Токсикоз первой половины беременности

Часть 5

— Дамы и господа! Ледис энд джентльмен! Только сегодня! Только для вас! Эксклюзивный подарок нашим дорогим гостям от клуба «Лакшери Москоу Найт»! Встречайте! Заслуженный артист Российской Федерации Никос Кавакидис!
Толпа взорвалась громкими криками и аплодисментами. Свет в зале потух. Из кромешной тьмы медленно разгорающиеся софиты постепенно являли взору прекрасного греческого бога, облаченного в юбку из тончайшего красного шифона, надетую поверх полупрозрачных черных шароваров с огромными разрезами по бокам. Голову украшало легкое покрывало, переливающееся черными пайетками. Небрежно повязанный пояс, сплошь украшенный монистами, широкие сверкающие браслеты на предплечьях и маленькие золотые бубенцы, болтающиеся на щиколотках, дополняли сказочный образ артиста. Все его тело покрывал глиттер, отчего кожа сияла золотом в ярких лучах рампы. Зазвенели цимбалы, рассыпались ритмичной дробью звуки думбека, звонко затрепетали бубны. Никос плавно задвигал бедрами, одновременно совершая волнообразные движения животом. В танец включились руки, обвивая его тело словно змеи. Он весь превратился в ритм, растворяясь в гипнотической музыке восточного танца. Красная юбка летела, окутывая алым пламенем кажущееся бескостным сверхгибкое тело. Он весь словно горел, плавился, искрился энергией завораживающего действа, плыл, летел, стремительно падал, извиваясь, рождался и умирал. Он был прекрасен, он жил этой музыкой, приковывая к себе зачарованные взгляды. И люди, сидящие в зале, как заколдованные, ловили каждое движение, каждый изящный изгиб этого красивого тела. Когда музыка стихла, Никос глубоко поклонился и, резко выпрямившись, воздел руки. Зал взревел овациями. На сцену полетели цветы, благодарные зрители столпились у подмостков, простирая к нему руки и желая коснуться золотого божества. И вдруг тяжело дышащий Никос, опьяненный успехом, повернулся к ним спиной и рухнул в этот людской океан. Руки толпы подхватили его и понесли, качая на волнах славы и признания. Наконец-то за долгие месяцы напряженного противостояния с Елисеевым, борьбы с Сашей за любовь и внимание Колокольцева Никос может почувствовать себя по-настоящему нужным и любимым. Вот она, та животворная энергия, которой ему так не хватало все это время. Его поклонники, его зрители. Разве же они могут предать, как это делает Колокольцев? Нет, никогда! Они преданы ему, они никогда не обманут и не заставят Ника страдать.
Внезапно кто-то резко дернул Ника за руку, спуская с небес на землю. Никос хотел возмутиться, ответив нахалу на столь дерзкое поведение. Он уже было приготовился высказать все, что думает этому беспардонному мужлану, как вдруг увидел злобное лицо Колокольцева, метавшего в него испепеляющие взгляды. Костя схватил Никоса и потащил к выходу.
— Никос, ты куда? А как же… — ниоткуда взявшийся Арсен, попытался помешать Колокольцеву, преграждая путь.
Костя молча отодвинул в сторону армянина.
— Пусти! Куда ты меня тащишь? Оставь меня! — Ник сопротивлялся, упираясь голыми пятками, но Колокольцев будто не слышал его, волоча за собой. — Совсем сдурел! Ты мне руку сломаешь!
— Ничего с тобой не случится! — сквозь зубы прошипел Костя, запихивая полуголого, сверкающего блестками любовника в салон черного «Ягуара».
Машина взревела и сорвалась с места.
— Ненавижу тебя! Идиот! Останови немедленно, я выйду! — Ник был взбешен поведением Кости.
— Сидеть! Дома поговорим!
— Я не хочу ехать в этот серпентарий! Меня достала твоя беременная жаба! Вылупится и смотрит, смотрит! Тварь! А ты прям стелешься перед ней. Скоро будешь ночевать под дверью этой кикиморы, чтобы, не дай бог, не пропустить очередной впрыск мочи в голову!
Костя резко ударил ногой по тормозам. Колеса взвизгнули, ремни безопасности больно впились в плечо и грудь.
— Сдурел?! — Никос испугано посмотрел на бледного, как полотно, Колокольцева.
— Еще такое выкинешь, я тебя задушу! — грудь Колокольцева тяжело вздымалась, шея напряглась, кадык нервно дернулся. – Арсену передай! Если еще раз вздумает устроить тебе эксклюзивный съем, я ему собственноручно яйца оторву! Думаешь, я забыл как с тобой познакомился?
От последней фразы Ник вздрогнул, точно от удара, и, поджав губы, отвернулся от Кости. В этот вечер Арсен намеревался свести Ника с Галимжаном Рашидовым. Никос понимал, что шансы зацепить нувориша у него невысоки, — все-таки он уже не так молод, — но они были. Когда-то же Ник смог заворожить своей красотой Костю, влюбить его в себя. Почему в этот раз у него не должно получиться? Арсен Маргарян был не только владельцем закрытого элитного московского клуба, но еще занимался сводничеством: знакомил богатеньких папиков с красивыми мальчиками, за что получал неплохие дивиденды. Но откуда Костя узнал о коварном плане армянина?
— Колокольцев, скажи, зачем ты вытащил меня оттуда?
— Ты должен быть благодарен!
— Благодарен?
— Я спас твой сверкающий пигидий от растерзания. Рашидов не стесняется в своих сексуальных практиках, и тебе это известно не хуже, чем мне. Ник, зачем ты это сделал?
Никос виновато потупил глаза.
— Глупенький мальчик, я же люблю тебя, — Костя обнял размалеванного любовника за шею и прижал к себе.
