Красная шапочка vs Волк

Стоит только уехать на несколько дней, как всё начинает разваливаться! Блять! Как же меня заебало, что надо всех контролировать самому, доверять никому нельзя. Спасибо, хоть додумались позвонить и предупредить, что поставки задерживаются.
Обрываю разговор по телефону, пообещав поставщику лично с ним пообщаться, если он не разберется с задержкой и не доставит всё вовремя. Надо в Москву, срочно надо!
Смотрю на причину моей личной задержки в граде Петровом, Дэн уставился на экран, ничего интереснее новостей будто не видел. Врут они все, суки, ненавижу!
Ищу что-нибудь, что не будет бесить. 
Спорт? Сойдет. 
Глажу парнишку по волосам, быстро остывая от гнева, да, волосы у него просто охуенные, любая женщина бы обзавидовалась. 
Дэн явно перестал меня так бояться, как раньше, он отвечает на мои поцелуи, и когда я иду открывать дверь, чтобы получить заказ, мне кажется, он неохотно отрывается от моих губ.
Я был прав, заказав кучу еды, у парнишки аппетит не хуже моего, вдвоем мы не оставляем ничего на тарелках. 
Дэн сыто отваливается от столика на кровать, а мне не дает расслабиться очередной звонок, блять, ну что ты будешь делать, ни днем, ни ночью покоя нет! 
Выхожу разговаривать в ванную, потому что речь пойдет и об "Альфе", не хочу лишний раз напоминать мальчику о событиях, приведших его в мою постель.
Когда возвращаюсь, Дэн спит, забравшись под одеяло, шмотки комком валяются у кровати. Не люблю бардак, но и подбирать за ним вещи не собираюсь, запинываю их глубоко под кровать, чтоб не маячили, и тоже забираюсь под одеяло. 
Опять его будить надо будет, вот ведь соня, я подтягиваю к себе горячее податливое тело. Дэн не открывает глаз, но обнимает меня за шею и утыкается носом в плечевую ямку. Такой мягкий, такой доверчивый, забавный. Глажу по рыжим кудрям, думая, что дам ему подремать пару минут и все-таки трахну, но незаметно сам проваливаюсь в сон. 
День-то какой был долгий.
Просыпаюсь от непривычного ощущения чужака рядом. 
Обычно я никого из тех, кого трахаю, на ночь не оставляю. Не люблю утренних разговоров ни о чем, особенно бессмысленных с тем, кто потерял для меня всякий интерес. 
Но к Дэну интерес у меня еще есть. Наверное, потому, что я так и не поимел его хорошенько. 
Пора это исправить, думаю, поглаживая юношескую спину с выступающими косточками. Мальчик шевелится и приоткрывает сонные веки, впрочем, сон быстро слетает – в карамельных глазах страх и стыд. 
Опять двадцать пять!
Стискиваю его задницу и спрашиваю:
– Снова стесняешься?
– Н-нет, не очень, – откуда такие берутся-то в двадцать первом веке? Не пацан, а тургеневская барышня!
Жадно целую, прижимаюсь телом, чтобы он почувствовал мой стояк и с удовлетворением ощущаю, что у него тоже утренняя эрекция. Против природы не попрешь. 
Сжимаю его член пальцами, ловя губами хриплый выдох, опускаю руку ниже, проводя по яйцам, средним пальцем нащупываю то местечко, которое интересует меня сейчас больше всего. 
Дэн дергается, зрачки расширяются, но отстраниться он не посмел, только хватка его рук на моих плечах становится сильней. Нависаю над ним, приподнимая и широко разводя его колени, продолжаю гладить и слегка надавливать на пока еще девственную дырочку. 
Отвлекаюсь лишь на секунду, чтобы взять с тумбочки необходимое. Вчера я захватил с собой из ванны тюбик с кремом после бритья, ну что делать, если других вариантов смазки я с собой в Питер не взял, а купить времени не было, да и не сообразил я, если честно, замотался - не до того было.
Пусть мальчишка и за это спасибо скажет. 
Не жалея, наношу прохладный крем и на его анус, и на натянутый презерватив на своем члене, Дэн дергает кадыком, готовясь к неизбежному. 
Вижу, что ему и хочется, и колется. Первый раз всегда страшно.
– Ну, что ты, смелей, нам надо лететь, – напоминаю ему песню, хочу отвлечь его от дурацких страхов, и мне это удается, губ касается улыбка, и он отвечает: " А ну от винта, все от винта!". 
Под эти слова я резко, но аккуратно продвигаю член в тугое кольцо мышц, замирая, чтобы дать мальчику пару секунд привыкнуть. Он сразу закрывает глаза и стискивает зубы, но не просит прекратить, не пытается отстраниться, думаю, понимает, что это ему не поможет. 
А, может, и не хочет прекращать. 
Дожидаюсь, пока линия губ не становится мягче, будем считать, что привык. Двигаюсь осторожно, выбирая нужный угол, и не могу сдержать усмешки, когда парень охает от неожиданно приятного ощущения – нашел. 
Ну, всё, хватит с меня педагогики вперемешку с благотворительностью, я и так слишком долго с ним вожусь. 
Задаю темп, который нравится мне, уже не следя за выражением на симпатичном лице, резко двигаю бедрами, загоняя и вынимая ствол на всю длину, только слышу прерывистые вздохи со сладкими стонами, которые заводят меня еще сильней. 
Закидываю ноги Дэна себе на плечи, поднимаюсь на коленях так, что на кровати лежат только его плечи, спина и задница в воздухе. Шлепаю по симпатичной попке раз, другой, еще сильней, Дэну нравится, он начинает активно подмахивать, подстраиваясь под мои движения, уже сам насаживается глубже. 
Глаза мальчика все так же закрыты, но то, что он ловит свой кайф, сомневаться не приходиться. Предчувствуя оргазм, сжимаю его член и позволяю кончить ему первому, чтобы от напрягшихся мышц, плотно обхвативших мой ствол, кончить самому, зарычав от ошеломительного наслаждения.
Не знаю, только моя это особенность или многих, но после секса мне не хочется поваляться, пообниматься и поразмазывать розовые сопли, я словно щелкаю тумблер в мозгу и сразу переключаюсь на насущные заботы.
Вот и после секса с Дэном я, кончив, сразу скинул его ноги с плеч и отправился в ванную, снимая презерватив. 
Надеюсь, он не рассчитывал, что я буду сюсюкать с ним дальше.
Под душем я прикидываю необходимые дела и с каким-то даже сожалением понимаю, что в Москву придется вернуться сегодня, не могу я терять здесь время, не могу. Не сейчас, когда столько всего требует контроля.
Вернувшись в комнату, обнаруживаю, что Дэн и не собирался вставать, он валяется под одеялом, что-то набирая на мобильнике с такой манящей полуулыбкой, которую в свой адрес я от него ни разу не получал.
– Поднимайся, – смотрит на меня с упреком, с чего вдруг упрек, спрашивается? 
Но неохотно встает с кровати и, замотавшись в одеяло, начинает искать свои вещи, не отрывая взгляд от экрана телефона. Да что у него там такое интересное, блять!
Выдираю гаджет из его пальцев, говоря: "Под кроватью", там дурачок свои шмотки не догадался поискать. А сам смотрю на экран – страница сообщений Вконтакте – его переписка с каким-то Вованом Топором, видимо, с тем Владимиром, с которым он был в клубе. Глаза выхватывают только одно сообщение от Дэна: "Потом расскажу". 
Ну, это мне не интересно, читать мальчишеские глупости не собираюсь. Бросаю телефон на кровать.
Скидываю полотенце с бедер и начинаю одеваться, заодно нажимая кнопку ресепшена на стационарном телефоне. Когда женский голос отвечает, прошу заказать такси до аэропорта. Завязываю галстук перед зеркалом в дверце шкафа и замечаю, что Дэн пялится на меня со странным выражением – разочарования и облегчения, обиды и недоверчивости.
– Ты уезжаешь? Всё? Я... –опускает глаза вниз. – Я тебе больше не нужен?
Это его радует или огорчает, не пойму. Подхожу вплотную, заставляя смотреть мне в глаза:
– Я вернусь завтра, максимум, послезавтра. У меня еще есть дела в вашем городе, и про наших три дня я не забыл, считай, что я их просто разбиваю по частям. Я с тобой еще и сотой части не сделал того, что хочу, – улыбаюсь от того, что он снова краснеет, дотрагиваюсь пальцами до уже запрятанной под джинсовую ткань задницы, – болит?
Мотает головой:
– Не очень. Мне... мне было хорошо. Спасибо.
– За что? – удивляюсь абсолютно искренне.

Вот как можно объяснить, за что я его благодарю? 
Что мне понравился секс? За то, что он был нежен со мной и сделал так, что мне не было страшно и почти не было больно, разве что в самом начале? 
За это благодарят? Или это само собой разумеется? 
Блин, у меня никогда не было отношений, я не знаю. 
С девчонками я только целовался, максимум, что было, это когда я залез под кофточку Аньке на выпускном. В институте в нашей группе девчонок всего три, и они… не совсем такие, скажем, чтоб мне хотелось как-то к ним подкатывать. А про секс с мужчинами я только слышал от Вовки, даже гей-порно никогда не смотрел. Надо будет посмотреть, думаю, пока Волков будет в отъезде. 
