Красная шапочка vs Волк

– Не забудь надеть шапку, на улице снег идет! – бабушка кричит мне из комнаты.

Вовка, стоящий рядом со мной, ржет: "Шапка, надень шапку!".

Да уж, повезло мне, в кавычках, с прозвищем. Меня, двадцатилетнего парня, мои придурочные друзья с извращенным чувством юмора прозвали "Красной шапочкой"! Все потому, что у меня на голове копна ярко-рыжих кудрей, издалека, наверное, действительно похоже на шапку морковного цвета. 

Ну, и красный цвет я люблю. Та же шапка, про которую напоминает мне бабушка, опять-таки связана из красной шерсти. Подарок от друзей, шутники, блин! Но шапка мне нравится, и я ее ношу, не собираясь показывать, что меня задевает кликуха.

Да ладно, я даже привык. У того же Вовки прозвище не лучше – либо "Дрова", либо "Дровосек" – из-за его фамилии Топоров.

– Да, ба, я помню! – кричу в ответ, показывая кулак Вовке.

Вообще-то, я редко зову ее бабушкой. 

На милую старушку в испачканном мукой фартучке она совсем не похожа. 

Моя ба – настоящая железная леди, после смерти своего сына и невестки, моих отца и мамы, она не только вырастила меня, но и взяла управление фирмой в свои руки. 

У нее, у нас – маленькое издательство, специализирующееся на выпуске открыток, календарей и прочей типографской мелочи. Но на жизнь нам дохода от издательства хватает. 

Ба, или Люда, как я зову ее чаще, спит и видит, что я встану у руля и превращу маленькую фирмочку в гиганта полиграфии. Посмотрим, пока я только учусь на факультете полиграфических технологий и оборудования.

Сейчас как раз собираюсь на занятия, натягиваю красную шапку на свои непослушные кудри и машу рукой ба, которая все-таки выглянула из комнаты. 

В руках у нее целая стопка каких-то бумаг.

– В пять жду тебя, нам надо кое-что обсудить, – это ба говорит мне, но глядит на Вовку, знает, что он легко может меня утащить на весь вечер, плавно переходящий в утро следующего дня.

Вовка улыбается бабушке улыбкой железного дровосека, увидевшего полную масленку, мол, Людмила Макаровна, я – белый и пушистый. 

Голубой ты, зараза, думаю я про себя беззлобно, захлопывая дверь. Да, мой лучший друг – гей, который периодически активно склоняет меня к переходу в армию под светло-синим флагом. 

Но я пока не сдаюсь. Пока? Ну да, я ничего не имею против геев, но пробовать на себе все прелести мужской любви меня пока не тянет. 

Вовка рассказывает мне иногда про свои отношения, правда, мне кажется, что девяносто процентов в его рассказах вранье: он слишком много времени проводит со мной, чтоб у него оставалась еще возможность с кем-то встречаться, да так, чтобы я не видел его пассий. 

Чувствует ли он ко мне что-то большее, чем дружба? 

Иногда я ловлю на себе его взгляды, такие... особенные, что ли.

Не знаю, я никогда не спрашивал, а он никогда не признавался, оба, видимо, боимся, что подобный разговор разрушит ту дружбу, что у нас есть сейчас.

К пяти я домой, конечно, не попадаю, но в половине шестого я, как лист перед травой, предстаю под Людины очи. Они мечут молнии, ба терпеть не может непунктуальности. 

Нет, я, что ли, виноват в пробках? Как доехала маршрутка, так и я доехал, что тут непонятного?

- Так, внучок, садись и слушай! – когда Люда называет меня "внучком", это значит, что она серьезно настроена.

Хоть и не чувствую за собой никакой вины, но принимаю подхалимский вид и смотрю на нее преувеличенно внимательно.

– У нас появилась проблема, – губы, накрашенные красной помадой – ба поклонница Марлен Дитрих – сжимаются в прямую линию, – наше с тобой дело пытаются перекупить. Какой-то выскочка в издательском бизнесе, но, к сожалению, выскочка с деньгами и связями.

Кому нужно наше маленькое издательство, интересно? Какой от него прок? 

Это я спрашиваю вслух, а ба недовольно морщится и объяснят мне как глупцу:

– Имя, дурачок, имя и история! Мы вообще-то основаны еще в прошлом веке! – ну да, шестнадцать лет как основаны – солидный срок! 

Впрочем, для России удержание на плаву малого бизнеса шестнадцать лет – это действительно много.

И имя у издательства красивое, с претензией, я бы даже сказал – "Альфа", типа, мы первые. Ну-ну.

– Сегодня у нас встреча в семь вечера с нашим, хм-м, противником. А из-за твоего опоздания, я вынуждена объяснять тебе все на бегу! Давай, поехали, дорасскажу в машине.

У Ба серебристый лендровер, водит она тоже не как пенсионерка, а как стритрейсер. На все недовольные гудки, Люда делает просто – опускает стекло и высовывает левую руку с выпрямленным средним пальцем. 

Крутая у меня ба, что тут спорить.

Мчимся по трамвайным рельсам в объезд пробки, она продолжает рассказ:

– Я хочу показать этому нуворишу, что я не одинокая, выжившая из ума старушка, за мной есть вполне конкретное мужское плечо.

Хмыкаю про себя, можно ли мое плечо назвать конкретным? Ой, вряд ли.

Ба развивает свою мысль, ловко подрезая зазевавшегося таксиста, пропустившего просвет в потоке машин:

– Надо дать понять этому поцу*, что свой рейдерский захват он может засунуть в... да, и ты тоже туда же засунь свою гуделку! – мешая еврейские ругательства, усвоенные от нашей соседки по лестничной клетке – тети Мины и новомодные словечки, ба кричит в окно, сама нажимая резко на клаксон. 

О, господи, и это она мне еще не дает водить свой джип под предлогом, что я буду лихачить!

Но слова о том, что кто-то хочет перекупить по дешевке нашу фирмочку, заставляют меня напрячься и воинственно расправить свои "конкретные" плечи.

Паркуемся в одном из типичных дворов-колодцев на Петроградской и заходим в офис, представляющий собой на деле пару полуподвальных помещений. 

Ровно в семь вечера раздается звонок, и я открываю дверь высокому мужчине в черной дубленке. На темные волосы успела упасть пара снежинок – это единственное нарушение в его облике, вылизанном и идеальном до противности. 

Но лицо у мужчины серьезное и донельзя жесткое, а взгляд светло-серых с желтым ободком вокруг зрачка глаз колючий и злой, я даже растерялся немного, топчась в дверях, пока он проходил мимо меня. 

Только успел поймать его дубленку, которую он небрежно скинул мне на руки. 

За кого он меня принимает, сука?

Прохожу за ним в подобие кабинета, решительно швыряя его шмотье в кресло – я ему не швейцар, блять! 

Ба поднимает голову от бумаг, сдвигая очки на лоб, и голосом великосветской княжны представляет в начале меня, как младшего:

– Мой внук и наследник, Денис Вершинин.

И потом уже мне:

– Знакомься, Дэн, это Сергей Волков, э-э-э, предприниматель из Москвы, – последние слова звучат как ругательство или, как максимум, обвинение в преступлении.

Тот оборачивается, в глазах легкое удивление и самая настоящая издевка:

– Наследник заводов, газет, пароходов? – протягивает руку и зажимает мои пальцы в холодной стальной хватке. 

Как в капкан руку сунул. 

Что-то мне подсказывает, что проблем с ним мы с ба еще хлебнем.

Еду на встречу со взбалмошной старухой, злясь оттого, что вынужден с ней еще что-то обсуждать. Неужели бабка еще не поняла после всего давления со стороны всех проверяющих служб, от налоговой до пожарной, что лучше сразу поднять лапки вверх и не пытаться со мной бороться? 

Я вынужден торчать в Петербурге лишние дни, которые мог бы потратить в Москве с большей пользой. 

Меня вообще раздражает этот город – медленный, застывший, без того сумасшедшего ритма столицы, к которому я так привык. Да еще жители в нем – самодовольные снобы, не упускающие возможность кичливо заявить: «простите, но в Питере принято так». Ебет меня, что ли, как принято в Питере? Я плачу, и я решаю, как у вас тут будет принято!

Поэтому в ржавую дверь какого-то зачуханного подвала, на которой, тем не менее, красуется гордая позолоченная табличка "Издательский дом "Альфа", я звоню не удержавшись от кривой злобной усмешки – недолго висеть этой табличке. Я заберу название себе: как ни странно, репутация у этого издательства весьма неплохая, такую заслуживают временем и добросовестной работой, а я не хочу тратить годы на завоевывание доверия у заказчиков, мне надо всё и сразу.

Открывает мне какой-то парнишка, которого я сперва принял за девушку – уж больно у него шикарные медные кудри, спадающие на плечи волной. 

Курьер на побегушках? Или кто? 

Бабка, похоже, решила преподнести сюрприз напоследок. 

Ей это не поможет. Ей ничто уже не поможет, у меня не только фамилия волчья, у меня волчий захват.

Пока старуха трясет своими бумажками, по которым у них всё идеально, я не слушаю, рассматриваю мальчишку – симпатичный, теплые светло-карие глаза, отливающие медом, а несколько веснушек на носу добавляют ему какой-то детской невинности – так и хочется его совратить. 

А что? Это будет забавно и развлечет меня, пока я торчу в этом болоте.

– Сделай кофе, – говорю я ему и с улыбкой наблюдаю, как мальчик начинает суетливо возиться с чайничком.

Бабка сверлит меня взглядом, не нравится, что я "тыкаю" ее внуку, но могу поспорить, еще больше ей не нравится, что Дэн с такой готовностью исполняет мою просьбу, больше смахивающую на приказ.

Он тебе не помощник, бабулька, он не воин в сияющих доспехах, готовый спасти твою контору от коварного дракона вроде меня. Чую, у него в крови есть желание прогнуться перед более сильным. Я таких мальчиков знаю, им нравится, когда их прогибают.

Когда-то ты была для него более сильной, а теперь буду я.

Скалюсь ей в лицо, голливудская улыбка в моем исполнении пугает больше, чем хмурые брови – знаю, проверял в действии.

– Я вижу, вы не хотите внять доводам рассудка, – ворчит бабка, поджимая губы и сцепляя руки в замок под подбородком.

Я тебя умоляю, твоему рассудку на кладбище давно прогулы ставят! 

Но говорю совсем другое:

– Ну что вы, Людмила Макаровна, я как раз впечатлен прозрачностью и чистотой ваших финансовых документов. Поймите и вы меня, я делаю вам достойное предложение, от которого просто неразумно отказываться. Сейчас вы еще в силах противостоять крупным конкурентам, благодаря наработанным связям, но в итоге вы потеряете всех заказчиков: вы просто не сможете успевать за новинками в полиграфии, не сможете предложить ничего, кроме низких расценок на свои услуги.

