Небо без туч

1
Говорят, что за сферой небо без туч. Врут, наверное. Он никогда не видел того самого «неба», только иногда, когда гигантские конструкции «стрекоз», хищно жужжа, зависали под самым куполом и разгоняли лопастями крыльев тяжелые неповоротливые облака, сквозь них матово поблескивала сфера, заключившая Землю в защитную капсулу. Еще он помнил из учебников, что там всего два источника света: днем – Солнце, ночью – Луна. Он задрал голову, рассматривая гигантские трубы, что бесконечными колоннами уходили в «небо», как в древнем мифе про слонов, которые стоят на черепахе, удерживая земное блюдо на своих мощных спинах. Интересно, эти гигантские трубы, ставшие привычной частью жизни, оплетенные побегами густой зелени, покрытые мхом, держат ли они купол? Скоро он об этом узнает.
Шестеренка коленного сустава скрипнула и заела. Ее бы давно поменять на новую или хотя бы не забывать смазывать по утрам. Он отстегнул клапан кармана, потянул «молнию» вверх, распахивая ткань форменных брюк на колене. Отщелкнул запирательный механизм коленного сгиба. Провел пальцами по краю изношенного изолятора – его бы тоже не мешало заменить. Достав из нагрудного кармана походную масленку, аккуратно, стараясь не замарать форму, смазал забарахливший механизм. Медленно согнул и разогнул ногу, наблюдая за тем, как проворачивается шестерня. Убрав масленку, привел одежду в порядок согласно уставу, тщательно обтер руки и еще раз развернул приказ о переводе за сферу.
«Поручик N-ского полка инженерных войск Его Императорского Величества Вердяев Алексей переведен в младшие механики во Внешний полк Скорпионов. Компенсацию за понижение звания выплатить согласно табелю, часть покинуть… к выполнению приступить… Руку приложил…»
Строчки расплывались. Алеша закрыл глаза и с силой надавил на глазные яблоки, прогоняя ненужную, стыдную влагу из-под век.
Он до сих пор видел полный трусливого облегчения взгляд генерал-майора. Его пухлую трясущуюся руку, с большим фальшиво блестящим камнем на оттопыренном мизинце. Кудрявцев аккуратно подпихнул бумагу ему через стол, явно стараясь избежать лишнего прикосновения к приказу.
– Поздравляю, – неуместно вырвалось у него.
Алеша пробежался по приказу взглядом, растерянно глянул на отвернувшегося к окну Кудрявцева и побледневшими губами произнес:
– Спасибо… Я могу выполнять?
Весть о переводе разлетелась моментально. На него смотрели как на сумасшедшего. Кто ж добровольно пойдет служить за сферу? Никто… Только разве ж фанатик какой. «Или трус», – мысленно добавлял Алеша. Колено фантомно заломило несуществующей болью. Под веками багрово забились языки пламени, горло перехватило коротким спазмом накатившей дурноты от почудившегося запаха крови. Алеша распахнул глаза, сиплый, почти беззвучный крик вырвался из его горла. Он рухнул на колени и, вцепившись в землю, выдирая и выскабливая траву скрюченными пальцами, попытался задушить приступ, накативший как всегда внезапно и неконтролируемо.
Кажется, в этот раз он справился. Алеша вытер покрытое мелкой противной испариной абсолютно белое лицо, кое-как сложил оброненный приказ и, припадая на правую ногу, отправился к казармам. Лучше собрать вещи и покинуть расположение полка до визита Его Превосходительства Светлейшего Князя Дмитрия.
Вещей было немного. Он оглядел почти не измененную его сборами комнату и усмехнулся: за время службы он так и не обзавелся даже походным хозяйством. Сначала, пребывая в ажитированном восторге, не обращал внимания на такие мелочи, потом… потом вообще все потеряло смысл. Все его богатство составляла толстая пачка эскизов. Покидав нехитрые пожитки в наемный экипаж, Алеша оглянулся. Провожатых не было.
У него оставался целый месяц под куполом. Куда же ему приткнуться? Разве что к морю? Под дорожную тряску он окунулся в полусон, щедро приправленный детскими воспоминаниями.
Волны выхлестывали на берег и будто выкипали на горячем песке, пузырясь и шипя, и убирались назад. Алеша, высоко подвернув и так короткие детские штанишки, с хохотом то гнался за ними, то удирал, играя с морем в бесконечные салочки. Оно ласково щекотало его пятки, а отхлынув, дразнило сокровищами: кругляшами камешков разных расцветок, осколками ракушек с перламутровой изнанкой, обломками дерева, отшлифованными водой до чудной гладкости. Следующая волна сгребала эту порцию богатств и тут же выкладывала другую. А однажды оно подарило ему маленькую рыбку. Алеша держал ее в ладонях, ощущая каждое движение блестящего тельца. И незамутненное счастье серебристым колокольчиком дрожало внутри. Море было щедрым, бесконечным и непредсказуемым.
Резкий звук клаксона вырвал Алешу из забытья. Он с удивлением оглянулся, узнавая широкую мощеную улицу, ведущую к вокзалу.
– Приехали?
Он торопливо вырвал из бумажника купюры, прибавив сверху «на чай», и, неловко подхватив кофр, похромал к кассам.
К морю… Конечно же к морю, решил он для себя, оглядывая кружевные зонтики дам, россыпь ярких цветов на легкомысленных шляпках и уже по-южному светлые костюмы мужчин, заполонивших привокзальную площадь. Предчувствие отпуска легким смешком бродило меж высоких выбеленных колонн вокзала, звучало в гудках отправляющихся поездов, пряталось меж грудами чужого багажа. Чтобы явиться на службу отдохнувшим, загоревшим, успокоенным. Море позолотит его нездоровую бледность, сгладит дерганность движений размеренным ритмом курортной жизни и даже, может быть, вымоет поселившуюся во взгляде затравленность. А еще там удивительно мало труб, вздымающихся к границе сферы…

– Ну здравствуй, – едва слышно произнес Алеша, вглядываясь в бесконечно далекий горизонт и вслушиваясь в жалобную перекличку чаек.
Море облизывало его ступни и убегало прочь, словно приглашая продолжить прерванную много лет назад игру. Но взрослый Алеша больше не кидался вслед за волнами, он, прихрамывая, долго бродил вдоль берега, оставляя на мокром песке опечатки ног, левый чуть глубже, чем правый. Море недовольно рокотало и стирало следы столь явных перемен, произошедших с этим светловолосым смешливым, восторженным мальчиком. «Але-ш-ш-ш-а», – шипя, отползало оно, оставляя на песке свои неизменные дары, пытаясь то ли подкупить этого грустного и серьезного мужчину, то ли утешить его.
Оно было живым и своенравным, даже огромные перемалывающие воды лопасти пароходов, белыми поплавками качавшихся на горизонте, не могли укротить эту силу. Силу, которое оно по капле вливало в его изможденное тело. Соленые брызги, словно сказочная живая вода, совершали чудо, пробуждая жизнь в пустых серых глазах Алеши. Он часами гулял, забредая все дальше от пансионатов, на ничейный берег, усеянный острыми камнями, режущими подошву ног отточенными краями ракушками и с выброшенными на берег пахучими комками полусгнивших водорослей. Там не было крикливой детворы и их мамаш в грибоподобных панамах. Он усаживался на подходящий камень и неторопливо вычищал от вездесущего песка коленный механизм, смазывая маслом так и не смененную шестеренку, и любовался на взволнованное море. Оно ворчало и возмущенно вскипало белыми бурунами в попытке наказать отчаянного одинокого пловца, бросающего вызов стихии. Каждый раз Алеша замирал, наблюдая за человеком, который казался беспомощным в огромных ладонях моря, что раскачивало его вверх и вниз и, наконец натешившись, выпускало измученное тело на берег.
Возвращался Алеша только к ужину. Надевал новый приличный костюм, ощущая себя неуютно в этой светской одежде – без четких линий формы, без знаков отличий, которые все сами говорят за тебя, без привычного защитного панциря. Он впервые почувствовал необходимость, возможность, а иногда и утомительность выбора, от которого почти отвык на службе. Ужинал он на террасе, чтобы и тут не упускать из виду темнеющее к вечеру море. Дни были одновременно бесконечными и удивительно короткими. Ему казалось, что он живет тут вечность, и тут же с горечью он понимал, что отведенные на отпуск дни тают поразительно быстро.