Меня радует, что он уезжает, я все-таки не решил еще окончательно, как к нему отношусь, но то, что он мне не противен, это я понял.
В общем, ограничиваюсь тем, что на вопрос Волкова, за что я говорю ему спасибо, отвечаю:
– За всё.
Он хмыкает, и верхняя губа приподнимается в кривой усмешке, открывая левый клык. Черт, он действительно похож на волка, когда так улыбается и так смотрит взглядом серо-желтых глаз – по-хозяйски, свысока.
Волков забивает в свой телефон мой номер, но свой мне не оставляет. Не считает нужным. Что ж он за человек-то такой? 
Он привык делать как хочет, даже не задумываясь, даже не догадываясь, что своим пренебрежением и пользовательским отношением может кого-то ранить. Кого-то? Да меня, меня он ранит, сволочь! 
Тем, что даже не сказал, что ему было хорошо со мной, а сразу поперся в ванную, тем, что смотрит на меня, как на мальчика на побегушках, когда надо использует, когда не надо: "Пошел на хуй, не мешай". 
Тем, что даже номер не озаботился мне дать, а, может, я ему позвонить захочу? Может, мне что-то нужно будет? 
Ему насрать, он привык только брать, ничего не давая взамен.
Так я растравляю себе душу, пока мы спускаемся вниз на рецепцию, и пока Волков продлевает номер, не замечая, как тридцатилетняя тетка за стойкой строит ему глазки. 
Значит, точно вернется, если оставляет за собой номер, от стоимости которого я в ахуе, и оставляет свои вещи в нем. 
Вернется, он же сказал, что у него есть еще дела. Мог хотя бы соврать, что вернется из-за меня, но ведь нет – дела у него. 
Подумаешь, трахнул меня, секс еще не повод для знакомства, да?
Подъезжает его такси, он садится в машину, рассеянно кивнув мне на прощанье – видно, что мыслями он далеко. Ну, а что я ждал? Объятия, поцелуи и слезы от расставания? 
Ага, как же! 
Стою на тротуаре, глядя вслед машине, пока она не сворачивает за угол, и бреду на парковку. Надо отвезти ба вещи и встретиться с Вовкой, должен же я рассказать лучшему другу о стремительном перекосе в моих мозгах? А Волкова надо просто выбросить из головы – позвонит, если позвонит, тогда и буду думать.
Ба выглядит намного лучше, она уже вовсю командует сиделкой и сестрами, критикуя их стиль одеваться, да и работать тоже. 
Мне она очень обрадовалась, хотя, скорее обрадовалась привезенным вещам и ноутбуку, достает из косметички помаду и начинает подкрашивать губы, признаваясь мне:
– Вот чего мне больше всего не хватало.
– Ба, только обойдись на этот раз без разбитых сердец всей мужской части больницы, окей? – я легко подхватываю ее позитивный настрой.
– Сомневаюсь, что удержусь, – подмигивает мне и вдруг спрашивает, – кстати, о разбитых сердцах, ты не хочешь мне ничего рассказать?
– Нет, а что? – я офигеваю от её проницательности, как она почуяла, что во мне что-то изменилось?
Но, конечно, про сердце – это ба мимо, не чувствую я ничего к Волкову, к таким привязываться себе дороже.
Посидев с ба еще полчасика, еду домой на лендровере, поглядывая свысока на пассажиров маршрутки, Люда смирилась и дала добро на то, чтобы я пользовался машиной. 
Вау! 
По пути заезжаю за Вовкой к институту, но из салона не выхожу, чтобы не наткнуться на преподов. 
Вовка плюхается рядом и восхищенно свистит:
– Ты крут, Шапка! Поехали за пивчанским, прикинь, сколько в багажник влезет?
А мысль-то не дурна, решаю я, и мы едем в супермаркет недалеко от дома, Вовка диктует мне маршрут по карте гугла, так что мы доезжаем даже без пробок и я ни разу не накосячил при переключении передач. 
Как-то после вчерашней езды по ночному городу с Волковым я чувствую себя за рулем уверенней. 
Может, потому, что Волков в меня верил? Опять я про него! Тьфу ты!
Ну, багажник, не багажник, а десять банок мы взяли, прикупив попутно пиццу и замороженные чебуреки. Я даже вспомнил, что Волков вчера высыпал в кормушку крысятам последние остатки корма, и купил для зверенышей пару упаковок крысиной еды.
На пороге квартиры Вовка удивленно принюхивается:
– Ты курить, что ли, начал?
Да, сигаретный запах еще держится, но слабо.
– Нет, позже расскажу, – не вываливать же на Вовку всю инфу в прихожей?
Проходим на кухню. Пока я грею пиццу, Вовка разливает пиво по кружкам, рассказывая, что происходило в институте – ничего интересного, я так и знал, правда, меня напрягает, что уже совсем скоро зачетная неделя, а мои благие намерения подтянуть хвосты так и остались невыполненными.
– Дровосекушка, – тяну, подлизываясь, – ты ведь дашь мне конспекты перекатать, а?
Подливаю ему пиво, первая кружка и у него, и у меня ушла почти залпом.
Фыркает:
– Дам, лентяй, вон в рюкзаке возьми.
Я сразу вытаскиваю тетради, чтоб потом не забыть, и отношу их в комнату. Кровать так и стоит разворошенной, в воздухе запах сигарет и туалетной воды Волкова. 
Открываю клетку – выпустить зверят погулять, спрашиваю у Чипа, первого высунувшего морду в открытую дверцу:
– Он тебе понравился, правда?
Чип отвечает еле слышным поцокиванием, понравился ему Волков, да-а, он такой, он умеет нравиться, когда хочет. 
Чешу Чипа между ушей и, плотно закрыв дверь, чтоб крыски не свалили в комнату ба (узнает, что они шарились по ее вещам - убьет), возвращаюсь к Вовке.
На рассказ о последних днях, которые были на удивление насыщены разнообразными событиями, уходит больше времени, чем я думал, мы успеваем выпить все пиво, пока я объясняю Вовке, откуда взялся Волков и что он хотел от ба.
– Вот уебок, – Вовка сминает пустую банку и точным броском отправляет её в ведро.
Почему-то мне неприятно слышать это в адрес Волкова, хотя еще вчера утром я думал про него так же. 
До чего же стремительно этот человек перевернул мою жизнь. 
Пришел, увидел, победил – это про него, верняк.
– Это просто бизнес, – пытаюсь объяснить, – тем более, рано или поздно мы бы всё равно не смогли удерживаться в плюсе – налоги растут, заказы падают. Я знаю, ба показывала мне бухгалтерию.
– Ты его защищаешь, что ли? Блин, Шапка, надо было тогда еще в клубе ему рыло начистить, а не перемигиваться с ним!
Черт, мне не нравится воинственность Вовки, а ведь я еще не перешел к самому главному – к потере своей девственности.
– Я тебе просто говорю, что дела у нас херовые и без Волкова были, его предложение о выкупе бренда было очень даже кстати, только ба заупрямилась.
– Ага, так заупрямилась, что в больницу из-за упрямства попала, да?
– В больницу она из-за меня попала, – вижу удивленный взгляд, но не тороплюсь с пояснениями, – пошли еще за пивком сходим?
Такое надо не на сухую рассказывать. Вовка, конечно, согласен.
В магазине мы берем пива и бутылку водки, под традиционный комментарий Вовки: "Пиво без водки – деньги на ветер".
Вернувшись, мы недолго паримся и замешиваем ерша, доливая в каждую кружку пива грамм по пятьдесят водки. Во, совсем другое дело, так и рассказывать не стремно. 
Почему-то мне казалось, что раз Вовка – гей, он меня поймет. 
Но я ошибся.

Чем дальше я рассказываю про Волкова, тем больше мрачнеет Вовка, почти не отрывая губ от края кружки с ершом. 
Может, не стоило откровенничать, но мне так хотелось с кем-то поделиться. А с кем, если не с Вовкой?
– Ты был прав, это прикольно, – подвожу я итог, а Вовка вдруг швыряет уже пустую кружку в стену, так что на пол летят стеклянные осколки.
– Это прикольно? – хватает меня за шею и, выдыхая сильный водочный запах мне в лицо, повторяет. – Прикольно? Понравилось, значит, когда тебя в жопу дрючат? Да?
Не понимаю, чего это он? Сам же меня убеждал, что быть геем – не стремно.
– Эй, ты что, Вовка, отпусти, ты охренел, что ли? – вырываюсь из его рук, отъезжаю на табуретке к окну.
– Я охренел? Да нет, блять, это ты охренел, прыгая на член мужику, которого видишь второй раз в жизни, – приближается ко мне, нависая с такой зверской рожей, что мне становиться страшно.
– Третий, вообще-то, – пытаюсь обратить всё в шутку, но неудачно.
– А мне ты три года мозги полощешь, дотронуться до себя не даешь!
– Я ж не знал, – блин, я действительно не думал, что он так воспринимает моё поведение, считал, его всё устраивает.