Она это знает, я уверен, так какого черта держится за эту подыхающую фирмочку? Тех денег, что я готов дать, ей хватит до конца жизни, тем более, сколько там осталось? Десять? Максимум, пятнадцать лет?

Принимаю из рук Дениса чашку кофе и, пользуясь тем, что наши руки так близко, провожу большим пальцем по его горячему запястью. 

Он дергает рукой, расплескивая кофе на пол. Смешной парнишка! 

Дэн краснеет, чертыхается шепотом и говорит: "Я уберу". 

Жаль, он не видит, как пепелит его спину взглядом бабка. Жаль, что она вообще здесь, думаю я, когда Дэн садится на корточки рядом с моим стулом, и его медноволосая голова так близко от моих коленей, схватить бы его за кудряшки и...

Мальчик, не подозревая о том, что я только что мысленно уже поимел его, вытирает салфетками мокрое пятно на линолеуме – у них еще и линолеум на полу, нищета! А туда же, корчат из себя невесть что!

Закидываю ногу на ногу, чтобы скрыть растущее возбуждение.

– Я хотел бы посмотреть на работу вашего издательского дома сам, – почувствует бабка издевку в голосе? О, да, она ее понимает, вижу по глазам. – Вы не возражаете, если я подъеду еще завтра с утра?

Нахуй мне нужно смотреть на работу, сам знаю всё, что у них есть, но мне хочется еще раз пообщаться с парнишкой и еще немного позлить бабку. 

За то, что она такая несговорчивая сука, теперь получит меньше, чем я предлагал ей вначале. 

– Хорошо, я буду ждать вас утром, – голос у бабки как наждак по стеклу.

Перевожу взгляд на Дениса, поднимая брови:

– А ваш, кхм, наследник разве не будет присутствовать? Его, как я понимаю, это тоже должно интересовать?

Мальчик бросает взгляд на бабушку, привык, молокосос, с ней по любому поводу советоваться, маменькин сынок! 

Кстати, почему внука я вижу, а не сына или зятя? Делаю себе мысленно заметку выяснить.

Денис явно не может прочитать в глазах бабки подсказку, смотрит на меня и, запинаясь, поясняет:

– У меня завтра институт, я до трех все равно буду занят, – институт, значит.

И какой, интересно? Спрашиваю вслух.

– СПГУТД, – объяснил, блять! Видит, что мне аббревиатура нихера не говорит, и поясняет. – Северо-Западный институт печати, я на третьем курсе.

Продолжаю молча смотреть на него в упор.

– Это в центре, – он сглатывает, не понимая, что еще я жду, – около Фонтанки.

Мне кажется, если б я продолжил сверлить его взглядом, он выложил бы мне всё про себя, вплоть до цвета трусов, надетых на него сейчас. Дэн явно из тех, кому, может быть, даже неосознанно, но нравится подчиняться. А мне нравится, когда мне подчиняются. 

Уверен, что я смогу с ним немного поиграть. Вернее, недолго. Послушные мальчики мне обычно быстро надоедают.

Наши гляделки прерывает бабка, заявляя безапелляционно:

– Дэну вовсе нет нужды пропускать лекции из-за вашего интереса, я уверена, что смогу удовлетворить ваше любопытство, – сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос от двусмысленности ее фразы, которая понятна только мне. 

Вряд ли она сможет удовлетворить мое любопытство насчет того, каков ее внучок в постели. 

А то, что он в ней окажется очень быстро, я не сомневаюсь. 

Мне не отказывают. Я всегда получаю то, что хочу. 

Всегда. 

И ее рыжий смазливый мальчишка не будет исключением. 

Так же как и их "издательский дом", мать его!

По дороге домой Люда молчит, я вижу, что она сердится и на Волкова, и на меня, но, хоть убей, не понимаю – на меня-то за что? 

Я мало принимал участие в разговоре, да еще и с кофе облажался, пролив его на пол из-за случайного прикосновения, но мне показалось, что Волков говорит вполне разумные вещи – нам действительно не выстоять в мире современных технологий с оборудованием прошлого века. 

Я понимаю, что "Альфу" сделал мой отец, он был настоящим энтузиастом своего дела, но для дальнейшего развития нужны деньги. 

Большие деньги, которых у нас нет и взять неоткуда.

Только дома ба открывает рот, чтобы выдать язвительное замечание, когда ставит передо  мной тарелку с ужином:

– Спасибо, внучек, твоя поддержка мне так помогла!

– Ба! Ну что такое-то! Я-то тут при чем? Мы все равно не сможем с ним бороться, ты же знаешь, как сейчас всё решается.

– Я знаю, что ты даже не пытаешься бороться! – она отрезает это так же решительно, как отрезает кусок масла перед тем, как плюхнуть мне его в тарелку с вареной картошкой и котлетами. 

Когда ба только успела наделать котлеты? М-м, вкуснотища. 

Я не обижаюсь на резкий тон: она пожилой человек со своими устоявшимися принципами, ей трудно принять новые изменившиеся условия.

Новый мир – новые правила. 

Признать вовремя силу противника и согласиться с ним – не значит отказ от борьбы, это значит трезво оценивать свои возможности. Ну глупо же мне было бы выходить на ринг с Валуевым, правда? Так и у нас примерно такая же ситуация. Мы уже заведомо в проигрыше, лучше попытаться пережить его с наименьшими потерями.

Пытаюсь объяснить всё Люде, но она лишь качает головой, глядя на меня с нежностью и грустью:

– Может быть, ты прав, Дениска, но мне так не хочется отдавать этому столичному щеголю всё, что создал Андрюша.

Андрюша – мой отец, они погибли с мамой десять лет назад: попали в аварию на трассе Скандинавия, когда возвращались с дачи, где оставили меня у бабушки. 

Ба продала там дачу потом, даже в Финляндию она ездит только на поезде – не хочет проезжать то место, на котором лежала искореженная машина с моими родителями.

Мне уже не больно их вспоминать. Ну, почти не больно. И мы с ба за ужином углубляемся в светлые воспоминания, когда наша семья состояла не только из нас двоих.

Дикий вой из телефона отвлекает от разговора – Вовка.

Хотя на часах почти десять, он считает, что у нас еще полно времени что-нибудь замутить. Один взгляд на ба, ее молчаливый кивок, и я бегу в комнату переодеваться.

К одиннадцати мы с Вовкой уже входим в недавно открывшийся клуб, он сейчас на первых местах в рейтинге подобных заведений, неудивительно, что народу масса. 

Если б сегодня была не среда, а суббота, могли бы и не попасть внутрь. 

Ритм бьет по ушам, водоворот огней и танцующих тел затягивает, унося все проблемы, хочется упасть в этот ночной праздник, разбивающий серость будней.

Денег немного, и я сразу беру полтос текилы: чем крепче напиток, тем быстрей в голове пропадут все ненужные мысли. 

Выпиваю залпом, отказываясь от лимона и соли – настоящим мачо это ни к чему. 

Вовка тянет на танцпол:

– Пошли, растрясешь свои булочки, моя Красная шапочка! – вот ведь говнюк, а?

– Смотри, Дровосек, не обломай свой топорик о мои черствые булки! – отвечаю ему в тон.

Он ржет:

– Это можно считать приглашением? – пытается шлепнуть меня по заднице.

– Но-но, убери руки, грязный извращенец!

– Почему это грязный, – тянет с круглыми глазами, – я сегодня мылся, честно, хочешь покажу? – делает вид, что начинает раздеваться.

Я только машу на него рукой, хохоча, вот за что я его люблю – это за то, что мне с ним всегда легко.

Теперь мы оба смеемся и вваливаемся в качающееся море человеческих тел.

Мне нравится танцевать, у меня неплохой слух и координация, надо просто слушать музыку, а движения подскажет сам ритм. Убираю упавшие на лицо волосы взмахом головы и ловлю на себе тот самый, не совсем обычный, взгляд Вовки. 

Сегодня меня это не напрягает, почему-то. 

После знакомства с Волковым так классно видеть в смотрящих на тебя глазах ласку, а не надменную холодность. 

Я позволяю Вовке сократить дистанцию между нами, мы почти касаемся друг друга грудью, я разворачиваюсь и скольжу спиной по его телу вниз, чтобы, резко поднявшись, толкнуть задницей и задеть по лицу кончиками волос.

– Вау! – девчонка рядом улыбается и хлопает в ладоши!

– Хочешь так же? – я обнимаю ее за талию, прижимаю к себе, и вот она уже опускается к моим ногам, старательно оттопырив попку, ее движения более неуклюжие, чем мои, но выглядят очень сексуально. 

Я смотрю через плечо на Вовку: глаза черны от расширенных зрачков, а губы полуоткрыты – он, по-моему, в прострации. 

Кручу девчонку вокруг себя, одновременно обнимая за плечо Вовку, и шепчу ему на ухо:

– Ты не против знакомств?

Мотает головой, и дальше мы танцуем уже втроем. 

Нет, все-таки не зря у Вовки прозвище "Дрова" – стоит как дерево, а мы с девчонкой, Ритой, как она успела представиться, играем в своеобразную игру вокруг моего застывшего столбом друга. То она, ухватив его за плечи, выставляет стройную ножку вперед, то я, почти запрыгивая на Вовку, кручусь вокруг него. Мне нравится наш танец, хотя со стороны это, наверное, выглядит как брачные игры двух белок на стволе дуба. 

Вот ведь чурбан! Не может, что ли, хоть немного подвигаться в нужном ритме, переминается с ноги на ногу, как дундук деревенский!

Когда меняется музыка, мы с Ритой, запыхавшись, отходим к свободному столику. Вован плюхается рядом и говорит удивленно:

– Ну вы зажгли!

Рита смеется, красиво запрокидывая голову, вообще, она симпатичная – фигуристая, волосы, правда, короткие, не люблю такие, но в целом – весьма.

– Вы заметили, мальчики, мы произвели фурор на площадке, – она обмахивается заламинированным листком с коктейльным меню. – Вон, мужчина с нас глаз не сводит. Ничё такой, староват, правда.

Словно по команде, мы поворачиваемся с Вовкой в ту сторону, куда она машет тонкой ручкой. 

Волков. Он-то здесь откуда?

Замечает мой взгляд и спускается со своего уровня клуба к нам.

Кивает мне и сам представляется Вовке и Рите:

– Сергей Волков, можно Серый, можно просто Волк! – щелкает зубами перед Ритой, та заливается смехом.

Блять! Надо же так испортить вечер!

Но делать нечего, пододвигаюсь на диванчике, чтобы уступить место. Волков садится рядом, и я сразу чувствую коленом его горячую ногу.

– Ну что, ребята, выпьем за знакомство? Я угощаю.

Все вразнобой кивают. Пока Рита, сидящая напротив меня, начинает оживленно обсуждать преимущества и состав различных коктейлей с Волковым, Вовка, наклонившись ко мне, спрашивает:

– Это кто вообще?

– А, один хер из Москвы, не обращай внимания, – отвечаю я ему в ухо.

