Железнодорожник

Последний поезд на небо отправится в полночь
С полустанка покрытого шапкой снегов
Железнодорожник вернется в каморку,
уляжется в койку, не сняв сапогов.
Посмотрит на чье-то увядшее фото,
нальет и закусит соленой слезой.
Откроет окошко, прочистит берданку
и будет сшибать звезду за звездой.

А поезд на небо уходит все дальше,
По лунной дороге уносится прочь.
А поезд на небо увозит отсюда всех тех,
Кому можно хоть как-то помочь…

Железнодорожник из мятых карманов,
Поношенной формы достанет на свет:
Помятую трешку, железную ложку
И на отъехавший поезд билет…
И когда на востоке покажется солнце
и разгонит лучами ночную тоску —
Он насыплет картечи, прочистит берданку
И приложит железо к больному виску…

А поезд на небо уходит все дальше…
По лунной дороге уносится прочь…
А поезд на небо увозит отсюда всех тех,
Кому можно хоть как-то помочь…

Гр. «Наутилус Помпилиус»,
«Железнодорожник».

Это был очень странный день. С одной стороны — самый обычный. Но с другой…
Может быть, с небом было что-то не так? Чересчур яркое? Может, ветер навевал какое-то слегка волнующее и оттого непонятное предчувствие? Но предчувствие чего? Не знаю… Казалось, вот оно, только протяни руку… А, может быть, я просто хорошо спал минувшей ночью, впервые за последний месяц? Или мне снилось что-то доброе, о чем я потом забыл? Может быть…
Но как ни крути, все-таки что-то необычное было. Вокруг меня, да, и оттого — внутри… Не могло не быть! Не иллюзия, нет… Реальность. Этот день просто обязан был быть необычным, не таким, как тысячи других, уже прожитых мною дней!
Ведь именно в этот день я повстречался со своей Судьбой!..
Стоял июнь. Теплый, я бы даже сказал, жаркий. У меня был выходной. Ну и, конечно, как всегда, «домашние дела». Заключались они в том, что мне нужно было съездить на Сходню, на оптовый рынок, кое-что купить и запастись продуктами на будущую неделю. Самое сложное в этом простом деле — вернуться потом домой. Почему? Ну так лето же, электричек после десяти часов утра в мою сторону просто нет. Они отсутствуют как класс, как явление. По крайней мере, на нашей Октябрьской железной дороге. А больше возвращаться не на чем. Кроме, разве что, ног…
От моего дома до станции Сходня километров пять-шесть. Всего-то… Но с полными сумками, да по жаре… Хотя, нужно признаться честно, путь этот сам по себе замечательный! Зеленая пойма реки, поросшая вековыми березами и елями, железнодорожная насыпь над ней, чтобы могли пройти поезда… В этом месте столько воздуха, что кажется — разбежишься, раскинешь руки и ты уже паришь в небе! Как птица… И никого вокруг! Совсем никого… Ну разве это не мечта?..
Благополучно накупив всякой всячины, я и двинулся не спеша этим самым путем в сторону своего дома. Я никуда не торопился: просто шел, глазел по сторонам и думал о своем. Я всегда о чем-нибудь думаю, когда я один. А вокруг — все было буквально пронизано солнцем…
Сумки у меня в этот день были тяжелее обычного. Нести их даже мне, парню достаточно выносливому и сильному, было нелегко. Когда впереди уже показалась насыпь и река (половина пути пройдена), я твердо решил, что дойду туда и устрою небольшой перекур. А, может, и большой… В самом деле, почему бы и нет? Многие москвичи уже забыли, что такое настоящая природа: без машин, толпы, пыли и духоты. А у меня — вот она, здесь, сколько хочешь! Почему же просто не посидеть и не посмотреть на нее? Разве этим можно надышаться? Этой красотой? Разве ее может быть слишком много? Конечно, нет…
Сумки противно резали мне ладони, но я теперь не обращал на это особого внимания. Я весь уже был в предвкушении «большого привала», где никто не сможет помешать мне, где нет посторонних и можно просто быть самим собой. Только собой… Цель была близка и это придало мне силы.