– Да только слепой бы не заметил, как я на тебя смотрю, у нас в группе все, наверное, в курсе, что по тебе с первого курса сохну.
– Ты не говорил никогда, – получается какой-то оправдательный лепет, я вжимаюсь спиной в подоконник под его диким взглядом.
Самое херовое, что я понимаю, что вру и ему, и себе, да, он не говорил, но я-то все равно чувствовал. 
Только предпочитал делать вид, что не замечаю. 
Еще вчера я размышлял о Вовке как, возможно, не только о друге, но сутки, проведенные с Волковым, изменили всё. 
После сегодняшнего утра, после моего первого полноценного секса и,  тем более, после отъезда Волкова, оставившего во мне какую-то мучительную пустоту, я понял, что никогда не буду так остро реагировать на изменение настроения в глазах Вовки, как я реагировал на Волкова. 
Когда от одного движения бровей у меня замирало сердце, а от улыбки начинало биться быстрей. Когда поцелуй и касание рук отзывались во всем теле сладкой дрожью.
– Ну, вот сказал, – Вовка берет бутылку водки и выпивает остатки прямо из горла. – Что ты мне ответишь?
Ну зачем? Я мысленно стону от досады, что ж всё так не вовремя, вот я мудак, распирало меня поделиться, да? Не мог не трендеть что ли, но кто ж знал, что Вовка так воспримет мой первый сексуальный опыт? 
Мне-то он, между прочим, про свои случайные связи рассказывал, я выслушивал и поддерживал его, как мог. 
Или это он так пытался меня на ревность спровоцировать? И каждый раз злился, что я не ревную, а прикалываюсь над его похождениями?
Стоит, смотрит, ждет, что я скажу.
Что отвечать-то?
Мой друг снова хватает меня за шею и тянет вверх, вынуждая встать.
– Ты делаешь мне больно, отпусти, – начинаю злиться, в конце концов, я ничего не обещал! 
Если он напридумывал мой романтический образ, то я тут ни при чем. Никогда авансов не давал, ни разу не намекал, что воспринимаю его кем-то большим, чем просто другом. Что бы я там сам про Вовку ни думал, ему я свои мысли не озвучивал.
– Что ты знаешь о боли? – глаза Вовки пусты и лихорадочно блестят каким-то нездоровым блеском. – Больно – это когда человек, который был для тебя всем, оказывается дешевой блядью, такой же, как та девка в клубе. Стоило богатенькому папику поманить пальцем, и ты готов подставить свою задницу.
Что он несет! При чем тут богатенький папик, он что, ничего не понял, что я рассказывал? Слышал только своё? Услышал только про секс?
– Пусти, сказал, – сильно отпихиваю его руками в грудь так, что он отлетает. – Не буду я тебе ничего отвечать!
Если он идиот, что ему еще объяснять. Протрезвеет, тогда можно будет говорить. Хочу пройти мимо него, стоящего посередине кухни с нехорошей ухмылкой, но Вовка не дает.
– Нет, ты мне скажи, что именно тебе понравилось, а? Может, я не хуже твоего москвича тебя трахну? – делает шаг ко мне, берет за плечи и пытается поцеловать. 
Я инстинктивно выкидываю руку вперед, попадая ему по скуле. 
Уверен, что несильно, но, видимо, это служит последней каплей, потому что Вовка отвечает ударом кулака мне в лицо, нос противно хрустит, а я падаю на пол. 
Мой лучший друг начинает избивать меня ногами, не давая подняться, я укрываю лицо локтями, но один удар попадает в губы, а следующий в висок. 
Темнота.
Прихожу в себя словно по частям, блять, лучше бы не приходил. 
Я валяюсь на кухне, на светлом ламинате абстрактными пятнами кровавые размазанные подтеки, пытаюсь сесть и ору от неожиданной боли в заднице. Осторожно трогаю зад рукой – джинсы с трусами спущены до колен, а в анус вставлено горлышко водочной бутылки. 
Спасибо тебе, лучший друг. 
Судя по разрывающей боли, он сперва трахнул меня сам, без смазки и не заботясь об осторожности, а потом оставил такой своеобразный мэсседж, чтоб я проникся:  горлышко у бутылки узкое, от него бы так больно не было. 
Вытаскиваю и смотрю на бутылку – стекло, слава богу, целое, но в крови. Осознаю, что делал со мной Вовка, пока я был в отключке, и меня тут же выворачивает на пол пивом и водкой с непереваренными остатками пиццы. 
Как же хуево-то, а?
Отползаю на четвереньках от лужи блевотины, встать не могу, так и доползаю до комнаты со спущенными штанами, каждое движение отдается болью в голове и заднице. 
С трудом забираюсь на кровать и только там начинаю плакать, нет, даже не плакать – слез нет, я просто вою с сухими глазами, кусаю распухшие губы, чувствуя языком, что правый резец шатается, но сейчас мне даже не больно от этого, боль в груди намного сильней. 
Внутри все обугливается, словно туда плеснули кислотой.
На мне написано, что ли, "вытри ноги" или "выеби и выброси"? 
Почему Вовка так со мной поступил? Насколько же у него сорвало башню, что он смог это сделать?
Маленькое теплое тело прижимается к шее, скашиваю глаза – Чип. Тут же чувствую и Дейла, копошащегося в волосах, я и забыл, что выпустил их на прогулку.
– Что, ребята, теперь только вы у меня друзья, – голос похож на карканье, но крысеныши не уходят, остаются рядом. 
И я засыпаю под их копошение на подушке.

Будит меня требовательный звонок в дверь, за окном светло, сколько же времени я проспал? 
Смотрю на часы – почти два дня. 
Оу, ептыть! Там же Люда, наверное, офигевает, почему меня нет? Хотя, может, решила, что я на парах? Не помню, говорил я ей или нет, что Вовка отмазал меня перед деканом.
Вовка…
Мой бывший друг. 
В груди снова становится больно, и боль словно растекается по всему телу. Хочется  вновь закрыть глаза и полежать еще день, два. Год. 
Но звонок трещит как сумасшедший, отдаваясь в голове так, что я морщусь. Собираю ноги в руки и выползаю в коридор, подтягивая джинсы, я так и спал в них. 
Щелкаю замком, не догадавшись посмотреть в глазок, мне глубоко плевать, если там будет какой-нибудь маньяк, обуянный жаждой крови. Не исключено, что я только порадовался бы, если бы за дверью был бандит или убийца.
Но за дверью Волков. С еще более злым лицом, чем когда я увидел при знакомстве.
– Какого хуя телефон не берешь, – проходит мимо меня, толкнув плечом, я пошатываюсь, но остаюсь на ногах. И тебе привет!
Уже скинув дубленку, он разворачивается ко мне и в свете окна с кухни, которое просвечивает коридор насквозь, замечает в каком я виде.
– Еба-ать, ты шустрый.
Запрокидывает мне лицо, удерживая за подбородок левой рукой, а правой сильно шлепает по щеке и тут же дергает за переносицу вниз и вправо аж до хруста. 
– Ай! Больно же!
Но моментальная резкая боль от пощечины сделала почти незаметным момент вправления хряща. У него что, медицина хобби? 
– Знаю. На место поставил, до свадьбы заживет, – разглядывает губы и залезает пальцами в рот, проверяя зубы.
Словно я кобыла на базаре! Но в груди боль отпускает. Он приехал ко мне. Даже быстрее, чем говорил, может, это не только из-за дел, но и из-за меня? Я жду от него вопросов, хотя бы какого-то сочувствия, но, конечно, не дожидаюсь. 
Он просто молча ведет меня в ванную. По-моему, большую часть времени нашего общения мы провели в ванной. Ихтиандры хуевы! 
Раздевает меня как маленького, не позволяя мне хотя бы помочь. Когда он стягивает с меня джинсы, а потом и трусы, мне становится дико стыдно оттого, что он увидит следы вчерашнего изнасилования. И страшно от того, что он решит – я это спровоцировал.
– Я сам, – пытаюсь вывернуться из сильных рук, но когда мне это удавалось?
Это ж Волков! Он даже не напрягает рук, чтобы удержать меня на месте, глаза ощупывают все тело, останавливаясь на синяках на ребрах, скользят ниже. Мало того, что я стою перед ним абсолютно голый, так он еще разворачивает меня к себе спиной и присаживается на корточки, представляю, какой у него там обзор. Я ж сдохну от стыда! 
Холодные ладони слегка раздвигают ягодицы, невзирая на то, что я пытаюсь по возможности сжать задницу. Я перестаю дышать, ожидая, что он скажет. Но он по-прежнему молчит, проводя пальцами по внутренней стороне бедер. Встает за спиной, растирая между большим и указательным пальцами засохшую кровь.
Обнимает меня за плечи, а я вижу его лицо в зеркало – оно черно, а зрачки как пистолетные дула, обещающие смерть.
На скулах ходят желваки и, когда он задает наконец первый вопрос, голос мертвый и чужой:
– Кто?
