Три метра под снегом

Валяясь в туннеле, я ничего не мог сказать в течении немногого времени. Снаружи ветер завывал каждый раз все с большей силой. Ночь стала бы длинной в таких условиях, с большей частью моего нечувствительного тела и одеждой, постепенно впитывающей холод. Виктору не должно быть лучше, чем мне. Никто из нас двоих не знал, что говорить, и я использовал время молчания для увеличения пространства вокруг нас. По истечении некоторого времени отверстие уже превратилось во что-то слегка просторное, но передвигаться с легкостью еще было проблематично, но уже можно было приближаться и вставать на корточки. Уверенность, что, если мы не будем взаимно обмениваться теплом, то один из нас не встретит рассвет, была той, что подстегивала меня. Я продолжил копать вокруг него до тех пор, пока не смог улечься рядом с ним.

- Я все еще ничего не знаю о тебе, - сказал он.

- Это имеет значение? – ответил, не подумав, я. – Это не поможет нам слишком многим.

- Ты это говоришь, потому что думаешь, что завтра я умру, – ответил Виктор твердо.

- Не… это… это…, - я ответил пристыжено. Мои слова звучали очень твердо. – Пойми, у меня не получилось… мне хотелось сделать большее. Мне хотелось бы вытащить тебя отсюда.

Виктор ничего не сказал в течение минуты. Слышно было только его слабое дыхание в нескольких сантиметрах темноты. Сейчас у него было потрясение, а я не понял. Как я бы чувствовал себя? Пойманный в нескольких метрах под снегом, доверил свою жизнь рукам незнакомца. Очень незащищенный, а я, беспокоившийся о воде, о еде, о группе спасения… я не сумел этого заметить.

- Может было бы лучшим вариантом, если бы тебя не было, - сказал он. – Обидно, что умрем замороженными оба.

- Не говори так, - ответил я , неожиданно расстроившись. – Даже не вздумай повторять это.

- Почему нет? Что это даст? Ты не понимаешь меня…

- Молчи! – я сказал и поднял руку, желая закрыть рот и не слышать его больше. Его слова причиняли мне боль, которую он не подразумевал.

У него щеки были ледяными, так же как губы. Я снял перчатки и подвинулся, на сколько мог, чтобы взять его лицо в свои руки. Это была глупость давать ему тепло, которое мы потеряем оба, но в этот момент я об этом не думал, предпочитая, чтобы он чувствовал себя защищенным, хотя и немного, зная, что кто-то рядом беспокоится о нем. Он склонил голову, позволяя держать ее, как будто был ребенком. Дрожь нежности пробежала по моему позвоночному столбу. Жгучий шквал крови поднялся к моему лицу и я был благодарен темноте за то, что он не может видеть меня раскрасневшегося. Зуд охватил мои губы и, до того, как успел взвесить «за» и «против» своих действий, я склонился и поцеловал его.

Сначала только накрыл его губы моими. Не отрываясь, я слегка приоткрыл рот, подождал… и почувствовал, что движение было ответным. Холодные, но плотные, такие он замечал, и в следующий момент горячий язык прокладывает дорогу к моему рту. Начав мы уже не смогли остановиться. Мы хотели оба. Лед крошился вокруг нас, пока мы искали друг друга, чтобы кусать, наслаждаться, перемешивать нашу слюну в поцелуе, который сначала был медленным, а потом страстным, захватывая нас все больше и больше. Наши языки забавлялись тем, что исследовали, я всосал его губы, поймал нижнюю между моими губами, очень мягко, услышал вздох, который заставил меня задрожать… и почувствовал дрожь чистого желания во всем теле, материализуясь в дрожании между моими ногами.

Это чувство способствовало тому, чтобы одна из моих рук опустила молнию его пальто и искала отверстие между его одеждой, чтобы ласкать его грудь. Его кожа была мягкой, а торс волосатым, я погладил его спину до талии. Мне показалось, что он выгнулся, почувствовав мое прикосновение, останавливая наши поцелуи, чтобы отдышаться. Я не позволял ему отдаляться слишком далеко и даже мой язык не позволял вымолвить слово, погружая его в молчание.

Это для меня он был пойман во льду. С этими мыслями я продолжал исследовать его… я поласкал пуп, его твердый и плоский живот… когда моя рука проскользнула в его брюки, он стал вдруг спокойным.

- Нет, пожалуйста…

- Тсс, молчи, - ответил ему, усиливая темп еще. Казалось, что все его тело двигалось в больших волнах, продолжая адский танец, который концентрировался на его твердом члене между моими пальцами. Я не мог видеть, но знаю точно, что он был крупным, твердым, как камень, который с минуты на минуту изольется с предсмертными хрипами оргазма. Я наслаждался все больше и старался целовать его, пока он отвечал, как мог, неспособный контролировать ввиду удовольствия приклеенный ко мне. В конце концов я ощутил, что он оставался твердым, только у его бедер была собственная жизнь. Его пенис содрогнулся в моей руке, он укусил мое плечо, крикнул и с несколькими встрясками он эякулировал, изливаясь весь. Я закрыл глаза и приложил свою голову с его.

