Лето на продажу

Расставшись с Миком, Ванька еще покружил по центру, потолкался в игровых автоматах, искупался и решил, что, если так дело пойдет дальше, то менту Сереже придется платить из запасов, а не из свежезаработанного. То ли просто пошли нерыбные дни, то ли Ванька, предаваясь мечтам о будущем, просто-напросто халявил и не особо старался кого-то подцепить – а клиент, как известно, рыба нервная, любую перемену в поведении чует – но уже третий день приходилось возвращаться домой несолоно хлебавши. Заворачивая на рынок, куда ноги несли сами, особенно после дневного вранья, Ванька решил, что надо вечером ехать в Симеиз. Придется, конечно, раскошелиться на кафе, но и найти там желающего потискать молодого пацана и потратить на него пару-тройку сотен вероятность все-таки больше. О том, что вероятность  подцепить желающего поиметь тебя за шоколадку и бокал вина там еще выше, Ванька предпочел не думать. Как и о прошлом посещении Симеиза, куда он рванул в предвкушении денег и тусовок, наслушавшись  рассказов о гей-оплоте Крыма. Деньги там, конечно, водились, и немалые, тусовки тоже были просто супер. Вот только когда на утро Ванька толкнул своего спящего ночного приятеля, с компанией которого они зависали в клубе, и напомнил, что вообще-то неплохо бы и расплатиться, тот лишь сонно и  пьяно отмахнулся. Даже с некоторым удивлением в голосе - за что, мол? Обидевшись, Ванька мстительно вытащил из-под подушки его мобильник и ушел. «Нокию» продал парням с рынка, которые о происхождении мобильного лишних вопросов не задавали, а деньги заплатили вполне сносные. Только потом Ваньку накрыло – когда уже прошла злость и обида на того модного тусовщика. Как себя Ванька ни убеждал, что это была не кража, а вполне уместная компенсация за первый в жизни отсос с проглотом, гнилым душком от происшедшего воняло по-прежнему. Под давлением совести и опаски нарваться на того самого, жаждущего мести за свой телефон типа, в Симеиз он ездить перестал. Сейчас можно было и рискнуть.  В конце концов, прошло уже три недели. К тому же душа просила праздника. 

  Но праздник настиг Ваньку внезапно и совершенно не там, где он ожидал. Едва он оказался между рыночными рядами, его перехватила веселая Леська с кошельком под мышкой и утащила в магазин. За закуской.

-  Давай, давай, Федорович! Еще по одной. Тебя не убудет. За здоровье девушки! Смотри, самарик какой!  Как слеза младенца, на апельсинчиках. Будущая теща гнала, со всей любовью и уважением. Хоть ты нас поддержи, а то Ваня, видишь, халявит.

 Сидели по-простому, у открытых дверей гаража за раскладным столиком. Дядю Костю. как инвалида, и Леську, как даму, усадили с комфортом на скамейку, а сами умостились на перевернутых ящиках. Закусывали тоже просто: фруктами, разломленным лавашом, сочными сахарными помидорами, тонко порезанными в соседнем супермаркете сыром и копченой колбаской,. Леська сперва деликатно ограничивалась  черешней, отмахивалась, мол, худею, куда мне ваши булки с колбасой, но после третей стопочки уже не задумываясь соорудила себе смачный бутерброд, щедро умащенный кетчупом. 

- Вано, а может, тоже по-нормальному, а? По-пацански, а то сидишь, как девка, компот хлебаешь.

- Не-е, - Ванька успел прикрыть стаканчик ладонью, чтобы щедрая душа Артем не плеснул туда самогона. – Не уважаю.

- Гляди, какой! Не уважает он, - весело удивился уже слегка поддатый Артем, но настаивать не стал. Разлил на троих, Ваньке добавил красного вина. Вино было сладкое, но не тягучей приторностью, а легкой и игривой сладостью фруктового лимонада, пилось легко, и сидеть в тенечке, закусывать сыром, любуясь на Артема, было в кайф. Закатное солнце золотило его загорелую кожу, путалось в выгоревших волосках сильных предплечий, подсвечивало синюю, видно, армейскую татуировку на груди, коварно выглядывающую из проймы майки. Ваньке хотелось прижаться мордой к этой широкой груди, прихватить зубами сосок прямо сквозь майку, запустить жадные руки под смятые штанины длинных шорт, оглаживать лохматые твердо-каменные икры. От этих эротических видений Ваньке даже стало жарко. Хотя, может, жарко стало просто от того, что пил уже второй стакан вина. Так или иначе тело требовательно-томно ломило, и пришлось даже зажмуриться, чтобы не выдать себя взглядом. 

- Вот на хрена ты деда напоил? И как я его домой поволоку? В гору?

- А ты такси возьми.

- Слышь, умный! Федорыч! Не спать! 

- Ну а чо. Ты у нас пацан модный, с баблосом. Да не тереби ты старого. Продрыхнется, доберетесь потихонечку.

 Переругивались не всерьез, а так, для прикола. Язык уже чуть-чуть заплетался, и от этого Ваньке было весело. Или не от этого, а просто весело само по себе. Федорович, сморенный водкой, подсвистывая дремал, привалившись к гаражной двери, Леська, покачиваясь, еще мутно пырилась в остатки закуски, собирала  лавашные крошки, то и дело соскальзывая пальцем с края стола, но было понятно, что ей недолго осталось бодрствовать. Вот-вот свернется клубком на своем ящике и тоже задрыхнет, похрапывая в унисон Федоровичу. 