Приносят заказ, как-то много всего Волков заказал, мы с Вовкой ничего не просили, ограничились бормотанием, что нам все равно. 

На столе несколько бокалов с чем-то неизвестным и с десяток маленьких стопок с разноцветными слоями жидкости в них. 

Я задумчиво смотрю на них, не зная, что же выбрать, как Волков говорит мне:

– Как насчет ночи страсти? Я думаю, тебе понравится.

Я кашляю от неожиданности:

– Ч-что? – глаза у Волкова горят, как у… как у волка, блять!

– Коктейль называется «ночь страсти», говорю, попробуй, – он протягивает мне бокал с оранжевым содержимым, и я принимаю коктейль из его рук.

Его пальцы сейчас не холодные, они скорее обжигают, когда я случайно задеваю их своими, по кончикам словно разряд бежит.

Пью сладкую жидкость, действительно вкусно, Волков улыбается, глядя на меня и вдруг выхватывает Риту на танцпол. 

Смотрю, как завороженный, на его сильное тело, вокруг которого вьется маленькая девичья фигура, и прихожу в себя только от чувствительного толчка в ребра.

– Эй, ты оглох, что ли! Второй раз спрашиваю, какого хуя с тобой происходит, – Вовка насупил брови и требовательно смотрит на меня, ожидая ответа.

– А что со мной происходит? Ничего, – я вновь ищу глазами пару Волкова и Риты на танцполе, но уже не нахожу, блять, куда они пропали-то?

– Не надо из меня дурака-то делать, – Вовка настойчиво разворачивает меня к себе. – Я же вижу, какими глазами ты на этого Серого смотришь.

– Да что ты придумываешь бред какой-то, не смотрю я на него вовсе, – куда же они делись, интересно. – Бля, Вовка, ты мне что, сцену ревности закатываешь?

– Да иди ты! – обижается мой друг и тоже исчезает в толпе.

Поговорили, называется. Жду минуту и звоню ему, трубку он берет, ну хоть на том спасибо:

– Вовчик, ну извини, если обидел, давай, возвращайся, тут столько всего прикольного, и ночь только началась!

– Ладно, – буркает, но уже не сердито, – ща, отолью и приду.

Так вот куда он так сорвался, в туалет ему приспичило! А чего тогда Отелло-то из себя строил? Зассыха!

Беру в руки вновь бокал с коктейлем и пью мелкими глотками, по груди разливается приятное тепло.

Похоже, ночь будет веселой!

Вовка возвращается за столик с улыбкой до ушей:

– Ладно, погорячились и забыли, – залпом выпивает какой-то шот, – крепкий, сука!

– Ты чего такой довольный-то?

– А, – машет рукой, – смешно, видел я этого Серого с Ритой, похоже, девчонка-то не из ломак, сразу дала.

Почему-то по шее бегут противные мурашки:

– Ты с чего взял? – говорю более резко, чем хотелось бы.

– Да в туалете их слышал, а из-под двери кабинки две пары ног, одна из которых в красных лодочках, тут к гадалке не ходи, кто и чем занимается.

Вот ведь блядь!

– А ты на нее виды имел? Или на него? А, Шапочка?

Ни на кого я виды не имел, противно просто. Мне Рита показалась нормальной девчонкой, не давалкой. Да и Серый, тьфу, бля, Волков этот… тоже мне, ни одну юбку пропустить не может, ничего, что она с нами вообще-то сидела? Со мной, то есть?

Не успеваем договорить, как они возвращаются, быстро они управились. Ну да, на лицах у обоих все прочесть можно – Рита довольна, что подцепила богатенького, Волков выглядит сытым зверем. Вновь садятся за столик, но теперь между мной и Волковым – Вовка, это почему-то радует. Рита так вообще садится на колени к Волкову, вот ведь сука! А?

Смотрю на нее, но натыкаюсь взглядом на Волкова, он нагло ухмыляется, а в глазах все еще плещется похоть. 

Терпеть таких не могу! Тварь, привык, что всё всегда решают только деньги! Понимаю теперь ба, мне тоже уже не хочется решать с ним все мирным путем. Может, он еще пообломает свои клыки о нас!

Вытягиваю Вовку опять на площадку, пошли они все в лес, я танцевать буду!

После встречи с бабкой и рыженьким внуком, возвращаться в гостиницу совсем не хотелось, поэтому, задав Гуглу вопрос, где же веселятся в этом унылом городе, я поехал по первому предложенному адресу.

Так себе клубец оказался, развлекуха для малолеток, но решил уж пропустить стаканчик, раз приехал. 

Сел повыше танцпола, чтоб не мешала дергающаяся, словно в припадке, молодая поросль. 

Забавные они, живут сегодняшним днем, просаживают жизни в таких заведениях, думают, что папы-мамы вечно кормить будут. Обозреваю помещение, выискивая кого-нибудь для коротания вечерка, а, может быть, и ночи. 

Не хочу связываться с совсем уж малолетками, мне бы девочку лет двадцати пяти, которая знает, что хочет и не будет домогаться меня в дальнейшем. 

Или мальчика, не принципиально. Мальчика даже лучше, наверное, учитывая то желание, что разбудил во мне сегодня рыжий «внучек».

Взгляд зацепила троица на площадке, вокруг которой образовалось свободное пространство – уж больно активно плясали две гибкие фигурки вокруг третьей – здорового парня с неуклюжими движениями непривычного к танцам человека. Присмотрелся внимательней, так это ж рыженький парнишка – Дэн. 

На ловца и зверь бежит! 

Удачно я сегодня зашел. Хорошо двигается паренек и девчонку раскручивает вполне профессиональными движениями. Красная юбчонка так и летает.

Смотрю, как трое в обнимку усаживаются за столиком, прикидываю, сразу подходить или присмотреться пока.

О, они тоже меня заметили, отлично! 

Подхожу к ним, знакомлюсь, разглядывая спутников Дэна более пристально. Девчонка, Рита – хороша, но обычная блядь, про это говорит оценивающий взгляд, считывающий как сканер стоимость каждой вещи, надетой на мне, и широкая улыбка, когда она понимает, что деньги у меня есть. 

Уверен, Ритуля сможет назвать стоимость каждой тряпки точнее, чем я сам. 

Интересно, она девушка Дэна или Владимира?

Пока Рита откровенно кокетничает со мной, обсуждая коктейли, ребята о чем-то перешептываются, склонившись друг к другу. И Владимир слишком близко прижимается к Дэну. Какие у них все же отношения? Детина тоже имеет виды на моего рыженького?

– Как насчет ночи страсти? Я думаю, тебе понравится, – говорю я рыжику, протягивая бокал и прижимаюсь ногой к его колену. 

Он смотрит на меня испуганно и заикается:

– Ч-что? – какой робкий мальчик, как мило.

Я смеюсь и тащу девку танцевать, пока окончательно не прожег на Дэне дырку своим взглядом. Ритуля так и льнет ко мне всем телом, еле прикрытым тонкой тканью короткого платьица.

– Может, познакомимся поближе, – я провожу рукой по ее спине ниже и сжимаю рукой место, где заканчивается подол красного платья.

– М-м, не знаю, – тянет она, но позволяет увлечь себя вниз, к кабинкам туалетов.

Я ж знал, что блядь! 

Рита не противится, когда на лестнице я одной рукой сжимаю её грудь, а другой лезу под юбку, сама захватывает мои губы ртом и тихо в них стонет, типа от страсти. 

О да, конечно, это только со мной она потеряла голову, обычно она через пять минут знакомства не дает. Сколько раз я слышал подобное, впрочем, мне пофиг, кто кому и когда дает или нет, главное, что сейчас согласна. 

Подталкиваю Риту в дверь мужского туалета, мне глубоко плевать, есть там кто-то или нет, а если девочка стесняется – это её проблемы. Зажимаю её в кабинке, разворачивая к себе спиной, и прогибаю в поясе. 

Руками она вынуждена упереться в стену над бачком унитаза – романтика, блять! На ней еще и колготки, приходится спускать эту срань вместе с трусиками ей почти на колени. На женщинах я предпочитаю чулки, намного эстетичней смотрятся и снимать не надо. 

Но Ритина спина с выступающими лопатками, тонкой талией и отставленной задницей, еле прикрытой красной материей, её стройные ножки, расставленные широко и стреноженные капроновыми силками, меня заводят.

Раскатываю презерватив на члене и быстренько трахаю, не сильно стараясь доставить ей удовольствие – с какой стати? Мне просто хочется немного спустить пар.

Когда я уже жду, пока она приводит себя в порядок, то есть натягивает колготки обратно, выясняю, что с ребятами она познакомилась несколько минут назад.

Жаль, я хотел бы, чтобы она была девушкой Дэна, я б показал ему, как ловко я умею отнимать то, что приглянулось мне.

Возвращаюсь за столик, Дэн смотрит зло, что, не понравилось, как быстро я окучил девочку? Ты следующий, мальчик.

Блин, как бы еще побыстрей избавиться от этой Риты? Уселась мне на колени, корова, думает, что Дюймовочка? Хотя, конечно, не тяжело, просто теперь она мне нахер не нужна.

Дэн тащит упирающегося увальня танцевать и я, наконец-то, спихиваю с колен надоевшую ношу.

Девчонка надувает капризно губки, но я даже не смотрю на нее лишнюю секунду, любуюсь пластикой рыженького.

Его волосы, отливающие в свете дискотеки красным, выглядят как медный шлем. От движения они разлетаются огненным ореолом. Красиво и сексуально, а извивания его тела вокруг Володи, словно вокруг шеста, заставляют опять приподняться мой член в брюках. 

Да, надо не затягивать с совращением парнишки, не люблю долго ждать то, что можно взять сразу. 

Надо лишь избавиться от девицы и его друга, который смотрится скорее телохранителем. С Ритой все просто, а вот с Владимиром... Ладно, решим проблемы по мере их поступления.

Накачиваю юнцов алкоголем, следя, чтобы напитки на столике не заканчивались. Рита-то уже давно поплыла, с ней можно делать всё, что угодно. Но сегодня ночью я хочу затащить в кровать вовсе не девичье послушное тело.

Когда Дэн и Володя тоже начинают клевать носами, я понимаю, что пора. Я-то трезв, как стекло, максимум, что выпил сегодня: пару стопок водки – терпеть не могу приторность коктейлей. 

В крепкоалкогольных коктейлях есть еще интересная особенность, которой пользуются такие, как я, любители развести кого-нибудь на быстрый перепих – пьются как сладкая водичка, а в большом количестве по мозгам бьют похлеще сорокоградусной.

Неудивительно, что к двум часам ночи вся весёлая компашка уже на ногах не стояла. 

Вызываю два такси и в одно быстренько запихиваю Владимира с Ритой, пусть сами разбираются кто к кому поедет. Даю таксисту тысячу, пристально глядя в глаза, и он обещает доставить их в лучшем виде: "мамой клянусь!", номер машины я запоминаю на всякий случай – привычка.

