Кирка Сумерек

Абстрактные понятия

Аннотация
Грешные души отправляют в ад. Но ад для каждого оказывается своим. Что если тебя превратят во что-то абстрактное? Что если ты будешь исполнять свою функцию целую вечность? Как день и ночь. Как жара и холод. Как осень и зима.
Что если твой любимый человек окажется твоим вечным сменщиком? И на встречу у вас останутся только секунды пересменка.



Как бы мне тебя бы не убить,
Не любить тебя как?..
Вот где ответ.
(с) Ёлка

Знаете ли вы, что такое ад?
Ну, конечно же, не знаете, куда вам, да и зачем. А вот я знаю.
Сегодня мой последний день. Я вяло раскачиваюсь в кресле-качалке из светлой лозы, нервно мну край пухового белого кардигана и пустым мертвым взглядом смотрю на огонь, потрескивающий в камине. Меня не отпускает мысль, что как только он погаснет, ты обязательно придешь. Вот именно момент в момент, когда в последний раз треснут тихо уголки, вспыхнут на прощание красной молнией, чтобы навсегда погаснуть, именно тогда ты пинком раскроешь дверь. И не останется больше ничего, кроме нас с тобой.
Я горько ухмыляюсь этой мысли, решаюсь, наконец, встать со своего смертного одра и отправляюсь на кухню, чтобы сварить себе какао. Деревянные половицы мрачно стонут под ногами, а я специально иду медленно, с силой наступаю на каждую из них, будто наслаждаясь их плачем. У самой двери в кухню висит большое зеркало в пол, я останавливаюсь, чтобы оглядеть себя. Я похожа на учительницу младших классов в этой кофте на дурацких пуговицах и длинной шерстяной юбке по середину икры. Улыбаюсь, беру с полки белую мохнатую резинку и убираю свои медно-рыжие волосы в пучок. Какая невинная и чистая, такую, наверное, будет жалко. Мне всегда подсознательно хочется, чтобы тебе было меня хоть немножечко жалко в этот момент. Просто я в этом не признаюсь никогда.
Задумчиво склоняю голову на бок и смотрю в глаза своему отражению. Отражению, наверное, грустно, так как оно отвечает мне весьма тоскливым взглядом. А ещё у отражения проседь в волосах появилась, что тоже не радует. Я, посмеиваясь, даю отражению щелбан и успокаивающе шепчу: "Все будет хорошо, дурочка". На самом деле, все ведь всегда хорошо заканчивается. Продолжая рассуждать подобным образом, я-таки выхожу на кухню и достаю из холодильника пакет молока. Ничто не вечно под луной. И я не вечна.
Вон, и молоко не вечно. Скисло, зараза. Я даже не злюсь и не раздражаюсь, спокойно выкидываю его в ведро и достаю из холодильника новый пакет. Не вижу смысла тратить душевные силы на подобные мелочи. В конце концов, сегодня очень хороший день. Радостно даже на душе от этих солнечных лучиков, играющих на глянцевой поверхности кухонной мебели, зайчиками скачущих по цветкам на обоях и непоседливо запрыгивающих в турку с молоком. Я насыпаю туда много какао-порошка, целых пять ложек, хочу, чтобы напиток был шоколадный-прешоколадный. Замешкавшись на пару секунд, я добавляю в какао корицу. Хочется необычности, пряности, что ли. Достаю из шкафчика свою любимую большую рыжую кружку, переливаю в неё сварившийся какао и выхожу на веранду.