- Вот же курица! Куда ты… - смеялся Артем, забирая из неверных пальцев подружки стопку. – Тебе хватит. 

- Правда, жениться собрался? – Ванька разминал в пальцах сигарету, оставив стаканчик с вином, к которому в этот раз не притронулся. Артем глядел на Леську, потому хитрого маневра не заметил.

-  Ну а чего? Мы с ней лет пять и так живем. А оно уже и малого хочется на руках потискать. Матушка с тещей бубнят, мол, как это: дети, и без свадьбы. Что люди скажут? Как сговорились, блин. Вот тебе, Вано, плевать, что люди скажут?

- В смысле? – осторожно поинтересовался Ванька, учуяв в голосе Артема что-то странное. 

- В прямом, - Артем плеснул себе в стопку на палец самогона, поднял, осмотрел задумчиво, будто искал на ее дне смысл или утонувшую муху, а потом залпом выпил. Передернулся, шумно втянул ноздрями воздух, так и не закусив. - Говорят, ты у нас, Вано, по мужикам выступаешь.

 Внутри Ваньки все обвалилось. Тяжелым комком рухнуло в живот, а в образовавшейся пустоте забухало сердце.

- Кто это такое говорит? 

- Люди, Ваня, люди, - Артем закусил сигаретный фильтр, щелкнул зажигалкой. Ванька коротко хмыкнул, сунул свою сигарету в язычок пламени, тоже подкуривая. 

- Ну, так как? Правда или брешут?

   Страх, от которого свело кишки еще минуту назад, отступил. За свои семнадцать Ванька отлично научился разбираться в интонациях, и сейчас, глядя на Артема, лениво привалившегося плечом к дереву, понял, что никто его не подначивает и бить не собирается. Даже в проектах. Артем спрашивал с какой-то своей тайной целью и смотрел оценивающе и внимательно, будто очень ему было важно, что же ответят, хоть и скрывал свое ожидание под скучающим видом. 

- А тебе-то что?

 Голос, наконец, зазвучал, как положено - нагловато и с вызовом.

 - Мне-то? – переспросил Артем, длинно выпустил дым в сторону. – Да так, любопытно.

- А-а, - протянул Ванька, понимающе кивнув, и криво ухмыльнулся. – А я подумал,  попробовать хочешь.

- А может, и хочу, - Артем тоже ухмыльнулся. – Дашь?

 - Обоссаться, как смешно, – резюмировал пошлые подначки Ванька и щелчком отбросил окурок. Окурок с шиком улетел, красиво рассыпая искры. Пацаны бы оценили: в детстве, когда курили за школой или на местном дискаче, кто дальше отщелкнет хабцом, тот и герой. – Ладно, пойду я деда будить, а то уже поздно. 

- Да ладно тебе, Вань. -  За руку дернули, и он как-то в миг оказался прижатым к широкой Артемовой груди. Шепот жарко обжег ухо. – Забей ты на этого деда. Так как?

- Что как? – Ванька повел плечами, пытаясь освободится, но вышло неубедительно. Потому что на самом деле не хотелось, чтобы отпускал. 

- Что как? – эхом отозвался Артем, тесня его к открытым дверям гаража. – А то не понимаешь. Думаешь, не вижу, как ты на меня пялишься все время? На меня бабы так не пялятся. Ты ж глазами меня каждый раз жрешь. Я ж не слепой, Вань. Ну чо ты упираешься? Вот дурной. Да никто не увидит. Спят все. Идем.

Его горячечный шепот отзывался в Ваньке ознобной дрожью, и упирался он скорее по инерции, уже соображая, что самые жаркие фантазии сейчас сбудутся, но все еще как-то заботясь о том, вдруг проснутся мирно сопящие Федорович с Леськой, и вообще - неужели так было заметно, и нифига он не пялился, а если пялился, то не особо, но когда они неуклюже впихнулись в гараж, в его темное, пахнущее фруктами нутро, все мысли вылетели из головы. Ему жутко хотелось целоваться, но Артем надавил на плечо, заставляя  присесть, и Ванька понял, опускаясь на колено, забираясь ладонями под штанины, потерся носом и щекой о стояк, выпирающий бугром под шортами, даже прикрыв от удовольствия глаза. Артем шумно выдохнул, оттянул его голову за волосы, мазнул по губам выправленным из шорт членом, и от этого грубоватого намека Ванька чуть не кончил. 

 Он сосал, первый раз в жизни не отрабатывая бабло, а потому что хотел. Потому что его перло от бьющей в щеку головки, от сдавленного изумленного оханья Артема, когда взял с проглотом, от ощущения твердых мускулов на ногах и заднице, которые он лапал, и когда его поддели под мышку, вздергивая, он даже недовольно замычал. 

 А Артем, дыша тяжело и с присвистом, сипло выдавил:

-  Гондон есть? 

 Гондон был. И смазка была. В смешном крохотном тюбике, который однако удобно носить в джинсах. Ваньке на мгновение показалось, что его сейчас подъебнут, мол, ломался тут, а сам с таким набором, но Артем просто молча рванул зубами упаковку, выплюнул кусок фольги и быстро раскатал на себе «суперпрочный». Ванька уперся  руками о край ящика, где, прикрытые пергаментной бумагой, ждали продажи персики, бесстыже выгнулся, подставляясь. Мелькнула в башке картинка с пацаном и портье в той старой порнухе, и, когда шершавые ладони сжали бедра, насаживая, он застонал глухо и протяжно - до поджавшегося живота и закушенных губ понимая раз и навсегда разницу между работой и личной жизнью, и что счастье, оно таки есть.