Я не отвечаю, перебираюсь через бортик ванной и сажусь, подняв колени к груди, включаю воду. Волков прав, душ – хорошая идея. Податель хорошей идеи садится на бортик ванны и трогает меня по голове, прикосновения нежные, почти невесомые. Думаю, что он не отстанет с вопросами, и опять ошибаюсь, я никогда не смогу предсказать его поведение.
– Твоё молчание говорит намного больше, чем слова.
Волков добавляет в воду гель для душа, и у моих щиколоток собираются пенные барашки. Опускаю голову и утыкаю лицо в колени, меня радует присутствие Волкова, но то, что он видит меня таким жалким, больно царапает по самоуважению. Но раз царапает, значит, оно еще есть? Значит, осталось после вчерашнего?
– Ты надолго приехал? – надо же мне что-то сказать? 
Я не знаю, как показать ему, что я действительно рад, что он рядом, поэтому просто поднимаю на него глаза и жду ответа.
– Посмотрим, – неопределенно дергает плечом, снимает пиджак и рубашку, я впервые замечаю шрам на его теле между ключицей и темным кружком соска – белый рубец сантиметра в три, издали почти незаметный под волосами на груди. 
Провожу по шраму пальцем и, когда Волков наклоняется к крану добавить горячей воды, тоже впервые, касаюсь мимолетно этого шрама губами. Волков вздрагивает, но продолжает свои действия, никак не комментируя мой порыв, льет гель на мочалку.
Он начинает мягко проводить по плечам и спине намыленной мочалкой, это так интимно, так доверительно – я прикрываю глаза, отдаваясь сильным рукам. Вот, что он хотел, когда говорил мне его помыть, а я и не знал, что это может быть так волнительно, когда нежные прикосновения более эротичны, чем откровенные ласки. Только в один момент, когда он задевает ребра, я охаю, не успев сдержаться.
– Всё заживет, это не страшно, не дай только этому сломать тебя здесь, – легонько касается пальцем моего лба.
Киваю, и слезы, сорвавшись из глаз, капают в воду. Вчера слез не было, а сегодня на тебе! Расклеился, как девчонка, а ведь Волков даже ни разу не пожалел меня. Даже не спросил, что произошло. Хотя это и так понятно.
То ли Волков не заметил, что я пустил слезу, то ли притворился, что не заметил. Но за то, что он ничего больше не говорит, я благодарен даже больше, чем за его помощь, когда он помогает мне вылезти из ванной и укутывает в полотенце, поддерживая за плечи, пока мы идем в комнату.
Когда мы садимся на кровать, из-под неё тут же вылезают две наглые морды, и, цепляясь коготками за брюки Волкова, забираются к нему на колени, оставляя на черной ткани светлые шерстинки. Чип, гаденыш, усевшись на ноге, еще и метит Волкова, оставляя пару капель на материи. Жду, что он их шуганет, чтоб не портили дорогие, наверняка, брюки, но Волков только смеется, убирая с моих плеч руки, чтобы подставить ладони крысам. 
Без его рук сразу становится холодно, но я боюсь попросить его вновь меня обнять. Только прошу найти мой телефон: Волков уходит, забирая крыс, подсадив их на плечо – коготки, наверное, впились в кожу, я-то знаю, как мои пацаны держатся. Через минуту протягивает мне телефон, я звоню Люде, вру, что у нас сегодня много пар и факультатив после, обещаю, что приду завтра.
– Да ничего, Дениска, я тут, как у Христа за пазухой, даже не ожидала, что в нашей бюджетной медицине работают такие душевные люди.
Ага, душевные, сколько им Волков отстегнул, интересно?
Спрашиваю его об этом, добавляя, что обязательно отдам.
Волков только качает головой, глядя на меня со странным выражением:
– Дура-а-ак!
Обхватывает лицо ладонями и целует, нежно проводя языком по разбитым губам. И мне не больно, мне так хорошо, что страшно. Сердце прыгает в горло и колотится там, оглушая стуком.

Я сорвался в Питер с самого ранья, проведя почти всю ночь на ногах – Moscow never sleeps. Неважно, день или ночь, вопросы можно решить всегда. 
Как затрясся поставщик, когда увидел меня вечером на складе – знает, сука, мою репутацию. Вот почему некоторые люди понимают только язык силы? Не суть, главное, непонятки я разрулил. 
А если первоочередные вопросы решены, чего тянуть? Когда в холодном городе ждет горячий мальчик. В том, что он меня ждет, я не сомневался. 
Да меня и самого к нему тянуло. Миндальные глаза Дэна не выходили у меня из мыслей, снова хотелось увидеть в них желание, снова хотелось прикоснуться к красному золоту волос.  
Как пел Высоцкий: "Если я чего решил, то выпью обязательно". Пока я не выпью мальчика до донышка, не смогу остыть.
Долго я гореть не умею, но пока при мысли о мальчишке у меня встает, грех терять время.
Еще в аэропорту стал звонить Дэну, хотел, чтобы он был в гостинице к моему приезду – не берет трубку, сучонок! Я ошибся, и он не так уж и ждет меня? 
Может, вообще решил соскочить? Странно, в его глазах при прощании можно было многое прочесть, но не отвращение точно. Впрочем, в любом случае от меня не соскочишь.
Сразу еду к нему домой, злюсь от того, что Дэн так и не отвечает на звонки. Я должен его вылавливать еще? Совсем парнишка рамсы попутал?
Машина у подъезда, вряд ли он поперся в институт на метро. Нажимаю на звонок и держу, пока за дверью не раздаются какие-то шаркающие звуки, небось, набухался вчера, празднуя расставание с девственностью.
В квартиру вхожу, злой как черт, собираясь задать Дэну нехуевую трепку, но вижу, что кто-то уже постарался до меня. И как пацан успел-то меньше чем за сутки моего отсутствия влипнуть в дерьмо?
Нос поврежден, и я, не откладывая дело в долгий ящик, возвращаю хрящ на место – мальчишка только ойкает. Этого, конечно, мало, придется отвезти его в больницу: мне не нравятся наливающиеся темные "очки" под глазами. Да и вправлять-то не надо было спешить, но руки сделали быстрее, чем сработала голова - опыт уличных драк не пропьешь. 
Но пока надо Дэна успокоить, не в таком же потерянном виде везти.
В ванной я понимаю, что дело хуже, чем решил: не удивлюсь, если в каком-нибудь ребре трещина. Вот ведь дурачок, нашел себе приключение на свою задницу. 
Кстати, о. 
Разворачиваю упирающегося Дэна и осматриваю сзади, он пытается сжаться и затруднить обзор, ну вот чего я там не видел, а? 
Похоже, крепко вчера парню досталось. Его не просто избили, кто-то его порвал, как Тузик грелку. Ох, бля, занесли кони вороные…
Кто ж так с мальчиком обошелся? Убью тварь!
Дэн не отвечает, да я и не ждал, если честно. Риторический вопрос, мог бы и не произносить вслух. 
Чего тут гадать? Кто у него друг, с кем он мог вчера нажраться? 
Тот самый Владимир, которому он обещал вконтакте "потом рассказать". Рассказал, похоже, но не то, что надо. Не зря я еще в кабаке заметил, как этот амбал к Дэну льнул вовсе не по-товарищески. 
Дэн явно не хочет вдаваться в подробности и сдавать своего "дружка", молчит как партизан на допросе. Гордый мальчик, хоть и со странной мешаниной в голове. Не удивлюсь, если во всем винит только себя.
Его худое тело покрыто синеющими кровоподтеками, на молочной коже выглядящими вызывающе яркими, и я проклинаю себя всеми словами, что вчера сорвался в Москву. Если бы я был рядом, с ним бы ничего не случилось. 
С чего бы это мне хочется его защищать? Глажу по медноволосой голове, удивляясь своим непривычным чувствам.
– Ты надолго? – спрашивает Дэн с надеждой, и внутри щемит от его доверчивого взгляда.
Откуда я знаю! 
Вообще-то нет, ненадолго. Собирался трахнуть его еще пару-тройку раз и выбросить из памяти. Но к сексу Дэн не будет готов еще несколько суток, как минимум, это еще если нет переломов и внутренних повреждений. В ближайшие дни он абсолютно бесполезен для меня. По идее, я сейчас могу выйти из квартиры, что меня держит? 
Только его умоляющие глаза. И с каких пор мне не похуй на чье-то доверие?
Наклоняюсь подбавить горячей воды в ванну, Дэн слегка опускает голову, случайно коснувшись лицом моей груди – я знаю, что его губы прошлись по старому шраму. 
Это почему-то отдается уколом в сердце, хотя я уверен, что никакого сердца у меня нет. 
Врачи просто тогда ошиблись, утверждая, что лезвие прошло выше, не задев сердце. 
Задело, еще как. Даже не задело, а вырезало. 
Прошло почти пятнадцать лет – я тогда был чуть постарше Дэна. 
Глупый влюбленный щенок. 
Я перестал быть щенком и стал Волком, когда смог отомстить тому, кого я по малолетству так беззаветно любил и кто забрал моё сердце с собой в ад. Тогда я получил место вожака по праву выжившего. 
Каждый из нас погружен в свои мысли, пока я, стараясь не делать больно, промываю ему спину и грудь. Меня даже не возбуждают сахарно-белые плечи и шелковистость кожи под моими ладонями, чувствую лишь грусть с примесью нежности и ноющую боль в груди.
