До свидания, дорогой мой кинолог

Все это, как вы понимаете, не могло пройти бесследно и заставило Антона круто изменить образ своей жизни...
Он, со своей простой и прямолинейностью, уже не мог оставить того, кто так доверился ему… Он хотел быть нужным Севке... И не столько, как ходящий по его пятам пуленепробиваемый шкаф, а как его частичка, его второе я, его небесное завершение... без которой не бывает полноценного человека... Он стал всем и вся... для того, кого возлюбил всей душой...
И вдруг тот уезжает... за границу… Сказал, что всего на две недели.
И Антон согласился ждать.
Прошло два месяца...

И тогда он вдруг перестал каждый день бегать, чтобы поддерживать форму.
Через неделю он уже не принимал по утрам традиционный душ.
А вскоре перестал следить и за прической...
Еще неделя ушла на осмысление того, что он понял, что остался один на всем белом свете.
И Антон снова стал баловаться со своим «мальчиком», с тем, что жил у него между ног... дразня его, и постоянно доводя до слез...
Но и он, уже более в отместку, сам заводил Антона до помрачения, выжимая из него всю силу и оставшийся рассудок...
Антон воистину стал рабом раба...
Но все это в нашей основной истории, особого значение не имеет...
Однако прошел год.
От Севки все так и не было известий.

Антон, если и выходил за хлебом, то чувствовал, как его любимый и родной двор изменился по отношению к нему. И никто руки более уже не подавал, как чумного сторонились его соседи.
И лишь дворовый пес оставался верен ему до конца... Каждый раз вылизывал руки, доверчивая, виляя хвостом, сопровождал до нужного этажа… Он, очевидно, верил, что Антон, в конце концов, из этого болота выкарабкается.

Что случилось с Севкой, мы гадать не станем… Не вернулся и все… Оставил?… Не могу принять эту версию… Столько лет жить мыслями о встрече, встретить, добиться расположения и взаимности… И все бросить? Невозможно…
Все что угодно могло там с ним произойти, но это уже другая история… И мы на ней заморачиваться не станем…

Вскоре Антон узнал, что есть компьютерный сайт для людей с нетрадиционной ориентацией… Вошел, зарегистрировался, указав что ищет лишь человека, который заменил бы ему друга…
Какое-то время изучал… внимательно вчитываясь в чужие анкеты, смотрел их дневниковые записи… Но более интересовался комментариями на ту или иную интересную запись… И отмечал людей, проявивших изначально живое, человеческое участие и сострадательность, а также определенную степень их интеллекта…
А далее? Вот тут случилось самое интересное: ведь вы помните, что он работал на таможне, занимаясь поиском скрытой контрабанды и наркотиков…
В общем, он сумел находить людей, которые в первую очередь искали не «секса», а понимания проблемы с которой они неожиданно столкнулись… Или с тем, что многие годы, а подчас с самого детства их одолевали… И эта двойственность их жизни иногда приводила к трагическим последствиям… Они теряли семьи, или не создавали их вообще, от неуверенности в себе… И часто им был необходим тот, кто сумел бы их, хотя бы, просто выслушать…
Он ненавязчиво стал предлагать им… себя, а точнее… свою помощь… Приезжал, длинными вечерами выслушивал их исповеди… Часто понимал причины их ранимости и, как следствие, ощущение мужской слабости… Нежно обнимал, так как многим из них просто не хватало элементарной человеческой теплоты… И часто они просто засыпали в его объятиях… а поутру, чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете…
Просто он им помогал... поверить в себя... И даже продлевал чьи-то жизни…

И вот однажды, он сам получил сообщение от незнакомца из Москвы, почему-то, интересующегося его собакой…
- У меня нет собаки! – ответил он… и к утру забыл, что вообще откликнулся на это сообщении.
Но утром следующего дня снова получил извещение о сообщении. В нем говорилось, что вопрос касался его служебного пса, если, конечно же, Антон кинолог… И что любовь к служебным собакам у того незнакомца началась еще с фильма «Ко мне, Мухтар»…
Вообщем, незнакомец, разбередил его старые раны… И он, более автоматически согласился приехать к нему… аж в Москву…