  От  ебли, кажется, протрезвели оба. Артем, стянув резинку, тихо заржал, даже как-то нервно:

- Бля-а, ну, пиздец! Отожгли, - он завертел головой, видно не сообразив сразу, куда деть липкий гондон. И вдруг добавил, ухмыльнувшись: - С тебя пиво. 

- Ага.

Ваньке было все равно. Пиво так пиво. В башке блаженно шумело, ватно подкашивались колени. Хотелось переодеть трусы и спать. Конечно, лучше бы под боком у Артема, но это было уже совсем на данный момент нереальной роскошью, поэтому он просто слизывал с ладони сладкую мякоть персика, в который все-таки вляпался и разморенно смотрел на Артема.

- Ну чо? Разбегаемся? – Артем, завязав резинку узлом, болтал ею.  - Ага, - снова  кратко согласился Ванька и побрел будить Федоровича. 

И вызывать такси.

  На следующий день ему на скамейке не сиделось. Ванька ерзал, искурил полпачки, дважды сходил за мороженым и один раз за минералкой. Хотелось пивка, но пиво с утра – утро потеряно. Потом из сортира не вылезешь. Поэтому глотал ледяную сладость пломбира, запивал водой, то и дело вертел головой, выглядывая Мика, но тот все не шел. Потом Ванька додумался посмотреть на часы и засмеялся: было всего девять. В такое время он и сам редко вставал. Это просто сегодня не спалось.

 Проснулся он рано. Даже раньше тети Маши, которая обычно поднималась по-стариковски, ни свет, ни заря. Снилось что-то сумбурное, бесстыжее, от чего первым делом полез рукой в трусы, и даже толком дрочить не пришлось, кончил, едва зажав в кулак. Лениво размазывал по пузу, глядя, как за окном шевелятся от легкого ветерка виноградные листья, и жизнь была прекрасна, полная неясных, но приятных предвкушений, и сам он, Ванька, был другой. Теперь у него, считай, завелся  парень. Теперь уж на вопросы «А у тебя кто-то есть?» не придется уклончиво блеять, а можно с чистой душой говорить правду. Врать Ванька почему-то катастрофически не любил, особенно если хорошим людям. За истории о ночных сменах ему до сих пор перед тетей Машей было неловко.

  Хотелось отправить эсэмэску. Спросить, когда на пиво. Прям до зуда в пальцах. Только навряд ли кто-то ее оценит в пять утра. Поэтому Ванька мужественно терпел, послал уже в восемь, когда сели завтракать, и так дергался, дожидаясь ответа, что даже толком не распробовал свою любимую кабачковую икру. А икра была красивая: ровные кубики кабачков маслянисто поблескивали в морковно-луковой подливе, горкой ложились на свежий хлеб. В другое бы время Ванька слопал бутерброда три, не меньше, но сегодня еда не лезла в глотку, и тетя Маша даже обеспокоенно поинтересовалась, не заболел ли он, часом.

  Артем ответил, когда Ванька сидел на скамье, поджидая Мика. С непривычки у Ваньки подрагивало все внутри, будто он собирался читать не сообщение, а собственный приговор. Вдруг как пошлют его сейчас куда подальше, все-таки Артем почти семейный мужик, мало ли чего по пьяни не сделаешь, но в эсэмэске стоял подмигивающий смайлик и многообещающая фраза: «На днях». Ванька повеселел и все же пошел за пивом. Купил на радостях не бутылку, чтобы выпить на лавочке с видом на море, а сел по-приличному в кафе, заказав бокал светлого и орешков. Где и познакомился с двумя чуваками. Они присматривались к нему с полчаса, переговариваясь между собой, а потом подсели к его столику.

 Чуваки были веселые и подкачанные, с татуированными плечами, чем-то неуловимо друг на друга похожие.  Видно, Мик был прав насчет имиджа. Стоило переодеться, как тут же его стали замечать крутые парни. Этих звали Боря и Миша.

- Как Моисеев и Круг, - пошутил Ванька.

- Как Ельцин и Горбачев, блядь, - заржал в ответ Боря и тут же напористо предложил: - Третьим будешь?

  Понятно, что речь шла не о бутылке на троих. Ванька это просек еще до знакомства - по их оценивающим взглядам. Поэтому помедлил, чтобы не казаться голодным до бабла и развлечений, а потом нагло выдал, сразу расставляя приоритеты:

- По двести  с носа, и без проблем.

  Парни переглянулись, и Миша кивнул:

- Да не вопрос.

  Уже заходя в их съемную квартиру, Ванька запоздало вдруг испугался: первый раз у него было два клиента сразу, и не какие-то там зашуганные командировочные, а рослые молодые мужики с мускулатурой, как на рекламе тренажерки, способные  скрутить его и поиметь во все дыры совершенно бесплатно. Но метаться уже было поздно, раздевать его принялись с порога, видно, потрахаться им уж очень не терпелось, и под настойчивыми ласками и похабными словечками, которые нашептывали  в уши, страх растворился. А по-настоящему обмер от жути Ванька тогда, когда зажатый между их мощных тел, как котлета в гамбургере, почуял подозрительное  движение сзади. Вспомнился Мик с его рассказами про ужасы с дурацким названием «даб», и он уперся рукой в литое бедро Бори:

- Пацаны, в два ствола не надо.

  Вышло как-то жалобно.

- Девочка-целочка? – вопросительно ухмыльнулся Миша, поглаживая его по плечам.

