Небо без туч

В процессе отковыривания пригоревшей каши от стенок котелка Алеше пришлось признать, что из него кулинар еще хуже, чем из Эйлера. Он ограничился галетами и крепким чаем. Эйлер потыкал ложкой в монолит, образовавшийся из воды и крупы, и отодвинул его с тяжелым вздохом.
– Единственное, по чему я здесь действительно скучаю, это по пирогам, – вдруг поделился он. – В детстве мать пекла пироги с вишней. Тонкая-тонкая корочка, надкусишь ее, а оттуда горячий сок, и ты, обжигаясь, перекидываешь пирожок из руки в руку, слизывая сироп с пальцев. А запах… – он замолчал так же внезапно, как начал. – Алеша, почему сюда? Почему за купол? При таком многообразии выбора?
– Я… – Алеша осекся, он только представил себе маленького вихрастого Эйлера, что цепкими мальчишескими пальцами перекидывает лакомство и дует на руки. – Я…
Он был готов к этому вопросу, тщательно обдумал историю про патриотизм, про склонность к одиночеству… Но эта полуложь-полуправда никак не выкатывалась из горла ровным эмоциональным рассказом. Все это было не то. Алеша нутром чувствовал – Эйлер не поверит.
– Трус я, – выдохнул он тайное, скопившееся ядовитым желчным комком.
– Трус? Странный тогда выбор. Трусу бы забиться в штаб и подмахивать бумажки.
– Я бежал в первом же бою, – сухо, как на военном допросе, отрапортовал Алеша и вытянулся, чувствуя, как привычная тошнота смеси страха и отвращения мутной волной поднимается из желудка.
– В первый раз всегда дюже страшно, – кивнул Эйлер. – Спать?
Алеша осел, он вдруг почувствовал, что все начинается заново и нет больше сил держаться. Будто треснуло, лопнуло что-то внутри и затопила его беда. Он с хрипом глотнул воздух, зажмурился, пытаясь удержаться, но горячие слезы предательски обожгли щеки и хлынули стыдным жгучим потоком. Он уронил голову на руки и закусил кулак, заставляя себя замолчать. Слова, много слов, накопленных за все время молчания, готовы были прорваться бурно, быстро, выхлестывая из него потоки накопленной, пережитой боли. А теплая рука Эйлера благодатной тяжестью скользила с затылка по спине, выдавливая из него все горькое. Алеша, вгрызаясь в хрупкие кости руки, проглатывал свою историю, чувствуя, как она свернувшимися комками непереваренной крови оседает назад в нутро. Он выдохнул и рассказал, как он, будучи одним из лучших кадетов, попал на Рождественский бал в качестве «танцующего офицера», как увидел легендарного князя Дмитрия. Как моментально был ослеплен и жил и дышал только этим именем, как был одарен вниманием. Как, забывая самого себя, потянулся следом и, попав в самое пекло войны, вдруг оглянулся, не понимая, зачем же это все. Зачем Великой империи еще один клочок чужой земли? Про то, как внезапно оказался в окружении, и про абсолютно беспомощного сероглазого мальчишку, бледного до синевы, который, казалось, смеха ради обрядился в форму противника. Как после в покоях князя тот, наотмашь ударив по лицу, выцедил лишь одно слово… И выламывая, выворачивая суставы, раздирал тело, как раненый зверь. Как долго его собирали по кусочкам в военном госпитале…
– Тише, мальчик, тише… – заговаривал еле слышным шепотом Эйлер вскрывшуюся рану. – Не надо дальше, – успокаивал он обессилевшего Алешу, – дальше я все понимаю.
Алеша, притихший, оглушенный, словно провалился в небытие. Он приподнял голову и увидел свое отражение в чайнике. Медь, подсвечивая фальшивым золотом, делала отражение почти иконой. Его вымученное страданием бледное лицо, впавшие очи и золотым нимбом отросшие кудри. И рука Эйлера, простертая над головой. Жженая умбра, охра и сиена. Картина завершена.
И только мерный ход руки Леона по его спине держал сознание. Раз, два, три, четыре… И благодатный сон, плотный, густой как кисель, затянул в спокойную глубокую пустоту.

4
«Боже мой!» – эта мысль обожгла сразу, как только Алеша попытался открыть глаза. Затекшие веки щипало и саднило, нос распух, да и губы напоминали пару соленых вареников. «Расклеился, разболтался», – остро и жарко полыхнуло все тело.
– Вставай. Завтрак на столе. До Восточных Холмов больше часа пути, – голос Эйлера был обыденно-спокойным. – Машину бы еще покрасить на днях, после дождя облезла, да и посмотреть под капотом. Ты же в этом понимаешь?
– Понимаю.
Алеша сполз с кровати и шмыгнул к умывальнику, пытаясь холодной водой смыть следы ночного откровения. Не поднимая глаз, впихнул в себя завтрак из вареного яйца и ядреной смеси, напоминающей кофе, после натянул на себя форму и с облегчением закрыл лицо маской и гогглами.
Молчать было вкусно. Алеша несколько раз перекрывал в себе желание рассыпаться трескотней, расспрашивая про машину и про то, что нужно сделать. Он напоминал себе щенка, который готов без устали вертеть хвостом и лезть под большую ладонь. Однобокая, мимолетная улыбка нет-нет да и прорывалась сквозь его сдержанность.
– Тут аномальная зона, – Леон постучал по стеклу компаса, стрелка которого растерянно крутила красным острием и никак не могла определить Север. – Поэтому каждый раз перед выездом сюда отчитываешься, и после тоже. Работы обычно не много: разобрать завалы после «перекати-поля» или пробить новую дорогу. Идем пешком, машина тут бесполезна.
Он натянул на плечи рюкзак и потуже затянул пряжку «хвоста».
Холмы были похожи на застывшее штормовое море, но безжизненно серого цвета. «Волны» вздымались в два человеческих роста, угрюмо нависали над головами, и казалось, вот-вот обрушатся на них своей страшной мощью. Они шли по дороге, пробитой между ними, и Алеша напоминал себе Моисея, пред которым расступались воды.
– Что такое «перекати-поле»?
– Эти холмы содержат много кремния, железа и кальция, при ударе молнии происходит быстрое повышение температуры и испарение оксидов этих металлов, а ударная волна выбрасывает газы в воздух, формируя шар.
– Шаровая молния?
– Можно и так сказать… только гигантская. Это одна из «визитных карточек» Первой Базы.
– А что есть еще?
– Тут в сущности спокойно. Ураганы, дожди да «перекати-поле»… Что за?.. – выругался сквозь зубы Эйлер и сорвался с места.
На куче камней, засыпавших дорогу, остро поблескивая переломанными крыльями, лежала летательная машина «стрекоз». Эйлер на ходу вытащил из «хвоста» топорик и, вогнав лезвие, стал отгибать дверь капсулы, где находился человек. Алеша, всунув лезвие в противоположную щель, усилил нажим. Наконец металл поддался, и Эйлер осторожно, словно новорожденного птенца, выцарапал из помятой капсулы тело. Уложил его на землю, ощупал худющую фигуру пилота, находящегося без сознания. Тот особо не пострадал: экипировка была целой и в капсуле не было следов крови. Эйлер приподнял голову «стрекозе» и аккуратно стянул шлем. Совсем юное лицо пилота с едва заметной щетиной коротко остриженных темных волос было бледным, а полупрозрачную кожу виска украшала огромная гематома. Эйлер перехватил хрупкое запястье своей огромной лапищей.
– Живучая тварь, – выдохнул он с облегчением. – Нам нужны носилки. Придется возвращаться на Базу, – не оборачиваясь, кинул он Алеше.
Мальчишка, несмотря на свою худобу, казалось, весил тонну. Алеша поудобнее перехватил поручни, стараясь не сбиваться с ритма, заданного Леоном, чтобы «стрекозу» мотало меньше. Тот на каждый толчок отзывался едва слышным постаныванием. Алеша всматривался в тонкое бледное лицо и не мог понять, как такой беззащитный мальчик мог быть «стрекозой». Добравшись до «даймлера», Алеша с облегчением выдохнул. Сотня вопросов теснилась у него в голове, но, глядя на озлобленного Эйлера, он предпочитал помалкивать. Пристроив голову мальчонки на своих коленях, он старался как мог компенсировать тряску машины.
– Присмотри за ним, – кивнул Эйлер Алеше и тут же сел за рацию, посылая экстренный запрос в Башню.
Вскоре сквозь шум и помехи раздался искаженный треском, но узнаваемый голос Амелии.
– Амелия, черт бы тебя побрал! – Эйлер совсем наплевал на этикет. – Что твоя тварь делает на Восточных Холмах?
– Рихард! Мальчик мой! – в голосе Амелии слышалось огромное облегчение. – Он долетел? Час назад он пропал из эфира.
– Слетел твой мальчик, бери Шуберта и лети сюда, руки-ноги целы, но на виске синяк.
Алеша, прислушиваясь к переговорам, не удержался – провел пальцами по щетке волос, напоминающих проволоку. Пилот распахнул глаза, и Алеша забыл выдохнуть, уставившись в светящиеся зеленоватые провалы с черной точкой зрачка.
– Очнулся? – процедил Эйлер, придирчиво оглядывая мальчишку.
– Лео-о-он, – прохрипел тот и расцвел улыбкой, будто и не видел агрессивной ненависти, что буквально сочилась из Эйлера.
От улыбки нижняя губа треснула, выступила капелька рубиновой крови. Мальчишка, поймав нахмуренный взгляд Эйлера, подчеркнуто медленно слизнул ее. Эйлер, ругнувшись, отвернулся.
– Можно мне воды, – тихо попросил мальчишка Алешу, дотронувшись до его руки.

