До свидания, дорогой мой кинолог

Антон Ступинков, приехав в Москву по приглашению очередного клиента, а утром следующего дня, пока тот еще спал, принял душ и, взяв со стола, оставленную с вечера сумму денег, хватающих на обратную дорогу и пропитание в пути, сразу же направил свои стопы в Третьяковскую галерею.  

Но вот и знакомые залы, уже ставшие узнаваемыми, хранительницы бесценных творений русского живописного гения…
В одном из них, в том, что размещал современное искусства, сегодня было много людей. И, как всегда группы экскурсантов.
Он подошел к одной из них ближе и услышал голос экскурсовода, который им о чем-то увлеченно рассказывал.
Но, так ростом Антон не вышел, то из-за спин, до поры, не ведая, что нынче показывают, лишь мог слушать.
- Это удивительный, бесценный дар в практике нашей галереи за последние пятьдесят лет существования… - самозабвенно рассказывала экскурсовод Нинель Федоровна. - Его картины висят в лучших залах Европы, в Национальной академии искусства в Нью-Йорке… И вдруг, - тут она делает паузу и победно оглядывает слушающих, - мы узнаем, что буквально за несколько дней до смерти художник завещает нам эту, свою последнюю и бесценную работу …
- А кто изображен на этом полотне художника? – раздался чей-то вопросительный голос.
- Очевидно, Ангел небесный, заснувший на облаке, не иначе, как после праведных трудов на нашей грешной земле… - ответила экскурсовод, но последовали новые вопросы, а потому эта группа экскурсантов, какое-то время, все еще продолжала закрывать от нашего героя неизвестную картину, не иначе, как какого-то модного ныне художника.

И тут он вспомнил, как сам первый раз оказался здесь…
Это произошло…
Нет, пожалуй, следует начать чуть ранее, а точнее, со дня окончания им школы милиции, когда он получил назначение для работы на таможне Саратовского областного центра...
Красивый, крепкий, молодой... А главное: у него были умные, пронзительные и добрые глазами, что довольно редко можно увидеть не только на таможне, но и в жизни. Более того, он еще не расплескал своей внутренней любви и доверия к людям…
Так вот… на той самой таможне он и работал кинологом...
Специалистом по работе со служебными собаками, натасканными на обнаружение наркотиков. И делал свое дело, скажем так, - достойно. И на протяжении ряда лет, если только задуматься, сколько же жизней он спас, вовремя обнаруживая запрятанное лукавым умом зелье, способное лишь калечить души и убивать тела.

И все у него было правильно, разложено по полочкам, в этой, его таможенной жизни. И Антона даже устраивал «относительный», по нашим меркам, достаток, так как все эти годы он жил с мамой. И им его зарплаты хватало…
При том, что к нему старались даже не приближаться с намеками о взятке.... Просто люди там работали не глупые. И они хорошо понимали, что он из другого теста, что просто в своей жизни, Антон, очевидно, еще не сталкивался с самим словом, как «взятка», не было оно в его лексиконе, не понимал он и последующего необратимого механизма его действия… Да и в доме, где он родился, оно, очевидно, ранее никогда не произносилось… Потому, например, у него не могло даже возникнуть помысла о том, что можно продавать, например, свою совесть.
В это трудно поверит, но «белые» вороны, слава Богу, на свете существует… Их не всех еще отстрелили!
Еще, что вызывало подозрение у товарищей по работе… так это то, что он практически не выпивал вместе со всеми… и то, что у него не было…до сего дня… ни жены, ни любовницы… Может быть, он и искал свою царевну-лягушку, но пока… был холост…
Все это вместе и породило на месте его работы, скажем так: не легальное, но твердое корпоративное решение… сбагрить сие молодое и доверчивое существо, что называется, с глаз долой и из сердца вон…
А потому, однажды, с ним случилось нечто экстраординарное...
То, с чем он все эти годы успешно боролся, в какой-то момент побороло его. Он даже сам не понимал, как пакетик дури могли найти у него в рабочем столе, обвинив в том, что он припрятал его из ранее обнаруженной им же партии с наркотиками…
И, как следствие, дабы не быть с позором изгнанным из любимой таможни, ему предложили уйти по собственному желанию. Более того, он остался и без своих, уже полюбившихся ему, четвероногих друзей – служебных собак.