Вечер уже. Солнце светит блекло, совсем не греет, но заливает своим прозрачным янтарем всю округу. Словно из последних сил старается меня порадовать. Дом начинает мелко трясти, я вцепляюсь в кружку, чтобы не пролить ни капли, и спускаюсь по небольшой лесенке вниз. Отхожу на пару метров и останавливаюсь, чтобы посмотреть преображение. Дом постепенно растет, увеличивается в объемах. Выкрашенные оранжевой краской доски сменяются толстыми черными бревнами, веранда исчезает, словно втягиваясь внутрь, ставни удваиваются и между ними, словно комья снега, вырастают мохнатые куски ваты, легкие золотистые занавески уступают место тяжелым черным шторам, а из крыши с грохотом вылезает кирпичная печная труба. Я недовольно цокаю языком. Некрасивый дом получился в этом году, безрадостный и неаккуратный. Жаль, что нам нельзя жить рядом с людьми. Им бы наверняка понравилось это зрелище. Как ни крути, чудо, пусть и не отличающееся изысканной прелестью. Мне же поражаться нечему, я это каждый год вижу.
Сейчас мне лучше пройтись. В этом доме больше нет ничего моего. Надо как-то убить время до полуночи. Надо подвести итоги, да и осмотреть напоследок бывшие владения не помешает. Я тут все ещё хозяйка, считанные часы, но хозяйка!
Какао, кстати, очень вкусное получилось. Попивая его мелкими глоточками, я медленно прогуливаюсь по окрестностям. Слушаю шелест последних падающих с голых темных ветвей листьев. Подцепляю их носком туфли, подкидываю вверх, разноцветные, пестрые, осиновые, березовые, кленовые. А они не хотят летать, падают вниз на мерзлую землю. Жалко.
Слушаю певчих птиц. Сейчас они поют слабо, тихо и редко. Они хотят попрощаться со мной, посему и завели свою заунывную песнь. Им тоскливо, даже страшно немного. Дураки, и почему же вы не улетаете клиновидными косяками, как ваши собратья, оглашая округу резкими вскриками?
Чувствую сладковатый пряный запах листвы под ногами. А ещё, по мере приближения к еловому темнолесью, мой нос начинает различать свежий и острый запах хвои.
Необратимо темнеет, кажется, что с каждой секундой сумерки сгущаются все больше и больше, становясь вязким чернильным пятном на моих веках. Поднимается ветер. Он не будет сильным, ураганным, он просто пронизывающим холодом, тонкими ненасытными иглами будет выдувать из меня жизнь. Твое приближение невыносимо. Я чувствую его в хрусте замерзшей листвы, в первом колком снеге, устилающим тонкой белой, словно кружевной, пеленой мою дорогу, в плоском темно-синем небе, создающем впечатление, будто кто-то надел на мир черный трупный пакет. Я чувствую тебя.
Возвращаюсь к дому, продрогшая и уставшая. Стоило мне ступить на первую ступеньку лестницы, как рыжая кружка исчезла, просто растворилась в моих руках, вместе со смесью недопитого холодного какао и талого снега.
Я поднимаюсь наверх по чужим ступеням, держась рукой за чужие перила, сажусь в чужое кресло из темного дерева напротив чужой печи, в которой еле горит огонь. На бревенчатой стене, лоснящейся от толстого слоя лака, висят антикварные часы с большим круглым циферблатом, по которому медленно ползут толстые витиеватые стрелки, неумолимо отсчитывая время до моего конца. Совсем скоро уже. Немного осталось ждать.
Я встаю с кресла, подхожу к книжному стеллажу и беру первую попавшуюся книгу. Она толстая, в бордово-красной обложке с золотыми вензелями. Дыхание неожиданно обрывается, будто кто-то сильными пальцами стиснул мое хрупкое горло. Я не успею её дочитать. Даже если очень постараюсь.
Укутываюсь в кокон теплого кофейно-молочного пледа, возвращаюсь обратно к креслу и сажусь в него вместе с ногами. Это оказался томик стихов Пастернака. Погадаем, Борис Леонидович? Что меня ждет? Скажите мне что-нибудь хорошее, пожалуйста.
Я закрываю глаза, открываю книгу на случайной странице и читаю первое попавшееся на глаза четверостишие:

Теперь на нас одних с печалью
Глядят бревенчатые стены.
Мы брать преград не обещали,
Мы будем гибнуть откровенно.