– Рих! – Амелия ворвалась на Базу и, подлетев к пилоту, общупала его. – Алешенька! Помогите Шуберту. Он для вас подарок приволок, – не отрываясь от своего занятия, распорядилась авиатрисса.
Но доктор справился сам – чуть отдуваясь внес в комнату коробку, из которой торчала любопытствующая мордочка Жужу.
– Ну-с, – он поставил коробку на пол и извлек собаку. Та, деловито перебирая передними лапами и скрипя новенькими и плохо смазанными колесиками, что везли парализованную часть тела, направилась к Алеше. – Я думаю, вместе вам будет веселей?
– Спасибо! – Алеша уткнулся носом в жаркий загривок Жужу, а та с восторгом поскуливала, стараясь вылизать его как можно тщательнее.
– Горе-авиатор, – Шуберт потеснил Амелию и, грузно устроившись на кровати, неторопливо и тщательно приступил к осмотру, разбавляя его детальным допросом.
Алеша с собакой на руках спустился к Леону, который, зажав сигарету в зубах, старательно выкрашивал «даймлер».
– Кто этот мальчик? – невольно вырвалось у Алеши.
– Мальчик… – Эйлер неловко махнул кистью, задевая фару, и с досадой сплюнул, обтирая краску со стекла. – Этот мальчик постарше тебя на добрый десяток лет. Первое поколение тварей. Мутанты. Как эта твоя псина.
– Все «стрекозы» такие?
– Нет, только Рихард. Говорят, еще была одна девчонка, Агнесса, но летала недолго.
– Разбилась? – понизив голос, поинтересовался Алеша.
– Замуж вышла.
– Замуж? – Алеша вспомнил горящие потусторонним светом глаза Рихарда, и его невольно тряхануло от страха.
– Вот что, – Амелия высунулась из окна, – перемещать Риха в Башню смысла нет. Он отлежится у вас тут с неделю. Попроси Жука перетащить остатки машины в мастерскую к Юргасу. Как только Шуберт даст разрешение, отвезешь Рихарда туда же.
– Чертова тварь, – пробормотал Эйлер еще раз, но спорить почему-то не стал.
– Алеша, – голос Амелии значительно потеплел, – я тут мозгую над одной идеей, поднимайтесь, покажу.
Вечером после настоящего ужина, приготовленного Амелией, Алеша впервые вышел на связь с другими «скорпионами». Оказалось, что упомянутый Жук – его ближайший сосед, отвечает за то самое Море Розы, База Два. А Юргас, живущий на Равнине, – База Четыре, лучший механик, и очень обрадовался, когда Амелия кинула в эфир фразу о том, что Алеша служил в инженерных войсках. Двенадцать Баз. Двенадцать новых имен-прозвищ, двенадцать мест, которые Алеша пытался удержать в памяти.

Утром Амелия, побаловав их сытным завтраком и стребовав с Алеши обещание появиться в Башне к концу месяца, отбыла, прихватив с собой Шуберта. Жужу долго тявкала вслед, то пыталась догнать удаляющуюся машину, то возвращалась к Алеше и жалась к его ногам. Эйлер погрузился в мрачное молчание и почти перестал подниматься наверх, возился с «даймлером», перебирая, перетирая и смазывая внутренности машины. Рихард почти все время спал, чему Алеша был рад. Его все еще пробивала нервная дрожь, когда он натыкался на этот дьявольский взгляд.
К вечеру прибыл Жук. Огромная машина с покатым кузовом и выпуклыми желтыми фарами, тянувшая за собой платформу, и правда напоминала жука. Видимо, хозяин этого агрегата и получил за нее свое прозвище. Два дня они потратили на погрузку и крепление разбитой летательной машины. Потом еще целый день ползли назад к Базе. Неожиданно в эфире возник Юргас и выдвинул предложение: он просил Алешу приехать.
– Пусть покопается в машинке Рихарда, – уговаривал он Эйлера. – Разберется где и что, Амелия говорит – толковый малый, тебе что, лишний механик не нужен? А ты пока поживешь на Первой.
И Эйлер согласился, но не сразу, а когда Шуберт разрешит «убираться ко всем чертям этой твари». У Алеши осталось ощущение, что Эйлер просто боится остаться с Рихардом наедине. Наконец, он наметил отъезд на утро следующего дня.
Полная, необыкновенно круглая луна заглядывала в окна Базы, углубляла тени и тонко серебрила линии, превращая все вокруг в гипертрофированную картину. Алеша перешел уже к третьей тысяче баранов. Мандраж перед поездкой не отпускал, заставляя его вспоминать все мыслимые и немыслимые методики приманивания сна. Не спалось не только ему. Эйлер тяжело ворочался на своем месте, а потом и вовсе встал, помыкался по комнате и уселся за стол. Луна скользнула по изуродованной части лица, подчеркивая шрамы и холод стали и превращая Эйлера в чудовище из детских кошмаров. Через минуту Рихард по-кошачьи мягко скользнул к Эйлеру.
– Леон, – простонал он, опуская руки на плечи и оглаживая их одним сильным движением.
– Нет, – отрезал Эйлер. – Уходи.
Луна, как софит в злой комедии дель арте, высветила две трагические маски: одну – отчаяния и вторую – горести, с закрытыми глазами и четкой линией рта, будто перечеркивающей все не сказанное между ними.

– На связь выходите каждые три часа, – инструктировал Эйлер Жука. – Доставишь их Юргасу и проверь Маяк.
– Заглянешь на огонек? – хохотнул Жук в ответ. – Но-но-но! Дыру во мне прожжешь! – развеселился он, глядя на вдруг вспыхнувшего Рихарда, сверлящего его пристальным взглядом.
Дорога была тяжелой. Алеша надел маску, плотно закрывающую лицо, – привычные легкие фильтры, не мешающие говорить, не спасали от вездесущей пыли, которая, казалось, просачивалась даже через гогглы. Их ждало Море Розы – огромная котловина с пыльными бурями и краткими часами покоя, когда ветер стихал и пыль оседала, имитируя водную рябь. «Как же он здесь живет?» – невольно обращал Алеша свой взгляд к Жуку, направляющему махину по одному ему известному маршруту. Первую остановку они сделали спустя только сутки. Жук завел машину в небольшую «бухту» и с облегчением стянул маску с лица. В «бухте», закрытой скалами, стояла непривычная тишина.
– Здесь, – кратко кинул он и потащил кожух спального мешка к одному из провалов, темневших в скале.
Рихард безмолвно последовал за ним. Алеше ничего не оставалось, как присоединиться.
Они развели огонь, и Рихард принялся все так же молча колдовать над приготовлением пищи.
– Эйлер говорит, я младше Рихарда, – с трудом подобрал тему Алеша. Комфортное для Жука и Рихарда молчание почему-то очень тяготило его.
– Так и есть, – кивнул тот в ответ, не давая никаких пояснений.
– Но почему?..
Алеша вдруг замялся. Одно дело, когда вопросы «технические», касающиеся работы, совсем другое лезть к незнакомому… человеку?
– Выгляжу так? Мутация, – пожал плечами пилот, установил на угли решетку, выстелил ее фольгой и кинул туда кусочки бекона. Пещера наполнилась аппетитным запахом мяса. – Возраст как будто застывает на какой-то отметке. У кого-то позже, у кого-то раньше. Мне не повезло, я остаюсь вечным подростком, – он передал галеты и подвинул бекон к Алеше.
– Еще один рывок, и будем у Юргаса, – Жук проглотил свою порцию еды. – Разбудите через восемь часов.
Он завернулся в спальник и тут же заснул.
Больше Алеша не пытался втянуть «стрекозу» в разговор, да и тот не проявлял никакого желания поддерживать беседу. Алеша исподволь рассматривал его и каждый раз мучительно стыдился, напарываясь на вопросительный взгляд.