Во второе подъехавшее такси подталкиваю Дэна, он плохо понимает, что происходит и ненужных вопросов не задает. Говорю адрес гостиницы. 

По пустынным улицам доезжаем вмиг, да, это тебе не Москва, где на Каширке можно и ночью в пробке постоять. Пожалуй, один плюс я в этом городе нашел. А второй плюс задрых по пьяни на сиденье. Перестарался я, похоже, со спаиванием. Ну ничего, в сознание я его быстро приведу.

На ресепшене тетка только поднимает глаза на меня из-за стойки, но никак не комментирует, что я тащу к себе в номер среди ночи практически бесчувственное тело. Вышколенные.

В номере сваливаю Дэна на кровать, он блаженно улыбается и, что-то бормоча, норовит свернуться калачиком. Пара пощечин его быстро будят.

– Что? Как? А где я? – интеллектуальное казино «Что? Где? Когда?», спорим, я сорву банк?

– Давай-ка в душ, алкашня! – подгоняю его легкими подзатыльниками, он пока еще не пытается сопротивляться, не пытается вырваться, послушно бредет в сторону ванной, свесив голову, отчего его длинные волосы закрывают почти все лицо.

Мне все трудней сдерживать нетерпение, когда стаскиваю с него вещи и усаживаю в белоснежное джакузи. Тело у него еще лучше, чем я ожидал. Быстро раздеваюсь сам и сажусь в воду, приподнимаю волосы Дэна и беру лицо в ладони – глаза закрыты.

– Не спи, мальчик, сейчас не время! – Дэн распахивает медово-карие глаза.

Конец вечера проходит как в тумане, огни вокруг кружатся, а лица становятся расплывчатыми. Мы не уходим с Вовкой после танца, наоборот, я вытаскиваю из-за столика Риту. Пофиг, что она переспала с Волковым, серьезных планов у меня на нее все равно не было, а у Вовки тем более. А с Ритой танцевать все-таки поживей, чем с неповоротливым Дровосеком. 

Мы танцуем, пьем, снова танцуем. Волков тоже никуда не уходит, ждет Риту? На губах самодовольная улыбка, что его так забавляет-то?

После танцев хочется пить, и я опрокидываю в себя коктейль за коктейлем, не успевая удивляться, что бокал не пустеет.

Потом… потом мы вроде куда-то едем, после идем, глаза закрываются, но кто-то не дает мне спать. Почему?

А потом я просыпаюсь оттого, что мне мокро и голову трясут:

– Не спи, мальчик, сейчас не время! – открываю глаза и вижу Волкова.

Поправка – голого Волкова, который сидит напротив меня в огромной ванне, наполненной горячей водой. 

Взгляд вниз, понимаю, что тоже голый. 

Бля-я!

Начинаю лихорадочно вылезать, но запястья сжимают сильные ладони и дергают вперед. Падаю боком на мокрую грудь Волкова.

– Что ты делаешь? Зачем? – пытаюсь вывернуться из захвата, но мокрое тело скользит, я барахтаюсь в воде, чувствуя нарастающую панику.

– Зачем? – он переспрашивает, хватая меня за волосы. – Да потому что я этого хочу. Я тебя хочу. Достаточная причина?

Руки макают меня лицом в воду и держат, пока я не начинаю задыхаться. Сердце бьется быстрее, кровь шумит в ушах. 

Никогда бы не подумал, что это такой прекрасный способ протрезветь. Адреналин прочищает мозги и заставляет думать очень быстро. 

Когда Волков достает меня из воды, волосы липнут ко рту, я отплевываюсь, но задаю следующий вопрос уже нормальным голосом:

– Значит, тебе не нравится, когда партнер согласен?

Он перехватывает волосы ближе к шее, блять, завтра же пойду стричься! Приближает лицо ко мне и удивленно спрашивает:

– Намекаешь, что сам хочешь со мной переспать? – смотрю в его зрачки и киваю.

В доказательство наклоняю голову и целую в плечо. Не слишком страстно, но как могу.

Он подразжимает пальцы, но правую руку мою все еще держит, и захват на шее не ослаб. Не верит, сука, правильно делает, мне надо быть убедительней!

Облизываю губы, внутри все дрожит от страха, к которому, тем не менее, примешивается странное возбуждение – мне хочется разбить его лицо об этот темный кафель и одновременно отдаться той силе, что сверкает в его глазах, добровольно приняв объятия. 

Стать еще одной блядью для него сегодня? 

Привык пользоваться людьми? Хозяин жизни, да? Не дождется! 

Я ему не по зубам! 

Смотрю на Волкова, откидывая голову, чтобы уменьшить боль в шее: у него мощные плечи и мышцы рельефно выступают под кожей. Шея широкая, как у борца, а подбородок твердый и крутой, с легкой синевой пробивающейся щетины. Мне не справиться с ним в прямом противоборстве. 

Неа, силы явно не равны.

– Может, все-таки отпустишь меня? – я делаю как можно более честный взгляд, примерно такой же, с каким врал бабушке, что нам ничего не задали в школе, иногда срабатывало. 

С Волковым тоже сработало – отпускает меня и впивается ртом в мои приоткрытые губы. 

Черт, в плане этого не было! 

Позволяю ему хозяйничать в моем рту, невольно отвечая требовательному языку. 

Может, если бы он вел себя по-другому, я бы мог даже… Не хочу додумывать.

– Пойдем на кровать, – я прошу, проводя пальцами по темным волосам, – здесь так светло.

– Стесняешься? – Волков ухмыляется своим хищным оскалом, но поднимается из воды, и его, хм-м, половой орган оказывается у меня почти перед лицом. 

Блять, я закрываю быстро глаза, чтобы не видеть эту хрень. 

Ржет сволочь:

– Ты такой стеснительный, я у тебя буду первым?

Мотаю отрицательно головой, не будешь ты у меня никаким!

– Тогда пошли, хватит выебываться как целка! – рывком выдергивает меня из теплой воды и, не давая вытереться, подталкивает к кровати. 

Злится, что он не будет у меня первым? Странно, ему-то не все равно?

Падаю спиной на кровать, успевая окинуть всю его фигуру взглядом, старательно избегая смотреть на член.

Фигура что надо, вынужден признать, у меня нет такого пресса и таких мышц.

Зато у меня есть мозги, которые сейчас работают в аварийном режиме, практически на пределе. 

Волков плюхается на меня и начинает покрывать мою шею и грудь поцелуями, а я через его голову осматриваюсь, выискивая, что мне может пригодиться. 

Есть. Нашел.

– Можно я погашу свет? – спрашиваю, прикрыв глаза. Пусть считает, что от смущения, на самом деле, я боюсь, вдруг, просечет, что я задумал?

– Можно, хорошим мальчикам много что можно, – перекатывается с меня на кровать и смотрит, как я встаю, чтобы подойти к выключателю. 

Надеюсь, он не поймет по моему нестоящему члену, что я вовсе не возбужден. Надеюсь, не успеет.

Делаю шаг и, схватив настольную лампу, бью с разворота ему по голове. Попал! 

Волков падает на кровать, на голове крови нет, а вот абажур разбился, надо же, его голова оказалась крепче! 

Но главное – Волков вырубился. 

Дальше я делаю все стремительно, как на быстрой перемотке фильма. 

Два пальца ему на шею – пульс есть. 

Бегом в ванную, шмотки под мышку, и пулей выскакиваю в коридор. Сейчас мне пофиг, что с волос течет на пол, пофиг, что я голый, но коридор, слава яйцам, пуст. 

В прискоке натягиваю штаны, ботинки я не захватил, хер с ними, накидываю куртку на голое тело, проверяя карманы – телефон на месте, и скатываюсь по ступеням. 

Дежурная не успевает даже открыть рот, как я вылетаю на улицу. 

Холодно, блять. 

Бросаюсь наперерез первой же машине, водитель бьет по тормозам. Обегаю машину и, засунув голову в открывшееся окно, перебиваю мат в свой адрес криком:

– Пожалуйста, помогите, – и тут же добавляю, – я заплачу!

– Садись, – мне повезло, попался добрый самаритянин. 

Или алчный? Похуй, главное, я еду домой. 

Выгребаю карманы, собирая измятые стольники и полтосы, перебираю мелочь, выискивая десятки – четыреста двадцать рублей. Хватит?

Хватило!

Пробираюсь в свою комнату тихо, как мышь, мне снова везет – ба не выходит меня ругать, из-за двери раздаются рулады богатырского храпа с лихим присвистом в конце.

Несмотря на события ночи, я улыбаюсь, ныряя под одеяло, от мысли, что смог уйти сегодня от Волкова, сохранив свою задницу целой в буквальном смысле.

Что, Волк, не по зубам тебе Красная шапочка? 

Подавись, сука!

Как же я так ошибся-то! Решил, что мальчик будет послушным! 

Идиот! 

Голова болит. На темени набухла огромная шишка, но в глазах не двоится и не тошнит – сотрясения, скорее всего, нет. 

Вот засранец, сумел меня обмануть, прикинувшись тихой овечкой. Да ну нах! Меня, с моим-то опытом, в мои тридцать шесть, сделал как лоха какой-то худенький мальчишка лет двадцати. 

Ну, ничего, он у меня попрыгает. Ох, попрыгает, блять!

Я его выебу вместе с бабкой во все щели! Денег хотел им дать? Бесплатно мне все отдадут. Тем более, большая часть денег уйдёт тем, кто мне поможет наказать несговорчивую старуху и её наглого выблядка.

Меряю номер шагами, прикидывая, что надо сделать. Жаль, я не в Москве – там у меня знакомых больше, но здесь тоже можно найти нужных людей, надо лишь знать, к кому обратиться, а я знаю. 

Ладно, все с утра, сейчас спать. 

Пришлось еще поработать горничной и самому перестилать кровать – покрывало было в осколках от лампы. Повезло, что не порезался о них, когда очнулся. Вспоминаю последнее, что видел перед тем, как Дэн ударил мне по башке – его аккуратную круглую задницу. 

Я ее получу или я не Сергей Волков. 

С этой мыслью и засыпаю.

С утра голова болит меньше, а соображает лучше. 

Ну что, начнем наши игры? 

Делаю пару звонков, потом еще пару, выполнить то, что я задумал, не так уж просто, но у меня получается. 

У меня всегда всё получается. 

Придирчиво выбираю одежду на сегодня, я и так перфекционист, но сегодня я должен выглядеть не на сто, на двести. Тщательно бреюсь и критично рассматриваю себя в зеркало – лицо бледное, скулы словно обведены темным, зато глаза горят азартом, сегодня я буду победителем.

Через три часа я сижу в кофейне на Большом проспекте Петроградской стороны и, держа в руках горячую чашку, гляжу в окно на серые дома, но представляю, что сейчас происходит в знакомом полуподвальчике. Подобное я видел не раз, поэтому думаю, что представляю верно.