Пить он не стал… Но жить стал в полной прострации. Так прошел месяц, потом второй… Вскоре умирает мама… И неизвестно, чем бы он кончил свою жизнь, пока не позвонил его школьный товарищ... Севка.
Антон с трудом вспомнил этого худощавого и прыщавого подростка, долгое время набивавшего ему в друзья.
- Что надо? – спросил он.
- Ты не мог бы сходить со мной в одно место... – начал тот.
- Я уже не работаю… – буркнул Антон и искренне надеялся, что грубое слово отобьет у школьного товарища уже самое желание в дальнейшем общении.
Но тот был, как стоик:
- Я боюсь идти один...
- Тогда позвони 9-11...
- Они не согласились мне помочь...
- Что так?
- Сказали, что это только по телевизору их показывают добрыми и сердобольными...
- А что ты у них попросил...
- Сотрудника для «эскорт» сопровождения...
- Не понял...
- Антон, не задавай, пожалуйста, глупых вопросов... а просто помоги по старой дружбе...
- Мы с тобой не дружили... – снова ответил он и уже собрался, было, повесить трубку.
- Тогда на хрена я давал тебе списать ответы на экзаменационные билеты...
И Антон вспомнил, что его аттестат, действительно, держался на честном слове, что он ни бельмеса не понимал в математике... А ему для поступления в школу милиции нужен был хороший диплом. И Севка его тогда, действительно, неоднократно выручал... Но сказал так:
- Зря дал... У меня теперь, из-за этого, вся жизнь кубарем и под горку катиться...
- Что просил, то и получил...
- Что? – переспросил Антон.
- Я говорю, что просил, то и получил…
- Предположим… Но я не просил тебя целовать меня на выпускном вечере...
- А ты разве это помнишь? – и его голос как-то внезапно изменился.
- А ты думал, что я действительно тогда отрубился... Кто меня еще и за член ночью трогал...
- Да я бы и сейчас с радостью потрогал...
Антон уже хотел, было послать подальше это фирменное чучело. Но, вдруг, уже с долей иронии, неожиданно для себя, спросил:
- А что, нынче, за совращение малолетних, сроки уже не дают?
- Не только не дают, но и даже приплачивают.
Дальше приводить сей диалог, уже нет особого смысла. Антон, еще до конца не понимая, что от него требуется, принял решение: помочь однокласснику, то есть... совершить в своей жизни еще один благородный поступок... О, если бы он знал, на что именно в сей миг подписывается…
- Я согласен, - тогда сказал он. – Когда и где я тебе буду нужен?

И после того, как услышал ответ, он прошел в ванную комнату, чтобы наполнить резервуар и привести себя в божеский вид.
Вскоре пушистая пена полностью покрыла его стройную, хорошо сложенную фигуру.
Антон «отмокал» в ванной... И сегодня даже не дотронулся до своего «мальчика»…
Кстати, должен признаться, что его «мальчик» всегда с готовностью откликалось на его мысленный позыв о помощи.
Но в то утро и он как-то странно приутих и вообще даже не выглядывал из воды, как ранее, подобно, вызывающе красивой богине, выходящей из морской пены…
А может быть, затих еще и по той причине, что предчувствовал нечто, так как Антон, в тот момент, действительно был погружен в серьезные размышления о бренности существования и степени допустимости для себя той или иной жизненной погрешности и, даже, осознанного возможного своего греховного падения.

В этот момент, он и вспоминал своего тренера, который часто предлагал стройному, молодому и одинокому офицера, сделать массаж после изматывающей тренировки.
И то, как тот, словно бы нечаянно, изредка касался его вздрагивающего, при этом, «мальчика» из живой, но греховной плоти…
Или, опять же неожиданно, появляющегося у его душевой кабинки, когда обнаженный Антон, смывал с себя пот, выступивший после тренировок…
И даже когда однажды согласился проводить его и не заметил, как в разговоре, они дошли до его дома, все время, чувствуя, что его ведут на заклание…
И даже выпил с ним… Честно сказать, много выпил, если принять во внимание, что Антон практически вообще не пил… Бес его тогда, не иначе, как попутал…
А утром проснулся в его постели… И было очень стыдно… В ту ночь, практически ничего не помня, он лишился того, что называется девственной чистотой… И теперь старался даже не смотреть в сторону тренера. А потому, с этого дня, его и из-под палки, загнать на плановые тренировки было уже невозможно…