Один из железнодорожных путей у самой насыпи заканчивался тупиком. И вот там, прямо на рельсе, боком ко мне, кто-то сидел. Я не сразу заметил этого человека, сам не знаю почему. Просто, наверное, не ожидал здесь никого увидеть, потому и не заметил.
Приглядевшись, я понял, что это путеобходчик. Понял я это главным образом из-за его одежды. На нем были короткие кирзовые сапоги, зеленые камуфляжные штаны, светлая рубаха. А перепоясан он был оранжевым жилетом железнодорожника. Ну, знаете, как обычно завязывают спортивную куртку на поясе в каком-нибудь походе, когда жарко? Вот так…
Я еще был довольно далеко от него, поэтому не мог разглядеть его как следует. Однако его присутствие здесь меня слегка расстроило. Я ведь рассчитывал на одиночество. А он сидел себе спокойно, то ли курил, то ли еще что, и уходить, похоже, никуда не собирался. Странным было то, что других рабочих, таких же как он, поблизости видно не было. А ведь они вкалывают, обычно, бригадами… Нет, этот сидел один.
Я подходил к нему все ближе и ближе. Скоро я уже мог рассмотреть его лицо.
Это был парень, лет двадцати двух. Он сидел на рельсе и с серьезным видом увлеченно грыз семечки.
У него были серые глаза и пшеничные густые брови, выгоревшие на солнце. Вкупе с темно-русыми короткими волосами это смотрелось забавно, необычно. Морда весьма суровая, волевая и симпатичная. Ямочка на подбородке, широкие скулы, высокий лоб. На руке — дешевые механические часы с чешуйчатым браслетом из нержавейки. Что еще? Да, в общем-то, и все…
Руки, шея и лицо парня были покрыты равномерным темным загаром, цвета кофе с молоком. Ну еще бы! Целый день под открытым небом!.. Я вдруг понял, что выставился на него как дурак и что он это видит.
Взгляд у парня был странным. Не тяжелым, нет. Но каким-то весомым, основательным. В нем безошибочно угадывалась сила. Сила характера…
Я поспешно отвел глаза и стал смотреть прямо перед собой, на дорогу, продолжая идти.
Когда я поравнялся с ним и уже собирался пройти мимо, он вдруг окликнул меня:
— Извини, брат, закурить у тебя не будет? — голос у него был низкий, басовитый, с хрипотцой. Под стать внешности.
Я повернул к нему голову, поднял взгляд и кивнул, останавливаясь. Он продолжал сидеть на своем рельсе и плеваться очистками от семечек. Мне ничего не оставалось делать, как самому пойти к нему.
— Спасибо, — сказал он, когда я подошел, поставил сумки на землю и, покопавшись в кармане, протянул ему сигареты с зажигалкой. — Ты со Сходни идешь?
— Да, — кивнул я, глядя как он отряхивает руки от семечек, а потом закуривает.
— Ты что-то нагрузился сегодня, — констатировал он, словно мы были давними знакомыми, показывая глазами на мои сумки, — Передохни…
«Почему бы и нет?» — подумал я и, оглядевшись, присел на противоположный рельс, прямо напротив него, тоже закуривая.
— Слабые они у тебя, — он повертел в руках свою сигарету, — Не любишь крепкие?
— Не то что бы не люблю… Просто курю много, вот и перешел на эти…
— Стал меньше курить? — чуть лукаво спросил он.
— Не-а… — покачал головой я и мы улыбнулись друг другу.
— Меня Санькой зовут… — парень наклонился вперед и протянул мне свою грязную руку. То ли в масле она у него была, то ли в мазуте, не знаю…
— А меня Алексеем… — я тоже наклонился вперед, чуть привстал, чтобы дотянуться.
Крепкое рукопожатие… Да, в его ладонях была завидная сила!
— Алешей, значит? — уточнил он.
— Почему Алешей? — не совсем понял я.
— Ну… Так красивее…
— По-детски как-то… — я улыбнулся.
— Разве это плохо? — он пристально посмотрел на меня.
— Не знаю… — мне стало неловко, — Да нет, наверное, нет… Пусть будет Алеша.
— Лады, — кивнул он, и мы опять затянулись куревом.
— А ты чего тут один загораешь? — спросил я его лишь бы что-то спросить. Ужасно не люблю долгие паузы в разговорах!