С губ срывается резкий выдох. Не хочу гибнуть вообще.
Кладу раскрытую книгу к себе на колени. Устало тру горячий лоб прохладной ладонью, закрываю глаза и откидываю голову на мягкую спинку кресла. Даже не замечаю, как проваливаюсь в тяжелый сон.
Ты действительно открываешь дверь этого тихого дома пинком. Будишь меня резким шумом, холодом. Врываешься в мою тишину снежным бураном. Появляешься на пороге в балахоне смерти с косой наперевес.
Я первым делом бросаю взгляд на антикварный циферблат. Черт подери, проспала последние часы.
Тру свои сонные глаза тонкими холодными пальцами и устремляю взгляд на тебя.
- Здравствуй, златокудрая Осень, встречай дым от моих сигарет! - кричишь ты и заливисто смеешься.
- Смешная шутка, - бурчу я, приглядываясь к косе и понимая, что она игрушечная, пластмассовая.
- А что, тебе не смешно?! - ты скидываешь сапоги и забираешься на меня. Встаешь своими острыми коленками на мои колени, причиняя острую боль.
- У меня, видимо, что-то не так с чувством юмора, - я морщусь, - от тебя пахнет алкоголем. И табаком.
- Да, - довольно растягиваешь ты. - Я пила виски со льдом. А знаешь, почему виски? Виски ассоциируется у меня с осенью. Теплой янтарной осенью, которую стоит слегка охладить кубиками льда.
- Это очень мило, - я не нахожу, что ответить. - Знаешь, я там на заднем дворе с месяц назад яблоньку посадила. Саженец плохонький, ты уж с ней поосторожней.
- Да хорошо-хорошо! Все сберегу, дорогая, что само от мороза не вымрет. Что читаешь?
- Стихи. Жаль, только начала книгу.
- В следующем году закончишь!
- Обещай, что начнешь с неё?
- Обещаю, - уже спокойно отвечаешь ты и скидываешь капюшон смерти. - Я скучала по тебе.
Я утыкаюсь носом в твои ключицы, как бы признаваясь в том же. Сидим так где-то с минуту, наверное, но она кажется бесконечно долгой.
- У тебя остались последние секунды, - шепчешь ты, ледяными пальцами притягивая мое лицо к своему за подбородок.
- Я знаю. Почему это всегда так мучительно?
- Ох, как сказать, мучительно. Я боюсь предположить, что со мной Весна сделает. Говорят, жаркая будет. Как бы в вине не сварила.
- Это похоже на ад, - сокрушенно качаю головой.
- Ты настолько меня не любишь?
- Как тебя не любить? - отвечаю я вопросом на вопрос и первая же прикасаюсь губами к твоим губам.
Ты целуешь меня, льдом сковывая мое сердце, пробегая метелью по моим сосудам, целуешь, искрами острых зимних звезд вспыхивая в моих нервах. В твоих объятиях я превращаюсь в абстрактное понятие, превращаюсь в ничто, в прошедшую осень, в депрессию маленьких девочек, в музу пред пышущим вдохновением взглядом поэта, в три календарных месяца, в память о бесконечной стене дождя, о бесстрастно сером небе, об унылом брезенте зонтов, о грязи под ногами.
Когда я растворяюсь в морозном воздухе, ты падаешь на колени в пустое кресло и громко дышишь, пытаясь отдышаться и успокоиться. Бьешь кулаком по мягкой спинке кресла. Берешь сборник стихов Пастернака, раскрытый на том месте, где я окончила свое чтение, и впиваешься взглядом в строчки:

Ты - благо гибельного шага,
Когда житье тошней недуга,
А корень красоты - отвага,
И это тянет нас друг к другу.


Резко захлопываешь книгу со злым рычанием. Встаешь с кресла, открываешь дверь, подставляя лицо порывам ветра со снегом, и нервным срывающимся голосом говоришь в пустоту:
- Ты права, это ад. Я тоже люблю тебя.
И ответом тебе служит только волчье завывание первой декабрьской вьюги.
Вам понравилось? 39

Рекомендуем:

Не проходите мимо, ваш комментарий важен

нам интересно узнать ваше мнение

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив

Наверх