Не думал, что когда-то древняя отметина начнет ныть – возраст, наверное. Или завтра потеплеет? Кто-то мне говорил, что зажившие травмы иногда реагируют на перемену погоды.
Я мог бы давно удалить шрам, но оставил как напоминание о том, что никому нельзя доверять. Впрочем, теперь-то я в подобных напоминаниях не нуждаюсь, можно будет и убрать.
Устроив Дэна на кровати и дав ему мобильник, который я нашел на кухонном столе, возвращаюсь на кухню, обозревая недвусмысленную картину произошедшего. Мятые пивные банки в ведре, осколки в дальнем углу – кто-то запустил туда кружкой, пустая бутылка водки рядом с засохшей рвотой. 
Во время совместного распития спиртных напитков на фоне внезапно возникшей неприязни…
Да-а, придется поработать. Ладно, танки грязи не боятся, я тоже не боюсь. 
Вернувшись в комнату к Дэну, чтоб ссадить крыс в клетку, я заодно снимаю брюки – не хочу их пачкать при уборке. 
Остаюсь в боксерах, внимательно следя за выражением лица лежащего на кровати мальчика. Испугается, решив, что я собираюсь его отыметь, несмотря ни на что? Нет, в глазах страха нет, только обожание. 
Блять! Быстро же он ко мне проникся. И за что, главное. 
Складываю брюки и вешаю на спинку стула:
– Ты отдохни, пока я на кухне приберусь, потом к врачу съездим, надо бы тебе рентген ребер сделать.
– Может, не надо, – скулит, – я отлежусь.
Не трачу время на бесполезный спор и ухожу мыть загаженную кухню. Выкидываю пустую бутылку в мусор, на секунду прикрыв глаза от вида засохшей крови на горлышке. 
Если я увижу эту мразоту, что покалечила моего Дэна, я засуну ему бутылку другим концом и уж не забуду разбить. 
Беру себя и тряпку в руки, лью воду на пол, чтобы размочить присохшие кровь и рвоту. Воняет, конечно, жуть, но я не брезгливый. Такая жизнь, как у меня, она, знаете ли, лечит от брезгливости.
Нда, не думал, когда в самолете летел, что вернусь в Питер, чтобы немного поработать поломойкой.

Не слушая мои возражения, Волков заставляет меня одеться и поесть. 
Он пожарил хлеб с чесноком и натер сверху сыр – просто, но обалденно вкусно под черный сладкий кофе. 
Кухня сверкает чистотой, ламинат блестит и отражает свет, ни следа от вчерашнего разгрома и грязи. Как он успел так быстро всё вычистить? 
Не дает мне посидеть дольше пары минут, пока он выкуривает сигарету после кофе, дымя в вытяжку. И тащит к врачу. Понимаю, что он прав, но так не хочется. Я бы лучше повалялся, и чтоб он был рядом. 
Просто рядом. 
Я знаю, что ни для чего большего, чем разговаривать, не гожусь. 
А после врачебного осмотра и чего там еще, рентгена, он не останется со мной, бросит, как сломавшуюся игрушку. Если он поймет, что со мной все более-менее нормально, его не удержит при мне даже жалость, из которой он возится со мной сейчас. Не получится никаких трех дней ни целиком, ни по частям, ничего не будет, если я не могу… В общем, то самое не могу.
Что ему еще может быть от меня надо? Мой богатый внутренний мир? Ха-ха три раза. Мои непонятные чувства? Так они ему в хрен не тарахтели.
Но спорить с ним бесполезно, и уже часов в пять дня мы выходим во двор к машине.
Садится за руль, и мы достаточно долго едем по указаниям навигатора. Волков тормозит не у больницы, как я ожидал, а у какого-то современного навороченного медицинского центра. Он очень молчалив сегодня, хотя и раньше не отличался разговорчивостью, и я совсем не понимаю, что у него на уме. О чем он думает, когда бросает на меня короткие хмурые взгляды? О том, что я отнимаю у него время? Или что я не такой привлекательный, как раньше, с разбитыми губами и распухшим носом, от которого под глаза идут темные полосы, как у енота?
В клинике меня, чуть ли не под руки, провожают в ослепительно белую комнату со странной хренью в центре, похожей на ту штуку, в которой собирали по кусочкам Лилу из "Пятого элемента". 
Раздеваюсь по пояс и послушно ложусь на холодную поверхность, надеюсь, тут ко мне в задницу не будут лезть? 
Лежу довольно долго, слыша равномерное гудение, пока симпатичная девушка не говорит, что можно подняться, и не провожает меня в кабинет. 
Там уже тусят Волков и врач, средних лет мужчина, который ощупывает меня жесткими руками, еще что-то делает с моим многострадальным носом, оставляя на нем уродскую нашлепку и просвечивает глаза узким фонариком. 
После чего кивает и говорит:
– Одевайтесь и подождите в приемной немного.
Не, я не понял, мне что, так ничего и не скажут? Смотрю на Волкова, он улыбается мне одними глазами и слегка мотает головой – выметайся, мол, тут взрослые поговорить хотят. 
Не могу злиться, когда вижу в его глазах улыбку – так непривычно и так классно. 
Смирившись, жду его в приемной, листая какой-то медицинский журнал, не понимая, конечно, ни слова. Оглядываю помещение, которое просто кричит о нереальных ценах на любые услуги. Думаю, сколько же стоит здесь обследование? 
Волков, наверное, потратил на меня с ба хуеву тучу денег. Странно, сперва сам их отнял, а теперь тратит на нас же.
Появившийся Волков тоже не собирается мне ничего объяснять, только командует: "В машину", – и первым выходит на улицу, не оглянувшись на врача и сестру, которые провожают его.
– Спасибо, – говорю я им, надевая куртку. – До свидания.
Сестра смотрит с улыбкой, а вот врач как-то странно меня разглядывает, словно хочет что-то сказать, но так и молчит, пока я открываю дверь.
Сажусь в уже заведенную машину:
– Ну?
– Не нукай, не запрягал, – буркает Волков, настраивая радио, – о, вот это лучше, – начинает подпевать по-английски незнакомой мне песне.
Резко трогается с места и, не озаботившись никого пропустить, выезжает на дорогу прямо перед капотом какого-то джипа, от чего тот возмущенно гудит. 
Ну, прям как моя ба! Шумахеры, блин, недоделанные!
Только влившись в поток машин, Волков соизволил повернуть ко мне голову:
– Нормально всё, фигня, сотрясение легкое – отлежишься, трещин нет и почки целы, можешь перестать себя жалеть.
Задыхаюсь от несправедливой обиды – я разве себя жалел?
Он скалится уже привычным волчьим оскалом, обнажая клыки, и добавляет:
– Шучу, ты молодец, если честно, хорошо держался.
Короткий взгляд и крепкая ладонь треплет мне волосы, проводя с затылка вперед, так что глаза закрывают упавшие пряди. Откидываю волосы назад, он улыбается. Теплая волна прокатывается от макушки до пят. Он признал, что я молодец! Сразу как-то боль становится меньше от его одобрения. 
Выдыхаю и задаю вопрос, ответ на который для меня важнее даже, чем что сказал врач:
– Ты не уедешь?
– Никогда не задавай вопрос, в котором уже содержится отрицание, – бросает машину в левый ряд и нажимает на газ. – Черт, я уже почти забыл, как хорошо, когда движение свободное, Москва вечно стоит!
Думает, что я отстану?
– Ты уедешь? – перестраиваю вопрос без частицы "не".
– Никогда не задавай вопрос, на который ты не хочешь получить утвердительный ответ, – ржет, не скрывая того, что его забавляет надо мной издеваться.
Уже хочу обидеться и заткнуться, но все-таки спрашиваю в третий раз:
– Ты останешься?
И, наконец, он снисходит до нормального ответа:
– Останусь.
Не успеваю обрадоваться, как у Волкова меняется лицо.
Улыбка пропадает, словно её стерли, взгляд вновь серьезен и жесток:
– Ненадолго. Ты хороший мальчик, но я не буду бросать из-за тебя дела.
Предельно ясно. Я на что-то другое рассчитывал? Нет. Но всё равно обидно. Мог бы и не уточнять про "недолго", практичная сволочь! Смотрю на темную улицу и опять не понимаю, что со мной происходит. Почему меня с ним бросает от полного восторга до отчаяния?
Волков привез меня в гостиницу, на мой вопросительный взгляд он пожимает плечами:
– Какая разница, где за тобой присматривать? А здесь я смогу переодеться, и кровать больше, хоть высплюсь, не боясь тебя повредить во сне.
Значит, все-таки эту ночь он собирается провести со мной? И "присматривать" за мной? Трудно представить Волкова в роли сиделки, но мне так же сложно было представить, что он сам вымоет пол на кухне, оттирая на коленях ламинат от моей крови и блевотины. А, поди ж ты – сделал и даже ни словом не обмолвился, как ему было противно.
Моё настроение снова скачет вверх – сегодня он со мной. И мы будем спать в одной кровати! И он заботится о том, чтобы не сделать мне больно!