— А… — махнул он рукой, — Прихожу утром на смену… Ну, опоздал немного, проспал… А наши уже укатили. Ну а электрички же, сам знаешь… Вот и сижу, жду какую-нибудь «кукушку», чтобы до Химок подхватила. Наши сейчас там дренажный ров копают вдоль полотна…
— И давно сидишь?
— С час… Но мне здесь нравится! Красиво, да?
— Да… — я обвел взглядом окрестности.
— Сигареты только кончились. А так… Хоть весь день тут бы просидел. Спокойно так, тихо… Только птицы щебечут… И ветер… Никто не мешает…
— Да, — согласился я, — Покоя здесь хватает…
— Когда оказываешься в таких местах, — мечтательно продолжал он, — Не хочется отсюда уходить. Сидел бы так всю жизнь…
— Надоело бы…
— Нет, не надоело бы. Одному, конечно, не так… Но теперь вот ты пришел — значит, уже есть компания… — он опять улыбнулся мне.
— А как же работа?
— Можно отгул взять… Не убежит работа… И так вкалываю без выходных… У меня, наверное, этих отгулов уже за год накопилось… — и тут он присвистнул, давая понять, что отгулов у него действительно очень много.
— А почему без выходных-то?
— Не нужны они мне…
— Как это? — я был искренне удивлен.
— А зачем? — пожал он плечами. — Живу один, снимаю комнату. Что там делать? Только спать? Тоска…
— Ну… Пойти куда-нибудь…
— Куда? — с иронией спросил он. — Куда тут пойдешь? А на работе забываешься, вроде как при деле. И потом — платят за это. А деньги всегда нужны…
— Эт верно! — согласился я. — Денег много не бывает.
— И я о том же.
Я показал рукой на его камуфляжные штаны:
— Ты, наверное, недавно демобилизовался?
— Ага, ты догадливый, — Санька кивнул. — Скоро будет год, как я гражданский. На работу их ношу…
Он бережно погладил ладонью свои камуфляжные штаны.
— А где служил?
— Тут, у вас. В Подрезково есть часть, у кладбища… Знаешь?
— Хе-хе… — усмехнулся я, — А как по-твоему, куда это я иду?
— Вот черт! — Санька хлопнул себя ладонью по лбу. — Ну да, конечно! Ты же туда и идешь, в Подрезково! Ну я и тормоз!
— Ладно, проехали… Как служилось? Я, честно говоря, тебя что-то не видел. Я ведь родился тут, так что всех «своих» в лицо знаю.
— Да нас не выпускали почти. Сидели за забором, как суслики. Увольняшки можно за два года по пальцем сосчитать. Ну а служилось неплохо. Скучно только… Тупизм один.
— Ну, в армии, вроде как, всегда так…
— Ты прям стихами заговорил! — хмыкнул Санька, — Согласен, что всегда. Но не везде… Хотя, я не в обиде. Служба как служба… Бывает и хуже.
— Понравилось что ли?
— Вроде этого. Армия учит многому…
— Терпеть? Смиряться?..
— И это тоже. Но главное — правде жизни. Без хуйни…
— Без хуйни… — эхом повторил я его слова и задумался. А Санька тем временем продолжал:
— Вот вы тут живете, многого не цените. А я — издалека. Потому, даже служба тут в сто раз лучше чем жизнь у нас. Это я тоже только в армии понял.
— А откуда ты, Санька?
— Ты первый раз назвал меня по имени… — он выбросил докуренную до самого фильтра сигарету и лукаво прищурился на меня. — Хороший знак, Алеша… Глядишь, задружимся…
Я сделал вид, что не заметил его слов.
— Ну так откуда?
— Из Ростова-на-Дону, знаешь такой город?
— Конечно, знаю. Стало быть, казак?
— Казак, — подтвердил Санька, — Он самый… Да что толку? Есаулом мне не стать…
— Небось фигово у вас там живется?
— Мало хорошего. Отец — на шахте, мать — в больнице медсестрой. Есть брательник, тоже скоро служить пойдет. Все кушать хотят, а особо разбежаться не с чего.
— Потому ты и остался тут?
— Ну да, поэтому. Я здесь хоть зарабатываю. И мне хватает, и им еще посылаю.
— Хорошо платят на железной дороге?