Эта ночь была самой жаркой за последние несколько лет. Никосу даже показалось, что время повернуло вспять. Они словно только что познакомились и никак не могли насытиться, лаская и нежа друг друга.
Утро было великолепным. Разлепив глаза, Никос увидел перед собой взъерошенного Костю, держащего серебряный поднос с чашечкой кофе и пышным медово-желтым круассаном на блюдце. Из прозрачного стакана торчала роскошная белая роза. Продолжение дня было ничуть не хуже. Колокольцев словно забыл о своей брюхатой подопечной, посвятив этот день Никосу. Сначала был СПА-салон с обертыванием, массажем и японским маникюром, потом вертолетная прогулка над Москвой и дополнительным бонусом — ужин в «Кристал рум».
Разомлевший после симментальской говядины под соусом беарнез, Никос потягивал из бокала на тонкой ножке переливающееся янтарем шабли, наблюдая как подрагивает прозрачное пламя свечи, бросающее отблески на полированную поверхность стола, точно выпиленного из огромного куска горного хрусталя.
— Ник, мне надо с тобой серьезно поговорить, — Костя накрыл теплой ладонью лежащую на столе руку Никоса.
— Собрался сделать мне предложение? — Ник кокетливо стрельнул глазами на любовника. Сегодня он пребывал в превосходном расположении духа и был готов простить Косте что угодно.
— Не совсем, — ухмыльнулся Колокольцев, ловя игривый взгляд Никоса. — Это касается Саши.
— Костя, я тебя умоляю, — Ник недовольно поморщился. — Давай хоть сегодня забудем об этом брюхатом недоразумении. Я прошу, я умоляю, Костя, не порть мне вечер.
— Ник, нам надо поговорить о Саше. Вернее, об ее отце.
— Что? — бокал застыл в паре сантиметров от губ. — Что ты сейчас сказал? Отце?
— Да, отце. Ты понимаешь…
— Только не говори, что ты хочешь познакомить меня с ее отцом?!
— Не иронизируй, Ники.
— Нет… Это невероятно. Наверное, я просто схожу с ума…
— Ник, послушай, это очень важно…
— Для кого важно, Костя?! Для тебя?!
— И для тебя тоже.
— Вот не впутывай меня в это, пожалуйста! — Никос закрыл лицо рукой. — Боже, боже! Когда это, наконец, закончится?!
— Ник, — продолжил Костя. — Дело в том, что Сашин отец хочет приехать к нам.
— Что значит — к нам?! — Никос навис над столом. — Мы-то тут причем?!
— Скорее всего, он побудет у нас какое-то время. Совсем недолго. Возможно, ты его даже не увидишь.
— У нас? Колокольцев, ты ополоумел? Может, тебе в свой пентхаус всю деревню пригласить? А что?! Это так здорово! Поставите в гостиной длинный стол — самогон, картошечка, яйки в кадках, квашеная капуста бадьями… А потом напьетесь и дружно спляшете под баян!
— Ну не драматизируй так, Ник. Он приедет, заберет документы на Сашиного сына, поговорит с дочерью и уедет восвояси.
— Уедет, да? Уедет? Угу, как же! Уедет! Памятуя, что ты мне говорил про суррогатную мать и что получилось в итоге, я уже не уверен, что этот хмырь захочет уехать. Колокольцев, ты совсем дурак?!
— Зачем ты так? Ник, ну войди в ее положение.
— С радостью! Вот только не могу! Науке это пока не под силу, знаешь ли! — Никос зло ощерился.
— Давай договоримся так, — не обращая внимания на саркастический выпад любовника, Костя продолжал вещать. — На всякий случай, в присутствии Сашиного отца мы с ней пара, а ты…
— А я?! Как интересно-то, а! Продолжай, Костенька, я слушаю. И какую роль ты мне приготовил? Личного повара? Денщика? А может шута, Костя? А? Мне даже в роль вживаться не придется, я давно себя чувствую клоуном!
Внутри у Никоса все задрожало от негодования.
— Женись на ней уже, Колокольцев! И оставь меня в покое! — Ник швырнул салфетку на стол и быстрой походкой направился к выходу. Слезы ручейками лились по его щекам.

Часть 6

Звонок домофона раздался в воскресенье утром.
— Доброе утро, Константин Михайлович! Это портье. К вам пришел господин Небалуев.
— Небалуев? — Костя силился вспомнить, кто такой Небалуев, вглядываясь в монитор и пытаясь узнать человека в полосатой рубашке, торчащего за спиной консьержа. — Ах, Небалуев! — его осенило. — Пропустите!
Судя по всему, долгожданный гость, наделавший столько шума и чуть не поссоривший их с Никосом окончательно, наконец-таки прибыл.
Вспомнив, что Ник еще блаженно досматривает сны, Костя кинулся в спальню.
— Ник, Ник! Просыпайся! Он приехал!
— Кто? — сладко потягиваясь, Ник посмотрел на Костю.
— Он!
— Ах, ну да, как же я мог забыть, что к нам едет ревизор? — Никос уселся, почесывая всклокоченную голову. — И что по сценарию я должен делать? Надеть парадный мундир?
— Прекрати ерничать, Ник! Оденься и выйди поздороваться.
— Что ты так нервничаешь, Костенька? Может, я лучше посплю, а? Все равно ты говорил, что он тут ненадолго.
— Имей совесть, Ник. Мы же обо всем договорились.
— Угу, — Ник тяжело вздохнул, откидывая одеяло и поднимаясь с постели. — Я могу сходить по малой нужде? Или это нарушит художественный замысел постановки?
— Все, Ник. Жду тебя в гостиной, — Костя вышел, громко хлопнув за собой дверью.