Закончив ужин, Алеша привычно раскурил сигару и откинулся на спинку стула, выпустив сизое, плотное колечко дыма. На стол перед ним лег конверт из шершавой коричневой бумаги со штампом фотоателье. Он вспомнил, как суматошный фотограф, неожиданно ослепив его вспышкой магния, пробормотал что-то про пару дней и принялся снимать какое-то многочисленное семейство. Алеша сразу забыл про этот эпизод, не придав ему ровно никакого значения. Сейчас он растерянно взглянул на фотографа, переминавшегося у его столика, на конверт, и любопытство победило. С карточки на него удивленно, но спокойно смотрел молодой мужчина, худощавый, с выгоревшими отросшими волосами, чуть завивающимися на концах, и едва заметная вопросительная полуулыбка, казалось, вот-вот расцветет на этих тонких губах. Неужели это он? Алеша, как слепец, пальцами провел по фотографии, будто знакомясь с новым обликом. С тем, кто собирался улыбнуться ему со снимка. Это был совершенно другой человек. В нем чувствовалась что-то новое, еще малое и незначительное, но уже ощутимо прорастающее внутри. Прорастающее сквозь пепелище, которое Алеша привез к морю. Он кивнул фотографу и заплатил за снимок в два раза больше.
Утром его разбудил пронзительный мальчишеский крик.
– Покупайте газеты! Покупайте газеты! Невероятное убийство на побережье! У трупа в груди обнаружили живую рыбу!
Алеша поморщился, достал кофр и начал собирать свои вещи. Больше в этом мире его не держало ничего.

2
Новая форма остро пахла кожей и металлом и поскрипывала при каждом движении, сильно смущая Алешу. Он даже не представлял до этого момента, как много бессмысленных и хаотичных движений совершает: зачем-то полез в карман, поправил ремень, потрогал кислородные фильтры. Маска с большими окулярами плотно прилегала к лицу. От непривычно чистого кислорода закружилась голова – Алеша, качнувшись, отер плечом стену лифта и притих. Сопровождающий вопросительно тронул его за плечо, и Алеша поднял большой палец вверх, давая понять, что все в порядке. Лифт скрипел, охал, но продолжал неторопливо ползти, чуть дергаясь, словно отсчитывая каждый минуемый этаж. В конце концов он громыхнул и остановился, со скрежетом отодвигая кованую решетку двери. Сопровождающий тронул за плечо и, махнув в сторону полутемного коридора, красноречиво положил руку на рычаг лифта – мол, выметайтесь, Ваше Благородие. Алеша проводил растерянным взглядом ухнувший вниз лифт, оглядел безликие выбеленные стены и двинулся по бесконечно длинному коридору: без окон, без дверей, с тусклыми глазницами ламп, равнодушно взирающих с потолка на человека. Он напоминал себе большую слепую гусеницу, ползущую во чреве яблока, и плотная кожа формы бугрилась непривычными складками, имитируя движение личинки. Казалось, что он уже никогда не выберется из этого бесконечного упрощенного лабиринта, это ощущение, нагнетая панику, заставляло Алешу почти бежать. Наконец впереди показалась стеклянная дверь, он рванул ее и буквально ввалился в помещение, тут же привлекая к себе излишнее внимание. Он неловко замер на пороге, мучительно краснея под пристальным взглядом десятка девушек, сидящих за столами перед пишущими машинками, и мысленно порадовался тому, что маска абсолютно скрывает лицо. Первая пробная машинная дробь разорвала повисшую тишину, ей откликнулась другая, и следом, перебивая друг друга, затрещали остальные. Алеша выдохнул и огляделся. Комната была небольшой, но огромное выпуклое окно во всю стену обманчиво увеличивало пространство почти вдвое. Вдоль глухой стены стояли небольшие столики, за которыми работало около дюжины девушек, одна из которых привстала, перебрала папки и направилась к нему.
– Г-н Вердяев, я полагаю?
Алеша кивнул, досадуя на маску, из-за которой не мог представиться по форме. Он протянул ей свои документы и извинительным жестом коснулся окуляров, прося прощения за вынужденную грубость.
– Ах, оставьте, – отмахнулась девушка. – Вам сейчас нельзя оставаться без маски – требуется адаптация. Недели через три мы сможем побеседовать, а пока придется ограничиться жестами. Я вам зачту инструктаж, если вам будет что-то непонятно, то укажите этот момент.
Дождавшись согласного кивка, она пригласила его поближе к похожему на рыбий глаз окну и устроилась за небольшим круглым столиком.
– Итак…
Девушка перекинула на спину толстую косу и разложила перед собой бумаги. Видимо, инструктаж новичков был не столь уж привычным занятием и для нее тоже.
Алеша одергивал себя, отводил взгляд от приковавшего все его внимание окна, мучительно заставлял себя вслушиваться в ровный голос, но спустя какое-то время понимал, что вновь мысленно парит за выпуклым аквариумным боком стекла. Растворяется в серой, словно облепившей стекло массе густых, плотных облаков.
– Ваша квартира и личное расписание… Все в порядке?
Смена интонации вернула Алешу в светлую комнату за маленький круглый столик. Он быстро кивнул, пытаясь сложить из обрывков ухваченных фраз хоть какую-то картину.
– Вы будете жить тремя этажами выше. Там по вечерам в Зимнем Саду небольшая приятная компания собирается. Если, конечно, вам…
Девушка вдруг смутилась и умолкла, порывисто и даже чуть-чуть сердито перекладывая свои бумажки, но вскоре, сладивши с собой, подняла на Алешу чудные серые очи.
– Вот ваш ключ, – протянула она небольшой, даже какой-то не солидный для квартиры ключик – медную с зазубринами палочку с большим кольцом и продавленным на нем номере 34. – Лифт идет прямо из бюро. Наш этаж считается нулевым.
Алеша припомнил количество этажей, на которые ему уже пришлось подняться, чтобы оказаться тут, но уточнять не стал. Мало ли какая единица отсчета принята здесь.
– Значит, жмете тройку и дергаете рычаг, – продолжила девушка, – сразу сверните направо и в квартире не забудьте включить адаптер воздуха. Маску снимите минут через пятнадцать, когда воздух станет по составу идентичен земному. Не выходите без маски более чем на полчаса, по крайней мере первые пару дней, а там уже вам лично составят расписание адаптации.