Да что ж такое-то? Может вчера что-то повредилось в моей голове? Почему мне хочется бежать, как щенку, за ним вприпрыжку, восторженно виляя хвостиком от того, что хозяин пока со мной? 
Я же не влюбился в него? Невозможно же влюбиться так быстро, правда? 
Думаю, что нет. 
Это просто последствия нервных дней, я слишком много психовал в последнее время. Вот и всё.
В гостинице тетка на ресепшене – не та, что была в прошлый раз, другая – смотрит на нас круглыми глазами, ну да, видок у меня тот еще, хоть я и постарался занавесить лицо волосами.
– Трудный подросток, приходится присматривать за племянником, – бросает, проходя мимо, Волков.
Подмигивает ей, тетка улыбается, а на меня бросает презрительный взгляд, сука!
В номере Волков не раздевается, только говорит мне: "Располагайся, я сейчас", – и снова выходит. 
Куда, интересно?
Как выяснилось, за едой и в аптеку: он приносит пакет с упаковками китайской лапши – по три коробки на брата, и целый мешок каких-то мазей и лекарств. Ух ты, он действительно намерен стать для меня сиделкой?
Намерен. 
И очень суровой сиделкой, как я понимаю через несколько минут, когда уже голый лежу на кровати, а  шершавые пальцы втирают мазь в ушибы. На каждую мою попытку увернуться, Волков отвечает легким шлепком по заднице. 
Ему, похоже, нравится меня шлепать. 
Самое удивительное, что мне тоже нравится: я чувствую, как член начинает упираться в покрывало на кровати, и слегка ерзаю, чтоб лежать было удобней, тут же получая еще один шлепок. 
Ай!

========== Часть 18 ==========
ВОЛК
Трудно удержаться и не начать мацать мальчика, пока я смазываю его синяки, периодически хлопая ладонью по соблазнительным белым полушариям. Особенно, когда он так призывно вертит попкой, напрашиваясь на новые шлепки.
Закончив медицинские процедуры, я выхожу в ванную, вроде как помыть руки, а на самом деле с мыслью по-быстрому вздрочнуть в душе. 
Гляжу на отражение в зеркале, что ж ты сотворил со мной, рыжик, я сам себя не узнаю. Как трахаться-то охота! Но лезть к нему совсем западло, а искать кого-то еще… 
Ну да, да, Дэн даже с разбитым лицом всё равно для меня привлекательней какого-нибудь мальчика по вызову. 
Я что, начинаю к нему что-то чувствовать? Какого черта! 
Не буду я из-за какого пацана целибат* держать! И дрочевом заниматься не намерен!
Решительно разворачиваюсь и прохожу мимо парня, ничего ему не объясняя. 
Кто он мне, чтоб что-то ему объяснять? 
Хлопаю дверью, даже не взглянув на Дэна.
Спускаюсь в ресторан отеля, сажусь у стойки и беру сто виски, решив устроить женский день, вернее, вечер. Уверен, что один я долго не просижу, сто пудов у них здесь пасутся ночные бабочки. 
И точно, через пять минут я слышу мелодичный голосок:
– Скучаем? Не хочешь весело провести время?
Рассматриваю присевшую рядом девушку, холеная брюнетка с неплохим декольте и усталым безразличным взглядом. 
Сойдет, пока мой рыжик временно недоступен для активного юзанья.
– Еще как! Только в номере у меня не повеселиться, найдешь укромное местечко?
Девица томно выдыхает и, прикрыв глаза, тянет:
– Для такого мужчины-ы, почему ж не найти? – и, переходя на деловой тон, сообщает. – За час пять мне и пару на номер, пойдет?
– Пойдем!
Она идет впереди, соблазнительно покачивая бедрами. Ноги шикарные, просто высший класс. Пять штук не так уж и дорого за то, чтобы раздвинуть такие ноги, решаю я, заходя за ней в маленькую комнатушку. Это даже не комната, а какая-то конура. Наверняка для ночного швейцара, а он сдает её представительницам древнейшей профессии: из мебели – одна кровать и столик рядом. Ну, мне здесь не жить, да и час я вряд ли проведу, мне хватит и пятнадцати минут, тянуть не собираюсь.
– Виола, – говорит проститутка.
– Мне похуй, – отвечаю я.
Она только закатывает глаза и, опускаясь передо мной на колени, мурлычет:
– Не возражаешь, я проверю?
О, нет, не возражаю! 
Не зря говорят, юмор помогает в любом деле, я смотрю на неё почти с симпатией. 
Девочка действительно не только красива, но и умела, впрочем, член стоит у меня не только от её движений. 
Я представляю на её месте Дэна, жаль, что он такой неопытный, так дразняще выгибаться, расстегивая ширинку ртом и натягивать презерватив, кокетливо постреливая глазками, он еще не скоро научится. 
А если и научится, то уже не со мной. 
Эта мысль мне не нравится, и я заканчиваю с прелюдией, дергая Виолу на кровать. Вот сразу видно продуманность профессионалки: на ней чулки и чисто номинальные трусики, их даже снимать не надо, я просто отодвигаю кружевную полоску шириной с ниточку, помогая сесть на меня верхом. Виола, не дожидаясь моих слов, высвобождает грудь из платья, мне достаточно протянуть руки, чтобы ощутить их заполненными тугой плотью с двумя торчащими сосками. Сжимаю ладони и смотрю, как девочка начинает свою скачку, ведя нас обоих или, скорее, меня одного к финишу. Да-а! Да, детка, вот так!
Через полчаса я уже возвращаюсь в номер. 
Дэн сидит в кровати. Лицо напряженное, глаза по пять копеек:
– Ты где был?
– Виски в баре выпил, – говорю я спокойно, – скучал?
– Ага, – он кивает, расслабляясь. 
До чего ж смешной! 
Заставляю выпить его таблетки, что прописал врач, который, по-моему, так и не поверил, что на Дэна напали неизвестные в подъезде. Наверняка эскулап решил, что это я сам пацана захерачил, а потом типа раскаялся. Разве по мне не видно, что я никогда ни в чем не раскаиваюсь?
Лекарство со снотворным эффектом, парнишка должен скоро заснуть. А пока я ложусь рядом, мы болтаем о разнице между нашими городами,  вспоминаем слова, которые используются в каждом городе по-своему. Например, бордюр в Питере называют "поребриком". Дэн подкалывает меня "булкой хлеба", называя это словосочетание лингвистическим извращением, и получает щелчок в макушку за снобистский выпендреж.
Наш разговор несколько раз прерывается тихим чмоканьем Дэниного телефона, сигнализирующего о новых сообщениях Вконтакте. Дэн не реагирует, только дергает ртом каждый раз.
– У тебя есть семья? – спрашивает неожиданно Дэн и добавляет. – Я почти ничего о тебе не знаю.
– Нет, – скорее всего, его интересует не это, думаю, и, как обычно, оказываюсь прав, когда он продолжает задавать вопросы.
– А отношения с кем-то есть? Ну, серьезные отношения, я имею в виду.
Не могу удержаться и уточняю:
– Кто-то, кого я не просто трахаю, как тебя?
Пожалуй, я сделал ему больнее, чем рассчитывал, судя по его потемневшим глазам, но Дэн только беззащитно моргает и кивает в ответ.
– Я похож на идиота, который будет ставить свою жизнь на одного человека? Любовь – это такая игра, в которой выигравшему достается смерть, – цитирую я известную фразу литературного героя.
– А ты играл? – спрашивает с вызовом, ох уж это юношеское упрямство.
– Играл. Как видишь, проиграл, раз живой, – а перед глазами встает мертвое лицо выигравшего, блять, зарекался же вспоминать! – Никого у меня нет. Ни родных, ни любимых, ни друзей. Никого. Я – волк-одиночка, – смеюсь, но невесело. – Давай-ка спать.
Целую его в лоб и выключаю свет, Дэн возится еще какое-то время, выискивая положение, в котором тело будет меньше болеть, сопит, как ёж, но больше ни о чем не спрашивает. 
Надеюсь, всё, что хотел про меня узнать, он узнал.
Когда он засыпает, я поддаюсь любопытству и беру его телефон со столика. На его странице Вконтакте штук пятьдесят новых сообщений от Владимира, много длинных, но большинство в несколько слов, и мне не надо заходить в каждое, чтобы прочитать – Дэн и не заметит, что я лез в его личную переписку.
Сообщения почти однотипные и почти все заканчиваются восклицательными знаками:
"Прости! Прости меня!", "Дэн! Ответь, пожалуйста! Я мудак!", "Прости меня!", "Дэн, я не могу так больше! Прости!", "Скажи, что я могу сделать, чтобы ты меня простил!", "Возьми трубку, нам надо поговорить!", "Я не могу сам себя простить!", "Ты – лучшее, что у меня было!", "Я не смогу без тебя!", "Я люблю тебя!", "Дэн, прости!"
Кроме последнего:
"Я не хочу жить без тебя."
Оно заканчивается точкой.
Я кладу телефон обратно, глядя на спящее лицо Дэна, освещаемое желтым светом фонарей из окна. 
Вот как всё оказывается. 