- А если по сотке накинем? – искушающе шепнул на ухо Боря.

- Не, ребят. Не хочу, - Ванька замотал головой, сглатывая пересохшим горлом, заерзал, пытаясь выбраться из-под тяжести, придавливающей спину, а Миша глядел куда-то за его плечо, и это вдруг оказалось так страшно, что он дернулся сильнее, вырываясь, но тут Боря засмеялся и мстительно грызнул за шею, прежде чем скатиться с его спины.

- Ну нет, так нет. Гляди, какой капризный. Ну по-другому-то хоть можно?

- По-другому можно, - Ванька, сидя верхом на Мише, еще смущенно хмурился, перехватывая Борин член в кулак.  Парни  смеялись, он и сам скоро заулыбался, огрызнувшись на их беззлобные подколки, мол, никто тут не испугался, просто здоровье денег дороже. Все продолжилось и закончилось весьма продуктивно для здоровья и для финансов, но все то время, пока Ванька отдавался им по очереди, пока стонал от кайфа в их умелых руках, стылое ощущение липкого ужаса никуда не делось. Оно просто притаилось где-то под ребрами, и сидело там, мешая Ваньке расслабиться. И даже потом, когда вышел от них в жаркий полдень, ни солнце, ни выглушенная с горла бутылка джин-тоника не растворили этого поганого ощущения.

 Ванька, сидя на шумной площади около «Макдака» среди гуляющего веселого народа, вдруг захотел обратно, к своей уютной раскладушке под клетчатым покрывалом, недочитанной книжке про Тайный город, кабачковой икре и знойной тишине маленького дворика. Даже Артему попадаться на глаза почему-то не было желания. Поэтому он встал и отправился домой, даже не задумавшись, что на самом-то деле домом ему считался город К, а здесь – так, съемное место у чужих людей.

На краю рынка его перехватили знакомые парни, позвали разгружать пришедшую фуру, полную полосатых херсонских арбузов, пообещав двадцатку и «кавун» на выбор. Ванька скинул майку и за последующие два часа натрудился до пекущей от боли спины и ноющих рук, уставших перебрасывать тяжелые арбузы, зато за шутками, матерком и приятной слабостью от работы то самое противное чувство куда-то делось. И когда он, довольный собой, притащил и сгрузил на стол десятикилограммовый спелый кавунище, за что тетя Маша, ласково заулыбавшись, назвала его добытчиком, внутри уже осталось только приятное удовлетворение.

  То, что будет особенно жарко, стало ясно уже с утра. Курортники умотали на пляж, не дожидаясь, по-обыкновению, полдня. В опустевшем тихом дворе было сонно, и припекало даже сквозь густые кроны деревьев. 

  Ванька, вооружившись изолентой, ножом и супер-клеем, чинил лопнувший шланг от пылесоса. Шланг он нашел час назад, в сарае, где, судя по словам тети Маши, уже год пылился и сам пылесос. Иногда ему было даже странно: Федорович, вроде, сапожник, руки должны из нужного места расти, а в доме у них, куда не сунься, везде проблемы. То кран течет, то, как отодрал кот кусок обоев в гостиной у двери, так  лоскутом и болтается, то, вместо того, чтобы пропылесосить, тетя Маша диван через мокрую тряпку веником колотит. А причина в последнем случае -  всего лишь дырявый шланг. 

- Ванюш, ты будешь вечером дома?

  У тети Маши в каждой руке было по три литровых банки. Ванька отложил шланг и пошел помогать, пока не уронила. 

- Буду, наверное. А что? 

-  Хотели с тобой поговорить, - тетя Маша с видимым облегчением позволила снять с ее пальцев пару банок, зачем-то пояснила: - Это я решила кабачков накатать. На зиму.

- Кабачки – это хорошо, - одобрил Ванька, хотя маринованных кабачков сроду не ел, настороженно поинтересовался: - О чем поговорить? И чего вечером? Давайте, щас.

- Мы с  Федоровичем вместе хотели, - уклончиво ответила тетя Маша, улыбнулась ему, и что-то в выражении ее лица подсказало Ваньке: смущается, и ей отчего-то неловко.

 Сразу вспомнился разговор тети Маши с соседкой: мол, цены на рынке не падают, все дорого, и тут же подумалось: точно поднимут плату за жилье. Ну, а чего ей еще смущаться? Платил он на самом деле, по меркам Ялты, всего ничего. Правда, и жил на балконе, где места было только на раскладушку и тумбочку для вещей. 

- Ладно, - согласился он, тоже улыбаясь, больше ничего не добавил, снова сел и подтянул к себе недоклеенный шланг. Настроение стало так себе. Иногда он даже забывал, что тетя Маша и ее муж ему не родные, но вот в такой момент как-то слишком резало, и от этого становилось неприятно. Будто натыкали носом.

  Тетя Маша, как чувствуя, что его сейчас лучше не трогать, занялась своими кабачками: резала, заталкивала в банки вместе с пахучим укропом и лавровым листом. Ванька краем глаза следил за ее работой, возился со шлангом, а потом позвонил Артем.

 Внутри у Ваньки екнуло, еще до того как увидел имя на экране. Будто заранее знал, кто звонит.

- Что делаешь? – без приветствия сразу спросил Артем.

-  Шланг клею, - зачем-то честно ответил Ванька. – А что?

-  Какой шланг?

-  От пылесоса.

-  Хозяйственный, - Артем засмеялся. – А потом что делаешь? После того, как заклеишь.

-  Могу пиво с тобой попить.