Квартира была микроскопической и больше напоминала гардероб. Узкая кровать и втиснутый столик для умывания за занавеской, небольшой шкаф, секретер, продавленное вольтеровское кресло и сильно потертый ковер на полу – вот и все убранство. Алеша, привыкший к казенной скупости сначала военно-технического училища, а потом и к полковой казарменной неустроенности, чувствовал себя вполне удовлетворенным обстановкой. У двери ворчала латунная, перевитая пружинами и с большим раструбом махина адаптера. Как он работал, Алеша знал еще по училищным временам, тогда он не на шутку увлекся этими преобразователями воздуха. Он безошибочно ткнул в зеленую кнопку, и адаптер шумно втянул первую порцию воздуха, а после выпустил тонкую струю увлажненного, очищенного и насыщенного новыми элементами. Через положенные пятнадцать минут он снял маску и облегченно выдохнул. Как ходить в этом круглосуточно, он плохо понимал. Кожа зудела, ее неприятно стягивало, и на щеках появилась красноватая сыпь. Алеша снял остальную экипировку и только сейчас понял, насколько она тяжелая. Он тут же устроил себе «банный день» и после, посвежевший, с облегчением рухнул на жесткую кровать. Обвел уже сонным взглядом свое новое жилье, задержался на необычном окне, напоминающем иллюминатор, вяло обдумал мысль о воздушном океане и уплыл в яркий, но тревожный сон, в котором дрейфовал, разгребая руками плотные тугие бока облаков.

Листья пальм были жесткие, режуще острые. Алеша воровато помял их в пальцах и погладил тонкий ствол, удивляясь мелкой паутинке волосков, густо заткавших его. Пальмы так близко он видел впервые, даже на море любовался ими только издалека. Эти экзотические растения обычно украшали террасы дорогих вил, на которых ему, понятное дело, ходу не было. А тут вот… стоят рядом с привычными фикусами.
– Phoenix theophrastii. Финик Теофраста. Один из видов финиковых пальм. В тепличных условиях живет долее своих сородичей, но плодов не дает. Позвольте представиться, Стефан Кравицкий, – отрекомендовался его неожиданный собеседник на европейский манер, откидывая отчество, при этом сухо и быстро пожимая Алешину ладонь. – Биолог. А это моя, так сказать, экспериментальная лаборатория, которую наши милые дамы окрестили Зимним Садом. Не желаете ли присоединиться к нашему скромному обществу?
Алеша, немного помешкав, предъявил свой жетон. На латунной табличке, в ободке свернутого полукольцом хвоста скорпиона значилось: Вердяев Алексей. Без званий и знаков отличий. Да и зачем они, когда хищно загнутый хвост и так все про себя говорил. – Значит, вы к нам ненадолго? – г-н Кравицкий фамильярно подхватил его под локоть. – Вы уж извините мне некоторое пренебрежение манерами, – доверительно попросил он Алешу. – Замкнутый круг, устоявшееся годами общество, почти семейная атмосфера, но так не хватает свежего притока извне, что невольно бросаемся на новых людей со страстью голодных тигров, – закончил он с едва заметным смешком, увлекая за собой.
Кравицкий ему не понравился разом. Вот вроде нет в человеке ничего отталкивающего внешне. Приятное лицо, хорошая фигура, со вкусом подобранная одежда. Биолог, следовательно, не глупый человек. Но взгляд, которым он, казалось, готов был препарировать Алешу, вскрывая нутро, вызывал моментальное отторжение. А нотка легкого покровительствующего пренебрежения, звучащая едва слышным отголоском в переливах приятного баритона, мгновенно оставляла привкус гнильцы.
– А вот и наши милые дамы, – Кравицкий выставил Алешу перед собой, как добытый экземпляр экзотического растения. – Позвольте рекомендовать, г-н Вердяев. Алексей Вердяев.
Алеше на секунду почудилось, что сейчас г-н Кравицкий не удержится и классифицирует его на латыни.
– Новобранец, так сказать, пополнивший ряды «скорпионов», – между тем продолжал биолог, – опора нашего бренного мира, – добавил он нотку избитого пафоса в конце.
– У нас тут по-простому, г-н Вердяев.
Алеша повернулся на голос и с изумлением уставился на тощую как жердь женщину в диковинном костюме из грубой почти военной материи. Та, стряхнув длинный столбик пепла с сигареты, решительным жестом впечатала окурок в поверхность пепельницы и направилась к Алексею. Она крепким, быстрым рукопожатием встряхнула его руку и, наплевав на приличия, представилась сама:
– Амелия Эрхарт-Бронте. Та самая, – добавила она, увидев, как молодой человек вскинулся, услышав имя всемирно известной авиатриссы. – Но мы с вами редко будем пересекаться, – женщина, знаменитая не только своей смелостью, но и беспардонностью, ткнула пальцем в его жетон, – я курирую «стрекоз».
Авиатрисса бесцеремонно оттерла г-на Кравицкого в сторону и, перехватив Алешу под локоть, усадила за свой столик.
– Да снимите вы эту маску, ради бога, дайте нам вас разглядеть, – раздраженно проговорила она и со знанием дела стала расслаблять ремешки, удерживающие фильтры. – Так-то лучше! – добавила она, когда в четыре руки, больше путаясь и мешая друг другу, они все ж стянули маску, и нахмурилась. – А что, – недовольно и как-то очень тихо поинтересовалась она, повернувшись к биологу, – возрастной ценз у нас нынче понижен?
– Амелия, душа моя, – фальшиво даже на Алешин взгляд всплеснул руками биолог и, словно устыдясь этого лживого движения, вольготно расположился на стуле за их столиком, – правила всегда подразумевают исключения. В некоторых случаях при наличии добровольного согласия…
– Добровольного согласия? – прервала Амелия биолога. – Сколько вам лет, г-н Вердяев?
– Двадцать один, – прохрипел Алеша севшим от долгого молчания голосом.
– Ну что ж… Видимо, ваш случай действительно является редким исключением, раз комиссия так легко скинула со счетов девять лет. Позвольте вам представить наше скромное общество, – переключилась она, видимо, пожалев враз побледневшего Алешу. – И наденьте маску, молодой человек, для первого раза достаточно.
Она, откинув все условности и ограничиваясь именем и фамилией, а также парой слов о специальности, представила остальных. Компания состояла из уже известной Алеше сероглазой Катеньки, машинистки-стенографистки; ее напарницы – чрезвычайно болтливой блондинки Марго (именно так та и представилась); медицинской сестры черкешенки Лейлы, которая, кинув быстрый взгляд на Алешу, казалось, тут же потеряла к нему интерес, погрузившись в толстенный том по человеческой анатомии, лежавший у нее на коленях; известного уже биолога Кравицкого и отсутствующих по службе, но заочно представленных инженера Покражего и доктора Шуберта. Алеша хотел было спросить, где же остальные девушки, что работают с Катенькой, но и тут Амелия опередила его, добавив, что остальные живут на другом, «семейном», этаже.
Алеша, помаявшись положенные полчаса, поспешил откланяться, и уже в квартире, уставившись пустым взглядом в потолок, попытался хоть как-то классифицировать накатившие на него вопросы. Что за возрастной ценз, и почему те же Катенька и Марго служили в Башне, если Алеша не подходил по возрасту? На вид девушки выглядели примерно одного возраста с ним. Почему Амелия, куратор «стрекоз», не только находилась тут, но и по ощущению управляла этим небольшим обществом? Кто главный у «скорпионов» и почему этой темы явно избегали, туманно ответив на вопрос Алеши, что ни к чему торопить время? Странности накапливались, придавая происходящему ощущение бредового сна, где логические цепочки терялись в тумане подсознания, но прочно связывали друг с другом существующие факты. Чтобы хоть как-то отвлечься, Алеша раскрыл свой альбом, и тонкие линии постепенно превращались в большого неторопливого кита, дрейфующего среди густых, дождливых туч.