Очевидно, что теперь, отмокая в ванной, он снова пытался вспомнить события той ночи… И ведь всплыло же…все, сохранившееся в памяти и до мельчайших подробностей, до осязании запаха… тела тренера, который в ту ночь добился таки свого… Действительно, нет ничего тайного, что не стало бы явным…
Значит, вот так тогда все и происходило… И это «вот»… мгновенно отозвалось и обозначилось сфокусированными фрагментами, кем-то смонтированной, памяти…
Именно в этот момент проснулся и его «мальчик», который, словно неваляшка, горделив обозначил себя манящим айсбергом на гребне пушистой и белой мыльной пены…
Это означало еще и то, что «мальчик», всплыв на поверхность для обзора местности, проявил свою готовность к началу возможных боевых действий… по отражению похотливых атак со стороны… предательских рук свого же хозяина, часто, право же, доводившего «мальчика», посредством систематического мастурбирования, до полного изнеможения… Да и мастурбировать-то, кстати, хотя и редко, Антон стал именно после той самой встречи в доме у своего тренера…

И вот теперь все это вспомнилось, напомнило о себе, еще и по той самой причине, что идти, точнее, что сопровождать ему сегодня Севку, нужно было… в закрытый гей-клуб.
И тогда Антон, неожиданно для себя, вдруг отдал победу «мальчику», неожиданно смирив себя и даже не дотронувшись до него, после чего вылез из ванной и, обернувшись махровым полотенцем, стал одеваться…
И пока он придирчиво выбирал чтобы ему надеть, «мальчик» уже понял, что за этой очевидной сдачей позиции, стоит, не иначе как, последующая и возможно уже серьезная битва в ночи… где его могут использовать, просто, как тупое глинобитное оружие… Более того, даже без перерыва на «обед» и до последней капли, то есть, до полной капитуляции… И «мальчик», лишь представив, как все будет происходить, тут же, молча и обвис…
И удивил Антона, когда тот, надевая новые трусы, вдруг увидел на самом кончике, сморщенной в гримасе безысходности, головки свого любимца… одиноко выступившую крупную слезинку. Подобную той, что была на глазах его любимого героя в фильме «Freeman» в исполнении тогда еще молодого Марка Дакаскоса…
Слезинке, словно бы предупреждающей теперь и его самого о серьезной опасности пути, на который он решился сегодня встать…

С Севкой они должны были встретится… Если точнее, то Севка сказал, что будет ждать его на проспекте… за троллейбусной остановкой…
Из трех машин, что припарковались там… самая крутая оказалась именно у Севки…
- Вот уж по ком налоговая плачет, - мысленно предположил Антон и в это время увидел и самого школьного товарища, выходящего из машины.
И, право же, сразу и не узнал… Пушистые, ниспадающие волосы, утонченные черты лица, при отсутствии косметики, делали Севку очень, он бы сказал, привлекательным… Более того, худощавый подросток обрел плоть… и если бы он увидел Севку со спины… то непременно бы решил, что перед ним зрелая девушка… Более того, именно такой тип женщин всегда нравился Антону…
И выходило так, что все Севины детские шалости по отношению именно к нему, и этот звонок через десять лет, - это более походило на некую изначальную запрограмированность их возможного последующего союза…
Севка улыбнулся… И после этого, сам стал пристально рассматривать Антона, постаравшегося выбрать из своего гардероба то, что в его понятии, соответствовало бы образу «эскорта»…
Севка не только остался доволен, он просто обомлел, увидев в Антоне свежесть, ладно скроенные формы и современную стрижку… И тут же мысленно уже представил его с собой на кровати…
Но труба зовет… нужно было выполнять поставленную перед собой задачу… И вскоре они оба вошли в местный и единственный гей-клуб областного центра, закамуфлированный под диско-бар…
И пробыли там не более пяти минут…
Как оказалось, Севке просто нужно было убедиться в том, о чем ему уже давно твердили, что его парень ему изменяет…
Антон не успел оглядеться, как Севка залепил пощечину какому-то парню, что сидел в компании.
- И ты говорил, что у вас на работе совещание?
Вот тут-то и завязалась потасовка, для которой и как, оказалось, и понадобились мускулы Антона...