Антон нашел дом, указанный в Интернет-сообщении.
Это была знаменитая высотка, расположенная у станции метро «Краснопресненская».
Он поднялся на семнадцатый этаж. И нажал кнопку звонка.
Дверь открыл седой старикашка…
- Господи, - невольно вырвалось у Антона, - ты то куда, поди, еще октябрьскую революцию помнишь…
И тут сей старикашка всего лишь улыбнулся.
И этой своей улыбкой буквально обезоружил и даже покорил Антона, который увидел юношеский блеск красивых глаз и благородное лицо, подобное любимым его героям: французским мушкетерам короля…
- Проходите, сударь! – промолвил он, пропуская гостя в свои покои.
- Вы с дороги, так что не будем терять время… сначала ванна, потом чай и сразу же приступим к делу… Кстати вы, какой предпочитаете чай… зеленый или…
- Зеленый… - ответил Антон и прошел в ванную комнату.

Когда старикашка вошел с подносом в руках в гостиную, то чуть было его же и не выронил, так как, принявший душ, Антон уже стоял полностью обнаженным… Его вещи были аккуратно разложены на спинке стула.
Вот так, с подносом в руках, старикашка еще какое-то время молча созерцал эту красоту…
- Господь вас действительно любит, что так щедро оделил, - тихо вдруг промолвил он. - Но пока прошу вас снова одеться… у нас еще много более важных дел…
И смутившийся Антон поспешно стал натягивать свои брюки.
- Кстати, мы ведь еще с вами не знакомы… Меня зовут… Никита Алексеевич Голицын, а вас, как я понял… Антон. Очень приятно и будем знакомы… Сумочку свою можете оставить здесь, мы сюда еще вернемся… А теперь в путь, мой юный друг! Нас ждут великие дела!
И они вместе покинули квартиру… точнее домашний камерный музей, в котором оказался Антон, но об этом чуть позже.
У подъезда их уже ожидало такси… За рулем сидел молодой и симпатичный мужчина, чуть старше Антона, который незаметно рассматривал юношу, разместившегося на заднем сидении вместе с Голицыным.
- Куда прикажите, Никита Алексеевич? – спросил он улыбаясь.
- Все туда же сынок… все, как в первый раз… в кладезь первопропристольный…

И через двадцать минут машина остановилась рядом с Третьяковской галерей, не узнать которую, работнику таможни было просто невозможно.
- Выходите, юноша… А тебя, солнышко, - обратился он уже к водителю, - я буду здесь ждать через… - тут он посмотрел на часы, - три часа…
Антон немного опешил… Он ожила все, что угодно от фанатов гей-сайта, но чтобы его вместо постели потащили на выставку…
Какое-то время они молча ходили по залам… Точнее говоря, ходил Антон, интуитивно останавливаясь у тех полотен, которые привлекали его внимание или были памятны с детства…
Голицын лишь отмечал для себя то, чем он интересуется. И продолжал следовать за ним. И лишь однажды, часа через два… тихо так заметил:
- Смотри внимательно, Антон, как люди жили, как достойно умели себя подать, в какой обстановке спали, что и как ели, как обустраивали свой быт... воздавая за все, хвалу Творцу! И учись тому, как обустроить уже свою жизнь...