Адаптация происходила удивительно гладко. Уже через неделю Алеша мог находиться без маски большую половину дня. Он предпочитал общество Амелии, пусть грубоватое своей прямолинейностью, но захватывающее его с головой, когда дело касалось технических характеристик летательных машин и обмундирования «стрекоз». Амелия с досадой шлепала ладонью по столу и неодобрительно косилась на покалеченную ногу Алеши.
– Тебя бы ко мне, золотая ты голова! – глубоко затягивалась она очередной сигаретой. – Цены бы тебе не было.
Еще он внезапно полюбил общество стрекотливой, но легкой Марго. Ее кажущаяся легкомысленной натура скрывала умение адаптироваться под любых людей и очень точно и своевременно огибать острые углы неловких ситуаций и вопросов. Сероглазая Катенька тяготила своим осязаемо серьезным, глубоким отношением к каждому. Ее спокойный долгий взгляд накладывал почти ощутимые путы условностей и обязанностей. Но больше всего Алеша не любил общество Стефана. Он невольно стремился уйти из-под насмешливо-изучающего взгляда биолога, а легкие и вроде бы незатейливые вопросы и оброненные вскользь фразы напоминали процесс пальпации при прохождении медицинского осмотра, когда под руками врача тело всего лишь объект, лишенный интимной зоны. Вот и сейчас Алеша уткнулся в наскоро набросанные чертежи Амелии с закорючками буковок, в десятый раз с восхищением и легкой дозой зависти рассматривая устройство летального аппарата «стрекоз».
– Конструкция воздушного винта стала возможной, только когда открыли бериллитий, в отличие от бериллия он не токсичен, а в отличие от лития не окисляется. Будучи студентом, – Кравицкий, игнорируя неодобрительное молчание Алеши, вытянул у него из-под руки лист с чертежами и уселся рядом, – я принимал участие в исследованиях по влиянию этого удивительного металла на флору. Но увы, в те времена это был настолько редкий и дорогой металл, что решено было сократить финансирование и все ресурсы перенаправить как раз в инженерную отрасль.
– Неужели? – Алеша не удержался и иронично фыркнул, возвращая себе чертежи. – И сколько же вам было пятьдесят лет назад?
– Так же как и вам, Алешенька, двадцать. Ах, молодость, молодость…
Алеша опешил от такой наглой лжи, он с недоумением всматривался в лицо Кравицкого, пытаясь понять, шутит ли тот настолько неуместно или открыто издевается над ним.
– Хорошо выгляжу? – усмехнулся тот. – Так привыкайте, за куполом старость отступает, но только визуально, мы все тут дряхлые часовые механизмы в приличном состоянии, – горько закончил он фразу.
– То есть вам…
– Семьдесят пять. Парадоксальное свойство здешнего воздуха. Доктор Шуберт уже не первый год бьется над этой загадкой. Пока безрезультатно. Увы! Единственную пользу во всех его изысканиях нашли только косметические компании. Представьте себе: эти дельцы решили устроить у нас своеобразный курорт для увядающих звезд. Боже мой! Какой это был ажиотаж! За тот краткий период кого только мы не увидели: и великую Павлову, приму царского балета, и София Арну скрашивала наши вечера своим чудным глубоким контральто, Марго – муза великого Бенсинского – украшала своим присутствием это блестящее общество, – Кравицкий замолчал, мысленно переместившись во времени.
– И что потом? – осторожно подтолкнул Алеша, крайне заинтересованный внезапным откровением.
– А потом катастрофа. Арну стала задыхаться под куполом. Диагностировали грудную жабу. Павлова умерла от асфиксии во сне. Марго… впрочем, вы это можете спросить у нее сами. Грандиозный скандал, конечно, попытались замять. И вроде бы даже удалось, поток «курортников» резко иссяк, Шуберта чуть не распяли, но как-то все обошлось. Ввели возрастной ценз и прочие ограничения…
– Так значит… – Алеша попытался осмыслить полученную информацию.
– Мы – старый хлам в прекрасно сохранившемся футляре, – резко подвел черту Кравицкий и хлопнул ладонями по столу. – Может, партию в трик-трак?
– А «стрекозы» и «скорпионы»? – Алеша в волнении повернулся к биологу. – Тут атмосфера максимально адаптирована под земную, и такие последствия… А как же за пределами?
– Этого я вам сказать не могу. Нет научных данных, – Кравицкий явно начал раздражаться от разговора.
– Но почему?
– Они не доживают до старости, Алеша, – тихо прервала диалог Амелия, вошедшая в Зимний Сад. – Смертность слишком высока, несмотря на все усилия инженерной мысли. Вас же предупреждали?
– Конечно, как и о том, что в любой момент можно уйти со службы.
– Можно, – согласился Кравицкий. – Но куда? Жизнь под куполом для нас уже невозможна.
– Вы можете подать рапорт об отставке сейчас, пока еще есть время, – Амелия жадно затянулась сигаретой. – В этом, поверьте мне, нет ничего предосудительного. Не отвечайте сейчас, – прервала она моментально вспыхнувшего и приготовившегося возражать Алешу. – Переспите с этой мыслью, взвесьте все за и против. Пока у вас еще есть шанс вернуться под купол и забыть ваш побег за сферу как дурной сон о юношеском максимализме.
Советом Амелии воспользоваться не удалось. Всю ночь Алеша промучился в жарком бредовом полусне-полукошмаре. Под утро, вымотанный видениями, он сбежал из духоты наполненной воспоминаниями квартирки в Зимний Сад, и только там, зябко кутаясь от утренней свежести в тяжелую теплую броню формы, почувствовал себя вдруг защищенным и успокоенным.