Он привез ревущего Севку к нему домой. Пока тот смывал макияж… Антон оглядел его богатую квартиру: картины по стенам, современная итальянская мебель, не обременяющая, а более настраивающая на отдых…
Севка принес водки…
И отправил Антона за закуской… Тот открыл холодильник… и обомлел… Такого богатства и разнообразия разносолов он еще не видел...

И они стали медленно и с наслаждением снимать стресс...
Севка еще что-то говорил, а Антон, который, как вы уже знаете, практически никогда не пил, быстро почувствовав пьянящую усталость, всего-то лишь облокотился на спинку того роскошного белого кожаного дивана…
Когда он с трудом открыл глаза, то увидел прямо перед собой Севку… такого необычного, милого, внимательного и еще он почувствовал, исходящее от него, тепло, которого ему так в жизни не хватало…
И нежно коснулся ладонью его волос…
А потом, снова закрыл глаза, чтобы сохранить и это состояние, и этот неожиданно нарисовавшийся образ…
И вдруг понял, что он начинает балдеть... Это, как он понял, означало, что Севка взял его «мальчика», не иначе как, в рот... И тут Антон поплыл... от кайфа, которого еще никогда не испытывал в своей жизни.
А потому и сам не заметил, не помнил, как они вдвоем оказались в его постели… И в какой-то момент Севка умудрился оказаться под ним...
«Мальчик» был в восторге и с радостью вошел в чужую плоть, наконец-то, испытав настоящую свободу… для умиротворенного и равномерно посева... И это новое ощущение от блаженного парения было не сравнить с той нервной «суходрочкой», когда тебя держат все время, чуть ли не за горло, добиваясь мгновенного оргазма.

Когда утром Антон проснулся, то увидел, что он и Севка лежат совершенно голые. И главное, что он снова ничего не помнил. Не иначе, как сказался алкоголь. И тогда он лишь на миг предположил, что, возможно, он совершил вчера по отношению к однокласснику что-то подлое, и, возможно, что даже сделал ему больно, вопреки его же воли...
– До чего же это я докатился...
И тогда, более от сострадания, он, желая снять ощущения своей вины, нежно дотронулся ладонью до севкиной спины... И неловко чмокнул.
А тот еще и перевернулся...
И тогда Антон увидел его «мальчика», который был таким милым и даже чуть наивным, так как смешно вздрагивал, увидев перед собой чужого «мальчика», который казался ему, не иначе, как коломенской верстой…
И действительно же, по сравнению с тем, чем обладал сам Антон, сей, я бы сказал, «малыш» даже после того, как проснулся и сладко потянулся, был предельно скромным, но именно от этой своей детскости он, неожиданно, очень даже полюбился опальному таможнику...
И Антон нежно коснулся его своей ладонью...
О, как он отозвался на это человеческое тепло, как мило улегся в ложбинки ладони и весь в ней словно бы растворился...
И вдруг, неожиданно для Антона, «малыш» потек... выплеснулся слезами чистой доверительности... и возможной любви... к незнакомцу.
Севка открыл глаза.
И тут они впервые встретились взглядами.
И Антону увидел в нем вдруг совсем другого молодого человека: утонченного, нежного, благородного и ранимого, так же одинокого… Этакого рыцаря, что в поисках своей Дульсинеи... изодрал камзол, раздал все имущество, оделяя монетками, а главное своей любовью одиноких волков, что стаей уже давно кружились вокруг тех, кто, неожиданно для себя, вдруг воспылал, противоестественной и пока еще наивной, любовью, к себе подобным...
И тогда, в качестве дополнительной компенсации, за возможно доставленную вчера Севке боль, так как если предположить, что оттягивался его «мальчик», не иначе, как по полной боевой форме и основательно, вдруг нежно коснулся своими губами его губ...
Севка блаженно закрыл глаза...
Десять лет он лелеял этот миг… и у кого только не выпрашивал его, включая и щуку из сказки про Емелю…
И вот он медленно развернулся на живот, давая Антону понять, что тот снова может войти в него, да и не столько в него, как в саму его доверительную жизнь...
И то, что делал Антон в то утро, было просто поразительным: уже не было той жесткости, а лишь предупредительность, ощущение каждой клеточкой мозга последовательность и частоту проникновения, удивительная игра рук обоих в своем соприкосновении, губы, вбиравшие в себя крупинки счастья и не позволяющие им скатываться на пол... так как были столь бесценны в этом нечаянно парении, называемом соитием двух молодых парней...