Никос не спеша принял душ, уложил волосы и, надев голубые джинсы и белую майку от «Роберто Кавалли», вышел навстречу гостю. К его удивлению, в гостиной никого не оказалась. Пока Ник наряжался, вся честная компания успела переместиться в столовую.
Развалившись, на полосатой софе в стиле прованс сидел крепко сбитый мужчина средних лет в рубашке чудной расцветки, с большой достоверностью повторяющей рисунок обивки дивана. Никос скривился. Костя восседал рядом в кресле из того же мебельного гарнитура. Позади, положив руки ему на плечи, стояла довольная Саша. В груди неприятно заныло.
Было ощущение, что все эти люди собрались здесь, чтобы дружить против Никоса.
— Здрасти, — мужчина подался вперед, протягивая заскорузлую руку. — Эрнест Васильевич Небалуев.
— О, Эрнест! Надо же, какое редкое имя, — криво ухмыльнулся Ник. — Никос Кавакидис.
— Не реже вашего, — пикировал Эрнест.
— Как я понимаю, вы и есть отец Александры.
— А вы кто будете?
— Племянник Константина Михайловича, — съехидничал Ник, внимательно глядя Косте в глаза. — По материнской линии.
— Ты смотри! — Эрнест мотнул головой. — Болгарин, что ли?
— Почему сразу болгарин? Грек!
— Ох, — выдержав мхатовскую паузу, всполошился гость, — мать вам тут гостинца прислала, — Эрнест полез в черную спортивную сумку, валявшуюся здесь же неподалеку.
— Пап, ты че, а? Ну не надо, а! — сконфуженно замычала из-за спины Колокольцева Александра.
— Много ты, Шурка, понимаешь. У вас тут в Москве не еда — одна сплошная синтетика. А это свое. О! Натурпродукт! — достав сверток, он с гордостью вручил его Никосу. — На! Неси в холодильник!
Ник в ужасе уставился на презент. Из застиранного полиэтиленового пакета торчали копыта. Копыта! Никос не сильно разбирался в животноводстве, но то, что это были именно копыта, он сумел определить.
— Вы что, по дороге Мефистофеля завалили?
— Че? — наморщился Эрнест, не поняв сарказма. – Да не. Эт ноги. На холодец.
— Ноги?
— Ну да. Говядины там, коровы по-нашему. А вот эти, — Эрнест достал обрубок из пакета, — свинячьи. А вам что, свиней религия кушать не позволяет? — он воткнул копыто обратно.
Держа пакет на вытянутых руках, Никос метнул на Костю колючий взгляд и направился в кухню.
Швырнув дары на сверкающий белизной кухонный островок, Ник направился в спальню, чтобы больше не видеть ни Эрнеста, ни подарков, ни довольной рожи идиота Колокольцева. Никос не разделял этой странной Костиной тяги к сермяжной экзотике.
Спустя два часа в спальню вошел Колокольцев.
— Ник, ты почему ушел? Я там один, как полный дурак, развлекал этого недобитого пролетария.
— Как ты, Костенька, изволил выразиться, ты развлекал его только потому, что ты и есть полный дурак! Лично мне неинтересны великосветские разговоры о строении парнокопытных.
— А как же завтрак?
— Знаешь, презентованные твоим родственником останки отбили у меня всякий аппетит. Да, кстати, а когда он уедет? — Ник внимательно посмотрел на Колокольцева.
— Не знаю, — Костя неуверенно пожал плечами. — Как-то неудобно было его об этом спрашивать.
— Угу! Спрашивать — неудобно, выставить — некрасиво! Смотри, Костя, доиграешься! — лежа на кровати, Ник нервно листал глянцевый журнал.
— Ник, давай съездим в какой-нибудь ресторан, поедим нормально. А то мне в компании этого Эрнеста кусок в горло не лез. Пусть они пообщаются в непринужденной обстановке. Кажется, я их немного смущаю.
Ник недовольно цыкнул, покачав головой. Они-то смущаются? Похоже, Костя совсем не разбирается в людях.
Идея съездить куда-нибудь вдвоем, оставив ненавистного бегемота с родителем, Нику понравилась.
— Поехали, — Никос вскочил с кровати.
***
— Вот ты, дочь, молодец! Верил я в тебя! А мать все — непутевая, непутевая. Наша Небалуевская порода! Знаешь, че? Говорят, Небалуевы раньше князьями были. Правда, мне дядя Миша сам рассказывал.
— Прям-таки князья! — Саша фыркнула. — Че ты притащился с этими своими копытами, князь? Выкинул бы их по дороге. Че обо мне теперь Костя подумает?
— То же мне, светская львица — Ксения Собчак!
— Сам-то! Не стремно? Вырядился — сельпо-фешн! Ты ж в Москву приехал, здесь все по-другому!
— Чего это по-другому? Не люди, что ли, в Москве живут?
— Толку тебе объяснять? Все равно — не в теме! Как был трактористом, так трактористом и подохнешь!
— А я погляжу, ты прям москвичка стала. Думаешь, обрюхатил тебя этот сивый мерин, так он женится? Чего-то он не сильно торопится. Ты б нос свой пока не задирала! Вот бросит он тебя с дитем, будешь знать.
— Не бросит.
— С чего вдруг решила?
— Он ребеночка очень хочет. Меня на руках носит, обожает прям. Не веришь?
Отец вздохнул.
— Ну что ж, обожает так обожает. Слышь, Шурка, а поесть в вашем доме что-нибудь нормальное можно? А то я с этих утренних бланманже ни хрена не наелся.
— А ты че думал? Тут тебе картошка с селедкой? У Кости режим питания, да и у меня тоже. Мы только хорошими продуктами питаемся.