  Уже через мгновение Ванька пожалел, что ляпнул так в лоб. Вдруг ему по делу звонят, а он тут со своими наглыми предложениями. Но долго мучиться сожалением не вышло. Спустя паузу, Артем непонятно хмыкнул и сказал:

- Тогда записывай адрес.

 Артем жил около автовокзала в одной из панельных девятиэтажек. Можно было доехать на троллейбусе, но Ванька пошел пешком, купил по дороге пива и чипсов, и заодно слегка успокоился, а то сразу после разговора у него даже дрожали пальцы.

Покурил под подъездом и только потом поднялся на восьмой этаж, не имея даже представления, что вообще говорить и как правильно себя вести. 

  Открывший дверь Артем был в одних шортах. Оно и понятно: солнце жарило в окна, и даже налепленная на стекла фольга не спасала. 

- Жарко, - сказал Ванька, скидывая в узком коридоре «вьетнамки».

- Кондёр барахлит. Чистить надо. Позвонил парням, а у них запара. На днях может придут.

- Пиво куда? 

- Холодное?

- Ну… - Ванька скептически сморщился, щупая бутылки. – Не очень.

- Раз не очень, давай в морозилку заброшу.

- Я еще чипсов купил.

- А сигарет с водкой?

- Я ж не пью водку, - Ванька даже растерялся, но потом увидел, что Артем лыбится,  понял, что он просто подкалывает, и тоже заулыбавшись, огрызнулся: - Да иди ты.

  При свете  дня, наедине друг с другом, как-то все было иначе, чем обычно.  Раньше Ванька никогда не смущался при виде Артема, и за словом в карман не приходилось лезть, а теперь он не знал, куда себя приткнуть, и что вообще надо говорить. Не сломанный же кондёр опять обсуждать. 

- Чего ты топчешься? – Артем выглянул из-за дверцы холодильника. – Садись.

- Ага, - зачем-то кивнул Ванька и послушно опустился на стильный стул, обтянутый светлой кожей. Вообще кухня была странная: шкафы и сама плита  еще совковые, а вот стол и стулья новые, не испорченные частым мытьем. Новыми были  холодильник с микроволновкой, и красиво наверченные шторы на окне. Видимо ремонт делали частями, по очереди, до чего доходили руки и финансы. 

- А Леська где?

- В село к матери поехала. 

- Сегодня вернется?

- Завтра. 

 Артем сел напротив, разорвал пакет с чипсами. Ванька взял несколько – надо же было чем-то занимать руки и рот, пока придумается о чем говорить. И тут вдруг вспомнился последний разговор с тетей Машей.

- Я, может, хату буду скоро искать. Ну, койку, в смысле, или комнату подешевле, - как можно небрежнее сказал он, будто переезжать с места на место было для него обычным делом. – Не подскажешь, может кто-то сдает? Только так, не за бешеные бабки.

 - А чем тебе у Федоровича не нравится? Они же с тебя и так, вроде, копейки берут. 

- Да мне чё-то кажется, что они меня бортануть решили. Или плату поднять. 

 Ванька поднял взгляд на Артема, перестав разглядывать крошки от чипсов на столе.

 – К тебе уже собирался, так теть Маша намекнула, что вечером будет какой-то разговор. Ну, а о чем им еще со мной говорить?

- Может они тебя усыновить решили.

- Ага. Щас! – Ванька даже закатил глаза, демонстрируя ухмыляющемуся Артему укоризненное, мол, придумаешь тоже. – Догонят и еще раз усыновят. 

- Ну, а чего им? Они одинокие, - Артем засмеялся и подмигнул. – Досмотришь стариков, отхватишь потом квартирку в Ялте. Вот так, не за хер собачий. Так что ты не койку ищи, а подмазывайся. Вот уже пылесосы им чинишь. Молодец. Правильным путем идешь, товарищ Вано.

 -  Пылесос я просто так починил. Мне не сложно, - буркнул, нахмурившись Ванька, потому что тема свернула куда-то не туда и отдавала теперь  невнятной гнилью. Сразу же захотелось оправдаться, что помогает тете Маше не из-за какой-то непонятной и фантастической выгоды, а потому, что ее жаль, и дом без мужской руки разваливается, но, судя по веселой роже Артема, он бы этих оправданий не оценил. Только бы стебался дальше. Поэтому Ванька сдержался. Ткнул пальцем в холодильник.

- Достань мне пиво. А то, пока охладится, я уже перехочу.

- Какой нетерпеливый. - Артем прогнулся, не слезая со стула, открыл дверцу, достал пиво и вручил Ваньке слегка прохладную бутылку.

С «Черниговским» в руке все встало на свои места, и  вернулась та легкость, с которой они обычно общались.  Теперь он, и правда, пришел «на пиво», а не сидеть и ерзать на стуле в ожидании непонятно чего, смущаясь, как малолетка на первой свиданке. Даже если Артем и не подаст вида, что на днях у них что-то было, уже не страшно. Пиво же пить пришел. А че? Все законно и прилично. 

  Тем временем, Артем встал, открыл окно и закурил. Зачем-то пояснил, стряхивая пепел на улицу:

-  Ты, если будешь, тоже в окно кури. А то Леська завтра унюхает, ору потом не оберешься. Только и гундит, что весь дом провонял.

- Строгая, - кивнул Ванька, тоже поднимаясь. Втиснулся между открытой створкой и Артемом, выбил и себе из пачки сигарету. Получалось как той ночью: они стояли друг напротив друга, говорили о Леське, и Артем подносил ему зажигалку. Только вместо вина, сейчас было пиво. И Ванька неожиданно для самого себя спросил:

- А ты… Ну… в смысле, тогда… ты же не в первый раз?

