующий в голове шум принимал очертания расходящихся кругов и менял цвет от бардового до оранжевого.
Круги рождались из ниоткуда, где-то в самом центре меня и медленно толчками расширялись, становясь все светлее.
Они распухали, как гигантские мыльные пузыри (один в другом) и лопались уже за пределами видимости.
А внутри тут же возникали новые.
Непрерывная фабрика пузырей шума, и ничего больше...
Может, так выглядит само время? Монотонное, пульсирующее и бесконечное.
Впрочем, что-то все же меняется. Надвигается какой-то сбой, диссонанс... Пока еще еле улавливаемый, но он точно есть.
Гармония пульса сминается вторгающимися посторонними звуками.
А, может, не звуками? На оранжевых кругах появились какие-то тени. Я их вижу.
Вижу? Значит у меня есть глаза?
И кто я сам? Что это за вибрирующий шум в голове?
Значит, у меня есть еще и голова?
Изменения нарастают, ломая привычную картину.
Шум расширяется. Он уже не помещается в голове, захватывая все новую территорию.
И обретая новые свойства. Теперь он с болью.
Нет. Похоже, боль – это я и есть. Я состою из нее целиком. Она разнообразна. Где-то меньше, но местами нестерпима...
Блики в глазах становятся светлее...
И, наконец, они открываются, сменяясь яркой пеленой.
- Шило, Колян, кажется, он очухался! Поправьте ему трубку. Эй, Дрон! Где Дрон? Позовите его скорее.
Ловлю какую-то суматоху вокруг и еще не понимаю, что являюсь ее причиной.
Колян, Дрон... Кто они? Тоже части шума? Или боли?..
- Михаил Юрьевич! Михаил Юрьевич! - это звучит с разных сторон разными голосами.
- Мишаня, ты слышишь? - совсем близко, в самое ухо...
Я помню этот голос. Он особенный. «Миша-а-аня»… Ведь так звал... Так называл меня только ОН.
- Дрю-ня, - шепчу в ответ, но ссохшиеся губы разлепить не удаётся.
- Я здесь, я тут. Как самочувствие? - опять слышу его голос и сразу становится легче.
Боль сдается. Вытесняется его негромким голосом, его близостью. Он здесь, рядом. Жив. Значит все хорошо. Остальное неважно, второстепенно.
- Та-ак! Это что здесь за колхоз? Кто разрешил? Быстро все вон из палаты! Хоть охрану выставляй.
- А можно мы с краешку на кушетке? Хотя бы одному кому-нить? Мы тихо.
- Марш, я сказала! Тут вам не буфет, чтоб толкаться. Все выходим и ждем в коридоре. Сейчас следователь приедет.
- У-у-у... Мы еще зайдем! И ваще будем навещать Вас каждый день. Выздоравливайте, - слышу звонкие голоса и снова опускается тишина.
Однако уже не давящая, не пугающая. Даже приятная.
Но с ней опять вернулась боль...
Зато я могу сейчас соображать. Что со мной? Где я? Это больница? Андрюша здесь! Он с ребятами из школы. Боже, как я выгляжу? Мои ученики видят меня таким беспомощным, слабым. Так не должно быть. Надо встать...
Но попытка не удалась. Пронзившее и застрявшее внутри лезвие боли сразу опрокинуло обратно, обездвижило.
- Эка тебя дергает. Терпи, мой хороший. Главное, что в сознании. Кризис позади. Вон сколько у тебя защитников-то! Так и рвутся всем табуном. А тебе, милок, остается лежать да отдыхать. Вот так. Укольчик сейчас поставлю. Полегше станет.
Губы ощутили влагу мокрой салфетки и наконец я смог разлепить их.
Дальше - дуновение сквознячка...
Хлопнула дверь...
И опять тишина. Сон...

- Михаил Юрьевич! Миша! Мишаня! - легонько, но настойчиво тормошат чьи-то руки.
Разлепляю глаза. Пелены уже нет.