Резкий и требовательный звонок, приоткрытую дверь распахивают настежь руки в перчатках. 

В помещении сразу становится тесно от большого количества людей. Кое-кто из них в обычных куртках и пальто, кое-кто в камуфляжной форме и черных масках. Быстрые движения, громкие окрики. 

Тяжелые ботинки оставляют мокрые грязные следы на светлом линолеуме, грубые руки переворачивают папки, роются в коробках с печатной продукцией. Что там у них было? Календари? 

Глянцевые яркие бумажки падают на пол, скрипят под ногами. 

В то время, как часть людей хозяйничают в большом помещении, парализуя видом оружия пару-тройку работников, в кабинетике бабка изучает корочки главных участников моего представления. 

О, я уверен, что она под лупой будет рассматривать их документы, и я уверен, что в душе у нее копится паника и липкий страх. 

Родившаяся при Сталине, она впитала страх перед людьми в штатском с красными корочками с молоком матери! Отдел по борьбе с экстремизмом – достаточно страшно? 

Думаю, да. Уверен, что страшно.

– У нас есть основания полагать, что в вашем издательстве печаталась литература экстремистского толка. До окончания проверки вам запрещено что-либо предпринимать для дальнейшей работы издательства, – я почти слышу эти слова наяву, они звучат для меня, как музыка.

Раздается долгожданный звонок мобильного – мой выход на сцену!

Иду по узкой улочке, напевая слова, которые неожиданно сами всплыли в памяти:

 Боже, сколько правды в глазах государственных шлюх!

 Боже, сколько веры в руках отставных палачей!

 Ты не дай им опять закатать рукава,

 Ты не дай им опять закатать рукава

 Суетливых ночей.

 Черные фары у соседних ворот,

 Люки, наручники, порванный рот.*

Заворачивая во двор, как раз заканчиваю песню, которую последний раз слушал лет десять назад, но все слова по-прежнему помню: "К сволочи доверчива, ну, а к нам... тра-ля-ля, ля-ля-ля-ля, эй, начальник!"*.

Когда я подхожу к двери с позолоченной табличкой, внутри уже нет официальных лиц, нет никого из работников, есть только напуганная старуха, непонимающая, как она могла попасть под прицел внимания таких серьезных структур. 

А всё просто – не надо вставать у меня на дороге. 

Захожу без стука в ее кабинет, наступая на какие-то листки и обрывки бумаги.

– Вы? – бабка поднимает на меня глаза, о-о, а она сильно сдала за это утро, скажи спасибо своему внучку, старая перечница! – Я должна была догадаться, – трет глаза под очками и смотрит взглядом больной черепахи.

– Должны были, – я не спорю, я кладу перед ней то, что держал в руках, рубашку Дэна, которую он оставил в моем номере. 

Ботинки на столе выглядели бы эффектней, но мне лень было таскать их с собой.

– Ваш внук оставил ее у меня сегодня ночью. Он очень страстный мальчик, – наклоняюсь к ней через стол и добавляю интимно, – и очень нежный.

С удовольствием замечаю, как она сереет. 

Но вот то, что происходит потом, перестает мне нравиться, она хрипит и, хватаясь за сердце, заваливается набок. Я еле успеваю ее поддержать. Блять! Что ж ты, сука, творишь? Еще не хватало, чтоб она откинула коньки у меня на руках!

Быстро набираю номер и вызываю неотложку, безбожно наврав насчет возраста, ну что делать, если к старикам у нас медики спешат не так, как к молодым? Это просто надо принять как данность.

Пока едет реанимационная бригада, я укладываю старческое тело на пол, вспоминая, что надо делать при инфаркте. Расстегиваю на груди старомодную блузку с рюшечками, открываю форточки настежь, роюсь в старухиной сумке, должно же у нее что-то быть с собой, старые люди обычно предусмотрительны. Нитроглицерин. Подойдет. 

Сажусь у старухи и запихиваю ей в рот таблетку, она уже шевелится, пытаясь встать, но я не даю:

– Лежать! Сейчас нельзя шевелиться.

– Какой заботливый, – она выдыхает, а синие губы кривятся в усмешке. Вот ведь заноза! Одной ногой в могиле, а пытается острить.

Медики приезжают очень быстро, я удивлен. 

Еще один плюс Питеру? Но, подъезжая с бабкой в реанимобиле в больницу, я понимаю причину быстроты появления бригады - ехать недалеко, на тот же Большой, только в конец. 

Оставляю кому надо немного денег на первое время, Дэн отдаст мне потом сполна. 

Кстати, о Дэне. Не хочу звонить ему сам.

Прошу врача, чтоб сообщил внуку, что произошло с любимой бабушкой, а сам возвращаюсь в издательство. 

Уверен, после посещения бабки, Дэн придет сюда. 

Я подожду, я умею ждать, хоть и не люблю.

Он заплатит мне и за мое ожидание.

Утром просыпаюсь в превосходном настроении, как ни странно, даже до звонка будильника, свеж и бодр как огурчик! 

После ванной выхожу на кухню, где Люда жарит яичницу.

Сажусь нетерпеливо за стол, жрать хочу, помираю.

– Ба, может мне волосы коротко подстричь? – спрашиваю ее, отламывая куски от булки.

– Я тебе дам! – ба разворачивается от плиты. – Ты что, сбрендил? Твои волосы – божий дар, и не заговаривай при мне про стрижку, а то сейчас смешаю твой божий дар с яичницей!

Замахивается на меня сковородкой, но аккуратно выкладывает глазунью мне в тарелку. Набиваю рот, одновременно дергаю себя за прядь и гляжу сквозь нее на свет. 

Ну, красивый цвет, конечно. Тициановский, как говорила мама. 

Ладно, вздыхаю про себя, похожу пока так, не буду расстраивать Люду, ей вон и так нелегко в последнее время с появлением этого Волкова.

– Ты уверена, что мне не нужно сегодня приходить, – спрашиваю, сам стыдясь того, что ужасно не хочу и боюсь вновь встречаться с Волковым.

– Конечно, – ба кивает, – тебе там совершенно нечего делать.

Снова вздыхаю, теперь облегченно, и убегаю в институт, надев старые ботинки, ба даже ничего не заметила.

На лекции встречаюсь с Вовкой, он с порога начинает в красках рассказывать, как вчера ночью отбивался от пьяной Риты, которая рвалась к нему ночевать. Сползаю под стол от смеха.

– А ты как до дома добрался? – интересуется Вовка шепотом, чтоб не привлекать внимания препода.

– Да норм, как обычно, – он мой лучший друг, но рассказывать всю правду ему я не хочу.

Во-первых, стыдно про такое рассказывать, купался в ванне с голым мужиком, бля! 

А во-вторых, Вовка – парень решительный, еще придет идея в его деревянную голову накостылять Волкову, так совсем проблем не разгребешь.

На третьей паре в кармане вибрирует телефон – ба. Что там у нее, если она решила отвлекать меня от занятий, раньше она никогда не звонила во время учебы.

Извинившись, выхожу в коридор:

– Да, ба!

– Денис Андреевич Вершинин? – спрашивает незнакомый голос.

– Да… – отвечаю, уже предчувствуя плохое.

– Ваша бабушка попала к нам с инфарктом, вы можете приехать? Мы находимся…

Бегу через ступеньку вниз, не помню, как добежал до метро, не помню, как вошел в больницу. 

В голове билась одна мысль: "Пожалуйста, пожалуйста", кого я просил, и о чем? Бога не забирать у меня единственного родного человека? Бабушку не умирать? Не знаю. 

Только твердил "пожалуйста" как заклинание.

Заскакиваю в палату, с трудом добившись от встречных людей в белых халатах куда идти в хитросплетении коридоров.

Фуф, ба все-таки не умирает. Вид у нее бледный, но вполне нормальный. Плюхаюсь на ее кровать, готовый расплакаться от облегчения.

Она прижимает меня к груди, и пара слез позорно скатываются по щекам.

– Ба, как же так? Что случилось?

Она отвечает вопросом на вопрос:

– Ты имел интимный контакт с Волковым? 

Блин, она иногда так говорит, как выпускница института благородных девиц.

– Нет, конечно! – Волков, гондон штопанный! Так ведь и знал, что из-за него всё!

– Ох, ну тогда хорошо, тогда не страшно, – и она рассказывает то, что произошло с утра в издательстве. 

Это по ее мнению, не страшно? Да это пиздец какой-то!

– Ба...

Она прерывает:

– Ты был прав, надо было сразу ему продать все права на издательство, теперь придется отдавать так, но, думаю, этим всё и ограничится. Не будет никакого дела, если мы перестанем быть владельцами. Ты приведешь сюда нотариуса, и я все подпишу. В конце концов, жизнь на этом не заканчивается, – она улыбается сквозь слезы, а мне приходится стиснуть до боли зубы, чтобы сдерживаться.

Сука! Урод! Ненавижу!

В палату заглядывает пожилой врач и, видя меня, подходит:

– Вы родственник? – киваю. – На пару слов.

Уводит под локоток в коридор:

– Ну что, родственник, бабушку лечить будем, или так полежит?

Недоуменно отвечаю:

– Лечить.

– Ну тогда вот что – тех денег, что оставил тот молодой человек, что ее привез, хватит на пару дней, если вам нужна круглосуточная сиделка и импортные лекарства… – он говорит, а его слова проникают мне в голову словно капли падают в гулкую бочку, я понимаю одно – деньги, деньги, деньги.

Где взять денег? У ба есть кое-что отложенное, но я не знаю, хватит ли этого?

– Сколько, – я прерываю поток изящной словесности, как сквозь мутное стекло, вглядываясь в приятное лицо интеллигентного мужчины.

Он же врач! Он же клятву давал! 

Как он может так спокойно объяснять мне, что без денег они ничего делать не будут, максимум, капельницы с общеукрепляющим? 

Разве так можно? Разве так бывает?

Он называет сумму, и я вновь сжимаю зубы, кивая. 

Я найду.

– Ну-с, не затягивайте, юноша. И скажите спасибо тому, кто оказался рядом с вашей бабушкой, когда ей стало плохо. Он очень грамотно действовал. В какой-то мере, можно сказать, что он спас ей жизнь.

Опять киваю, думая, что уж что-что, а спасибо я Волкову говорить точно не буду.

Возвращаюсь к Люде в палату, раздумывая, как бы помягче выяснить, сколько у нас есть денег. 

Но она все прекрасно понимает сама, объясняя, где именно в квартире у нее лежит заначка на черный день. 

Да вот только не хватит этой ее заначки, если верить этому гаду в белом халате. Но, может, он специально завышает сумму – вдруг проканает? 

Ладно, на первое время хватит, а там разберемся. 

Что-нибудь придумаю.

– Съезди в издательство, посмотри, все ли закрыто, – просит ба, виновато добавляя, – я не очень помню, закрыли ли дверь.

– Ба, ну ты что, какая дверь! Съезжу, съезжу, сейчас вот и поеду, - не могу, когда она так смотрит на меня.