Юргас напоминал гнома. Невысокий, кряжистый, с рыжеватой бородой, лопатой лежащей на груди. Он крепко стиснул Рихарда, похлопал по плечу Жука и, махнув им на «скворечник» Базы, моментально утащил измотанного дорогой Алешу рассматривать «машинку Риха», и сжалился только через пару часов, когда Алеша откровенно раззевался. Нехотя он накинул чехол, и они поднялись наверх. Рихард уже спал, отвернувшись к стене, а Жук разложил свой «хвост». Алеша заинтересовался комплектацией, но желание спать пересилило. Четвертая База казалась меньше, чем Первая. Она была изрядно захламлена запчастями, оставляя для жизни небольшие островки – спальное место, умывальник да кромку стола, который заодно выполнял роль верстака. Поэтому спали, приткнувшись тесно друг к другу, а Жук и вовсе ушел ночевать в машину. Алеша долго маялся от непривычной близости людей и опасаясь доставить дискомфорт своим неожиданным соседям, но вскоре сон и его сморил.
Снилась ему смородина. Упругие черные бусины ягод, скрывающие под тонкой кожицей терпкий насыщенный вкус, который почему-то отдавал металлом. Он растирал в пальцах листочки и все никак не мог собрать ягоды, которые нестерпимо хотелось горстью высыпать в рот. Выплывал Алеша из сна тяжело. Под рукой был острый локоть Рихарда, а носом он упирался в его затылок. Алеша повозился, стараясь вывернуться так, чтобы не приникать разгоряченным со сна телом к «стрекозе», – чужая близость вызывала закономерное томление, что было совсем некстати. Рихард вздохнул и прижался спиной к его телу. По сбитому поверхностному дыханию пилота Алеша понял, что тот не спит. Рихард едва заметно подался назад, плотнее прижимаясь к его паху, жарко выдохнул, почувствовав реакцию Алеши, и наклонил голову, открывая шею. Алеша не выдержал, стиснул Рихарда, почти наваливаясь на него, уткнулся носом под линию роста волос, вдыхая насыщенный летний запах зрелых ягод, и куснул нежную кожу. Рихард отозвался едва слышным стоном и развел ноги, пропуская колено Алеши и притираясь к нему. Юргас завозился на своем месте, и они застыли, спаянные страстью в единый монолит, не в состоянии разорвать объятия. Когда дыхание Юргаса выровнялось, Рихард ящеркой извернулся в руках Алеши и прильнул жадным покусывающим поцелуем. Рука скользнула к паху и, не тратя время на скромную ласку, тут же крепко сжала член у основания, мимолетно огладила мошонку и перешла на торопливый ритм, почти соскальзывая с головки, чтобы смазать ладонь выделившейся секрецией. Алеша, неудобно вывернув руку, обхватил член Риха, краем сознания подивившись на почти детскую гладкость кожи. Он сбивался с ритма, когда на него волной накатывал предоргазменный спазм.
– Не тяни, – жарко шепнул Рихард и сжал головку, почувствовав, что Алеша готов кончить. – Помоги мне, ну!
Он по-кошачьи слизнул сперму с ладони и растер остатки по своему члену. Развернулся к Алеше спиной и согнул колено, облегчая доступ. Алеша, смочив пальцы слюной, коснулся анального отверстия. Рихард резко подался назад, предлагая не церемониться. Алеша с силой протолкнул два пальца, выглаживая по простате.
– Еще! – почти сразу сдавленно выдохнул Рихард.
Алеша прошелся почти на сухую, добавил третий палец.
– Да!
Рихарда выгнуло дугой. Пальцы Алеши сжало серией спазмов. Рихард обмяк, через мгновение вытянулся в струнку, отстраняясь от Алеши, и укутался одеялом. Алеша, удовлетворенный, пылающий от стыда, перемазанный собственной спермой и пропитанный, как губка, терпким чужим запахом, пытался усмирить сердце, до боли колотящееся о ребра. Вопреки ожиданиям его сморил сон, крепкий и спокойный.
Утром он невольно искал взгляд Рихарда, как подсказку – не приснилось ли? Было ли? И что теперь? Но «стрекоза» был холоден и невозмутим.

Они втроем занимались ремонтом, разбирая машину до последнего винтика, а Жук ошивался рядом и балагурил без продыху. Будто не он всего сутки назад, хмурый и скупой на слова, сосредоточенно вел сквозь пыльную бурю свою упрямую крутолобую махину. Алеша вполуха слушал байки, что сыпались из Жука как из рога изобилия, даже не пытаясь определить, где правда, а где выдумка.
– А как ты попал на Восточные Холмы? – вдруг обронил Жук, глядя на Рихарда.
– Взрывом отбросило. Зацепило полем Холмов и повело приборы.
Юргас бросил острый взгляд на Рихарда, но промолчал.
– Повезло, рухнул у дороги. Иначе не нашли бы.
– Эйлер нашел бы, – буркнул Юргас. – Он кого угодно найдет, – добавил он, остро взглянув на Алешу.
Алеша оттирал мазутную грязь, которая, казалось, навечно впиталась в кожу рук, а глаза все еще голодно рыскали по нутру машинки Рихарда. В сущности, все было сделано, осталось выправить лопасти винта. Он еще раз огладил выпуклый бок капсулы. «Эх, полетать бы!» Но куда он со своей ногой, только ползать по поверхности купола и чинить, латать, исправлять. Пора было возвращаться на Первую Базу. Ему было жаль расставаться с Юргасом, он неожиданно сильно привязался к этому основательному бородачу. Да и бесновато светящиеся глаза Рихарда... И ворованные стремительные минуты ночной близости… Но об этом лучше не думать.
Переправить Алешу назад вызвался Жук, да и никто другой, судя по рассказам Юргаса, не справлялся лучше со скверным характером Моря Розы. На прощание Юргас сунул Алеше часы, на отполированной крышке которых красовалась изящно выбитая стрекоза.

– Я тебе через недельку такого красавца подгоню, – Жук хмурился, поглядывая на небо. Чернота темным чудовищем ползла по небу, подбираясь к солнцу и накрывая Море Розы плотной свинцовой крышкой грозовых облаков. – Танк, а не машина.
Воздух, густой и тяжелый, как кисель, вдруг заколыхался, подхватывая пыль из-под колес и вытягивая ее вверх головками ядовитых змей, которые, извиваясь кольцами, заплясали по земле.
– Держись, – предупредил Жук Алешу.
Машину вдруг ощутимо толкнуло, будто кто-то огромный, невидимый, теснил ее с маршрута к острым каменным глыбам, голодно скалившимся по правому борту.
– Сука бешеная, – сцедил сквозь зубы Жук, – я тебе покажу, как со мной играть!
Он резко выкрутил руль и весь набычился, подался вперед, будто он, а не его крутолобая махина пробивалась сквозь уже плотный слой пыли. Небо раскололось молнией до самого горизонта, громыхнуло и разродилось бурным потоком воды, выплескивая все свое негодование на упрямых путников.
– Не ворчи, – уговаривал Жук рычащий двигатель машины, – сейчас доберемся, там и передохнешь, – он ласково погладил оплетку руля.
Минут через двадцать они все-таки доползли до намеченных скал и укрылись в небольшой пещере.
Жук протянул Алеше термос с кофе.
– Ух! Молотит! – с восхищением смотрел он на беснующуюся стихию. – Разошла-а-ась, – с одобрением протянул он. Его абсолютно не пугало мракобесие, загнавшее их в этот тесный отнорок. – Хорошо, не кислотным шпарит. Жалеет, – почти любовно проворковал он, подставляя ладонь под дождь. Потом стянул с себя куртку и шагнул из пещеры.
Алеша зачарованно смотрел на этого мужчину, заигрывавшего с погодой, как с разозленной женщиной, и чувствовал себя абсолютно лишним, бесстыдно подсматривающим за самым интимным процессом, что может происходить между двумя.