Ко мне склонилось лицо Андрея. Он улыбается и внимательно смотрит. Будто взглядом пытается узнать о самочувствии, перетащить на себя часть боли.
И ему это опять удается. Мне хорошо рядом с ним.
- Дрюша, - растягивается мой рот в подобии улыбки.
Гримаса вурдалака, а не улыбка. Но парень рад. Он целует в щеку.
- Ты помнишь что было?
- Не совсем. Даже почти ничего.
- Короче, пока сюда не явился следак и не ввалилась наша шара, рабочая версия такая. Мы с тобой катались на великах, остановились в лесополосе, слегка разделись, потому что жарко было. Но на нас неожиданно напали те трое уродов из «Лекса», типа - грабануть. Я убежал, а тебя они хотели замочить. Агам?
- За-мо-чить... И что? Им удалось? – облизываю иссохшие губы, вспоминая о влажной салфетке, потому что их тоже хочется замочить.
- Почти. Во всяком случае, ножиком они усердно потыкали.
- Ножиком? Не помню... Где?
- И живот, и ноги, и руки... А чо ты от этих гандонов хотел?
- Да вообще-то ничего.
- Мишаня, бли-ин, ты ведь реально спас меня! Все на себя принял. Спасибо тебе, любимый. Я вот терь здесь здоров, а ты... Нас бы обоих там рядышком положили, сто пудов. Ты же просто герой! В школе все тока об этом говорят. И даже мама. Мне кажется, она сильно догадывается про нас с тобой... А от бабули тебе привет.
- Разве мы знакомы?
- Нет пока, но она очень хочет. Вот кому бы я влёгкую открылся. По ходу, ты только со мной был несмелым, а ваще ты – настоящий лев! Мишанечка, люблю тебя.
- А-а-а, я вспомнил – любишь, как чайник со свистком? Ты сам говорил.
- Как полный олигофрен, хи-хи. Смотрю и слюни пускаю.
- Пожалуй, тебе стоит написать об этом сочинение. Принесешь, я проверю. Когда освобожусь. Хы-хы.
- Обязательно. Вот возьму тетрадь потолще и... Много чего сказать накопилось.
- Дрюня, а ты не жалеешь, что открылся мне? Я сейчас такой некрасивый, весь в шрамах... Хорошо, хоть лицо не пострадало. Они ведь останутся теперь наверно навсегда...
- Не, ну что за глупости? Ты смеешься надо мной, да? Та я безнадежно влюблен в каждый твой шрамик. Ты еще узнаешь, каким я могу быть нежным и заботливым. Квартиру убрать, жратву приготовить – запростец. Я много чего умею. Выздоравливай тока быстрее.
- Стой-стой, какую квартиру?
- Нашу с тобой.
- А мы разве… э-э-э?..
- Угу. После лесополосы ты ведь просто обязан на мне жениться. Хи-хи-хи.
- Во попал!
- Всё. Мишаня, я погнал, а то эта здоровенная врачиха ща вломится, руки на лопатках узлом завяжет. Я в коридоре пока посижу.
Чувствую его горячие губы на своих (сухих и безжизненных) и опять веки становятся килограммовыми. Нет сил открыть их.
Нет сил даже дышать...
Проваливаюсь в болезненный сон...

Следующее утро началось так же, как многие последующие...
- О! Наш Михаил Юрьевич уже проснулся? Здравствуйте, Михаил Юрьевич! Здравствуйте! Как Вы себя чувствуете? Очень больно? Бедненький. Может, соку хотите попить?
- Ему нельзя ничо пить, дура.
- Сам такой!
Палата мгновенно превратилась в филиал школьной перемены. Кругом галдеж и движение.
- Эй, народ, потише можно? А то опять щас выпрут всех. Ксю, подними ему подушку.
- Вам уже лучше, Михаил Юрьевич? - склоняется Ксюша. - Мы все так переживали. Это же надо! Спасибо Андрею, а то б, даже не знаю...
- А что было-то? Я ведь тут лежу и совсем не в курсе.