— Ой ли, хорошими. Ты вот этих склизких козявок, которых твой милый на завтрак уплетал, хорошими продуктами называешь? Пусть к нам в деревню приезжает, у нас после дождя этих продуктов — под каждым листом! Спасу от них нет, весь огород сожрали!
— Не нравится, что нормальные люди едят — сиди голодный, — огрызнулась Александра.
— Слышь, Шур, а может, того?
— Че — того?
— Ну, это… Холодца наварим. Холодильник-то тут есть?
— А ты как думаешь? Только я варить не стану. У нас готовкой Антонина Петровна занимается. А ее нет. Она отпуск взяла.
— Дура ты, Шурка! Понятно, почему на тебе этот твой не женится. Я б на его месте тоже не торопился. Пойду сам сварю. Только вот куда этот черт патлатый голяшки мои уволок?
— Пойдем, покажу, — Саша поднялась с места и направилась в кухню.
— Шур, — проходя через гостиную, отец окликнул дочь. — А ниче, если я у вас вот тут на диване одну ночью посплю?
— Так ты че? Ночевать собрался?!
— Ну, а как? Следующий поезд до Оренбурга только завтра вечером. Куда ж я денусь? Не потесню, не боись! У вас тут места, как грязи. Одних диванов с полсотни.
— Так я и знала, — зло процедила Саша. — Понаедут из деревни, пожить спокойно не дадут. Оставайся, что с тобой делать?
Войдя в кухню, Эрнест только присвистнул.
— Ну ничего себе! У нас в Свиридовке коровник и тот меньше!
— Коровник! Забудь ты эти свои деревенские замашки, — Александра состроила недовольную гримасу и, ухватив с изящной стеклянной этажерки зеленое яблоко, уселась на табурет.
— О! Вот он куда голяшки свалил. Ведь сказал же, неси в холодильник! Чмо патлатое! Ты чего, Шурка, этого племянника не воспитываешь? Смотри, на шею сядет!
Хитро сощурившись, она самодовольно фыркнула:
— У меня не сядет! Не бойся!
— А кастрюли где? — Эрнест озирался по сторонам.
— Не знай! — пожала плечами дочь, смачно откусывая яблоко.
Кряхтя, он полез в нижний ящик напольного шкафа.
— Во, видала? Интуиция — круче навигатора! — с этими словами он выудил огромную хромированную цептеровскую кастрюлю и победоносно водрузил ее на стол.

Часть 7

Тонкое обоняние Ника уловило неприятные ноты, повисшие воздухе, как только они с Колокольцевым шагнули в вестибюль дома на Пречистенке.
— Андрей, чем это так воняет? — зажав нос, Никос обернулся на сидевшего за стройкой портье.
Тот пожал плечами.
— Сам не пойму. Думаю, канализацию у кого-то прорвало. Но пока никто из жильцов не жаловался.
— И что? По-твоему, если никто не жалуется, то мы должны жить в этой вони? Андрей, не сиди сиднем, сделай что-нибудь!
— А что с этим можно сделать, Никос Арестосович?
Ник ненавидел, когда его называли по имени-отчеству, отчего еще больше взбесился.
— Сантехника вызови! В конце концов, это элитный особняк или сраная коммуналка?!
— Никос, успокойся, пожалуйста. От того, что ты наорешь на консьержа, лучше не станет.
— Я поражаюсь тебе, Колокольцев. Дожить до седых волос и быть таким наивным. Как ты вообще смог разбогатеть? В этой стране пока не дашь волшебный пендель, никто и пальцем не пошевелит!
— Сантехник уже здесь. По квартирам пошел, — проворчал Андрей, стараясь сохранять присутствие духа.
— Вот видишь. Ситуация под контролем. А ты переживал. Пойдем домой.
Чем выше Костя и Никос поднимались на лифте, тем сильнее становился неприятный запах. В предчувствии неладного внутри похолодело. Ник натянул шарф на нос, стараясь дышать через ткань, чтобы не слышать зловония.
Стоило только войти в пентхаус, как удушающая волна смрада обрушилась на них. Воняло так, что у Ника заслезились глаза. Рвотный позыв заставил податься вперед. Никос зажал рот, едва сдерживаясь, чтобы не блевануть прямо у порога. Колокольцева, похоже, было не пронять. Костя лишь недовольно поморщился.
— Колокольцев, что за хрень? — пропищал Ник. — Чем так воняет?!
Ник и Костя кинулись в кухню, где, судя по всему, находился источник зловония. На белой стеклянной поверхности инверторной панели стоял хромированный чан, в котором дымились паром смердящие на весь дом копыта. Вонь стояла просто нереальная. Возле варева суетился, облаченный в фартук Антонины Петровны, Эрнест.
— А, мужики, вовремя вернулись, — смачно шмыгнув, он утер нос рукой. — Я тут немного похозяйничал. Чеснок найти не смог. Может, сгоняете? Тут чеснок нужен, чтобы запах перебить. А то пахнет малек неприятно.
— Серьезно?! — взвизгнул Ник.
Поверить в то, что этот адский смрад сможет перебить какой-то чеснок, было сложно. С такой задачей не справлялась даже хитроумная система вентиляции элитного дома и понатыканные повсюду автоматические освежители воздуха.
— Костя! — заверещал Ник. — Что ты стоишь, как истукан?! Я сейчас просто задохнусь от этой вони!
— Да че вы? Нормальный холодец. Это просто копыто хряка попалось.
— Какого, на хрен, хряка?! — взревел Ник.
— Некастрированного… — Эрнест растерянно смотрел на Никоса.