Эйлер встретил их у самой границы Моря Розы.
– Как буря? – суховато поинтересовался он, так пристально разглядывая Алешу, что тому захотелось поднять руки и покрутиться, демонстрируя, что он в полном комплекте.
– Ты его еще обнюхай, – хохотнул Жук скабрезно, – может, и учуешь.
Алеша чуть не умер, а Эйлер даже головы не повернул в сторону шутника.
– На чашечку кофе, я так понимаю, не пригласишь, – Жук явно злился, Алеша чувствовал это всем своим существом, но на что – понять не мог.
– Машину пригонишь на Первую через пять дней, – Эйлер повернулся к Жуку. – Как доедешь, выйди в эфир, – чуть мягче добавил он.
Жук вдруг как-то опал, сдулся, растеряв свой запал. Он молча забрался в свою машину и только дверью саданул так, что стало понятно – конфликт не исчерпан.
Навстречу выкатилась Жужу. Она радостно обтявкала Алешу, но тут же прижалась к ноге Эйлера, за время отсутствия Алеши легко сменив хозяина. Алеша посмотрел на эту предательницу и вдруг расстроился.
– Жужу? – голос невольно зазвучал укоризной.
Та тявкнула пару раз и задрала голову, словно спрашивая разрешения Эйлера.
– Вот дура, иди уже встречай, – Эйлер сам, казалось, смутился. – Забирай свою тварь. Покоя от нее нет.

5
Первая постепенно становилась домом. У чашки с остывшим чаем появилось место возле приемника, где Алеша любил коротать вечера, вслушиваясь в перекличку «скорпионов». Сам он еще редко выходил в эфир, робел, но Эйлер, Юргас, Жук вытягивали его из панциря, не позволяя ограничиваться вопросами по делу. На расстоянии Эйлер казался мягче, Алеша невольно улыбался в ответ, расслышав мягкий смешок в его голосе, когда тот рассказывал, как добирался до Десятой. Жук не переставая подначивал собеседников и все так же сыпал бесконечными байками. Юргас, вдруг прерывая всех и вся, влезал как медведь в любой разговор, «уточнить одну деталь». Внешность остальных «скорпионов» вырисовывалась невнятным, прерывистым контуром и скорее сводилась к ощущениям. ПалПалыч с Третьей рокотал густым баритоном и окал и представлялся Алеше этаким боярином в косоворотке. Матильда с Пятой – кстати, прозвище он получил за любимое ругательство, – оказывается, был предшественником Алеши и оставил ему бесценный подарок – свой дневник, который Алеша не выпускал из рук, черпая оттуда массу полезной информации и добавляя крохи своего, пока еще куцего, опыта. Хозяин Шестой Базы разбавлял эфир тягучим южным акцентом и откликался на прозвище Канарейка. Низкий гудящий голос Молчуна с Седьмой Алеша слышал редко, чаще всего тот ограничивался приветствием и отбоем. На Восьмой и Девятой обитали братья Штурман и Малек. На Десятой сейчас жил Эйлер. На Одиннадцатой – Дед, заботливый отец подрастающих Светочки и Любочки, которым он купил образование, вступив в отряд «скорпионов». А на Двенадцатой – нигилист Ванечка, который давно распрощался с нигилизмом, но прозвище прилипло намертво. Одиннадцать человек, под командованием Эйлера, закрывающие восточный регион. Одиннадцать человек, которые вдруг стали близкими людьми на почти необитаемой поверхности Сферы.

Алеша спиной почувствовал вибрацию, которая переросла в неясный гул. Он развернулся и ослеп от яркой вспышки, которая толкнула его на землю. Голова закружилась, носом пошла кровь, а в небе расцвел гигантский белый шар, дрожавший от клокотавшей в нем энергии. Шар качнулся и поплыл в сторону Алеши. Алеша вжался спиной в каменистую почву и затаил дыхание, понимая, что это бессмысленно. Шар, словно раздумывая, вдруг застыл над острым пиком одного из холмов. Потом скатился и вычертил неумолимую дугу, приближаясь все ближе и ближе. Гигантская шаровая молния. Он читал об этом в дневнике Матильды, но там ничего не говорилось о том, что «перекати-поле» может покидать Холмы. В дневнике был корявый рисунок, изображавший это смертоносное явление. Короткая приписка под рисунком гласила: «Что делать, не знаю. Молиться?» Вот и Алеша сбивчиво шептал «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое…» и тут же сбивался на «Анеле Божи, стружу муй, ты завше пши мне стуй…», и следом откуда-то вылезало «Ангелус Домини нунтиавит Марие…» Но шаровую молнию не впечатлил скудный запас знаний. Алеша онемевшими пальцами нащупал пряжку ремня, удерживающую «хвост», расстегнул его, не сводя глаз с застывшей на месте молнии, и тут же откатился в сторону. Та подалась следом, повисела секунду над отброшенным «хвостом» и качнулась за Алешей.
– Чтоб тебя… – прошептал он, вжимаясь влажным лбом в почву и чувствуя, как на затылке становятся дыбом наэлектризованные волоски.
Время растянулось до бесконечности. Алеша успел перебрать в памяти имена «скорпионов», пожалев, что так и не стал по-настоящему их частью. Стало стыдно перед Эйлером, потратившим на него уйму драгоценного времени, и почему-то вспомнилось, как тот пел в Башне. Подумал про Рихарда и Жужу, и наконец мысль толкнулась к матери. В самое слабое и ранимое. Вздох сожаления и раскаяния болью сжал грудную клетку. Вспомнилось детство, как он, маленький, засыпал на лугу, уткнувшись в клетчатый плед, а над ним, мерно жужжа, раскачивал тяжелые головки полевых цветов толстый полосатый шмель…
Мохнатый шмель на душистый хмель,
Цапля серая в камыши,
А цыганская дочь за любимым в ночь
По родству бродяжьей души…
– раздалось вдруг напряженно-фальшивое пение, и через секунду в него вплелся рокот заведенной машины, пригнанной не так давно Жуком. Молния дрогнула и неторопливо, словно присматриваясь к смельчаку, двинулась на зов.
Так вперёд за цыганской звездой кочевой
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.
Голос певца звенел почти истерическим весельем. Алеша поднял голову. За рулем его машины сидел Рихард. Машина набирала скорость, смертельный шар рванул за ускользающей добычей. Рихард кувырком выпрыгнул из движущегося автомобиля, и тот, виляя и подпрыгивая на кочках, все дальше и дальше уводил опасность. Алеша подскочил и рванул к сумасшедшей «стрекозе», который не двигался после своего кульбита. Рихард дышал, Алеша ощупал руки, ноги и, подхватив легкое тело, потащил его в противоположную сторону от пьяно вихляющего автомобиля. Молния рвано металась за машиной и почти настигла ее. Алеша на адреналиновой тяге старался убраться как можно дальше со своей драгоценной ношей. Взрыв настиг их, сильно толкнув в спину, и обсыпал мелко раздробленными камнями. Алеша упал на колени, но смог удержать Рихарда. Мягко опустил его на землю и увидел, как открываются бесновато-зеленые глаза.
– Жук тебя прибьет, – донеслось словно сквозь толщу воды до Алеши.
Алеша помотал головой, стараясь восстановить слух.
– Почему меня? – спросил он, с удивлением прислушиваясь к своему голосу, который казался чужим.
– Твоя же машина, – пожал плечами Рихард и сел, отряхивая пыль с одежды.
– А как ты попал на Восточные Холмы? – Алеша подозрительно осмотрел Рихарда. – Опять приборы повело?
– Ну уж нет. Я в этот раз сел до аномальной зоны. Эти молнии… – Рихард замолчал, оглядывая Алешу. – Без «хвоста» ты выглядишь забавно, – он улыбнулся, – пошли вернем твою «часть тела», потом я подброшу тебя на Первую, но только в качестве груза.
– Так что эти молнии? – вернулся к вопросу Алеша на пути к месту приземления «стрекозы».
– Никто не может объяснить, почему они возникают над Холмами, нет предпосылок, ни грозы, ни облачка даже мало-мальского, ничего нет. Да еще сразу таких гигантских размеров.
– Тебе поручили это выяснить?
– Мне интересно… – Рихард внезапно оборвал себя. – Знаешь, как меня называет Эйлер? Тварью, – продолжил он, не дожидаясь ответа, который Алеша, впрочем, и не решился бы дать. – Я родился и вырос за Сферой. Это мой дом. И я… я имею право хотя бы знать о нем, – он сердито одернул форменную куртку и задрал подбородок.
Алеша как зачарованный смотрел в воинственно горящие глаза Рихарда. «Кто он? – билась в его голове мысль. – Человек ли?»
Вечерний сеанс связи они почти пропустили. Пока добрались до Базы, уже стемнело, но лампа на приемнике лихорадочно мигала красным. Его вызывали по экстренной линии.
– Первый слушает, – тут же вышел в эфир Алеша.
– Доложитесь, – раздался глухой, напряженный голос Эйлера.
– Шаровая молния на Восточных Холмах, – тут же перешел к сути Алеша.
– Ты как? – раздался взволнованный вопрос Матильды, нарушающий протокол отчета.
– Меня спас Рихард, – не стал вилять Алеша и тут же принялся вкратце объяснять, что произошло.
– Он с тобой. Жив? Цел? – поинтересовался Эйлер.
– Живучая тварь, – со смешком ответил Рихард, стоявший все это время за спиной Алеши.
– Отдыхайте, – распорядился Леон и дал отбой.
И словно по сигналу эфир ожил. «Скорпионы», перебивая друг друга, спрашивали, ворчали, откровенно ругали, но под всей этой какофонией было ясно одно – они ждали его.
– Я у тебя останусь, – Рихард беззастенчиво стягивал одежду и кидал ее на единственно свободный стул. – Коньячка бы... – мечтательно протянул он.
Алеша безнадежно развел руками: ничего крепче кофе на Первой не было.
– Жа-а-аль.
Рихард, отфыркиваясь, умывался в маленьком закутке с раковиной. Огромную бадью, используемую как ванну, ни у кого не было желания наполнять. Он вообще вел себя тут как частый гость. Не спрашивая Алешу, нырнул в кровать и моментально закуклился в одеяло.
Молния медленно вплыла в окно Первой, раздуваясь в гигантский шар. Алеша заметался по кровати, хаотично пытаясь нащупать Рихарда и разбудить его. Связки от страха свело спазмом, и вместо слов из горла рвался сиплый рык.
– Тише! – теплые руки перехватили его мечущееся тело. – Тише! – мягко и тепло выдохнули в ухо. – Сон, да?
Алеша выдохнул и проснулся, увидел горящие зеленью глаза Риха, почувствовал сильный захват рук.
– Сон.
Сердце все еще частило в груди, связки саднило от напряжения. Он неловко выкарабкался из обнимающих рук.
– Не суетись.
Рихард прижался к нему горячим телом, уткнулся носом в шею и глубоко вдохнул. Алеша же забыл выдохнуть, когда почувствовал на шее горячие губы.
– Страшно, да? Умирать страшно, – шептал Рихард, мешая слова с поцелуями. – Вроде бежишь от жизни на самую дальнюю ее грань, и вроде дерьмовая она такая, дорожить нечем, но как только коснешься… Страшно. И нужна она тебе позарез.
Рихард вплетался в безвольные руки Алеши пальцами, влипал в него губами, срастался кожей, тесно и жарко дышал его кислородом.
– И хочется жить каждую секунду и вычерпывать эту жизнь до последней капли. Не думать, жить. Чтобы потом, когда еще раз заглянешь за ту кромку, не жалеть о том, что не сделал, не попробовал, не успел.
Слова гипнотическим речитативом раскачивали сердце, ускоряли пульс, заставляли жадно и глубоко дышать, подчиняясь умелым рукам. Прогибаясь, смыкая веки до белых искр, кусая губы, тянуться, касаться, брать и давать. Жить.