Мелодия и слова возникают в голове под стук сердца, которого у меня вроде бы нет.
Rape me 
Rape me my friend,
Hate me, 
Do it, and do it again. 
Waste me, 
Rape me, my friend**
Любит, значит. Врач сказал, если б удар в висок был немного сильней, было бы не просто сотрясение – Дэн бы умер.
Так любит, что чуть не убил. 
Ну что ж, я это понять могу, как никто другой. 
Я лежу в темноте и думаю о том, куда заводит любовь. Куда она меня завела в своё время, думать не хочется. И я начинаю размышлять, что же есть такого привлекательного для мужчин в парнишке, что лежит рядом со мной и дышит с присвистом из-за сломанного носа. 
Что в нем привлекательного для меня, ведь уже явно не только мордашка с рыжей гривой? 
Так и не найдя ответ, я засыпаю, стараясь лечь так, чтобы не задеть Дэна, если начну ворочаться.
Мне снятся глаза цвета весеннего синего льда, темные пряди, прилипшие к мокрому от пота лбу, обветренные губы шепчут: "Останься со мной, будь моим", мне так хочется верить этим словам. Но кожа с дорогого когда-то лица сползает клочьями, обнажая оскаленный череп, я знаю – всё вранье, всё ложь! И нож в моей руке легко проходит сквозь глазницу, в ней лишь талая вода – брызги попадают мне на щеки и стекают, обжигая. Я выныриваю из кошмара и еще долго не сплю, глядя в белый потолок, чувствуя горячие капли, которые потихоньку высыхают на висках.

Комментарий к 18 части
* Целиба́т (лат. coelibatus или caelibatus) — безбрачие (обязательный обет безбрачия), как правило, принятый по религиозным соображениям. В некоторых религиях целибат может принимать форму временного или пожизненного отказа от секса ради духовного самоосознания.
**строчки из песни Rape me группы Nirvana. 
Перевод:
Изнасилуй меня, 
Изнасилуй меня, мой друг.
Ненавидь меня, 
Сделай и делай это снова. 
Опустоши меня, 
Изнасилуй меня, мой друг.Утром просыпаюсь от того, что чувствую легкие прикосновения к плечу – мгновенно напрягаюсь, готовый врезать тому, кто меня коснулся, когда понимаю, что это Дэн. 
Бля, все-таки непривычно с кем-то ночевать в одной кровати. Смотрю, как он осторожно водит пальцами по предплечью, перебираясь выше к шее, словно изучает на ощупь. 
Потягиваюсь и сбрасываю с себя одеяло:
– Я открыт для исследований, наслаждайся!
Фыркает, но его пальцы уже смелее проходятся по ключице, по груди, трогают шрам, обводят сосок и спускаются к животу, заставляя непроизвольно сократить мышцы пресса. Ниже опустить руку Дэн не решается, но я ему помогаю, направляя его ладонь своей. Пока он ласкает мне член, я притягиваю его за волосы и, глядя в полуприкрытые длинными ресницами глаза, целую в губы, скорее облизываю, чем прижимаюсь, ощущая на языке металлический привкус. Нижняя губа еще кровит. Двигаю рукой вместе с его пальцами, задавая нужную частоту, и кончаю с тихим стоном, который ловит его рот. Прикусываю, не удержавшись, губу и слизываю показавшуюся каплю крови – сладкая. Его член тоже стоит, но я не спешу доставить мальчику удовольствие.
– Сперва лечение, – говорю я непреклонно, и он переворачивается на живот. 
Я мажу ему спину мазью, провокационно долго нанося вязкую субстанцию между ягодиц,  паренек нетерпеливо выпячивает задницу, и я погружаю скользкий палец в жаркую тесноту ануса.
– О-о, что ты делаешь?
– Внутри ведь должно тоже зажить, согласен? – продолжаю двигать пальцем, стараясь нащупать простату.
– Да-а, должно, – он почти стонет, когда мне это удается, и приподнимается на локтях и коленях, чтобы мне было удобнее.
Добавляю второй палец и начинаю слегка ими проворачивать, жаль, что нормально трахнуть его нельзя, я снова чувствую возбуждение. Или рискнуть? Как говорится: "Можно, если осторожно"? Ладно, потерплю.
Второй рукой похлопываю его по бедру, намекая на "help yourself", Дэн понимает и начинает дрочить в такт моим проникновениям. Оргазма долго ждать не приходится, он валится на простыни, крича от эмоций. Чувствительный мальчик. Правильно я его бабке сказал, что он страстный, не ошибся.
За завтраком, который принесли по моей просьбе в номер, Дэн выглядит получше: отеки с лица немного прошли, правда, синяки стали темнее, ну ничего, они скоро начнут желтеть и пройдут. Дэн периодически посматривает на телефон, но в руки его не берет, и сигналов о сообщениях больше нет. Странно, что Владимир так быстро прекратил свои попытки добиться прощения. Или понял, что достучаться через контакт – не самый лучший способ? 
Отвожу Дэна домой, у меня назначена встреча в Смольном, сколько она продлится – я не представляю, а дома с крысенышами и ноутом ему будет всяко повеселее. 
Не знаю, почему я поперся с Дэном до квартиры, а не высадил его у подъезда. Чутьё или интуиция? 
Но, когда мы выходим из старого дребезжащего лифта, на площадке у двери квартиры обнаруживается тот, благодаря кому Дэн провел не самые приятные последние пару дней. 
То-то я удивлялся, что сообщений от Владимира больше нет – решил лично поговорить. Правильно, глаза в глаза – оно как-то надежней. 
Владимир сидит, как побитый пёс на коврике, и смотрит на нас. Нет, не на нас, только на Дэна. Мой рыжик на секунду замирает, а я наоборот, ускоряюсь, чтобы пнуть в живот той гниде, из-за которой я вчера и сегодня не мог полноценно трахнуть того, кого хочу.
Владимир даже не сопротивляется, сука, только сгибается от удара к коленям лицом. 
Уже заношу руку, чтобы въебать уроду по шее, как Дэн пытается меня остановить:
– Не надо, перестань!
Когда черно перед глазами от ярости, мешать мне, мягко говоря, глупо. Я доношу удар до цели, и Владимир оседает на пол, как мешок с дерьмом, которым он и является. Не собираюсь останавливаться, не так быстро, я еще даже не начал.
– Прекрати! – Дэн толкает меня в спину, отчего я чуть не впечатываюсь мордой в стену.
– Ты забыл, что он с тобой сделал? – мне очень хочется вломить еще и этому добросердечному придурку, боль в его глазах меня останавливает, но не делает добрее.
– Нет, – он отвечает, – не забыл и не забуду. Но это касается только меня и его.
Ну неужели! Мальчик просит не лезть в его разборки? Садится перед Владимиром на корточки и переворачивает бесчувственное тело.
– Скоро очухается, – я всё еще зол и пелена в глазах не прошла. – Ты его еще прости, мать Тереза, бля!
Как Дэн выживает-то в этом мире со своими высокими идеалами и полным отсутствием самосохранения? Не зная элементарных правил вроде "стоящего – урони, падающего – подтолкни, упавшего – добей", которые я усвоил с детства?
– Это мне решать! – характер показывает? Смешно.
Бесит его мягкость! Какого черта вписывается за этого урода? Или у них это типа "милые бранятся – только тешатся"?
– Да делай ты, что хочешь, мне похуй и на тебя, и на этого мудака, – сплевываю на пол. – Ебитесь друг с дружкой и деньги в кружку. 
Зря я это сказал, чего уж. Зря. Но слово не воробей и так далее.
Дэн подскакивает как ошпаренный:
– Конечно, тебе на всех насрать, – он запускает пятерню в волосы и взлохмачивает и без того растрепанные кудри. – Что ж ты за человек такой? Для тебя люди – как грязь под ногами, прошел и похуй, если чью-то душу раздавил, да?
Как пафосно, думаю, и улыбаюсь в ответ, как улыбался на обвинения в свой адрес с самого детства. Помню, как бесило это директрису детского дома, где я рос. 
Она аж на говно исходила, когда, вместо того, чтобы оправдываться и обещать, что больше не буду, я стоял перед ней и улыбался на её вопли. Часто мне приходилось дорого платить за эту свою привычку, но я не жалел ни разу.
Дэн заводится от моего молчания, от наглой улыбки, которою он воспринимает как подтверждение своих слов:
– Только деньги для тебя важны, эти разноцветные бумажки, ради них ты существуешь. В тебе же нет ничего живого, ничего, понимаешь? Ты используешь меня, а потом выбросишь, как ненужную вещь! И даже переживать не будешь, тебе бы в голову не пришло извиняться за что-то или раскаяться!
Раскаиваться? Мне? Да он шутит! Я улыбаюсь еще шире.
Это его явно накручивает. Он идет пятнами, забавное сочетание белого лба, черно-синих синяков под глазами и алых щек – просто наш флаг на лице.
Я вижу, он ждет мои возражения, вижу, что надеется на признания. Наверное, если б я сейчас обнял его и зашептал романтичную чушь о чувствах, он бы остыл. 
Но я молчу, продолжая скалить зубы. 
Вглядывается в меня с яростью, за которой так явно дикое требование любви.