Думаю, мы ничего не сказали даже после момента, и не знаю, нуждался ли он в том, чтобы говорить. Я помню, мы целуемся, маленькие, менее беспокойные поцелуи. Он отошел тогда, когда сказал что-то и услышал его смех. Мы соединились, оторванные от мира, но были счастливы. Мы спим, моя рука все еще между его ног.

Утром нас разбудил звук рупора, который я сначала не признал. Потом я догадался о том, что он был деформирован слоем снега, это был вертолет. В небольшое количество времени я услышал лай собак и не поддающиеся расшифровке голоса, до тех пор, пока кто-то не покрыл свет, который входил через отверстие туннеля.

- Здесь есть кто-то есть! – сказал кому-то голос.

- Мы здесь! – я крикнул и пополз вверх, как мог.

- Здесь выжившие! – услышал крик в ответ.

Желтый шлем и половина тела, также в желтом анораке мешала выходу к свету, так что я указал в него моим фонариком. Потом я сфокусировался с ним для того, чтобы увидеть и лицо моего спасителя, светящегося улыбкой. Следующее, что я помню состоит в том, как они вытащили меня на лету, как окружила группа людей, завернули в одеяла и дали горячего супа из термоса.

- Эй, друг! – услышал в мою спину. Когда я оправился они уже готовили лопаты, веревки и все виды инструментов, чтобы увеличить мой неожиданный проход. Через минуты он преобразовался в колодец, в который спускался санитар для оказания помощи Виктору. Я видел как он уехал с левой рукой и ногой в странном положении, но улыбался. Когда его глаза, искавшие меня среди толпы, пересеклись с моими, мне показалось, что они блестели. Я потерял его из виду, когда влезал в вертолет и летели к поселку.

Когда мы прибывали, новость о нашедшихся оставшихся в живых людей после лавины, быстро распространилась и множество людей ждало около больницы. После секунды замешательства я поприветствовал их, кто-то обнимал меня, другие хотели пожать мне руку. Врач направил меня к двери, чтобы проводить в зал, где осмотрел меня.

- А Виктор?

- Кто? – ответил он. – А, другой парень. Он в операционном зале, рука у него плоха, надо надеяться, что он ее не потеряет.

Увидев мое лицо, он добавил:

- Но я не думаю, хотя много придется повозится с пальцами. Он твой друг?

- Да… - я сказал со странным сомнением.

Как уже и ожидал, получил признательность: меня разместили в палате, для обследования, а Виктора, скорей всего, увижу на фотографиях в газете. Мне надоело смотреть телевизор, где подтвердили размах бедствия от стихии в новостях. Я был утомлен: столько снега и столько тревоги, что я провел большую часть времени, смотря в окно и спрашивая у сестер о Викторе. От них я узнал о том, что эту ночь провел спокойно, и что завтра они позволят встретиться с ним родственникам. Ему не ампутировали руку, только фаланги каких-то пальцев левой руки и ноги. Я содрогнулся, но подумал, что это было лучшее, что могло произойти. Он благодарен за возможность жить.

В полночь я гулял по больнице. Без разрешения. Те, кто видел меня, не хотели оговаривать, как-никак я был одним из оставшихся в живых людей. А позже я узнал о том, что они также считали меня героем. Может быть Виктор рассказал им историю или они представили себе, как я спас его от верной гибели, вырыв в снегу лавины туннель, чтобы добраться до него.

Я вышел в зал ожидания и мне предстала группа людей: одни развалившись на сидениях спали, другие нервно гуляли. Девушка смотрела из окна, держась обособленно от других. Ей было чуть больше двадцати лет, и все во мне затянулось в узел, увидев ее и сообразив, кем она могла бы ему приходиться. Потому что остальные, очевидно, были семьей Виктора. Старая пара, его родители, парни, которые спали, его братья. Она была бы… Я предпочел не думать об этом и вернулся в свою палату.

Стук в дверь вырвал меня из сна, в котором я был пойман в кубике прозрачного льда и не мог двигаться. Я открыл глаза и увидел одну из медицинских сестер.

- Желаете повидать друга? Его семья здесь, – услышал он.

- Ясно, - я ответил, с большим спокойствием в словах, чем в моем разуме.