Они поужинали в ресторане «Прага» и домой приехали уже к полуночи…
Антон сразу заметил, что в их отсутствии кто-то накрыл в гостиной столик с шампанским и фруктами…
Он снова принял душ.
А когда, прикрывшись полотенцем, вышел из ванной комнаты, то увидел Никиту Алексеевича со скрипкой в руках.
Он играл так увлеченно, что Антон даже замер, очарованный этими божественными звуками мелодии.
И тут он заметил картины на стенах. Это были по большей части портреты… Но какие это были одухотворенные лики, даже если на них изображались самые обыкновенные люди. И еще, что заметил Антон… все они вместе с ним внимательно слушали звуки той скрипки… и с особой любовь взирали на хозяина сей квартиры…
Потом они выпили шампанское… И Антон искренне поблагодарил Голицына за этот великолепный день…
Однако, время, действительно, было уже позднее и Никита Алексеевич показал Антону спальню.
Удивить современного читателя кроватью, право же, практически невозможно, а вот Антон был просто поражен той кроватью…
Он медленно развязал полотенце, опоясывающее его, и снова предстал перед старикашкой во всей своей красе.
Тот медлено приблизился и, надев очки, какое-то время внимательно всматривался в молодого человека, словно бы пытался запомнить его до мельчайших подробностей…
Антон ждал, а тут еще и «мальчик» решался вдруг напомнить о себе… правда этим ввел самого Антона в смущение…
- Что-то не так? – тихо спросил тогда Антон хозяина квартиры.
- Все так! Возможно, что бывает и лучше, - негромко, словно боясь нечаянно потерять нечто дорогое или случайно не разбить очень хрупкое, - проговорил Голицын, продолжая внимательно осматривать тело Антона, - но для меня вы самый дорогой подарок за последние несколько лет… А теперь ложитесь и отдыхайте… день у вас сегодня был не из легких…
После чего подошел совсем близко и нежно, обняв за шею, чуть склонил к себе его голову и… поцеловал. После чего сразу же и вышел из спальни.
- Как же тут отдыхать? – недоумевал Антон, … - или я ему чем-то не понравился… что же он так долго во мне высматривал… И придет ли сюда? Ничего не понимаю… А может быть он уже просто не может…
Он заснул лишь под утро, в беспокойном ожидании старика, и в своих сомнениях…

А утром, стоило ему лишь открыть глаза и сладко потянуться (такая кровать было для него настоящим чудом, можно сказать мечтой всей его жизни), как отворилась дверь и Никита Леонидович, как заправский камердинер, внес поднос с завтраком…
На подносе, может быть и тяжеловато для завтрака, была черная зернистая икра, масло и две французские, аккуратные, еще дышащие теплом, аппетитные булочки, масло, сливки и морковный сок, а также чайник, наполненный душистым зеленым взваром, вобравшим в себя лучшие компоненты такого рода заварки.
- Ты сегодня ночью прекрасно потрудился… а потому следует набраться сил, нас снова ждут великие дела… Но машина будет лишь через час, а потому у тебя есть время, чтобы осмотреться вокруг…
И вышел.
- Что же я сегодня в ночи такого сделал? – снова задался вопросом Антон… И такого, чтобы я этого даже не помнил…
И тогда, время позволяло, они вместе поднялись на самую верхнюю площадку того самого дома или «сталинской высотки», как их называли в народе… Внизу, как на ладони, была Москва... Это был, практически, ее центр… И Останкинская телебашня, и Кремль и новый, восстановленный, храм Христа Спасителя… Но более его удивил, находившийся буквально под ногами Московский зоопарк, заполненный людьми и огромным количеством всякого рода зверюшек, от больших до самых малых. С такой высоты было даже не понять, кто же из них, на самом деле, находится за решеткой вольера…

Уже в машине, хорошо понимая, что Антона мучают неразрешенные вопросы, старикашка, неожиданно для него, сказал следующее:
- Любовь – это удивительная способность человека жить свободным… Когда всего себя, всю свою жизнь, все то, что мы называем собственность, кладешь на алтарь этой любви… Ничего не жалея и ни за что не цепляясь, понимая и принимая с благодарностью саму возможность жить и сей бесценный дар Творца… прожить еще и этот день! Прожить с пониманием, что он может быть последним днем в твоей жизни… Зная, что туда, с собой, ты ничего не возьмешь, ты по-иному будешь относиться ко всему происходящему, к тем, с кем в этот день нечаянно соприкоснешься… И будешь ценить этот день, каждый его миг, - как дар… И будешь с трепетом и внимание относиться к каждому встречному… оделяя его своим теплом и внимание, так как эта встреча может быть последней в твой жизни… И еще, я бы сказал, что Любовь подобна костру… Его огонь, пылая, вбирает нас в себя целиком… И мы даже, поначалу, не задумываемся, что он, этот костер, как и любовь может когда-то начать гаснуть… Жар этой любви упоителен, но дрова, к сожалению, а может быть и к счастью, сгорают быстро.. … И ты, в какой-то момент, начинаешь понимать, нужно подняться и сделать очередное усилие… начать собирать хворост…если ты надеешься на то, чтобы сохранить огонь этой любви… Дальше - больше… уже нужны будут дрова, то есть нечто более основательное, чем хворост… Их нужно заготавливать… исподволь… и впрок. Валить деревья, пилить, колоть дрова… затем запастись терпением и дать им время, чтобы они высохли. И лишь после этого уложить поленицу… так, чтобы сохранить от дождя… И знать, что на эту зиму вашей любви… тепла этого огня вам хватит… Но лишь на эту зиму… Так как по весне нужно снова начинать заготавливать дрова для любви следующего года… А это уже безусловно труд, систематический и даже изнуряющий… Но только в этот случае… мы можем сохранить огонь нашей любви вечно…
Голицын говорил что-то еще, а Антон вдруг снова представил себя на самой высокой площадке той самой «высотки». И ему вдруг захотелось полететь… И рассказать всему миру, что на свете еще есть Добро и люди, сохранившие его… в своих любящих сердцах.