Лейла безошибочным движением ввела тонкую иглу в вену, и темная кровь моментально наполнила прозрачную капсулу. Алеша, сжав зубы, сосредоточенно наблюдал за скупыми, но мягкими движениями медсестры. Скрытый в этих точных движениях профессионализм помогал подавить страх, который накатывал на него.
– Как вы себя чувствуете? Вам нехорошо?
Алеша покачал головой и развернул рукав рубашки, но непослушные пальцы никак не хотели поймать округлую головку пуговицы на манжете и вдеть ее в прорезь. Лейла подхватила сильно побледневшего Алешу.
– Не выносите вида крови?
– Прошу прощения за беспокойство, – Алеша улыбнулся и тяжело оперся на руку хрупкой девушки, позволяя вывести себя из процедурного кабинета.
Он откинулся на мягкий подголовник диванчика, стоящего среди финиковых пальм Теофраста. Голова кружилась, мысль запетляла по дорожке между древнеримской и древнегреческой историей, путая даты, имена и события. Маятниковое покачивание пальмового листа сметало мысли, как ненужный сор, в бессознательную темноту. Темные глаза Лейлы светились мифическим зеленоватым светом, а волосы вытягивались и свивались в кольца, превращая ее в Медузу Горгону. Алеша посиневшими губами нашептывал: «Фамирид, Орфей, Гиацинт, Геракл…» Перед глазами уже зыбко проступил узнаваемый контур Колизея… арена, пропитанная кровью гладиаторов… разрубленные тела…
– Нашатырь, Лейла! – раздался громоподобный глас Зевса над его головой.
Алеша вдохнул – в затылок ударила аммиачная волна, переводя его сознание в реальность. Зевс осторожно поставил небольшую коробку рядом с Алешей, пощупал пульс и, отодвинув веко, рассмотрел зрачок.
– Ну-с, чайку крепкого, да с сахарком? Сделайте нам, милочка, – обернулся он к Лейле. – А вы извольте следовать за мной.
Подхватив скулящую коробку и нисколько не заботясь о полуобморочном смертном, Зевс двинулся в сторону двери с медной табличкой. Погремев ключами, отпер тяжелую даже на вид дверь (никак, потайной ход на Олимп, поиронизировал над собой Алеша), встал, нелепо покачиваясь, и поковылял в отверзнутые врата. Олимп оказался небольшим кабинетом, решенным в традиционном английском стиле: массивный стол напротив окна, кресло на резных ножках с гобеленовой обивкой, книжное собрание в одинаковых и даже на вид дорогих переплетах. Хозяин кабинета отдернул тяжелую портьеру, пуская через линзовое окно свет в комнату, и Алеша разглядел на подоконнике прекрасный образец черепа с удивительно целым рядом зубов.
– Присаживайтесь, – махнул рукой Зевс в сторону кресла, пытаясь пристроить коробку, так чтобы она не мешала передвижению по комнате, но та не желала влезать под стол и осталась торчать ящиком Пандоры посреди кабинета.
Алеша неловко пристроился в кресле с высокомерно выгнутой спинкой, которая неудобной волной упиралась в середину позвоночника, вынуждая держать приличную осанку.
– Шуберт Яков Семеныч, – Зевс подтолкнул коробку ногой, на что та отозвалась поскуливанием. – Мы не имели чести быть представлены друг другу, – виновато косясь то на коробку, то на Алешу, продолжил он, – но будьте уверены, с состоянием вашего здоровья я знаком очень хорошо, даже сказал бы – очень подробно.
– Очень приятно, – Алеша растерялся, не понимая, как реагировать на это заявление и как поддержать непринужденную беседу до обещанного чая. – А что у вас там? – позволил он себе отойти от формальностей.
– Да вот извольте глянуть, – Шуберт даже как-то облегченно переключился от официоза и раскрыл коробку, демонстрируя ее содержимое – трех пятнистых щенков. – Полюбуйтесь только, чудо же, – доктор подхватил одного из них под мягкое розовое пузо и уложил на руки Алеше.
Алеша неторопливо погладил горячий бархат шкурки, наполняясь восторгом – собак он обожал.
– Что это за порода? – с недоумением после первого любования поинтересовался он, внимательно рассматривая черные пятна, которые явно отливали синевой.
– А глаза? Как вам такой феномен? – Шуберт откровенно наслаждался эффектом.
Алеша заглянул в глаза щенка и обмер. Вся радужка была залита мистически фосфоресцирующим зеленым цветом, и только черная точка зрачка, внимательно следившая за действиями Алеши, давала знать, что щенок не слеп.
– Адская гончая какая-то, – Алеша неуверенно покачал на ладони комок возившейся живой плоти, умиляясь и испытывая зачатки мистического ужаса одновременно.
– Ничуть, – Шуберт забрал щенка «адской гончей» и поместил того снова в коробку. – Всего лишь немецкий мраморный дог, очередное поколение собак, выращенное тут, и вот такие проявления мутации я наблюдаю уже не первый год. Щенки жизнеспособны, фактически ничем не отличаются от обычных собак. Единственный недостаток – жить под куполом они не могут, что, впрочем, ожидаемо, – погрустнел Шуберт.
В кабинет, не поднимая глаз, неслышно вплыла Лейла, Шуберт перехватил поднос с чаем из ее рук и тут же отослал, смутившись собственной поспешности, явно отмеченной гостем. Он разлил чай, бросив озабоченный взгляд на Алешу, и кинул два кусочка сахара в чашку.
– Пейте. Вам просто необходима глюкоза.
В кабинете вновь повисло неловкое молчание.
– Куда вы их? – кивнул Алеша на возившихся в коробке щенков.
– Ах, с этими беды нет. Я их заочно уже пристроил. Но вот одну придется усыпить. Родовое повреждение позвоночника. Жаль, очень жаль.
Алеша покосился на щенков, только теперь заметив, что один из них по-лягушачьи распластал задние лапки и не участвует в попытках выкарабкаться за край коробки. Действительно жаль.
– А что, никак… – оборвал свою мысль Алеша, вспоминая, как сам лежал на больничной койке и с ужасом думал о том, что будет делать, лишившись ноги.
Тогда он со страху, стремительно, как в лихорадке, накидал несколько чертежей протезов, что помогли бы ему если не жить полноценно, то хотя бы двигаться, пусть и не сразу, конечно. А тут собака. Кто ж будет с ней возиться? Делать дорогостоящую операцию, проводить реабилитацию, учить заново ходить… Он отставил чашку чая на стол и встал, намереваясь прервать и так затянувшийся для первого знакомства визит.

На следующее утро Алеша неловко топтался среди пальм в ожидании доктора Шуберта. В руках он сжимал чертежи простейших протезов для щенка. Он понимал всю бессмысленность своей просьбы, но неподдельное сожаление, прозвучавшее в голосе доктора, подняло его среди ночи и заставило просидеть почти до утра, продумывая приблизительные схемы возможных решений задачи.
– Понимаете, Алеша, я не собачий врач. Это отнюдь не пренебрежение, это просто разные сферы деятельности, – Шуберт виновато развел руками, – там столько нюансов, от которых может зависеть жизнь…
– Яков Семеныч, – Алеша прервал покаянный монолог доктора, – щенка же усыпить решили, так что… – «так что какая разница, каким образом он умрет», – мысленно закончил он жестокую тираду. – Может быть, это шанс? Я не инженер, но хотел бы…
Слова не складывались, а доводы, надуманные Алешей, как-то потускнели, задавленные собственными возражениями и неуверенностью. Он сейчас себе казался сентиментальным мальчишкой, отвлекающим от важных дел взрослого человека.
– А знаете что, – Шуберт вдруг ловко выудил у него чертежи и развернул их на столе, – я возьмусь. Проведем это как эксперимент, на базе которого можно будет выстраивать аналогичные операции для человека.
– Только чертежи надо довести до ума, – радостно выдохнул Алеша и подался к столу, намереваясь сразу допросить врача о существенных моментах, важных для более детальной проработки протезов.

Последняя неделя адаптации прошла на удивление быстро. Алеша вдруг понял, что немного даже врос в это странное маленькое общество. Его idée fixe дала возможность познакомиться с инженером Покражим, увлекла Амелию и даже заинтересовала Кравицкого, который чуть насмешливо, но пристально следил за медицинско-инженерными диспутами и даже внес несколько дельных замечаний. Барышни же просто баловали щенка, выстраивая целый распорядок кормления и ухода. Серьезная Катенька подобрала кличку, согласно всем канонам собаководства, а смешливая Марго величала псинку Жужу, что и прижилось, к неудовольствию Катерины. А по утрам Алеша писал портрет Марго. Рассеянный утренний свет золотил ее легкое облако волос, подчеркивал дивную тонкость кожи, превращая в неземное создание. Конечно, Алеше льстило, что Марго служила музой великому Бенсинскому, а натурщица тихо ностальгировала по временам ушедшим.