Хотя и не надо было, но она отвезла меня в кресле на колесиках до его комнаты, которая оказалась ближе, чем я ожидал. Развернула коляску в коридоре. Дверь была открыта и та же группа людей, которых видел ночью, окружила кровать, в которой лежал осунувщийся, но улыбающийся парень, с черными волосами, который взглядом впился в меня. Он приподнял забинтованную руку, но в остальном казался таким здоровым и живым, что я обрадовался.

- Мартин! – крикнул он, увидев меня.

- Не разволнуйся, что не могу подойти к тебе, - сказал я, смеясь. Меня поместили рядом с ним, и я стиснул его свободную руку.

Я решил продолжить играть роль больного и не вставать, чтобы обнять его. Я этого хотел, но не при всех же этих людях вокруг. Так оба покалеченные и выздоравливающие, «оставшиеся в живых», были отдельной расой, и предпочел остаться такими. По крайней мере это объединяло нас.

Я не придал большое значение знакомству с отцом, матерью, братьями… девушка, с именем, которое я дал зарок не помнить, обняла меня и высказала многочисленные благодарности за заботу о Викторе. Я сказал спасибо, что он сделал бы тоже ради меня. Все продолжилось бессодержательной болтовей, в которой все кажутся более счастливыми. Как я вернул его, считавшегося погибшим. Какой лучший подарок мог быть? Последовали поцелуи и объятия, а когда она присела к нему, я сказал, что чувствую себя усталым. Простился любезно с ними и меня привезли в палату. Через стены мне казалось, что слышал их всех до тех пор, пока не закончилось время посещений. Тогда я лег и попытался заснуть.

Посреди ночи разбудил меня звук. Открыв глаза, увидел Виктора на ногах, закрывающего дверь изнутри. Он хромал, но пробежал дорогу до моей палаты, забинтованный и с сильными болями, представил я себе. Каждый шаг казался пыткой. Я встал и помог ему.

- Ты сумасшедший, как оказался здесь? – спросил его.

- Я должен был увидеть тебя, - ответил он. – Я видел тебя, когда ты приходил вместе с моей семьей, но я хотел поговорить.

- Ничего не надо говорить, я понимаю. Она твоя семья. Ни на что не претендую, у каждого жизнь, которую выбирает сам, и мы не должны думать о других вещах.

- Какой глупый, - ответил он и поцеловал, навалившись на меня так, что мы повалились на кровать.

Снова те же губы и поцелуи, сводящие с ума. Спорим, что это последний раз? Однажды, а может быть намного больше раз я скучал по нему с тех пор. И он по мне. Он держал меня за затылок, чтобы мои губы не отрывались даже на секунду, чтобы пробовать их языком, чтобы я мог исследовать его рот только так, как ему нравиться. В смятении чувств я решил, что не хочу терять его на этот раз, жажду пробежаться по каждой части его тела, начиная с верхней губы, потом нижней, заливаясь румянцем. Я попросил высунуть язык, чтобы его сосать и слегка покусывать зубами, проводить по всей длине и ширине, брать, как будто это была спелая земляника, которую хочется смаковать.

Потом я отстранился от него, чтобы поцеловать в ухо, говоря вещи, которые заставили его стыдливо опустить взгляд. Это были простые вещи, мне не надо было воображать… только рассказал то, что сделаю ему, запланировав это еще с предыдущей ночи. Я поцеловал его щеку и опустился до мягкой шеи, пробегая языком и задерживаясь, чтобы впиться, но не оставить засоса. Мои руки уже расстегивали его больничную рубашку, обнажая грудь. Я облизал мои пальцы и провел влажную линию вниз, показывая, что будет происходить. В его глазах показалось желание, но без спешки отстранился и поцеловал кадык, потом его торс …



… Это был первый раз, но в эту ночь последовали и другие. Оба пробовали на вкус и силу друг друга, чувствуя себя единым целым, слившиеся навечно. В конце концов подарили немного роскоши, обнявшись, отдохнуть до того момента, как рассветет и Виктору необходимо будет вернуться а свою палату.

Он не предполагал, что в скором времени нас разделит большее расстояние.

Солнце, бившее через окно, и шум двигателя разбудили меня. Интуиция заставила встать и посмотреть в окно. Виктор садился в машину вместе со своей семьей. Уже из машины он посмотрел вверх, туда, где находился я, но не могу утверждать точно, что выражали его глаза. Может быть, с того момента, когда давал ему пить воду, растопленную из снега в моем рту, предполагал, что все было НЕВОЗМОЖНО. Да и лучше все принять за сон, в котором мы обессиленные ночью , обнявшись, спали вместе в одной палате, высказав друг другу всё, не проронив ни слова. Когда машина завелась и уехала из деревни в неизвестном направлении, я поверил его глазам, которые обещали, что каждую ночь мы будем возвращаться туда, спрятанные от всех под тремя метрами снега.

 

(оригинальный перевод - Bass)