Думает что-то прочесть по моим глазам? Зря старается. Я знаю, что когда так улыбаюсь, глаза ничего не выражают, кроме равнодушия и полнейшего похуизма.
– Да как я только… с тобой… как я мог тебя… как мог хоть на минуту представить, что… – слов у него не хватает, он машет рукой. – Всё, трое суток истекли! Ясно? Не приходи сюда больше!
Напугал ежа голой жопой! Очень нужно было с ним возиться, я далеко не филантроп.
Вновь садится к начавшему шевелиться Владимиру, поднимает злые глаза:
– Всё из-за тебя! Ненавижу!
А сам смотрит, замерев. Чего ждет-то? Али не всё сказал?
По-моему, достаточно.
Я мог бы достать его в секунду и сломать нос еще раз. 
Но вместо этого наклоняюсь и, захватив тонкую шею рукой, шиплю на ухо:
– Ты прав, трое суток истекли. Ты мне больше не нужен, с пластмассовыми пупсами я и в детстве не играл.
Не оборачиваясь, выхожу к лестнице. 
Во дворе смотрю на часы и понимаю, что опаздываю на встречу. А на такие встречи не опаздывают. 
Что ж, мальчишка мне не нужен, но лендровер еще пригодится. 
Выезжаю из двора на серый и грязный Московский проспект. 
Но, хоть что-то родное в названии.

Помогаю Вовке подняться и зайти в квартиру. Садимся вновь на кухне, только не раздеваясь.
Если бы не Волков, я бы сам ему врезал, а теперь-то что? Мой когда-то лучший друг и так уже получил по полной. Блин, я думал, Волков его убьет. Догадался, значит, кто меня... 
Я Вовку не простил, никогда не прощу, но не оставлять же валяться на полу лестничной клетки и не бить же по новой, когда он только пришел в себя? 
Сидим, молчим, Вовка избит Волковым, я – им. 
Педерастический любовный треугольник какой-то, да ну на хуй!
И на фига я послал Волкова? Почему я всегда сперва говорю, потом думаю? Он ведь за меня пытался вроде как отомстить. Будто я сам не могу за себя постоять. За слабака считает или просто хотел помочь? Теперь ведь и не спросишь, хрен он вернется. Черт!
– Дэн… – Вовка наконец размыкает рот, на меня он не смотрит – уткнулся взглядом в скатерть на столе. – Я...
– Да понял уже, – говорю резко, – пришел в себя?
Кивает.
– Ну и вали тогда, не о чем разговаривать!
– Прости меня, я не знаю, что на меня тогда нашло, – он выдавливает это из себя, ковыряя ногтем пятно от кофе на светлой ткани скатерти.
Интересно, Волков бы просил прощения у меня, если б был на месте Вовки. Уверен, что нет. Я сказал на лестнице правду о нем, он и не спорил, такой и есть – самоуверенный безжалостный самец-победитель, плюющий на всех и вся. Альфа-самец, забравший "Альфу", улыбаюсь грустно своему каламбуру.
Вовку я не слушаю, хотя он чего-то бубнит, по-прежнему не глядя мне в лицо. 
Только почему-то Волков мне нравится и таким эгоистичным мудаком. 
Да и не такой уж он эгоистичный – вон как со мной возился и за Люду в больнице заплатил. 
Хотя мог бы ничего этого не делать. И Вовке накостылял за меня.
Значит, ему все-таки не насрать? 
– Если хочешь, ты можешь меня избить, я даже рукой в ответ не шевельну, – предлагает Вовка, отвлекая меня от мыслей про Волкова.
Спасибо, что трахнуть его не предложил! Блин, типа, если я ему сделаю еще херовее, мне легче, что ли, будет? 
Волков, похоже, так же считает. Только нифига, здесь законы Ньютона не работают: сила действия вовсе не равна силе противодействия.
Морщусь и встаю:
– Ладно, поговорили, всё равно ничего не исправишь, твои извинения я услышал.
Вовка понимает, что больше что-то объяснять бесполезно, тоже встает:
– Может, когда-нибудь? Дай мне хоть один шанс.
Киваю, чтобы он отстал от меня и быстрее свалил. Вовка, сутулясь, выходит из квартиры, бросая на меня только еще один последний взгляд на пороге:
– Как он успел так быстро тебя изменить?
Молча закрываю дверь. 
Чтоб я знал!
Я только знаю, что хочу вернуть Волкова и сделать так, чтобы он остался со мной.
Пожалуй, ни в чем я еще не был так уверен.
Побродив по квартире, поев сам, покормив крыс и почистив им клетку, я решаю ехать к Люде. 
Во-первых, вчера не был, а во-вторых, она меня поймет, всегда понимала.
Приходится ехать на метро. Когда я не нахожу машину во дворе, я понимаю, что ее взял Волков – ключи-то у него в кармане были, мне их он не отдавал. А я снова забыл, что не безлошадный.
Как ни странно, меня это скорее радует – будет еще повод с ним увидеться.
Ба офигивает, когда видит меня с побитой рожей, но говорит только одно слово:
– Рассказывай.
За этим я и приехал. 
Трудно сформулировать то, что у меня в голове, я мнусь, заикаюсь, постоянно вставляя "ну-у", "типа", "такой", "в общем" – все слова паразиты, от употребления которых Люда отучала меня подростком, выползли вновь. 
Но сейчас она меня не поправляет, не заставляет "выражаться по-петербуржски", только смотрит с печалью и гладит по руке, когда я прерываюсь, чтобы собраться с силами для продолжения.
Я боялся, что известие о том, что я все-таки переспал с Волковым, может снова спровоцировать сердечный приступ, но она на удивление спокойно это воспринимает.
Затыкаюсь, наконец, и жду ее вердикта.
– Отношения между мужчинами были всегда, с древней Греции, а то и раньше. Когда-то к этому общество относилось нормально, когда-то отрицало сам факт. В советское время гомосексуалистов сажали в тюрьму или лечили током в психушках, но, слава Богу, то время прошло, – Люда серьезно смотрит на меня. – Я считаю, что всё, что происходит в спальне по взаимному согласию, касается только двоих и никого больше, тем более государства!
Вау, я знал, что ругать она меня не будет – никогда ни за что не ругала, но таких слов точно не ожидал.
– Ты ведь знаешь, мой любимый композитор – Чайковский, а любимый актер – Игорь Дмитриев, они оба были геями, но мы ведь их ценим не только за это, правда? – подмигивает, а я в ахуе. – Неужели я стану любить меньше тебя?
Меня отпускает, словно с плеч свалилась тонна, я хохочу со слезами в глазах и прижимаюсь лбом к ее плечу, так классно, что она меня поняла!
– Кстати, пока я здесь отдыхала, у меня было время подумать, – отдыхала она! – Мне давно надо было пересмотреть свою жизнь, я всё тянула по привычке лямку с этим издательством, которое начал Андрюша, и тебя настраивала на продолжении дела отца.
Ба смотрит в окно, а я замираю от неожиданных слов, про что она? Она делала всё с издательством только ради памяти сына? Ей самой это было обузой?
– У тебя должна быть своя жизнь, а не та, что отец не успел прожить. Я же видела, что ты не хотел идти на издательское дело, предпочитал программы свои писать, но все равно заставила тебя поступить на технологии полиграфии. Если бы не Волков со своей, хм-м, напористостью, я бы сломала тебе всю жизнь. Теперь ты можешь строить её сам.
Вот это да! Охренеть!
– Именно из-за Волкова ты оказалась здесь!
Хмыкает и неопределенно шевелит пальцами в воздухе:
– У меня давно проблемы с сердцем и инфаркт уже второй, я просто от тебя скрывала, тогда я его вообще на ногах перенесла. Так что то, что я сейчас получаю полноценное лечение, а медсестры сдувают с меня пылинки, очень даже неплохо.
Она вдруг уточняет:
– Это ведь он всё оплатил? Я права?
Киваю и вспоминаю, что наговорил Волкову на лестничной площадке, черт, я ведь его оскорбил, а оскорблений он не прощает наверняка, странно, что еще меня не оставил лежать рядом с Вовкой на полу.
Ба вздыхает и спрашивает:
– Я так и не поняла, что у тебя с лицом? Это ведь не Сергей тебя разукрасил? Ты бы тогда не мог про него рассказывать с такими глазами.
С какими такими, интересно?
– Не, ба, не он. Мы с Вовкой поругались. Сильно.
Еще как, блять, сильно, думаю про себя, вспоминая окровавленную бутылку на кухонном полу.
– Он и разбил мне мор… лицо…
– За то, что ты разбил ему сердце? – Люда просто убивает меня, спрашивая это, челюсть со стуком падает на пол.
– Ты знала?!
– Догадывалась, вы, молодые, считаете, что старики ничего не замечают и не помнят, как это – быть влюбленным, – протягивает ко мне руку, ерошит по волосам. – Он всегда смотрел на тебя так, как будто ты единственное солнце в его мире.
– И что мне делать теперь?
– Дениска, тебе двадцать лет, пора уже перестать меня спрашивать, – укоризненно качает головой, но улыбается. – Решай сам.
Она права.