– И свяжись с ним, – тихо шепчет она, – знаю, что тяжело, но надо сделать всё быстро теперь, понимаешь?

Понимаю. Еще как. 

С одной стороны – больница, с другой стороны наши доблестные органы. Эту вилку нам устроил Волков, и он же единственный, кто может ее разрулить.

Придется договариваться. Не могу я еще больше подставлять ба. 

Может, если б не вчерашнее, она не лежала бы сегодня здесь? Ох, что же я наделал! 

Надо было убить его, пока он в отключке был. 

Думаю это, а сам понимаю, что все равно не смог бы. Кишка тонка убить человека. Даже если человек такой зверь. 

Такой волк.

Как волка ни корми, он все в лес смотрит? Может, надо накормить его по полной, пусть сваливает в свои московские джунгли? Пусть сытым, пусть проглотившим дело моего отца, пусть сожравшим мое самоуважение, главное, чтоб свалил.

– Я постараюсь, ба, я постараюсь, – глажу ее по волосам, как когда-то в детстве она меня гладила.

Я дам волку то, что он хочет.

Ради тебя, ба.

Слоняюсь по разгромленным помещениям, не зная, чем себя занять. Всем, кому надо, позвонил, о всем, о чем мог, договорился. Почту проверил, письма отослал.

Если старуха придет в себя и поймет все правильно, максимум, через пару дней можно будет возвращаться.

Не могу усидеть на месте, начинаю осматривать, что у них есть – старые какие-то бумаги, остатки партий постеров с модными певцами конца девяностых - кто их помнит сейчас? Под ворохом плакатов нахожу гитару в углу. Сколько она у них тут валялась, интересно? Тоже с девяностых? Мне тогда было под двадцать. Смахиваю пыль с деки, подкручиваю колки, настраивая. У меня сегодня ностальгически музыкальное настроение какое-то, что я еще вспомню из давно забытого?

Бью пальцами по струнам, что там помнить, пара аккордов:

 Рука на плече. Печать на крыле.

 В казарме проблем - банный день. Промокла тетрадь.

 Я знаю, зачем иду по земле.

 Мне будет легко улетать.

И слова помню, надо же! Как мы тогда слушали эти песни, как мы тогда их пели. Никого ведь из друзей моей бурной юности не осталось. Кого-то убили, кто-то сидит, некоторые свалили из страны. А кто-то спился. Да-а, а тогда казалось, мы друзья навек. Есть ли у меня сейчас человек, которого я смог бы назвать своим другом? Нет. Ни одного. 

Зато бабла завались. Пиздец как бодрит.

 Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.

 И иглы лучей опять найдут нашу кровь.

 Не надо, не плачь. Лежи и смотри,

 Как горлом идет любовь.

Закуриваю. Зажав сигарету в зубах, продолжаю петь. Эх, еще б портвейн "Анапа" рядом и добро пожаловать в прошлое – тоже вечно по каким-то подвалам ныкались. Почти допеваю песню, закрыв глаза, а когда открываю, вижу в дверях Дэна. От того, что так углубился в мысли, не сразу осознаю его появление и механически продолжаю играть, но уже молча, а он неожиданно заканчивает:

 Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?*

 Ведь ты, как и я, сирота.

 Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь!

 А ну от винта! Все от винта!

Вот это ж охуеть! Откуда мальчишка знает Башлачева? СашБаш шагнул из окна, когда пацана еще в проекте не было. 

Но Дэн попал в жилу. 

Мы с ним оба сироты, это точно. Про его родителей я успел навести справки и знаю, что они погибли в аварии. 

Только мальчишка рос полжизни в нормальной семье, а потом его воспитывала родная бабушка, укрыв юбкой от жизненных невзгод. У меня семьи никогда не было. И свою мать я не знал.

– Как дела? – спрашиваю, имея в виду, как его бабка и что они решили с издательством, хотя, тут понятно, что – выбора я им не оставил.

А мальчишка отвечает снова напевом, другого авторства, но тоже знакомым, так что я даже успеваю подыграть:

– Все охуенно, все идеально, все так пиздато, но так банально, и ебануться, как все надежно, все позитивно и бестревожно!** – слова вылетают зло и резко, оп-па, еще немного и я его уважать начну.

Пожалуй, у него не только мордашка интересная, сам-то мальчик не так прост, как кажется. Он не перестает меня удивлять. И своей наглостью, и схожестью наших музыкальных вкусов.

Поэтому на вопрос:

– Что тебе нужно, чтобы отстать от нас окончательно?

Я вновь бью по струнам:

– Мне нужны моря и океаны, стены и преграды не нужны!**

Ну, всё, поиграли, попели, повеселились и будет. Так и размякнуть недолго.

Откладываю гитару, поднимаюсь, чтобы не смотреть на него снизу вверх, и отвечаю уже серьезно:

– Теперь мне нужно всё.

Что побледнел, красавчик? 

На белом носу отчетливо проступают веснушки – три слева и четыре справа. Семь – счастливое число. Вот только обладателю счастливых веснушек не повезло перейти мне дорогу. 

Посмотрим, будет ли он сегодня таким борзым, как вчера.

Притянув за шею, целую в губы. Просовываю руку в медные волосы и с наслаждением перебираю, пропуская кольца прядей между пальцами. Я так долго этого ждал. Да, два дня – для меня это долго.

Стоит смирно, губы приоткрыл, но никак не отвечает, даже не притворяется, как раньше. Паршивец, так дело не пойдет!

– Мне кажется, ты должен был успеть сообразить, в каком ты положении, – и добавляю, поняв всю юмористичность фразы: – И в каком положении я хочу тебя видеть. Ты ведь знаешь, что теперь я могу забрать ваше издательство даже без согласия владельцев, надо будет просто немного подождать, пока вас закроют и выкупить бренд. Только нужны ли лишние нервотрепки? Вам, в первую очередь.

Дэн отодвигает лицо и достаточно твердо заявляет:

– Мне нужны гарантии. Ты ведь привык заключать сделки? Заключи ее со мной.

Вот нахал малолетний, он еще гарантий от меня хочет! Когда я его уже практически нагнул и оттрахал, куда ему деваться? Только уповать на мою доброту. 

Впрочем, я не хочу ебать резиновую куклу, пусть он будет притворяться, как вчера, но проявляет хоть какую-то инициативу и немного эмоций. Правда, эмоции я ему и так обеспечу, это уж я смогу.

Ладно, уговорил:

– Твоя бабушка, – чуть не сказал по привычке "бабка", но поправился, – подписывает полную передачу прав. Бесплатно, разумеется. А ты... три дня делаешь всё, что я скажу. Думаю, трех дней мне хватит с тобой наиграться.

Если бы он вчера не огрел меня по башке долбанной лампой, мне даже стало бы его жалко, наверное. У него так задрожали ресницы, как крылья у бабочки. Неужели у него все-таки были раньше мужчины? 

Никогда бы не сказал.

– И у вас не будет никаких проблем с полицией. Это я обещаю. Ни одного вопроса, никаких обвинений. Думаю, твоей бабушке не сильно полезно для здоровья таскаться по допросам и доказывать, что она не при делах. Согласен, стеснительный мой? – поднимаю его лицо за подбородок. 

Выдирает подбородок из моих пальцев, дергая шеей. Красивый – жуть, ноздри раздуваются, глаза сверкают, оскорбленная невинность, блять!

– Ты меня еще не купил, чтоб своим называть, – а голос-то ломается, страшно мальчику и стыдно наверняка.

– А зачем тебя покупать – даром получу. Не хочешь, кстати, мне тест-драйв устроить? Может, я тебе бонусов накину, если стараться будешь, – глажу его по гладкой щеке, у рыжих кожа такая тонкая.

Чувствую возбуждение от розовеющего лица, от стыдливо опущенных глаз и решительно закушенной губы, я серьезно мог бы подкинуть им деньжат, не ту сумму, конечно, которую предлагал в начале, это уж хуй, но половину дать мог бы.

Но паренек не оставляет мне шанса проявить благотворительность, по крайней мере сейчас. Если он будет хорош эти три дня, что-нибудь я им с бабкой оставлю, я ж все-таки не зверь, хоть и Волк. 

Дэн отскакивает от меня на другой конец помещения, мотает головой, отчего его рыжие кудряшки завораживающе разлетаются в стороны:

– Сперва договор.

Ну, договор, так договор.

– Поехали, чего тянуть.

Мне и так их город поперек горла. 

Быстрей наиграюсь - быстрей уеду, не в Москву же игрушку тащить.

На что же я подписываюсь, а? 

Внизу живота противно ноет, как перед экзаменом. Что можно придумать, чтобы рыбку съесть и на хуй не сесть? 

Если мы действительно подпишем этот договор, отказавшись от всех прав и на издательство, и, главное, на его название, мне необязательно ведь проводить с ним три дня. У него не будет никаких официальных способов давления. 

А неофициальных? До дури. 

Кошусь на Волкова, который сидит рядом в машине, разговаривая с нотариусом, у него уже давно всё готово. Теперь он просто просит убрать сумму и проставить «по  взаимной договоренности». 

Да уж, договариваться он умеет, как асфальтоукладчик с травой в трещинах на обочине шоссе. Вчера мне повезло, я смог застать его врасплох. Будет ли у меня еще шанс? 

Достаю телефон, чтобы набрать Вовку, но медлю. Стыдно перекладывать свои проблемы на друга. 

А ноги раздвигать перед мужиком не стыдно? Верчу телефон, но как только я принимаю решение все-таки позвонить Вовке, мой телефон зажимает широкая ладонь.

– Подожди звонить, – Волков закончил свой разговор и внимательно смотрит на меня своими светлыми глазами. – Попробуй просто расслабиться хотя бы ненадолго, не смотри на меня как на врага.

Легко сказать! А как мне на него смотреть?

Он продолжает:

– Сейчас заберем нотариуса, заедем к твоей бабушке…

– Привезем ей пирожков, – я утыкаюсь в спинку переднего сиденья, захлебываясь истеричным смехом.

Я понимаю, что все нереально, это просто сказка такая. 

Сказка. 

Что я хотел, когда собирался звонить Вовке: позвать Дровосека, чтобы он вызволил Красную шапочку из лап Волка? Бля, ну почему я не блондинистая девочка в коротком платьице! 

Что ж сказка-то такая неправильная!

Волков терпеливо пережидает мой приступ веселья, я соображаю, что для него-то непонятно, отчего я смеюсь и принимаюсь ржать еще пуще. 

Он сам не знает, что он большой и страшный серый волк из сказки!

Сильные пальцы дергают за волосы и прижимают меня к черной коже дубленки. Должна быть серая, думаю и трясусь от хохота.

– Хватит, – голос звучит как щелчок кнута, а рука зарывается в волосы и гладит меня по голове.

Я затихаю, но не поднимаю лица, позволяя пальцам Волкова ласкать мои затылок и шею. От его одежды пахнет табаком, деревом и свеженапечатанным глянцем – такой знакомый запах, что мне не хочется отрываться от его груди.