С той встречи, раз в месяц, на два, три дня, а то и на неделю, Антон стал приезжать к Голицыну.
Они ходили в Третьяковку, как на работу, а вечерами слушали классическую музыку, если не в концертном зале, то в доме у Голицына…

- Антон, мне хочется научить вас понимать классическую музыку, дай только Бог успеть… Когда она наполнит вас своими живительными мелодиями, я буду спокоен за вас. После этого вы можете уже слушать все, что захотите… только вот душа уже сама сможет определять, что для вас полезно, а что, извинительно, гибельно и разрушительно… Так как искусства, призванное к единению людей во имя Добра, имеет сегодня чаща отрицательный знак, которым уже пропитано наше молодое поколение… Им не дали возможности впитать его с молоком матери… А значит и лишили способности самосохранения… Это поколение, в своей основе уже мертвое… К сожалению… Они не познали такого понятия, как милосердие, сострадание, то, что всегда отличало наш народ от иных народов, часто кичащихся своей образованностью и практицизмом… Они живут без Бога, а значит, и без любви… Ибо Он-то и есть Любовь!
Антон слушал Никиту Алексеевича, стараясь не пропустить ни одного слова.
- Как-то я вел переписку с одним милым юношей… Ум острый, мышление образное, язык красивый… вот только он превыше общения, его обогащающего, ставил всегда карьерный успех… желая добиться каких-то запредельных, очевидно, результатов… У него не стало хватать времени на наше общение… И тогда я ему написал ему, что в тот момент, когда он достигнет пика своего совершенства… он поймет, что остался совсем один…
В ответ он написал, что старается для семьи…
И я вспомнил известную историю о старательном рыцаре, который победил дракона… а потом сам стал им… На что он вдруг ответил, что у этой истории есть, как бы, второй вариант.
- И в чем он? – спросил я.
Он мне ответил, что, якобы, рыцарь не убил того дракона, а приставив к его горлу свой меч, потребовал, от него нечто… Но, вот что именно он потребовал… никто не знает…
- А вы знаете? – вдруг спросил у Голицына уже Антон.
- Думаю, что да! Он спросил у дракона… где тот спрятал Любовь?
- Любовь? – словно уточняя, переспросил его молодой человек.
- Да! Ту самую Любовь, что Господь некогда привнес в наш мир, а дракон… ее похитил. Спрятал от людей… а потому их сердца и очерствели…
- И что же? Дракон вернул рыцарю Любовь?
- Нет! В очередной раз обманул! Слукавил, а рыцарь ему поверил…
- Это что же выходит, что мы живем в мире без Его Любви?
- Умница! А то, что сегодня называют любовью, сие есть, извини, но в большинстве своем, «похоть плоти и похоть очес», а точнее… лишь животная случка…

Антон и сам не заметил, как вскоре увлекся стариком... стал доверять ему... и даже, однажды, вдруг неловко обнял его...
Этот-то медведь и нашего старикашку...
- Антон, мне приятно чувствовать, как в вас просыпается... мужчина. Заботливый, внимательный, нежный... Но то, чем вы, изредка, очевидно занимаетесь, можно делать только по большой любви... В противном случае… это все таки грех из разряда запредельных... такие «царства Божия не имут»…

Но очень возможно, что между ними была таки одна такая нечаянная близость, в основе который и лежало такое понятие, как любовь... Когда старик, предположительно, передавал молодому человеку некоторые сокровенные тайны настоящей любви…
И Антон, на всю жизнь, запомнил, что это такое...
А потом Голицын вдруг не позвонил...
Антон ждал... он уже понимал, что просто нежно влюблен в этого чудаковатого человека... Что уже не может жить без него...