- Вы ничего не помните? Ой, я когда узнала, чуть не умерла. Представляете, звонит Ковальский, весь запыхавшийся, и кричит, что на Вас напали в лесополосе. Срочно надо спасать! Куда бежать? Что делать? Я прям вся в слезах...
- Блин, эти девки ни фига не могут объяснить путёво. Кароч, так все было... - это уже Алик пробился в первые ряды. - Дрон начал звонить нам еще с дороги. Дальше – всем по цепочке. Мы весь район подняли на уши.
- А не многовато ли района для меня одного?
- Можно было б и больше. Та ради Вас, Михаил Юрьевич, и города мало!.. Кароч, кто-то первым туда прилетел, остальные потом подтянулись. Но поздно уже все равно оказалось. Эти твари успели сделать свое черное дело и съе*... смотаться, короче. Вы там лежали весь в кровище. Ужас! М-да, не хило они Вас пошинковали. Явно замочить хотели. Но мы обязательно достанем этих уродов. Обязательно! Их уже вычислили. Ищут. Мне пахан говорил. Он в ментуре работает.
- Наши родители многие кровь для Вас сдали.
- Ага. И мой папа со старшим братом тоже.
- А у меня и папа, и мама.
- Спасибо! Никогда не думал оказаться в такой ситуации. Мирный учитель литературы - раненый в больнице. Но вы все пришли. Вы здесь... И в тот вечер тоже... Ребята, я самый счастливый учитель! Всех вас люблю!
- Мы тоже все очень любим!
Это уже сказал Андрей, обнимая. И тихо добавил:
- Выздоравливай скорее, солнце. Я очень страшно соскучился.
Быстро, сбивчиво шепчу ему в ответ на ухо:
- Дрюня, я думал, что ты мне друг. Но оказалось... больше. Гораздо больше! Не помню, сказал ли уже, да готов и повторить (хоть тысячу раз!). Люблю ведь я тебя, парень. Боялся даже себе в этом признаться, но теперь говорю уверенно – люблю. До донышка! До одури! И всегда буду любить. Мне теперь ничего не страшно. Андрюшка, оказывается за все свои 24 года я еще никогда и никого не любил, как тебя. Ты сам свое сердце распахнул, сам затащил меня туда, втянул, всосал... А я ведь, дурак, еще упирался. Но теперь я там навечно. Ни за что не выгонишь. Зубами за тебя держаться буду. Спасибо, что ты есть рядом!..

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«...Спасибо, что ты есть рядом!..» - дописываю последнюю строчку и задумываюсь.
Всё, аут. Мое сочинение можно считать законченным.
Большинство литературных произведений – плод выдумки или искажения фактов (может, даже и невольного).
Смог ли я передать то, что хотел? Поверят ли читатели рассказанной истории? Теперь это уже не в моей власти.
В ногу ткнулся мокрый собачий нос и под столом нетерпеливо тявкнули.
- Привет, пушистик. Проголодался? Тогда, айда на кухню.
Снизу на меня уставились два черных глаза и опять гавкнули – на сей раз, показалось, удивленно.
Потягиваясь, встаю, но задерживает рингтон пришедшей СМСки.
«Лермонтов, покупаю рыбу, хочу на ужин сделать в кляре. Как идея? И надеюсь, ты не забыл выгулять Тимку?»
Бью себя по лбу. Блин! Писательство здорово отвлекает от жизни. А я думал, псина проголодался. Оказывается, совсем наоборот!..
- Тимоша, ищи ошейник, срочно идем опорожняться, а то вечером Андрюха опорожнит меня самого. Да еще и кое-что отвинтит без солидола.
Уже из коридора доносится радостное повизгивание.
- Ну ты, прям ракета. Дай кроссовки-то одеть. Эх, два лучших друга у меня теперь: Дрюня да ты, - чешу лохматое ухо.
Псина аж заходится в экстазе благодарности, подпрыгивая и резво виляя коротким хвостиком.
- Знаю-знаю, конечно, и ты нас любишь. Был бы грамотным, тоже, небось, настрочил бы об этом свое сочинение?