— Не так чтобы очень, но вполне… В любом случае, возвращаться я не собираюсь. Нечего мне там делать. На отца посмотрю — сразу вся охота отпадает продолжать нашу шахтерскую династию.
— А тут?
— А что тут?
Я неопределенно пожал плечами:
— Москва тоже не фунт изюма. И с работой трудно, и люди своеобразные… Выживать приходится… Ну ты ведь знаешь…
— А… — махнул рукой Санька, — Знаешь, Алеш, я тебе так скажу. Работать будешь — все будет. А выживать… Жизнь заставит — выживешь, никуда не денешься!
— Ух, Санька, здорово ты рассуждаешь! Для своих лет ты уж больно правильный…
— Я не теоретик, Лешка, я — практик. Потому — никакой туфты. Жизнь — она ко всем по-разному. К одному — лицом, а к другому… Но ведь даже второй вариант не всегда так уж плох! Уметь надо…
Мы оба прыснули смехом.
Я не знаю, как и почему это происходит, но иногда ледяные стены, которые мы так старательно возводим вокруг себя, вдруг начинают таять быстро-быстро и сами собой превращаются в ничто. Именно это сейчас и происходило между нами. Вослед зиме — идет весна… И лед — тает…
— Хороший ты парень, Санька… — сказал я, когда мы с ним перестали смеяться.
— Знаешь, да и ты тоже не барахло. Вон какие сумищи тащишь! Хозяйственный пацан! Давай-ка лучше еще сигаретку, если не жалко…
— Жалко, но на…
Мы опять закурили. И наш разговор вновь продолжился. Я спросил:
— А жениться ты когда думаешь?
— Пока не думаю.
— Что так?
— Да ничего. Просто пока нет никого. Один…
— Ну уж… Скромничает он, — я покачал головой, изображая недоверие на лице. — Да тебе только свисти, пачками сбегутся! Молодой, самостоятельный, работаешь… Не пьянь какая-нибудь…
— А оно мне надо?
— Что, совсем не надо, да? — я подкалывал его и Санька понял это. Он погрозил мне кулаком и вдруг сказал:
— А, может, я пидарас? Откуда ты знаешь?
— Ну да, а я — Анна Каренина. — я подхватил его тон. — Иду себе вдоль путей, гляжу — паровоз! Думаю, не тряхнуть ли стариной? Не бросится ли в омут железнодорожной любви? Вот и бросился…
— Ой, мужчина, — томно прикрыл глаза Санька, — Харэ заигрывать, Родина в опасности…
— Блин, два идиота…
Мы рассмеялись, искренне и в голос. А потом Санька сказал:
— Была у меня подруга. Там, в Ростове… Еще до армии. Вроде любила и все такое… Но она меня с некоторых пор стала раздражать. Ходи — с ней, все время — ей, не пей и не имей друзей…
— Ну вот, блин, теперь и ты стихами заговорил… — я улыбнулся.
— Нарочно я. Это у нас такой стишок среди ребят был. Про женитьбу…
— Да-а-а-а… Жить, не имея друзей, это сурово! Неужели никто не давал? Какие же они друзья после этого? Кто ж даст-то, в трудную минуту, если не друг? От баб ведь не допросишься… Нет, жить, не имея друзей — это невыносимо!
— А ты веселый, Алешка…
— Да и ты не квашня, Санька…
— В общем, если серьезно, я с подругой той завязал. Она мне писала в армию, потом ей надоело. Наверное, замуж вышла, я не знаю. Нетерпеливые они все… И глупые.
— Так, значит, ты тут у нас совсем один?
Санька посерьезнел, немного опустил голову и ответил:
— Да, совсем один. Ребятам с работы только бы водку жрать. А я — не любитель. Ну, можно чуток, для разогрева… А потом что? Им же нужно до поросячьего визга, до блевоты. Мне это не катит. Да и не поговоришь с ними ни о чем. Ничего им не интересно. Дундуки, блин! Так что одному — лучше…
— Как-то невесело ты все это сказал…
— Невесело. А что тут веселого? Но я терпеливый. Я все равно терплю. Скука порой гложет… Ну а что сделаешь-то? Не напишешь ведь в газету объявление: «Ищу хороших друзей». Я ведь не крокодил Гена…