3
Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда, приветная.
Ты у меня одна заветная;
Другой не будет никогда.
Перебор гитары ласково заурчал где-то в глубине Зимнего Сада. Алеша удивленно вскинул голову, вслушиваясь в чистый голос, выводящий куплеты романса. Душа встрепенулась и потянулась навстречу звукам, и Алеша, сам не замечая, свернул чертеж и пошел, словно зачарованный, за переливами чудной мелодии.
Почти все их маленькое общество было в сборе. Катенька, подняв ясные очи, старалась удержать слезы, Марго, скомкав платочек, завороженно, не отрываясь смотрела на исполнителя, даже сигарета Амелии истлела более чем наполовину и сизый столбик пепла вот-вот грозил испортить ее костюм. Алеша смотрел на большие, явно знакомые с тяжелым физическим трудом пальцы, что ловко перебирали струны. На порыжевшую кожу изрядно поношенной формы. Потом его взгляд задержался на маске, которая болталась на шее. Медная окантовка окуляров и фильтров была зеленоватой, окислившейся от времени. Алеша посмотрел на лицо и застыл истуканом, не в силах отвести взгляд. Тяжелая упрямая челюсть, прямой нос, едва заметные косые шрамы, перечеркнувшие классическую красоту мужского лица слева. И справа – загрубевшая, стянутая в рубцы кожа, прячущаяся под стальную пластину, закрывающую висок и часть скулы.
Весь этот чудовищный облик противоречил тому хрустально-чистому голосу, что лился из горла певца. И только тихая, едва заметная улыбка, на секунду тронувшая это грубое лицо, примиряла исполнителя и голос.
Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда…
– едва слышно прозвучали заключительные строчки. В саду повисло молчание, никому не хотелось разрушать атмосферу.
Певец неловко хмыкнул, погладил гриф гитары и аккуратно пристроил ее рядом.
– Как это вам удается… – стряхнула Амелия упавший все-таки на платье пепел, но, заметив Алешу, моментально забыла про незаконченный вопрос. – Алеша, друг мой, а вот и вы. Тоже не устояли перед этим Гаммельнским дудочником? Подходите ближе, он по вашу душу явился.
Повинуясь, Алеша шагнул вперед и только сейчас заметил кожух для инструментов, который лежал у ног певца. Черный, тяжелый даже на вид, с плотно набитыми сегментами карманов, он сужался к основанию и заканчивался хищно заостренным металлическим наконечником. Тот самый «хвост скорпиона», который Алеша будет вскоре сам носить пристегнутым к ремню.
– Знакомьтесь, Алеша, – Амелия раскурила очередную сигарету и выдохнула колечко сизого дыма, – ваш куратор, Леон Эйлер.
Леон перевел тяжелый взгляд на Алешу. Тот суетливо подался вперед и остановился – руки ему не подали. Он съежился от этой почти оскорбительной ситуации.
– Вердяев Алексей, – щелкнул Алеша по-военному каблуками, мысленно укоряя себя, что совсем расслабился вне армии и совершенно позабыл, что перед ним старший по званию. – Прибыл в ваше распоряжение на должность младшего механика.
– Вольно, – Эйлер удовлетворенно кивнул. – Завтра мы отбываем на вверенную вам Первую Базу. Я бы рекомендовал собрать необходимые вещи и завершить текущие дела. Утром вы получите дополнительную комплектацию. Амелия, давно хотел обсудить с вами Седьмую Базу, составьте мне компанию, – он тяжело поднялся, подавая руку Амелии, которую та демонстративно проигнорировала.
– Вам бы отлежаться, Эйлер, – проворчала она. – Швы разойдутся.
– На Первой почти курорт, да и Башня всего в пяти часах, в случае чего…
Чужой разговор медленно уплывал вдаль, а Алеша только сейчас внезапно остро осознал, насколько привык к этому закупоренному в малом пространстве обществу. Холодный пот выступил вдоль позвоночника, когда он понял, что завтра утром окончательно переступит черту и жизнь его уже никогда не будет прежней. Он подошел к стулу, рядом с которым, издавая густой запах масла, хищно поблескивал «хвост скорпиона». Склонившись, неторопливо провел ладонью по закрытым клапанам карманов, потрогал металлический крюк на конце «хвоста» и приподнял кожух, взвешивая его. Хвост показался неподъемным.
– За вами уже прибыли? – в голосе Шуберта явно звучали нотки сожаления. – Как скоро, однако. И не останется же даже для того, чтобы снять швы, – продолжал он, словно беседуя с самим собой. – Жаль, что не увидите, как Жужу будет осваивать свой протез. А впрочем… Алеша, почему бы вам не забрать ее с собой после реабилитации? Собаки адаптированы и прекрасно чувствуют себя за куполом. К тому же после отъезда Эйлера она поможет скрасить одиночество.
– Если все пройдет успешно… можно ли? – Алеше нестерпимо захотелось забрать щенка, к которому он уже успел прикипеть сердцем.
– Думаю, Леон не откажет вам в этой малости.

Алеша проваливался в короткие минутные дремы, наполненные туманными образами, то угрюмыми, то опасными, то тоскливыми. Вскидывался, пинал ногами ком одеяла, залипал взглядом на стекляшке окна, казавшейся огромным глазом чудовища, живущего за стенами Башни и приглядывающего за ним, за Алешей, новой жертвой, которую оно собралось проглотить с утра. Измучившись за ночь от полубреда, он встал задолго до назначенного времени, перебрал свои скудные пожитки. Обвел небольшую комнату придирчивым взглядом, ревниво желая уничтожить любой след своего присутствия здесь. Зачем – этого он понять не мог. Он словно стирал себя из существующей тут жизни. Еле дождался утра и, застегнув на все пуговицы так и не разношенную форму, отправился, прихватив свой небольшой багаж, в Зимний Сад, для того чтобы официально попрощаться со всеми. Он мысленно репетировал речь, но каждый раз смущался и злился от того, что она выходила насыщенной и пафосной. Словно он на подвиг какой собрался… Если бы можно было сбежать молчком, Алеша малодушно так бы и поступил, честное слово.
В саду уже пили утренний кофе.
– Алешенька, – охнула Катенька, рассмотрев его во всей амуниции, – как же скоро.
– Я к этому никогда не привыкну, – топнула ножкой, обутой в легкую изящную туфельку, Марго и кокетливо протянула руку, чтобы Алеша запечатлел на ней прощальный поцелуй.
Алеша едва коснулся губами надушенной нежной кожи женской ручки и отчетливо осознал, насколько же эта сцена прощания привычна и Марго, и Катеньке. Пафос, наполнявший его душу, моментально скукожился, а ложное представление о собственной значимости и вовсе испарилось, оставляя едва заметное горьковатое послевкусье стыда и обиды. И уходить стало значительно легче. Алеша сердечно попрощался со всеми, кроме Амелии, та с усмешкой пообещала лично прилетать в первое время, а там и видно будет… Впрочем, Шуберт ему напомнил про то, что видеться им все же придется, как бы Алеша ни бегал от его пристального внимания. Прервал его Эйлер, уже также экипированный и держащий в руках «хвост» для Алеши. Он под немного напряженное молчание помог пристегнуть его на место и, скомканно попрощавшись, хлопнул Алешу по плечу, разворачивая в нужном направлении. «Хвост» непривычно бил по икрам, форма поскрипывала и вкусно пахла кожей, а походка Алеши невольно менялась, приспосабливаясь к новой реальности.