Все утро было заполнено вежливым пустословием и дистанцией, будто оба боялись пересечь границу, которую опять нарушили ночью. Рихард, готовый к вылету, помедлил на пороге Первой. Он вопросительно оглянулся, и горькая усмешка уже коснулась глаз и искривила губы. Алеша не выдержал, шагнул к нему, сгреб, втиснул в себя, стараясь молча рассказать, что все не пустое. Он глубоко вдохнул легкий аромат смородины, щедро разбавленный запахом металла и кожи, и отпустил. Не находя слов, которые могли бы быть верными. Жалеет ли он о случившемся? Нет. Будет ли тосковать по «стрекозе»? Нет. Но ждать будет. Он хочет укрепить эту едва заметную паутинку, что натянулась между ними, связуя нервные окончания.

В небе стрекотали огромные лопасти «стрекозы». Алеша задрал голову, наблюдая, как та, закладывая вираж, заходит на посадочную площадку. Он побросал инструменты в кузов едва живого грузовичка, что пригнал ему Жук взамен взорванной молнией машины, обтер руки и неторопливо двинулся к Базе. Прошел уже почти месяц с той ночи, а Рихард так больше и не появлялся. Алеша первое время с трепетом встречал «стрекоз», но в конце концов волнение и трепет истончились под давлением разочарования. На Первую он возвращался не спеша.
– Ну и колымага! – Амелия похлопала перчатками с высокими крагами по бамперу. – Ну и… Жук! Он что, ничего получше выделить не мог?
– Я думаю, это наказание, – Алеша понимал, что эта неутомимая женщина с трудом удерживается, чтобы не заглянуть под капот.
– Алешенька, вы мне когда обещали в Башню с визитом? То-то! – Амелия шутливо хлопнула его по плечу. – Навестите нас, – мягче попросила она. – Обещайте.
– Непременно, – Алеша подхватил под тощее пузо вечно голодную Жужу, вьющуюся у ног. – Мы вместе и навестим.
– Принимайте заказ.
Амелия отжала дверь грузового отсека и принялась на равных с Алешей вытаскивать ящики. Реактивы, химикаты, новые комплектующие для «хвоста», корм для собаки, сахар, чай… Когда они покончили с выгрузкой, она с сожалением распрощалась – время поджимало и ей нужно было попасть еще на Седьмую.
– Алеша, – окликнула его Амелия, уже усевшаяся на место пилота, – еще одно.
И протянула ему фляжку.
– Просили передать, – заговорщицки подмигнула она.
Фляжка удобно легла в ладонь. Алеша отвинтил крышку и вдохнул насыщенный густой запах коньяка.