— Я тебя сейчас самого кастрирую! Костя! Костя! Я так не могу! Сделай же что-нибудь! — Никос задрожал, часто моргая глазами. Слезы сами собой хлынули из его глаз. Вся мебель — дорогие иранские ковры, роскошные жаккардовые портьеры, сатиновая обивка утонченной французской и итальянской мебели, изысканные диванные подушечки и пуфы, тщательно подобранные модным столичным дизайнером — все было безнадежно испорчено! Наверняка этот смрад уже успел проникнуть везде, пропитав каждую тряпочку, каждую ворсинку, каждую ниточку в их некогда благоухающем белым вьетнамским лотосом доме. Разразившись надрывным плачем, Ник выбежал из кухни.
— Не, ну чеснок же… Чеснок… — пытался оправдаться обескураженный реакцией Ника Эрнест.
— Простите, — Костя подвинул Эрнеста в сторону и, обхватив горячие ручки снятым с шеи шарфом «Дольче и Габбана», понес кастрюлю прочь из своего пентхауса.
Как можно чаще задерживая дыхание, Колокольцев спустился в вестибюль и, поставив на стойку перед портье дымящуюся зловонную кастрюлю, обратился к нему:
— Андрей, пожалуйста, сделайте с этим что-нибудь, — стараясь не дышать, любезно проворковал Костя.
— Конечно, Константин Михайлович, я все сделаю. Не беспокойтесь, — натянуто улыбаясь, консьерж таращился на владельца многомиллионных апартаментов безумными глазами. Андрей был наслышан о сумасшедших миллионерах, но Колокольцев ему всегда казался адекватным человеком. Видать, настало время пересмотреть свое мнение.
 Несмотря на позднюю осень, Костей было принято решение открыть все окна, чтобы хоть немного проветрить квартиру. Никос носился по дому, и, не жалея, брызгал освежителем во все углы. Саша зажимала нос и, махая полотенцем, зло зыркала на притихшего возле барной стойки родителя. Эрнест Васильевич чувствовал свою вину, хоть и не признавал этого, продолжая бурчать про чеснок и хряка.
— Костя, — Саша увлекла Колокольцева в столовую в тот момент, когда Ник вышел из гостиной. — Можно с тобой поговорить?

***
— Колокольцев, когда это чучело наконец уедет? Ты не находишь, что он пытается тут прижиться? — Ник валялся на кровати в шелковой пижаме нежного персикового цвета, готовясь отойти ко сну.
— Это ты о Сашином отце?
— Именно. А ты не говорил мне, что она Александра Эрнестовна, — глупо хихикнул Ник.
Костя виновато опустил глаза.
— Что, Костя? Я не понял? Посмотри на меня! — стыдливый взор наложницы турецкого султана выдавал Колокольцева с головой. — Нет, Костя! Не молчи же, Колокольцев!
— Ник, я хотел тебя попросить… — сердце оборвалось и упало ледышкой в желудок.
— Я не желаю ничего знать! — Никос закрыл руками уши.
— Ну Ник, ты же все понимаешь…
— Нет, Колокольцев! Нет! Нет! И нет!
— Никуся, ну пожалуйста, переночуй сегодня в библиотеке.
— Что?! — от возмущения голос пропал. — В библиотеке? — одними губами прошептал Ник.
— Ты знаешь, — потянул Костя, — Эрнест здесь всего на одну ночь. И мне бы не хотелось, чтобы он… Ты же все понимаешь. Ну?
Ник стоял, вылупившись на Костю, и не понимал. За что? Почему Костя хочет сослать его спать в библиотеке? В чем он провинился? В том, что какое-то деревенское быдло, не дай бог, узнает? Сколько можно тянуть эту бездарную пьесу? Мозг кипел бурлящими мыслями.
Одним рывком Ник сорвал с кровати подушку и одеяло, и хотел было хлопнуть дверью, как крепкая Костина рука остановила его.
— И еще, Никос. Не щеголяй по дому в этой пижаме.
Взбешенный выходкой любовника, Ник сорвал с себя пижаму, обнажая поджарое гибкое тело.
— Доволен! Так твой тесть не догадается?! Все?! Я могу идти?!
— Не дури, Ники. Это не смешно, — мягко улыбаясь, Костя пытался успокоить Никоса.
— Колокольцев, эта комедия мне уже давно не кажется смешной!
— Вот, — Костя достал из выдвижного ящика комода свою темно-серую сатиновую пижаму. — Надень это.
Тело Никоса натянулось, как струна. Он судорожно втянул носом воздух и, выхватив тряпки из рук Колокольцева, стал натягивать на себя. Любезно предоставленный заботливым любовником наряд был велик по меньшей мере размера на три. Полы рубашки доставали Никосу чуть ли не до середины бедра, а штаны отказывались держаться на узких греческих бедрах, неминуемо падая к щиколоткам.
— Ну?! — Ник раздраженно развел руками, демонстрируя Колокольцеву рукава Пьеро и собравшиеся на полу гармошкой брюки. — Доволен?! — желваки играли на его лице.
— Может, штаны чем-нибудь подвязать? — Костя оглядывал неудовлетворительный результат переодевания пассии.
— Да пошел ты на хрен! — переступив через валяющиеся брюки и схватив постельные принадлежности, Ник смачно хлопнул дверью и злобно зашлепал голыми ступнями в сторону библиотеки.
Увидев бодро шагающего через гостиную Ника, сверкающего стройными эпилированными бедрами, Эрнест сощурился, будто что-то прикидывая в голове.

Часть 8

Проснувшись утром, злющий на весь белый свет Ник нервно перебирал вещи в гардеробной в поисках наиболее вызывающего наряда. Никосу хотелось выставить напоказ все свои прелести, чтобы Колокольцев подавился овсянкой, чтобы кусок бразильской канталупы не полез ему в горло, чтобы знал, в конце концов, как обижать Ника!