- С чего ты это взял?

  Тон у Артема был слишком скучающий и небрежный, но Ванька чуял, что это не настоящее равнодушие. Так, поза.

- Не знаю. Как-то понятно.

- Может, и не первый, - Артем усмехнулся. – Бабы, Вано, тоже порой любят.

  О таком Ванька  не подумал.

- И Леська любит? 

- Зарываешься. - По виду Артема нельзя было сказать, что он сильно оскорблен вопросом. Скорее так, забавлялся разговором, поэтому Ванька затушил не выкуренную и в половину сигарету, усмехнулся, глядя в его темные насмешливые глаза.

- Да ладно тебе. Я просто спросил. Интересно, откуда ты… такой опытный.

- Оценил опыт?

  Ванька молча кивнул и, не отводя взгляда, потянулся к резинке шорт. Зацепился пальцами. Артем смотрел. Ванька сглотнул, чувствуя, как подводит все тело от опасливого ожидания, осторожно погладил прямо поверх шорт, подался вперед, но тут Артем  отмер, отвел голову, отклоняясь от поцелуя.  Тоже вдавил окурок в пепельницу и хрипло сказал:

-  Не перед окном же. Идем.

  Правда, целоваться Артем не захотел ни перед окном, ни в душной спальне, где они взмокли ровно через пять минут, после того, как туда ввалились. Ваньке вообще показалось, что Артему и смотреть-то на него было не очень приятно. Он упорно разворачивал Ваньку мордой в подушку и пресекал любые попытки сменить эту чертову позу. Стояк у Артема то и дело падал, как будто ему было пятнадцать, и приходилось доводить его до рабочего состояния ртом, по ходу еще и успокаивая нервно шипевшего над головой хозяина. Под конец Ваньке все это надоело. Короче, секс получился не секс, а какое-то недоразумение. Будто пару дней назад не трахались так знойно, что хоть снимай для порно. Будто тот Артем, этот и стоящий на рынке, веселый и компанейский - это все три разных человека.

  Потом допивали пиво, трепались не о чем. Артем то и дело вставал курить, завел зачем-то разговор о том, как любит Леську, словно  Ванька набивался ему в жены и собирался уводить из семьи. Все это было так неожиданно, глупо и неловко, что Ванька, соврав про неотложные дела, попрощался и ушел, едва бутылки опустели. Купил себе еще пива, на этот раз холодного до такой степени, что ныли зубы, и, прикладывась на ходу к горлышку, отправился на набережную.

  По дороге он в своих ощущения совершенно запутался. Было обидно, разбирала злость на придурка Артема, на себя, за то, что раскатал губу, и затапливало противное разочарование. 

 Опыта с мужиками Ванька накопил не слишком много, но на подобное уже нарывался. И это всегда его брезгливо удивляло: зачем, спрашивается, рассказывать, что ты только раз, только попробовать, а вообще ты не такой, у тебя жена и дети,  если твой член, прости господи, во рту у бляди? Или не во рту. Какой смысл? Как правильно подметила народная мудрость: «Ты или трусы сними, или крестик». Таким клиентам всегда хотелось нагрубить. То, что и Артем окажется из этой породы, Ванька как-то не ожидал. И надо же было на днях назвать своим парнем именно его. Идиот.

 Чтобы поднять себе настроение, Ваньке захотелось сделать что-то бессмысленное и приятное. Например, купить тете Маше аромолампу и набор маленьких масел. Или себе  свечку. Ее можно поставить на тумбочку рядом с раскладушкой и иногда зажигать перед сном. Абсолютно бестолковая и шикарная штука. Разглядывая на витрине магазинчика разнообразные свечи, Ванька в душе знал, что так ничего и не купит -  решил же на днях копить деньги на Москву, но все равно приценивался. Отвлекало от мыслей. Потом он перешел к следующей витрине со всякой сувенирной белибердой. 

   А потом увидел Мика. И по тому, как всколыхнулась внутри радость, понял, что соскучился.  

 Мик курил, отвернувшись к морю, и кого-то ждал. По-крайней мере, Ваньке так показалось. Он был в стильных штанах с отвислой мотней, футболке, промокшей на лопатках от пота и с гипсом на правой руке. Ванька даже хмыкнул. Видимо, загул с любимым мужчиной удался. Это же как бухать надо, чтобы сломать руку?

- А я думаю, куда это ты пропал. А у тебя, оказывается, все серьезно, – весело сказал он, подходя к нему с спины. - Привет!

  Мик повернулся.

- О бля, -  выдохнул Ванька, прекратив улыбаться.

- Я тоже рад тебя видеть, - сказал Мик без особой радости в голосе, стряхнул пепел и снова уставился на выставленные фотографом манекены с костюмами. – Гуляешь?

- Да так, - машинально ответил Ванька, растерянно оставшийся стоять за его спиной. - А ты?

 Прозвучало глупо.

- И я гуляю.

  Галдели вокруг отдыхающие. Фотограф бодро наряжал пожилую тетку в костюм императрицы, прилаживая ей кудрявый парик. Мик молча курил, а потом огляделся в поисках урны, отошел затушить окурок. Ванька пожевал губу и все-таки спросил:

- Это тебя кто так?

  Мик, вдавливая сигарету в железный бок урны, сухо ответил:

- Упал.