Грузовичок подпрыгивал на колдобинах, но довольно резво бежал. Жужу скулила в коробке, жалуясь на замкнутое пространство и тряску.
– Потерпи, – уговаривал ее Алеша. – Скоро все твои страдания с лихвой окупятся. Там Марго, Катенька, да и Шуберт будет рад тебя видеть.
А ему рад ли? Он загнал грузовичок в гараж, открыл тяжелую дверь Башни и будто пустился в обратный отсчет, кружа по шаткой винтовой лестнице вниз к нулевой отметке собственной жизни.
Катеньку и Марго он увидел в Зимнем Саду. Марго вскрикнула, вскинулась и, наплевав на все условности, подалась к нему навстречу. Катенька смущенно протянула руку для поцелуя и тут же принялась обхаживать Жужу, через нее выливая на Алешу свою радость. Вскоре Алеша восседал в центре этого маленького общества и косился на свой «хвост», который тяжело и хищно свернулся у ног на полу.
– Рассказывайте же, – нетерпеливо велела Марго, – как вы устроились? Что с вами произошло? Рихард говорил, что вы спасли ему жизнь?
Алеша окончательно смутился.
– Скорее наоборот, – улыбнулся он.
– Женщинам нужен герой, – Кравицкий неторопливо раскурил сигару. – Не лишайте их этого удовольствия.
– Вот тут беда, – Алеша развел руками, – нет никаких подвигов. Чинить, зачищать, ремонтировать… День за днем.
– А шрамы у вас на руках откуда? – тихо поинтересовалась Катенька.
– Глупость. Не хватило сил самому установить фильтр, он и придавил.
– Как же вы там живете? – Марго была необыкновенно задумчива. – Я чувствую себя беспомощной перед этим новым и чуждым мне миром.
Алеша внимательно присмотрелся к Марго. Грустная девушка напоминала ему обессиленную птицу, которая потеряла точку опоры. Она не могла вернуться под купол, но и тут не находила себе места. И эта чудная птица вынуждена порхать из рук в руки, чтобы дать отдых перегруженному сердцу, что тяжело бьется в ее грудной клетке в бесконечном полете.
Жужу заскучала, ей было непривычно находиться в столь небольшом пространстве. Потявкивая, она вскакивала каждый раз, стоило Алеше произвести любое движение, всем своим тельцем выражая готовность двигаться дальше.
Алеша наконец вырвался из цепких ручек барышень и отправился к Шуберту.
– А вот и вы, мой друг, – Шуберт по-врачебному разминал пальцы, готовый общупать, обстукать, рассмотреть. – Ну-с, – он пристальным взглядом оглядел «скорпиона», – как самочувствие? Вы раздевайтесь, Алеша, я проверю ваш коленный сустав и как раз заменю кое-что. Бегать будете как новенький.
Алеша стянул с себя форму и отдался в умные руки врача. Тот долго вслушивался в дыхание, то и дело приставляя фонендоскоп то к груди, то к спине.
– Неплохо… неплохо… – бурчал он одобрительно под нос. Нахмурился, рассматривая свежие рубцы на руках. – А это что? – коснулся он собачьего укуса на голени. – Жужу?
– Это она испугалась, – оправдал Алеша собаку.
– И часто она пугается? – нахмурился Шуберт.
– Пару раз, – признался Алеша. – Первый раз просто забилась под стол и огрызалась, а второй раз во время грозы стала метаться по комнате, зацепилась протезом и струхнула.
– Так-так. Одевайтесь, и дайте-ка я взгляну на эту трусиху, – Шуберт подхватил собаку и водрузил ее на стол. – Что у нас тут? – он раскрыл ее пасть, тщательно изучая розовое небо, оттянул кожу век.
– Давно они у нее краснеть начали? В темноте не отливают краснотой? Лейла! Аспаргиновую кислоту три кубика.
– Что-то не так? – Алеша заволновался.
– Небольшой гормональный дисбаланс. Это свойственно для…. м-м-м… существ, рожденных за сферой. Назначу вам корректирующий курс, и все будет в порядке. Лейла! Одну минуту, – Шуберт направился к двери, когда на его очередной зов никто не явился.
Алеша подхватил Жужу под мягкое пузо и уткнулся носом в ее макушку, глубоко вдыхая все еще щенячий запах.
– Все будет хорошо, – убеждал он ее и себя.
Жужу взрыкнула и уставилась на дверь, засуетилась, пробуя выкрутиться из рук. Алеша отпустил собаку и услышал приглушенные звуки борьбы. Собака заскулила, прижав уши, и забилась под стол. Алеша сорвался с места, выскочил в приемную, услышал пронзительный женский крик и тут же ринулся на помощь. Он ворвался в процедурную и замер на мгновение, увидев, как Кравицкий, заламывая тонкие руки девушки, пытается удержать ее на кушетке. Лейла выгнулась дугой и закричала. Алеша захлестнул горло Кравицкого рукой, пережал и резко дернул его на себя. Тот моментально ослабил хватку и захрипел, вцепившись в руку Алеши.
– Лейла! – крикнул Алеша и осекся: глаза девушки горели красным.
Она оскалилась и потянулась скрюченными пальцами к лицу Кравицкого. Алеша отшатнулся назад, инстинктивно ослабив хватку, Кравицкий перехватил руки девушки и выкрутил их в болезненном захвате.
– Держу! – он надежно зафиксировал ее на кушетке.
– Помогите пану Кравицкому, Алеша, – раздался голос Шуберта из-за медицинской ширмы, которая разделяла кабинет.
Алеша, слишком потрясенный, чтобы думать, автоматически выполнил просьбу, пытаясь удержать беснующуюся девушку. Шуберт сдвинул ширму, и Алеша увидел Рихарда, лежащего на второй кушетке. Казалось, тот спит, и только часто вздымающаяся грудь указывала на то, что это не так. Рихард медленно повернул голову и встретился взглядом с Алешей, кривая ухмылка сожаления секундно оживила мертвенно бледное лицо «стрекозы», похожее на восковую маску, и тут же пропала. Он прикрыл глаза, потушив адское красное пламя, полыхавшее в них.
Шуберт ввел лекарство в руку Лейлы, перехватил ее запястье, отсчитывая пульс. Лейла устало выдохнула и опала, будто все силы моментально покинули ее тело. Стефан отпустил девушку, попытался привести себя в порядок: одернул манжеты, растерянно поискал вылетевшие за время борьбы запонки и, безнадежно махнув рукой, направился к двери.
– Когда-нибудь, – он остановился на пороге, – Яков, ты с ней не справишься.
Шуберт нахмурился, ощутимо подобрался, но промолчал. Когда за Кравицким закрылась дверь, он тяжело осел на кушетку и, взяв тоненькую руку девушки, стал перебирать и поглаживать ее безжизненные пальцы.
– У детей, рожденных за сферой, – начал он, не поднимая головы, – кроме горящих глаз и волос необычного оттенка бывают сильнейшие гормональные всплески. Они длятся недолго, но, к сожалению, выражают крайнюю степень агрессии. Мальчики быстро учатся управлять этим, да и гормональные бури их в разы слабее, чем у девочек. Но мне удалось создать препарат, который почти блокирует эти всплески, если его вводить в период беременности. Жужу наглядное доказательство благоприятного влияния препарата. Проявление агрессии в норме, свойственной обычным собакам. Щенков с повышенной агрессией мы усыпляли, – Шуберт с силой сжал пальцы Лейлы. – Но люди не собаки. С ними так нельзя!

В углу комнаты ворчал адаптер, преображая кислород в воздух, к которому привык Алеша. Выпуклый глаз окна созерцал разворошенную кровать и человека, плавающего в горячечном бредовом сне. Человек стонал, почти физически страдая от того, что какая-то жизненно важная мысль все время ускользала из его воспаленного сознания, вызывая смутные неясные образы, вгоняющие его в ужас и тут же брезжа невнятной надеждой.
– Подавлять агрессию… – шептал пересохшими губами Алеша. – С людьми так нельзя… – эхом вторило его подсознание голосом Шуберта. – Как нельзя? – вопрошал себя Алеша, и его сон заволакивало невыносимо красным, как горящие глаза Лейлы и Рихарда.

Утро было мучительным и поздним. Боль концентрировалась в темечке, тяжело давила на веки, тупо пульсировала в висках и скатывалась вдоль позвоночника, расселяя по телу невыносимую ломоту.
Он с трудом застегнул на поясе «хвост», который, казалось, весил целую тонну, окликнул Жужу и отправился к Шуберту, чтобы тот осмотрел его. Кабинет был закрыт, процедурные пусты. Алеша направился в сад, надеясь, что доктор проснулся и пьет там кофе. Катенька плакала на груди у смертельно бледной Амелии. Кравицкий стоял, вцепившись рукой в перистые листья пальмы. «Phoenix theophrastii», так некстати вспомнилось вдруг.
– Боже мой… боже мой… – тихо причитал Шуберт, уткнувшись лицом в ладони.
На скрытой в тени лавочке сидела Марго. Воздушное кружево, украшающее подол ее платья, цвело изысканно кровавыми цветами, удивительно гармонично подчеркивая набежавшую у ног лужу, а в руках девушка держала сердце.
– Что произошло? – помертвевшими губами прошептал Алеша.
– Убийство, – Кравицкий выпустил из пальцев измятый пальмовый лист. – Произошло убийство. Я осмотрел место преступления и нашел прямое доказательство того, что это дело рук Рихарда.
– Этого не может быть, – голос Амелии звучал глухо и безжизненно.
– К сожалению, это так. Я вынужден известить о случившемся вышестоящие службы. Рихард останется запертым в комнате до момента завершения расследования. Вам, г-н Вердяев, пока тоже нужно будет задержаться.
Алеша рухнул рядом с Шубертом.
– Как же так? Какое доказательство вины? – тихо, словно боясь нарушить тягостную тишину, спросил он.
– Этого не может быть, – как заклинание повторил Шуберт вслед за Амелией. – Не может быть.
– Я предупреждал тебя, Яков, – голос Кравицкого дрогнул. – Я тебя предупреждал!
– Где Лейла? – Алеша с неприязнью глянул на биолога.
– Заперта у себя. Тоже до выяснения обстоятельств.