В голове всплывают все рассказы Вовки об особенностях отношений между парнями – насколько это проще и прикольней, чем с девчонками. 

Видимо, его слова падали на нужную почву, мне тепло и спокойно в руках Волкова, словно не он только что довел ба до инфаркта и сломал то, что делал отец. 

Но он пел так же, как отец, и песню эту я знал с детства. 

Меня всегда волновало, знал ли Башлачёв, когда пел "нам надо лететь", что его жизнь закончится полетом из окна? 

И лицо Волкова с закрытыми глазами, когда он играл, было вовсе не жестким, а грустным, словно он не такой уж бесчувственный, каким привык выглядеть.

Почему же я к Вовке никогда не испытывал ничего, кроме дружбы, а к этому чужому и злому мужчине меня тянет против воли. Вовка ведь намного лучше.

Почему я такой неправильный?

В больнице всё проходит быстро и гладко, уж не знаю, как ба уговорила медсестру вернуть ей одежду, но она полулежит на кровати не в больничной рубашке, а в своей блузке, привычно застегнутой на все пуговицы. 

Вид у нее, конечно, всё равно больной, но уж вовсе не беспомощный. 

Мне некуда сесть, палата хоть и отдельная, благодаря Волкову, но маленькая – в ней всего два стула, на которые усаживаются нотариус и виновник всех наших бед. Я топчусь у окна, глядя на заснеженные деревья в больничном дворе. 

Тоска снаружи, тоска внутри.

Выхожу в коридор, переглянувшись с ба, и все-таки звоню Вовке:

– Слушай, у меня ба в больницу попала, ты можешь сказать декану, что я несколько дней пропущу?

– Без проблем, хочешь, я приеду? – сглатываю от нахлынувшей благодарности к другу.

Отказываюсь, и мы немного болтаем ни о чем.

Какой же Вовка молодец, он всегда был готов на всё для меня. А я, идиот, не ценил, принимал как должное, пользовался его дружбой, когда мне было надо. Использовать его и сейчас? 

Нет, не буду. Сам справлюсь. 

А когда Волков уедет, он ведь сам сказал – три дня, не больше, тогда… 

Тогда я расскажу Вовке всё, и если он меня поймет, кто знает, может наша дружба перерастет во что-то новое? 

Блин, я так рассуждаю, как… Как шлюха! Еще с одним мужиком не разобрался, уже на другого нацеливаюсь. Что со мной?

Нотариус и Волков выходят из палаты, прерывая мои мысли, нотариус прощается со мной, пожимая руку, а Волков, обдав взглядом холодных глаз, бросает:

– Жду внизу, у тебя десять минут, ясно? – киваю, чувствуя, как горят щеки.

От того мужчины, что так проникновенно пел старую песню, а потом утешающе гладил меня по волосам в машине, не осталось и следа. Передо мной тот, кто хохмил про тест-драйв и принуждал жесткими губами к поцелую.

Возвращаюсь к ба, она расслабилась после их ухода, и я впервые в жизни, понимаю, что она уже старая. Всю жизнь она меня поддерживала и вела, теперь мне пора становиться самостоятельным, пора перестать быть инфантильным домашним мальчиком, проводящим вечера не во дворе с ровесниками, а с книгами и старыми историями.

Мы не обсуждаем только что произошедшее, что тут обсуждать, всё ясно. Мы говорим о том, что сказал врач, я забиваю в телефон, что ей привезти завтра с утра из дома, но в глаза ей я избегаю смотреть, боюсь, моё согласие на сделку с Волковым она не поймет.

И рассказывать о своем решении торговать собой, ради её спокойствия, я не собираюсь. 

Как и то, что её внук серьезно подумывает сменить сексуальную ориентацию. Хотя, об этом говорить даже самому себе рано. Я не представляю, что меня ждет в постели с Волковым, то есть, конечно, знаю, каким именно способом он собирается меня иметь, но боюсь даже представить. 

Это же больно, разве можно получать удовольствие от боли? Или у геев получает удовольствие только верхний? Думаю, я скоро узнаю.

Краснею еще сильней, Люда думает, что от чувства вины, в чем-то она права:

– Дениска, плюнь ты на этого шлимазла*, выучишься, устроишься на работу и сможешь начать всё заново, – гладит меня по руке.

Она меня утешает! Да что я за тряпка-то? Почему я всегда готов переложить ответственность на кого-то? Злюсь на себя, и это помогает собраться:

– Конечно, ба, не сомневайся, всё будет хорошо! – улыбаюсь ей и смотрю ясно в глаза, пусть она увидит, что я не мямля.

– Вот и ладно, – откидывается на подушку и прикрывает веки, – ты придешь завтра утром?

– Обязательно, – поднимаюсь, понимая, что ей надо отдохнуть, да и десять минут, отпущенные Волковым, наверняка давно истекли.

В коридоре сталкиваюсь с врачом и вспоминаю про деньги.

– Можно я завтра привезу вам деньги, – голос опять, блять, звучит по-детски просительно.

– Не беспокойтесь, юноша, друг вашей семьи уже внес необходимую сумму, – врач треплет меня по плечу и заходит к ба.

А я стою в больничном коридоре с открытым ртом. Друг нашей семьи? Волков, что ли? Мне теперь еще чувствовать себя обязанным перед ним? Обреченно вздыхаю и спускаюсь на улицу.

Мальчишка выходит на больничное крыльцо, конечно, не через десять минут. Мне пришлось прождать Дэна почти полчаса, но когда я вижу его щеки, готовые поспорить цветом с волосами, злость уходит при мысли: "еще немного, и он будет моим".

Дэн подходит ко мне, не поднимая глаз, рассматривает снег под ногами с таким видом, словно на нем написаны божественные откровения, видимые только ему.

– Мы куда теперь? – мне нравится это его "мы".

– А куда ты хочешь? – я спрашиваю почти нежно, еле удерживаясь от желания сжать тонкое тело до хруста в костях.

– Мне надо завтра вещи ба привезти, – не просьба, намек.

Я понимаю всё, что он не высказал, обнимаю за плечи собственническим жестом:

– Тогда к тебе, мне пофиг.

Заходим в квартиру, я прохожу по комнатам, осматриваюсь, машинально прикидывая стоимость – лямов семь, не меньше, столько стоит хорошая трешка сталинки в Питере? Всё скромно, но ремонт не старый, достаточно современный – светло, красиво. И везде книги, книги, книги.

У меня нет никакого дискомфорта от нахождения на чужой территории, я все равно главный, хоть номинально хозяином считается мальчишка. 

Где он, кстати? В ванной. Молодец, всё правильно понимает. 

Дергаю дверь – закрылся, дурачок, ну пусть, не буду пугать пока. 

Прохожу в его комнату, которую не трудно вычислить. Обычная мальчишеская комната, в меру засранная разбросанными шмотками: узкая кровать, шкаф, колонки на стене, вокруг плакаты с музыкантами и музыкальными группами, присутствие Моррисона в калейдоскопе незнакомых лиц меня определенно радует. 

Разворачиваюсь к другой стене, и Дэну удается меня еще раз удивить: на большом столе рядом с неплохим ноутбуком стоит огромная клетка, в которой сидят две здоровые крысы. 

Причем странных, по крайней мере для меня, окрасов – одна крыса серо-голубая, другая цвета кофе с большим количеством молока, с коричневыми отметинами на носу и заднице. Открываю клетку и просовываю руку, крысы обнюхивают мои пальцы, и кофейная доверчиво залезает на ладонь. Тяжелая зверюга, больше полкило точно, шершавый хвост прикольно щекочет запястье.

– Это Чип и Дейл, – слышу голос сзади, но не оборачиваюсь, тихонько глажу крысу второй рукой по спине.

– Два парня, что ли? – только сейчас замечаю недвусмысленные доказательства мужественности, торчащие из-под хвостов – нифига у них яйца, как сразу не увидел? 

Забавные у него домашние питомцы.

– Ага, крысам скучно поодиночке сидеть, а разнополые пары вместе держать нельзя, - подходит ближе, встает почти вплотную ко мне, и я слышу свежий цитрусовый запах от тела и волос. 

Слегка поворачиваю голову, чтобы взглянуть на Дэна – он стоит замотанный в огромное банное полотенце, медные пряди мокрыми сосульками свисают вдоль щек, уже начиная закручиваться на концах.

– Решил не тянуть? – хмыкаю и, пересадив крысу на пол клетки, закрываю дверцу.

Опять краснеет, но не отводит глаз:

– А у меня есть выбор?

Только улыбаюсь в ответ и увлекаю его за руку обратно в ванную, по ходу поясняя:

– Теперь меня помоешь.

Он спотыкается в коридоре:

– Что?

Приходится подхватить за плечи, чтоб не упал, запутавшись в собственных ногах.

– Ну вот что сейчас непонятного было? Ты. Меня. Помоешь. Ты три дня делаешь всё, что я скажу, забыл?

– Нет, – еле шепчет, ничего, я скоро избавлю тебя от стеснительности.

Раздеваюсь в ванной сам и встаю под душ, ванна большая, не такая, конечно, как в гостинице, но нам места вдвоем хватит. 

Вот только Дэн не торопится ко мне присоединиться, приходится подбодрить его окриком. Наконец залезает, снова с алеющими щеками, словно невинная девушка перед алтарем. 

Меня начинает это напрягать.

– У тебя были мужчины раньше? – спрашиваю почти зло, ну сколько можно ломаться-то в самом деле?

– Нет! Не было никого, вообще никого, ни мужчин, ни женщин! Доволен? – выкрикивает, резким взмахом головы откидывая волосы с глаз.

Ох ты ж моя целочка, придется быть с тобой поласковее.

– Доволен, доволен, – говорю я, прижимая его к себе под струями воды, – иди ко мне, не бойся.

Тянет добавить: "Расслабься и получай удовольствие", но я лишь прячу циничную усмешку в его мокрую макушку. Давно у меня целок не было, лет с восемнадцати.

Намыливаю мочалку и глажу его спину под теплой водой, чувствую, как постепенно мышцы под моей рукой расслабляются, но шею мне все еще обжигает рваное дыхание Дэна.

Вкладываю мочалку ему в руку, он кладет мне ее на плечо и еле двигает из стороны в сторону. Да-а, поторопился я, решив, что он меня вымоет.

– Ну что ты, мальчик, неужели я такой страшный? – ох, будут у меня педагогические мозоли от обучения девственников. 

В мозгу, как минимум.

Притягиваю к себе посильнее, хрен с ней, с мочалкой. Прижимается в ответ и пытается меня погладить по спине, член моментально реагирует, упираясь ему в ногу, но Дэн не отстраняется, только выдыхает мне в ухо:

– Ты не торопись только, ладно?

– Постараюсь, – опускаю руку ниже и глажу по заднице, а второй рукой нахожу сосок и сжимаю слегка пальцами, отпускаю и снова сжимаю посильнее, дожидаясь тихого стонущего вздоха. 