Металлическая шаткая лестница, цепляясь за стены башни и кружа, поднималась вверх. Она вывела их к двери, густо покрытой оспинами ржавчины. Эйлер внимательно осмотрел Алешу, подтянул ремешки маски, закрывающей Алешино лицо, и толкнул дверь. Алеша шагнул следом и зажмурился от нестерпимо яркого солнца, резанувшего глаза даже сквозь гогглы. Он ахнул и беспомощно огляделся, словно требуя от Эйлера подтверждения реальности открывшейся картины. Солнце не было размытым желтым кругом, который рисовал он на картинах. Это был малиново-пурпурный шар, который плавился у горизонта, пропитывая перистые облака лиловым, персиковым и золотым свечением, превращая небо в палитру. Эйлер тронул его и махнул рукой, приказывая следовать за собой. Алеша нехотя отвел взгляд от солнца и только сейчас ощутил, как восторг от увиденного переродил его сомнения, неуверенность и страх в жадное любопытство.
Сизоватый мох укрывал всю поверхность, бугрящуюся холмами. Он похрустывал и пружинил под ногами, создавая иллюзию мягкости и уюта. Все вокруг было нереальным, гипертрофированно насыщенным цветом, словно разворот в дамском журнале с рекламной листовкой, обещающей счастье. И только купол башни, покрытый слоистым и местами оплавленным листовым железом, и дверь с глубокими бороздками гнилым зубом торчали посреди этого великолепия.
Эйлер наклонился к подножию одного из холмов.
– Помоги мне, – позвал он Алешу, уцепившись за округлые поручни затянутой мхом и потому почти незаметной двери.
Дверь от объединенного усилия скрипнула и подалась. Эйлер зажег масляную лампу, свет которой выхватил из мрака тупую морду машины с помятой решеткой радиатора. Они вытолкали агрегат из гаража, замаскированного под холм. Алеша постучал по крылу старого автомобиля, протер рукавом фары, не веря, что старый «даймлер», давно ставший музейным экспонатом, тут до сих пор используется по назначению.
– Бегает, и ладно, к тому же запчасти можно изготовить самому, – пояснил Эйлер, видимо, привыкший к скептицизму новобранцев. Он запрыгнул в авто и кивнул на свободное место позади себя: – Загружайся, нам нужно успеть до дождей.
Некогда стильный автомобиль, сильно потрепанный жизнью, и его водитель смотрелись настолько органично, что Алеша тут же мысленно сделал набросок. Впрочем, этот эскиз так и остался бы жить в штрихах, сохраняя в себе сиюминутность.
Трясло так, что Алеша уперся ногами в спинку водительского кресла, вцепился в обшивку одной рукой, а другой старался удержать свой багаж, при этом умудряясь не выпасть на особо большой кочке. Глазеть по сторонам вскоре наскучило, яркость быстро пресытила. Эйлер, выругавшись, заложил крутой вираж, запоздало крикнув Алеше «Держись!». Алеша почти вывалился из машины, но сработала старая привычка наездника – он выправился и даже удержал кофр.
– Не успеем, – пояснил Эйлер, тыча пальцем на северо-запад, – туча из Гнилого угла ползет. Будет дождь.
Алеша пожал плечами, не совсем понимая, почему Эйлер так боится вымокнуть. Может, тут грозы знатные? Или «дорогу» развезет?
– Недалеко есть времянка, если подлатать крышу, можно вполне укрыться. Держись! – Эйлер опять выкрутил руль, и автомобиль резко вильнул в сторону.
Минут через пять он притормозил у дряхлого сарайчика, выпрыгнул из машины, вскарабкался на ветхое строение, что-то замерил и приказал:
– Заноси вещи и складывай у северной стены в правом углу, там подъем выше.
Сам, спрыгнув вниз, расчехлил один из карманов «хвоста», извлекая плоский, широкий, напоминающий десертную лопатку для тортов, нож. Вгоняя нож по самую рукоятку в мох, вырезал большой квадрат и стал снимать слой дерна, осторожно заворачивая край.
– Живее! – рявкнул он на растерявшегося Алешу. – Потом поможешь мне втащить и выстелить крышу.
Алеша моментально перетаскал вещи, помог дорезать мшистый ковер, втащить его на крышу и расстелить там. Дождь забарабанил по крыше в ту минуту, как только они переступили порог. Эйлер прислонился к стене, достал длинную пахучую сигариллу и раскурил ее, глядя бездумным взглядом на дождливую пелену, занавесившую вход. Молчание, повисшее в комнатке, было тяжелым и душным, как и воздух, который осторожно вдыхал Алеша, сняв маску. Надо было затеять разговор, засыпать Эйлера вопросами, свойственными новичку. Алеша поймал ладонью просочившуюся сквозь крышу каплю дождя: одну, вторую, третью… Эйлер дернул его за руку, стряхивая капли.
– Дурак! – глухо выругался он и вывернул руку.
Он достал небольшую бутылочку с мутноватой водой, плеснул жидкость на ладонь Алеши, и та вскипела белой пеной. Кожу защипало, на ней появились красноватые следы ожога.
– Дожди тут бывают кислотные. Иногда. Не часто. Но лучше не рисковать. Нам повезло, сразу попали под кислотный.
– Да уж… повезло, – Алеша рассматривал свою ладонь.
– Повезло. Я только на третий год попал под такой дождь и узнал, какие бывают последствия, – Эйлер повернулся к нему изуродованной стороной лица. – Разъело до кости. Шульман поставил пластину, хорошо, что очки и маска были, глаза сберегло, нос…
– А мох?
– То, что выросло здесь, уже давно мутировало, в отличие от нас.
– Я видел щенков, – поделился Алеша, – у них глаза…
– Твари, – обрубил Эйлер, отбивая желание продолжать.

На Базу они добрались к вечеру. Будущее жилище напоминало пресловутую избушку на курьих ножках, вытянувшуюся вверх в нелепой любопытствующей позе. Только вот ножек было четыре: грубо сваренные переплетенные металлические трубы напоминали неправильно срощенные переломанные когда-то кости. Алеша автоматически перенес тяжесть тела на здоровую ногу, разгружая занывшее вдруг колено.
– Вот ты и дома. Квадрат А01 или Первая База, – Эйлер подошел к «скворечнику» и, дернув, спустил вниз лестницу. – Тут начинают все. Я поживу здесь пару недель, а дальше посмотрим.
Он ловко вскарабкался наверх.
– Вот тут вода, вот тут связь, вот барометр, – Эйлер по-хозяйски кружил по небольшому периметру комнатки. – Тут запас продуктов. На будущее – список необходимого составляем за неделю до формирования общего заказа… Но подробности потом.
Он пристроил на горелку медный чайник, сыпанув туда щедрую горсть заварки.
Алеша осмотрел жилье и зацепился взглядом за старую, весьма потрепанную карту на стене. Сизая Долина, Море Розы, Красная Река, Восточные Холмы…
– Это карта местности, – Эйлер снял засвистевший чайник и плеснул в глубокие кружки кирпично-коричневый чай.
– Море? – Алеша обвел немного неровный овал, окрашенный в интенсивно-синий.
– Условно, конечно, – Эйлер с удовольствием отхлебнул напиток. – Но это не твоя зона, Алеша. Сизая Долина, Красная Река, оба берега и Холмы – территория Первой Базы.
– А дальше?
– После девяти вечера у нас общая связь. Отчет о работе передавать мне, но возникающие вопросы и проблемы можно транслировать в любое время. Все прошли через Первую Базу. Так что помогут. Заодно и познакомитесь. «Стрекозы» прилетают два раза в неделю. Нужно следить за взлетной площадкой. Чай остынет, – Эйлер кивнул на кружку.
Круто заваренный чай горчил, продирал пересохшее горло и заставлял сжиматься пустой желудок.
Эйлер подтолкнул Алеше надорванную пачку с галетами.
– Повар из меня так себе.