- Не пизди, - вырвалось у Ваньки раньше, чем он успел подумать. Потому что, это было даже смешно. Такая тупая отмазка. Он достаточно насмотрелся в своем городе К. и на мамашу после разборок с сожителями, и на пацанов после пьяных районных драк, да и на себя самого, чтобы отличать, где упал, а где морду били. А Мика точно били.  

-  Слушай, Ваня, - Мик растянул разбитые губы в улыбку, и тут же затеребил языком треснувшую под коркой нижнюю. – Ты шел куда-то? Вот и иди. Пока. Удачи.

- На ментов, что ли, попал?

- Ваня.

- Не, ну блин! Я же… 

  А и правда, что «я же»? Ванька даже осекся, потому что и сам не вполне понимал, почему цепляется, а не уходит. Ведь Мик даже не намекал, а сказал в открытую, что поддерживать разговор не намерен. Но какое-то странное чувство мешало Ваньке вот так развернуться и свалить. Будто он бросал его в беде. 

 Мик вопросительно смотрел. Веко на одном глазу у него было еще подпухшее, и от этого казалось, что он насмешливо щурится. Ванька открыл рот, но так и не успел ничего сказать.

- Михаил!

 Окрик был резкий и недовольный. 

- Идем.

  И Мик ушел. Молча и даже не попрощавшись. 

  Ванька повернулся.

  Мужики стояли у дверей винного бутика. Мужиков было пятеро, и окликал, судя по всему, высокий, небритый, с брюзгливым видом глядящий на подходящего Мика. Дождавшись его, они потянулись прочь от магазина, один из них что-то сказал, все заржали, небритый укоризненно ткнул шутника в плечо. «Не гони, Вадь!», - долетело от того в ответ, и Ванька вдруг почувствовал в животе тяжелый холодный ком.

  Он сидел на их скамейке и пил сок. Хотя хотелось вдуть или пива или какой-нибудь  лабуды типа слабоалкогольной «Ром-колы», чтобы в башке приятно зашумело, и все блаженно стало пофиг. Но на разговор со стариками приходить поддатым было несерьезно. Поэтому он пялился на море, курил и глотал прямо из пакета  вишневую «Сандору». 

 Помнить Мика таким, каким он уходил - дернувшимся от окрика, с разбитой мордой и сломанной рукой - было хреново. Наверное, проще было бы, если б Ванька разочаровался и стал презирать: мол, рассказывал тут, крутой перец, всякие басни, про дарёные машины, про прелести богатой жизни, а на деле фигня полная, и только прижали, сразу сдулся. Но он не мог презирать. Он вспоминал, как Мик неловко краснел, когда говорил о «своем» Вадике, как видно было, что влюблен по уши, хоть  никогда никому не признается. Потом в голове мелькала недовольная рожа небритого, его тон, будто собаку окликал, и Ванька ежился. И его проблема с Артемом казалась такой ерундовой, что становилось даже стыдно за то, как переживал еще час назад. Подумаешь, застремался чувак своих желаний. Это тебе, не когда любимый с кодлой до порванного рта насилуют. А оно точно так и было. Ванька уже когда-то эти коросты в углах губ видел, после того, как Лильку-дуру пьяные хачи по кругу пустили. Она потом неделю чай через трубочку пила, так болело. Лильку он тогда тоже до одури жалел, но сейчас к жалости примешивалось что-то еще. Какое-то смутное понимание, что Мик так пыжился даже не ради того, чтобы пыль пустить, а чтобы самому поверить в свою прекрасную жизнь. Может, он только перед Ванькой крутым пацаном и был, а там, на «работе» вот так. Захотели – отпиздили, захотели – машину подарили. И Ваньке от этого было как-то так жутковато и тошно, что хоть вообще не думай и не вспоминай. Если Мик - не лох по жизни и так отгребает, то как же можно нарваться обычному пацану?

  И впервые за все время, пока он тусовался в Ялте, Ваньке стало по-настоящему страшно думать о будущем. 

   За столом во дворе ужинали курортники. От пары их детишек шум стоял громче, чем от гуляющих на набережной. Ванька поздоровался и ушел в дом. Там было потише, вкусно пахло стряпней и урчал телевизор.

- Ванюша? - Из кухни выглянула сама тетя Маша. – Вернулся?

- Ага, - Ванька кивнул. – Помочь надо?

- Мой руки, будем ужинать. В кухне, а то видишь, что во дворе творится. Пока разойдутся, оголодать успеем.

 Ужинать Ваньке хотелось, но от мысли, что за ужином и состоится тот обещанный разговор, желание есть как-то поутихло. Но он послушно помыл руки, и, зайдя на кухню, все-таки принялся помогать: нарезал хлеб, выставил тарелки, попутно сунув нос в закопченный казан, где томились тёмные голубцы – долма. Они болтали по ходу, а потом подтянулся дядя Костя на своих костылях, и все сели за стол. 

  Перед тем, как сесть последней, тетя Маша решительно выставила три маленьких рюмочки. 

- Я же не пью, - попытался, было, отмазаться Ванька, но  тетя Маша эти возражения пресекла категоричным:

- А мы с тобой наливочки. Домашней. В том году делала. Это пусть Федорович своей горилкой давится.

  Федорович, не глядя на Ваньку, ласково проворчал что-то, наливая себе ледяной водки. А в стопке Ваньки и правда оказалась тягучая, почти черная наливка. Он понюхал. Пахло вишней.

- У нас че, какой-то праздник?