Мои движения становятся более настойчивыми, губы накрывают его мягкий рот и, аллилуйя, парнишка мне отвечает. Продолжая гладить грудь Дэна левой, правую просовываю между нашими телами, касаюсь его члена и чувствую, как он начинает расти под моими пальцами. Ласкаю, не забывая и про свой, который уже стоит как каменный, хоть орехи коли. Дэн стонет громче, ловит мой язык и начинает его посасывать, заставляя стонать уже меня.

Как же с ним не торопиться, когда я еле уже сдерживаюсь?

Решительно вытаскиваю Дэна из ванной, снова, как и в гостинице, не дав вытереться, мне нравится, как блестят на его теле капли, а замерзнуть я ему не дам. 

Перемещаемся в его комнату, продолжая целоваться по пути, Дэн вроде получает удовольствие не меньше моего. 

Удивительно, но для меня это почему-то имеет значение. 

Падаем на кровать, какая узкая, черт, в следующий раз поедем в гостиницу, точно. 

Две любопытные мордочки высовываются сквозь прутья, наблюдая как я укладываю Дэна поудобнее на кровать. Смотрите, ребята, может, научитесь чему, не так скучно в клетке сидеть будет.

Провожу пальцами по лицу, глаза мальчик закрыл, но это не страшно, я еще успею насмотреться в них. Ощущая себя ювелиром, раскладываю кольца волос цвета красного золота на подушке, отчего по ней сразу расплываются мокрые пятна. 

Я очень стараюсь не напугать его сейчас, вижу, что Дэн готов мне отдаться, и не только потому, что я к этому вынудил – его стоящий член лучшее тому доказательство. 

Глажу кончиками пальцев нежную шею. Такая тонкая кожа, что видно, как бьется синяя жилка. Мысли вылетают из головы от желания обладать телом, распластанным передо мной.

Уже собираюсь раздвинуть Дэну ноги, как вспоминаю, что он девственник.

Блять, у него же всё впервые, и смазки нет! 

Ну не плевать же? Слюна - так себе смазка, и уж больно неэстетично. Уверен, если я сейчас начну плевать ему между ног, Дэна это пиздец как напряжет. Идти искать что-то подходящее? И оторваться от него? Ну уж нет. 

Не могу ждать и минуты.

Придется обойтись для начала психологической "дефлорацией" и жестким петтингом. Пристраиваюсь так, чтобы оба наших члена были вплотную между телами, целую, прикусывая губы, глажу и сжимаю члены, уже практически не понимая, где чей. 

Конечно, ему много не надо, он кончает моментально, хрипло крича мне в рот. Хорошо помню свой первый раз, я продержался не дольше, только рядом была такая же неопытная девочка, как я сам, и мне было четырнадцать.

Ну, пора немного напрячь мальчика, мне тоже надо кончить.

– Потрогай его, – и чтобы до него лучше дошло, кладу его руку себе на член.

Вот теперь его глаза открываются, Дэн смотрит на меня одновременно смущенно, благодарно и вопросительно, не думал, что одним взглядом можно передать столько эмоций.

Коротко киваю, он сжимает пальцы вокруг ствола и двигает ладонью. 

Это меньше, чем я хочу сейчас, но достаточно для того, чтобы я растворился в золотисто-карих глазах, поплыл от влажных приоткрытых губ и взорвался россыпью сверкающих осколков от тонких молочно-белых ключиц, скользящих под кожей от движения руки.

Странно, но после того, как мы оба кончили, меня занимает только один вопрос: "Как к нему обращаться?" 

Почему-то у меня нет никакого чувства стыда или неловкости. Даже страх перед ним пропал. 

Мы лежим в обнимку на кровати, Волков практически вжимается в меня – по-другому не поместиться, но меня это не напрягает, словно так и должно быть. 

Словно мы уже тысячу раз так лежали, словно тысячу раз он вытирал мой живот от нашей смешавшейся спермы.

Я рассказываю про крыс, похоже, ему интересно, он расспрашивает об их привычках, как называется окрас Дейла, и смеется, когда я говорю, что это сиам, до этого Волков знал только про сиамских кошек. 

Про себя я называю его Волковым, я уже привык, но как обращаться к нему вслух? 

Сергей? Серый? 

Сережа – я в жизни ему не смогу сказать.

Он хочет курить и мне приходится сходить на кухню за блюдцем вместо пепельницы. Удивительно, мне жаль было вылезать из кольца теплых рук. Когда возвращаюсь, вижу, что он уже встал с кровати и надел брюки и рубашку. Только в этот момент я соображаю, что сам-то голый, бля, мне даже не пришло в голову прикрыться чем-то, пока я шастал по квартире. 

Это нормально вообще? Или я какой-то скрытый эксгибиционист? Поспешно одеваюсь, пока он выкуривает сигарету в три затяжки.

– Собери всё, что надо, и поехали, – Волков опять стоит у клетки, на руках у него мои ребята.

– Куда?

– В гостиницу, здесь я ночевать не буду, а спать охота, если честно, – он улыбается от того, что Чип, подняв мордочку, лезет ему в рот, проверяя, не спрятано ли чего вкусного за губами.

Надо же, Волков позволяет Чипу исследовать губы и нос, я редко встречаю человека, который так спокойно отнесется к крысиному интересу. Даже Вовка, хоть и брал на руки крысенышей с самого их детства, но к лицу им притрагиваться не давал, не доверял. 

А Волков доверяет им? Или уверен, что они признали в нем вожака? У крыс ведь есть своя иерархия, Чип – главный самец, а Дейл – ведомый. Только меня Чип принимал за главную крысу, как бы смешно это ни звучало.

Застываю посередине комнаты, наблюдая за Волковым. Из лица ушла жесткость, оно почти умиротворенное, морщинка между темных бровей разглажена, четко очерченные губы приоткрыты в улыбке, в глазах непривычная теплота и нежность. Это из-за Чипа или из-за меня? 

Волков поднимает на меня взгляд:

– Не тупи, Дэн, – грубо, но голос мягкий.

Из-за меня, думаю я и улыбаюсь непонятно чему, выискивая нужные вещи на Людиных полках, где всё разложено в идеальном порядке, не то, что у меня в комнате.

Выходим на улицу, Волков ловит машину, когда я вспоминаю про ключи от лендровера, которые отдала мне утром ба. Блин, я ж совсем забыл, что машина так и стоит у издательства, вот придурок!

Объясняю Волкову про ключи и машину, он кивает и говорит водителю, остановившейся возле нас тачки, адрес не гостиницы, а дома на Большом.

Когда мы входим в знакомый двор, я протягиваю ключи Волкову, он удивленно смотрит на меня:

– У тебя прав нет?

– Есть, но… – не знаю, что "но", почему-то я решил, что за руль сядет он. 

Ба редко давала водить мне машину, даже на права она меня не хотела отпускать – боялась, что я повторю судьбу отца.

– Тогда поехали, – Волков садится на пассажирское сиденье, а я осторожно выезжаю из арки, боясь задеть другие припаркованные машины. 

Хорошо, что уже ночь, машин на дороге немного, но я все равно еду медленно, каждую секунду ожидая, что Волков начнет издеваться над моим вождением.

Но он только говорит, где надо перестраиваться и поворачивать. Он, москвич, говорит мне – коренному петербуржцу! Откуда он всё знает, а?

Минут через двадцать я заезжаю на парковку гостиницы возле Исаакиевского собора. Ровно встать мне удается только с третьего раза, но Волков молчит и никак не комментирует мои елозанья туда-сюда. 

Представляю, что бы я услышал от Люды. 

Наконец, выставив машину посередине белых парковочных линий, мы заходим в гостиницу. В прошлый раз я не запомнил ничего из обстановки, а сейчас осматриваюсь с восхищением – красиво, всё из стекла и металла, люстра из сплошных изгибов и миллиона лампочек эффектно довершает хайтековский интерьер.

– Пошли, давай, – торопит меня Волков, – жрать и спать хочу. Ну, может и еще кое-что, – гладит меня по пояснице под курткой, улыбаясь насмешливо.

Оу, наверное, он хочет большего, чем было? Я ведь понимаю, что ему пришлось нехерово сдерживаться со мной. И я даже чувствую благодарность за это, но внизу живота снова противно тянет от страха.

В номер заходим молча, Волков сразу звонит, чтоб заказать ужин, он же обед, а я понимаю, что тоже есть хочу ужасно, сегодня, кроме утренней яичницы, во рту ни крошки не было. 

Блин, это же еще только сегодня ба жарила мне яичницу на завтрак, а кажется, что в прошлой жизни! Столько всего произошло – институт, больница, издательство, нотариус, Волков.

Я потерял возможность стать владельцем издательства и так давно тяготившую меня девственность. Но издательство я никогда не воспринимал своим, только ба жалко. А вот то, что я лишился девственности, меня определенно радует, так надоело быть придурком, который никогда ни с кем не спал – это в двадцать-то лет! Парням в институте врать приходилось – позорище, только Вовка знал. Задумываюсь, считается ли, что я не девственник, если кончил от чужой руки и сам смог доставить удовольствие другому? 

Думаю, что считается.

Пока мы ждем еду, Волков проверяет почту и кому-то звонит, матерясь через каждое слово из-за задержек в поставках, а я валяюсь на кровати, щелкая пультом, переключаю каналы. 

Натыкаюсь на фильм "Красотка" и смотрю пару минут, как Джулия Робертс торгуется с Гиром из-за оплаты. "Я бы согласилась на три", говорит она, а он отвечает: "А я бы дал пять". 

Почему-то от этой сцены мне не по себе. 

Чувствую себя как проститутка, которую купил Волков. Какая разница, что он не заплатит мне деньгами, он платит мне возвращением более или менее нормальной жизни, в которой его не будет. 

Я для него просто способ развлечься, он сам так сказал. И как Гир, он за мной не вернется. Унизительно ощущать себя просто секс-игрушкой, к глазам подступают злые слезы. Решительно переключаю канал, попав на новости, пусть будут они.

– Переключи эти рожи, – просит Волков, садясь рядом на кровать, – не могу их видеть.

Он уже поговорил, а я и не заметил, увлекшись жалостью к себе и ковырянием в душе ржавым гвоздиком самоунижения.

Отбирает у меня пульт и, проскакивая каналы, выбирает спортивный, по которому идет американский футбол.

– Это и то лучше, – обнимает за плечи и зарывается носом в затылок, – тебе говорили, что у тебя охуенные волосы?

– Да, только не такими словами, – смеется, перекатывает меня на спину и целует.

Под его губами, чувствуя тяжесть тела и решительные руки, забирающиеся ко мне под джемпер, мне почему-то становится пофиг на все свои сомнения и терзания. Какая разница, почему мы вместе и насколько, главное то, что есть сейчас.

И, когда раздается стук в дверь, мне даже жалко, что приходится разорвать объятия.