Весь день был наполнен болезненной суетой. Катеньку пришлось госпитализировать, Кравицкий поминутно отчитывался о произошедшем. Ждали следователя, которого направили в Башню.
Ночью Рихард бежал. Новость шарахнула по шаткой надежде на его невиновность, разбивая ее в прах. Прибывший утром следователь опросил всех, больше для формальности, и рассмотрел ту самую улику, изобличающую преступника. Он дождался Эйлера, и вскоре был разработан план поимки преступника. Рихард угнал грузовичок Алеши, но машина в силу своего возраста не была способна на большие скорости. К Башне стягивались «стрекозы», которые должны были наблюдать с высоты все возможные пути побега.
– Амелия Эрхарт-Бронте, – следователь оглядел готовую к вылету Амелию, – вы отстраняетесь от командования «стрекозами».
– Почему? – Амелия резко вздернула подбородок.
– Вы как мать лицо заинтересованное. Не заставляйте меня обвинять вас в пособничестве преступнику.
Алеша с удивлением вглядывался в лицо Амелии. Как же он не догадался? Тот же тонкий хищный нос, высокие скулы, придающие лицу своеобразную экзотическую красоту. Амелия стянула с рук перчатки с высокими крагами и швырнула их на стол.
– Он не мог этого сделать, – она с отчаянием вглядывалась в глаза людей, которые окружали ее многие годы. – Не мог! – с усилием повторила она.
Невозможно было смотреть на боль и веру, сгустившуюся в ее маленьком теле до осязаемой кондиции. Невозможно было отвести взгляд от требовательной надежды, горящей в ее глазах. И душа Алеши качнулась сомнением.
– Амелия, – мягко пророкотал Эйлер, обнимая ее сильными руками, утешая и ломая хрупкую эту надежду.
– Не мог… не мог… не мог… – умоляла она.
Эйлер передал обессиленную женщину на руки Шуберту.
– Мы возвращаемся на Первую, – Эйлер повернулся к Алеше. – Это единственное место, где сейчас можно раздобыть провизию и инструменты.
– Минуту, – прервал его следователь, – у меня к г-ну Вердяеву еще пара вопросов. Не возражаете?
Алеша пожал плечами и приготовился по третьему кругу рассказывать все, что происходило тем вечером.
– Скажите, любезный, – следователь оторвался от своих бумаг и прищурившись посмотрел на Алешу, – почему вам подписали приказ о переводе, несмотря на все обстоятельства?
– Какие обстоятельства? – с недоумением переспросил Алеша.
– Возраст, например… эм-м-м… некую близость к Его Превосходительству? Да и резолюция на приказе странная: «во искупление вины». К тому же ваше личное дело, г-н Вердяев, удивительно безалаберно заполнено. Словно его переписали и постарались утерять некоторые факты биографии.
– Какое это имеет отношение? – Эйлер выступил вперед, словно отгораживая Алешу от неприятных вопросов.
– Почему вы так уверены в том, что убийство совершил Рихард? – тут же переключился на него следователь.
– Несколько лет назад, – после небольшой паузы начал рассказывать Эйлер, – мне пришлось стать свидетелем… свидетелем проявления вспышки агрессии у Рихарда. Я с ним справился. На память у меня остался шрам, – Эйлер коснулся грудной клетки, обозначая, где этот шрам остался. – К тому же Стефан Кравицкий обнаружил на месте преступления вещь, явно принадлежащую «стрекозе». Теперь мы можем вас покинуть?
– Безусловно. Кстати, милая вещица, – следователь достал из кармана часы и отщелкнул крышечку, задумчиво постучал ногтем по циферблату. – Забавные все-таки личности собрались тут: сосланный нигилист, разжалованный офицер…
– Военный преступник? – прервал Эйлер следователя. – Все мы тут, г-н следователь, с грешком за душой, только это не новость. Всем нам подходит резюме «во искупление вины», – кривая улыбка тронула непострадавшую часть лица Леона.
– Ну-с, не смею задерживать, – следователь был явно раздосадован таким поворотом разговора. Он еще раз посмотрел на изображение стрекозы на крышке часов и убрал их в карман жилета.

«Даймлер» сердито фыркал, подпрыгивая на ухабах. В коробке, пристроенной на коленях Алеши, сердито возилась Жужу. Алеша рассеянно перебирал ее шерстку, наблюдая за россыпью синеватых искр, которые вспыхивали под лучами полуденного солнца.
– Все мы твари, – уткнувшись в макушку собаки, с улыбкой прошептал он. – Все мы твари божьи… – тихонечко пропел он тонким голосом и рассмеялся.
На Первую они добрались к вечеру. Эйлер тут же вышел в эфир, кратко давая информацию и четкие инструкции.
– Я не верю, – прорезал эфир спокойный голос Молчуна. – Рихард не делал этого.
– Все указывает на него, – процедил Эйлер сквозь зубы.
– Ну и что? – голос Молчуна даже не дрогнул.
– А кто, по-твоему, это устроил?
– Кто угодно. Кравицкий, Шуберт, Амелия… Каждый из нас может сойти с ума от такой жизни, а Рихард нет. Другой жизни он не знает. Для него это норма. И с чего бы вдруг он кинулся так художественно убивать? С фантазией-то у него тоже не очень было.
– Не справился с гормональной бурей.
– Он подростком неплохо с ней справлялся, – подал голос Матильда.
– Не очень-то и хорошо, –Эйлер злился, но приказать прекратить обсуждение не мог, словно за соломинку цепляясь за сомнение этих людей.
– Я бы тоже тебя прирезал, Леон, и Жука заодно, – хмыкнул Молчун.
Алеша впервые увидел, как правая щека Эйлера вспыхнула румянцем, словно кто-то с размаху влепил ему пощечину.
– Это была скорая медицинская помощь, – раздался еще извиняющийся, но уже звенящий раздражением голос Жука.
– Но попыток ты не оставляешь.
– В любом случае, – Эйлер прервал ставший слишком личным разговор, – Рихарда надо найти. Юргас, я думаю, он направляется на Четвертую. Будь осторожен.
– Все-таки почему решили, что это сделал он? – отозвался Юргас.
– Он обронил там свои часы.
– Часы? Какие часы?
– Юргас, – перебил его Эйлер, – будь осторожен, завтра я выезжаю к тебе. Конец связи.
Алеша налил Жужу молоко, потрепал ее по холке, удобнее перехватил ручку молотка и с размаху опустил его на затылок Эйлера.
– Ах, Леон-Леон… дались вам эти чертовы часы. Ну обронил я их, с кем не бывает?
Он неторопливо подошел к Эйлеру и пощупал пульс.
– Надо же, жив! – эта новость необыкновенно воодушевила Алешу. – А я думал, все потеряно!
Он подскочил, распотрошил свой «хвост», вытягивая оттуда моток веревки, которой и связал бесчувственное тело Леона. Потом достал папку с эскизами и разворошил ее. Рисунки веером рассыпались по ковру. Синий кит, скользящий среди грозовых облаков, совсем молодой мальчик в военной форме, пловец с рыбкой в выломанной грудной клетке, девушка с воланом вместо сердца, Марго, держащая собственное сердце в руках, и Рихард, распятый, с раскрытой грудной клеткой, в которой сердце еще билось.
– Я так мечтал! – шептал Алеша, жадно касаясь изувеченной стороны лица Эйлера. – Он так прекрасен. Цветок, рожденный в Новом Мире. Я так хотел прикоснуться к его жизни, взять ее в руки, почувствовать трепет… А тут эти проклятущие часы…
Леон застонал, приходя в себя.
– Что произошло? Помоги мне.
– Конечно, – Алеша тут же принялся оттирать следы крови с его лица. – Подожди немного.
– Почему я связан? – Эйлер подергал руками.
– Я не справлюсь с тобой. Ты вон какой огромный, – Алеша любовно огладил плечи Леона. – Ты же окажешь мне услугу? Дойдешь до машины сам? Не могу же я это сделать тут, все сразу догадаются!
– Что?! – Леон во все глаза смотрел на Алешу. – Это ты? Ты… ты убил Марго? За что?
– Я ее спас. Она так устала.
– Алеша!
– Тише! – шикнул на него Алеша, прикладывая пальцы к губам. – Алеша спит. Тш-ш-ш… – заулыбался он.
Леон забился в путах. Жилы на его шее вздувались, он хрипел, пытаясь вывернуться или разорвать веревку. Алеша с жалостью наблюдал за ним, отойдя подальше.
– Устал? – участливо поинтересовался он, когда Эйлер наконец затих. – Ты хорошо меня научил вязать узлы. Вставай. У нас мало времени.
– А если я не пойду?
– Не пойдешь? – Алеша явно расстроился, огляделся растерянно. – Но я не хочу это делать тут. Восточные Холмы! Там же идеально, тебя не обнаружат никакими приборами, и я могу сказать, что ты уехал и пропал, – он как будто ждал одобрения Леона. – Я понимаю. Понимаю, – продолжил он, – ты не хочешь умирать. Но я решил отпустить Рихарда, из-за Амелии… – расцвел улыбкой Алеша. – Она его мать. Ты должен его заменить.
– Ты не тронешь его! – Эйлер захрипел и дернулся, сильнее затягивая петли веревки.
– Не трону, если ты согласишься. Если нет, я убью тебя и найду другую замену. Двенадцать «скорпионов»…
– Хорошо, – Эйлер закрыл глаза. – Хорошо.
Алеша тут же подхватился и принялся складывать вещи.
– Не будем терять драгоценное время! Жужу! – окликнул он собаку. – Мы едем!
Темная, почти черная кровь тонкой струйкой стекала за ухом и по шее и пропитывала форму Леона.
– Почему сюда, Алеша? Под куполом столько людей. А тут каждый на виду.
– Я же трус. Я не хотел, но испугался. Князь Дмитрий догадался, что это я сделал с тем солдатиком, пленным. Взбесился дико. Я думал, он меня убьет, – лицо Алеши исказила судорожная гримаса. – Я его уговорил. Он сначала в монастырь сослать думал. Но побоялся своего искушения, любил меня очень. Я могу это контролировать. Могу! – пылко начал уверять он Эйлера. – Я год никого не тронул. Почти, – Алеша ласково улыбнулся, вспоминая пловца с побережья. – И тут бы мог. Но не хочу, – рассмеялся он, словно забавной шутке.