     Ему было неловко и неуютно. Старики, несмотря на  попытки сделать вид, что все, как обычно, нервничали. Ванька это видел, и ему так и хотелось взмолиться - мол, да скажите вы уже мне сразу, на кой хрен кормить-поить и тянуть? Чтобы пилюля стала не такой горькой? И так вместо того, чтобы делать лицо, ему хотелось позорно всплакнуть. Желательно, где-то подальше от посторонних глаз, ушей и возможного сочувствия. 

- Ну, чего праздник? Просто для настроения. Иногда по граммушке можно, - фальшиво радостно ответила тетя Маша, накладывая ему еду.

  Видно, это нужно было выдержать до конца. Ванька вздохнул, пожелал приятного аппетита и принялся есть.

  Долма была сочная, с вкусной острой подливой. Он раньше  не подозревал, что бывают такие голубцы, зеленые и из винограда. Мать даже обычные ленилась  делать. 

- Невкусно?

 Ванька вынырнул из своих мыслей, сообразил, что заторможено возит по тарелке виноградный лист, и смутился, глянув на тревожно хмурящуюся тетю Машу.

- Да не, вкусно. Спасибо.

- Вань…

  Теперь они смотрели на него оба. Тетя Маша нервно комкала в руках полотенце, которым до этого прихватывала казан.

- Мы тут с Федоровичем подумали, и решили с тобой поговорить.

  Ванька принялся  покусывать губу, ожидая продолжения. Внутри неприятно похолодело.

- Ты у нас не первый день живешь. Парень ты хороший, толковый…

- Толковый, - кивнул, подтверждая дядя Костя. – Вон Машка сегодня пылесосила и на шланг нарадоваться не могла.

- Помолчи, старый, - недовольно поморщилась тетя Маша. – Дай, я договорю. Так вот, Вань, мы посоветовались и решили: а может, хватит тебе сторожевать непонятно где? Оно, знаешь, чужие люди такие. Сегодня ты им нужен, а завтра выкинут и денег не дадут. – Она перевела дыхание и закончила. – Иди к Федоровичу в ученики.

 Ванька даже забыл про губу. Просто таращился на них, а они на него, как-то боязливо и с ожиданием. 

-  Ты не подумай, Ванюш, не бесплатно, конечно. Сам понимаешь, Федорович уже не молодой, ему с его костылями вниз-вверх таскаться все труднее, а дело-то свое, налаженное. Уже тридцать лет сапожничает. Как помрет, так и растащат всё, не пойми кто. Жалко. А так и тебе будет хорошо, и нам спокойно, - тетя Маша говорила все быстрее, все торопливее, будто боялась, что Ванька бросится ее перебивать. – Конечно, оно не прям так, чтобы в золоте купаться, но работа всегда будет, на хлеб с маслом тебе хватит, и главное, что свое. Федорович тебя всему научит, а там, глядишь, и понравится. Разовьешь, как захочешь. Сейчас же вон столько всего нового. Это нам, старикам… Жить у нас будешь. Я тебе спаленку отдам, как только сезон закончится. Только квартплату доплачивать будешь, да на продукты скидываться, а так я и приготовлю, и постираю. Мне не трудно…

  Она выдохлась и замолчала. 

- Соглашайся, Вань. Баба дело говорит, - торжественно и веско уронил в тишину дядя Костя, под шумок хряпнувший уже свои пятьдесят грамм, и теперь, пользуясь случаем, наливший себе по новой. - Хороший сапожник себе всегда на жизнь заработает. А у тебя руки из нужного места растут. Я давно понял. 

 Ванька выдохнул. В животе мелко противно дрожало.

- Или ты домой хочешь вернуться? - тихо спросила тетя Маша. – К маме?

- Нет, - он даже мотнул головой. – Не хочу.

- Ну, так как?

  Он хотел ответить, но предательски подкатывало, пережимая горло, и тогда он просто согласно закивал, все еще больно теребя губу, чтобы попустило. 

-  Вот  и хорошо!  - с явным облегчением выдохнула тетя Маша, заулыбавшись. – Вот это правильно. Мы тебя не обидим. Ты же сам знаешь.

  Он знал. 

 Поэтому, когда понял, что сможет открыть рот, не рискуя дать петуха или пустить слезу, просто сказал: 

- Спасибо.

  И тоже заулыбался.

  Разреветься он все-таки разревелся, уже ночью, лежа на своей раскладушке. Ну, или не разревелся, а так, всплакнул слегка, глядя на небо и чувствуя, как горячим печет виски. 

   Как-то всего навалилось за день, и хорошего и плохого, и все это ворочалось в нем нерастворимым комом, путало мысли. Избитый Мик, козел Артем, внезапные перспективы - не Москва, конечно, но и не отсосы по углам с риском нарваться, радостное предвкушение как встанет на ноги, поднимет свое дело, и страх, что мент Сережа ждет свою плату, придется отмазываться, а как это сделать, чтобы не убили, хрен поймешь.  

  Ванька лежал, закутавшись в одеяло, шмыгал носом и все думал, думал, то купаясь в красочных фантазиях, то обмирая от накатывающей жути, пока не разболелась голова. 

Тогда он осторожно,  чтобы не перебудить весь дом, сходил умыться, а возвращаясь к себе на балкон, под скрип пола и похрапывание стариков, вдруг понял, что Артем знал. 

«Может они тебя усыновить решили». Он знал и завидовал, и осознание этого вдруг сделало Ваньку сильным и смыло остатки обиды.

   Таким он и засыпал в эту первую ночь у себя дома. Сильным и уверенным, что все у него получится и это все, непременно, будет хорошо.