И вот, наряженный в провокационно обтягивающие зад белые брюки и темно-синее поло «Лакост», надушенный «Диор Ом», Никос выплыл к завтраку. Собранные на затылке в небрежный пучок волосы демонстрировали горящие бриллиантами в ушах изящные молнии, незастегнутая верхняя пуговица рубашки открывала взору платиновую змейку, обвивающую шею, а на запястье, играя шармами, сверкал серебряный браслет.
Увидев Никоса, собравшиеся, не сговариваясь, замолчали, следя за тем, как разряженный в пух и прах греческий принц с нарочитой вальяжностью усаживается за стол. Встряхнув белой накрахмаленной салфеткой, Ник аккуратно заправил ее за воротничок, наблюдая, как бледнеет и вытягивается лицо Кости. Саша нервно кашлянула. Эрнест, не сводя пристального взгляда с племянника Колокольцева, набычился. Довольный произведенным эффектом, Ник игриво улыбнулся, кокетливо стрельнув глазами в Эрнеста, отчего лицо последнего приобрело свекольно-бурый оттенок. Воздух словно искрил молчаливым напряжением. Костя был уверен, что слышит, как тишина столовой так и потрескивает электричеством. На стене мелькала яркими картинками видеопанель.
— Пидорасы! — вперившись глазами в телевизор, вдруг выпалил Эрнест. — Куда не посмотри — одни пидорасы!
Он тяжело задышал. Мясистое лицо деревенского гостя заходило желваками.
— Ты посмотри, что делается?! Как телек ни включишь — сплошь морды гомосячьи! Рожи размалеваны, жопами вертят, тьфу! Говномесы, чтобы их разорвало!
Костя напрягся, смущенно глянул на Эрнеста и натянуто улыбнулся. Поймав его якобы одобрительный взгляд, Эрнест продолжил:
— Чемодан, вокзал, гейропа! Перо им, и нехай пиздуют! Я б эту погань, дай мне волю, — он состроил ожесточенную гримасу, угрожающе потрясая в воздухе кулаком, — собственными руками бы душил! Вот это вот что, а? Вот я тебя, Костя, спрашиваю? Вот это вот кто?! — он ткнул пальцем в экран, обращаясь к Колокольцеву. — Баба? Мужик? Блядь с ушами? Пародия на человека! Не то ржать, не то плакать! Вот польза от него какая, я тебя спрашиваю? Польза? Вот от этой членодевки? Человек ведь для чего рождается, чтобы пользу приносить! А оно что? Ну? Чмо патлатое! Глаза накрашены, цацками обвешан, как елка! Че вот этим он сказать хочет?
Колокольцев перевел взгляд с Сашиного отца на Ника. Пальцы Никоса до побелевших костяшек сжимали столовые приборы, глаза из серых превратились в черные, налившись яростью.
— А гей-парады! Вышли жопу свою голую показать! Народ порадовать! За права свои борются! Да кто им мешает! Закройся и не вылазь! Пальцем никто не тронет! А то ведь повылазили из всех щелей, нормальным людям не продохнуть! — все больше распалялся Эрнест. — Вот у нас в соседней деревне случай был…
— Хватит! — Никос швырнул нож и вилку на стол. Те, ударившись о край тарелки, отозвались какофонией неприятных звуков. Тяжело дыша, он зашипел сквозь зубы. — Вы-то что собой представляете?! Вот вы, да! Что?! Какое вы имеете право так говорить о геях?!
— Ник! Ник! Не надо, — Костя нервно захихикал, стараясь упокоить взбесившегося грека.
— По какому праву, я вас спрашиваю?! Что плохого геи сделали именно вам?! Вам?! За что вы так их ненавидите?! — Никос впился глазами в настороженно сощурившегося на него Эрнеста.
— Ник, остановись! Хватит! Это уже не смешно! Пошутили — и довольно! Может, чаю? — Колокольцев ерзал на стуле, словно на раскаленной сковородке.
— Нет, пусть ответит! — вскипел Никос. — Я хочу знать!
Саша вжалась в стул и притихла, уставившись на багровеющее лицо отца.
— Я давно заподозрил, что ты пидор. Еще когда мои голяшки выкинуть заставил! — Эрнест и Никос смотрели, не отрываясь, друг другу в глаза, как два ковбоя, сошедшиеся на поединке. Ноздри Эрнеста напряглись, тонкая линия губ сползла углами вниз. — А ну иди сюда, пидорас!
С этими словами он сделал грациозный прыжок, падая пивным животом на уставленный тарелками стол, желая ухватить сидящего напротив Ника. Наконец-то Колокольцеву представился случай по достоинству оценить прочность выпиленного из цельного куска мрамора итальянского стола. Звонко взвизгнув, Ник отскочил на безопасное расстояние. Саша залилась громким раскатистым смехом.
— Иди сюда, сука! Пидорас! Ебанаврот! Убью гадину!
— Костя-а-а-а! — заверещал сиреной Ник. Колокольцев кинулся на выручку несдержанному любовнику, пытаясь загородить его телом от разъяренного Эрнеста, размахивающего столовым ножом.
— Отойди! Прирежу, тварь! Пидорас гребаный! — Эрнест пытался выцарапать из-за спины Колокольцева сжавшегося в комок Никоса.
— Что ты стоишь, Костя! Вызывай полицию! Он сейчас убьет меня! — Ник метнулся через гостиную в спальню. Эрнест кинулся ему наперерез, не дав греку запереться в комнате.
— Убью, сука! — ревел Небалуев, ловко перемахивая через мягкую мебель. Было в его движениях что-то завораживающее, сильное, магнетическое. Он был похож на героя Майн Рида, охотящегося в африканской саванне. Никос прыгал сайгаком, едва уворачиваясь от цепких лап тракториста.