– Поворачивай!
Эйлер перехватил руль и резко выкрутил вправо. «Даймлер» вильнул, взвыл, передние колеса врылись в упругий мох, задние взревели, выворачивая мох пластами и собирая его в гигантские складки. Автомобиль чихнул и заглох, раздраженно выпуская из-под капота пар.
– Впереди более темный участок. Видно? – Эйлер требовательно ткнул пальцем. – Будто мох сжался в более плотную текстуру и провис немного? Это кислотная грыжа, ее нужно ликвидировать, пока она не превратилась в болото. Отмечаем колышками границы, снимаем пласт мха и вычерпываем все дерь… все, что накопилось, и засыпаем реагентом. – Эйлер приглашающим жестом обвел лужу.
Алеша выбрался из машины, застегнул кожух с инструментами на поясе и зашарил по клапанам, разыскивая колышки. Длинные тонкие прутья с яркими шляпками не весили почти ничего, но вошли в почву как в масло. Он мысленно обвел темное пятно и достал широкий «десертный» нож.
– Стой! – Эйлер выбрался из машины и переставил колышки чуть подальше. – Теперь нужно соединить их бечевкой. Потом снимем небольшой кусок и посмотрим, с чем придется работать. Посмотри, какой узел я вяжу, – Эйлер накинул скользящую петлю на один из колышков. – Он не развяжется, а если рвануть, затянется туже. Колышки из бериллития, выдерживают колоссальную нагрузку.
Нож нехотя прорезал упругий пласт. Алеша помнил, с какой легкостью Эйлер нарезал дерн, и, стиснув зубы, кромсал неподдающийся мох. Наконец, вырезав небольшой кусок, он с трудом выволок его, уделавшись по локти в грязи. Та на глазах бурела, подозрительно напоминая засохшую кровь. Алеша медленно сжал кулак, затянутый в толстую кожу перчатки. «Это грязь, всего лишь насыщенная химикатами грязь», – мысленно заговаривал он панику, поднимающуюся из нутра.
– Не стоять столбом! – Эйлер швырнул в него кусок ветоши, а сам, расчехлив свой кожух, уже брал первые пробы грязи. Жидкость в пробирке осела хлопьями, окрашивая раствор в красный цвет. – Вскрываем дальше и вычищаем.
Раскиданные пласты мха, залитые буроватой жидкостью и припорошенные реагентами, усыхали на глазах. Алеша тяжело оперся на капот машины. Соленый пот кислотой разъедал кожу под маской, руки, налившись свинцовой тяжестью, подрагивали от мышечных спазмов.
– Ничего, – Эйлер неторопливо раскурил сигарету, – дело привычки. Домой, – он затушил окурок о толстую подошву ботинок, подхватил с земли скелетированный мох и растер его между пальцами в мелкую пыль. – Через два дня затянет, как не было, – кивнул он на развороченную брешь. – Поехали.
Хотелось только одного – стянуть с себя пропитанную грязью снаружи и собственным потом изнутри одежду, вымыться и уснуть, но пришлось еще долго вычищать обмундирование, обувь и проверять «хвост». Алеша на автомате что-то скреб, оправлял, подтягивал, натачивал и укладывал, бездумно подчиняясь отрывистым приказам Эйлера. Он настолько устал, что когда тот скользнул рукой за ворот его рубахи и ощупал одеревеневшую шею и плечевой пояс, только молча и с недоумением поднял глаза. Даже короткое «раздевайся» не вызвало в нем волну возмущения. Он безмолвно стянул рубашку и позволил цепким и сильным пальцам ощупать себя. Память тут же подбросила осколок из прошлого: как на медицинском осмотре при поступлении в кадетский корпус юный Вердяев Алеша густо и сильно краснел и, стесняясь этого, полыхал еще ярче.
– Я тебя разомну.
Пальцы цепко забегали по телу, выстукивая, вытягивая, выкручивая измученные мускулы. Алеша слабо постанывал, шипел и пытался уклониться от пытки.
– Теперь меня, – Эйлер стянул одежду. – Ну? – подстегнул он растерявшегося парня.
Алеша несмело провел по плечам, пытаясь пальцами «разбить» окаменевшие мышцы.
– Сильнее. Вот так. Хорошо. До мягкости, чтобы разошлось под пальцами. Хорошо. Не больно, – коротко бросил он, когда Алеша замялся, не зная, как приступить к покрытому шрамами предплечью. Вообще все тело Эйлера напоминало скорее кряжистое дерево: туго переплетенные узлы мышц, кожа, щедро украшенная шрамами. Даже запах с глубокой ноткой сухой древесины. – Завтра поедем к реке.
Алеша долго мучился, пытаясь устроить болевшее и нывшее от непривычной нагрузки тело, он с завистью прислушивался к ровному, едва слышному дыханию Эйлера, перебирал в памяти события, но в конце концов все они сбились в яркий клубок сюрреалистического сна.

Яркая алая лента почти ровным хирургическим разрезом рассекала долину.
– Река? – удивился Алеша, невольно ожидая что-то полноводное, щедро выстеленное к горизонту.
– На самом деле канал, конечно, с системой фильтров, именно за ними нужно следить.
Эйлер направил машину вдоль реки по течению. Вскоре они остановились у небольшого строения, похожего на перевернутый гвоздь. Массивная «шляпка» ровным ребристым блином приподнималась на добрые полметра над поверхностью грунта. Сам ствол был снабжен большим маховиком.
– Перекрываем затвор в шлюзе.
Эйлер раскрутил маховик, и река стала моментально мелеть, обнажая дно и круглую воронку, закрытую крупноячеистой сеткой.
– Тут несколько фильтров, достаем и чистим.
Работа была монотонной, не занимающей голову: Алеша снимал фильтры, очищал их от разного мусора, потом устанавливал обратно, сверяясь с инструкцией.
– Почему вода красная? – решил нарушить он затянувшееся молчание, которое совершенно не смущало его куратора.
– Напоминает кровь? – усмехнулся Эйлер.
– Нет, – равнодушно пожал плечами Алеша, – разве что бутафорскую.
– Водоросли. Редкий вид, который почти не встречается внизу, а тут… прижилось. Пан биолог вечно требовал заборы воды с разных точек, все мечтал описать эволюцию или процесс мутации в зарождающейся биосфере. Он называет все это, – Эйлер широким жестом обвел округу, – Новым Миром. Говорит, это уникальный научный опыт, который нужно зафиксировать. Вот и приносим ему то образцы мха, то водоросли…
– Описал? – Алеша резко дернул последний фильтр и неловко уложил его, защемляя палец.
– Может, и описал… Еще две воронки ниже по течению, и на сегодня, пожалуй, хватит. Завтра доберемся до Холмов, там останемся на пару дней.