Прошло три месяца такого молчания...
И тогда он снова откликнулся на чье-то предложение о сексе... А так как этот звонок был из Москвы, то он согласился приехать в столицу....
Как же отвратительно он себя той ночью чувствовал, словно понимал, что тем самым предает память о старике, предает то чувство, что зародилось в нем благодаря той большой, я бы сказал великой любви, которая вспыхнула меду ними и взорвала радостью два сердца... воссоединившихся во едино... и, очевидно, что на всю оставшуюся жизнь… Как говорили раньше, не иначе, как стрела Амура поразила…а это, как правило, навечно…

И вот, сегодня, он снова в Третьяковке.
Ждет, когда группа туристов перейдет в другой зал, и он, наконец-то, увидит то, что не так давно было передано каким-то известным и отошедшим в мир иной, художником этому музею в дар…
Экскурсовод увел гостей столицы за собой, и теперь Антон мог спокойно подойти и посмотреть на того самого «ангела», о котором говорила экскурсовод, что заснул де в облаках и оценивался теперь, не иначе, как суммой в несколько миллионов долларов…
И увидел… себя, родного: бывшего таможника и кинолога Антона Ступинкова… действительно, возлежащего на облаке, обнаженного и спящего, подобного Ангелу… удивительной красоты.
И какое-то время Антон безмолвно стоял.
Слезы текли по его щекам, а он просто не мог их остановить…
- Так вот кем ты был дорогой и любимый мой, Никита Алексеевич Голицын, потомок старой аристократии, один из выдающихся в современном мире художников. Который, очевидно и не иначе, как по ночам, делал мне свой последний в жизни подарок – этот портрет, понимая, что снова и снова я обязательно буду приходить именно сюда, чтобы вновь и вновь встречаться с ним и с собой… таким, каким он меня увидел, каким полюбил, каким хотел и, думаю, что сумел сделать…
И лишь очнувшись от нахлынувших воспоминаний, заметил, что рядом с ним стоит, не иначе как, дежурный милиционер, который вежливо так попросил его пройти с ним в кабинет директора до выяснения каких-то обстоятельств...

Там, в кабинете директора, обращались там с ним предельно вежливо, и даже чай дали с шоколадными конфетами.
А потом приехал мужичок с портфелем...
Это оказался личный нотариус покойного, который в присутствие свидетелей и работников музея огласил... последнюю волю умершего художника Голицына...
Родственников у которого, как оказалось, не было... Все в войну, в Ленинградской блокаде погибли...
И, что все состояние: два счета в Сбербанке (валютный и рублевый), четырехкомнатная квартира в Москве, а также домик под Парижем... все это переходило в собственность... сего кинолога, что официально было заверено и о чем было прилюдно оглашено.
А кроме пожертвованных средств, уже руководству Третьяковской галереи, вменялось в обязанность: картину с заснувшим ангелом в заграничных выставках не экспонировать, так как это было уже национальное достояние России.

Наверное, Никита Алексеевич Голицын очень хотел, чтобы народ наш знал, что о качествах того или иного человека нужно судить... по его душе, а не по той форме, в какую он облачен. И любить следует все-таки душу, а не тело… как бы красиво оно не было…
Что в стране, слава Богу, еще есть такие искренние, чистые и любящие сердца... Право же, они могут ошибаться, но всегда, достойно и через покаяние, поднимаются с колен, так как помнят, Чей образ и подобие они носят!
И пока они живут, будет царствовать Любовь!
А посему и со страной нашей не произойдет никаких катаклизмов.
Сие изречено Творцом! И я в это верю!