— Звони в полицию! Я боюсь! Он сейчас зарежет меня! Костя-а-а!
Колокольцев едва поспевал за шустро перемещающейся по квартире парочкой.
— Эрнест! Эрнест! Я вас прошу, не надо! Прекратите! Вы же его пораните! — он успел проскочить между Эрнестом и припертым к стене Никосом.
— Ты че его защищаешь? Он же пидор! Мочить их, гадов! — с воинствующей гомофобией в лице Эрнеста Васильевича Колокольцев столкнулся впервые.
— Не надо, Эрнест! Успокойтесь! — Эрнест, тяжело дыша, метал взгляды голодного хищника на дрожащую от страха за спиной Колокольцева загнанную жертву.
— Вот объясни мне! Вот ты! Нормальный же мужик, Костя! А племянник твой… — он затряс пятерней перед его лицом.
— Я как бы, знаете, тоже… в каком-то роде… — когда взволнованный Колокольцев понял, что сболтнул лишнего, было уже поздно.
— Что?! — взревел Эрнест. — Пидорасы, ебвашумать! Убью обоих! Шурка! Шурка!
В гостиную выплыла Александра, спокойно жуя зеленое яблоко.
— Эта падла патлатая твоего мужика опидорасила! Зарежу! Небалуевых позорить! Убью, сукибляди! — Эрнест вцепился в Костю, стараясь повалить его на пол. Завизжав, Никос перепрыгнул через сцепившихся мертвой хваткой упавших на пол мужчин и кинулся к выходу.
— Что стоишь, дура! Полицию вызывай! — пробегая мимо Саши, гаркнул Ник.
Распахнув входную дверь, Никос налетел на Натана Моисеевича.
— Убивают! Полицию! Полицию вызывайте! — он схватил профессора за лацканы твидового пальто.
— Я смотрю, у вас тут весело! Надо же, как люди умеют нескучно жить! Аж завидки берут! — Натан сделал шаг внутрь квартиры.
— Не ходите туда, Натан Моисеевич! Он же зверь! Просто зверь!
— Спокойно, Люся! Так! — командным голосом разразился Натан, проходя в гостиную. — Всем стоять! Ни с места!
Пыхтящие на полу Эрнест и Костя тут же замерли.
— Вы! Да, вы! — он кивнул на Эрнеста. — Доложите! Что тут произошло?
Эрнест часто заморгав глазами, присмирел и поднялся с пола.
— Да тут, это… Они…
— Кто?! — отрезал Натан. — Вот этот рыжий?! — он небрежно ткнул пальцем в Колокольцева.
— И… и… и… Еще вот этот… — Эрнест показал на маячившую за спиной профессора фигуру Никоса.
— Так! Что делали?! Издевались?!
— Н-нет… п-п-п-пи-пидорасы…
— Эти?! — грозно рявкнул Натан.
— Э… э… э… эти… — кивнул Эрнест.
— Понятно! Как звать?!
— Э… Э… Эрнест…
— Колокольцев! — тявкающим голосом продолжил Натан, обращаясь к вылупившемуся на него Косте. — Ты что ж, гад! Все проказничаешь?! Содомским грешком балуешься?!
— Натан, я так рад… — сидя на полу, Костя расслабленно заулыбался.
— Ты у меня еще поскалься! А ну пшел вон отсюда! И этих с собой забери! — он элегантно качнул зонтом-тростью, указывая на Ника и Сашу. — Проваливайте! И чтобы два часа духу вашего тут не было!
Накинув на Сашины плечи пальто, Костя вывел ее из дома. Никос семенил следом, боясь отстать.
Ежась от холода в парке на скамейке, Ник шмыгнув носом, посмотрел на Колокольцева.
— Зачем ты оставил Натана с этим чудовищем? А вдруг он убьет его?
— Кто? Натан?
— Нет! Эрнест!
— Э, ты полегче! Он все-таки мой отец, — отозвалась из-под руки Колокольцева Саша.
— Заткнись вообще! Все из-за тебя! — с досадой пискнул Ник.
— Прекрати, Ник! Хоть сейчас ты можешь не нападать на нее?
— А вдруг он все-таки убьет Натана? — Никос состроил скорбное лицо. — Натан хоть и хамло порядочное, но я его люблю по-своему. Не хотелось бы пить на похоронах с его многочисленными еврейскими родственниками. Ты же знаешь, я не люблю их едких подколок.
— Не переживай за него, Ник. Натан свое дело знает. Гомофобы — это его любимая область экспериментов.
Черданцев Натан Моисеевич был светилом в области сексологии и психологии человека, академиком Королевской Академии наук, членом-корреспондентом РАН и прочее, и прочее, и прочее. Что, впрочем, не мешало ему быть прожженым содомитом со всеми вытекающими из этого факта следствиями.
По прошествии двух часов вся компания с опаской вошла в Колокольцевский пентхаус. Окружающая тишина пугала зловещим спокойствием.
— Натан, — позвал Колокольцев, осторожно продвигаясь вглубь квартиры.
Мило беседовавшие за чашечкой кофе Натан и Эрнест одновременно обернулись на Костю, вошедшего в кухню. Увидев Колокольцева, Эрнест смущенно потупил взор.
— Я за вещами? — вскинув на Натана по-собачьи преданный взгляд, пролепетал он и тут же испарился, словно его и не было.
 Изумленный Колокольцев подсел к Натану, пригубившему кофе.
— Я не верю своим глазам! Натан, что ты с ним сделал?
— Костенька, тебе не говорили, что неприлично спрашивать, чем занимались два половозрелых самца наедине? — Натан лукаво прищурился, поглядывая на Колокольцева сквозь стекла изящных очков.
В кухне снова материализовался Эрнест:
— Я готов!
— Извини, Костя, нам пора! За Эрнеста не беспокойтесь, я провожу его!