Машину пришлось оставить задолго до Холмов. Рана на голове все еще кровила, и Леон быстро терял силы. Это явно беспокоило Алешу, он оценивающим взглядом окидывал Леона, все чаще делал привалы и поил его. На место добрались поздно вечером. Закат уже отыграл увертюру, ночь притушила свет, и все замерло в преддверии первого действия.
Высокий холм с вершиной, напоминающей хищно загнутый коготь птицы, находился не так далеко от проторенной дороги, но Алеша выбрал противоположную сторону.
– Ты будешь видеть рассветы, – мечтательно произнес он. – Под куполом любое время суток такая серость. Спой мне, – попросил он, вбивая колья в каменистую почву Холмов.
Эйлер прикрыл глаза, выдохнул и обреченно запел:
Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома…
Песня плавно разворачивалась, набирая высоту, и эхом разливалась среди холмов, многократно множась и отражаясь. Алеша притих и уселся рядом, словно зачарованный глядя на Эйлера.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.
Сад весь умыт был весенними ливнями
В темных оврагах стояла вода…
Алеша перетянул запястья Леона, натянул веревку на колья и, перерезав путы, тут же рванул ее, раскрывая руки Леона.
Песня прервалась, Леон зажмурился, увидев в руках Алеши широкий «десертный» нож.
– Пой же, – Алеша явно был настроен дослушать романс.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда…
Алеша засунул нож и присел рядом.
– Я убью тебя на рассвете, – вдруг решил он. – Боюсь оставаться ночью один. Пой же.
Это была странная ночь. Алеша устроил голову на животе у Леона, используя нутро певца, как резонатор, подгреб под бок Жужу и притих. Леон перебирал романсы, прерываясь вдруг на полуслове. Алеша тяжело вздыхал и ворочался. Все было не так – Эйлер не подходил на роль жертвы. Даже распятый и готовый к смерти он не подходил.
– Я хотел убить Рихарда, – вдруг поделился Алеша. – Очень хотел. Еще в тот первый раз, когда только увидел его, лежащего на твоих руках… Такого беспомощного… Но Амелия его так любит. И ты…
Алеша почувствовал, как тело Эйлера напряглось и дернулось в ответ на его слова. Вот оно… Большой, сильный Эйлер тоже был беспомощным перед своим чувством.

Ночь мягко отступила, и солнце тонкой кровавой линией отчеркнуло горизонт. Алеша, пригревшийся рядом со своей жертвой, встрепенулся, выпустил заспавшегося щенка из рук и потянулся.
– Пора.
Он с любовью осмотрел тело Леона, вытащил нож и легко провел лезвием по груди, намечая первый разрез.
Как бы он ни оформлял свои инсталляции потом: была ли это золотая рыбка, уснувшая в груди, было ли это собственное сердце девушки в ее руках… первый разрез был единственным и самым интимным: от ключицы к ключице. Именно так полоснул пьяный офицер по груди его матери, рассекая жизнь Алеши на две части: до войны и после.

В то лето в их деревне остановился полк. Офицеров расселили по более-менее приличным домам, а солдаты и вовсе разбили бивак на улице. Вымотанные, злые, голодные, они напивались до беспамятства и рыскали по пустынным ночным улицам, пугая маленького Алешу до немоты дикими криками и хохотом. В их доме поселился офицер. Он восседал тихим страшным монолитом в углу общей комнаты и пил, пил, пил. Пока тяжелая, кудлатая голова не падала на руки. Его взгляд часто застревал на профиле матери, которая читала Алеше сказки. Алеша сжимал мамину юбку в кулаке и умирал от ужаса, натыкаясь на тьму в этих глазах.
– Спи, Алеша, – шептала мама каждый вечер, целуя его в лоб. – Спи.
В одну из ночей Алеша проснулся от резкого крика. Выбежав босым в общую комнату, он замер в ужасе, увидев, как тонкие белые руки мамы отчаянно мечутся, отталкивая черное зло, ломившее ее к полу. Алеша вскрикнул и кинулся к матери, но его, как щенка, отбросило одним ударом. Тени метались по стене в чудовищной пляске смерти. Нож блеснул остро и быстро, тонкая линия, соединившая хрупкие ключицы, набухла круглыми драгоценными каплями, и они скатились вниз, украшая грудь матери кровавым монистом. Чудовище взвыло и ударило еще несколько раз, отшвырнуло нож и, шатаясь и помечая свой путь кровавыми вехами, вывалилось из комнаты. Алеша подполз к маме, прижался к ее боку. Поскуливая от страха, он пролежал до утра, чувствуя, как его парализует глубокая беспомощность. Когда сумрак ночи сменился серым утром, Алеша понял, что чудовище не вернется. В сказках монстры всегда исчезали с восходом солнца. Кто-то зашел в дом, закричал… Потом была суета, его куда-то унесли. Люди ходили туда-сюда, о чем-то его спрашивали… Алеше хотелось вернуться и прикрыть мамино тело, исправить, переделать, но он не мог двинуть даже рукой. Собственная беспомощность будто панцирем сковала его тело, навеки заключая внутри ужас.

Алеша надавил на нож. Смуглая кожа Леона легко расходилась под лезвием. Линия тут же заполнилась кровью. Он тронул самую крупную каплю, разрушая ее совершенство. Он предчувствовал, как цветком раскроет эту сильную мужскую грудь, как тронет его сердце и почувствует затухающие импульсы жизни в своих руках, как… Алешу снесло с тела Эйлера одним мощным ударом. Он покатился по земле, пытаясь оторвать от себя Рихарда. «Стрекоза», рыча и скалясь, старался дотянуться до его горла. Алеша вывернул кисть, коротко замахнулся и вогнал лезвие ему под ребра. Рихард всхрипнул и скатился с него. Алеша встал и направился в сторону Леона, который бешено бился, стараясь выпутаться из веревок.
– Рихард! – Леон выворачивал запястья, в клочья разрывая кожу. – Рихард, уходи!
Алеша видел, как «стрекоза», корчась от боли и бессилия, приподнимается на коленях, пытаясь встать. Он встретился взглядом с горящими алыми глазами Рихарда, увидел кровавую пену, пузырящуюся у него на губах. Рихард больше не помеха, после таких ран люди не выживают. Жаль, он же решил не трогать его. Алеша вернулся к Леону, с раздражением вбил расшатанные колья поглубже. Расчехлил «хвост» и склонился над ним, выбирая другой нож.
Широкое лезвие ножа, приспособленного вспарывать плотный дерн, легко прошло сквозь плотную кожу формы. Алеша рухнул на раскрытый «хвост», напоровшись животом на его острый конец. Рука сжалась, захватывая последнюю горсть сероватой земли Восточных Холмов.
Рихард, сплевывая кровавую пену и закрывая разверстую рану в боку, подполз к Эйлеру и, перерезав веревки, рухнул на его израненную грудь.
– Рихард, – Эйлер вцепился в «стрекозу», – Рихард, – глухо, почти неслышно скулил Леон, разворачивая «стрекозу» и осматривая рану.
– Я живучая тварь, Леон, – Рихард переплел свои окровавленные пальцы с пальцами Эйлера.
Алеша смотрел, как дымка утреннего тумана разбеливала алый рассвет и окрашивала всеми оттенками розового перистые края облаков. Как ночь, истончаясь, растворялась в этих прозрачных пастельных тонах.
– Монстры исчезают с восходом солнца. Всегда, – Алеша легко улыбнулся, наслаждаясь богатством красок зарождающегося дня.
Солнце золотило, а ветер ласково выглаживал кудри чудовища, выползшего из вечного сумрака войны в новый мир. Жужу ткнулась влажным носом в руку, лизнула, жалобно тявкнула и, задрав мордочку, затянула свою скорбную песню.