Натан и Эрнест вышли, оставив Колокольцева сидеть одного в полном недоумении.

Эпилог

Ник стоял у окна в кабинете главврача Колокольцева и смотрел на улицу, вдыхая весеннюю прохладу через приоткрытую щель стеклопакета. На душе было мерзко. Накануне у Саши отошли воды. Костя все суетился вокруг нее и делал с ней какие-то понятные только Колокольцеву упражнения. К утру они втроем поехали в клинику, и с тех пор, как Костя завел Ника в свой кабинет, тот его больше не видел. Сколько времени уже прошло, Никос не знал. Наверное, много. Бесконечно, чертовски много. Ник тяжело вздохнул, отворачиваясь от наскучившего пейзажа.
Дверь открылась, и в кабинет вошел сияющий Колокольцев.
— Саша родила! Сын! Три шестьсот, представляешь?! Сын! — возбужденный этой радостной новостью Костя подскочил к Нику, хватая его за плечи и заглядывая в глаза.
Никос грустно улыбнулся, кивая ему в ответ.
— Поздравляю.
— Ну ты что, не рад?
— Я рад. Очень рад, — тускло ответил Ник.
— Ну, Ник. Ну улыбнись же, — заканючил Костя, состряпав жалостливую гримасу. — Ники. Ну?
— Я все понимаю, Костя. Думаешь, я идиот?
Колокольцев повернулся спиной к окну и, присев на подоконник, с прищуром посмотрел на Никоса.
— Угу, ну что ж. Раз ты все понимаешь. Тем лучше, — Костя набрал побольше воздуха в легкие. — Честно говоря, я уже давно хотел с тобой поговорить. Ребенок не должен жить только с одним родителем. Я же прав, Ник? Это ведь неправильно, да?
Никос согласно затряс головой, слезы комом застыли в горле, мешая говорить.
— Я знаю, — продолжал Колокольцев, — что эти семь месяцев тебе дались очень тяжело, но ты должен меня понять. Ты же умный.
— Да, — кадык нервно дернулся, Никос судорожно сглотнул. — Дай мне еще немного времени. Я соберу вещи. За меня не беспокойся. Со мной все будет хорошо. Ты же знаешь, у меня квартира в Сокольниках.
Горло сдавило. Он поднял голову, боясь, что затопившие глаза слезы потекут по щекам.
— Прости меня, Ник. Прости за все, — Костя накрыл рукой кисть Ника.
— Костя, не устраивай драмы. Никто же не умер. Все живы. Все хорошо. Все. Хо. Ро. Шо. — Ник стиснул зубы и зажмурился, не желая видеть реакции Колокольцева на свои слезы, потоками хлынувшие из глаз.
— Ник, я бы хотел тебя отблагодарить за все. Знаешь, я купил тебе билет в Лас-Вегас.
— В Лас-Вегас? Хочешь, чтобы я на радостях проиграл все свои деньги? — Никос попытался пошутить, но вышло как-то нелепо.
— Я хочу пригласить тебя на свадьбу.
— А ты оказывается жестокий, Костя. Очень жестокий, — ресницы задрожали. Капли зачастили, соскальзывая с подбородка.
— Ник, посмотри на меня, — Костя крепко сжал его ладонь.
Никос отвернулся, выкручивая руку из огромных Колокольцевских лап. На ладонь упало что-то холодное.
— Прощальный подарок? — сквозь слезы Ник смотрел на широкий белый ободок с одиноко сверкающим бриллиантом.
— Ник, я тут подумал, — Костя запнулся. — Я купил себе такое же. Ты согласен?
— Какой же ты идиот, Колокольцев! — выдавил Ник, припустившись рыдать пуще прежнего. Костя обнял его и прижал к себе. — Скотина! Зачем ты постоянно заставляешь меня реветь?
— Я просто обожаю, когда ты плачешь. Наверное, я садист, — Костя уткнулся Нику в лоб, бережно вытирая слезы. — Я уже говорил, что люблю тебя?
Закусив нижнюю губу и обиженно шмыгая носом, Никос сощурился.
— Ну все, Колокольцев, держись!
 ***
Никос и Натан Моисеевич сидели на террасе, развалившись в ротанговых креслах, и поглядывали на еще пышущую зеленью августовскую Москву.
— О Саше что-нибудь слышно? — поинтересовался Ник, повернув голову к Натану.
— Знаем только, что она осела в Мюнхене. Эрнесту на день рождения открытку в соцсетях прислала, мерзавка! И больше не пишет.
— Вы-то как, Никуся?
— После того, как Сашка уехала, спокойнее стало. Правда, Костя от Алексея ни на шаг не отходит. Зачем только няню нанимали?
— Эрнест тоже с внуком хочет нянчится. Раиса, после того как он в Москву переехал, с Егором видеться не дает. Дуется, дура! Да она мне ноги целовать должна! Эрнест ведь за воротник заливал, да бил ее нещадно. А все почему?
— И почему же? — Ник с интересом посмотрел на худощавое лицо профессора.
— Потому, батенька! Я всегда говорил и говорить буду: все гомофобы — латентные геи! Им хочется, но воспитание не позволяет. Посмотрите, Никуся, как мой Эрнест преобразился. Просто душка, добрейшей души человек. А какие холодцы варит! — Натан Моисеевич причмокнул. — Сказка! А теперь вспомните, как он вас тут по квартире гонял! Это же два разных человека!
Ник усмехнулся.
На пороге террасы возник Колокольцев, держащий на руках маленького Алешу.
— Все секретничаете?
— А ты, поди, ревнуешь? — съехидничал Натан.
— Пойдемте чай пить! Антонина Петровна с Эрнестом пирогов напекли. Ждут!